Текст книги "Служители тайной веры"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
– Сафат, – попросил Картымазов, – позволь мне оставить у себя лезвие, что ты выточил в темнице князя.
– Конечно, бери! Только пусть этот нож – против врагов будет! А как тогда – не надо! Настасье – поклон русский – низко-низко, и пусть Филиппу много-много сыновей родит! А ты, Василий, башка береги! Хороший башка. Жалко терять.
Другой такой не найдешь!
И, весело подмигнув, Сафат-мурза поскакал, не оборачиваясь, по Медынской дороге.
...Когда Медведев, простившись с Филиппом и Федором Лукичом, появился в своем имении, жизнь в Березках кипела вовсю...
Какие-то незнакомые люди тушили остатки обгоревших развалин, какие-то незнакомые женщины деловито таскали в широких бадьях воду, какие-то дети подбирали оружие и стрелы, разбросанные повсюду...
Медведев, никем не замеченный, прислонившись к срубу одного из недостроенных домов, наблюдал эту шумную, подвижную, энергичную толпу и лишь изредка видел в ней одно-два знакомых лица.
В большинстве здесь были мужики Бартенева и Картымазова, которые остались помочь жителям Березок привести в порядок разгромленное поселение, но были и какие-то вовсе незнакомые люди, которых Василий видел впервые, а главное, они – эти незнакомые люди – чувствовали себя здесь как дома...
И вдруг Медведев испытал горькое ревнивое чувство...
Все окружающие прекрасно знали, где что лежит, куда что класть и кого где искать, а он, дворянин великого князя Василий Медведев, владелец и господин Березок, ничего этого не знал... Он внезапно почувствовал себя чужим, одиноким и, в сущности, совершенно ненужным в этой бурной кипучей жизни вокруг, которая великолепно обходится без него...
Василий Медведев глубоко вздохнул и стал оглядываться в поисках кого-нибудь из своих людей.
– Не меня ли ты ищешь? – раздался рядом незнакомый приятный голос.
Молодой человек – незнакомец в серой одежде, выпачканной кровью и сажей, держал в руке клетку с голубями.
– Честно говоря – нет, – грустно улыбнулся Медведев. – Я ищу хоть одно лицо из тех, что я видал здесь, когда покидал это место. Но тебя я тоже хотел найти, чтобы с поклоном поблагодарить и узнать, кто пришел мне на помощь в трудную минуту.
– Господь Бог, – ответил незнакомец и протянул Медведеву бумагу с печатью
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Аминь!
Дворянину Василию Медведеву,
имение Березки на Угре.
Выполняя обещание, после долгих поисков наймы и посылаем человека, который, думается, придется тебе по душе. Отец Мефодий поставлен настоятелем храме во имя Пресвятой Троицы, что воздвигнется на твоей земле. С Отцом Мефодием отправлены нами антиминс, чтобы можно было служить Божественную литургию, а также добрые мастера – иконописец и двое зодчих для постройки храма.
Да благословит тебя Господь!
Приложил к сей грамоте свою печать Иосиф, игумен Волоцкий.
Медведев посмотрел на молодое, еще безбородое лицо священника и, чуть помедлив, сказал:
– Очень рад... отец Мефодий! Я впервые видел столь высокое искусство рукопашного боя. Где ты учился ему?
Священник слегка смутился и скромно ответил:
– Многое можно постичь, совершая паломничество к святым местам.
– Я восхищен – ты блестяще справился без оружия с пятью вооруженными людьми!
Отец Мефодий выдержал дерзкий взгляд Медведева со смирением, полным достоинства:
– Все в руках Господних, – сказал он.
Медведев сразу вспомнил, как он впервые услышал когда-то эти слова на этом же месте.
В мире нет ничего случайного...
Глава третья. Крест Ефима
Вечер стоял летний, теплый, и Медведев собрал всех своих людей на большой поляне между развалинами дома и березовой рощей. Пришли все, даже тяжело раненных принесли на носилках, очень уж хотели они услышать, что расскажет хозяин, вернувшийся из долгого странствия, в которое превратилась маленькая ночная вылазка за дочерью Картымазова. То, что поход завершился успешно и Настенька спасена, все уже знали, знали и о гибели на чужбине Акима и Егора, любимых слуг, почти друзей своих хозяев.
