Текст книги "Служители тайной веры"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Глава девятая. Благодарность Великого князя
Великий князь Московский Иван Васильевич всю последнюю неделю был в скверном настроении.
Все произошло оттого, что несколько месяцев назад, поддавшись минуте гнева и послушавшись навета, он ввязался в чрезвычайно запутанный и, как теперь уже стало ясно, неразрешимый спор.
Великий князь всегда живо интересовался церковными делами и, считая себя человеком сведущим и притом справедливым, любил самолично разрешать споры между духовными лицами, особенно если дело касалось обрядной стороны. Всякого рода разногласия нет-нет да и возникали, и до сих пор великому князю удавалось улаживать их. Но на этот раз жестокий спор разгорался все жарче и грозил перейти в смертельную вражду между почтенными служителями церкви, а великий князь чувствовал, что ему не удается найти правильного решения, что сильно уязвляло его самолюбие.
Два месяца назад мастер Аристотель Фьораванти, приглашенный из Италии по совету великой княгини Софьи, закончил начатое четыре года назад строительство большой соборной церкви Успения в Кремле.
Это событие великий князь решил отметить со всей пышностью, приличествующей случаю. Освящение нового каменного собора, ставшего гордостью московского Кремля и великого князя, Иван Васильевич отпраздновал с необыкновенной для своего скуповатого нрава щедростью. Всем нищим города была роздана милостыня, великий князь угостил роскошным обедом митрополита, епископов, архимандритов и всех бояр. На следующий день митрополит и все белое духовенство снова обедали у государя в средней горнице, причем сам великий князь с сыном своим стояли перед ними во время обеда, и, наконец, все соборы ели и пили на дворе великокняжеском целых семь дней.
Однако еще через неделю, когда великому кнзю назвали сумму расходов, он горько пожалел о своей минутной слабости. И в тот недобрый миг, когда Иван Васильевич хмуро кусал губы, вспоминая, как много, жадно и невоздержанно ело и пило духовенство на празднике освящения, откуда ни возьмись явился старый дьяк Алексей Полуехтов и шепнул князю на ухо, что как раз во время этого освящения митрополит Геронтий допустил чудовищную, непростительную ошибку, граничащую с богопротивной ересью: освящая Успенский собор, он ходил вокруг него с крестом в руках ПРОТИВ СОЛНЦА!
Вообще-то говоря, великий князь, присутствуя лично на церемонии, не обратил никакого внимания на то, в какую сторону ходил с крестом митрополит, и в другое время этот случай послужил бы не более как поводом для одного из обычных богословских диспутов, участие в которых великий князь почитал для себя приятным и благочестивым занятием. Но в эту минуту раздражение государя, вызванное отнюдь не религиозными причинами, немедленно нашло свое воплощение в яркой вспышке грозного великокняжеского неудовольствия.
– Вот оно что! – с видом человека, нашедшего наконец ответ на долго мучивший его вопрос, воскликнул Иван Васильевич. – А я-то думаю, за что Господь наказывает меня?! Теперь все ясно – не миновать нам всем гнева Господня!
Великий князь немедленно велел провести следствие по этому делу, и вот тут-то началась та бесконечная свара, которой теперь он уже был сам не рад. Начали рыться в книгах, и нигде не нашли указаний на то, как следует ходить с крестами. Собрали все белое духовенство. Разгорелся ожесточенный спор. Недовольные митрополитом немедленно использовали этот случай как повод для злых нападок на главу церкви. Митрополит пришел в ярость. Великий князь, не желая отступаться от своего слова, велел призвать для разрешения спора мудрейших и уважаемых мужей церкви: молодого, но многоумного чудовского архимандрита Геннадия и убеленного сединой, но красноречивого и энергичного владыку ростовского, архиепископа Вассиана. Те поспешили на зов, но с их появлением спор достиг высшего накала и перешел всякие допустимые границы. Молодой архимандрит, известный железной непреклонностью в догматах греческого закона и, между прочим, человек, считающий себя достойным более высокого положения, немедля встав на сторону великого князя, ополчился против митрополита Геронтия, прямо назвав его действия еретическими и богопротивными. Старик Вассиан, суетясь и вскакивая с места, позволил себе резкие и язвительные выпады не только против архимандрита, но даже против самого великого князя. Геронтий, доведенный в конце концов до исступления, вышел из себя, рассвирепел и с такой силой ударил митрополичьим посохом о дубовый пол, что пробил в нем дыру, через которую потом в гридню великою князя стали лазить мыши.
