Текст книги "Свидание с умыслом"
Автор книги: Робин Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Может быть, она смотрела какой-нибудь сериал? – пошутила я.
– Она уже давно не следила за сериалами.
– О! Это немало, – сказала я. Моя мама всегда следила за сериалами, но, если она переставала смотреть их, это всегда означало, что она плохо себя чувствует. – Вы все это рассказали Боджу?
– Бодж осведомлен не хуже моего. Ну, и вы сами понимаете – с женщинами иногда случается, что мужчина полностью овладевает их мыслями и они забывают обо всем – о детях, о муже, о магазинах, о сериалах, о друзьях… Они теряют в весе. Я хочу сказать, что в марте все было нормально – она сидела с детьми, ездила за покупками, смотрела сериалы, а в апреле у нее не стало времени на знакомых, она перестала болтать по телефону, ездить по магазинам с Ли и каждое утро ее не было дома. Конечно, можно предположить, что она устраивала свидания и не желала намекать кому-либо о том, что происходит…
Николь выдала это все одним махом, как будто ни о чем больше и не думала.
– И она говорила, что всегда была несчастлива с Бобом. А Боб неплохой парень, не пьет, не бьет детей и вполне обеспечивает семью. Она расспрашивала Ли, случается ли, что они с мужем занимаются любовью днем, и любит ли муж созерцать ее обнаженной. Она говорит, что женщина едва ли может отказать в этом… Короче, она никогда по секрету не сообщала Ли, что Джо Шмоу, дескать, такой симпатяга, сил моих нет, но только ты об этом никому. И она ни с кем не обменивалась улыбками в церкви или где-нибудь еще. Кто бы это ни был, он полностью подчинил ее себе, а потом убил – ну, это вы знаете.
Что было возразить на это?
– Почему вы думаете, что ей необходимо было хранить в секрете свои свидания?
– Откуда я знаю? Может быть, это был женатый человек, может быть, пастор или губернатор штата или шериф…
Я не удержалась и захихикала. Бодж? Разве он мог быть любовником? Затем я подумала о Баде Уилкоксе, но быстро отбросила эту мысль. Когда преступление случается рядом с тобой, привычные вещи начинают казаться страшнее, чем они есть на деле.
– Я думаю, – продолжала Николь, – Кэти было сказано, что, если она сохранит все в тайне, они уедут вместе, как только это станет возможно. Другого выхода нет – нельзя же навсегда оставаться здесь. А что он убил ее, так это, наверное, потому, что она не хотела уезжать вместе с ним, а он боялся, что она проболтается об их связи.
Мне показалось, что Николь слишком увлекается сериалами.
– Каким образом женщина может стать столь покорной?
Николь улыбнулась и на ее щеках обозначились глубокие ямочки:
– Клянусь, вы сами прекрасно понимаете, каким образом… Хотя, может быть, вы действительно настолько наивны…
– Продолжайте же, – рассмеялась я, но она решила закончить беседу.
– Сам черт не знает, кто это мог быть, – подвела черту Николь.
Звонок Дженис огорчил меня, но я решила не придавать значения дурным известиям. Я не могла вечно избегать Тома, хотя и подозревала, что Дженис еще не все мне рассказала. Я оставила Тому сообщение, чтобы он позвонил мне на работу, и пригласила его зайти выпить немного пива. Я сказала, что хочу с ним кое-что обсудить, и надеюсь, что мой адвокатский голос звучал при этом достаточно серьезно. Пиво я, разумеется, должна была купить сама.
С тех пор, как я увидела его в первый раз, он несколько переменился. Он говорил, что это действие зимы. Волосы он теперь стриг короче, зато отпустил бороду, которая усиливала его сходство с горными жителями. Когда он был серьезен, его глубоко сидящие глаза смотрели зловеще, но улыбка делала его добрее, чем он в действительности был.
– Что случилось? – спросил он, следуя за мной на кухню. Я протянула ему бутылку холодного пива и вернулась в гостиную, где на кофейном столике меня ждал бокал вина. Я не садилась и говорила с ним стоя.
