Текст книги "Между нами никаких секретов"
Автор книги: Робин С.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Скарлетт уже почти собралась развернуться и повернуть назад, надеясь по пути вспомнить проделанные ранее шаги и вновь оказаться на Грант-авеню, когда её внимание привлекла освещённая витрина, притягивая странным очарованием. Не осознавая, она встала перед ней, как загипнотизированная, упершись руками в холодное стекло, и приклеившись глазами к единственному выставленному маленькому предмету. Это была цепочка с кулоном из нефрита.
С нежным звоном колокольчика открылась дверь, и пожилой мужчина пригласил Скарлетт войти. Он предложил ей устроиться в кресле рядом с журнальным столиком и попросил подождать (в задней части комнаты свистел чайник). Словно в трансе Скарлетт повиновалась – села и стала ждать. Через пару минут она увидела, как незнакомец вернулся с подносом в руках. Мужчина был невысокий и седой, с мудрыми голубыми как ночь глазами. Он поставил поднос на журнальный столик и разлил чай в две чашки. Затем подошёл к витрине и достал кулон, который так долго рассматривала Скарлетт; потом сел перед ней и улыбнулся.
– Наконец-то ты пришла. Долго я тебя ждал... – начал он, шокируя Скарлетт и вызывая подозрение, что у него не все винтики на месте.
Мужчина зажал ладонями обжигающую кружку, и закрыл глаза, словно собирая в сознании медленно протекающие мысли.
– Я хочу рассказать тебе историю – начал он спокойным, тёплым голосом, – историю об этой вещице, которой ты восхищалась через стекло. История, повествует о храброй любви, – он снова открыл глаза, и Скарлетт показалось, она видит, как те сияют новым, таинственным светом.
– Всё произошло в тридцатые годы. Девушка из Европы по имени Роза, аристократка, иммигрировавшая в Новый Свет, была замужем всего несколько недель. Этот брак не был продиктован любовью, скорее стал союзом, как часто случалось в то время. Её муж возглавлял одну из самых могущественных преступных организаций Чикаго, был жесток и опасен и постоянно ей изменял. Девушка жила однообразной пустой жизнью, в пассивном принятии своей судьбы. В их доме работал американский юноша, Кит, который занимался некоторыми домашними делами и садом. Кит боготворил Розу издалека, как недостижимую мечту. Для него она была слишком. Слишком красивая, слишком богатая, слишком аристократичная. Каждый вечер, когда Кит возвращался в свою комнату, он говорил себе, что перестанет смотреть на Розу, шпионить за ней, мечтать о ней и любить её. И каждое утро он начинал заново, не в силах остановить своё сердце и глаза. Кит не верил, что когда-нибудь найдет в себе мужество приблизиться к ней. Но однажды утром он увидел, что Роза плачет в углу своего прекрасного сада, и подошёл к ней, чтобы вытереть слёзы, как будто на свете это самое естественное и правильное. Они стали друзьями, дружба превратилась в любовь, а любовь – в неуемную страсть. Роза забеременела. Она уже месяцы не имела физического контакта с супругом, который даже и не глядел на неё, слишком занятый играми с молодыми женщинами, которых привлекали его власть и деньги. Эта беременность была их смертным приговором. Оскорбление, которое можно искупить только кровью. Не было никакой возможности выжить при таком обмане, совершенным во вред мужчине, как её муж.
Скарлетт внимательно смотрела на пожилого джентльмена широко раскрытыми глазами и с сильно бьющимся сердцем.
– Их убили?
– Нет, они сбежали. Они убежали далеко, туда, где их никто не мог найти. Они путешествовали неделями, пересекая страну с севера на юг, и добрались до Мексики, где провели остаток своей жизни. Безнадежно влюбленные каждый день своего существования.
– Слава богу, – сказала она растроганно.
Пожилой мужчина продолжил:
– Кулон, который у меня в руке, это первый подарок, сделанный Китом; на него он потратил почти все свои сбережения. Это символ их любви. Когда Кит умер, Роза почувствовала, что не сможет долго его пережить. Она знала это так же, как известно, что ночь следует за днём.
