Текст книги "Свидание с умыслом"
Автор книги: Робин Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Соседи с севера – тридцатилетняя супружеская чета с двумя отпрысками десяти и двенадцати лет предложили мне зайти в дом и выпить кофе – или пива. Сибилла Дейн работала в школьной столовой, Мэт служил по телефонной части. Я снова рассказала про букет цветов и объяснила, по какой причине ко мне заезжал шериф. Но они ничего не видели. Они были очень любезны и сожалели, что мы не познакомились раньше. Из них вполне могли выйти добрые знакомые.
В пятницу Роберты не было. Она позвонила Пегги, но свое отсутствие объяснять не стала. Я тоже решила не вмешиваться: если Роберта не считает нужным говорить со мной – не надо.
Все мои мысли сосредоточились на субботе. Вечер прошел прекрасно. Том много говорил о себе.
Когда я протянула ему бокал вина, он сказал:
– У тебя отличный маникюр.
– Спасибо. Кстати, я вспомнила, что я хотела задать тебе один вопрос. Николь сказала, что вы не ладите с Уортоном. Это тот старик в бейсбольной шапочке, который всегда сидит в кафе и смотрит на всех волком?
– Уортон – точно, – кивнул он, смеясь. – Но почему она об этом сказала?
– Чисто случайно. Она спросила, с кем я здесь уже познакомилась, и, когда я упомянула тебя, она заметила, что ты весьма симпатичный мужчина и к тому же довольно скромный. Я сказала, что ты – самый дружелюбный человек в Коульмене. С кем я могла тебя сравнивать? С Робертой? Тогда она и возразила, что вы с Уортоном воюете с тех самых пор, как ты сюда приехал.
Он, смеясь, покачал головой и отхлебнул из бокала.
– Уортон, – повторил он. – Я купил участок, на который он давно косился, и он потерял покой. Говорят, что в глубине души он человек очень добрый, но я не могу в это поверить. Он меня на дух не переносит.
– Понятно, – сказала я и вернулась на кухню. Пора было отнести в столовую жареный картофель, салат и брокколи, пока говядина доходила на рашпере. – А ты не пытался поладить с ним?
– О, я пытался во всем идти ему навстречу, но он умеет создавать конфликт на пустом месте. Его коровы ушли из загона, и он сказал, что это я открыл ворота. Его изгородь оказалась поваленной в одном месте, и он утверждал, что это я въехал в нее, потому что кроме меня никто не пользовался этой дорогой. Он потребовал, чтобы я починил ее, и я согласился. Но он на этом не остановился. Когда я проезжаю эту развилку, что ведет на шестнадцатое шоссе, он стоит у обочины и грозит мне лопатой. – Том снова усмехнулся. – Я не могу починить его – вот в чем штука.
– Расскажи еще что-нибудь, – сказала я. – Обеду это не помешает.
– Я понимаю – последние годы были для него не лучшими в жизни. Его жена умерла и оба сына его покинули, хотя он надеялся, что один из них останется и будет заботиться о его ранчо. И я думаю, что собственность значит очень много для таких людей. Но я слышал, что его ранчо не представляет из себя ничего особенного, поэтому его дети – собственно говоря, полноценные взрослые люди – не могут быть в нем заинтересованы. Они уехали отсюда и мне неизвестно, собираются ли они возвращаться – и навещает ли их Уортон хотя бы иногда. Очевидно, в таком случае он попросил бы меня или кого-нибудь из ближайших соседей присмотреть за ранчо во время его отсутствия, но, судя по всему, такого еще не бывало. Наверное, для своего возраста он работает слишком много. Ведь тут и земля, и животные – забот хватает, ну и, конечно, его раздражает, что не все идет так, как он хочет. В общем, этот злобный старик трудится только ради того, чтобы у него было место, где умереть… Может быть, я обманываю сам себя, но мне кажется, что будь я хоть сам Иисус Христос, он относился бы ко мне не лучше.
– Но чем он докучает тебе? Телефонными жалобами? Наездами на твою территорию?
