Текст книги "Заговор князей"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Да, брат Аркадий потрудился на славу, и следует посоветовать членам Рады, чтобы его повысили до следующей степени причастия – он это заслужил, – согласился Елизар, поднеся тайное послание к пламени свечи и наблюдая, как быстро и жадно огонь пожирает добротную пергаментную бумагу, которую можно найти лишь в крупнейших центрах торговли – Багдаде, Венеции или Новгороде.
Несмотря на то, что за окном стоит солнечный день, в богато обставленной и увешанной дорогими коврами горнице горят свечи, ибо плотные шторы, как обычно, тщательно завешены, чтобы не осталось даже малейшей щелочки, сквозь которую не в меру любопытный глаз мог бы случайно увидеть встречу этих двух людей, адептов новой веры, апостолов тайного братства, которых никто никогда не должен видеть вместе, ибо ни одна живая душа не знает, что глава братства – Преемник, кого, якобы в целях безопасности, даже члены Высшей Рады никогда в глаза не видели – на самом деле не существует вовсе – его роль играют эти два человека, неожиданно появляясь, порой одновременно, в разных местах, пугая и завораживая таинственностью своего бытия.
Но для простых смертных не происходит ничего необычного – просто зажиточный и горячо любимый своими земляками (за то, что всегда всем дает в долг и никогда не требует возврата) купец Елизар Бык в собственном доме в городке Рославле, расположенном в Великом Литовском княжестве не очень далеко от рубежа с Московским, принимает старого друга – ученого книжника Симона Черного, а то, что любят сидеть друзья средь бела дня в темной горнице – мало ли, чего не бывает – у богатых свои причуды!
– Ну что же, дорогой друг, – сказал Симон, – нам осталось совершить еще несколько дел, которых, ввиду их крайней важности, никому другому поручить нельзя.
– Да, я уже нагрузил обоз товаров для поездки на славное торжище Господина Великого Новгорода, – Елизар бросил пепел сгоревшего послания в золотую чашу и, плеснув туда дорогого вина, чтоб не дымилось, закончил. – Выезжаю завтра.
– Превосходно. Привезешь от рыбака Горяева с берегов Ильменя несколько бочек соленой рыбы, – улыбнулся Симон, поправляя свои длинные белые волосы, – и, думаю, это будет наилучшая сделка в твоей купеческой карьере. Если тебя, конечно, не ограбит на обратном пути какой‑нибудь разбойник вроде тех, что так успешно очистили замок Семена Бельского и выручили наших славных московских друзей.
– Ну что ты, Симон, я, разумеется, заранее написал ходатайство маршалку дворному[1] Ивану Ходкевичу о выделении мне – разумеется, за мои деньги – охраны, поскольку всем известно как опасен путь через Московию, и вчера получил любезный ответ, в котором маршалок сообщает о выделении мне двадцати копейщиков, под командованием офицера.
– Я никогда не сомневался в твоей дальновидности! Если наши сведения верны, и великий князь действительно прибудет в Новгород, может быть, тебе удастся, воспользовавшись случаем, организовать переправку в Москву, наших рьяных православных священников Алексея и Дионисия, причем желательно, чтобы это произошло по воле самого государя. Покойный дьяк Полуехтов успел нашептать великому князю о двух лучших новгородских попах, ярых поклонниках его политики, так что остается лишь эффектно их ему преподнести.
– Я имею это в своих планах.
– Не перестаю восхищаться гениальностью твоих замыслов, – какая, однако, светлая была идея – Аркадия сделать ближайшим помощником Феофила и едва ли не духовным отцом заговорщиков, а тех двоих – сторонниками Москвы! Благодаря этому мы сейчас получаем столь нужный нам миллион из рук самого архиепископа, а двое наших хорошо подготовленных людей отправятся в Москву.
– Не торопись – бочонок соленой рыбы все еще не в моем погребе, а Дионисий и Алексей все еще в Новгороде. Но у меня уже есть несколько интересных мыслей, насчет того, как это дело устроить. Кстати, я подумал сейчас вот о чем – раз архиепископ Феофил нам больше не нужен, а брат Аркадий освободился, не поручить ли ему опеку над князьями Борисом Волоцким и Андреем Большим. Похоже, они что‑то затевают, а у нас в их окружении нет человека.
