Текст книги "Заговор князей"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Богадур несколько секунд молчал, и видно было, как неудержимая ярость овладевает им. Его лицо страшно исказилось, и он во весь голос закричал своим людям, указывая пальцем на Саида:
– Схватить изменника!
Но люди Саида, казалось, были готовы. Они выхватили сабли и луки и воины, окружавшие Богадура, нерешительно остановились.
– Не стоит, Богадур, – спокойно сказал Саид. – Нас больше.
Богадур застонал, почти завыл, как от невыносимой боли, потом, топнув ногой, крикнул Саиду:
– Вон! Вон отсюда, предатель! Шелудивый пес! Прочь с глаз моих!
– Как прикажешь, светлейший, – хладнокровно поклонился Саид и одел шапку.
Он подал команду и воины, которые остались с ним мгновенно развернулись и помчались вдаль, набирая и набирая скорость.
Когда они исчезли, растворившись за покрытым снегом холмом, Богадур повернулся к оставшимся и сказал:
– Спасибо за верность! Вы настоящие воины! Сегодня ночью я поведу вас на бой, мы отомстим за наших погибших товарищей и захватим отличную добычу – у этих московитов богатое поселение и красивые молодые женщины!
Воины Богадура ответили радостными победными криками.
…Как только стемнело, Богадур в своей золотистой кольчуге и полном боевом снаряжении с оставшимися людьми бесшумно перешел Угру далеко за землями Преображенского монастыря, обогнув его стороной, к полуночи выехал на Медынскую дорогу и к двум часам ночи осторожно подкрадывался к Медведевке с тылу – с московского направления. На заранее оговоренном перекрестке дорог его ждали трое разведчиков, оставленных в этих землях еще перед выходом из сельца Барановки.
– Я наблюдал с литовской стороны Угры, – доложил первый. – Через два дня после вашего ухода приехал Леваш Копыто и через час увел с собой два десятка своих людей, которые, как оказалось, находились здесь в засаде.
– Вот паршивый пес! Я так и знал, что он московский доброхот! Предатель! – Щелкнул нагайкой Богадур. – Ну, ничего, придет и его черед! Дальше!
– Я глядел с северной стороны, – сообщил другой – На следующий день после этого утром в Бартеневку вернулись десять человек, которые раньше были отправлены в Медведевку для подкрепления!
– Отлично! – воскликнул Богадур. – Что еще?
– Ну и, наконец, вчера вернулся домой молодой Картымазов со своими десятью людьми, – до сих пор они тоже были здесь, – отрапортовал третий.
– Кто сейчас находится в Медведевке? – спросил Богадур.
– Получается, – только свои, местные, – сказал первый. По нашим подсчетам это четырнадцать мужчин разного возраста и одиннадцать женщин – большинство молодые! Да еще сама хозяйка, наша бывшая заложница и ее мать.
– Что я вам говорил? – воскликнул Богадур, лихорадочно сверкая глазами. – Через час все будет наше! Как расположены постройки? – спросил он у своих разведчиков.
Один из них начертил на снегу примерную карту Медведевки с ее домами и дорогами.
Богадур подумал и разработал план атаки.
– Десять человек зайдут отсюда – со стороны монастыря. Подкрадетесь вот к этому дому, и будете ждать моего сигнала. Вторая десятка – с противоположной стороны, – спрячетесь возле церкви и тоже ждете моего сигнала. Остальные со мной – мы будем наступать прямо отсюда на хозяйский дом. Бесшумно выходим вот сюда, и после этого я подаю сигнал. Это будет вой волка. Только не спутайте с настоящим, а то ведь, сами слышали, – волки здесь воют постоянно!
Он приложил ко рту руки и тихонько завыл.
Ему тут же ответил заунывный вой.
– Слышали? – рассмеялся Богадур. – Настоящий отозвался. Нас ждет удаче! Вперед!
Но Богадур ошибся дважды.