Накануне вечером, перед тем как угаснуть, Роза отправилась в мастерскую моего отца, который в то время жил в той же маленькой рыбацкой деревушке. Она сказала ему сохранить кулон и не продавать. Роза велела ему отдать украшение тому, кто рискнул всем ради любви, кто, благодаря храбрости сильных, имел мужество бороться за то, что важно. Человеку с добрым сердцем и чистыми чувствами. Этот кулон ждал тебя.
Скарлетт покачала головой в знак отрицания.
– Я последний человек, который заслуживает подобную вещь. Не знаю, что вы обо мне знаете, но я, конечно, этого не достойна.
– Меня не интересуют твои грехи и сомнения, – ответил мужчина, прежде чем осторожно открыть ей ладонь и положить на неё маленькое украшение.
Скарлетт снова посмотрела на кулон: это был маленький нефритовый ангел с распростёртыми крыльями, того же цвета, что и глаза, которые навсегда её околдовали.
– Этот ангел защитит тебя, – снова сказал ей старик. – Когда он тебе больше не понадобится, он сам тебя оставит, но до тех пор храни у себя. Он твой.
– Я…
– Прошу тебя. Не заставляй меня настаивать.
– Хорошо, – сдалась Скарлетт. – Позвольте мне хотя бы вам заплатить...
– Я же сказал. Это подарок. С Рождеством, Скарлетт.
– Откуда вы знаете моё имя?
Мужчина улыбнулся.
– Это магия, ты ещё не поняла?
Она молчала, не решаясь углубиться в таинственность, окружающую этого человека и место. Девушка только спросила его имя.
– Илия, – ответил он.
– С Рождеством вас, Илия.
Когда Скарлетт покинула маленькую лавку, она почувствовала такое облегчение, какого не случалось с ней уже несколько недель. Она сразу же надела кулон и продолжила путь по той же дороге, что и раньше, на этот раз вниз по склону. Рассказ старика произвёл на Скарлетт сильное впечатление, даже большее чем то, что западный человек жил в этой общине, так отличающейся от мира европейцев. Её не волновало, что, возможно, у доброго Илия не всё в порядке с головой, она в любом случае была ему благодарна за этот любезный и неожиданный дар.
Постепенно Скарлетт стала узнавать улицы, по которым шла, и, прежде чем покинуть китайский квартал, зашла в другую маленькую лавку, торгующую книгами и безделушками. Она купила чайную пару для Аманды, и маленький барабан для Кевина, а для себя купила памфлет китайских легенд. Ночью Скарлетт прочитала легенду о красной нити судьбы, которая рассказывает о том, как с рождения каждый человек несёт красную нить, привязанную к мизинцу левой руки. Эта нить неразрывно связывает его с родственной душой. Очень длинная, невидимая и нерушимая нить, которая соединяет двух людей, которые рано или поздно должны быть вместе навсегда.
Она заснула думая о Матиасе с нескрываемой улыбкой на губах.
* * *
Наступило 25 декабря, и Скарлетт с изумлением обнаружила, как Сан-Франциско побелел от снега. Событие очень редкое, в жизни она видела подобное лишь несколько раз. Это казалось ей почти чудом, и такая непорочная белизна вызвала у неё улыбку. Впервые с тех пор, как узнала о своей беременности, она нежно погладила свой, ещё плоский живот, а её мысли устремились к отцу ребенка.
Обиды к Матиасу Скарлетт больше не испытывала, и уже несколько дней вспоминала о нём с прежним томлением и тоской. Однако сегодня утром она испытала гораздо более сильный, чем обычно прилив боли и нежности. В этот день Матиас потерял любовь своей жизни и родителей; это был день, когда появилась на свет его маленькая девочка. Скарлетт представляла его печальным и счастливым одновременно, и задавалась вопросом: что он делает в этот момент?
Она закрыла глаза, и ей показалось, что видит Матиаса: он улыбается своей маленькой девочке, перед небольшим именинным тортом. Ностальгия завуалировала его большие ясные глаза, от воспоминания о тех, кто больше не был с ними, чтобы вместе прожить этот момент. И Скарлетт заплакала.