– Очень правильная мысль! Тем более, он, как бывший заговорщик, спасаясь от преследований со стороны Москвы, вполне естественно может примкнуть к мятежным братьям.
– Так и сделаем – я все организую, – заверил Елизар и поднял чашу с вином. – Но теперь я хочу выпить за успех твоей миссии в Молдавии. Твои замыслы – подлинные шедевры по сравнению с моими скромными упражнениями! Подумать только – дочь Великого Стефана, самого Господаря Валахии – горячая сторонница нашей веры! Это грандиозный успех!
– И ты не торопись хвалить меня. Дело еще не сделано – семена лишь проросли. Необходимо убедиться, добрые ли они дадут всходы. Если юная и прекрасная принцесса Елена даже и тверда в нашей вере, то это лишь полдела – она, к сожалению, девица, а не наследный принц, и власть в княжестве ей пока не светит. Но у меня зреет интересный замысел по поводу ее будущего замужества.… Однако, сперва я хочу познакомиться с ней лично и понять что она за человек, чего от нее можно ждать, а чего не следует. Так что выпьем за успех наших дел!
Выпив, они помолчали, задумавшись.
– А что слышно у наших православных литовских заговорщиков? – спросил, наконец, Елизар. – Кажется, ты в последнее время общался с Никифором Любичем, дочь которого наблюдает за князем Федором и его братьями.
– Да, но пока ничего интересного там не происходит. Они затаились и пережидают, оправляясь после недавнего потрясения, которое чуть не стоило им головы.
– А‑а‑а, после доноса королю его братца Семена?
– Да, ты, верно, помнишь, после того, как наш Савва передал Семена из рук в руки Федору, а тот отправил братца на вечную ссылку в Белую, Семен, казалось, окончательно спился, но потом вдруг выяснилось, что он подготовил неожиданный удар, и вот‑вот отправит своих братьев на плаху. Мы уже собирались срочно вмешаться через сестру Марью, но тут внезапно появился наш старый московский знакомый Медведев с берегов Угры. По неизвестным нам мотивам – скорее всего из благодарности за помощь в поисках похищенной девушки, ловкую попытку спасения которой мы наблюдали вот из этого окна – помнишь? – он, очевидно, предостерег Федора, тот срочно помчался в Вильно, и все завершилось благополучно, а Семен снова оказался посрамленным. Однако мне с трудом верится, что он на этом успокоился.
– Это нетрудно проверить! – улыбнулся Елизар – Совсем недавно у нас в Белой появился новый брат Первой заповеди – некто Яким Сысоев. Он единственный в городке торговец солью, так что…
– Так что князю Семену не у кого больше покупать соль для своей кухни, а потому посоветуй брату Якиму обратить особое внимание на княжеский двор.
– Я сделаю это сегодня же. Похоже, князь Семен Бельский непредсказуем в своих поступках, а потому нам следовало бы поинтересоваться, чем он там сейчас занимается в своей Белой…
Тем временем князь Семен Бельский занимался в своей Белой фехтованием.
Он яростно наносил удары саблей верному слуге, сотнику давно полегшей на Угре сотни Пахому Воронцу, который, будучи профессиональным воином, отражал атаки князя легко и хладнокровно. Семен же, напротив, раздражался оттого что все его удары не достигают цели, впадал в буйный гнев и делал ошибку за ошибкой, пока, наконец, Пахом несколькими точными ударами тупой сабли, с лезвием окрашенным охрой, не прочертил на груди князя несколько красных полос, намекая, таким образом, на то, что в реальном бою князя уже давным‑давно не было бы в живых. Однако, князь, не обращая на это внимания, с маниакальным упорством бессмертного призрака рвался в бой, причем его‑то сабля была боевой и остро отточенной, так что неизвестно чем бы дело кончилось, если б на пороге фехтовальной залы не появился второй из старых и верных слуг князя, служивших у него еще в бытность его владения замком Горваль – начальник личной охраны Осташ Курило.