Во‑первых, отозвался вовсе не волк, а зверолов Яков, который умел подражать крикам животных безукоризненно, а во‑вторых, ни о какой удаче не могло быть даже речи, потому что все приказы Богадура слышали давно крадущиеся за татарами, Гаврилко и Клим. Клим прекрасно понимал по‑татарски и сразу же перевел приказы Гаврилке. И пока оба десятка Богадура тронулись с места, осторожно переступая в глубоком снегу, Гаврилка и Клим, проскользнув известными им тропками в глубине леса, давно уже появились в тех местах, куда должны были выйти посланные Богадуром воины. У них оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к их встрече.
Когда первый отряд воинов Богадура достиг назначенной точки, где должен был ожидать сигнала, на каждого воина внезапно прыгнул с дерева человек с ножом, – треск веток, шорох, сдавленный хрип – и армия Богадура за одну неполную минуту уменьшилась на десять человек.
Точно такая же судьба постигла и тех, кто хотел спрятаться у церковной ограды.
Откуда же было знать несчастному Богадуру, что обогащенный кровавым опытом многих войн, беспощадный и жестокий Леваш Копыто подготовил для него коварную западню.
Да, действительно, двадцать воинов Леваша открыто и шумно покинули Медведевку, но поздно ночью тайно и бесшумно туда вернулись сорок.
Так же тайными лесными тропами пришли обратно люди из Картымазовки и Бартеневки.
Медведевка была просто напичкана вооруженными людьми и готовилась отразить удар восьмидесяти воинов, поэтому сорок – просто не имели никаких шансов.
Когда Богадур с окружающими его людьми пробрался в окрестности медведевского дома, вокруг царила такая тишина и темнота, что, казалось, нигде нет живой души.
Правда, одна вещь серьезно обеспокоила Богадура – по мере приближения к дому снег становился слишком утоптанным, и страшное подозрение неумолимо разрасталось в его мозгу – нет, не четырнадцать, не тридцать – больше сотни людей топтались здесь, а это может означать только одно…
Все похолодело внутри, но он машинально поднес руки ко рту и тонко тихонько завыл.
В то же мгновенье вокруг в кустах зачиркали кремнии и несколько десятков факелов вспыхнули, осветив поляну перед домом.
Последний факел зажегся на вышке, и невольно вскинув глаза, Богадур увидел там Анницу.
– Не двигайтесь! – сказала она по‑татарски. – Потом перешла на русский. – Богадур, ты нарушил свое слово. Ты обещал уйти, если проиграешь наше состязание.
Она стояла в свете факела, красивая и недосягаемая, и Богадур понял, что на этот раз он проиграл все.
– Я не мог уйти без тебя, – сказал он, – Пойдем со мной и я сделаю тебя богиней! Ты будешь ходить в золоте, у тебя будет тысяча слуг, весь мир ляжет у твоих ног, потому что если ты будешь рядом, я покорю его!
– У тебя совсем помутился рассудок, Богадур. Двадцать твоих людей уже мертвы. Опомнись и сдайся. Я обещаю сохранить тебе жизнь.
– Ты совсем не знаешь восточных людей, красавица. Такие, как я, не сдаются. Я, готов умереть, но если ты не хочешь быть со мной – ты не будешь ни с кем!
Анница в сотые доли секунды произвела расчет, – она вспомнила, что во время состязания все три стрелы Богадура попали в голову соломенного человечка, а это означало, что при равной скорости выстрелов у нее будет преимущество.
Они выхватили из своих колчанов стрелы одновременно, причем Анница безошибочно нащупала оперение тяжелой боевой стрелы с кованным наконечником; они одновременно натянули и спустили тетиву, но у Анницы оставалась еще одна доля секунды на то чтобы успеть резко отвернуть голову.
Стрела Богадура, оцарапав ухо Анницы, глубоко вонзилась в столб вышки.
Стрела Анницы, прошила кольчугу и грудь насквозь и выйдя из‑под лопатки, уперлась в твердые золотистые чешуйки изнутри с противоположной стороны. В месте удара стрелы о кольчугу сверкнули искры, и вырвалась струйка сизого дыма.
Богадур рухнул с коня, как подрубленный.
Его воины издали боевой клич и бросились на противника.