– Я хотела кое о чем расспросить вас, и это серьезно. Я разговаривала с одной своей подругой, и она сказала, что припоминает ваш случай – и свидетельствование, и убийство вашей жены и дочери. Она сказала мне, что вы были единственный, кого подозревали в убийстве…
Его глаза округлились от удивления. Рот остался открытым, и он уставился на меня, как будто я выстрелила ему в живот.
– Это правда? – спросила я. Я хотела, чтобы он ответил мне сразу.
– Боже, – произнес он с трудом, проводя рукой по волосам. – Боже, Джеки. Да, это правда. Но мне не было предъявлено обвинение. Ваша подруга сказала вам, почему не было подозреваемых, кроме меня?
– Нет. И я хочу, чтобы вы мне объяснили, было ли предъявлено обвинение тому психопату или кому-нибудь еще? Все это настолько жутко…
– Вы больше ни с кем об этом не говорили?
Внезапно мне стало не по себе: я подумала, что меня могут убрать как человека, который слишком много знает. Мне нужно было отвести от себя эту привилегию, и я сказала:
– Все это знает моя подруга Дженис Уитком. Она мне и рассказала.
– Хорошо, черт побери, но я не желаю, чтобы здесь про меня распространялись какие-нибудь гнусные слухи. Я не убивал свою семью и я знаю, кто это сделал.
– Джейсон Девэлиан? – спросила я.
Он опять уставился на меня и с минуту не говорил ни слова.
– Она, стало быть, запомнила и имя убийцы? Тогда продолжайте, раз уж вы предприняли столь детальное расследование. Вы всегда так поступаете, когда кто-нибудь вам нравится?
Я пожала плечами – если мне нужно, я могу быть на редкость несговорчивой.
– Когда я была в Лос-Анджелесе, я просто упомянула в разговоре ваше имя. Вот и все, Том. Вы рассказали мне свою историю, которая произошла в городе, в котором я так долго жила и где у меня осталось много друзей. Но здесь никто об этом ничего не знает. Дженис помнила все очень смутно, но она перелистала газеты, хотя я и не просила ее об этом…
– Роберта в курсе, – перебил он, повышая голос. – Почему вы не спросили Роберту?
– Пожалуйста, не кричите на меня. Почему вы не можете спокойно объяснить мне, что к чему? Я вас не знаю и разве не естественно, что я хочу знать правду? А Роберту я расспрашивала еще до того, как позволила вам заняться моей ванной. Она сказала мне, что вы славный малый, который пережил большое несчастье.
– А что если я не захочу вам ничего рассказывать?
– С вашей стороны это было бы нечестно, – сказала я. – Не думаю, чтобы я это заслужила.
– Нет, мне это уже нравится – нечестно! – закричал он, очевидно, рассерженный не на шутку. Он весь дрожал и все крепче сжимал бутылку. – Я куда больше рассказал вам о себе, чем узнал о вас, ни разу не дотронувшись и до вашей руки. Вы приехали сюда, оставив своих друзей, работу без всяких видимых причин, как будто закон шел за вами по пятам. И вы еще наводите обо мне справки!
– Послушайте – я хотела только одного: знать вашу версию происшедшего. Вы попросили меня о свидании как раз в тот момент, когда я только что рассказала о вас своим друзьям. Дженис сама позвонила мне и она сама решила раздобыть эти сведения, а я только позволила ей выложить мне все, что она узнала. Разве это не разумно? Я не хотела доставлять вам ни малейшего беспокойства.
– Я не понимаю, почему вы не поговорили об этом со мной сразу. Зачем вы затеяли это расследование? Ну, а уж коли затеяли, почему не довели его до конца и не получили ответы на все, что вас интересует? Или вы не чувствуете, когда человек говорит правду, а когда лжет? Человек, который угрожал мне и чей голос был записан на пленку, действительно находился в лечебнице в тот момент, когда были убиты моя жена и дочь. У меня возникли трудности с алиби, потому что я был с женщиной, которую не хотел называть. Я был под подозрением целых пятнадцать минут – до тех пор, пока – страшно сказать! – я не назвал им ее имя.