– Конечно, нет – тогда бы у него были неприятности. Обычно он поджидает меня у развилки и выкрикивает свои требования. Либо ругается на меня в кафе. Когда я как-то зашел туда и взял себе чашку кофе, Уортон заявил: «Ночью ты повалил мою изгородь. Ты должен сделать так, как было». – Тогда я спросил его: «Какую изгородь?» – «Ту, что начинается после развилки на шестнадцатое». – Я сказал, что не делал этого, хотя, проезжая мимо, и заметил, что изгородь повалена. Но он возразил, что кроме меня никто не пользуется этой дорогой, а он сам, естественно, не станет себе вредить. Я езжу аккуратно и со мной не случается таких недоразумений, но, несмотря ни на что, он глядел на меня в упор и все повторял: «И ты, и я знаем, кто наехал на мою изгородь. Ты будешь ее чинить или нет?» Постепенно наш спор всем надоел, вокруг нас собрались завсегдатаи и вступили в разговор. Но ни один из них не сказал ему что-нибудь вроде: «Послушай, Уортон, с чего ты взял, что виноват Том?» Нет, они просто хотели, чтобы он ушел.
– А ты?
– Я сказал, что если он докажет, что я повалил его изгородь, я починю ее. А если нет, пусть оставит меня в покое. С такими людьми, как Уортон, по-другому нельзя.
– Очень жаль, – сказала я.
– Жаль, но что поделать? Ведь он пристает только ко мне.
– Неприятно жить по соседству с таким человеком, – сказала я, когда мы принялись за еду.
– Джеки, ведь ты была у меня, – отметил он, улыбаясь. – Плевать я хотел на все эти жалобы. У меня дома так хорошо и уютно, что, когда я смотрю на восход солнца и на закат, меня ничто не тревожит. После Лос-Анджелеса я не знаю, кого мне благодарить за свое счастье.
– Все самое неприятное мне уже известно, – сказала я. – Расскажи мне о своей жизни такое, что восстановит душевное равновесие. О своей семье, о том, как ты учился…
– А тебе не будет скучно?
– Наоборот.
– В моей жизни все, что не скучно, ужасно.
– Ну вот и расскажи мне что-нибудь скучное.
Глава восьмая
Детство Тома Лоулера было вполне обычным.
– Разве что я слишком хорошо учился в школе. А потом изучал социологию в Иллинойском университете и был отмечен.
– Ты служил в армии?
– Да, в 1970-м, отсрочка мне больше не полагалась. Но мне повезло – я не попал во Вьетнам, а провел два спокойных года в Северной Каролине. Тогда же я начал сотрудничать с разными университетами и в результате оказался в Колумбии.
Том был младшим из трех мальчиков, но только он был настоящим сыном своих родителей. Его старшие братья были приемными детьми: родители не думали, что у них могут быть свои дети, но через семь лет после того, как они взяли второго мальчика, родился Том.
Я в свою очередь рассказала о своем детстве – о том, как я делала куколок с мамой, ходила в библиотеку с папой, училась у мамы шитью – и о том, как сделала в штаны в первом классе и запомнила тот стыд на всю жизнь.
Его мать представилась мне в вечных заботах о муже и детях, а отец – молчаливым механиком. Он говорил мало, но над машинами возился вместе с сыновьями, как хирург. Потом Том заговорил о бейсболе и о том, что с пожилыми родителями возникают свои трудности…
– Ты поддерживаешь связь с семьей? – спросила я.
– В известной степени – да. Но наша семья никогда не была особенно сплоченной. Отец умер пару лет назад, мать живет вместе с моим старшим братом, Джоном. Я звоню им, посылаю открытку ко Дню матери, каждые год-два к ним наезжаю. После моих несчастий все стали более нервными. Конечно, они любят меня и мать доверяет мне во всем, она никогда не допускала мысли, что я могу сделать что-то плохое. Но…
И снова я почувствовала холодок. Не знаю, в чем моя вина, я чувствовала себя виноватой.