Все, кроме Епифания, были перевязаны кровавыми тряпками. Клим Неверов лежал на животе, превозмогая страшную боль от ожогов, а Надежда постоянно меняла травы на его обгоревшей спине. Ивашко, их сын, тоже лежал рядом – у него была пробита стрелой нога, а Гаврилко с перевязанным глазом заботливо помогал матери ухаживать за отцом и братом.
Василий оглядел собравшихся.
Епифаний со своим семейством, Гридя, Яков, Федор с семьей, трое Неверовых, но нет никого из Селивановых. Неужели все погибли? А вот целая группа совершенно незнакомых людей... тринадцать, нет, даже четырнадцать человек, считая маленького ребенка, которого держит на коленях молодая красивая женщина... Вон мастера, которых прислал Иосиф, и позади всех скромно в тени устроился наш боевой батюшка.
Увидев его, Медведев начал так:
– Прежде всего я хочу обрадовать вас известием, что отныне у нас в Березках есть свой духовный пастырь – его зовут отец Мефодий.
Мефодий приподнялся и смиренно показался народу. Все с любопытством разглядывали его, и по комнате пронесся легкий ропот, в котором выделился негромкий вздох Епифания:
– Ох, грехи наши тяжкие... Слава тебе, Господи! Без попа что за жизнь!
– Хочу к этому добавить, – продолжал Медведев, – что мы многим обязаны отцу Мефодию. Если бы он вовремя не вмешался с саблей в руке, думаю, что в Березках не осталось бы ни одного дома из тех, что вы тут без меня построили.
– Как это?! – изумился Яков.
– А вот так! Тот самый Филин, или, точнее, Степан Ярый, которого я велел вам стеречь как зеницу ока и которого вы выпустили, чуть не погубил меня и моих друзей в Литве. Более того, опередив нас, он успел вернуться сюда и поджег со своими людьми уже три избы, пока вы орали в роще «Ура!», забыв о том, что дома ваши остались без присмотра. Поэтому отцу Мефодию пришлось поработать саблей вместо вас.
На этот раз все обернулись к священнику с удивлением, послышались возгласы одобрения и восхищения.
– Отец Мефодий! – позвал Василий. – Садись сюда, рядом со мной. Теперь, я думаю, мы сообща будем...
– Нет, нет, – смиренно улыбаясь, перебил его Мефодий и сделал протестующий жест, – я останусь со всеми... Я не силен в светских делах и потому не собираюсь в них вмешиваться... А если тебе потребуется мой скромный совет, я могу дать его и отсюда...
Это заявление всем понравилось, а Медведев сразу понял, что Мефодий – совсем не глупый человек и вскоре, вероятно, завоюет уважение обитателей Березок.
– Тогда приступим к делу. Я хочу услышать, как выполнены наказы, которые я дал перед отъездом.
– Все сделано, как ты хотел, Василий Иваныч, – встал, опираясь на палку, раненный в ноги Гридя. – Деньги я повез в Боровск, но отца Иосифа там не застал, потому как недавно помер игумен боровский Пафнутий, и отец Иосиф сразу же в
Волоколамск поехал. Ну, а раз ты сказал, что нужно именно Иосифу все отдать, то и я туда отправился. Ух и монастырь там строится – целый город! – восхищенно вырвалось у Гриди, но он тут же смутился и, откашлявшись, продолжал: – Ну вот, значит, отец Иосиф меня встретил хорошо, сказал: «Все сделаю». Деньги взял, расписку дал. Вот она. Так что с этим все в порядке. Ну, чего еще... – Он наморщил лоб. – Дома построили, где ты указывал. Все шесть для нас и даже начали еще три для новых людей... Хотели было тебе строить, да ты ведь не велел до твоего возвращения, и не посмели. Да вот еще огородик некий посадили, овощ какой-то зреет, ну и все такое... Хлеб вроде удался... Да, еще вот – паром пустили, ну там, возле брода, – сообща с людьми из Бартеневки и Картымазовки, чтоб, значит, если надо, на ту сторону спокойно переезжать без ведома этих, монастырских... Леваш Копыто с той стороны помогал, да мы с ним были поосторожнее – кто его знает, что он за человек, – все же Литве служит... Время у нас тут быстро прошло – а я так почти полтора месяца ездил: пока до Волоколамска да обратно... Ну вот, людишки у нас новые появились. Ты уж не серчай, что без тебя приняли, но очень они просились, а мы им так и сказали: пока поживите – хозяин приедет, тогда и решит про то, как вам дальше быть. – Гридя замолчал и огляделся.