– И вы сказали им, кто, по-вашему, совершил это убийство?
– Да, так же, как и вам – Джейсон Девэлиан. Мнимый больной, который здоровее и хитрее меня и вас вместе взятых. Но им нужен был я. Им ни к чему был истинный убийца – им был нужен я.
– Вы сказали, что он находился в лечебнице.
– Я полагаю, что он отлучился оттуда не более, чем на час. Доказать это практически невозможно. Позднее, когда ему было предъявлено обвинение в поджоге, он тоже находился в лечебнице, однако они доказали, что он ускользнул из нее ненадолго, сделал свое дело, а потом вернулся обратно. Я знаю, что он сделал это. И они тоже это знают.
– Почему вы не хотели сразу предъявить алиби? Женщина была замужем?
– Э, Джеки, где ваше чутье? – поморщился он с язвительной усмешкой. Мне показалось, что у него в глазах прокатились слезы. Он стал говорить тише, но по-прежнему нервно. У меня возникло такое ощущение, словно я открыла зловонную комнату в его жизни. – Она была пациенткой, – сказал он спокойнее. – И мне пришлось оставить мою работу. Проверьте это. Это можно проверить.
Он так и не открыл бутылку с пивом. Он отвернулся от меня, отправился на кухню и поставил бутылку обратно в холодильник.
– Мне очень жаль, что я так рассердила вас, – сказала я. – Но я еще раз повторю, что не собиралась устраивать никаких расследований – информация сама пришла ко мне. Не могла же я пропустить ее мимо ушей.
– Но вы же звонили в Лос-Анджелес и просили поднять материалы дела? Вы должны были это сделать.
– Нет, – сказала я так спокойно, как только могла. – Нет, я не делала этого. Просто мои друзья очень беспокоятся обо мне.
– Ну ладно, я пошел, – сказал он вяло. – Мне больше нечего здесь делать. Вы теперь знаете все, что хотели знать. Вы мне не доверяли и не стали действовать по-другому. Вы кто? Женщина или следователь? Я думал, мы не сойдемся в том, что кто-то любит рыбу, а другой предпочитает мясо. И мне нечего было у вас выспрашивать, честное слово.
Он не слушал меня или решил мне не верить. Я сказала:
– Но почему? Почему вы не спросили ни о чем меня?
– Потому что мама учила меня жить самому и давать жить другим. Потому что я думал, вы сами расскажете мне то, что сочтете нужным. Ведь мы даже ни разу не поцеловались, а я не привык совать нос в чужие дела.
– И вы считаете, что я не должна была интересоваться вашей историей? Что вначале я должна была лучше узнать вас? Так?
– Мы знакомы уже несколько месяцев. Если у вас есть какие-то опасения в отношении меня, вам незачем было продолжать встречаться со мной.
– У меня нет никаких опасений, но я все-таки выслушала то, что рассказала мне моя подруга, – повторила я искренне. Я не боялась Тома. Наоборот, вместе с ним я чувствовала себя в безопасности. А то, что я не позволила ему переночевать на диване в тот вечер, когда вернулась из Лос-Анджелеса, так это по единственной причине – из моей вечной любви к уединению.
– Я не думал, что вы проявите такую активность. Я полагал, вы заинтересуетесь моей медицинской картой.
На этот раз уже он разозлил меня.
– Мы живем в опасное время, – сказала я. – Это интересует меня меньше всего.
– Ну и прекрасно, малышка, – сказал он спокойнее, прищурив глаза. – Я не был у врача лет шесть-семь. Оглядитесь вокруг, Джеки. Я надеюсь, что вы убедитесь – я не преступник. Коульмен не самое лучшее место, чтобы прятаться от правосудия.
– В мои намерения не входило распускать о вас сплетни. И мне сказали, что вы не были осуждены. Мне нужны были подробности и ваша собственная позиция. Если вы будете продолжать сердиться, мы с места не сдвинемся.
– Я не буду сердиться, – ответил он и вышел.
