Текст книги "Заговор князей"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Не гневайся, батюшка Иван Юрьевич, – взмолился Филипп, сорвав с головы шапку, – С Угры я, с рубежа! Дело у меня государевой важности!
Тут Патрикеев узнал Филиппа, которого видел уже два раза и даже сам подавал великому князю жалованную грамоту при приеме Бартенева в московское подданство и, вспомнив, что он приятель и сосед Медведева, решил, что дело, быть может, и впрямь серьезное.
– Вскакивай сюда, чертов медведь, – приказал он.
Обрадованный Филипп, велев Данилке дожидаться его на площади, сел в сани и через несколько минут они с Патрикеевым уже были в Кремле.
– Не вовремя ты явился со своими делами – проворчал воевода – через час мы с государем выезжаем в Новгород. Ну, давай, что у тебя?
Филипп секунду поколебался, но, зная по рассказам Медведева, о том, что Иван Юрьевич – второе лицо в княжестве и самый приближенный к великому князю боярин, выложил на стол обрывки сожженной грамоты и рассказал обо всем.
Патрикеев помрачнел, подумал и приказал:
– Жди здесь.
Взяв с собой обрывки, он вышел и вернулся через полчаса.
– Великий князь благодарит тебя за верную службу, – сказал он, – и дает возможность отличится. Он велел говорить так: «Боярин наш бывший, князь Оболенский‑Лыко от гнева нашего у брата Бориса укрылся, а теперь хочет меж нами, братьями смуту посеять. Для того и людей своих с грамотой в Литву посылал. Потому повелеваю схватить Оболенского, где бы он ни был, и в Москву в оковах доставить.»
Иван Юрьевич протянул Филиппу грамоту с печатью.
– Поезжай немедля в Боровск, и передай приказ об аресте Оболенского великокняжескому наместнику в Боровске воеводе Образцу. Пусть возьмет вооруженный отряд, отправляется прямо в Волоколамск, да привезет Оболенского живым или мертвым. Передай ему также, что я, со своей стороны, назначаю награду – шубу с моего плеча, тому, кто первый князя Оболенского схватит!
Филипп взял грамоту, поклонился и оценивающе окинул Патрикеева с ног до головы.
– Извини, князь, да только маловата шубка твоя.
– Что? – не понял Патрикеев.
– Я говорю это.… Ну, если, скажем, Оболенского я сам схвачу, шубка‑то твоя на меня не налезет. А, кроме того, у меня своя недурная есть. А вот коней добрых парочку… мне бы не помешало – я, князь, коней люблю очень!
– Ну и наглые вы там, на Угре! – поразился Патрикеев. – Ты сперва дело сладь, а после требуй.… Впрочем, глядя на тебя, да помня, как ты сани остановил, начинаю верить что, может тебе и это удастся. Ну что ж, коли схватишь Лыко да к Образцу доставишь, пусть он мне про то напишет, а я тебя вместо шубы целым рублем пожалую! Вот коней себе и купишь!
– Йо‑х‑хо! Постараюсь, князь!
Филипп поклонился до земли и вышел.
Не успел он отыскать совсем замерзшего и запорошенного снегом Данилку, как городские стражники начали кричать и оттеснять народ к стенам, освобождая дорогу.
Через несколько минут распахнулись кремлевские ворота и показались первые всадники великокняжеского кортежа.
Иван Васильевич снова, как и в прошлом году, ехал в Новгород с миром …
Зима взялась по‑настоящему, на Угре второй день валил снег, а потому всадник, который туда примчался, был полностью им облеплен.
– Гонец от самого великого князя, хозяин, – взволнованно доложил Медведеву Епифаний, пропуская гостя.
Посланец поклонился и протянул Василию грамоту.
– Поешь и отдохни с дороги, – дружелюбно предложил ему Медведев.
– Благодарю, но не могу, – велено доставить и немедля возвращаться.
– Что ж, счастливого пути!
Гонец поклонился и ушел.
Медведев развернул грамоту.
Великий князь приказывал ему прибыть «в стан военный под стенами Новгорода» ровно через две недели.
В стан военный… Значит снова что‑то у них не в порядке, снова аресты, казни и отнятие имущества… А я там зачем? Что за этим кроется?…Что ж, поживем, увидим.
В горницу вошла Анница.
– Что‑то случилось?
– Нет, пока – ничего. Просто – служба. Я понадобился великому князю.
– Надолго?
– Не знаю…
Они молча поцеловались.
Василий решил выехать завтра на рассвете, а сегодняшний день посвятить прощальным визитам.
Сначала он отправился в Синий Лог.
