Текст книги "Служители тайной веры"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
– Я так и думал. В конце концов, они взвалили все дело на меня. Рада пишет, что, не придя к определенному решению, они доверяют моему опыту и позволяют действовать по своему усмотрению в пределах имеющихся под моей рукой людей и возможностей, но при полной моей ответственности в случае неудачи. Почему, черт возьми, они не сообщили этого раньше?! Еще вчера я взялся бы за дело и, пожалуй, доказал бы им, что при определенной ловкости можно было добиться успеха. На престоле Литовского княжества воцарился бы человек, выполняющий любую волю Федора, а Федор выполнял бы любую нашу волю...
– Что же мешает тебе взяться за это сегодня?
– Боюсь, что уже поздно. Надо было сначала позволить мне действовать, а потом совещаться. Вчера ночью Федор уехал в Вильно, меняя коней каждые двадцать верст. Догнать его невозможно. Только что Марья показала мне записку, из которой ясно, что он решил отказаться от всех своих намерений. Я пока не знаю, что его к этому побудило, но раз он так торопится, наверно, у него нет другого выхода. Или, наоборот, появился новый, о котором мы еще не знаем... Боюсь, однако, что мы безнадежно упустили случай, которого так давно ищем...
Трофим пожал плечами и встал.
– Чего ты так волнуешься? Это их дело. Пусть решают сами. Ты не передаешь письма для них?
– Нет. Сейчас нет. Я сообщу обо всем, когда узнаю, что побудило Федора столь внезапно изменить намерения и что он собирается делать дальше.
– На словах передать что-нибудь?
– Только мое пожелание, чтобы в следующий раз Рада поменьше занималась дискуссиями, когда надо срочно принимать важные решения. По-моему, наша Рада стала похожа на королевскую канцелярию, где годами рассматриваются жалобы дворян. Когда-нибудь это дорого обойдется нашему братству...
– Хорошо, – улыбнулся Трофим. – Так и передам. Гонец Рады будет у меня через три дня.
Они вышли, и Никифор, проводив Трофима до ворот, вернулся в дом. Прихватив по дороге новую травинку, он заглянул в комнату дочери. Марья, тихонько напевая, примеряла перед зеркалом янтарное ожерелье.
– Красиво? – весело спросила она, обернувшись к отцу.
– Ты все больше похожа на мать... – грустно промолвил Никифор.
– Чем ты расстроен, отец? – удивилась Марья. – Внезапным отъездом Федора, что ли? Не огорчайся, мне кажется, это к лучшему. По-моему, нрав его совсем не годится для той цели, которой он хотел достигнуть. Быть может, это и грешно перед нашей верой, но я даже рада, что он от всего отказался. Боюсь, что из этого ничего бы не вышло. Ты сам говорил, что ему не хватает спокойствия и терпения. А теперь меня не будет мучить совесть, что я, пользуясь его любовью, все выпытываю и выпытываю о разных делах! А главное – нас больше ничего не будет связывать, кроме простых, сердечных чувств!..
– Дай Бог, доченька, – подавил вздох Никифор. – Только, может быть, лучше, если бы все осталось, как раньше, когда ты была князю советчицей и тайным помощником на прежнем опасном пути... Путь был трудным, а Федор – слабым! Он нуждался бы в тебе всегда... Нужна ли будешь ты ему сейчас, когда он станет свободным, когда советы твои ему уже не понадобятся, когда у него появятся новые интересы. Найдется ли место для тебя?
– Но, отец, Федор меня любит и жить без меня не может! Теперь-то он только мой!
Никифор ласково поцеловал дочь и, выйдя из комнаты, сказал себе:
– Как хорошо молодым – они не знают сомнений!
...Князь отсутствовал две недели.
Для Медведева этот срок уменьшился ровно на двое суток, которые он проспал после своего приезда. Все остальные дни он провел, не выходя из своих покоев в замке, никем не замеченный, и его осторожность полностью совпадала с указаниями, данными старику-слуге, который по приказу Федора заботился о том, чтобы гость не испытывал никаких неудобств, но и не показывался никому на глаза. Проснувшись, Василий обнаружил рядом со своей постелью новую одежду, которая пришлась как раз впору, – князь, уезжая, распорядился, чтобы его портной сшил Медведеву все необходимое по размерам старой одежды, превратившейся в кучу грязных тряпок.