Том говорил правду. Он действительно был отстранен от работы из-за того, что вступил в личные отношения с пациенткой. Его отстранили от работы за нарушение этических норм его профессии. А Джейсон Девэлиан совершил еще одно преступление, будучи заключен в лечебницу – и на этот раз его упрятали понадежнее – он два года провел в тюрьме.
Глава пятая
– Могу я поговорить с вами? – спросил Том.
– О чем? – ответила я сухо. Я укрываюсь за сухостью, когда не знаю, что мне делать и что говорить. Я не ожидала, что снова услышу его голос. Но мне было необходимо, чтобы он снял с меня тяжкий грех – недоверие к другу и слежку за ним. Я втайне надеялась, что зловещие обломки его прошлого никогда больше не появятся в поле зрения. Я не была готова к тому, что положение может ухудшиться.
– О моем совершенно неразумном поведении. Я сожалею обо всем, что произошло. Вы умная женщина, Джеки, а я просто осел.
– Ну, будет вам. Я могу считать ваши слова извинениями?
– По крайней мере, половиной. Я хотел бы вас увидеть.
Этого я не ожидала и сразу потеряла равновесие:
– Я думаю, нам ни к чему ссориться. Естественно, что вы не хотели ворошить прошлое, но я и не собираюсь распускать о вас сплетни, мне очень жаль, что мы с вами разговаривали в таком духе. Я ни в чем вас не упрекала и я специально не собирала о вас сведения, я не хотела вам чем-нибудь повредить. Это просто совпадение – ничего больше.
– Ну и отлично. Стало быть, нам обоим ничего не грозит.
– Конечно. Пусть этот звонок…
– Послушайте, Джеки, давайте не будем об этом. Серьезно, посмотрите вокруг себя – в Коульмене не так много свободных мужчин и женщин. Если не считать этого досадного случая несдержанности, у нас с вами все шло как нельзя лучше. Мы нравимся друг другу. Я сильно разволновался тогда, но вы же понимаете – было из-за чего. Вообще-то я редко выхожу из себя.
– Может, позавтракаем вместе, – предложила я.
– С удовольствием, но хорошо бы нам поговорить наедине. Я бы желал объясниться. И воспользоваться своим правом знать кое-что о вас.
– И что же вы предлагаете? – спросила я, с трудом удержавшись от того, чтобы, по своему обыкновению, не осадить подобное любопытство. Я не боялась говорить о прошлом – я просто не могла от него избавиться.
– Я бы хотел приготовить для вас обед. – Я молчала, и, видимо, для него это было тягостно. – Послушайте, вы можете предупредить Роберту или кого угодно, что отправляетесь ко мне. – Но я снова промолчала, не отказываясь и не соглашаясь на его предложение. – Это самое удобное, что можно придумать. Никто не помешает нашему разговору, к тому же я неплохо готовлю. Я как-то даже работал поваром в ресторанчике – месяца полтора это длилось… Конечно, я сильно испортил дело, ведь у нас все шло как нельзя лучше. Но ведь еще не все потеряно – мы просто не поняли друг друга.
Да, мы не поняли друг друга, хотя мне казалось, что между нами уже установились вполне определенные отношения, включающие хождение в кино, совместные трапезы, шутки и дух товарищества, а также случайные прикосновения. Вовсе не в последнюю очередь – прикосновения. Я все-таки оставалась здоровой женщиной, тело мое еще нельзя было сбрасывать со счета, хотя добрых полтора года после смерти моего сына оно казалось мне число анатомическим придатком мозга. Я медленно возвращалась к нормальной жизни, все еще томясь по Шеффи. Это не могло отойти от меня, но я продолжала жить, потому что у меня обнаружились и другие желания.
Будучи недоверчивой и осторожной, я ознакомилась с его историей и узнала, что он ни в каком преступлении не замешан.
– Я согласна, – ответила я. – В котором часу?
– Думаю, в семь, если не возражаете.