Её фантазия полетела дальше, и она увидела себя, и свою ситуацию, как растит ребёнка одна. Потом Скарлетт заставила себя больше не думать об этом, по крайней мере, некоторое время, и решила отправиться на кладбище. Ей хотелось побыть с родителями и рассказать им о малыше. Она накинула красное пальто, то, что любила больше всего, натянула шерстяные перчатки и отправилась в путь.
* * *
Оксана дала Матиасу неделю свободы, а сама вернулась в Петербург по каким-то семейным делам, о которых он должен был оставаться в неведении. Подготовку к свадьбе они собирались начать по её возвращению.
Наступил день Рождества, и на этот раз Матиас был бесконечно благодарен судьбе за неожиданные дни свободы, которые проведёт в своём собственном доме.
Шёл снег, и малышка была очень взволнована праздником и днём рождения.
Глория приготовила блины и полила их малиновым сиропом, – девочка любила его больше всего. Женщина также украсила стол маленькими красными свечами и сладостями из марципана в форме различных рождественских символов. В качестве фоновой музыки она выбрала рождественские песни в исполнении детей. В общем, Глория старалась сделать всё идеально, в восторге от тех дней, которые они проведут вместе с Матиасом, решив сделать их особенными.
Матиас приехал накануне вечером, и она, несмотря на собственную радость, сразу поняла – что-то не так. У него было усталое худое лицо, а на шее красовались свежие царапины и синяки. Глория содрогнулась при мысли о том, как он их получил, но ничего не сказала. Она притворилась, что ничего не заметила, стараясь сделать возвращение Матиаса лёгким и нормальным как для него, так и для Элизабет, которая несколько дней ждала отца с волнением и опасением.
Девочке неделями рассказывали, что папа должен был уехать в командировку, и когда она увидела его, по инстинктивной реакции укрылась в объятиях Глории, пряча своё лицо в густых черных волосах женщины. Потребовалось несколько минут, прежде чем Элизабет набралась смелости и согласилась на приближение отца.
Однако, когда малышка снова оказалась на руках у отца, всё вернулось, как прежде, и, возможно, даже лучше. Элизабет не переставая задавала Матиасу вопросы, искала его взгляд, целовала и крепко прижималась, словно боялась увидеть как он опять исчезает.
Ужин прошёл весело, за ним последовали игры и обнимашки, и в итоге отец и дочь уснули вместе за просмотром мультфильма, лёжа на огромной кровати.
Глория застала их спящими в обнимку, и у неё не хватило духа разбудить и разлучить отца с малышкой. Она укрыла их одеялом, а затем отправилась спать в свою комнату. Такими она обнаружила их и утром: лежащими близко-близко, в нежных объятиях друг друга.
Этим утром, впервые за три года Матиас не подумал сразу о том, что наступила годовщина смерти самых близких для него людей, а о том, как он счастлив находиться рядом с дочерью.
Именно она разбудила его возбужденными криками и своим пронзительным детским голоском.
– Папа! Папа! Смотри! Снег! – Он слышал, как Элизабет прыгает вокруг кровати, останавливаясь чтобы прикоснуться к нему там, куда могла дотянуться маленькими руками. – Папаааа!
Матиас открыл глаза и кинул взгляд на балконную дверь. И правда, шёл обильный снег, и комнату освещал яркий, ясный свет. Это было похоже на великолепный сон.
Услышав суету, пришла пахнущая блинами Глория; на лице у неё сияла оживленная улыбка.
– Кто знает, для кого все эти подарки под ёлкой! – сказала она, намереваясь вызвать у малышки ещё большую радость.
– Санта Клаус! – закричала Элизабет, и убежала в другую комнату, оставляя взрослых наедине.
Матиас встал, пытаясь подавить жгучую боль в спине, но не смог обмануть наблюдательный взгляд женщины.
– Со вчерашнего дня заметила, ты испытываешь боль когда двигаешься. Дай мне взглянуть. Я могу сделать тебе массаж. Ты знаешь, что я хороша...
– Нет. В этом нет необходимости, – ответил он поднимаясь с кровати. – Пойдём откроем подарки.