Потом я узнала, что незадолго до отъезда в армию Том женился и взял жену с собой в Колумбию – там он был замечен после статьи о внутренних беспорядках. Он стал экспертом и ему предложили неплохое место в департаменте общественных учреждений в штате Калифорния. Он должен был беседовать с заключенными, обвиняемыми и давать оценку их состояния.
– Значит, в основном ты общался с людьми, что не в ладах с законом?
– Причем я заранее знал, что далеко не все они виновны в том, что им приписывалось. Некоторые были осуждены на основании ничтожных улик – их адвокаты не выдерживали никакой критики. Некоторые нуждались в медицинском обслуживании, бывали, конечно, и преступники. Я занимался теми, кого направлял мне суд. В тестировании мне не было равных – до тех пор, пока я не потерял осторожность…
Мне не хотелось еще раз выслушивать завязку его истории, меня интересовало другое:
– Но тебе чего-то не хватало?
– Мне не хватало интереса, мне не требовалось напрягать все свои силы. Черт побери, я даже статьи писал.
– Серьезно? А для кого?
– Для денег.
Мне стало смешно:
– Я имею в виду – ты посылал их в журналы?
– Конечно. Я написал несколько статей по психоанализу, о тестировании, писал и для женских журналов. Давал советы, что делать, если поведение мужа кажется жене странным, – как разобраться в этой странности и прочее.
– Какое дело тебе больше всего запомнилось? Конечно, не считая твоей трагедии и того парня, который любил забираться в чужие автомобили.
– Трудно сказать, – ответил он, жуя мясо. Я подлила ему еще вина. – Была одна нимфоманка – забавно, конечно…
– Забавно или соблазнительно?
– В обычном смысле – ничего соблазнительного, уж поверь мне. Я уже признался, что когда-то сам был не очень разборчив в этих делах, но маньяки ко мне не липли. Представь себе двух маньяков, медленно убивающих друг друга. Бр-рр. Забавно было то, что после четырех сеансов открылась новая область, где ее одержимость была не так опасна – она начала без устали рассказывать про свои сексуальные переживания. И мне с трудом удавалось ее останавливать.
– И о чем же вы тогда говорили?
– Она была замужем, имела двоих детей и работала в конторе по торговле недвижимостью. Вокруг нее всегда было достаточно мужчин и у нее не возникало трудностей с поиском подходящего момента. Она показывала клиенту продающийся дом или же помещение для офиса, а потом показывала свои трусики. – Он рассмеялся. – Она смешно рассказывала о своих подвигах. Бывало, она показывала дом, пока хозяин ожидал во дворе, и где-нибудь в ванной или на крышке стиральной машины предполагаемый покупатель совершал с ней быстрый акт. Ей приходилось заниматься этим в примерочной магазина готового платья, в кинотеатре… Представь себе – мне было двадцать шесть лет, я был полон сил – и эта женщина не только посвящала меня во все подробности своих бесконечных совокуплений, но и постоянно пыталась меня завлечь. А я, конечно, должен был сохранять полный нейтралитет и оставаться за своим столом, как ни в чем не бывало. Но я с удовольствием предвкушал каждый ее визит. В конце концов, я все же передал ее другому консультанту – женщине. Но бедняжка быстро перестала к ней ходить. Я часто спрашиваю себя, что с ней стало? Мне было бы горько, если бы она умерла от СПИДа.
– А у тебя остались друзья, с которыми ты поддерживаешь отношения с тех пор?
– Да, кое-кто остался. Но то, что произошло со мной, поразило всех. А потом я надолго исчез.
Он по-прежнему никого не называл по имени – ни друзей, ни коллег по работе, ни преподавателей, ни начальников. Единственное имя, которое я от него услышала, было имя его брата. Обычно же он говорил: «тот парень» или «та женщина». Безымянные, безликие люди без всяких корней.
– Ты отправился в Орегон. И там никто не знал, что тебе пришлось пережить. У тебя могли остаться друзья в Орегоне.
– Там я работал консультантом по частным вопросам. Общался главным образом с попавшими в беду домохозяйками, запутавшимися бизнесменами, алкоголиками и тому подобными личностями.