В семь так в семь. У меня еще оставалось время, чтобы заехать домой и принять ванну – это сделалось у меня непременным ритуалом с тех пор, как я стала делить контору с заядлым курильщиком. И в течение всего дня я обсуждала сама с собой, чего я, собственно, хочу. И я лгала самой себе, как только может лгать женщина, долгое время обходившаяся без мужчины. Я отнюдь не имею в виду физиологическую сторону – я совсем даже не помешана на сексе.
Я была готова вернуть то, без чего научилась обходиться. Мне хотелось, чтобы у меня снова был кто-то наподобие Брюса: друг и мужчина. Так хорошо, когда у тебя кто-то есть. Мне нужно было говорить с кем-то о делах, которые я вела, обсуждать планы на будущее – и нужны были физические отношения, основанные на глубокой привязанности, дающие покой и веру в себя.
Я достаточно освоилась в Коульмене, и кто виноват, что Том попался на моем пути?
Его причудливый и опрятный домик сразу очаровал меня. Я неравнодушна к мужчинам с женской прожилкой – сильным и обстоятельным, которые не обманывают ваших ожиданий. Его дом был изысканным созданием из дерева и шерсти. На столе были разложены розовато-лиловые салфетки, тарелки и обеденные приборы, а в центре стояла ваза с цветами. Воздух был наполнен ароматами мясных блюд. Приятная музыка ненавязчиво лилась из проигрывателя.
– Какой красивый дом, – не сдержалась я.
– Я хотел бы прожить в нем подольше, – ответил он. – Здесь есть все, что нужно одинокому мужчине. Большую часть мебели я изготовил сам.
Он заговорил о своем доме так, как художник говорил бы о своей картине. Сначала он построил одну большую комнату на гребне холма и жил в ней, продолжая работу. Эта же комната служила и кухней. Посреди комнаты была перегородка, которую он снес, когда появилась еще одна обширная комната. Теперь две комнаты были отделены друг от друга книжными полками шириной в полметра, так что книжные корешки были видны с обеих сторон. Там, где книг не было, можно было смотреть насквозь из одной комнаты в другую, что еще увеличивало глубину комнат. Потолки были высотой пять метров и с каждой стороны имелось треугольное окно. Солнце садилось, но в комнате было светло, как ранним утром.
Стена между комнатой и кухней была стеклянной и прямо перед ней стоял наш стол. Стеклянные двери вели на балкон, опоясывавший дом с трех сторон. Из кухни открывался прекрасный вид на долину, которую прорезывало старое железнодорожное полотно. Том сказал, что на рассвете там бродят олени и лоси.
– Когда вы устаете от мира и попадаете в такое место, – сказал он, – ваша душа обретает покой. Вы кричите во весь голос, надеясь, что Бог слышит вас. И он шепотом отвечает вам…
Мной овладело поэтическое настроение. И Том действительно мне нравился.
Кроме книжных шкафов в комнате была и другая самодельная мебель: рабочий стол с ящиками, софа и диванчик с шерстяными подушками сиреневого, бежевого, розового цветов. Коврики из разноцветной шерсти подчеркивали безупречную гладкость деревянного пола. Обстановку дополняли кое-какие, типичные для юго-запада, украшения – череп бизона, статуэтка индианки, плетеные корзиночки.
Просторная спальня была оборудована встроенными шкафами и примыкала к удобной ванной. Дом не подошел бы для большой семьи или группы отдыхающих, он не предназначался для перепродажи. Единственные двери, которые можно было закрыть, находились в ванной, но даже они не запирались.
Мастерскую он устроил прямо под кухней – потолком для нее служил балкон, укрепленный дополнительными опорами. Когда я выехала на лужайку перед домом, я заметила в стороне загон для скота и небольшой сарай размерами с гараж на пару машин. Том сказал, что лошадей он выводит пастись на всю ночь. Две собаки приветствовали меня своим лаем, он успокоил их:
– Лежать, Пат. Лежать, Санни. – Но они и так были настроены вполне миролюбиво.