Анница, соскользнула с вышки по канату и еще не успела приблизится, как все было кончено.
Леваш Копыто стоял над телом Богадура и улыбался, ожидая Анницу.
– Отличный выстрел, – восхищенно сказал он – Точно в сердце!
Анница вдруг вспомнила похожие слова, сказанные ей когда‑то и невыразимая печаль охватила ее.
– Наши потери? – спросила она у Клима.
– Двое людей Леваша легко ранены.
– А нападающие, что… все?
Клим обвел глазами поле короткого боя.
– Кажется, двое еще дышат.
– Сделайте все, чтобы они остались живы и отпустите – пусть расскажут хану обо всем, что видели.
– Постараемся, хозяйка.
– Спасибо всем за помощь! – поклонилась до земли Анница.
– Ты как будто не рада? – удивленно спросил Леваш.
– Думаю, Василий такого плана не одобрил бы. Это был не бой. Это была бойня.
Анница повернулась и быстро зашагала к дому.
Она вошла в горницу, сорвала с головы шапку, села за стол и, уронив голову на руки, громко разрыдалась.
Леваш тихонько вошел с плетеной бутылью и двумя кубками.
Он осторожно сел напротив, наполнил кубки, один поднял, другой подвинул Аннице и тронул ее за рукав.
– Если бы здесь сидел твой отец, он бы тобой гордился. Поверь мне. А насчет этого, ты не расстраивайся, дитятко! Война – всегда дело кровавое. Но самое главное в ней – это победа. И никто не спрашивает о ее цене. Победителей не судят!
… Кладбище «для чужих», заложенное Василием еще прошлой весной, все разрасталось.
Погост «для своих», огороженный и освященный отцом Мефодием чуть поодаль за церковью, к счастью, заполнялся гораздо медленнее – пока там находились лишь две могилы молодых ребят, которых Медведев даже не видел – они пришли со своими семьями в «Березки» когда он с друзьями и спасенной Настенькой еще возвращался из Литвы – и погибли, защищая имение от нападения людей князя Семена Бельского.
Несмотря на мягкие намеки отца Мефодия насчет того, что место покойников – на кладбище, Медведев, при молчаливом согласии Анницы и Филиппа, оттягивал перезахоронение Алексея Бартенева, который все еще покоился под березкой, недалеко от нового хозяйского дома, там, где Василий на следующий день после своего прибытия в эти места схоронил вместе с Иосифом неизвестного покойника, не подозревая о том, что это его будущий тесть.
Как часто размышлял потом Медведев о странностях судьбы и Божьего промысла, вспоминая ту, одну‑единственную встречу под Медынью, когда Бартенев скакал ему навстречу, торопясь в Москву, по лесной дороге и вежливым кивком поблагодарил молодого человека, уступившего ему путь, так никогда и не узнав, что это его будущий зять…
Все дни после поединка на луках и первого ухода татар Настенька находилась под неусыпным наблюдением Надежды Неверовой.
Анница с тревогой поинтересовалась у знахарки состоянием здоровья своей подруги и золовки. Она не могла забыть, как перевернулись на бок на льду брода на Угре сани, как выпала из них Настенька, как потом, пытаясь подняться, она еще несколько раз опять падала на этот лед…
А позже, как бедняжка, должно быть, переволновалась, снова попав в плен, и хоть с первой минуты за ней ухаживали две женщины из Барановки и если даже еда и постель были сносными, а отношение со стороны Богадура было вполне уважительным, все же плен – это плен, а в ее положении…
– Да, нет, слава Богу, с этим‑то у нее все в полном порядке, – озабоченно сказала Надежда, – меня другое беспокоит…
– Что? – Насторожилась Анница.
– Как‑то она… Молчаливее стала, что ли… Мало разговаривает, отвечает односложно и все думает, думает о чем‑то…
Анница сразу вспомнила, что в детстве и ранней юности Настенька была веселой болтушкой, часто и много смеялась, и это даже иногда раздражало подругу, которая в силу своего сиротства и строгого мужского воспитания была более сдержанной девушкой. На этой почве Анница даже однажды поссорились с Филиппом, которому как раз, напротив, очень нравилась Настенькина беззаботность, смешливость и разговорчивость.