Одним словом, дело едва не дошло до рукоприкладства, и великий князь должен был прервать диспут до следующего дня, угрюмо призвав спорщиков к ответственности в словах и действиях. Но уже по одному взгляду, каким обменялись при выходе митрополит с Геннадием и Геннадий с Вассианом, великий князь понял, что отныне между ними начнется смертельная вражда, а это не сулило ничего хорошего.
Великий князь шагал по своему кабинету, проклиная ту минуту, когда, поддавшись гневу, он затеял это дело, и тревожно думал о том, как мирно закончить неприятную историю.
Дело в том, что за те два месяца, пока тянулся спор, в Москве было выстроено несколько новых церквей, которые нуждались в освящении, но теперь никто не решался освятить их, поскольку вопрос о том, в какую же сторону следует ходить с крестами, остался нерешенным и запутался настолько, что и вовсе уже неизвестно было, что делать...
Одним словом, скверно было на душе у великого князя, когда в палату бесшумно проскользнул Патрикеев и доложил о том, что Василий Медведев прибыл с донесением.
– Какой Медведев? – раздраженно спросил Иван Васильевич. – Новгородский посадник, что ли?!
– Нет, государь, – задушевно прогудел Патрикеев. – Василий Медведев – тот, которого ты изволил пожаловать землями на Угре и велел отвезти письмо князю Вельскому!
Иван Васильевич, вce еще не в состоянии оторваться от вопроса о хождении с крестами, тупо смотрел на Патрикеева, потом почесал согнутым пальцем горбинку на носу и воскликнул:
– А! Вспомнил! Такой самоуверенный парень! Неужто все исполнил и остался жив?! Это интересно! А ну-ка давай его сюда! Между нами говоря, мне изрядно надоели эти церковные распри, и я с удовольствием поговорю с человеком, который, кажется, не только языком умеет дело делать!
Патрикеев, улыбнувшись в бороду, вышел и ввел в гридню Медведева.
Василий низко поклонился великому князю, принявшему обычный строгий вид, и, протянув грамоту, почтительно, но с едва уловимым лукавством доложил:
– Государь, я спешил с докладом о том, что твое поручение, данное мне весной, выполнено. Вот ответ князя Федора Вельского.
Великий князь, не сводя глаз с Медведева, взял грамоту и сломал печать. Убедившись, что ему не удастся заставить юношу опустить глаза, он отошел и, усевшись в кресло, не торопясь принялся за чтение.
Василий и Патрикеев не сводили глаз с его лица, стараясь угадать впечатление, произведенное письмом. Иван Васильевич прочел грамоту, поднял глаза и некоторое время с любопытством разглядывал Медведева.
– Как ты поступил с моим посланием? – спросил он наконец.
– Как ты приказал, государь. Сжег его сразу после того, как князь Вельский прочел его.
– И что сделал Вельский?
– Он заключил меня под стражу, государь.
– Как же ты убедил его написать мне?
– О, государь, это произошло немного позже. Действуя от твоего имени, я оказал князю Вельскому услугу, и, возможно, это повлияло на его решение.
– Что это была за услуга?
– Я спас князю и его братьям жизнь, государь.
Великий князь качнул головой, как будто хотел сказать: «Ишь ты!», но передумал и вместо этого произнес:
– Ну, что же, Василий Медведев, ты выполнил мое поручение и заслуживаешь награды. Пусть первым знаком моей милости будет доверие.
Василий снова низко поклонился.
