Текст книги "Заговор князей"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Никола внимательно огляделся по сторонам и прислушался – Медведев учил его, заметив что‑то подозрительное в одном месте, немедленно посмотреть по сторонам – быть может, это только отвлекающий маневр, а настоящая опасность подкрадывается совсем не оттуда. Все вокруг было спокойно.
Через каких‑то десять минут из дубняка напротив ворот вынырнул Ивашко. Он подъехал почти бесшумно, потому что копыта его лошади были обмотаны тряпками и, приподнявшись на стременах, условными знаками жестов сообщил, что по медынской дороге сюда приближаются трое хорошо вооруженных всадников. Убедившись, что Никола понял его, он снова повернул коня и исчез в лесу, чтобы продолжать наблюдение за неизвестными.
Никола трижды дернул веревку и через минуту из караульной избушки вышел, поеживаясь сонный Клим Неверов, и задрав голову, кивал ею, пока Никола жестами пересказывал ему сообщение Ивашки, потом вернулся в избушку и через несколько минут появился со своим сыном, Ивашкиным близнецом, Гаврилкой, следопытом Яковым, да двумя юношами – новенькими, из тех семей, что пришли во время отсутствия Медведева – Кузьмой Ефремовым и Юрием Копной.
Оседлав коней, они разделились – Яков и Кузьма, стараясь не шуметь, поехали через дубняк кружной дорогой, чтобы оказаться в тылу у подъезжающих, – опытный мастер‑следопыт Яков при случае охотно учил молодежь правилам боевого поведения лесу; Клим же с сыном, не скрываясь, поехали прямо по дороге навстречу пришельцам, а Юрий, плотно затворив ворота, поднялся на вышку к Николе – в случае серьезной опасности он разбудит хозяина и поднимет тревогу, чтобы Никола ни на секунду не покидал своего наблюдательного поста.
Незнакомцы находились еще за целую версту от селения и ни о чем не подозревали, но были уже выслежены, окружены и обречены на верную гибель в случае проявления враждебных намерений – так была устроена охранная служба в Медведевке.
Ивашко, едущий за пришельцами по пятам, встретил Якова и Кузьму, и теперь все трое направились следом за ними на некотором расстоянии по одним им известным тропам, проложенным в лесу параллельно дороге.
Путешественники были хорошо одеты и вооружены, ехали не таясь и, по‑видимому, не имели дурных намерений. Старший выглядел лет на пятьдесят двум остальным, казалось, не было еще тридцати. Увидев впереди Клима с Ивашкой, неторопливо едущих навстречу, (причем Ивашко держал в руке факел для того, чтобы Николе с вышки точно было видно их положение, потому что ночью свет факела даже сквозь деревья виден очень далеко), незнакомцы замедлили шаг и переглянулись. Старший, увидев, что молодые непроизвольно потянулись к саблям, сказал негромко:
– Спокойно.
Подъехав ближе, Клим остановил коня и с легким поклоном вежливо обратился к нему:
– Бог в помощь, господа странники. Кто вы и куда путь держите?
– Скажи сначала, кто ты сам и почему спрашиваешь, – вежливо, но твердо произнес старший.
– Я – слуга дворянина московского Василия Медведева, хозяина этого имения, а спрашиваю, потому что земля наша порубежная и по жалованной грамоте государя московского Ивана Васильевича – заповедная: без воли великого князя или хозяина нашего, вступаться в нее никому нет права.
– Я же говорил, что мы не по той дороге поехали, – сказал старший своим спутникам и дружелюбно обратился к Неверову. – Прости, коль нарушили ваши права, но вышло это по нечаянности. Где‑то в этих краях держит землю, пожалованную удельным князем Борисом Васильевичем Волоцким, дворянин его Федор Лукич Картымазов. Мы ехали к нему по делам князя да, видно, заблудились.
Клим снял шапку и поклонился.
– Федор Лукич – друг и свойственник нашего хозяина. Его гости – наши гости. Позвольте проводить вас до имения Картымазовки, дабы не плутали вы по темным лесам.
– Отлично! – улыбнулся старший, – Мы тебе за это поклонимся, потому что утомились сильно, да вот уже полночи дороги никак не найдем.