– Обычная клиентура…
– Нет, ничего обычного в них не было. Взять хотя бы один пример. Представь себе парня, который до сорока лет жил совершенно безоблачной жизнью. Занимал важный пост в крупной корпорации, не знал проблем с деньгами, много путешествовал. Но неожиданно он переменился до неузнаваемости – потерял вкус к жизни, стал страдать необъяснимыми приступами ужаса. Он страшно кричал у меня в кабинете – и не мог объяснить, почему. Разумный, вполне привлекательный человек, неожиданно впавший в глубочайшую депрессию. Наш доктор выписал ему антидепрессант, – продолжал Том. – Ему назначили лечение. Постепенно я обнаружил, что он не может вспомнить довольно значительный отрезок своих детских лет. Он был чем-то совершенно подавлен. В кругу семьи – вместе с женой и двумя отроками – он еще как-то держался, но у меня в кабинете полностью терял власть над собой. Я хотел немедленно отправить его в лечебницу.
В конце концов мы узнали, что у него был когда-то младший брат – умственно и физически неполноценный. Он отнимал у родителей все их время, и в результате, когда он умер, они тоже оказались уничтоженными – по крайней мере, морально. Наш клиент не получал от них ничего и, мысленно возвращаясь в те годы, он верил, что это он убил своего брата, чтобы вернуть родителей.
– А на самом деле все было не так?
– Его брат умер в больнице, и на этот счет имеются все необходимые документы. А родители не могли пережить эту потерю и не оказывали никакой поддержки сыну, который был жив. Их поведение говорило о том, что в доме он остается весьма нежелательным гостем. Но несмотря на то, что мой клиент был изгоем в семье, он до последнего заботился о своем брате, любил его, навещал в больнице. Но потом в его уме возник замысел в котором он убивал брата, и хотя позже он избавился от этой иллюзии, обрел спокойствие, в результате вымысел все же взял верх над разумом. То, что с ним произошло, непрофессионал мог бы назвать нервным расстройством.
– Как же вы его лечили?
– Его поместили в лечебницу и, кроме того, я встретился с его матерью. После выписки его продолжали лечить амбулаторно. Так что невнимательность и грубое обращение легко могут стать причиной тяжелого заболевания.
– А других пациентов ты помнишь? – спросила я, подливая ему еще вина. – Может быть, приготовить кофе?
– Да, от кофе не откажусь. Но неужели тебе это интересно – такие истории?
– Конечно – ведь тебе интересно.
Я сделала кофе и вернулась в столовую. Он рассказал мне о женщине, избивавшей своих детей и пытавшейся снова сплотить семью. О священнике, религиозный фанатизм которого доходил до того, что прихожане боялись к нему идти. О человеке выдающихся способностей, пережившем трудное детство, но ставшем социопатом.
– Я не помню точно, с чем он пришел, и не знаю, правду ли он говорил. Но ему было что рассказать. Он учился в четвертом классе, когда отец почему-то решил взять его из школы. У его отца было обширное фермерское хозяйство – он выращивал пшеницу. Родители заставляли его работать – такого маленького – били и ругали за все. Отец держал в страхе жену, а к нему приставал с грязными требованиями. Правда, в этом не уступала и мать. Он подумывал о том, как бы прикончить их обоих, но я не думаю, что он собирался серьезно осуществить свой замысел.
Когда он пришел ко мне, ему было двадцать лет. У него оказалась фотографическая память и в высшей степени развитой ум. Для человека, закончившего всего четыре класса, он обладал выдающимися математическими способностями. Но при всем при том он был социопат.
– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
– Он не знал, что такое совесть. Он не мог завести не то что друзей, но и вообще поддерживать сколько-нибудь приемлемые отношения. Характер у него был ужасный, но он всегда считал, что прав он. Всегда. Он писал с ошибками, но стоило его один раз поправить и он больше этой ошибки не делал. Все, что мне нужно было знать, он сам сообщил мне – совершенно бесстрастно. В том числе и о своем характере – при мне он себя полностью контролировал…
Мне очень интересно, что с ним сталось, – закончил Том.
– При каких условиях человек становится социопатом? – спросила я.