Пока он готовил салат, я просмотрела книги. Я обнаружила труды по психологии, юриспруденции, общественным наукам, астрономии и несколько книг в твердых переплетах, принадлежавших ведущим современным беллетристам: Ладлему, Клавелю, Микенеру и Воуку. Но больше всего оказалось популярных книжек по психологии – как в мягких обложках, так и в переплетах. Книги были тщательно рассортированы в соответствии с тематикой и авторами – к библиотеке он относился столь же серьезно, как и ко всему домашнему хозяйству. Я взяла популярное социологическое исследование, которое, казалось, теперь находилось в центре внимания Тома, и, перелистывая страницы, спросила:
– Что вы готовите?
– Бефстроганов, – ответил он. – Какое вино будете пить: красное или белое?
– Наверное, красное…
– Что вы там читаете?
– Не знаю – что-то по психологии…
– Бросьте, Джеки, а то вам покажется, что вы сошли с ума.
Я рассмеялась:
– Почему?
– Потому что там вы непременно прочтете, что все люди немного того и пациент отличается от врача только степенью. Лучше идите посмотреть на закат.
Я с неохотой поставила книгу на место. Мой отец был преподавателем английской литературы и немного писателем. Он всегда придавал большое значение тому, в каком состоянии и где держит человек книги, был неравнодушен к тем, у кого их можно было найти во всех комнатах. Он научил меня узнавать, читает ли хозяин книги или только владеет ими и ставит на полку. Я не успела еще в этом разобраться, потому что Том позвал меня смотреть заход солнца.
И он оказался прав – это было захватывающее зрелище. Он протянул мне бокал вина и, взяв свой, встал рядом, чтобы полюбоваться вместе со мной.
– Теперь я понимаю, почему вы выбрали именно это место.
– Да, закаты здесь чудесные – и они всегда разные. Больше всего я люблю багровые – они потрясающи.
– А психологию вы все-таки не забываете. Вое эти книги, журналы…
– Да, конечно, ведь раньше я только этим и жил. Я был ею очарован. Теперь я не практикую, но очарование осталось.
– А почему вы не можете вернуться к ней снова? – не удержалась я.
Он добродушно усмехнулся и отвернулся от меня:
– Давайте обсудим это в другой раз, Джеки. Всему свое время: по окончании сегодняшнего вечера вы обязательно будете на этом настаивать. Но сначала – салат.
– Что такое должно произойти сегодня вечером, что я буду на этом настаивать?
Он открыл холодильник, вытащил оттуда две тарелки с зеленью и пригласил меня к столу. Я села, и он стал подавать мне еду.
– Всему свое время, – повторил он. – Прошлым вечером я был просто ослом. Я хотел кое-что объяснить вам.
– Послушайте, по-моему, мы уже все уладили…
– Нет, я знаю, что говорю. Я кое-что обдумал. Я собирался сказать вам это, но вы меня опередили. Если бы моя дочь осталась в живых и ей встретился кто-то вроде меня, я посоветовал бы ей поступать так, как поступили вы – добиваться фактов. В то время, когда Девэлиан угрожал мне, я настолько потерял самообладание, что допустил непростительные нарушения профессиональной этики и совершенно не принял во внимание опасность, грозившую семье. У меня была связь с пациенткой, находившейся в очень тяжелом состоянии. Ради нее я делал невероятное – доставал кокаин, брал денежные приношения от клиентов – короче, был невообразимым идиотом, – он глуповато улыбнулся. – Вконец запутавшимся идиотом, которого безумно любила одна женщина. Кокаинисты на редкость привязчивы.
Я подцепила вилкой немного салата и отправила в рот. Мне уже не раз приходилось без отвращения выслушивать исповеди клиентов, на разные лады рисовавших сексуальную несостоятельность своей жены. Я все-таки была достаточно опытным адвокатом.
– Я бессовестно брал деньги у родителей – они не знали о наркотиках, но, конечно, их беспокоило мое поведение, эти постоянные переходы эйфории в депрессию. Я клянчил деньги и у жены, убеждая ее, что контролирую ситуацию и со мной не будет того, что случается с обычными наркоманами. Я находил массу причин, извиняющих депрессию, и столько же объяснений для эйфории. Я лгал, ловчил, подводил других и только отцовские обязанности я исполнял успешно – приняв дозу, я был на верху блаженства. И ни разу не подумал, что мне угрожает опасность.