Промаявшись первый день в полном безделье, Медведев пожаловался старику, и ночью, когда весь замок спал, старик проводил Василия в дальнюю большую комнату, где находилась библиотека, предусмотрительно вывезенная князем Федором из
Белой, прежде чем там поселился Семен.
Среди множества пыльных томов Василий отыскал одну очень старую толстую книгу на греческом языке с увлекательными картинками, вклеенными меж страниц и нарисованными так давно, что краски поблекли и выцвели.
Василий взял ее с собой и больше никуда не выходил. Грек Микис учил его когда-то греческому, но книга была написана таким странным языком и такими странными стихами, что в первый день Медведев едва разобрал половину страницы.
Возможно, он бросил бы это мучительное чтение, если бы не заманчивые картинки. Чего только в них не было! Осада какого-то древнего города, удивительный огромный конь, из брюха которого вылезали воины, корабль, тонущий в море, и привязанные к мачтам моряки, странные женщины с птичьими головами и много других невиданных чудес. Постепенно он стал понимать все больше, читать все быстрее и так увлекся, что не отрывался от книги днем и ночью, не замечая даже старика, который приносил ему еду и каждый раз заботливо спрашивал, не нужно ли чего еще.
Наконец настало утро, когда Медведев с огромным сожалением открыл последнюю страницу и рассмотрел последнюю картинку: одинокий человек с длинным веслом на плечах брел по безлюдной и бескрайней пустыне.
Василий краем уха услышал, как отворилась дверь и кто-то вошел в комнату, но не мог оторваться от последних строк. Дочитав книгу, он аккуратно закрыл ее и с глубоким вздохом сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к вошедшему:
– Вот это был воин! Сейчас таких нет...
Посреди комнаты стоял князь Федор и улыбался.
Медведев вскочил на ноги.
– Прости, князь, я зачитался похождениями хитроумного грека Одиссеуса! Вижу по твоему лицу, что все кончилось хорошо!
– Ты угадал, Василий. Ходкевич сообщил, что король поступил весьма милостиво. Он символически принял наш дар, оставив нам полное право распоряжаться своими людьми до тех пор, пока они ему не понадобятся. Он как будто чувствовал себя виноватым за прошлое и намекнул, что сожалеет о том, что когда-то поверил злым наговорам брата. Тем не менее, совершенно ясно, что в душе он нам еще не совсем доверяет, особенно Олельковичу. Король дал понять, что русские православные князья слишком часто смотрят «в московскую сторону» и что, хотя он никого не преследует за веру, подданные латинского закона служат ему лучше. Одним словом, мы избежали угрозы, но получили еще одно подтверждение, что при латинском короле не видать нам, православным, доверия и свободы. Но это отдельный разговор. Только на обратном пути я понял, как ловко ты поступил, Василий Медведев, взяв с нас клятву не выступать против короля. Я обезоружен! Ты ведь просто вынудил меня написать твоему великому князю...
– Я? Вынудил? – с преувеличенным удивлением воскликнул Медведев. – Боже упаси, князь! Напротив, если помнишь – я настаивал, чтобы ты сделал это совершенно самостоятельно.
– Ладно, ладно, хитроумный московит, я все понял!
Князь Федор протянул Медведеву маленькую, свернутую в трубку грамоту с печатью.
– Я нарочно взял четверть листа бумаги, помня место, в котором эта грамота совершит свой путь в Москву, – сказал он, указывая на меч Василия, стоящий у изголовья постели.
Медведев не без трепета взял в руки грамоту и только сейчас почувствовал, какая огромная тяжесть угнетала его все последние месяцы...
– Но ведь это твой добровольный ответ, князь? – тихо спросил он.