– Князь, – сказал он удивленным голосом, – прибыл какой‑то странный человек и хочет тебя видеть.
– Кто такой? – раздраженно спросил Семен.
– Он утверждает, что был твоим верным слугой, однако, я его не припоминаю, – с трудом с коня слез, хромает сильно и все лицо замотано тряпками – но я сразу подумал: а может, нарочно прикидывается раненым, чтобы исполнить чей‑то злой умысел.
– Вот как? Интересно, – отвлекся от фехтования князь. – Не часто у нас тут бывают гости, тем более странные. Ты, Пахом возьми боевую саблю, да стань‑ка слева от меня и, если что – руби насмерть, а ты, Осташ, впусти его, и стань от меня справа, да самострел не забудь натянуть – не так себя гость поведет – бей наповал.
Гость, действительно, выглядел неважно. Он молча поклонился, сняв шапку, и начал разматывать тряпки, которыми были перевязаны лицо и голова.
Под тряпками оказались густая черная борода и усы, закрывающие все лицо, но, небрежно обронив грязные тряпки на пол, незнакомец так же неторопливо снял их тоже, потому что они оказались накладными, а вот то, что открылось под ними, заставило содрогнуться даже князя Семена, который, как известно, был большим любителем всякого рода жутких зрелищ, связанных с нанесением человеческому телу страшных ран.
Лицо пришельца было изуродовано огнем, тонкая красная кожица сочилась кровавыми язвами, черные лохмотья свисали там и тут, и все, вместе взятое, делало это лицо похожим на ужасную, потешную маску, потешную, потому что обгорелых губ почти не осталось, и обнаженные белоснежные зубы ярко сверкали застывшей улыбкой могильного черепа.
– Ты не узнаешь меня, князь? – спросил гость.
– Послушай, что это за чертовщина? – спросил князь Семен у Пахома, – еще неделя не прошла, как был тут один любитель задавать вопросы – теперь – на тебе! – второй пожаловал! Ты вот что, любезный, – обратился он к гостю, – говори кто таков, пока мы тут тебя не разукрасили еще почище, а то ты, видно, не знаешь, какие мы по этой части мастера!
– Браво, князь! С радостью узнаю тебя прежним, а то мне тут по дороге наплели, будто, мол, спился Семен Бельский окончательно.
– А ну‑ка Осташ, пальни этому молодцу меж ног из самострела, а то, вижу, он шутки шутить приехал, так мы это любим! Обожди, милок, сейчас мы с тобой еще не так пошутим!
– Нет, князь, не шутки я шутить приехал, а служить тебе верой и правдой против врагов наших общих на их погибель и наше спасение! – серьезно и даже торжественно произнес пришелец.
– Степа‑а‑ан? – прошептал князь, и в его голосе прозвучали столь редкие для Семена человеческие нотки, отдаленно напоминающие растроганность. – Неужели это ты?
– Да, князь, – я! – Степан Полуехтов‑Ярый припал к ногам Семена и поцеловал его руку.
– Ну, дружище, тебя не узнать! – воскликнул Пахом.
– Кто ж это тебя так? – сочувственно спросил Осташ.
– Жизнь и старые приятели! – Ответил, поднимаясь с колен, Степан – Ну что, князь, принимаешь на службу?
– Верных и преданных слуг всегда ценил – добро пожаловать в Белую! – князь повернулся к Осташу, – прикажи выделить Степану южную угловую комнату и пусть отдохнет с дороги, а потом уж поговорим.
– Спасибо князь, – поговорим, – тем более, что у меня было время чтобы во всех деталях обдумать план с которым я к тебе приехал и который вернет тебе отнятые врагами славу, деньги и почести!
– Неужто? – обрадовался Семен. – Ну, дай‑то Бог, дай Бог, приглашаю тебя на ужин, а пока отдыхай!
Осташ и Пахом провожали Степана, обнимая за плечи, но в дверях он вдруг остановился и вернулся.
– Позволь спросить, князь.