Глория посмотрела на него серьёзно. Она заметила, в Матиасе появилось нечто странное, и испытала уверенность, что ситуация в доме Оксаны должна быть куда более опасной и зловещей чем то, во что он пытался заставить её поверить.
– Это она, правда? Эта женщина. Она причиняет тебе боль.
– Глория, это лишь эротические игры. Они мне нравятся, – солгал Матиас, надеясь своим ответом смутить женщину до такой степени, что она откажется от продолжения разговора на эту тему.
– Игры, которые оставляют синяки и царапины? И заставляют тебя сжимать зубы каждый раз, когда делаешь резкое движение?
– На самом деле нет ничего страшного, – он вновь попытался успокоить Глорию, на этот раз отвечая с озорной полуулыбкой, – прошлой ночью мы немного переборщили. Оксана была на взводе из-за отъезда и... такие вещи происходят в определённых ситуациях, поверь мне.
Глория вздохнула и опустила взгляд. Она не хотела делать для Матиаса пребывание дома грустным или не комфортным, но была абсолютно уверена – он скрывает от неё правду. И она очень переживала за него.
– Хорошо, – сдалась она, – но позже ты дашь мне взглянуть.
– Папааа! – Элизабет прервала разговор, появившись в дверях со счастливой улыбкой на лице. – Давай, идём!
Матиас обошел Глорию и последовал за дочкой в надежде, что к этому вопросу женщина решит больше не возвращаться. Он все равно не позволил бы ей увидеть раны, покрывавшие большую часть спины, хотя бы потому, что не мог правдоподобно их оправдать.
В последнюю ночь Оксана сильно увлеклась и её эротические игры очень быстро превратились в настоящий сеанс пыток. Она его связала, унижала и высекла, преисполненная решимости оставить на теле Матиаса следы, которые останутся до её возвращения, как неизгладимые отметины, свидетельство того, что он целиком и полностью принадлежит ей. Во время этой игры он почти не ощущал боли, слишком одурманенный кокаином и марихуаной, но теперь не мог сделать ни единого движения, не почувствовав, как горит плоть.
Почти час они развлекались открывая подарки. Наконец, сели за стол и съели вкусный завтрак, приготовленный Глорией. Потом Матиас собрался, чтобы отправиться на обычную прогулку на кладбище. Он не ходил туда месяцы и теперь ощущал на сердце
невыносимую тяжесть. На этот раз Мати решил взять с собой и Элизабет. Когда дочурка была одета, они отправились в путь.
Как и каждый год, по пути на кладбище, он не мог не вспомнить вечер трагедии, которая три года назад навсегда испортила ему жизнь.
Был полдень 25 декабря 2009 года; он и Грейс лежали в постели, после того, как нежно занимались любовью. В то время Матиас знал только одно значение секса: связанное с глубоким и тёплым чувством. Он никогда не уставал от жены, и даже беременность Грейс, не делала этот момент менее возбуждающим и мощным. Матиас любовался Грейс, в освещении теплого света от стоящей рядом настольной лампы. Лицо покраснело от удовольствия, грудь набухла, объёмный живот, длинные светлые волосы рассыпались по подушке. Он заметил как жена внезапно замерла и улыбнулась положив на живот руку.
– Почувствуй, как она брыкается! Боже, милый, дай мне руку. Послушай!
Матиас положил на живот Грейс ладонь и стал ждать, когда девочка снова шевельнется. Он с мучительной ясностью помнил взгляд Грейс, когда она обняв свой живот улыбалась, влюбленная в жизнь, которую носила в себе. Он помнил, как опустился рядом с ней на колени, и прижался ухом к тому месту, где Грейс держала руки.
Удар Элизабет заставил его отпрыгнуть.
– Ой! Мы уверены, что будет девочка?
Грейс рассмеялась, и он поцеловал её с чувственной нежностью, продолжая ласкать тёплый живот, который охранял их маленькую девочку. Матиас помнил как потом спрятал лицо в волосах жены.
– Она будет такой же красивой, как и ты, – прошептал он Грейс.
– И она будет счастливым ребёнком, любимой и с лучшим в мире отцом.