– В этой грамоте, – продолжал Иван Васильевич излюбленным торжественным тоном, – князь Федор Вельский просит меня принять его на московскую службу со всеми людьми и землями. Больше того, он сообщает о своем намерении серьезно переговорить об этом и со своими братьями Михайло Олельковичем и Иваном Ольшанским. Князь Федор Вельский полагает, что они вскоре присоединятся к нему, чтобы послужить истинно православному государю и родной земле. В случае их согласия, в котором он почти не сомневается, князь торжественно обещает, что вся восточная часть Литовского княжества на триста верст от нынешнего рубежа по самую реку Березину отпадет на нашу сторону.
Патрикеев не мог удержаться от удивленно-радостного возгласа.
И тут Василий впервые почувствовал глубокое уважение к великому князю не только потому, что это – государь, но потому, что постиг дальновидность замыслов этого человека. Нет, что ни говори, великий князь молодец! Теперь я начинаю кое-что понимать. Отец Леонтий сообщил через Иосифа о недовольстве своим положением князя Федора и о его влиянии на братьев. Иосиф сообщил об этом митрополиту, митрополит – великому князю, великий князь посылает меня, и вот без кровопролития, без войны Московское княжество увеличится вдвое против нынешнего, а в прошлом году увеличилось вдвое против прежнего присоединением Новгорода... Леший меня раздери! Оказывается, я принимал участие в великом деле исторической важности!
Великий князь, как будто угадывая мысли Василия, продолжал:
– Теперь ты понимаешь, почему мне так важно было получить благоприятный ответ князя Федора? И почему я дал тебе такой срок на выполнение этого дела? Ты великолепно справился, и, значит, я не ошибся в выборе исполнителя. Я ценю верных и преданных слуг, Василий Медведев, и в ту минуту, когда благодаря первому шагу, который мы с тобой нынче сделали, наш рубеж пройдет по Березине, – торжественно обещаю – ты станешь московским боярином!
Лицо Медведева покрылось легким румянцем, и вдруг он вспомнил Антипа.
Нет, неправ он! Все дело в том, что надо уметь точно и толково выполнять поручения – и тогда все будет на своих местах!
– Государь! – взволнованно произнес Василий. – Я не заслужил такой чести – поручение было совсем не трудным! Я готов выполнить любое следующее, и чем труднее оно будет – тем лучше!
– Следующее, – усмехнулся Иван Васильевич, – будет продолжением этого. Раз уж ты близко познакомился с князем – считай моим поручением оберегать его, чтобы с ним не приключилось ничего худого. Надо помочь ему и его друзьям сделать последний шаг в нашу сторону. Сообщай мне, как идут дела, и, когда все будет подготовлено, приезжай за опасными листами для князей – ведь они приедут принести присягу... Можешь обещать им некоторую военную помощь для защиты их земель от короля на то время, пока князья будут находиться у меня в Москве для крестного целования. Но главное в твоем деле, Медведев, – это строгая тайна. И до тех пор, пока князья сами не поедут в Москву, никто – слышишь! – никто не должен знать о том, что Великий Московский князь ведет с ними какие-то переговоры. Ты один за все отвечаешь, и я ничем не смогу тебе помочь, если в Литве узнают о твоих делах с князьями. Ты говорил с Вельским от себя, ибо считал, что русские князья должны служить русскому государю, а я не могу запретить моим дворянам думать о благе православной державы, хотя могу и не знать об их самостоятельных действиях, особенно если они живут так далеко от меня на рубеже... Ты понимаешь, Медведев?
– Понимаю, государь. – Медведев слегка нахмурился.
– И еще одно. Ты неглупый парень и, наверно, заметил, что князь Федор Вельский имеет влияние на многих литовских князей. Потому особо береги именно его: что бы ни стряслось – он должен остаться живым.
– Я выполню твою волю, государь! Когда придет нужный час, князь Федор Вельский предстанет перед тобой живым и невредимым!
– Что ж, посмотрим. А сейчас ступай и зайди ко мне завтра. Я подумаю, чем наградить тебя за верную службу.