– Еще бы! Совершенно добровольный, особенно если учесть, что после клятвы, которую ты с меня взял, мне больше ничего не остается, кроме ожидания, что я вот-вот снова попаду в королевскую немилость или, что еще хуже, в королевскую темницу! Ты выполнил свое поручение, Василий Медведев, и, по-моему, выполнил его неплохо! За это тебя должным образом наградит твой великий князь. Я же хочу наградить тебя за то, что ты спас мою жизнь, пусть даже по службе. Знаю, что ты не примешь от меня ни золота, ни драгоценных камней. Но хочу предложить тебе что-нибудь на память. Возьми любую вещь, которая придется тебе по вкусу, в знак моей вечной признательности.
– Спасибо, князь, – решительно сказал Медведев, – не откажусь. Я возьму эту книгу, она мне очень по душе, и когда у меня появятся дети, я буду читать им длинными зимними вечерами о приключениях ловкого грека, а сам буду вспоминать свою молодость и этот сегодняшний день...
– А потом, – подхватил с грустью Вельский, – закроешь книгу и расскажешь им сказочку об одном бедном князе, который начал с того, что хотел быть господином, а кончил тем, что поступил в услужение. Нет, нет, не обращай внимания на мои слова, это скоро пройдет. Так или иначе, все мы кому-нибудь служим, и лучше уж служить тому, кто служит с тобой одинаковую обедню! А что касается книги, то ты и здесь не оплошал, хитрец Медведев, ибо эта книга, пожалуй, ценнее самой дорогой золотой вещи, усыпанной камнями, которую ты мог бы найти в моей казне. Ее подарил моему отцу один старый грек и сказал, что рассказ этот записан несколько тысяч лет назад со слов одного слепого певца. И хотя этот рассказ переписывался из поколения в поколение много раз, войны, пожары и нашествия врагов уничтожили все записи, а эта, быть может, последняя и единственная. Теперь она твоя. Читай ее своим детям, потом пусть они ее читают детям своих детей и почерпнут из этой книги радость познания, а что касается благородства, силы духа и мужества – им есть у кого поучиться этому и без нее...
...Было решено, что Медведев отправится в обратный путь утром следующего дня. Во время обеда зашел разговор о землях на Угре, о бывших Березках, и Василий, рассказав Федору о первой ночи, проведенной на своей земле, спросил:
– Скажи, князь, когда ты расспрашивал Кожуха, он случайно не вспоминал о неизвестном человеке, убитом во время нападения на Картымазовку неким Степаном Ярым?
– Нет. Впервые слышу от тебя, что в этом деле участвовал Степан Ярый. Помнится, Кожух говорил, что, когда они отправлялись в Картымазовку, Степан в это время находился в Медыни...
– Вот как? – удивился Медведев. – Значит, он лгал тебе. Я видел Степана своими глазами, и, по-моему, человек, который велел ему обрубить аркан с мертвым телом, был сам Кожух...
– Неужели? Сейчас мы узнаем всю правду. До сих пор я не интересовался подробностями того дня, у меня было много других вопросов к Яну. К счастью, он всегда под рукой, и я пользуюсь им всякую минуту, когда мне надо узнать что-либо о прежних делах Семена. Юрок! – обратился князь к Богуну, который был третьим за столом. – Как чувствует себя наш единственный узник?
– По-моему, в последнее время с ним творится что-то неладное.
– Что такое? Уж не задумал ли он побег?
– Нет, князь, вряд ли. Он впал в оцепенение, мало ест и все думает, думает о чем-то. С него сняли цепи и каждый день утром и вечером выводят на прогулку, чтобы он окончательно не ослабел, но он ни к чему не проявляет интереса. Целыми днями сидит в углу. Уставится в одну точку и сидит.
– Гм! Быть может, в нем наконец проснулась совесть?! Надо полагать, на ней много грехов, и теперь она, пожалуй, не даст ему покоя. Надо его немного расшевелить. Прикажи Макару после ужина расспросить его подробно о той ночи и о человеке, которого убил Степан.
– Ты будешь присутствовать при допросе?
– Не имею ни малейшего желания. Разве вот Василий.
Медведев заколебался.