Услышав этот разговор и поняв, что встреча, по‑видимому, не предвещает стычки, Ивашко вернулся на перекресток нести свою службу дальше, а Яков с Кузьмой поехали незаметно следом – мало ли что, люди разного коварства бывают, а береженного и Бог бережет, к тому же, раз уж встали заполночь, пусть поучится молодой Кузьма, как бесшумно следовать за людьми через лес, так, чтоб они этого даже не заподозрили.
Так они все спокойно проследовали до дома Федора Лукича. В Картымазовке не было такой охраны, как у Медведева, правда, в самом хозяйском дворе выпускали на ночь сторожевых собак. Они подняли лай, как только почуяли незнакомцев, из ворот вышел заспанный человек, узнал в чем дело, попросил гостей подождать, а сам отправился запирать собак да будить хозяина.
Когда люди Медведева вернулись домой, Никола слезал с вышки, уступая место сменявшему его Алеше.
– Ну что? – спросил он у Клима.
– А! – Махнул тот рукой. – Верно, какие‑то сборщики податей к Картымазову от его князя. Только сон перебили…
– Тю‑ю‑ю… – Разочарованно протянул Никола. – Я уж подумал, дело какое выйдет, а оказалось – ничего…
И, глубоко вздохнув, отправился спать.
Но Никола ошибался.
Да разве мог он хоть отдаленно предположить, что это маленькое и совсем незначительное событие повлечет за собой другое, посерьезней, то, в свою очередь третье – и так, быстро нарастая и нарастая, ком страшных и непредсказуемых последствий этих событий огненной лавиной войны и смерти обрушится скоро на тихие берега Угры…
Глава вторая
ДВОРЯНИН КАРТЫМАЗОВ
19 октября 1479 г.
Волок Ламский
Нашему дворянину и вотчиннику
Федору Картымазову.
Посылаем к тебе сына боярского Ивана Артюхова, а с ним младших сыновей боярских Петра Ляпунова и Макара Зайцева, людей боярина нашего князя Оболенского‑Лыко, а что Артюхов тебе приказывать станет, чтоб ты исполнял честно и без хитрости, ибо на то наша воля.
Борис, князь Волоцкий.
Картымазов прочел, поклонился и приготовился слушать.
– Я – Артюхов, – сказал старший, – а это – Петр и Макар. По делу князя нашего Оболенского и по повелению князя Бориса Волоцкого, которому он нынче служит, нам должно в Литву переправится. Перевези нас через Угру да сделай так, чтоб об этом никто не узнал, особенно из людей Великого князя Московского.
Картымазов насторожился.
– Тут такое дело, – успокоительно сказал Артюхов, понизив голос, будто боялся, что услышит кто‑то посторонний, – князь Оболенский шлет письмо своему шурину в Литве, – и, секунду поколебавшись, добавил: – в общем, скажу между нами, он у него денег просит, поскольку попал сейчас в связи с немилостью великого князя в тяжелое положение, а мы те деньги должны взять да привезти.
Заметив, что Картымазова это все еще не убедило, он добавил:
– Государь очень сердит на нашего князя за то, что отошел он на службу к его брату Борису Волоцкому и Оболенский боится навлечь на себя еще большую беду, если государь узнает, что он пересылается с Литвой. К слову, мы тут нечаянно попали на земли твоего соседа, что служит Москве, и сказали его людям, что едем к тебе за податями, так ты бы так и повторял, если кто спросит…
– Я велю подать ужин и приготовить постели – сказал Картымазов, – будьте как дома!
– Нет‑нет! Спасибо! – отказался Артюхов. Мы не голодны, но торопимся. Потому лучше, пока еще темно, речку переплыть, чтоб лишние глаза не видали. Есть у тебя на той стороне надежные соседи?
Картымазов улыбнулся.
– Зять мой напротив землю держит. Правда, он давеча с этой землей к Москве отошел, но, думаю, мне не откажет. Я сам провожу вас до рубежа, а его люди по моему слову пропустят.
Ночь уже близилась к рассвету, когда, переправившись через Угру и тихо обойдя стороной Бартеневку, чтоб никого там не разбудить, они приблизились к заставе на границе земель Филиппа. Пятеро его людей, охраняющие заставу, грелись у костра и еще издали, заметив приближение отряда, схватились за оружие, но, узнав Картымазова, успокоились и стали кланяться.