– Благодарю, государь, но прошу оказать мне одну милость еще сегодня. Позволь представить моего друга Филиппа Бартенева. Его земли находятся за Угрой напротив тех, что ты изволил пожаловать мне.
– Как? – немного удивился Иван Васильевич. – Разве земли по ту сторону Угры уже принадлежат нам? Мне казалось, что там начинаются владения Литвы...
– До сих пор так и было, государь, но прикажи позвать Филиппа, и он сам скажет тебе о цели своего приезда.
Великий князь догадался.
Ловкий, однако, парень, этот Медведев. И с подозрительной легкостью ему все удается. Если так пойдет и дальше, он, пожалуй, может стать опасным. А вдруг да задумает он что-либо против моей воли?.. Это ведь тоже может ему удаться...
– Пригласи Бартенева, – насупившись, сказал Патрикееву великий князь.
Филипп, согнувшись, вошел в низкую для него дверь и, выпрямившись после положенного поклона, предстал перед великим князем во всей мощи рослой и крепкой фигуры.
Иван Васильевич не без удовольствия рассмотрел Филиппа и промолвил:
– Медведев сказал мне, что ты живешь на том берегу Угры. Стало быть, ты служишь королю Казимиру?
– Государь, – волнуясь, ответил Филипп, – до сих пор я действительно служил Литве, но наш древний род – московский. Несчастья, постигшие покойного отца в молодости, заставили его покинуть родину, но он наказывал своим детям помнить о ней, а сам, дождавшись нашего совершеннолетия, твердо решил припасть к твоим ногам и просить позволения вернуться в твое подданство. Он уже ехал к тебе с просящей грамотой, когда погиб от руки убийцы, посланного людьми князя Семена Вельского.
– Кажется, я припоминаю фамилию Бартенев, – сказал великий князь. – Твой отец был замешан в старом шемякинском деле вместе с князем Можайским... Я давно простил этот грех против моего отца всем, кто не убежал в Литву, но готов простить и этим, если они изъявят желание послужить родной земле, вернувшись обратно.
– Государь, следуя голосу своего сердца и выполняя волю моего отца, я прошу принять меня вместе с землей в московское подданство, – Филипп протянул великому князю грамоту.
Иван Васильевич взял ее и, не распечатывая, положил на стол.
– И много у тебя земли?
– Восемь верст по берегу Угры и шесть на запад от нее. Укрепленное поселение Бартеневка и три малых сельца, а в них – восемьдесят девять тяглых и служебных людей! – с гордостью доложил Филипп.
Великий князь снисходительно улыбнулся.
– Каждый, даже самый малый клочок русской земли дорог нам, как и каждый человек на ней. Я готов оценить твою преданность. Ты будешь приведен к присяге.
Филипп низко поклонился, и по его скрытому вздоху Василий понял, какая буйная радость вспыхнула в душе его друга.
– Медведев сказал, что вы дружны, – продолжил великий князь. – Это хорошо, когда на рубеже живут дружные люди. Там, верно, неспокойно, как водится?
– Ио-х-хо! Еще как, государь! – широко улыбнулся Филипп, забыв от радости, с кем разговаривает. Но, по счастью, великому князю понравилась его непосредственность.
– С приездом Василия, – продолжал Филипп, – стало легче. Мы дружно навели в наших землях такой порядок, что – клянусь тарпаном! никто нам теперь не страшен!
– И здесь Медведев проявил себя?! – сказал великий князь, и Василию показалось, что он различил в его голосе нотку недовольства... – А кто твои соседи? – спросил Иван Васильевич Филиппа.
– С северо-запада – Сапеги на Смоленских землях, с юго-запада – земли князей Мосальских, а на юго-востоке нашим соседом стал недавно Леваш Копыто, а раньше это были земли князя Семена Вельского.
– А кто этот Копыто? – подозрительно спросил великий князь.
– Бывший дворянин князя Федора Вельского, – многозначительно вставил Медведев и добавил: – Он и сейчас остался его верным другом...