– Знаешь, Юрок, – решил князь, – пусть кто-нибудь слово в слово запишет все, что он будет говорить, а мы потом почитаем. Если вдруг он заартачится или начнет снова врать, что Степана в тот день не было, приведите моих собак – это действует на Кожуха вдохновляюще...
Они заговорили о другом и до конца обеда не вспоминали больше о Кожухе.
Юрок, сославшись на дела, попросил позволения князя покинуть их, а Федор с Медведевым долго еще беседовали, неторопливо пробуя разные сорта вин и медов.
Князь интересовался различными сторонами жизни в Московском княжестве, и Медведев, понимая причины этого интереса, старался рассказать обо всем как можно подробнее.
Было около восьми часов, когда они, поднявшись от стола, решили прогуляться по вечернему лесу.
По пути из обеденного зала им повстречался Юрок, который нес несколько исписанных листов бумаги.
– Уже? – удивился князь.
– Да. Сначала не хотел говорить. Когда привели собак, взмолился и сказал всю правду, вот она.
Князь взял листки и, быстро проглянув их, воскликнул:
– Вот так штука!
Медведев не успел спросить Федора, что его удивило.
Впереди скрипнула дверь, и в сопровождении двух людей в галерее показался Ян Кожух Кроткий. Он шел, ссутулившись, бледный, худой и жалкий, низко повесив голову, и ничего в нем не напоминало прежнего Кожуха, свирепого забияку, грозного и опасного противника московитов, живущих на Угре.
Медведев посторонился, чтобы дать дорогу, и, проходя мимо, Кожух равнодушно скользнул по нему глазами и снова скосил их, привычно уставившись на кончик своего носа, казавшегося теперь непомерно длинным на изможденном, сером лице. И уже пройдя мимо, Кожух вдруг остановился, как пораженный молнией, и медленно обернулся. Один-единственный раз в жизни видел он Медведева – и то мельком – во время попытки Картымазова похитить Настеньку во дворе купца Елизара Быка, но сейчас узнал его.
Казалось, что в Яне Кожухе Кротком внезапно сломалась натянутая до отказа и долго съедаемая неумолимой ржавчиной пружина. Он растерянно оглянулся, как человек, пробудившийся от сна в незнакомом месте, и смертельный страх расширил его узкие глаза. Потом он снова увидел Медведева и вдруг, показав на него пальцем, дико расхохотался.
Все это было так неожиданно, что сопровождавшие Кожуха люди даже не успели прийти в себя и схватить его. С безумным резким смехом, напоминающим крики ночных птиц, Кожух одним прыжком оказался под аркой галереи и спрыгнул в каменный дворик. Он бросился к воротам, но двое стражников у поднятого моста тут же двинулись ему навстречу, взяв наперевес протазаны. Смех Кожуха сменился воплем нечеловеческого ужаса.
– Не надо собак! – закричал он, указывая на стражников. – Не надо черных собак! Помогите! Помогите! Они снова будут грызть меня! Они хотят меня съесть живым! Не дамся! Не дамся! – вопил он, дико озираясь в поисках выхода.
Он увидел черный проем и, нырнув под каменную арку, начал бежать вверх по крутой лестнице.
Медведев хотел было броситься за ним, но князь схватил его за руку.
– Он не убежит! Эта лестница ведет на башню.
– Надо остановить его! Он не в своем уме, – сказал Медведев.
– Не надо. – Князь протянул Василию два исписанных листка. – Читай! – сурово сказал он.
Медведев машинально взял листки и, глянув в них, увидел несколько слов, которые заставили его тут же забыть о Кожухе.
Князь Федор отпустил его руку и, прислонившись к стене, стал наблюдать за восточной башней.
Лестница, по которой бежал Кожух, тянулась вдоль стены, и каждому ее пролету соответствовало узкое стрельчатое окошко. Кожух, видно, ослабел, потому что, пробежав два этажа, некоторое время стоял в окне, опираясь о стену. Но следом бежали стражники, и он снова стал подниматься. Восточная башня была самой высокой, и лестница, ведущая на нее, состояла из девяти пролетов. Князь следил, как по очереди мелькает в каждом окне все выше и выше нелепая, размахивающая руками фигура, и наконец на седьмом пролете Кожуха настигли двое стражников. Страх и ярость на секунду заменили ему былую силу и ловкость. Ударом ноги он остановил одного стражника и, отбросив другого, снова рванулся вверх. Вот его силуэт мелькнул в девятом окне и вдруг почти сразу показался на самом верху, между двумя зубьями башни, на фоне красного закатного неба.