– Хозяин! – встал один из незнакомых людей с горестным лицом и заговорил, волнуясь: – Дозволь сказать про нас, новых, что на твою землю пришли, пока тебя не было?!
– Говори!
– Нас тут – четыре семьи, всего четырнадцать душ. Еще вчера было шестнадцать, да двое сегодня полегли – два Ивана – мой сын и вот – Никиты.
Он перекрестился, вздохнул и продолжал:
– Дозволь показать, Василий Иваныч: вот сидят Борис Кнут и его брат Афанасий. У Бориса – женка Авдотья и дитя малое – двух лет... Они, как и я, с семьями пришли из-под Одоевска. Там нас пожгли князья Оболенские, многих побили, многих с собой увели, а мы спрятались и ушли из тех мест... Хотели на Медынь идти, да тут встретили Никиту Ефремова с сыновьями – те как раз из-под Медыни шли; говорят, у них все окрестные села князь Одоевский повоевал... Ну, мы и решили, что куда ни пойди – везде одно и то ж… Вот и задержались здесь. Я сам Арсений – фамилия моя Копна, у меня женка Дарья, а детей Бог дал трое: Павел – женатый уже и его баба тоже тут – Фекла, другого сына, Ивана, царство ему небесное, нынче утром прибрал к себе Господь. А третий – вот – Юрий, воевал сегодня хорошо, ранен слегка. А это – Никита Ефремов, что из Медыни пришел, со старухой своей Зинаидой. Иван – сын его, тоже сегодня полег тут, на этой земле, а второй, правда, живой остался – Кузьма, только в голову раненный... А вот Максимка Зыков – он с литовской стороны прибежал, от Сапеги, потому как хотел его управляющий в войско отправить, а жену молодую Федосью себе взять; вот оба они и утекли, да здесь и остались. Максим сегодня хорошо дрался – троих один зарубил... Так ты бы нас, хозяин, оставил у себя всех. Мы уж тут прижились маленько, да и кровь свою пролили за эту землю... Так что позволь, будем тебе служить верой и правдой, как водится...
Он замолчал.
Медведев, оглядев лица новичков, увидел, с каким нетерпением и надеждой ждут его ответа...
– Ну, что ж! Я рад вам. Люди мне нужны, да только, глядите, боюсь, драться придется часто. Так что, если вам это не по душе, двигайтесь дальше – к Москве...
– Мы уж думали, – отвечал Арсений, – все равно всюду драться придется... А тут люди твои нам рассказывали, что ты государь справедливый, хоть и строгий, и наказы твои все поведали, что ты им дал, – чтоб, значит, языком не болтать и все такое... Мы на все согласны, будем исполнять... Так ты бы уж нас не гнал...
– Хорошо! – решительно сказал Медведев. – Отныне вы мои люди.
– На том и спасибо тебе, хозяин! – до земли поклонились Арсений и все новички. – Мы уж для тебя постараемся...
– Мы вам все приготовим, чтоб как надо было, – сказал Епифаний, – и утром крест целовать станете Василию Ивановичу на верную службу, тем более батюшка Мефодий у нас теперь есть. Правильно я рассудил?
– Правильно, – хором поддержали старожилы Березок.
Медведев секунду колебался.
А что, собственно... Я же сам крест целовал великому князю...
Он взглянул на Мефодия, и тот едва заметно кивнул.