Матвейка, крепкий двадцатилетний парень, которого Картымазов знал с детства, вышел навстречу:
– Здравствуй, батюшка Федор Лукич! Стряслось что?
– Нет, Матвейка, все в порядке. Вырос ты, однако! А помнишь, как мы с тобой да Анницей кораблики в ручье пускали?
– А как же, Федор Лукич, вы мне еще в ту весну зайчонка малого подарили – все помню!
– Ну, молодец! Слушай, у меня тут дело небольшое есть. Ты сегодня старший?
– Я.
– Вот и славно. Эти люди – мои друзья. У них срочное дело в Литве – ты уж их пропусти.
Матвейка замялся.
– А Филипп Алексеевич знает?
– Я ему утром сообщу. Не хотел будить среди ночи – у него ведь еще медовый месяц…
Картымазов улыбался, но, чувствовал себя неловко, потому что так сейчас сказал, а сделал это, чтобы смягчить стоящего на страже Матвейку, и оттого, что ему пришлось заискивать перед холопами своего зятя, он стал сердиться.
– Давай, любезный, пошевеливайся – люди торопятся.
Но Матвейка не тронулся с места, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты уж прости меня, дурака, да не изволь гневаться, Федор Лукич, но не могу я без воли Филиппа Алексеевича… Они строго‑настрого велели без их ведома – ни одного человека.… Ни туда, ни оттуда…
Картымазов с трудом подавил раздражение.
– Ну ладно, коль тебе так надо, поезжай к Филиппу да разбуди его. Передай, что я этих людей знаю, и возвращайся мигом!
Матвейка сказал что‑то своим людям, вскочил на коня и помчался в Бартеневку. Картымазов подъехал к Артюхову, который остался чуть поодаль.
– Сейчас привезут разрешение моего зятя – сказал он.
– А если он станет возражать? – Спросил Артюхов.
– Не думаю.
– Осталось четверо, – продолжал Артюхов, – отвлеки их, а мы проскочим.
– Это не годится, – возразил Картымазов. – Дальше может быть еще одна застава. Там вас встретят стрелами и саблями. Уладим дело миром. Филипп мне не откажет.
– Ты уверен?
– Ручаюсь, – твердо ответил Картымазов.
Посланцы спешились и подошли к костру, протягивая к огню озябшие руки, Федор Лукич стал расспрашивать людей Филиппа о всяких житейских мелочах, те отвечали односложно и скованно, стесняясь, очевидно, чужих людей, разговор не клеился, и неизвестно почему, Картымазова вдруг охватило щемящее предчувствие какой‑то беды.
Наконец, на дороге послышался топот копыт, и все повернулись в ту сторону. Картымазов отошел от огня, чтоб глаза снова привыкли к темноте, Артюхов и его люди направились к лошадям.
Матвейка вернулся не один. С ним был Филипп. Он, как всегда, ловко спрыгнул на ходу, легко, перебросив левую ногу через шею коня, и привыкший к этому конь, сбавляя бег, описал круг и вернулся к хозяину.
– Здравствуй, дорогой батюшка! Почему же ты не разбудил меня? – зять ласково обнял тестя.
– Не хотел тебя тревожить, сынок, – в молодости так крепко спится по утрам! Больше так уже никогда не будет. Да и дело пустяковое. Мой князь впервые за восемь лет вдруг вспомнил обо мне. Сильные мира сего вспоминают о нас лишь, когда им что‑нибудь нужно.
– Что же нужно князю Борису?
– Вон там стоят люди его боярина, князя Оболенского‑Лыко. Они торопятся в Литву – князь посылает их с письмом к своему шурину.
– Гм.… А почему ночью и так срочно?
Картымазов пожал плечами.
– Ты же знаешь – я не любопытен. Князь приказывает – я исполняю.
– Гм… гм.… А почему ты не отвез их к Левашу?
Картымазов слегка смутился.
– Видишь ли, я решил.…А что это ты меня так расспрашиваешь? Уж не имеешь ли что‑нибудь против?
– Нет‑нет, батюшка, Боже упаси! Сейчас все уладим. У них, конечно, есть разрешение великого князя?
– У них есть разрешение своего князя, – Картымазов протянул письмо Бориса Волоцкого – на шнурках свисала княжеская печать Бориса.