Он помнил каким окрылённым и возбуждённым чувствовал себя. Их жизнь действительно была идеальной, и с появлением Элизабет стала бы завершённой.
У Матиаса разрывалось сердце при воспоминании о том дне, когда ещё казалось, что всё в его руках, он был многообещающим учителем литературы и жизнь протекала по безмятежным дорогам. Мысль, в кого за это время он превратился, причиняла боль.
После того раза Матиас больше не занимался любовью ни с одной женщиной. Он трахнул многих, как автомат, холодно и отстранённо. Секс для него больше ничего не значил, кроме кучи денег за короткое время.
Он превратился в плохого отца, оставлял своего ребенка ради того, чтобы пойти заняться сексом в элегантном отеле, или, ещё хуже, чтобы превратиться в секс-игрушку для психопатки, которая, возможно, в итоге его убьёт. Матиас уже забыл, что значит мечтать, строить планы, смотреть в зеркало, не испытывая отвращения к тому, что видел. Он потерял всё.
Он до сих пор помнил семейный ужин в доме Итана. Последний со своей семьей, куда он подвёз родителей.
Они ели вкусную еду и обменялись подарками. Они с Грейс получили много для Элизабет: боди, ползунки, комплекты одежды, которая дополняла бы приданое новорожденной. Все их мысли были устремлены в будущее, которое должно было стать прекрасным. Никто и представить не мог, что через несколько часов жизнь Грейс и родителей Матиаса оборвётся. Незадолго до десяти вечера они решили вернуться домой; Грейс устала и хотела поскорее лечь спать, потому что на следующий день их ждал ещё один обед, на этот раз с её родителями. Матиас был за рулём всего ничего; его рука лежала под рукой жены у него на бедре с их переплетёнными пальцами. Закрыв глаза Грейс уже отдыхала, а он негромко беседовал со своими.
Он помнил тот внезапный слепящий свет фар, который приближался с невероятной скоростью. Матиас свернул на замерзшем асфальте, пытаясь избежать неизбежного, но не смог удержать контроль над автомобилем. На него летела обезумевшая машина, а с правой стороны дороги стоял ряд толстых платанов – он оказался в смертельной ловушке. Последним, сохранившимся на тот момент воспоминанием были его собственные крики.
Он снова открыл глаза лишь через пять дней: в комнате с белыми стенами, и компании звуков контролирующих его аппаратов. Помнил охватившее чувство паники, и резкий звук тех аппаратов, который привлёк внимание врачей и медсестер. Помнил своё отчаяние, и безумную попытку вырвать все трубки, которые, казалось, захватили его в плен. У него в голове до сих пор звучал твёрдый и глубокий голос врача, который призывал успокоиться, и затем в плечо вошла игла. Матиас вернулся в небытие, погрузившись в глубокий и неестественный сон. Наконец Мати вспомнил как проснулся в ужасе, ощущая голову на грани взрыва и с предчувствием мучительной боли. Но с наибольшей ясностью он помнил взгляд врача, исполненный жалости. Именно это положило конец жизни, какой её знал до этого момента. Взгляд, в котором он прочитал правду.
– Мистер Кроуфорд...
– Грейс, – Матиас прошептал её имя, глазами умоляя опровергнуть реальность.
– Вам не нужно напрягаться и говорить сейчас...
– Где Грейс? Где мои мама и папа?
Доктор опустил взгляд, не в силах и дальше смотреть Матиасу в глаза. Тогда асептичную тишину больничной палаты разорвал его нечеловеческий вопль.
Матиас не помнил, сколько раз с того момента ему вводили транквилизаторы, но знал, что в какой-то момент они стали не нужны.
Он впал в какое-то кататоническое состояние – так врачи записали в его медицинскую карту. Его разум отделился от тела, затерявшись кто знает где на несколько дней. Он перестал разговаривать, не спал, не ел. Но был в здравии. Он понимал, что диагноз ошибочен. Матиас не говорил, потому что не хотел разговаривать, не хотел чувствовать и знать. Он решил оставаться в таком состоянии до тех пор, пока не умрет или ему не вернут живыми близких.