Медведев оторвался от чтения. Лицо его побледнело, и губы плотно сжались.
– Возьми эти листки с собой, – сказал Федор, – покажи Бартеневу и Картымазову и расскажи им, как на твоих глазах Господь покарал Яна Кожуха Кроткого за все его злодеяния.
Медведев поднял голову.
Ян Кожух Кроткий, отмахиваясь от воображаемых псов, карабкался на зубец башни. Ему никак не удавалось подтянуть на ослабевших руках свое дергающееся тело. Наконец он лег на живот, подобрал ноги и, с трудом удерживая равновесие, растопырил руки, встал обеими ногами на маленькой площадке, шириной в четыре кирпича.
Порыв ветра донес крик, в котором уже не оставалось ничего человеческого.
Ян Кожух Кроткий, поднявшись на цыпочки, взмахнул руками и полетел вниз.
Его тело глухо ударилось о поросший травой бугор, подпрыгнуло и, тяжело скатившись, с плеском упало в ров с водой.
– Вот и все, – сказал Федор. – Одним убийцей стало меньше.
Медведев покосился на князя, но ничего не сказал.
...Когда утром следующего дня Медведев, похрустывая новыми сапогами, вышел во двор замка, князь Федор представил ему двух людей.
– Они позаботятся о сменных лошадях и твоей безопасности в пути.
Медведев собрался попрощаться с князем, но Федор сказал:
– Я провожу вас немного.
Они проехали по мосту, и вдруг князь, радостно вскрикнув, помчался вперед, бросив своих спутников.
К замку приближалась девушка верхом на маленькой белой лошадке.
Василий остановился.
Федор встретил девушку, поклонился ей, и она ответила улыбкой, по которой Медведев понял, что это не случайная знакомая князя Вельского.
Федор и Марья, оживленно беседуя, направились к мосту, и, поравнявшись с Василием, Марья окинула его внимательным взглядом, ответив кивком головы на вежливый поклон Медведева. Князь вспомнил о том, что собирался проводить гостя, и, нежно взяв руку Марьи, поднес ее к губам.
– Прости, я скажу несколько слов гонцу и тут же вернусь. Юрок встретит тебя за воротами.
Марья улыбнулась в ответ, но руки не отняла, и Федор не мог удержаться, чтобы еще раз не поцеловать эту руку.
У Медведева было очень острое зрение, развитое еще в донских степях. Он похолодел, увидев на пальце хрупкой девичьей руки большой золотой перстень. Удивительно знакомая вязь узора поразила его.
Возможно ли это? Три человека в разных местах с одинаковыми украшениями, изготовленными предположительно Ефимом...
Марья двинулась по мосту, а князь смущенно сказал Медведеву:
– Пожалуй, простимся, Василий. Спасибо за все и счастливого пути. Надеюсь, скоро увидимся.
Василий жестом отправил вперед обоих людей и, глядя вслед Марье, тихо сказал:
– Князь, позволь задать тебе нескромный вопрос?
– О девушке? – подмигнул Федор. – Не правда ли – удивительно хороша! А ты, между прочим, знаком с ее отцом; помнишь, я давал тебе рекомендательное письмо к нему, когда ты ехал сюда выручать похищенную дочь Картымазова?
– Ах, так это дочь Никифора Любича!
Вот почему у них одинаковые перстни! Ну что ж, может быть, это и случайность, отец купил похожие украшения одного мастера для себя и дочери, хотя... Нет в мире ничего...
– Ты что-то хотел сказать о ней? – насторожился Федор.
– Нет, нет, что ты, князь! Просто... У меня к тебе просьба... Быть может, это излишняя осторожность, но... Береженого Бог бережет... Прошу тебя, не рассказывай ей о том, зачем я к тебе приезжал. Прощай и будь осторожен!