– Огня! – приказал Филипп и при свете факела тут же поднесенного Матвейкой, внимательно прочел грамоту и вернул ее Картымазову.
– Что‑то мне тут не нравится, батюшка.… Клянусь тарпаном, все это странно…
Картымазов краем глаза заметил, что Артюхов, Ляпунов и Зайцев уже сидят верхом и о чем‑то негромко переговариваются, тревожно поглядывая в их сторону, а люди Филиппа отошли от костра и будто невзначай расположились так, что перекрыли дорогу.
– Ничего странного, Филипп, – удельные князья испокон веков имели право посылать своих послов и гонцов за рубеж, не спрашивая на то воли старшего брата. У них там свои договоры и не стоит нам в их дела вмешиваться – поверь моему житейскому опыту…
– Верю. Но ты заметил, что князь Волоцкий ни единым словом не упоминает о том, что эти люди едут за рубеж? Он лишь предлагает тебе выполнять их устные наказы, не говоря, чего они будут касаться.
– Мне этого достаточно. Я обязан повиноваться воле своего князя.
– Э, Федор Лукич, так нечестно! Тогда я обязан подчиняться воле своего! А мой князь – Иван Васильевич – не велит никого пропускать без его грамоты!
Картымазов увидел, что Артюхов и его люди подъехали ближе и теперь могли услышать их разговор, и потому…, а впрочем, не только потому, а еще и оттого, что с трудом сдерживал охвативший его гнев, сказал тихо сквозь зубы:
– Филипп, я поручился этим людям, что переправлю их. Если б я знал, что ты неизвестно отчего заупрямишься, как баран, я бы отвез их к Левашу и дело с концом!
Филипп побагровел.
– Я, Федор Лукич, не баран, а ваш зять! И прошу понять меня – у этих людей нет охранной грамоты великого князя и они даже не послы князя удельного! Они всего лишь люди его служилого боярина и хотят тайно перейти рубеж! Зачем? От кого и к кому они едут? Чтоб мне с коня упасть, если здесь не пахнет изменой или заговором! А раз я крест целовал на верность великому князю, то должен не только остановить этих людей – я обязан задержать их и обыскать!
И в этот миг боярский сын Иван Артюхов принял роковое в своих последствиях решение.
Никто никогда не узнал, услышал ли он последние слова Филиппа, или просто счел, что наступил удобный момент, да только он внезапно резко скомандовал «Вперед!» и трое всадников сорвались с места.
Люди Филиппа, перекрывшие дорогу, попытались остановить их, но лошадь Артюхова, сбив двоих с ног, прорвалась, а следом проскочил Макар Зайцев.
– Назад! – отчаянно закричал Картымазов. – Назад!
На лошади Ляпунова, ухватившись за узду, повис Матвейка, и она закружилась, пытаясь вырваться. Ляпунов выхватил саблю.
– Остановись! – крикнул Картымазов.
– Матвей! – крикнул Филипп.
Всадник нанес удар, Матвейка с разрубленным плечом упал, лошадь поднялась на дыбы, и в ту же секунду в шею и спину Ляпунова глубоко вонзились две стрелы – оставшиеся люди Филиппа успели схватить оружие.
– М‑м‑м… – с досадой простонал Картымазов. – Зачем он это сделал…
Филипп бросился к раненному Матвейке, впереди, на дороге послышались крики и звон оружия, – там, разумеется, была еще одна застава и через несколько минут обезоруженных Артюхова и Зайцева привели к костру, крепко держа за руки.
– Изменник! – крикнул Артюхов, увидев Картымазова. – Ты предал своего князя, Иуда!
Картымазов побледнел от гнева.
– Безумец! – Ответил он. – Зачем ты поскакал? Я бы все уладил.
Подошел Филипп.
– Тот убит на месте, – сказал он и с упреком добавил, – а Матвейка, если выживет, без руки останется.
Федор Лукич вспомнил кораблик и зайчонка. Ему стало горько.
– Картымазов! – позвал Артюхов. – Подойди, мне надобно с тобой поговорить.
– Позволишь? – мрачно спросил Картымазов у Филиппа.
– Хорошо, – согласился Филипп, – но потом я допрошу их.
Он кивнул и двое людей, державших Артюхова за руки отступили на несколько шагов.