Его кормили, мыли, передвигали. Брат и сестра дежурили по очереди у изголовья кровати, – беспомощные и в отчаянии из-за упрямого отказа Матиаса продолжать жить. Пока Ариэль, однажды не решила положить конец этому кошмару. Они были одни в больничной палате, и она металась, как кошка в клетке, глядя на него нервно и сердито. Наконец Ариэль подошла к Матиасу, обхватила ладонями его лицо, заставляя смотреть себе в глаза.
– Мама, папа и Грейс мертвы, Мати.
Он как всегда остался без движения, ни слова, ни слезинки.
– Произошла авария. Ты ничего не мог сделать. То, что выжил ты – чудо, врачи сказали это ясно. Но знаешь, какое чудо невероятнее? Что перед смертью Грейс родила вашу дочь. Она держалась до последнего только ради неё. Грейс цеплялась за жизнь ради вашей девочки, понимаешь? Ты знаешь, что и Элизабет несколько дней боролась между жизнью и смертью? Нет, ты не знаешь. Никто тебе не сказал, чтобы не ухудшать твоё состояние. Хорошо. Знаешь что? Я тебе скажу. Она всё ещё находится в реанимации, у неё случились три сердечно-респираторных кризиса в первые часы жизни, а весит малышка меньше килограмма. Самостоятельно она дышит с трудом и находится в инкубаторе. Хочешь её увидеть? У меня есть её фотография.
Ариэль схватила сумку и несколько секунд в ней рылась. Матиас зажмурился и сжал кулаки, чтобы не закричать.
– Открой глаза, твою мать! Открой! – закричала Ариэль, и он, наконец, повиновался.
Перед ним была фотография его маленькой девочки. Микроскопическое тельце, захваченное трубками. Глаза закрыты, ладони сжаты в кулачки, точно так же, как у него мгновение назад. На ней был только крошечный подгузник.
– Мати, ты нужен ей, – в отчаянии пробормотала сестра, и он поднял дрожащую руку, чтобы взять фотографию и прижать к сердцу. Ариэль смотрела как Матиас согнулся пополам и начал плакать, раскачиваясь вперёд-назад, всхлипывая всё громче, душераздирающе. Она обняла брата, стала гладить по голове и лицу, шепча, что он справится.
– Нет, я не смогу... я не смогу жить без Грейс… без них… – Наконец, после дней упрямого молчания, он заговорил.
– Ты сможешь. Ты должен это сделать! Обязан… ради дочери.
Матиас согласно кивнул головой, продолжая прижимать к груди фото малышки, шепча извинения этому маленькому клочку бумаги. Сестра оказалась права, у него была причина жить, причина, которая перевешивала его эгоистичное горе, всё его разрушительное чувство вины. Именно тогда Матиас решил, что не сделает свою дочь очередной жертвой.
Через неделю он смог сесть в кресло-коляску и попросил о возможности увидеть дочь. Элизабет было три недели и весила она чуть больше килограмма. С каждым днём ей становилось лучше, и врачи были настроены оптимистично. Она блестяще преодолела все кризисы, и шансы на то, что девочка выйдет невредимой из этого неприятного приключения, были очень высоки.
Фотография, которую он всегда держал в своем ежедневнике, та, которую видела Скарлетт, была сделана в тот день. В день, когда Матиас впервые взял дочь на руки и начал снова дышать.
Когда они с малышкой переехали в Сан-Франциско, они перевезли с собой и прах Грейс. Мэр города позволил ему захоронить прах под безукоризненной мраморной плитой, перед которой он теперь, спустя три года, стоял в сотый раз. Остальные привязанности Матиаса были эгоистично и безумно отрезаны от его жизни, в тот самый момент, когда он принял неприличное предложение Фиби Ньюманн.
* * *
Погружённый в себя Матиас стоял перед могилой Грейс. Элизабет играла рядом с ним, собирая снег с земли; она с изумлением и весельем рассматривала маленькие следы, которые оставляла на легком белом полотне.