Медведев помчался вдогонку двум удаляющимся всадникам.
На ходу он опустил пониже кольчугу под кафтаном и еще раз проверил, крепко ли держится на поясе меч, который почему-то стал вдруг намного тяжелее от маленького листка бумаги, спрятанного в наконечнике ножен.
Глава восьмая. «Господь знает имя твое!»
– Ну, как дела? – взволнованно спросил Леваш Копыто, обнимая Медведева.
– Я думаю, там все написано, – Василий кивнул на грамоту, которую передал Левашу один из людей князя Федора.
Леваш, сгорая от нетерпения, тут же хотел сломать печать, но все же удержался и стал уговаривать Василия отобедать с ним и отдохнуть с дороги.
– Спасибо, Леваш! Я соскучился по дому, и мне не терпится узнать, как там идут дела...
– В Медведевке спокойствие и порядок, – заверил Леваш, – вокруг тоже тихо, и вместо пороха пахнет сеном!
– Это меня устраивает. И взамен я хочу сообщить новость, которая придется тебе по душе. Ян Кожух Кроткий скончался.
– Неужели?! – обрадовался Леваш.
– На моих глазах.
Леваш бесцеремонно стащил Василия с коня и расцеловал.
– Побегу, обрадую Ядвигу! – ринулся он к двери.
– Я бы советовал тебе не торопиться, – сказал Медведев, – я не уверен, что она примет это известие столь же радостно, как ты...
Леваш наморщил лоб.
– Да, пожалуй, ты прав, Вася... Я не подумал. Все-таки у них были дети... Бедняжки... Ничего! Я заменю им отца и воспитаю их получше, чем этот убийца!
Углубившись в свои размышления и бормоча что-то под нос, Леваш озабоченно побрел к дому, и, воспользовавшись этим, Медведев снова сел в седло.
Василий направился в Бартеневку, и чем ближе подъезжал к дому Филиппа и Анницы, тем тяжелее становилось у него на душе. Навстречу выбежал слуга, и Василий узнал, что молодых хозяев нет дома – Филипп уехал осматривать поля, Анница на охоте. К удивлению слуги, это известие как будто обрадовало Медведева. Он попросил передать хозяевам, что ждет их в Медведевке к заходу солнца.
Василий застал Картымазова в разгаре веселой игры с детьми и собаками. Петр, Настенька и их помолодевший отец весело бегали по лужайке, перебрасываясь мячом, в то время как огромная свора псов во что бы то ни стало норовила отнять этот мяч. Федор Лукич, увидев Медведева издали, бросился к нему и радостно, по-отцовски обнял. Запыхавшиеся Петр и Настенька тоже подбежали поздороваться и, почувствовав, что Василию надо поговорить с отцом, снова вернулись на лужайку отнимать мяч у собак, которые тем временем завладели им. Картымазов сразу заметил по лицу Василия, что не все ладно.
– Что-нибудь недоброе?
– Привез кое-какие бумаги. Вот, прочти. – Он протянул Картымазову два листка.
– Что это?
– Отрывок из исповеди покойного Яна Кожуха Кроткого.
– Да ну?! – поднял брови Федор Лукич. – «Покойный Ян Кожух Кроткий» – это звучит весьма успокоительно!
Картымазов внимательно прочел листки. Он опустился на скамью и некоторое время молчал. С лужайки все время доносились взрывы веселого смеха и лай собак.
– Хватит, дети! – крикнул Картымазов и обернулся к Василию. – Ты заезжал к Бартеневым?
– Да, но не застал их дома. Просил приехать к заходу солнца.
– Хорошо, Вася. Я приеду с ними.
...Жители Медведевки усвоили, что хозяин может появиться так же внезапно, как исчезнуть, и хочет, чтобы его люди обращали на это как можно меньше внимания. Поэтому, увидев Медведева, все, стараясь скрыть радость, с непринужденным видом здоровались с Василием так, будто расстались с ним вчера перед сном.