Картымазов подошел, и в этот миг Артюхов быстро вынул из‑за пазухи какие‑то бумаги, прыгнул в сторону костра и швырнул их в огонь.
Филипп вскрикнул и, оттолкнув Картымазова, бросился к костру. Артюхов преградил ему дорогу и, выхватив из‑за голенища нож, замахнулся.
Но Артюхову перевалило за пятьдесят, а Филипп был молод и невероятно силен. Одной рукой он отразил удар, отчего выбитый нож взметнулся до самой верхушки сосны, сверкая лезвием в первых лучах всходившего где‑то за лесом солнца, а правой почти непроизвольно ударил сам. Артюхов, отброшенный на пять шагов, шлепнулся спиной и головой о толстый ствол старой березы и сполз по нему, оставляя на белой коре широкую красную полосу.
– Ах, черт, – виновато пробормотал Филипп, – кажется, я снова не рассчитал…
Тем временем несколько человек быстро разбросали костер. Им удалось обнаружить почерневшие обрывки какого‑то документа.
Картымазов подошел к Филиппу и сказал:
– Двое людей убито и один тяжело ранен. Если б ты не заупрямился…
– Вот как?! – вспылил Филипп. – Да я сразу понял, что дело нечисто и не ошибся! И признайся, как на духу, разве ты сам не видел этого? Я уверен, что в глубине души ты подозревал, что здесь что‑то кроется! А коли так, зачем хотел, чтоб я пропустил их – ты ведь нарочно ко мне поехал, а не к Левашу, потому что Леваш тоже не всех в литовскую землю пускает! Не ждал я никогда от тебя такого, батюшка, не ждал!
– Ну, еще не хватало, чтобы и ты меня изменником обозвал! Ну, давай, чего ждешь! – Возмутился Картымазов. – Ты еще мальчишка и ничего не понимаешь в политике! Знаешь, что бывает с малыми людьми, которые суют нос в их большие дела? Ты еще не раз попомнишь то, что сегодня случилось! А теперь вели немедля отпустить со мной оставшегося в живых, а убитых прикажи перевезти в Картымазовку. Они будут похоронены там, потому что я виноват в их смерти – понадеялся на тебя…
– Мертвых отдам, живого оставлю! – Упрямо сказал Филипп, глядя в сторону.
Картымазов взял его за подбородок и, повернув лицо к себе, посмотрел прямо в глаза.
– Тогда тебе придется убить меня – сказал он очень просто и спокойно.
Затем подошел к людям, которые держали Зайцева, и повелительно приказал:
– Отпустить!
Те нерешительно посмотрели на Филиппа.
Филипп стиснул зубы и едва заметно кивнул.
Но Картымазов уже сам вырвал из их рук избитого пленника, помог ему сесть в седло, и они поехали в сторону Угры.
Филипп долго смотрел им вслед.
Федор Лукич не попрощался и ни разу не оглянулся.
* * * * *
Женитьба мало повлияла на внешний уклад жизни Василия Медведева. В эти мирные дни, которых раньше было так мало, он по‑прежнему вставал на рассвете и начинал день с прогулки по своим владениям верхом на Малыше, а прогулка эта неизменно заканчивалась купаньем в Угре. Но теперь их стало четверо – два коня и два человека – Анница на своем черном Витязе неизменно сопровождала мужа. Она, правда, не купалась, но даже не потому, что женщине это было бы неприлично, хотя плавала она не хуже Василия, а просто, потому что каждое утро, проснувшись, она выходила обнаженной во двор в специально отведенную загородку, примыкающую к супружеской спальне с одной стороны и баньке с другой, и окатывала себя ушатом ледяной воды – так научил ее отец, который, должно быть, теперь каждый раз улыбался любимой дочери с того света, покоясь всего лишь в нескольких шагах под кудрявой березкой.
Анница гарцевала по берегу, весело перекликаясь с Василием:
– Ну, может, хватит, милый! Тебе‑то, я знаю, ничего не станет, но коня пожалей – простудится!
– Малыш, – на берег! – приказал Медведев, и конь тут же послушался. – Разогрей его, дорогая, я еще немного поплаваю!