Леваш Копыто встретил его как всегда весело, но после первых приветствий и объятий, узнав об отъезде Василия, спросил несколько встревожено:
– А скажи‑ка мне дружище, что там у вас творится в Московском княжестве?
– По‑моему, ничего особенного, – невозмутимо ответил Медведев.
– Ой ли? – Леваш усадил Василия и сам сел рядом. – У нас пошел слух, что скоро будет война. Говорят, в Новгороде неспокойно, а у Ивана вашего нелады с братьями. Король срочно возвращается в Литву. Со дня на день ждем сигнала к общему сбору всего дворянства. Что ты на это скажешь?
– Гм… Скажу, что мне, пожалуй, пора укреплять от тебя рубеж.
– Укрепляй, Вася, укрепляй, да Филиппу то же посоветуй. Твоя земля хоть за Угрой, а его… Сам понимаешь. Но запомни одно, – Леваш крепко сжал руку Медведева, – если вдруг загорится московская земля на Угре, ты и Лукич всегда найдете приют здесь. Синий Лог большой – места всем хватит!
– Что ж, спасибо, Леваш, но надеюсь, до этого не дойдет…
– Эх, братец мой, чего только у нас тут не бывает! Если б я рассказал тебе про свою жизнь, или жизнь моего покойного друга Алеши Бартенева, отца Филиппа, царство ему небесное… А Шемяка? А Можайский? Да ладно, не время сейчас. Вернешься, тогда поговорим. А пока счастливого пути, да скажи Аннице что во всем на меня полагаться может.
Потом Василий заехал в Бартеневку.
Настенька была печальна и удручена.
– Ой, я так скучаю по Филиппу, а тут еще эта история с батюшкой…
Узнав об отъезде Василия, бедняжка совсем упала духом.
– Это очень плохо, – печально сказала она, – Батюшка молчит, но, мне кажется, что он тоже готовится к отъезду. Это значит, что мы с Анницей останемся совсем одни на три имения. И некому будет защитить нас в случае чего… После этого ужасного года я наверно, никогда в жизни не избавлюсь от страха… Каждую ночь мне снится, что меня кто‑то снова похищает, и я просыпаюсь от своего крика… Мне так страшно и одиноко, особенно сейчас, когда нет Филиппа…Ах, Боже мой! – вдруг вспомнила она о чем‑то, – Скажи, может так случится, что ты встретишь Филиппа?
Медведев пожал плечами.
– Кто знает… А что?
– Васенька, я тебя очень прошу, передай ему от меня, – она достала из шкатулки маленький образок на цепочке. – Филипп так быстро уехал, что я не успела сообразить. Скажи, пусть носит всегда в память обо мне, а я каждый день за него молюсь. Если же вы разминетесь в пути – носи это сам и пресвятая Богородица защитит тебя и сбережет.
– Спасибо, Настенька, и не тревожься! Вот увидишь – все будет хорошо!
И так убедительно он это сказал, что Настенька даже улыбнулась.
Из Бартеневки Василий отправился в Картымазовку.
Федор Лукич встретил его почти так, как встречал прежде, хотя в поведении обоих чувствовалась какая‑то скованность…
– Уезжаю, – излишне беззаботно сказал Василий, – заглянул проститься.
– Счастливый путь и храни тебя Бог!
Они помолчали.
– Как‑то раз, помнишь, – начал Медведев, – мы собирались в Синий Лог всего на день, а проездили три месяца… Это я к тому что… Ты тут присматривай…
– Да, конечно, да только…
– Что?
– Мне, может, и самому отлучиться придется… Правда Петру уже шестнадцать – почти мужчина. Заменит меня во всем.
– Да, конечно. Впрочем, Леваш обещал свою помощь. Как‑нибудь сладится. Ну ладно. Я поехал.
И вдруг Картымазов порывисто обнял Медведева.
Он был маленького роста и, желая прижать Василия к своей груди, сам неловко, как мальчик, прижался к нему.
Потом круто повернулся и ушел в дом.
Василий возвращался в Медведевку, глубоко задумавшись.
Куда собирается Картымазов? Борис Волоцкий уже готовит своих дворян к выступлению? Неужто, действительно, в Московском княжестве начнется смута?
Вспомнив о Волоцком князе, Медведев вспомнил о Волоцком игумене, а от Иосифа его мысли перешли к Мефодию. С ним непременно следовало поговорить перед отъездом и, въехав в свое село, Василий направил Малыша к дому священника.