Однако потом, вернувшись из Литвы, после первого похищения, Настенька изменилась – стала серьезнее, молчаливее и смеялась уже гораздо реже. Анница тогда отнесла это за счет нормального повзросления и замужества, но теперь, после слов Надежды, она вдруг увидела изменения в характере Настеньки в другом свете, – видимо, все же, глубокие переживания – похищение, тяжелое путешествие в карете, где ее часто держали связанной и голодной, страх, унижение, – все это повлияло на нее…
Если бы не Алеша, который всячески стремился облегчить ее положение, она бы, возможно вообще не выдержала, особенно если вспомнить самый страшный момент в подземелье замка Горваль, где ее честь и жизнь висели на волоске…
Анница решила непременно поговорить с Настенькой, что называется «по душам», но тут случилось нападение татар Богадура.
Настенька ничего не видела и не слышала, потому что ее заблаговременно спрятали в подземном переходе под домом Медведева. С ней все время были мать и Надежда, тем не менее, как они ее ни уверяли, что никакой опасности нет, она тряслась как в лихорадке, горячо молилась, стоя на коленях, и долго еще потом ни с кем не хотела разговаривать, так что Аннице пришлось отложить свое намерение.
Происшедшие события и, тем более, ожидаемое летом нашествие хана Ахмата, заставили Анницу глубоко задуматься.
До сих пор она жила с ощущением, что все это временно, – вот‑вот вернется Василий, все встанет на свои места и пойдет по‑прежнему.
Проснувшись на следующее утро после боя в Медведевке, Анница вдруг со всей отчетливостью осознала, что жить в постоянном ожидании того, что приедет муж и все сделает, – невозможно.
Она поняла, что будет ждать Василия, всегда, всю жизнь, сколько бы он ни отсутствовал и когда бы не вернулся, совсем как та Пенелопа, из греческой книги, содержание которой подробно пересказывал ей Василий, но в отличие от греческой жены, она не будет ткать и распускать ковер – у нее есть дела поважнее и она займется ими сейчас же, немедленно!
Облившись ледяной водой из ушата, как она это делала круглый год всяким утром, Анница отправилась верхом на традиционную утреннюю прогулку, на этот раз на Малыше (Василий просил, чтобы не давала коню застаиваться в конюшне) и по дороге обдумала план своих действий.
После завтрака она отправилась на двух санях в Бартеневку, привезла оттуда все вещи Настеньки и свою любимую бабушку Анну Борисовну, мать покойной матери, именем которой Анницу и нарекли.
Эта веселая, бойкая и вполне здоровая старушка научила внучку премудростям всех чисто женских дел, благодаря чему Анница, как она когда‑то на первом свидании говорила Василию, не только прекрасно стреляла, ездила верхом и фехтовала, но еще и готовила, шила, вязала, ткала, сеяла, жала – ну одним словом умела все, что должна была уметь женщина в то время и в тех местах…
Анница собрала своих людей и объявила, что отныне всем хозяйством будет заведовать и руководить Анна Борисовна, а она, Анница с сегодняшнего дня будет делать все, что делал ее супруг, Василий Медведев, только в еще большем объеме.
Епифаний крякнул, Гридя хмыкнул, а Клим Неверов одобрительно ударил древком своего копья об пол.
И началось…
Каждый день все боеспособное население – теперь уже не только Медведевки, но Бартеневки и Картымазовки, собиралось с утра на большой поляне в бывшем Татем лесу, и до темна училось премудростям различных аспектов военного дела – фехтованию, стрельбе из лука, конной езде, искусству нападать и умению защищаться.
Анница оказалась прекрасным организатором – она не только сама учила тому, что умела, она приглашала других мастеров – Леваша Копыто, его сотников и даже нескольких монахов из монастыря, которые до того, как провиниться, быть сосланными и постриженными, занимали порой очень высокие военные постыв княжестве – вплоть до полкового воеводы.