Малыш, фыркая, выбрался на берег, и Анница заставила его побегать кругами по прибрежной лужайке рядом с Витязем, а Василий нырнул и не показывался так долго, что даже Анница, поглядывая на реку, забеспокоилась, но тут он вынырнул на середине и поплыл против течения, до крутого поворота, откуда ему стал виден далекий дым Бартеневских изб, и маленькая лодочка плывущая, откуда‑то оттуда, и приблизившаяся уже настолько, что в ней можно было разглядеть двух человек.
– Вот странно, – сказал Василий Аннице, одеваясь на берегу. – Мне показалось, что я разглядел в лодке Филиппа с кем‑то еще. Похоже, они плывут сюда.
– Не может быть, – удивилась Анница. – Зачем бы это ему плыть к нам по реке? Он всегда переправляется на пароме к Лукичу и оттуда верхом – так гораздо быстрее.
– Вот потому‑то я и не поверил своим глазам.
– И правильно сделал! Это должно быть наши люди рыбу ловят.
– Чьи?
– Ах, да – рассмеялась Анница, – я никак не могу привыкнуть к тому, что Бартеневка уже не мой дом…
– Разве Медведевка хуже?
– Лучше – ведь здесь ты!
По пути домой они целовались, склонившись друг к другу в седлах своих все понимающих лошадей, которые шагали равномерно бок о бок, будто в одной упряжке – ну что же, – продолжался медовый месяц и молодые люди все еще не успели натешиться друг другом, и это было теперь для них самым главным, а все остальное как‑то поблекло, отступило и спряталось где‑то далеко – то ли в прошлом, то ли в будущем…
Перед завтраком, как обычно, Медведев выслушивал донесение ночной охраны. Появление людей, едущих в Картымазовку за пошлиной, не вызвало у него подозрений, но когда завтрак подходил к концу, явился Епифаний, который командовал охранной службой днем, и доложил, что на лодке прибыл Филипп Бартенев со своим человеком.
– Я же говорил! – воскликнул Медведев – Зрение меня никогда еще не подводило.
– Значит, случилось что‑то недоброе, – посерьезнела Анница, и по лицу вошедшего в горницу Филиппа сразу стало ясно, что она права.
Филипп молча обнял Василия, поцеловал сестру и устало сел.
– Ну, выкладывай – сказал Медведев.
– Йо‑хо, ребята, похоже, у нас начались неприятности!
И Филипп рассказал о ночных событиях.
Потом он бережно вынул из‑за пазухи тряпочку, развернул на столе и выложил на белую, бывшую свадебной скатерть черные обгоревшие кусочки бумаги.
– Вот, судите сами, – только и сказал он.
Медведев и его супруга осторожно, но очень внимательно разглядывали обрывки. На каждом из них сохранились аккуратно выведенные слова, а манера написания указывала на профессионального писца или дьяка.
«…бе, королю…»
«…ступим против Ив…»
«…и ты бы нам в том помог…»
«…ис, князь Воло…»
– Ну, что скажешь, Вася? – тихо спросил Филипп.
– Леший меня раздери! – сказал Медведев. – Здесь за версту пахнет заговором!
– Во‑во! – Обрадовался Филипп – Я так и сказал Лукичу – слово в слово!
– Ты что, думаешь, он об этом письме знал? – тихо спросила Анница.
– Если не знал, то догадывался – он что – глупее нас? И зачем тогда он отнял у меня Зайцева, которого я хотел допросить?!
– Да, все это странно… – пробормотал Медведев.
– Да что вы такое говорите? – с укором воскликнула Анница, – Василий, опомнись! Филипп, как тебе не стыдно, – Федор Лукич наш второй отец!
– А что я должен думать? – воскликнул Филипп. – Почему он пытался провести этих людей через рубеж без моего ведома? Стало быть, знал, что дело нечестное! – и Филипп хотел по привычке ударить кулаком по столу, но Василий перехватил его руку и с трудом удержал.
– Остановись! Ты нам весь дом развалишь! Давайте поговорим спокойно.
– Нет! – решительно возразила Анница. – Так будет нечестно – будто вы против Федора Лукича что‑то замышляете! Я поеду и приглашу его тоже. Поговорите втроем. Подумайте – вы столько вместе пережили, спасая Настеньку!
– Анница права – сказал Василий.
– Я не против, – согласился Филипп.