До тех пор, пока у всех обитателей Медведевки, включая людей прибывших сюда на житье во время отсутствия хозяина, не было крыши над головой, Мефодий категорически отказывался от постройки для него дома. Теперь, когда в Медведевке стало двенадцать дворов, и каждая семья имела свою избу, рядом с церковью вырос небольшой, но крепкий дом, старательно построенный руками медведевских мужиков, которые проникались к своему священнику все большим уважением за его доброту, заботливость и безукоризненную порядочность. Как только Мефодий перебрался из избы Гриди в свой собственный дом, к нему сразу переехала жена, гостившая до этого у своих родителей в Боровске. Попадья Аксинья оказалась миловидной молоденькой женщиной, тихой и скромной. Она была беременна и редко выходила из дому, а все свободное время проводила за плетением кружев и слыла в этом деле большой мастерицей.
Когда Василий подъехал к дому священника, Мефодий возился на голубятне позади дома, но, увидев Василия, тотчас же вышел к нему, застегивая на ходу рясу.
– Добро пожаловать, Василий Иванович, – как всегда приветливо обратился он к Медведеву, – Вижу ты на коне, приехал откуда, иль уезжаешь?
– Уезжаю. Но не сейчас. Завтра.
– Зайди помолиться на дорогу. Буду ждать тебя в церкви с благословением.
– Конечно. Я, разумеется, дам перед отъездом всем своим людям указания, относительно безопасности на время моего отсутствия, да и Анница к счастью, может постоять за себя, и все же прошу тебя быть готовым ко всему.
– Я всегда готов ко всему, – улыбнулся Мефодий. – Этого требует мое служение Господу.
– Я помню, – улыбнулся Медведев, – Когда я впервые тебя увидел, ты держал в одной руке саблю, в другой – клетку с голубями.
– Мир и меч, – улыбнулся в ответ Мефодий.
– Мир? – переспросил Медведев, пристально глядя на Мефодия. – Я как‑то видел – твои голуби весьма далеко летают.
Мефодий опустил голову, вздохнул, потом поднял и, посмотрев Василию прямо в глаза, твердо сказал:
– Скажу тебе коротко, и хочешь – верь, хочешь – нет. Мне нравится это место, и нравятся эти люди, а потому я никогда не сделаю ничего, что принесет им вред.
– Что ж, я хотел это от тебя услышать.
– А что касается голубей… Пусть они тебя не тревожат. И не опасайся, что они открывают кому‑нибудь чьи‑то тайны. Ты ведь прекрасно знаешь – все в руках Господа, и если Он посчитает нужным кому‑то что‑то открыть – то сделает это и без моих голубей. Господу Богу не нужны гонцы!
Глава шестая
ВЕЗЕНИЕ КНЯЗЯ ОБОЛЕНСКОГО
Медведев попрощался с Анницей ночью, а со своими людьми на рассвете, перед общим молебном в церкви. Он наказал им помнить, чему их учил, во всем слушаться хозяйку, быть постоянно начеку и, в случае чего, крепко за себя постоять. Затем он попрощался на теплой конюшне с Малышом, которого оставлял дома – за ночь выпал густой снег и ехать следовало на санях – благо совсем недавно по инициативе рассудительного Епифания, в качестве подарка к свадьбе, люди Медведева соорудили ему роскошные большие сани на двоих подарив пару крепких лошадей в придачу – «А ну куда с супружницей надумаете поехать – снег у нас тут рано выпадет!».
Обычно русские сани делались на одного ездока – в виде небольшой крытой кибитки, но это был уникальный «подарочный» экземпляр, слаженный добротно и с любовью, подволоченный алым немецким бархатом, раздобытым у Леваша, дуги и оглобли необыкновенно прочные и гибкие – вязовые, (сработанны Никитой Ефремовым), хомут ременной, украшенный рыжими лисьими и серыми волчьими хвостами (добыча охотника Якова), вожжи из лосиной кожи (сплел кожевенник Арсений Копна), полость выложена медвежьими шкурами, места для запасов питья и продовольствия на целый месяц, да еще для конского корма на несколько дней, а проезжать в них можно по наезженной дороге, не сильно утомляя лошадей, по семьдесят – восемьдесят верст в день.
Медведев решил, что с ним поедут сильный и ловкий, не раз проверенный в деле девятнадцатилетний Ивашко Неверов, владеющий одинаково хорошо луком саблей и арканом (ему Василий поручил находиться на облучке и управлять лошадьми), а также шестнадцатилетний маленький и хрупкий Алеша, опытный и тоже неоднократно проявивший себя разведчик и следопыт, которого он посадил с собой внутрь кибитки.
Получив благословение Мефодия, во время заутренней службы, на которой присутствовали все жители Медведевки, Василий и его спутники тронулись в путь.