И как знать, быть может, именно эти маленькие человеческие дела и сложились через полгода в часть важнейшего исторического события – того огромного противостояния бескрайней лавине Ахматова нашествия на берега маленькой никому неизвестной речки, которое навсегда осталось в истории как знаменитое СТОЯНИЕ НА УГРЕ?!
И разве теперь кто‑нибудь спрашивает, а как, собственно, была достигнута эта победа над так называемым трехсотлетним татарским игом.
Никто не спрашивает.
Победителей не судят…
Глава шестая
ТРИ БОЧОНКА СОЛЕНОЙ РЫБЫ
Сотник Дубина сдержал свое слово.
Еще вечером того же дня, он доложил боярину Щукину о героических подвигах и смерти прямо на его руках доблестного воина Власа Большихина, смертельно раненного московскими врагами, который письменно в присутствии двух свидетелей – его самого, Ивана Дубины, и дворянина московского Филиппа Бартенева, изложил правдивое описание преступного нарушения десятником Козелом приказа своего командира, повлекшего за собой гибель девяти человек и необоснованное обвинение дворянина московского Василия Медведева.
На следующее утро все трое – полковой воевода боярин Щукин, сотник Дубина и дворянин Бартенев, предстали перед верховным воеводой Иваном Юрьевичем Патрикеевым и, сообщив ему о вновь открывшихся фактах, били челом об освобождении из‑под стражи и оправдании дворянина Василия Медведева, который, как теперь стало совершенно ясно, ни в чем не повинен, ибо действовал вынужденно, в защите своей жизни.
С виновного же в гибели восьми московских воинов Козела взятки гладки, так как он и сам по своей вине вместе с ними погиб.
Патрикеев выразил удовлетворение таким поворотом дела и распорядился немедленно выпустить из‑под стражи Медведева, а заодно и сидящего вместе с ним богатого новгородца, поскольку расследование показало, что его вины в драке нет.
– А ты, Бартенев, никуда не отлучайся! Великий князь Иван Васильевич, хочет сегодня удостоить тебя чести и принять, когда освободится от державных дел. Ларя проводит тебя, как только придет нужный час, – сказал он и ушел.
Филипп сердечно попрощался с сотником Дубиной, который еще раз поблагодарил его за щедрый подарок и поторопился догнать боярина Щукина, чтобы, воспользовавшись удобным случаем, выпросить для пополнения своей сотни два десятка хороших людей.
Филипп, в ожидании аудиенции у государя, боялся отходить далеко от шатра Патрикеева, и послал Данилку к башне, чтобы тот встретил и привел сюда Василия, как только его выпустят.
Через час Данилка вернулся в сопровождении Алеши и Василия. Медведев слегка осунулся и зарос легким юношеским пушком бороды и усов.
Друзья крепко обнялись, и Медведев сказал:
– Ну, ты, молодец, Филипп, – леший меня раздери, – я бы не придумал лучше! Но как тебе удалось убедить этого Власа?
– Да ну, пустяки, – смутился Филипп, – ты же знаешь, какие мои аргументы, – и он показал свои огромные кулачищи.
Медведев еще раз обнял его и сказал:
– Слушай, я сейчас должен срочно заняться одним незавершенным делом и твоя помощь мне весьма бы пригодилась.
– Я с удовольствием, но сейчас не могу – велели никуда не отлучаться. Меня сам великий князь хочет принять!
– О‑о‑о! Ну, тогда, конечно! Жди, а как только освободишься, найдешь меня в доме купца Манина.
– Сразу же буду там!
Медведев махнул на прощанье рукой и вскочил в седло коня, предусмотрительно приведенного Алешей.
Алеша с самого утра ожидал под башней освобождения Медведева и посмеивался, наблюдая издали за стражником, – отцом трех дочерей, который время от времени поглядывал в сторону юноши с лошадьми и морщил лоб, силясь припомнить, где он мог видеть его раньше.
Теперь они с Медведевым направились к дому купца Манина.
Ивашко чувствовал себя гораздо лучше, но еще лежал, и Любаша заботливо за ним ухаживала.