– Есть много теорий на этот счет. Но один ребенок, много перенесший в детстве, становится преступником, а другой – нейрохирургом.
– Ты думаешь, это зависит от конкретных условий?
– Наверное. Такой отец, как у этого парня, не способствует формированию нормальной совести. Тем более, что и мать никогда не пыталась защитить его. Добавь к этому его исключительные способности.
– Способности никак не связаны с тем, нравственно или безнравственно ведет себя человек, – сказала я. – Кажется, Гитлер преподал нам неплохой урок на эту тему.
– Да, ты права, – улыбнулся Том.
– Разве не может быть, что, несмотря на все унижения, человек сохраняет стойкость духа? И разве ты не можешь представить, что он все же вернется на свою ферму и покончит с родителями?
– Могу, конечно. Да я бы и сам сделал это.
– А что тебе удалось узнать о детстве Девэлиана?
– Девэлиан – психопат. Совершенно антисоциальная личность, чуждая стыда и жалости, совершенно лживая и опасная для окружающих, кто бы они ни были. Он говорил, что покинул семью еще подростком и ушел в банду. Я не сомневаюсь, что в семье его притесняли – социопаты и психопаты никогда не являются из благополучных семей.
Было уже за полночь, когда он решил закончить свои рассказы. Я позволила себе только один бокал вина, а потом пила исключительно клюквенный сок – под предлогом своего мнимого недомогания. Я слушала его с удовольствием – его истории были захватывающи и рассказывал он их с чувством и состраданием к слабым и беззащитным людям. Уходя, он сказал, что заметил во мне некоторую нервозность, но я сказала, что это и к лучшему – я боялась признать, что вечер прошел хорошо.
– Мне бы хотелось, чтобы ты доверяла мне, Джеки. Ведь нет ничего приятнее, чем беседа с умной женщиной.
– Я бы хотела прожить здесь подольше, понимаешь? И я не могу себе позволить без оглядки бросаться в близкие отношения, разрывать их, если что-то окажется не так, а потом начинать все снова и так далее. Так что давай какое-то время побудем просто друзьями и не будем загадывать слишком далеко.
– Возражений нет. У меня давно не было таких вечеров, как этот.
– Ты мне льстишь. Но в прошлый раз все произошло слишком быстро – я бы предпочла, чтобы такому вечеру, как тот, предшествовало несколько вечеров, как сегодня. Чтобы наша дружба сделалась тверже.
– Тогда оставь мне сообщение, когда захочешь, чтобы я позвонил. Я не хочу казаться навязчивым сверх меры.
– Конечно, – сказала я. – Я тебе позвоню.
Когда он ушел, я убрала в кухне и в десятый раз сказала себе, что выгляжу смешной. Какие у меня могли быть основания для беспокойства? Постепенно мысль, что у меня в доме случилось что-то неладное, отошла на задний план и я спокойно заснула.
В воскресенье я сварила кофе, послушала музыку, почитала воскресные газеты. Близился полдень, когда, проходя мимо открытой двери в столовую, я заметила на столе какой-то предмет. Подойдя поближе, я вздрогнула от неожиданности.
Это был опрокинутый бокал, вокруг которого расплылось красное пятно. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это клюквенный сок. А засов на двери, ведущей в сад, был отодвинут.
Вот как получилось, что Свини стал дежурить у меня в доме.
Глава девятая
С первого взгляда Латроп Монро Свини, двадцативосьмилетний помощник шерифа, ростом под два метра, не производил особенно обнадеживающего впечатления. Мне показалось, что с кем угодно я могу чувствовать себя гораздо безопаснее, чем с ним. Он был хмур, речь его казалась сплошным ворчанием, а его темные, глубоко посаженные глаза смотрели довольно зловеще.
Я позвонила Боджу в воскресенье, в первом часу дня, рассказала ему, что произошло, и он предложил мне приехать к нему и поговорить.