Сегодня Матиас чувствовал себя как парализованный. Ему было труднее, чем в любой другой раз, когда ходил на кладбище просить у жены прощения. Как смел он снова приблизиться к ней, к своему ангелу, после того, как несколько месяцев жил так грязно и порочно? После того, как дал обещание женится на дьяволе во плоти?
Наконец Матиас набрался смелости, погладил ледяной мрамор, а потом вздохнул:
– Я снова здесь... прошёл ещё год... Боже, мне кажется невероятным, кажется только вчера ты была со мной и всё было прекрасно, а теперь... – Он поднял глаза к небу. – Ты сердишься на меня, любимая? Поэтому ты больше не приходишь ко мне во сне? Ты решила оставить меня на произвол судьбы? – Матиас снова опустил взгляд на фотографию с их свадьбы; холод пробежал вдоль позвоночника, вызывая у него дрожь. – Я не могу винить тебя, если это так. Знаю, что стал монстром. Ниже этого упасть я не мог. Эта женщина... эта женщина вырвала последний клочок достоинства, который у меня оставался, и я ей позволил. Она шантажировала меня и заставила дать обещание жениться на ней. Меня тошнит от одной мысли о том, что я сделал и что предстоит делать дальше. Я не знаю, как из этого выбраться. Понимаю, что я ничего не заслуживаю, но всё равно умоляю тебя... Где бы ты ни была, помоги мне, Грейс. Не бросай меня.
Не зная больше, что добавить, Матиас наклонился над фотографией, поцеловал Грейс, глубоко вздохнул, затем взял Элизабет на руки и направился к выходу кладбища.
Пока он шел вдоль этого леса памятников, сделанного из любимых, а затем позабытых имен, внезапный порыв ледяного ветра заставил его обернуться, чтобы защитить себя и дочку. Именно среди этого абсолютного покоя он увидел кроваво-красное пятно на белоснежном фоне.
Это была она. Скарлетт.
Матиас замер, в груди быстрее забилось сердце, а разум задавался вопросом: он видел реальность или мираж?
Однако он не обманулся. Это на самом деле была она, Матиас узнал бы её среди тысячи лиц. Скарлетт стояла на коленях, закрыв глаза и молитвенно сжав руки. На ней было одето узкое красное пальто и лёгкая шерстяная шапка. Её щёки покраснели от холода, а длинные каштановые волосы обрамляли чистое лицо.
Она показалась ему невероятно красивой, почти мистическим изображением. Невинная, чистая фигура, потерявшаяся в себе перед могилами родителей.
Матиас никак не мог решить – сбежать или приблизиться к ней. Сердце толкало ноги двигаться к девушке, но разум кричал, чтобы он отпустил её, ушёл, прежде чем снова причинит ей боль. Ещё один порыв, более жестокий, чем первый, заставил Матиаса сильнее прижать Элизабет. Та громко рассмеялась, возбужденным кристально чистым звуком, настолько неуместным в этой пустоши, что привлекла внимание Скарлетт. После этого альтернативы не было ни для одного из них.
Скарлетт ясно видела Матиаса: он стоял закутанный в длинное тёмное пальто, элегантное и строгое. Неподвижный с дочерью на руках. От удивления девушка открыла рот. Она поднялась и внезапно побледнев смотрела на него, словно видела привидение. Скарлетт яростно завертела головой, сжала живот, согнулась пополам и её стошнило.
В этот момент Матиас, без колебаний, бросился к ней, громко окликая по имени.
– Чёрт возьми! – услышал он её гневный тон, когда оказался рядом.
– Скарлетт…
– Что ты здесь делаешь? Убирайся! – прошептала она слабым голосом, пытаясь выпрямиться, и одновременно стараясь вытереть лицо рукой в перчатке. В её глазах виднелись боль и страх, а не обида, которую он ожидал найти. Скарлетт сделала по снегу два неуклюжих шага, снова упала на колени, упираясь руками на землю.
Матиас отпустил Элизабет и присел рядом со Скарлетт – испуганный, потому что не понимал, что происходит.
Она пробормотала низким голосом:
– Я сказала тебе уйти. Всё в порядке. Просто закружилась голова.
Но он её не послушал. Матиас подхватил девушку под руки и поставил на ноги.