Увидев Медведева, она смутилась, а Ивашко просиял.
Онуфрий Карпович сердечно поблагодарил Василия за спасение и подарил ему новенький богато расшитый и, главное, очень теплый кожух, что было весьма кстати, потому что морозы в Новгороде стояли лютые.
Затем состоялся торжественный обед, и Медведев, наконец, отъелся за все дни своего заключения.
После обеда они с Алешей уединились в бывшей комнате Аркадия.
– Ну, теперь рассказывай обо всем, что тебе удалось узнать, – сказал Медведев.
– Первым делом я осмотрел то, что осталось в этой комнате, – начал Алеша. – И не нашел ни одной зацепки. Он был очень осторожен и, по‑видимому, давно приготовился к бегству – не осталось ни одного письма, ни одного клочка бумажки. Только латинская библия (всю перелистал – ни одной пометки, – ничего), да одежда, и та чистенькая, после стирки. Но от Онуфрия Карповича и от Любаши мне удалось узнать, что Аркадий иногда куда‑то уезжал на день или два. Кроме того, Любаша рассказала, что, стирая ему, она заметила, что одежда его всегда слегка пахла рыбой после этих поездок, а слуги купца сказали, что его сапоги, когда он приезжал, часто бывали мокрыми и порой выпачканными характерной красной глиной, которой больше всего на восточных берегах Ильмень‑Озера. У меня был только один день, когда я мог туда поехать, все остальные я занимался вашим освобождением. И там мне повезло. Я довольно скоро нашел в маленькой рыбацкой деревушке, Ладейке, в двадцати верстах от Новгорода на самом берегу озера людей, которые видели иногда человека, похожего по описанию на Аркадия ну, разумеется, никакой рясы – он всегда был одет, как небогатый купец. Аркадий останавливался в Ладейке, брал лодку и ездил кататься на озеро, но любопытные жители деревни заприметили, что он часто не возвращался ночевать. Они заподозрили, что он плавает вовсе не ради прогулок, а навещает дальний хутор в десяти верстах к югу от деревни, где живет вдвоем с дочерью некий рыбак‑вдовец, о котором в селе знают мало. Летом до этого хутора можно добраться только на лодке по озеру, а зимой, когда непроходимые болота вокруг замерзают можно и по берегу. Я добрался туда и осмотрел издали дом, но приближаться и заходить один не рискнул, – решил подождать ваших приказаний, а чтобы их получить, надо было вас вызволить, и я стал этим заниматься.
– Молодец, Алеша, отлично! (А что, если Аркадий там и спрятал сокровища митрополита? ) Сколько туда езды верхом?
– Часа четыре.
Медведев взглянул в окно на низко стоящее солнце.
– Ладно, сегодня уже поздно… Переночуем тут и выедем завтра с утра.
Если бы Медведев знал, что, выехавший из Новгорода только сегодня в полдень купец Елизар Бык, задержанный всевозможными досмотрами, проверками, подозрительностью и прочими препонами, которыми всегда славилась московская администрация, как раз в эту минуту, самолично, на своих плечах бережно переносит в свои сани тот самый бочонок с сокровищами архиепископа, он, не медля ни секунды, вскочил бы в седло и помчался на Ильмень.
Но, не дано человеку…
Тем временем, Елизар Бык точно так же, как и Медведев, взглянул на низко стоящее солнце и сказал Андрею:
– Ладно, сегодня уже поздно… Переночуем тут и выедем завтра с утра.
Под вечер Ларя сообщил Филиппу, что завтра утром государь примет его в доме новгородского посадника Медведева, куда он перебрался из военного стана под стенами города. Филипп улыбнулся, вспомнив, как Василий рассказывал ему о своем однофамильце, новгородском посаднике, и о том, как тщательно Патрикеев проверял, не родственники ли они, перед тем, как забрать его в Москву из войска.
Рано утром Филипп прибыл к дому посадника и через час был пригашен в горницу, где его ждали Патрикеев и государь Иван Васильевич.