Анница вышла, и через несколько минут копыта Витязя застучали под окном.
Филипп и Василий долго молчали.
– В сущности, – произнес, наконец, Медведев, – прямых доказательств измены или заговора тут нет. Ведь может быть так, что, допустим, князь Оболенский‑Лыко советовал своему шурину: «пойти бы, да сказать тебе королю », потом, возможно, просил у него помощи в каких‑нибудь невинных семейных или финансовых делах – «И ты бы нам в том помог …», и сообщал ему о том, что теперь его господин у же не великий князь, а «Борис, князь Воло цкий…»
– А как насчет «…ступим против Ив…» ? – насмешливо спросил Филипп.
– Ну, может, это всего лишь приглашение выступить вместе против какого‑нибудь их родственника Ивана – этих Оболенских вон сколько и тут и в Литве!
Филипп критически поглядел на Медведева.
– Не узнаю я тебя. Должно быть, это женитьба так повлияла. Ну, ты сам рассуди – когда б оно так было, зачем грамоту эту в огонь бросать, да жизни своей не пожалеть, чтоб только никто ее не прочел?
Медведев глубоко вздохнул.
– Да, ты, конечно, прав. Просто у меня в голове не укладывается, что Федор Лукич…
– А куда ему деваться? Картымазовка – его единственная земля и он пожалован ею князем Борисом Волоцким за мужество в Шелонской битве, где он воевал в княжеском войске. Отнимет Борис у него эту землю и куда он пойдет?
– Но ты понимаешь, Филипп, если все, действительно, так, как сейчас выглядит, если родной брат великого князя решился на тайный сговор с королем Казимиром, который Москве совсем не друг, если зреет усобица, а мы узнали об этом нечаянно.… Ты понимаешь, какая опасность нависла над всеми нами, да что там нами! Над всем княжеством!
Филипп понимающе покивал головой.
– Теперь все зависит от Лукича, – сказал он, – Я так хочу, чтоб он развеял наши подозрения, и мы снова оказались бы вместе.… Все по одну сторону…
Анница вернулась через час.
Она была очень расстроена.
– Федор Лукич не приедет. Он сказал, что если у вас есть к нему дело – приезжайте в Картымазовку.
Филипп с Василием переглянулись.
– Что ж, – сказал Медведев, – надо ехать.
И они поехали.
Поднявшись на пригорок, откуда полгода назад Василий впервые увидел разоренную Картымазовку, они заметили всадника, галопом удаляющегося от деревни.
– Это тот, третий, – воскликнул Филипп. – Зайцев! Я узнал его.
Всадник повернул на дорогу, ведущую к Можайску. Это был кратчайший путь на Волок Ламский.
– Знаешь, – сказал Медведев. – пожалуй, не стоит упоминать Лукичу об этих обрывках…
Они продолжили путь и до самого дома Картымазова не обменялись больше ни словом.
Федор Лукич отогнал своих любимых псов, молча кивнул Филиппу и сдержанно поздоровался с Медведевым, чего раньше никогда не бывало, и у Василия сжалось сердце.
Неужто приходит конец нашей дружбе, которая так хорошо началась и обещала быть прочной и долгой.… Нет, нет, ни в коем случае нельзя этого допустить…
Картымазов пригласил их в горницу и сказал:
– Не обижайся, Василий – у меня был гость, и я не мог к тебе приехать.
– Я не обижен.
– Анница говорила, что у вас ко мне дело.
– Я рассказал Василию, о том, что случилось ночью, – сказал Филипп.
– Я не сомневался в этом, – холодно кивнул Картымазов. – Ведь теперь вы служите одному хозяину.
– Федор Лукич, – мягко начал Медведев. – Я думаю, что дружба дает нам право поговорить обо всем искренне и без утайки.