В Коульмене есть свой нижний город – восемь кварталов – и кольцо жилых улиц, опоясывающих город со всех сторон. Из Долины Влажных Гор, в которой расположен город, можно видеть, что предгорье начинается сразу за населенными улицами, тянущимися четыре квартала. На такой улице я и жила. Большинству домов лет шестьдесят-восемьдесят. Потрескавшиеся тротуары и небольшие садики, аллеи вязов, осин и ясеней вдоль изрытых колдобинами улиц.
Около дома Боджа было весьма грязно. Травка росла плохо и вся пожелтела. Позади дома был гараж или скорее сарай, в котором виднелись три потрепанные машины, брошенные, казалось, прямо во время ремонта. Через ручку газонокосилки был перекинут собачий поводок. И вдобавок ко всему громоздились кучки непонятных предметов, напоминающих своим видом перевернутые кофейники. Обстановка была под стать Боджу – чувствовалось утомление и какая-то безалаберность. Но я другого и не ожидала.
Дверь открыла миниатюрная блондинка, показавшаяся мне значительно моложе Боджа. Ей, должно быть, едва исполнилось лет тридцать пять, наверное, это была его вторая жена. Она была хорошо одета и безупречно накрашена. Я обратила внимание на ее изящную талию и высокую грудь, полные, но не пухлые губы. На ней были обтягивающие джинсы, а свитер доходил ей до талии. Судя по всему, сексуальная привлекательность составляла предмет ее главной заботы. Конечно, мне было бы легче, не будь она столь неприкрыто сексуальной.
– О, да это мисс Шеппард, – сказала она, улыбаясь. – А я – Сью Скалли. Входите, Бодж говорил мне о вас.
Налево от входной двери была аккуратно прибранная гостиная, направо – столовая. Меня провели дальше – в кухню, к которой примыкала другая жилая комната. Из нее слышались звуки какого-то телевизионного матча. Оттуда и появился Бодж с пультом в руке.
– А, Джеки, как поживаете?
– Прекрасно, Бодж. Мне показалось, вы сказали, что заняты строительством?
– Он имел в виду комнату для игр, – пояснила Сью. – Наша комната там, – она махнула направо, – а детская – там, и он хочет пристроить к ней комнату для игр – уже шесть или семь лет.
– Потому что Сью не нравится, что дети болтаются по всему дому.
– Но пока ты соберешься устроить комнату для игр, они вырастут.
– Значит, она достанется внукам, – сказал он.
Она подмигнула мне и покачала головой:
– У нас уже двое внуков, а дома живут только Крис и Раймонд. Крис в этом году будет учиться на втором курсе, но, конечно, и Раймонд должен чувствовать себя спокойно…
Вокруг камина было развешано несколько семейных портретов. Я была потрясена: Сью, очевидно, была матерью всех четверых детей, двое из которых уже выросли, но по внешнему виду она вполне могла сойти за дочь самого Боджа.
– Кофе? – предложила она мне. – А я пока немного поглажу. – Она гладила брюки Боджа, я пила кофе и мне было ее немного жалко. При ее очевидной любви к порядку – как она могла терпеть такого неприбранного, неряшливого мужа?
– Джеки, я рассказал Сью…
– Бодж, вы же обещали…
– На Сью обещание не распространяется, – ответил он без тени смущения.
– Он говорит мне о всех делах, – подтвердила она, – и правильно делает. Во-первых, ему нужен слушатель, а во-вторых, в некоторых вещах я разбираюсь лучше него. Особенно, если дело касается женщин или детей.
– И Сью говорит – хорошо, если бы кто-то подежурил какое-то время у вас в доме.
– Кто?
– Свини, – сказала Сью. – Латроп Монро Свини. – Она улыбнулась. – Бодж говорил, что тот, кто навещал вас, не сделал ничего дурного, а только дал знать о том, что он побывал у вас. А вдруг это была женщина? Ведь вы живете рядом с миссис Райт, а я всегда считала, что она не в своем уме.
– Вы знакомы с миссис Райт?