– Ну?
– Ты сказал, что я второй на этой неделе, кто задает тебе вопросы. А кто был первый?
– Да приезжал тут один.… От маршалка дворного Ивана Ходкевича. – Все расспрашивал про братцев моих окаянных.… Да только нечего мне было ему рассказать.… Ну, то есть, ничего нового, а старое он уже и так знал – мы же еще при тебе письмо маршалку писали про то, как они короля на охоте задумали погубить, Осташ еще в Вильно отвозил, а ты как раз на Угру поехал…
– Да‑да помню. А как звали этого, что приезжал?
– Как звали? Да чудно как‑то длинно.… Не помню уже, а что?
– Да нет, так, неважно, – сказал Степан и вышел следом за старыми друзьями.
Князь Семен Бельский удовлетворенно потер руки, – наконец появился кто‑то у кого есть какой‑то план, а то засиделись тут все уже – пора что‑то делать! Надо бороться за свое, ох, надо!
И вдруг, ни с того, ни с сего, он вспомнил.
Ну конечно, как можно было забыть!
Андрей.
Князь Андрей.
Князь Андрей Святополк‑Мирский.
А в это время князь Андрей Святополк‑Мирский заканчивал свой доклад маршалку дворному.
– … так что если даже их злейший враг, князь Семен Бельский ничего нового рассказать не смог, а он, я уверен, следит за каждым их шагом, то, возможно, они, и в самом деле, ничего дурного не затевают.
Иван Ходкевич, высокий, седой и стройный с длинными усами по польской моде, задумчиво ходил по кабинету своего загородного дворца в столице Великого Литовского княжества древнем городе Вильно.
Странная история о якобы имевшем место заговоре в пользу Москвы богатейших магнатов литовского княжества православных князей и двоюродных братьев – Федора Бельского, Ивана Ольшанского и Михаила Олельковича наделала много шума из‑за доноса на них князя Семена Бельского, но потом Федор и его братья делом доказали свою непричастность к каким‑либо заговорам, – они построили на своих восточных землях укрепления против Москвы и обязались предоставить в распоряжение короля на случай войны с московским княжеством 10‑тысячное войско, так что дело, как будто, прояснилось, но Ходкевич все равно был неспокоен. Его жена Агнешка – родная сестра князя Федора, и он опасался, что злые языки немедленно донесут королю, который вот‑вот вернется в Литву, что маршалок дворный из‑за родственных связей укрыл заговорщиков, которые покушались на целостность княжества и саму жизнь государя. С другой стороны, кроме неподтвержденного доноса известного своей склочностью и дурным нравом Семена Бельского, никаких доказательств заговора пока не было.
– Ладно, – сказал Ходкевич, – я прикажу кому‑нибудь проследить за их передвижениями и встречами, а тебя, князь, ждет новое и очень важное задание.
Князь Андрей молча поклонился.
– Король, который со дня на день прибудет к нам, просил меня предоставить ему достоверные сведения о новгородских делах. Новгородцы обратились к его величеству с письменной просьбой поддержать их в борьбе с московскими захватчиками. Письмо подписано митрополитом Феофилом и рядом знатных горожан. Они утверждают, что готовы вернуть себе былую свободу путем вооруженного восстания против московского владычества и просят поддержки. Король, не желает войны с Москвой, и не очень верит в серьезность новоявленных бунтовщиков. Поэтому он просит меня предоставить ему точную информацию о том, что в действительности там происходит. Эту информацию я жду от тебя. Завтра же ты отправишься в Новгород. Как раз недавно некий купец из Рославля по имени Елизар Бык попросил предоставить ему охрану на время торговой поездки в Новгород и обратно. Я пообещал ему двадцать копейщиков и офицера. Вот тебе документы на имя литовского дворянина Повиласа Шайны, сотника королевского полка копейщиков, который официально сопровождает торговый караван купца Быка. Пока купец будет торговать, ты ознакомишься с положением дел в городе – в этой грамоте имена и адреса наших сторонников, с которыми ты должен встретится – запомни их и сожги грамоту перед тем, как отправишься в дорогу. По плану купца вы должны вернуться через две‑три недели, но если возникнет срочная необходимость, оставь охрану каравана на десятского и немедля скачи обратно.