– Разумеется, – согласился Картымазов. – Обо всем, что касается наших личных дел. Но, скажи, Василий, разве я когда‑нибудь интересовался твоей службой великому князю? Разве я хоть раз спросил тебя, зачем ты так срочно умчался в Литву два месяца назад? Разве я предлагал тебе искренне и без утайки поговорить о том, что не касается нашей дружбы? Никогда, Василий! Я прожил на рубеже уже восемь лет и был очень дружен с Бартеневым, который служил Литве. И с Кожухом жил мирно, пока он не напал на меня. Я не ссорился даже с разбойником Антипом, и он меня не трогал. А как вы оба думаете, почему у меня были с ними хорошие отношения? Да потому, что я никогда не вмешивался в чужие дела. И то же самое я советую делать вам обоим – вы еще молоды и только начинаете жить. В том, что случилось ночью, виноват лишь я один. Извини, Филипп, что несправедливо упрекнул тебя и прости мою грубость. Ты поступил, как следует дворянину, а я был абсолютно неправ, и давайте не будем больше говорить об этом.
– Ну что ж, – сказал Медведев, – не будем. Только подумай, Федор Лукич, что, если, помогая пересылать через рубеж неизвестные письма, ты, быть может, приложишь руку к неправому делу, и если когда‑нибудь, вследствие этого, нам придется – не приведи Господь такого страшного часа! – встать с оружием друг против друга, то в этом будет доля и твоей вины?
Картымазов на секунду опустил голову, но тут же поднял ее.
– Я выполнил волю своего князя, как умел, и я не отвечаю, за то, что из‑за этого произойдет. Он приказывал – он даст ответ.
– Значит, ты допускаешь, что он мог замыслить что‑то недоброе?
– Скажи, Василий, разве ты спрашиваешь у великого князя, зачем он приказывает тебе то или другое? Разве ты не выполняешь в точности его волю, даже если тебе кажется, что он затевает неправое дело?
Медведев помолчал, потом спросил:
– Неужели мы не можем сохранить нашу дружбу, не нарушая своего долга?
– Я бы этого очень хотел, – ответил Картымазов. – И думаю, что первый шаг, который мы можем сделать, это закончить сейчас наш разговор.
Молодые люди встали, и Картымазов проводил их до крыльца.
Там все трое молча, но преувеличенно вежливо обменялись прощальными поклонами.
На обратном пути Василий спросил Филиппа:
– Что собираешься делать?
– Придется, видно ехать в Москву и показать Великому князю эти обрывки.
– Я думаю, это – правильное решение. Только поторопись. Этот Зайцев доложит о неудаче, и они пошлют новых гонцов, которым, возможно повезет больше. Пусть великий князь сам решает, как ему быть со своими братьями…
– Я выеду сегодня же, – решил Филипп.
Через два часа он отправился в путь.
С ним поехал Данилка, младший брат Егора, погибшего летом на дороге под Гомелем.
Глава третья
БОЧКА СОЛЕНОЙ РЫБЫ, НЕЖДАНЫЙ ГОСТЬ И ДЕВИЧЬИ МОЛИТВЫ
Тайнопись X
От Аркадия Дорошина
15 октября 1479 г
Новгород Великий
Елизару Быку
в собственном доме
Рославль
Великое Литовское княжество
Настоящим посланием сообщаю, что порученное мне дело полностью выполнено. 358 самых драгоценных камней на общую сумму около миллиона венгерских золотых доставлены для последующей передачи Братству на озеро Ильмень, в рыбацкую хижину брата Четвертой Заповеди Давида Горяева и его дочери, сестры Первой Заповеди Елизаветы. Они искусно подготовили товар к вывозу, в виде бочонка соленой рыбы. Теперь этот бочонок содержит в себе все состояние новгородского архиепископа Феофила, который, как и планировалось, проникся ко мне глубокой симпатией, в результате чего передал на сохранение свои камни, в которые он обратил абсолютно все свое движимое и недвижимое имущество, опасаясь, что в случае провала заговора и нашествия московитов он будет схвачен и казнен, либо заточен пожизненно в темницу. Я постараюсь, чтобы именно так и произошло. Желательно, чтобы товар был вывезен как можно скорее, потому что, по сообщению наших братьев из Москвы, великий князь намерен в ближайшее время внезапно прибыть в Новгород с войском. Моими стараниями ему уже известно, что здесь зреет заговор, во главе которого стоит Феофил, так что судьба митрополита предрешена. Жду новых указаний.
Во славу Господа нашего Единого и Вездесущего!
Брат Шестой Заповеди Аркадий Дорошин.
– Отличная работа! – воскликнул Симон Черный, возвращая Елизару Быку прочитанное послание. – Еще пару таких операций и мы будем готовы к нашему главному делу…