– Хорошо, – сказал Медведев, – утром так утром. Ну, а теперь, Клим, рассказывай, как тут без меня по военной части дела шли. И, прежде всего, как вы пленника не уберегли? Я ведь сказал – под страхом смерти беречь. Кто виноват и как это случилось?
Клим свесил голову и тяжело вздохнул.
– Тут мы перед тобой все кругом виноваты, хозяин, да отвечать за это надо мне, потому как того, кто больше всех виноват, уже нет...
– Как это «нет»?
– Позволь, Василий Иванович, я тебе наедине обо всем доложу... Дело очень темное и странное...
– Ну, хорошо. Тогда расскажи о сегодняшних потерях.
– Нас было девятнадцать мужиков, да Анна Алексеевна привезла с собой двадцать пять...
– Эх, Василий Иваныч! – внезапно воскликнул Епифаний. – Такой девицы я сроду не видал! Конем правит как молодец добрый, из лука стреляет без промаха, а красавица-то какая – Господи Боже мой!..
Медведев вдруг почувствовал, что краснеет.
– Я просил рассказать о потерях! – резко остановил он Епифапия.
– Виноват, виноват, не вели казнить, вели миловать, – закрыл руками рот Епифаний и сел.
– Так вот я и говорю, – продолжал Клим, кряхтя от боли. – Наших убито двое, оба из новичков, уже говорили тебе – два Ивана. Тяжело раненных пятеро, остальные средние и легкие раны имеют... Людей Картымазова полегло трое, да из бартеневских четверо... Оно и понятно – им-то реже драться приходилось, а нам – вон, – Клим многозначительно кивнул в сторону леса, – частенько...
– Потери противника?
– Подобрали мы двадцать восемь убитых.
– А вот интересно, Епифаний, – ядовито спросил Медведев. – Как ты ухитрился не получить ни одной царапины, когда все вокруг сидят перевязанные?
Епифаний повел плечами и смущенно улыбнулся:
– Так ведь я что же, Василий Иваныч, я так рассудил: к чему мне раны-то зря получать? Чем я здоровее, тем врагам хуже! Верно? Я и решил, что тут главное дело не в атаку бегать и саблей махать, главное, рассудил я, – неприятеля бить. Да так бить, чтоб он тебя не побил... Как они набежали, я на своей вышке в гнезде сидел, как завсегда – в наблюдателях, а тут ко мне еще Федор залез. А камней мы давно уже на всякий случай там заготовили – сверху-то все видать. Я зря не высовывался, как кого из неприятеля оттеснят к вышке – я его сверху – бац! А не попал – так Федор уже наготове. Мы с ним вдвоем человек пять уложили, но Федор, правда, под стрелу подставился, а я нет – Бог миловал... Вот так, Василий Иваныч, я без ран и остался... Я человек рассудительный – думаю, чего кровь-то проливать... Небось своя – не чужая, еще пригодится...
Рассказ Епифания вызвал веселый шумок, и Медведев, дождавшись тишины, сказал:
– Ну вот, люди мои, настал печальный день, когда и у нас похороны... Огородите на высоком берегу Угры среди березок красивое место. Это будет наше кладбище, и когда-нибудь, быть может, и я на нем лягу... А первыми будут молодые люди, пришедшие к нам с надеждой на лучшую жизнь и павшие сегодня за эту надежду. Мы похороним их с почестями, каких заслужили они, защищая от врагов нашу землю... Позаботься, отец Мефодий, чтобы все было как следует...
Мефодий кивнул и сказал с той неуловимой интонацией смирения и твердости, которую Медведев уже приметил в нем:
– Люди, которые нападали, были врагами, и я сам убил троих, защищая эти дома. Но их тоже следует похоронить по христианскому обряду... Господь рассудит их души...
– Это верно, отец Мефодий, – сказал Медведев – Но для этих людей у нас отведено особое кладбище, на котором уже есть несколько могил. Места на этом кладбище много. И это все на сегодня. Спасибо за службу. С завтрашнего дня начнем приводить в порядок хозяйство – а сейчас спать.
Но никто не двинулся с места.
– Э не-е-ет... – сказал Федор. – Мы тебя, Василий Иваныч, так не отпустим, пока не расскажешь, как у вас там все было, когда Настасью Федоровну освобождали...