– Будет исполнено, пан маршалок, – Андрей поклонился, взял протянутые Ходкевичем грамоты и верительные документы, аккуратно спрятав их в сумку на поясе.
– У тебя нет никаких вопросов, князь?
– Нет, пан маршалок, мне все ясно.
– Тогда успеха и до встречи!
Андрей вышел из загородного дворца маршалка, расположенного в живописной местности на Жверинасе, за рекой Вильняле, попрощался с офицером охраны, тщательно запершим за ним высокие ворота дворца и, сев на коня неторопливо направился в сторону города.
Этот последний солнечный день в том году, таким был пригожим и теплым, будто вовсе не начало ноября стояло на дворе, а весна ранняя, да только никак не обмануться – все вокруг золотое и желтое, падают с деревьев осенние листья, а в огромном монастырском парке, сквозь который проезжает каждый раз князь Андрей, направляясь к Ходкевичу и покидая его дворец, всегда слышен звонкий девичий смех, и мелькают за высокой оградой серые накидки молоденьких монашенок, должно быть, учениц монастырского пансиона для благородных девиц, у них ежедневная утренняя прогулка, и они резвятся на воздухе, визжа и бегая друг за дружкой, а одна, совсем еще девчушка, прижалась личиком к прутьям накрепко запертой калитки и смотрит, смотрит на него, как он, молодой и красивый проезжает неторопливо на коне и сворачивает за угол, а, свернув, морщит лоб, – ну кого же напоминает ему эта маленькая монашка, – нет, нет, этого не может быть – это никак не может быть она, ну откуда же ей тут взяться, да нет, конечно, просто почудилось, просто старое незабываемое воспоминание, но не надо об этом думать, не надо, не надо, не надо – это все бесплодные и странные фантазии…
– Панна Русиновская‑Сурожская! Панна Барбара! – Зовет воспитательница противным металлическим голосом, и десятилетняя Варежка, с трудом оторвавшись от калитки, становиться вместе с другими девочками в ряд, и они идут в монастырскую каплицу, очень маленькую, но необыкновенно красивую, стоящую прямо здесь в саду, и начинают утреннюю молитву. Варежка не знает, о чем молятся другие девушки, но она молиться всегда об одном и том же.
– Матерь Божья, Пресвятая Дева, помоги и помилуй, сделай так, чтобы я поскорее выросла, и чтобы князь Андрей, который уже третий раз, проезжая мимо, не узнает меня, не забыл совсем бедную Варежку, которая так его любит и прошу тебя, умоляю, ну пусть он, хотя бы несколько лет еще не женился, а потом, когда я всему здесь выучусь и стану такой же умной и образованной, как он, я сама ему о себе напомню, и тогда, пожалуйста, сделай так, чтоб он полюбил меня, но только по‑настоящему, как взрослую девушку! А еще, Матерь Пресвятая Богородица, спаси и сохрани батюшку моего Антипа, по которому я так здесь скучаю, и пусть в том темном лесу, где он сейчас находится, станет светлей, теплей и уютней от моей горячей к нему любви и преданности…
Глава четвертая
БОГЕМСКИЙ ПРИНЦ, ЛИТОВСКИЙ РЫЦАРЬ И ПРИДАНОЕ КНЯЖНЫ АННЫ
Антип Русинов, вопреки представлению своей юной дочери находился сейчас вовсе не в темном лесу, а на ярко освещенной солнечной поляне, и было ему достаточно тепло и уютно, если не считать, конечно, того, как больно ныла в сердце, словно незажившая рана, глубокая грусть от разлуки с любимой Варежкой.
Однако, следовало заниматься делом, и Макс фон Карлофф, принц богемский, ставший его правой рукой в разбойничьем лагере, как раз докладывал о неожиданном богатстве, которое просто само шло в руки.