– Конечно. Я хожу в школу мимо ее дома. Она постоянно перекапывает свои цветочные грядки и грозит детям, чтобы они не ходили слишком близко. Стоит им появиться, она разражается нечеловеческим криком. Я не знаю, откуда взялась это «миссис», но по-моему, рядом с ней никогда не было и намека на мужчину. А скоро будет тридцать пять лет, как я хожу мимо ее дома. Она ни с кем не водит знакомства и визжит при виде детей и собак. Держу пари, что она старая дева.
– Ей должно быть лет семьдесят пять, а то и больше, – сказала я. – Может быть, она была замужем в ранней молодости, а потом ее муж умер, и больше она так замуж и не вышла.
– Но моя мать тоже не помнит никакого мужа… Но вернемся к вам. Пусть Свини подежурит у вас несколько ночей – раз уж этот тип забирается к вам, когда вы дома.
– Я не думаю, что вам угрожает какая-то опасность, – сказал Бодж.
– Ты можешь думать, что угодно, – ответила ему жена. Затем, повернувшись ко мне, добавила: – Ничего подобного у нас никогда не случалось. Я не знаю, что это такое, но мне кажется, тут пахнет своего рода психологическим терроризмом. Я спрашивала Боджа, не думает ли он, что вы пытаетесь привлечь к себе больше внимания, но он…
– Сью!
– Подожди – это вполне законная постановка вопроса.
– Нет, миссис Скалли. Есть много более приемлемых способов для того, чтобы привлечь внимание, и при этом спать спокойно.
– Конечно, конечно, Джеки. Можно мне звать вас Джеки? А вы называйте меня Сью. Так вот. Вы в городе человек новый. Бодж и Роберта считают, что кто-то решил позабавиться, попугать вас…
– Когда Бодж рассказал вам обо всем?
– Не помню точно, но, кажется, тогда же…
– А что вы думаете о Томе? Вчера вечером мы обедали у меня.
Она пожала плечами.
– Действительно, выходит, что ваши неприятности начались после знакомства с ним. Но я не понимаю, зачем бы ему понадобилось забираться к вам нелегально, если он получил обычное приглашение? Я, конечно, недостаточно хорошо с ним знакома, но, по-моему, это было бы нелогично.
– А все остальное вам кажется логичным?
– О, Джеки, пожалуйста… Для Боджа здесь, разумеется, никакой логики нет, потому что он видит только два цвета – черный или белый, законно или незаконно. Но логика здесь та же, что и в других явлениях того же рода – бессмысленных телефонных звонках, эксгибиционизме и прочем. Кому-то хочется держать вас в напряжении.
– Сью утверждает, что я ничего не понимаю в преступлениях, жертвой которых являются женщины – вот в этих самых зловещих телефонных звонках и эксгибиционизме. – Он передернул плечами и прошествовал к кофейнику. – Наверное, она права, ведь с этим сталкиваешься чаще, чем с обыкновенным ограблением банка.
– Коульмен мало чем отличается от других мест – разве что здесь люди немного осторожнее, потому что все более или менее знают друг друга, знают, кто на что способен. Некий оригинал занимался тем, что воровал нижнее белье, когда оно сушилось на веревках. И по воскресеньям его по-прежнему можно встретить в церкви, поэтому я и не называю его по имени.
– Как вы с ним поступили? – спросила я Боджа.
– Я сказал ему, что, если он не прекратит этим заниматься, я надену это нижнее белье ему на голову и пущу гулять по улице. Я воспользовался привилегией быть шерифом в маленьком городе, – добавил он, отхлебывая кофе. – И восстановил законный порядок без помощи суда.
– Нужно быть психологом, чтобы разбираться в разных тонкостях, – сказала я Сью.
– Нет, достаточно быть женой полицейского, – ответила она. – Кроме того, я читаю журналы и романы. Слушаю рассказы Боджа, читаю, потом опять слушаю.
– У нас здесь не бывает серьезных преступлений, – сказал Бодж. – Не припомню, сколько лет у нас не было ни одного изнасилования.
– Нет, – возразила Сью. – Бывают и изнасилования – во время свиданий, супружеские изнасилования и изнасилования смешанные.