– Вот оно что... – протянул Иван Васильевич, покосившись на Медведева, – тогда конечно. Ну, что же, пусть служит своему князю, лишь бы с нами не ссорился, – миролюбиво закончил он и повернулся к Патрикееву. – Иван Юрьевич, прикажи нашим дьякам приготовить необходимые грамоты для Бартенева. А ты, – он снова обратился к Филиппу, – приходи завтра вместе с Медведевым и будешь целовать мне крест на верную и вечную службу. Я принимаю тебя в число моих подданных.
Иван Васильевич поручил Патрикееву позаботиться о том, чтобы Бартенев и Медведев были пристроены до завтрашнего дня где-нибудь на великокняжеском дворе и чтобы их накормили хорошим обедом. Патрикеев проводил друзей до выхода из терема и послал с ними человека, который повел их устраиваться.
...Обед от щедрот государя показался Василию роскошным, но Филипп нашел его бедноватым для великокняжеского двора. Тем не менее оба пообедали с огромным аппетитом и легли вздремнуть, так как всю последнюю ночь провели в дороге.
А под вечер, почистив сапоги и кафтаны, Филипп с Медведевым отправились на прогулку.
Все в Москве восхищало и волновало Филиппа, а Медведев рад был служить ему проводником, потому что провел перед новгородским походом два месяца в Москве и неплохо знал город. Они бродили до тех пор, пока улицы не стали загораживать барьерами и сторожа с факелами начали подозрительно поглядывать на запоздалых пешеходов. Василий вспомнил, что великий князь ввел в Москве строгий порядок для поддержания ночного спокойствия стольного города, и наткнуться после полуночи на караульный отряд значило провести ночь не в княжеских хоромах, а в каком-нибудь маленьком остроге, куда запирали на ночь бродяг, выловленных на улице.
Медведеву совсем не улыбалась такая перспектива – уж очень ему хотелось иметь право вспомнить о том, как он ночевал в специально отведенных для него палатах в Кремле.
Стояла теплая осенняя ночь. Полная луна на ясном небе превращала ночную Москву в какой-то сказочный город.
Василий быстро повел Филиппа маленькими безлюдными переулками посада к центральному детинцу, окруженному деревянной стеной. Им удалось благополучно пройти в ворота перед самым закрытием, и здесь было безопаснее, хотя так же безлюдно.
Они шли по Варьской улице, направляясь к Торгу, мимо богатых красивых домов – это был московский купеческий квартал.
Негромко, но увлеченно рассказывая Филиппу о своей жизни в донских степях и о боевых похождениях грека Микиса, Василий мимоходом заглянул сквозь широкую щель в полузакрытых воротах, мимо которых они проходили, и, вздрогнув, застыл на месте.
– Что случилось? – шепотом спросил Филипп.
– Леший меня раздери... – тихо вымолвил Медведев и, заглянув в щель, тут же отшатнулся от нее.
Быстро потащив за собой Филиппа, он завернул за угол высокого забора и осторожно выглянул.
На улицу вышел человек, закутанный с ног до головы в темный плащ, и, осмотревшись, сделал знак рукой кому-то во дворе. Тотчас показался другой человек и, не оглядываясь, быстро пошел по улице. Первый направился за ним.
Медведев выскользнул из укрытия и, сделав Филиппу знак тихонько следовать за ним, направился вслед за двумя людьми впереди, стараясь держаться темных мест. Тот, кто вышел вторым, на вид был ему незнаком, но первый...
Филипп, послушно следуя за Медведевым, бесшумно перебегал от забора к забору, и так они прошли почти до конца улицы. Один из людей, шедших впереди, свернул в какую-то калитку, а второй, высокий и сутулый, остался на улице, внимательно оглядываясь по сторонам. На этом месте было светлее, и Василий убедился, что не ошибся, – это был Ефим Селиванов.
Ефим дождался, пока его спутник, тихо постучавшись, вошел в дом, а потом прижался к забору, наблюдая за улицей и оставаясь в тени.
Василий вышел и негромко позвал:
– Ефим!