– … и еще тогда, в Вильно, куда, помнишь, я ездил три недели назад, чтобы отвезти в монастырь очередную плату за обучение Варежки, весь город только и говорил о том, как повезло этой сиротке княжне Кобринской – такая красивая девушка, одна мать старуха осталась – отца уж давно в живых нет, и очень, мол, была бедная, а вот сейчас вдруг умер ее двоюродный дядя в Троках и завещал ей в приданное драгоценностей чуть ли не на миллион! Так вот, представь себе, Антип, что сегодня – прямо сейчас карета с княжной Анной Кобринской и ее матушкой, под охраной всего лишь двух вооруженных дубинками мужиков перевозит это сокровище – все ее приданное – из Трок в Кобрин, и находятся они в эту минуту в получасе езды отсюда. Ну, скажи на милость, Антип, зачем красивой девушке такое богатство?! Ведь ее тут же обманут! Какой‑нибудь негодяй женится на ней без любви, ради одних денег, она будет страдать и выйдет, что это проклятое богатство принесло ей одну лишь беду! Разве тебе не жаль несчастную девушку? Я, например, думаю, что мы должны уберечь ее от грядущих несчастий, а заодно и от проклятого золота, которое их всегда приносит.
– Что я слышу? – притворно изумился Антип. – Ты, человек, в чьих жилах течет кровь великих императоров, хочешь отнять у несчастной девушки ее приданое?
– Не все! – горячо заверил Макс! – Боже упаси! Только часть! Точнее – две части. Из трех. Одной трети ей будет вполне достаточно.
– Гм, гм, обычно я не одобряю таких дел, но учитывая наше скверное финансовое состояние.… И когда, говоришь, они будут здесь?
– Через полчаса они проедут по дороге вдоль опушки нашего леса в сторону замка Горваль.
– Ну что ж, давай так: Первое – возьми трех людей, но без оружия, слышишь?
– Да конечно, Антип! Мы этих мужичков и без оружия скрутим…
– И второе, – продолжил Антип – Я не желаю походить на Ивана Васильевича московского, который ограбил Новгород в двух частях, оставив ему только третью! Нет, принц, мы не такие наглые разбойники! Половину! Ровно половину возьмешь, а половину оставишь девушке! Да не забудь подчеркнуть княгине и ее дочери, как благородно мы поступаем, по сравнению с некоторыми князьями!
– Как, однако, благородно поступил князь Полубенский! – Воскликнула престарелая княгиня Юлиана Кобринская. – И я знаю, почему он это сделал… – она многозначительно улыбнулась своей дочери.
– Почему же, матушка? – юная и прелестная княжна Анна готова была говорить о чем угодно, только бы скрасить как‑нибудь эту ужасную дорогу по лесным ухабам.
– Видишь ли, моя дорогая, когда‑то очень давно, когда мы были совсем молоды, случилось так, что я и князь.… Впрочем, я не должна была этого говорить.… Ах, прости меня, милый, усопший друг, что я коснулась нашей тайны, – обратилась она к небу, вытирая платочком глаза, – но твое великодушие, как и много лет назад снова сразило меня…
Глаза княжны Анны округлились.
– Уж не хотите ли вы сказать, матушка, что покойный князь был в юности вашим возлюбленным?
– Господи, Боже мой! – Ужаснулась старая княгиня. – Страшно подумать, насколько безнравственна нынешняя молодежь! Анна, как только тебе могло прийти в голову такое чудовищное предположение! Я вышла замуж за твоего отца чистой и непорочной, как ангел, а с князем… с князем… у нас тогда, разумеется, ничего не было да и быть не могло. Вот когда мы встретились спустя несколько лет после моего замужества.… Надо сказать, что твой покойный отец, пусть земля ему станет пухом – она привычно перекрестилась, – очень редко бывал дома – то война, то охота, – ну ты же знаешь эти вечные мужские забавы, – так вот однажды, когда его в очередной раз не было… Господи, что я болтаю – это совершенно неинтересно!
– Напротив, матушка, как раз это – самое интересное! Расскажите, прошу вас!
– Нет, нет, детка, быть может, когда‑нибудь позже, когда ты сама выйдешь замуж, и надеюсь, что теперь уж, это произойдет очень скоро – с таким‑то приданым!