– Да чего рассказывать? Догнали, отняли и привезли. Вот и все!
Но не выдержал Василий Медведев. Начал рассказывать. С подробностями. А когда, заканчивая, передал им привет от Антипа, было давно за полночь.
Когда все разошлись, Василий велел перенести Клима Неверова в свой полуразрушенный дом, уложить на огромную старую, ту самую полуобгоревшую кровать и после того, как Надежда еще раз приложила к его ожогам травяной бальзам и ушла, потребовал:
– Ну, а теперь рассказывай все, как было, не укрывая ни одной мелочи!
Клим тяжело вздохнул:
– Очень все удивительно вышло. Давай, Василий Иванович, я расскажу все, что знаю, а ты сам рассудишь, кто в чем виноват. – Он помолчал немного и начал: – После вашего отъезда этот, как ты называешь, Степан сутки без памяти лежал. Помнишь, Филипп Андреевич-то ударили его слегка, а ручкой их Бог не обидел... Только дня через три после того стал он вставать, и тогда мы его в сарай, ну, в баньку бывшую, поместили, под замком держали, да еще кто-нибудь непременно караул круглосуточно при нем нес. Все в полном порядке. Он еще слабый был, вел себя смирно, бежать не пробовал, даже интересовался, нельзя ли к нам перейти. Ну, мы, понятно, с ним были осторожно... не доверяли... А тут, примерно через неделю, как ты уехал, прибился к нам нищий, оборванный такой старикашка... Попросился переночевать, ну, мы чего же, конечно, пусть ночует... А в ту ночь караул у сарая Гридя стоять должен был, он как раз вечером в Боровск уехал. Стал я думать, кого назначить, а Ефим Селиванов и говорит: «Давай меня!»… Я согласился. Мы уж к тому времени крайнюю, вон ту, избу заканчивали строить и все туда к вечеру ужинать и спать пошли, потому что гроза ночью собиралась... Тут как раз Ульяна, женка Ефима, помнишь, повариха наша, ужин на редкость вкусный приготовила, питье еще такое из трав сделала – сладкое, всем понравилось, особливо молодым, те по две кружки пили. Ну и пошли они все спать, Ефим отправился Степана караулить, а я с Ивашкой да Гаврилкой, как всегда, в ночной дозор. Ивашко к дубраве пошел, Гаврилко к Картымазовке, а я тут поблизости подходы со стороны реки наблюдаю. И вот тут-то, Василий Иваныч, самое главное-то и началось. Гроза приближается, стало холодней, и тут вдруг ни с того ни с сего морит меня страшный, небывалый сон. Такого со мной никогда не было! Стою, о копье опираюсь и чувствую – засыпаю и все тут! Я из последних сил к Гаврилке – он-то поближе всех был! Бреду, шатаясь как хмельной, за деревья держусь – гляжу. Гаврилка под сосной храпит, как убитый. Я его будить – не просыпается! Не поверишь – копьем родного сына колоть стал – до сих пор раны не зажили! – не проснулся. Я к Ивашке – а у самого все в голове кружится, и земля снизу вверх на меня падает! До Ивашки еще не дошел – и тут гроза началась – гром, молния, дождь как из ведра, а Ивашко весь мокрый спит, прямо на дороге ну мертвым сном. Только тут понял я, что все это неспроста, и сразу к сараю кинулся, а по дороге в дом тот недостроенный ворвался, ору во всю глотку, гром грохочет, – гляжу: все вповалку– спят – ничем не поднять! А у самого сил уже нет никаких – падаю и ползу к сараю. И вот сквозь дождь проливной при свете молний, лежа в луже, вижу: тот седой старикашка нищий да Ефим выводят из сарая Степана – узника нашего! Собрал я последние силы, заревел, как бык, и бросился к ним. Ефим обернулся, увидел меня и кричит Ульяне вроде того: «Ну, видишь! Я же тебе говорил, что ему тройную дозу влить надо было – он же здоровый какой!» А я копье свое уронил где-то по дороге, я ползу по земле как в тумане и ору: «Ефим, ты что же делаешь-то?!» А он подходит ко мне и говорит мне спокойно так «Извини, Клим, я тебя очень уважаю и всех вас и Медведева тоже, не поминайте нас лихом, жаль, что так вышло, но