Он надолго замолчал и углубился в еду, временами отхлебывая из бокала.
– Моя профессиональная карьера задалась сразу – к двадцати пяти годам я закончил диссертацию и был автором дюжины статей. Меня считали одаренным психоаналитиком. Я никогда не ошибался – люди были для меня открытой книгой. Все шло безупречно, я отыскивал причину там, где другие отступали. Помню, один человек считался патологическим лжецом, а на самом деле был просто неспособен к какому-либо обучению. Он работал высокооплачиваемым техником в лаборатории, полной компьютеров, едва умея читать. Агрессивный, несущий чепуху, враждебно настроенный… – Он снова углубился в свою тарелку. Я слушала его с интересом. Кроме всего прочего, Том оказался и неплохим рассказчиком.
– Вам что-нибудь известно о том, что происходит с людьми, привыкшими к наркотикам? После смерти моей жены и дочери я прошел курс лечения, но друзьям так и не сказал всей правды – они думали, что я просто восстанавливал силы после стресса.
– Почему вы скрыли все от них?
– Из гордости. Ведь я в одну минуту потерял все – у меня не стало клиентов, у меня не стало семьи. Мой мозг работал только в направлении следующей дозы, и я полагал, что могу все. Я думал, что моя семья защищена, но это было не так.
– А что с алкоголем? – спросила я. Я почти ничего не знала о кокаинистах, но пара моих знакомых, излечившихся от алкоголизма, переключались на параллельный недуг – наркотики.
– Я пью редко. Алкоголь для меня совсем не то, что кокаин. Кокаин дает приток энергии, он располагает людей друг к другу. До тех пор, пока ситуация не выходит из-под вашего контроля, что в моем случае произошло довольно быстро. – Он покончил с салатом, собрал тарелки и стал подавать бефстроганов, лапшу и горошек. – Может быть, вы не понимаете, при чем тут вы?
Я покачала головой в том смысле, что я просто слушаю его рассказ.
– Мало сказать, что мне стыдно за то, как я тогда жил, – продолжал он. – Я все еще жду, что кто-нибудь явится и обвинит меня за тех людей, которые пострадали из-за меня. Я хотел, чтобы то, что случилось с моей семьей, которая была погублена по моей вине, больше не повторилось где бы то ни было, и я обратился к Роберте, чтобы она помогла мне предъявить иск правительству штата. Но увы! Я понял, что я только привлеку к себе ненужное внимание, но ничего не добьюсь, и отказался от этой затеи. К тому же меня самого могли обвинить в том, что я за деньги помещал в лечебницу совершенно здоровых людей, могли потребовать, чтобы я возвратил деньги – тысячи долларов… А что касается Девэлиана – тут я не ошибался. В тюрьме было достаточно людей, недовольных мной. Поэтому, получив предупреждение по телефону, я не стал ничего говорить жене. Я позвонил в полицию, но они никак на это не отреагировали. Но я сохранил запись, которая помогла мне самому избежать ответственности за их убийство.
Как видите, мне скрывать нечего, но ваше вмешательство было так неожиданно, что я потерял власть над собой. Я хотел защититься от непрошенного вторжения.
Джеки, я слишком хорошо отношусь к вам и мне трудно было бы и дальше держать вас в неведении. Вы правильно сделали, что заставили меня все рассказать. И я еще раз прошу прощения. Может быть, теперь вы понимаете, почему я тогда так вспылил. Кстати, уже десять лет я в рот не брал чего-нибудь крепче пива.
– И иногда немного бургундского, – вставила я.
– Да, конечно.
– А что было в Орегоне? – спросила я.
– В Орегоне? – повторил он смущенно, явно позабыв, что говорил мне, как жил там.
– Кажется, у вас была там кое-какая практика…
– Да-да, конечно, – начал он, поднимая вилку и задумчиво пережевывая пищу. – Беспокойная это была работа. Ведь от наркотиков не отвыкают в один день. И мое собственное состояние день за днем волновало меня куда больше, чем здоровье обращавшихся ко мне клиентов. Я был уверен, что не смогу без наркотиков.