– Кстати, матушка, я все время хочу вас спросить, не полагаете ли вы опасным путешествовать с драгоценностями в простой карете с кучером и двумя дворовыми безоружными мужиками!
– Моя дорогая, бедность приучила меня быть экономной. Кроме того, если бы мы наняли охрану, всем сразу стало бы ясно, что мы перевозим что‑то ценное, и тогда‑то уж точно на нас бы напали, всю охрану перебили, камни отняли, а что сделали бы с нами – страшно подумать!
– Но, матушка, о том, что мы получили наследство, знают все Троки и половина Вильно! Любой бродяга может перейти нам дорогу прямо возле того леса, что виднеется впереди!
– Милая! Ну, неужели ты думаешь, что твоя старая мать такая полная дура! Ты помнишь, когда мы выезжали из Гольшан, я оставила тебя на несколько минут, чтобы переговорить с рыцарем в латах, который выехал из Гольшанского замка и следовал за нами по дороге?
– Такой худой, смешной скелет, весь в каких‑то старомодных железках? Я видела такие у дедушки на чердаке! – расхохоталась княжна Анна.
– Такой худой, длинный, весь в каких‑то старомодных железках? Я видела такие у дедушки на чердаке! – расхохоталась княжна Анна.
– Ты совершенно напрасно смеешься, моя милая, – сухо сказала княгиня. – Это один из самых сильных и храбрых рыцарей Великого Литовского княжества, знатный вельможа, и даже мой троюродный племянник знаменитый князь Иван Ольшанский.
Князь Иван Ольшанский направлялся в замок Горваль навестить своего любимого двоюродного брата Федора Бельского, как всегда в полном боевом наряде, в сопровождении неизменного оруженосца Вани, вещего старца Ионы и еще десятка вооруженных воинов, которых он стал брать с собой с тех пор, как несколько месяцев назад вот в таком же мирном переезде ему пришлось противостоять целому отряду неизвестно откуда взявшихся вооруженных людей, которые его захватили. Правда, это оказались свои – люди братца Федора, к тому же они хотели только успокоить разбушевавшегося Ивана и уберечь его от неприятностей, но все равно это было поражение, а поражений князь Иван очень не любил и потому дал себе слово, что больше такого не допустит. Выезжая из родных Гольшан, он вдруг встретил троюродную тетку, вздорную и глупую старуху, у которой было только одно достоинство – очаровательная дочь, с ней‑то она как раз и возвращалась в свое захудалое Кобринское княжество. Княгиня Кобринская, жеманясь и кокетничая, выспросила у Ивана, куда он едет и, узнав, что до самого замка Горваль, попросила держаться недалеко от ее кареты, на случай нападения каких‑нибудь лесных татей. Можно подумать, будто у нее есть нечто, кому‑то нужное, что можно похитить, но, словно угадывая эти мысли, княгиня Юлиана многозначительно намекнула, что перевозит некие ценности. Князь Иван светским человеком не являлся, в Вильно ездил редко и, не имея ни малейшего понятия о каком‑то там наследстве, решил, что княгиня имеет в виду женскую честь, а, будучи по натуре человеком добрым и безотказным, он тотчас галантно заверил старую тетку, что она может целиком положится на него, и вот теперь, проклиная все на свете, князь тащился на расстоянии выстрела из лука от не менее старой, чем ее хозяйка кареты, которая едва ползла, с трудом преодолевая кочки и огромные коряги от древесных корней, потому что справа от дороги тянулся густой лес.
Князь мирно дремал в седле, когда его дернул за стремя оруженосец Ваня и звонко крикнул:
– Гляди, князь, никак на карету напали!
Князь мгновенно встряхнулся и, глянув из‑под руки вдаль, увидел странную картину.
Карета княгини стояла, сильно наклонившись вперед, словно пьющая из лужи курица, трое рослых молодцев вязали двух растерянных мужиков и кучера, а молодой человек с длинными черными волосами и в белоснежной кружевной рубахе весело смеялся, уклоняясь от ударов веером, которые яростно наносила ему старая княгиня, не желавшая выходить из кареты, откуда ее все пытался вытащить молодой человек.