долг перед Богом у нас есть, и мы его исполнять должны!» Сказал он эти странные слова – странные, потому что никогда прежде не слыхал я, чтоб он о Боге вспоминал, и никогда даже не видал, чтобы крестился и ломиком меня по голове легонько так, бережно даже, – бац! Я, падая и сознание теряя, ухватил его за грудь, и это последнее, что помню... Очнулся я только под утро – светло уже совсем было. Голова трещит жутко – валяюсь промокший весь – вон там, возле сарайчика того, что банькой раньше был, ну, где держали мы Степана того, значит, и в стиснутом кулаке вот это у меня. – Клим, лежа на животе, порылся с трудом где-то за пазухой и протянул Медведеву обрывок золотой цепочки с маленьким нательным крестиком. – Ну, спрятал я этот крест и попытался встать. С трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел... Поверь, Василий Иванович, чего только я ни делал – никого не мог разбудить до самого полудня – хотел уже в Картымазовку за помощью идти, да стыдно было – лучше, думаю, помереть нам всем тут от позора! Только во второй половине дня по одному отходить все стали от той отравы сонной, которой Ульяна всех напоила. Нет, ты только подумай, Василий Иваныч, ну кто ж мог от нее ожидать такого?! Она у Антипа нам два года еду готовила, и все нахвалиться не могли, а тут вдруг на тебе! В общем, когда к вечеру все кое-как пришли в себя, нечего было и думать о поисках беглецов. Но по слабым следам, которые очень трудно найти было после такого дождя, думаем мы все, однако, что не в Литву они пошли. В сторону Москвы пошли они... И это все, что нам известно. Крестик этот я сто раз потом рассматривал – красивый, резной – ну, так что удивительного – Ефим как раз по этой части большой мастер был. Он у Антипа занимался выведением надписей всяких на золоте и драгоценностях и заменой их другими, чтоб никто, значит, краденого распознать не мог. Ну а уж себе, конечно, постарался – красиво отделано. Думаю, наверно, давно уже другой крест себе справил, так что этот нам на память о нем останется. Вот так оно все вышло, Василий Иванович, а теперь суди нас, как посчитаешь нужным, – твое право казнить и миловать.
Медведев вздохнул.
– Конечно, в этом случае вы ничего не могли и не смогли бы сделать. Предвидеть такое со стороны Ефима или Ульяны было невозможно. А вот нищего седого всем нашим людям подробно опиши, и если еще раз кто-нибудь его увидит, пусть немедля попытается задержать. Только имейте в виду, он очень опасен – я уже однажды с ним дело имел, и он от меня ушел. И потом, вообще это вовсе не убогий и вовсе не старец, это – ряженый и к тому же, подозреваю, боец превосходный! Вот только кто он и кому служит – понять не могу... Ну ладно, Клим, выходит, и вправду вины вашей нет...
В комнату заглянула Надежда.
– Пора Климу спину смазывать... Можно прервать ваш разговор на минуту?
– Да мы уже закончили, Надежда, можешь смазывать. Кстати, должен признаться, что гадание твое оказалось верным, однако труднопостижимы – мы его поняли, только когда оно сбылось, а до того Филипп два раза ошибался – очень уж похоже все выглядело.
Надежда улыбнулась.
– Гаданье – это как предупреждение и полезно, лишь когда удается правильно его истолковать. Перед пропажей Селивановых и этого пленника, что в старой бане сидел, я нагадала Климу и сыновьям большую потерю из-за слишком долгого сна в грозу. Но на этот раз они истолковали мое гаданье шутливо, решив, что, должно быть, заснут с утра до самого вечера, выпив браги, в свободное от ночной охраны время, да и потеряют Ульянин ужин, который она обещала в этот день особо вкусно состряпать. Они браги не пили, проснулись вовремя, как раз к ужину, а свое последнее угощенье Ульяна действительно приготовила очень вкусно, особенно всем понравился сладкий компот из облепихи...