Селиванов обернулся и, узнав Василия, бросился бежать по улице.
– Подожди! – крикнул ему вслед Медведев. – Стой!
И бросился вдогонку.
По-видимому, Ефим хорошо знал этот район города.
Медведев и Филипп отставали не больше чем на десять шагов и все же, свернув за угол, увидели пустую улочку. Ефима не было. Они прислушались – нигде ни звука, ни шороха.
– Затаился в какой-нибудь щели, – прошептал Филипп. – Пройдем вперед и поглядим по сторонам.
Они медленно и осторожно прошли до угла и обнаружили, что все ворота заперты, а Ефима нигде нет.
– Не мог же он сквозь землю провалиться, – удивился Филипп. – Наверно, перепрыгнул через один из заборов и вышел двором где-нибудь с другой стороны...
– Давай вернемся на старое место. Ведь он кого-то ждал и должен туда явиться... – предложил Медведев.
Они быстро вернулись к тому дому, куда привел своего спутника Ефим.
Вокруг не было ни души. Василий с Филиппом прошли раза два мимо дома, стараясь держаться в тени большой липы, и уселись напротив, не спуская глаз с калитки в воротах.
– А собственно, чего мы ждем? – спросил Филипп.
– Кажется, у нас есть надежда повстречать кое кого из старых знакомых... Помнишь, я рассказывал тебе про седого нищего, который помог Степану Ярому удрать от меня.
Филипп тихонько присвистнул.
– Ради такой встречи я готов просидеть здесь всю ночь!
Спустя полчаса где-то в глубине двора скрипнула дверь, и во дворе послышались осторожные шаги.
Из калитки вышел богато одетый коренастый старик с окладистой черной бородой, в кафтане, расшитом бисером, а за ним двое людей с факелами. Он оглянулся по сторонам и тихо окликнул Ефима. Не получив ответа, он пробормотал какое то проклятье и тяжелым стариковским шагом направился по улице, а когда вошел в полосу света, Медведев невольно сжал руку Филиппа.
– Кто это? – шепотом спросил Филипп. – Тот самый?
– Не совсем, но леший меня раздери, если здесь не пахнет заговором! Ну-ка проследим...
Медведев не верил своим глазам и в то же время был уверен, что не ошибся.
Старик в роскошной одежде, сопровождаемый двумя факельщиками, почтительно освещавшими ему путь, важно шествовал по улице, и во всех его жестах и движениях чувствовалось, что он богатый, знатный, возможно, даже приближенный ко двору великого князя сановник. Но Медведев готов был поклясться, что это тот самый человек, которого он видел в первую ночь на Угре во дворе своего дома, хотя он был одет совсем иначе и держался иначе. Да, это, вне всякого сомнения, был тот самый мужик в полушубке поверх кольчуги, которому седой нищий передал свой подозрительно тяжелый посох!
Медведев с Филиппом, отстав подальше и держась в тени, следовали за стариком. На углу одного из маленьких переулков старик оглянулся и тихо спросил что-то у факельщика. Тот ответил. Старик кивнул и остановился.
Медведев толкнул Филиппа.
– Смотри! Вот тот, кого мы надеялись встретить!
Из глубокой тени навстречу старику вышел другой старик с длинными седыми волосами, одетый в простое монашеское платье. Старики обменялись приветствиями и быстро направились дальше вместе.
Медведев с Филиппом не отставали.
Пошел район боярских домов.
Вдруг в конце улицы показался конный дозор из дюжины воинов и десятника. К удивлению Василия, дозор не только не остановил шедших впереди стариков, но десятник даже низко поклонился тому, что был богато одет. Василию и Филиппу пришлось прятаться в какой-то подворотне из опасения быть задержанными, и они боялись потерять из виду идущих впереди людей, пока дозор пройдет мимо.
Едва дозор проехал, Медведев и Филипп покинули свое укрытие.