– Вы говорили, что потеря семьи была главной причиной вашей депрессии.
– Да, говорил, но, конечно, дело было больше в кокаине, нежели в трагедии. В кокаине, чувстве вины, раскаяния… Поймите меня правильно – я был вне себя от горя. Но наркотики убивают чувствительность к чему-либо, кроме них, и я не мог долго предаваться отчаянию. Окончательно поправившись, я открыл для себя, что люблю горы, что мне нравится строительство. И в конце концов я сделал правильный выбор. Между семьдесят седьмым и восемьдесят шестым годами я попробовал себя во многих вещах. Некоторое время я даже поваром работал. Был рабочим в доках, мастерил рамы, разводил цыплят…
– Разводили цыплят? – изумилась я.
– Вас это удивляет. Я некоторое время просто скитался по белу свету, нигде не задерживаясь надолго. Кокаин втянул меня в историю на четверть миллиона долларов, и какое же это было облегчение – открыть, что мне нужно совсем немного денег. Знаете ли вы, как мало денег нужно для того, чтобы просто жить? У вас есть деньги?
– Нет, у меня нет денег – я пользуюсь пенсионным фондом, – ответила я, жуя его нежный, прекрасно приготовленный бефстроганов. – И заставлять Роберту платить – самая трудная статья моей деятельности.
– Да-да, – засмеялся он. – Роберта и Гарри полагают, что до тех пор, пока человек не свалится с ног, он не имеет права ни на какую пенсию.
– Совершенно верно. Хотя мне и заботиться-то не о ком – разве что о доме.
– У вас нет родственников?
– Родители мои умерли, братьев и сестер не было. Есть еще пара престарелых тетушек, с которыми мы практически не встречаемся. Конечно, остаются друзья – я не представляла, до какой степени они мне близки, пока не покинула их.
– Но вы это сделали. Зачем?
– Вы желаете воспользоваться своим правом на расспросы?
– Да, – ответил он, улыбнувшись. Затем, посмотрев мне в глаза – я увидела, что он носит контактные линзы – он посерьезнел и добавил: – Но вы можете не отвечать. Я не для того рассказал вам о себе, чтобы требовать этого и от вас.
– Но я хочу чтобы вы кое-что знали. Я вовсе не намерена с вами скрытничать, Том. За мной нет никаких трений с законом или наркотиками. В моей истории есть нечто, преклоняющее на жалость, а я не люблю, когда меня жалеют… Нет, вам я разрешаю – я просто не люблю привлекать к этому внимание: все очень обыденно и глупо-сентиментально. Я была замужем ровно год. Мне попался проходимец, каких мало, хотя теперь он стал другим человеком. Мой единственный сын родился за месяц до окончания бракоразводного процесса. Я жила только ради сына – ради него тянула юридическую школу, много работала, без конца экономила. Когда ему было одиннадцать лет, он погиб – его сбила машина. Он катался на велосипеде и выехал на красный свет. – Я помолчала. Аппетит мой пропал – я знала, что так оно и будет. Я тяжело вздохнула и продолжала: – Думаю, вы первый человек, который сможет понять, до какой степени была я опустошена и одинока. Мои друзья разделились на две категории – одних я не замечала, другие меня угнетали. Я приехала сюда, потому что нуждалась в чем-то третьем. Я не могла оставаться в своем прежнем доме и нужно же было как-то избавляться от тягостной опеки со стороны сочувствующих друзей.
Я отставила тарелку. В глазах Тома я прочла понимание и расположение.
– Теперь вы все знаете и видите: я не могу есть, а вы не знаете, что сказать на все это. И где-то рядом, может быть, бродит убийца, а мы уплетаем бефстроганов и зализываем наши раны.
– Убийца? Где-то рядом?
– Ну, я имею в виду ту историю с женщиной, с Портер…
– Я думал, это произошло не здесь.
– Она жила в Коульмене – кто-то у нее был…
– А это не шутка? Что говорит Бодж?