– Ну, что ж, Бартенев, – покровительственно сказал великий князь, – я доволен твоей службой. Особенно тем, что тебе удалось схватить князя Оболенского‑Лыко, который будет наказан за свою измену. Впрочем, он хороший командир и воевода, возможно, вскоре я помилую его!
Легкое недоумение отразилось на простодушном лице Филиппа.
Ради чего же я так старался? А люди, которые, погибли на Угре с его письмом? А бедный Матвейка, оставшийся без руки? Какой смысл был во всем этом?
Великий князь заметил выражение лица Филиппа.
– Тебя, видно, удивили мои слова, – улыбнулся он и вздохнул. – Что ж, – государь не имеет права быть злопамятным. Вот, например, не далее, как вчера я подписал указ об освобождении из‑под стражи твоего друга Медведева, хотя вначале очень рассердился за его своеволие. Дело государя – карать и жаловать. Вот и тебя я решил пожаловать за добрую службу. Давай‑ка сюда грамоту, Иван Юрьевич!
Патрикеев приблизился с подносом, на котором лежала грамота, со свисающей сургучной печатью великого князя.
У Филиппа замерло сердце.
Неужели земли даст? Вот обрадуется Настенька – будет что нашим деткам после смерти оставить!
Иван Васильевич величественно взял с подноса грамоту и протянул Филиппу, который растроганно встал на колени.
– Этой верительной грамотой я назначаю тебя вторым помощником при воеводе князе Андрее Никитиче Оболенском. Вот, как получается, – по моему приказу ты схватил одного Оболенского, а теперь по моему же приказу будешь служить при другом Оболенском – рассмеялся Иван Васильевич.
Филипп с вытянутым лицом принял грамоту и, встав с колен, поклонился.
Великий князь неверно истолковал его чувства.
– Не бойся, – этот Оболенский не будет тебе мстить за того – они даже не знают друг друга – род их весьма велик.
– Государь, – холодно поклонился Филипп, – не в моих правилах кого‑либо бояться, – я не побоялся того Оболенского, не побоюсь и этого!
– Отлично сказано! – Одобрил великий князь. – Твоя храбрость будет весьма уместной, ибо всего через каких‑то два часа ты вместе с войском под командованием воеводы Оболенского выступаешь на войну.
– На какую войну? – удивился Филипп.
– С ливонцами. Они вероломно напали на наши земли в районе Пскова, и я хочу, чтоб вы с князем‑воеводой показали им, где у нас тут раки зимуют. Я просил Оболенского научить тебя командному делу и давать самые опасные поручения. Служи мне, как дотоле послужил – верой и правдой, и твои заслуги будут замечены!
Филипп понял, что аудиенция окончена.
Он низко поклонился и вышел, сжимая в руках грамоту.
Ларя, ожидающий за дверью, объяснил ему, как найти Оболенского и предупредил, чтобы он поторопился, потому что войско скоро выходит из города.
Филипп помчался в военный лагерь к шатру патрикеевских слуг, велел Данилке срочно собираться в долгий поход и побежал к дому купца Манина, чтобы попрощаться с Медведевым.
Но он смог попрощаться только с Ивашкой, который сообщил ему, что Василий с Алешей еще на рассвете уехали куда‑то на весь день.
Филипп просил передать, Медведеву, что он по приказу государя отправился под Псков воевать с ливонцами, и тут же поскакал обратно.
Через два часа десятитысячное московское войско под командованием князя воеводы Андрея Никитича Оболенского покинуло Новгород и направилось в сторону Пскова.
… Василий Медведев и Елизар Бык выехали одновременно и теперь двигались навстречу друг другу.
Это случилось потому, что, направляясь с берегов озера Ильмень в Литву, Елизар Бык справедливо решил, что будет правильнее вернуться назад и обогнуть озеро с западной стороны, где проходила наезженная дорога, которая вела прямо в Старую Руссу, находящуюся на границе с Литовским княжеством, чем объезжать Ильмень с восточной стороны, где дороги были хуже, малолюдней и, следовательно, опасней.
На полпути между деревушкой Ладейкой и Новгородом они встретились.