Можно было ехать почти прямо на север по берегам Угры, а затем Гжати на Ржеву и уже оттуда на Новгород, но дороги здесь были очень плохие, а путь малоизвестный, так что Медведев решил не рисковать и отправился по более длинной, но проверенной и наезженной дороге Медынь – Боровск – Волоколамск – Тверь, которую прекрасно знал родившийся в этих местах Ивашко, рассчитав, что он и так, без особых усилий, поспеет к стенам Новгорода в назначенный Великим князем срок.
Под вечер следующего дня он уже пересекал замерзшую реку Протву в десяти верстах восточнее Боровска.
Быстро смеркалось, усиливался мороз и Ивашко подстегивал лошадей, торопясь поспеть до полной темноты в деревушку на той стороне реки, где они решили заночевать, когда увидел довольно большой отряд, который переезжал по льду реку с той стороны, двигаясь им навстречу. Трое саней в сопровождении дюжины всадников, копыта которых постоянно скользили, медленно двигались по льду. Ивашко сквозь маленькое, плотно завешенное окошко за его спиной сообщил об увиденном Медведеву. Василий, отодвинув шторку, стал наблюдать за встречным караваном.
Они поравнялись примерно на середине реки. Вдруг двое всадников отделились от общей массы и, замахав руками, направились к саням Медведева.
Василий велел ребятам быть начеку и остановиться.
Он вышел из саней, ожидая, когда всадники подъедут.
– Эй, мил человек! – Закричал один, приближаясь. – Не бойтесь, мы с миром! Бог в помощь! Нам спросить надо.
– И вам Господь помогай, – ответил Медведев. – Спрашивайте.
Всадники приблизились, вежливо поклонились, и тот, что их окликнул, даже сошел с коня, чтобы Медведеву не показалось, что он говорит с ним свысока, сидя в седле.
– Помогите, люди добрые, может, кто знает, где тут сельцо Быково?
Медведев глянул на Ивашку.
– Да тут, недалеко, – ответил юноша, – Возьмите наискосок по реке, и за поворотом русла увидите дорогу. Она и ведет прямо в Быково – две версты отсюда.
– Скачи, да передай князю Ивану, как ехать! Быстро! – приказал первый всадник второму. – Спасибо вам, люди добрые – спасли нас, – поблагодарил он и поклонился.
Затем вскочил в седло и помчался вслед за товарищем.
– А знаешь, Василий Иванович, кто это был? – спросил, улыбаясь Ивашко.
– Леший его знает! Какой‑то князь Иван…
– Да нет, я не про того. Я про этого, который спрашивал.
– Да откуда ж мне знать! Я его первый раз в глаза вижу.
– А я – нет. Это он меня никогда не видел, а я за ним с полчаса наблюдал, так что хорошо запомнил. Это один из тех трех, что тогда ночью по нашим землям к Федору Лукичу, якобы, за податями ехали. Его старший Зайцевым называл.
– Леший меня раздери! – сказал Медведев и присвистнул. – Тогда я знаю, что это за князь Иван!
Они добрались до деревушки, прекрасно выспались в доме у старосты и утром двинулись в дальнейший путь, направляясь в сторону Вереи. Вскоре впереди показалась развилка с дорогой ведущей на Москву, и со стороны этой развилки на верейскую дорогу выехали двое всадников, одного из которых, ввиду его огромного роста, Ивашко узнал бы за версту.
– Василий Иванович! – радостно позвал он. – Гляньте, кто едет нам навстречу!
Медведев выглянул и велел немедля остановиться.
Через минуту он едва не лишился ребер в дружеских объятиях Филиппа.
– Йо‑х‑хо! Какая встреча! Ты как здесь? Куда катишь? – засыпал его вопросами приятель.
– По личному приглашению великого князя в Новгород! – похвастался Василий.
– Ух ты! По личному? Здорово! Как раз вчера он на моих глазах туда выехал! Впрочем, я ведь тоже по его личному приказу, так что не очень гордись!
И Филипп подробно рассказал о поручении великого князя схватить Оболенского, и о награде, обещанной Патрикеевым.
– Леший меня раздери! Вот это да! – Воскликнул потрясенный невероятным стечением обстоятельств Медведев! – А ты хоть знаешь, где искать этого Лыко?
– Понятия не имею! Но думаю, что воевода Образец, которому я везу в Боровск приказ великого князя, знает! Государь говорил что‑то о Волоколамске.
– Князя Оболенского‑Лыко там нет, – сказал Василий. – И воевода Образец никогда на свете не найдет его, потому что не знает где искать.
– Вот так штука! – Огорчился Филипп. – Жаль! А я уж было, еду да мечтаю, как запрягу в свои сани двух могучих крепких коней, которых куплю на рубль, что мне пожалует Патрикеев!