– Давай не будем об этом, – остановил Бодж жену. – Вот что я хочу сделать, Джеки. Надо снять отпечатки с того стакана, а Свини пусть эту неделю поспит на вашем диване. Возможно, что все это означает больше, чем я могу предположить.
– Я бы сама пожила у вас, – сказала Сью, – но Раймонд и Бодж превратят дом в сарай.
– Мне бы не хотелось подвергать вас опасности, – сказала я. – Да и ростом вы еще меньше, чем я.
– Ростом я, может, и невелика, – ответила Сью, – но за себя постоять умею.
– Джеки, я не думаю, что вам угрожает опасность, – сказал, качая головой, Бодж. – Я думаю только об одном, почему эти вещи происходят именно с вами?
– Теперь вы не предлагаете мне пригласить Тома – чтобы он охранял меня.
– Но вовсе не потому, что считаю Тома неспособным справиться с такой задачей. И не потому, что подозреваю его в чем-нибудь. Просто со Свини вам будет спокойнее. И, возможно, пока он будет с вами, ничего не произойдет.
– Если Джеки чувствует себя неуютно с Томом Уолом, ты должен понаблюдать за ним, Бодж. Нет ничего вернее женской интуиции.
Я была благодарна ей за поддержку, но не могла избавиться от чувства вины за то, что выставила в невыгодном свете человека, который, возможно, ни в чем не провинился. Я улыбнулась Сью:
– Спасибо, Сью. Возможно, Бодж прав и нет причин подозревать Тома только на том основании, что он – единственный мужчина, с которым у меня было свидание. Кстати, я пока решила больше с ним не встречаться.
– Почему? – спросила она.
– Эти необъяснимые посещения не располагают к безмятежному времяпрепровождению в чьем-либо обществе. Может быть, это и недостаточно убедительное объяснение. Он интересен, настроен вполне дружелюбно. Но он мне не нравится. – Я пожала плечами. – Кажется, для этого нет никаких оснований, но он мне не нравится.
– Не будем больше об этом, – подвела итог Сью.
Я выпила еще одну чашку кофе и поговорила с ними о более спокойных материях. Я узнала, что Сью – домохозяйка, сама вырастившая четверых детей. Ее старшей дочери, жившей в Ороре и имевшей двоих малышей, было двадцать шесть лет. Старший сын, двадцати трех лет, только что окончил колледж и поступил на работу в полицию, по стопам своего отца. Жил он в Санта Фе, штат Нью-Мексико. Восемнадцатилетний Раймонд возился с машинами и больше не желал ничего делать. Пятнадцатилетний Крис был ловкач, задира и неутомимый капитан болельщиков.
Сью была вечно в делах. Кончив гладить, она начала резать овощи – она не умела сидеть просто так. Познакомившись с ней, я стала полностью доверять и Боджу. Уж она бы не позволила ему сбиться с правильного пути.
Мы простились, обещая друг другу встретиться снова, и Бодж проводил меня до дома. Но снять отпечатки ему не удалось. Ни на бокале, ни на графине с соком их не оказалось. Я убрала сок в холодильник, и остаток дня прошел без происшествий. А в восемь вечера прибыл мой охранник.
В одной руке он сжимал бейсбольную шапочку, а в другой объемистый пакет с продуктами. Он был в джинсах, сапогах и клетчатой рубашке.
– Мисс Шеппард?
– Да, а вы Латроп?
– Свини, мэм. Никто не зовет меня Латроп.
– Хорошо, Свини. Я понимаю, что вам не очень уютно ночевать в чужом доме…
– Да, мэм. Можно мне воспользоваться вашим холодильником?
– Разумеется, – ответила я.
Он выложил из пакета сосиски, сыр, булочки, чипсы, жареную пиццу, мороженое и несколько маленьких кексов наподобие тех, что входят в школьные завтраки.
– Я люблю ночью немного перекусить, если, конечно, я вам не помешаю. Смогу я воспользоваться вашей микроволновой печью?
– Конечно, – сказала я и показала ему, где что найти. Я полагала, что он запасся провизией на неделю, но, когда на следующий вечер он появился с точно таким же пакетом, я поняла, что ему требуется много топлива.