После того как Клима унесли, Медведев, оставшись один, в глубокой задумчивости смотрел на ночных мотыльков, вьющихся вокруг лучины.
Кто же такие эти Селивановы? Зачем обманули Антипа насчет гибели детей, которых у них никогда не было? Чтобы попасть к нему в лагерь? Что искали в непроходимых болотах? Надо будет как-нибудь найти время и все там осмотреть...
Как ряженому нищему удалось подбить Селивановых на такое дело? Могли ли они быть знакомы раньше? А может, как раз с нищим они и встречались на болоте еще тогда... С какой целью? И зачем им настолько понадобился Степан, что они рискнули полной переменой жизни ради этого? Действительно ли они направились в сторону Москвы? Степан-то с ними туда точно не поехал он направился прямо в замок Горваль и успел туда вовремя... Что же это все значит?
Медведев повертел в руках обрывок цепочки и при слабом свете лучины внимательно вгляделся в странный и сложный узор, вытисненный на обратной стороне креста Ефима.
Где-то я уже видел подобный рисунок… Да, конечно – на пальце Никифора Любича, королевского бобровника из Горваля, был большой перстень с очень похожей вязью... Что же тут изображено? Как бы инициалы, переплетенные лентой, что ли… «ЕС»... Ну, да – Ефим Селиванов... Какая-то маленькая книга... Раскрытая... Строчки... Пять с одной стороны, пять с другой... Четвертая строчка с левой стороны как бы глубже вырезаем, случайно, или это что-то значит? Очень красивый и какой-то таинственный узор... Действительно хорошим мастером был Ефим... А может, он делал такие вещи на продажу, всякие крестики, перстни, украшения? И Никифор Любич из Горваля где-то купил кольцо его работы? Нет, все это бред кикой-то... Пора спать...
...Обитатели Березок схоронили своих мертвых, и отец Мефодий после заупокойной панихиды, отслуженной прямо на кладбище, произнес над свежими могилами проповедь. В ней, отдав должное мертвым, он призвал не предаваться скорбной печали, а позаботиться о делах насущных и людях живых, ибо покойные, сподобившись принять мученическую кончину за свою родную землю, по милости Господней сподобятся также жизни вечной, и ему видится, как они благословляют оставшихся на земле и просят прожить свою жизнь так, чтобы Господь, призывая их к себе, когда будет на то Его воля, не сомневался относительно того, что место этим душам – в раю, где теперь будут ждать их усопшие ныне братья...
Своей проповедью отец Мефодий произвел огромное впечатление на всех присутствующих, и даже Медведев, хорошо помнящий необыкновенно чарующее красноречие нынешнего игумена Волоцкого Иосифа, был растроган.
Вернувшись с похорон, благочестивый и рассудительный Епифаний в приливе восхищения пожелал уступить отцу Мефодию свой почти не сгоревший дом, заверяя, что со временем они с сыном построят себе новый. Но отец Мефодий, сердечно поблагодарив его, отказался и принял только приглашение пожить в доме Епифания временно... Он заявил, что позволит построить для него дом лишь после того, как у всех остальных обитателей будет своя крыша над головой.
Слух о скромности нового священника немедленно разнесся из уст в уста, и авторитет Мефодия среди его паствы был окончательно утвержден. А людям уважаемым обычно прощают маленькие слабости, поэтому единственная просьба отца Мефодия – помочь ему построить небольшую голубятню – была выполнена тотчас, не вызвав ни одного косого взгляда, ни одной улыбки, которых не избежать бы менее уважаемому человеку.
Отныне обитатели Березок каждое утро и вечер видели своего батюшку подолгу стоящим на лестнице голубятни и вскоре настолько к этому привыкли, что сами часто приносили зерно и хлеб для «поповских божьих птичек». Они долго выслушивали длинные рассказы отца Мефодия о породе, родословных и привычках его любимцев, а в небе над Березками вскоре стали летать целые стаи голубей.
В те дни Медведеву было не до этого, и он ничего не заподозрил.