Отец Мефодий проявил чуть больше любопытства, спросив:
– Надеюсь, Господь способствовал успешному ходу твоих дел, как мы ему о том ежедневно молились?
– Да, батюшка! – с улыбкой ответил Медведев. – Я наконец имею то, чего мне так недоставало.
Василий склонился и расстегнул сумку у седла. Мефодий затаил дыхание.
Медведев вынул огромную книгу.
– Что это? – спросил Мефодий, и в голосе его прозвучало разочарование.
– Первая книга в библиотеке, которую я давно решил завести... – ответил Медведев и удивленно спросил: – Разве я не говорил, что последние месяцы только и думал об этом?
– Возможно, я забыл... – смиренно ответил Мефодий. – Но я рад, что тебе удалось задуманное. – Он добродушно потрогал рукав новенького кафтана Василия. – Прекрасное сукно! В Московию такого не возят...
– Ты проницателен, святой отец!
– Имеющий глаза – да видит! – улыбнулся священник.
...Когда солнце стало клониться к закату, Василий вышел из терема и направился в березовую рощу.
Одинокая могила под старой березой была аккуратно огорожена, и осенние, чуть увядшие цветы лежали на холмике под крестом, который Медведев сколотил когда-то своими руками.
– Василий Иваныч! – раздался за спиной жизнерадостный голос Николы. – Мы нынче собираемся на ночную рыбалку. Может, пойдешь с нами, а?!
– Нет, – тихо ответил Медведев и, увидев, что юноша собирается присесть на скамейку у могилы, остановил его. – Ты, Никола, оставь меня, я хочу побыть один, а когда приедут мои друзья – проси их прийти сюда.
– Ладно, я провожу. А то, может, надумаешь?
Медведев отрицательно покачал головой, и Никола, огорченно разведя руками, отправился к дому.
Солнце заходило, и длинные тени березовых стволов, пересекаясь и скрещиваясь, легли на землю.
Медведев вспомнил, что тогда был такой же вечер, он вспомнил груду сырой весенней земли и тихий торжественный голос Иосифа:
И если люди, забыв о тебе, никогда не узнают, кем ты был, – спи спокойно! – Господь знает имя твое!
– Здравствуй, Вася, – раздался голос Филиппа.
Медведев обернулся.
Филипп и Анница стояли рядом.
Увидев, что Василий не ответил и не тронулся с места, они удивленно переглянулись и с недоумением посмотрели на Картымазова, который остановился чуть поодаль.
Василий тихо произнес:
– Поклонитесь этой могиле. Здесь почивает ваш отец.
Солнце еще не успело растаять меж стволов берез, когда Филипп и Анница прочли две страницы, которые привез Василий. И хотя текст начинался с середины фразы и обрывался на полуслове, никаких сомнений в его правдивости не было, потому что все, о чем сказал перед смертью Ян Кожух Кроткий, подтверждалось событиями далекой весенней ночи, когда Василий Медведев впервые ступил на порубежную землю берега Угры.