Князя Ивана очень удивила малочисленность нападавших, а также то, что они были без оружия – по крайней мере, так казалось издалека – но, зная о всевозможных хитростях, можно было предположить, что основная часть разбойников причем, даже, вполне возможно, вооруженных, находилась в лесной засаде рядом, а потому пренебрегать опасностью было бы неразумно, и князь Иван, привычным усилием немедленно подавил мгновенно вспыхнувший в его душе дикий страх, и принял решение дать лесным негодяям самый решительный отпор.
– К оружию! – Скомандовал он своим воинам – К бою готовсь! – и привычно подняв руку, негромко сказал Ване – Мое копье!
Ваня подал князю старинное тяжелое рыцарское копье и, взяв его наперевес, чуть вверх острием, князь Иван громко, как на поле боя, крикнул:
– Вперед! За мной!
Услышав глухой и грозный рокот копыт, Макс обернулся и застыл, пораженный увиденным.
Словно сквозь пыль времен прямо из прошлого столетия мчался на него отряд до зубов вооруженной конницы во главе с рыцарем в ослепительно блестящих на солнце доспехах с опущенным забралом и копьем наперевес.
– Я сплю, что ли? – ущипнул себя Макс. – Господи, да что же это такое? Неужели крестоносцы? Ребята, бросай все и в лес – живо, пока целы! Пропади оно пропадом, это приданное! Бегом!
И Макс фон Карлофф, называющий себя принцем Богемским и внебрачным сыном великого короля Карла, позорно бежал с поля боя, быстро скрывшись со своими тремя людьми в глухих зарослях леса.
Когда князь Иван на всем скаку остановил коня у кареты, нападающих давно и след простыл, преследовать их в лесу не было никакой возможности, и, стало быть, ожидаемого боя не предвидится. Князь снял шлем, спешился и первое, что он услышал, был заливистый как колокольчик девичий хохот.
– Браво, князь, браво, браво, браво! – хлопая в ладоши, и подпрыгивая, как девочка, говорила княжна Анна, выпорхнувшая из кареты навстречу спасителю, как только опасность миновала. Потом она посерьезнела и растроганно произнесла:
– Нет, правда, князь, ты был великолепен! Я и матушка сердечно благодарим тебя за наше спасение. – Она кокетливо протянула ему руку для поцелуя. – Скажи, чем я могу отблагодарить тебя?
Князь Иван смущенно, опустился на одно колено и осторожно поцеловал маленькую нежную ручку.
– Если бы я давно уже не был женат на другой Анне, я просил бы тебя стать дамой моего сердца, княжна – Но раз это невозможно, прошу лишь об одной маленькой услуге. Вспомни об этом дне, когда меня не станет, и принеси на мою могилу букетик полевых цветов. Мне будет легче умирать с мыслью, что я совершил хоть один добрый поступок в своей жизни и обо мне кто‑то помнит – я, ведь, на самом деле, очень одинок в этом мире, – с внезапной и удивительной для него самого открытостью признался вдруг князь Ольшанский.
– Какая странная фантазия, – на секунду помрачнела княжна Анна, но тут же снова рассмеялась – Желаю тебе долгой жизни, князь, но если случится так, что ты умрешь, а я еще буду жива – клянусь, что выполню твою просьбу.
– Да, князь, дорогой, не будем говорить о печальном, – подхватила выбравшаяся из кареты старая княгиня, – Благодарю тебя за помощь и.… Господи, ты только посмотри, что эти негодяи сделали с моей повозкой!
Для того, чтобы остановить карету, разбойники заранее выкопали поперек дороги довольно глубокую канаву, засыпав ее легкими желтыми листьями, так что она стала совершенно не видна, а, провалившись в нее, передняя ось кареты сломалась, колеса разъехались, и теперь старая колымага стала вовсе непригодной для путешествия.
– Пресвятая Богородица! – запричитала княгиня. – Что же мы теперь будем делать?!