Оба старика остановились перед большим высоко огороженным домом недалеко от Угрешского двора и тихо разговаривали, пока один из факельщиков ключом отпирал калитку. Ключ, по-видимому, застрял, и калитка долго не открывалась, но потом внезапно распахнулась, отпертая кем-то изнутри, и в ней показался выходивший со двора богато одетый молодой человек. Он приветливо протянул руку навстречу гостям и, сделав шаг вперед, показался в свете факелов.
И тут события стали развиваться с молниеносной стремительностью.
– Да это же Степан! Убийца отца! – сдавленным голосом прохрипел Филипп и, выпрыгнув из тени, огромными прыжками бросился через дорогу, вытаскивая саблю.
Медведеву теперь уже ничего не оставалось, как последовать за ним.
Услышав крик, трое обернулись, и каждый из них поступил в соответствии со своим нравом.
Степан громко выругался и выхватил саблю.
Седой нищий отступил в тень, сунув руку за пазуху.
Богато одетый старик на секунду застыл от ужаса при виде бегущих к нему с оружием людей и вдруг заорал на всю улицу пронзительным голосом:
– Караул! Убивают!
Одновременно оба факельщика подняли такой же истошный крик, свет огней тревожно заметался, во дворе залаяла собака, ей тотчас же ответили собаки в соседних дворах, и прежде чем Филипп добежал до Степана, по всей улице поднялся неимоверный шум и крик.
– Эй, люди! Ко мне! – не оборачиваясь к дому, крикнул Степан и выбежал навстречу Филиппу.
Медведев отставал на несколько шагов.
Филипп со всего разбега обрушил свою саблю на голову Степана, но тот отразил удар, хотя его сабля сломалась как игрушечная, а сам он, сбитый с ног сокрушительным ударом Филиппа, отлетел назад и ударился о забор, с громким треском выбив две доски. Ворота широко распахнулись, и со двора на них ринулась группа полуодетых людей с протазанами и топорами. Филипп, не обращая на них внимания, бросился к лежащему под забором Степану, но подоспевший Медведев схватил его сзади, едва удерживая.
– Назад! Мы попадем в ловушку!
Филипп опомнился.
Но, прежде чем отступить, им пришлось отбить нападение выбежавших слуг, и тут сквозь крики, звон оружия и лай собак Медведев услышал позади топот копыт. Он позвал Филиппа, но тот в ярости борьбы не расслышал его зова, а когда оглянулся, было уже поздно. Конный дозор, встреченный недавно, окружил их плотным кольцом.
– Хватай их, Сема! – визгливо кричал старик в богатой одежде. – Хватай душегубцев окаянных!
– Ты кого это называешь душегубцами?! – заревел Филипп и указал на лежащего Степана. – Ты знаешь, кто это такой?!
Медведев изо всей силы наступил Филиппу на ногу. Филипп удивленно замолк, и десятник положил конец этой сцене.
– Сдайте оружие миром! – потребовал он. – Иначе мы просто затопчем вас конями!
– Но, но, поосторожней! – спокойно сказал Медведев. – Оружия мы сдавать не будем. Ведите нас куда положено – там будем разговаривать.
Степан, очнувшись, быстро и незаметно исчез в дыре, пробитой его телом в изгороди, седого нищего уже давно след простыл, зато бывший мужик в кольчуге, выглядящий нынче как знатный вельможа, все больше распалялся, окруженный своими людьми.
– Что ты слушаешь этого бродягу?! – кричал он десятнику. – В острог их! Завтра же утром по велению великого князя оба повиснут на крепостной стене!
– Это мы еще увидим, – сказал Медведев, – сам великий князь ждет нас к себе завтра утром, и если мы не явимся – горе тому, кто будет в этом виноват!
Внушительный тон Медведева несколько охладил горячность старика, а десятник даже растерялся.
– Мы живем на великокняжеском дворе в Кремле, – спокойно обратился к нему Медведев. – Вы можете отвести нас туда или в другое место, но оружия мы не сдадим.
Десятник, поколебавшись, сказал:
– Я задержал вас с оружием в руках, когда вы напали на честного именитого человека, и обязан доставить в острог. Утром сами разберетесь, кто тут прав, кто виноват. Если даете слово не пытаться бежать, я не отниму у вас оружия, но в остроге вам все равно придется его сдать.