– Ты бледная. Слишком бледная.
– Матиас, пожалуйста.
Её голос не звучал сердито, Скарлетт казалась больше испуганной, обеспокоенной, как будто на самом деле хотела, чтобы он был далеко от неё.
– Я отвезу тебя в больницу.
– Не разыгрывай драму, – прошептала она. – Я почти уверена, это простуда.
– Тогда я отвезу тебя к нам. Глория ждёт нас с горячим обедом. Потом, когда придёшь в себя, я отвезу тебя домой.
Отчаявшись, Скарлетт посмотрела на него и только в этот момент заметила испуганную девочку, которая пряталась за длинным пальто Матиаса.
– Нет, спасибо.
– Не капризничай, тебе не хорошо. Тебя стошнило, и ты чуть не потеряла сознание. У тебя есть хоть кто-то, кого ты ждёшь на праздник?
Скарлетт покраснела и не нашла мужества взглянуть ему в лицо.
– Ты сейчас считаешь меня неудачницей, не так ли?
– Нет. Я просто волнуюсь. Рождество, и тебе нездоровиться. Никто не должен проводить в одиночестве такой день, особенно в твоём состоянии.
Скарлетт резко подняла лицо.
– Что значит в моём состоянии?
– Тебе плохо, это очевидно. Пойдем со мной, пожалуйста.
– Я сказала – нет. Иди праздновать со своей малышкой. У меня тоже есть те, кто любит меня, Мати. Я жду на обед Аманду, Джордана и Кевина. Я не экземпляр человека, о котором ты можешь заботиться, когда захочешь, и оставить в стороне, когда тебе надоест.
– Прошу тебя, – ещё раз безрезультатно попросил Матиас. Но Скарлетт достала мобильный телефон и вызвала такси. Затем она посмотрела на него взглядом, наполненным разочарованием, которое скопилось в ней за все эти месяцы.
– С Рождеством тебя, Матиас. С Днем рождения, маленькая Элизабет, – с нежной улыбкой сказала она девочке. И пошла к выходу с высоко поднятой головой, оставив позади себя расстроенного и огорчённого мужчину, которого продолжала любить.
* * *
После обеда Матиас уложил Элизабет спать. За день малышка измоталась, – она рано проснулась, была взволновала Рождеством и своим днём рождения, и в итоге усталая рухнула в объятия отца. Матиас тихо бродил по квартире, продолжая волноваться о Скарлетт.
Он понимал её отстранённость и холодность, но всё ещё испытывал странное чувство: беспокойство, которое в нём копошилось и тревожило. Словно было нечто, что он должен был увидеть и чего не заметил. Как будто во время их встречи он пропустил какую-то важную деталь. Он часами твердил себе, что это к лучшему, Скарлетт поступила правильно когда ушла и отказалась от его приглашения. Он разочаровывал её слишком часто и слишком глубоко. К тому же она будет в окружении своих друзей и этого Кевина. Матиас испытал прилив ревности, которой постарался не придавать значения. Он не имел права испытывать такое чувство, не после всего, что с ней сделал и сказал.
– Что такое, Мати? – спросила Глория, наблюдавшая за ним издали.
– Сегодня утром на кладбище я встретил Скарлетт. Мне показалось, она плохо себя чувствовала, и теперь я беспокоюсь.
– Почему ты так решил?
– Её вырвало и была очень бледная. Она чуть не потеряла сознание.
– О, Господи. Так что?
– Так что ничего, она умоляла меня уйти, отпустить её, и вызвала такси, чтобы вернуться домой.
– Посмотрим, правильно ли я поняла: женщину, в которую ты влюблен, вывернуло на изнанку и она чуть не упала в обморок посреди снега, а ты отпустил её просто так?
– Я не влюблен в неё, Глория. И я видел, как она садилась в такси. В любом случае, она не хочет видеть меня рядом. Слишком много воды утекло. Были сделаны и сказаны непростительные вещи. Через шесть дней приедет Оксана, и я снова вернусь к своей жизнь с ней, оставив всё остальное позади. Я тебе уже несколько раз говорил.