...я чувствовал, что старый Бартенев собирается перейти на московскую сторону, – начиналась первая страница, – но надеялся, что, когда дочь Картымазова будет в наших руках, мы крепко привяжем к Литве обоих друзей, – Медведева тогда еще не было. У меня появился смелый боевой парень – фамилия его была Полуехтов, но он называя себя Ярый и просил никому не выдавать, что перебежал к нам с московской стороны. В тот день, когда было решено увезти к нам дочь Картымазова, мы со Степаном поехали с утра в Медынь, разведать, нет ли какой опасности с московской стороны. Там все оказалось спокойно, великокняжеских войск поблизости не было, и, пообедав, мы уже собрались в обратный путь, как вдруг на постоялый двор приехал со стороны Москвы молодой парнишка, как потом оказалось, – Медведев, который сразу нам обоим очень не понравился. Настораживало и то, зачем этот человек, очень похожий на великокняжеского гонца, едет на рубеж. Мне пора было возвращаться, чтобы приготовиться к ночному визиту в Картымазовку, а Степан попросил меня разрешить ему настичь Медведева и, если удастся, выяснить, везет ли тот с собой бумаги и какие. Я посоветовал ему быть поосторожней, потому что сразу понял – этого Медведева голыми руками не возьмешь! Я уехал обходной дорогой, чтобы не встретиться ненароком с татями Антипа, а Степан погнался за Медведевым. Потом он рассказал мне, как все было. Он еще не успел догнать Медведева, как вдруг увидел ехавшего навстречу Бартенева. Степан его знал с виду, но старик Степана никогда не видел. Полуехтов, он быстрый, смекалистый, сразу догадался, куда торопится Бартенев по дороге, ведущей в Москву. Он остановил старика и вежливо спросил, не встречался ли ему гонец от великого князя. Бартенев ответил, что недавно виден похожего человека. Тогда Степан сказал, что гонец этот едет в Картымазовку с важным известием от великого князя для передачи этого известия Бартеневу, а он сам его слуга, который отстал в пути. Они помчались обратно и вскоре встретили мужика с телегой, который недавно видел Медведева. Но теперь уже Степану было не до Медведева, он хотел не дать Бартеневу уехать в Москву и только выжидал случая, чтобы убить его. Он все тянул время и надеялся подъехать к дому Картымазова, когда мы там будем. Так и получилось. Подъезжая к Картымазовке, они увидели пожар и услыхали шум драки. Бартенев хотел броситься вперед, и тут Степан неожиданным ударам сабли сзади повалил старика на месте. К этому времени мы уже прихватили дочь Картымазова и отступали с боем, как вдруг из лесу вылетел Степан, который тащил за собой на аркане мертвое тело изменника Бартенева. Он потом объяснил, что хотел использовать это как устрашающий аргумент против Картымазова и молодого Бартенева, но опоздал – мы уже захватили девчонку, у нас были раненые, и надо было возвращаться обратно. Он поскакал следом, протащив мертвое тело на своем аркане через весь лес до самых Березок. Я еще тогда удивлялся, потому что сам он, Степан, совсем недавно бежал к нам с московской стороны, но потом подумал, что все они, изменники, таковы – больше всего ненавидят таких же, как сами, изменников. Он тащил тело за собой и далеко отстал от отряда. Как сейчас помню, я задержался, подождал его и крикнул: «Брось ты эту...»
Здесь заканчивалась вторая страница.
Филипп скомкал ее и уронил на землю.
Анница читала, заглядывая сбоку через руку на брата. Она читала быстрее, и пока Филипп дочитывал, она уже отошла, присела у могилы и погладила рукой землю. Потом обернулась и сказала Медведеву:
– Спасибо за отца. Это хорошо, что именно здесь его могила. Он всегда хотел умереть на московской стороне.
– Завтра я еду в Москву, – негромко, но твердо сказал Филипп. – Спасибо, Вася. Теперь я, не колеблясь, сделаю то, что завещал отец.
– Поедем вместе, – сказал Медведев, – я тоже еду в Москву завтра!
...Они выехали ранним утром.
На этот раз Василий не скрывал от своих людей, куда едет, и, прощаясь, отец Мефодий сказал:
– Бог даст, встретишься с игуменом Иосифом – расскажи, как тут у нас идут дела... – Он сделал маленькую паузу и добавил: – ...с постройкой храма Божьего. Он заботится об этом. А обо мне, – Мефодий взял Василия под руку, – обо мне ты скажи, что я всем доволен и благодарю его, что послал в хорошее место, где живут истинные христиане...
– Так ведь Иосиф в Волоке Дамском, – удивился Медведев, – а я в Москву – и сразу обратно.
– Кто знает – игумен Иосиф иногда бывает и в Москве – может, как раз застанешь его... случайно.
– Ну, разве что случайно... – подозрительно покосился Медведев.
Мефодий торжественно благословил обоих путников в дорогу и пообещал ежедневно молиться, чтобы Господь уберег их в пути от злых людей, лютых болезней и прочих напастей.
...Медведев увидел одинокого голубя, когда они с Филиппом отъехали от Медведевки за три версты. Голубь летел в ту же сторону, куда они ехали.
В округе ни у кого, кроме Мефодия, голубей не было.
Только теперь Медведев все понял.