Медведев еще издали заметил большой длинный обоз, из десятка тяжело груженных саней и сопровождающего его отряда копейщиков. Отряд сопровождения был разделен на две части – десять воинов во главе с князем Андреем в авангарде, а вторая десятка в арьергарде, прикрывая тыл обоза.
Изумлению обоих друзей, издали узнавших друг друга не было границ.
– Андрей! Откуда ты тут?!! – заорал Медведев, и, спрыгнув с коней, они крепко обнялись.
– Здравствуй дорогой друг! – воскликнул Андрей и шепнул Василию на ухо: – Для всех этих людей меня зовут Повилас, потом все объясню.
Однако, было уже поздно.
Елизар Бык ехавший в открытых санях следом за первой десяткой копейщиков, с гораздо меньшим чем Андрей удивлением, узнал во всаднике, скачущем навстречу, Медведева. Во‑первых, он хорошо запомнил его, когда наблюдал из своего окна разыгравшуюся прошлой весной в его дворе сцену неудачной попытки спасения Настеньки, в то время, как Медведев, проведя тогда почти сутки под домом купца в Рославле никогда его самого в глаза так и не видел. Во‑вторых, Бык знал от Аркадия не только о том, что Медведев находится сейчас в Новгороде, но и о том, что именно он является невольным виновником грандиозной операции по смене перстней и знаков, которую теперь лихорадочно проводит братство, и которая, быть может, будет стоить дороже всех тех сокровищ, которые лежат теперь в бочке с соленой рыбой на самых задних санях обоза.
Бык также немедленно узнал и Алешу, который тогда играл роль мальчишки, помощника, гостившего у него в тот день негодяя по имени Ян Кожух Кроткий (к счастью уже покойного), но этот ловкий мальчишка служил на самом деле вовсе не Кожуху, а Медведеву, помогая освободить похищенную Кожухом девушку.
Больше того, благодаря этой встрече Бык, наконец, решил мучившую его все время задачу – кто такой этот Повилас Шайна, конечно же, не простой командир копейщиков, слишком уж благородные у него замашки! Елизар с самого начала был уверен, что, выполняя его просьбу, маршалок Ходкевич, непременно постарается извлечь из этого какую‑нибудь свою выгоду, иначе не был бы он главным хранителей безопасности Короны, вот только мучился купец в догадках – какую, а теперь все стало ясно.
Имя «Андрей» и дружеские объятия с Медведевым сразу все прояснили.
Из донесений Ефима Селиванова, который сначала находился в лагере Антипа, а затем по приказу самого Быка перешел к Медведеву, чтобы помочь в освобождении находящегося в Медведевском плену столь нужного Симону Черному Степана Полуехтова, Елизар знал о том, что князь Андрей Святополк‑Мирский, офицер для особых поручений маршалка дворного, находился в заложниках у разбойников. Разгромив отряд Антипа, Медведев освободил Андрея и вскоре они тесно подружились.
Теперь все встало на свои места – маршалок дворный послал своего офицера на разведку в Новгород, чтобы разузнать достоверно, о том, сильны ли заговорщики и стоит ли королю их поддерживать. Значит, маршалку и слал письма с донесениями мнимый командир копейщиков.
Однако, одновременно с этим, Елизар Бык мгновенно оценил опасность, которую могла таить эта встреча.
Медведев не мог оказаться здесь случайно.
Он что‑то разнюхал.
Вероятнее всего, он идет по следу сокровища архиепископа.
Молодец, однако, этот Медведев – он почти достиг цели!
Елизар Бык улыбнулся и приготовился к психологическому поединку.
Он был опытным зрелым мужчиной с огромным стажем лицедейства, притворства, умения плести тайные интриги и лавировать на тонком острие жизни и смерти, а Василий Медведев – всего лишь двадцатилетним юношей.
Однако, их встреча на время откладывалась – Андрей, передав командование копейщиками десятнику, подъехал к саням купца и, сказав, что встретил старого друга и хочет с ним несколько минут поговорить, просил ехать пока без него, а он через несколько минут их нагонит.