Всадники, окружив Василия и Филиппа, медленно конвоировали их по направлению к Богоявленскому монастырю. Василий обернулся и увидел, что ворота уже закрыты и улица опустела.
Минут пять они шли молча, потом десятник не выдержал:
– Гляжу я – вроде вы люди звания доброго и как будто трезвые – и с чего это вам вздумалось на Полуехтова кидаться?!
– А ты откуда знаешь, что я кидался на Полуехтова? – изумленно начал Филипп, но Медведев снова наступил ему на ногу и быстро заговорил:
– Прости, Филиппушка! Леший меня раздери – какой я неловкий стал, прямо не знаю, что со мной творится! Так ты говоришь – Полуехтов, – повернулся Василий к десятнику. – А который же из них Полуехтов? Мы ведь приезжие – никого в Москве не знаем... Только сегодня прибыли издалека, где несем службу великому князю...
– А-а-а! Ну, тогда понятно... – протянул десятник, – так вы б сперва узнали, с кем можно ссориться, а с кем – не стоит! Да этот старик, что грозился вас завтра повесить, – он и сеть Полуехтов, дьяк самого великого князя! Правда, вы не бойтесь – это он прихвастнул насчет «повесить»! Не думаю, чтоб великий князь его слушался... Он сам Полуехтова не очень любит, только недавно снова стал принимать, а то было лет шесть на двор свой не пускал...
– А чего ж это? – удивился Медведев.
– Много знать будешь – скоро состаришься! – спохватился десятник и за всю дорогу не проронил больше ни слова.
Медведев многозначительно глянул на Филиппа и, приложив палец к губам, всю дорогу напряженно думал.
Их привели в маленький деревянный острог, и пока десятник отправился за приказным приставом, который где-то прилег вздремнуть, Василий тихо шепнул Филиппу:
– Если нас разделят и будут допрашивать, говори всю правду, за что мы напали на Степана, но о седом нищем и о делах на Угре – ни слова!
Когда появился сонный пристав, Медведев потребовал разговора наедине. Пристав было возмутился, но, когда Василий припугнул его гневом великого князя, только приказал сдать оружие.
В маленькой грязной комнате с потолком, черным от копоти и дыма толстой сальной свечи, горящей здесь по ночам, пристав выслушал Медведева.
– Дело государственной важности, – внушительно сказал Медведев. – Я должен немедля повидать князя Ивана Юрьевича Патрикеева.
Пристав оторопело посмотрел на сидящего перед ним человека.
– Ты что, братец, рехнулся?! Уж не думаешь ли ты, что ради тебя я отправлюсь будить среди ночи большого наместника и наивысшего московского воеводу?
– Отправишься и разбудишь! И меня с собой возьмешь. Потому что речь, возможно, пойдет о заговоре против великого князя.
Пристав испугался. Он испытующе оглядел Медведева и, убедившись, что тот не пьян и не шутит, молча вышел и приказал заложить возок.
Филиппа провели через комнату, где сидел Василий, и они ободряюще кивнули друг другу
Пристав вернулся, Медведева под охраной вывели на улицу и посадили в возок, запряженный парой старых лошадей. Пристав сел рядом с Василием и всю дорогу молчал.
Они подъехали к большому освещенному дому, из которого неслись звуки песен и звон посуды. У распахнутых ворот сновали конюхи и стояли повозки, запряженные конями с богатой сбруей. В доме Патрикеева пировали гости.
Пристав кивнул своим людям, чтоб хорошенько стерегли Медведева, и исчез в глубине двора.
Его долго не было, и Василий уже начал тревожиться.
Наконец пристав вернулся, и лицо его не предвещало ничего хорошего. Он распахнул дверцу возка, кликнул людей и коротко приказал:
– Связать!
Медведев не оказал никакого сопротивления, но никогда еще в жизни не испытывал такого горького и обидного чувства. Он не понимал, что происходит.