– Считай что они уже твои! – Рассмеялся Медведев и рассказал о вчерашней встрече.
– Ну, надо же! – воскликнул Филиип. – Как, однако, не везет этому бедняге Зайцеву! Федор Лукич его прямо из моих рук вырвал, а Бог с твоей помощью мне его обратно посылает, да еще вместе с его князем!
– Да, вот что! – вспомнил Медведев, бережно вынул из‑за пазухи образок и протянул Филиппу – Твоя супруга велела всегда носить на груди. Ждет тебя, не дождется, каждый день молится. Так что ты уж поскорей возвращайся!
Тучка пробежала по лицу Филиппа.
– Да я бы и рад, но видно, скоро не получится. Если мне удастся схватить князя Лыко, я доставлю его к Образцу, а сам поеду в Новгород к Патрикееву за его рублем! Так что, я скорее с тобой увижусь, чем с Настенькой!
– Ну что ж, тогда – до встречи! Берегись!
– И ты тоже!
Друзья обнялись и расстались.
Медведев сел в сани и вдруг ощутил укор.
«Спасибо, люди добрые – спасли нас!» – поблагодарил его Зайцев.
Выходит, не спасли, а погубили…
И тут он вспомнил отца Мефодия.
«…Все в руках Господа, и если Он посчитает нужным кому‑то что‑то открыть, то сделает это и без моих голубей. Господу Богу не нужны гонцы…» В мире нет ничего случайного… Значит ли это, что Господь хочет передать Оболенского‑Лыко в руки Великого князя? Если это так – Филипп его схватит…
Боярин и воевода великого князя, Боровский наместник Василий Федорович Образец взял протянутую Филиппом грамоту и углубился в чтение.
В Московском княжестве, о воеводе Образце говорили с почтением, как о герое и могучем витязе. Пять лет назад он, имея менее четырех тысяч войска, наголову разбил двадцатитысячную рать новгородского служивого князя Василия Шуйского, а совсем недавно, буквально несколько месяцев тому, этим летом, он по приказу государя отправился с малой ратью по Волге из Нижнего Новгорода, внезапно напал на Казанскую землю, страшно опустошил ее, и едва не взял самой Казани!
Наслушавшись этих рассказов, Филипп представлял себе воеводу эдаким великаном и сказочным богатырем, а потому глазам своим не верил, глядя на тщедушного, сморщенного старичка, который, кряхтя, щурясь, смешно выпячивая губы и шевеля ими, едва ли не по слогам разбирал слова грамоты.
Наконец воевода закончил чтение, что‑то нечленораздельно пробормотал, хмыкнул и критически оглядел Филиппа с ног до головы.
– Ишь, какой верзила вымахал, – брюзгливо сказал он. – Ну, садись, чего стоишь! Хотя нет – лучше постой, а то ненароком лавку проломишь! Ну, так что тебе государь велел передать на словах?
– Чтоб ты, воевода взял вооруженный отряд, отправился в Волоколамск и привез государю Оболенского‑Лыко живым или мертвым.
– Да нету его там! – раздраженно сказал Образец. – Давно б взял, кабы был!
– А еще Наивысший воевода Иван Юрьевич Патрикеев обещал пожаловать со своего плеча шубу, тому, кто князя Лыко схватит.
Образец насмешливо хмыкнул и покрутил пальцем у виска.
– Вот что, – сказал он, подумав, – Ты, этот… как тебя… Мартенев – слушай меня…
– Бартенев, – поправил Филипп.
– Молчи, когда с тобой воевода разговаривает! – рявкнул он. – Великий князь пишет мне, что ты недавно перешел в его подданство, и у него еще не было случая испытать тебя. Он просит, чтоб я дал тебе какое дело, а потом доложил, как ты с ним справился. Вот я и думаю… поручать тебе что, аль нет. Гонору, вижу в тебе много, да и силы, небось, достаточно, а вот как насчет ума – не знаю…
Филипп побагровел.
– Воевода… – начал было он.
– Молчать и слушать меня! – удивительно громовым для тщедушного старца голосом заорал Образец, а затем как ни в чем не бывало продолжал – Лыко сейчас в Волоколамске нет, и никто не знает где он. Даю тебе месяц сроку на то, чтобы выявить место, где этот пес прячется. Ты понял, Иртенев?
– Бартенев…
– Молчать и слушать!
– Но, воевода, я хочу сказать, что месяц мне совершенно не…
– Что, месяца мало? – резко перебил воевода – Ладно! Полтора, но ни днем больше!
И тогда, вспомнив Медведева, и пытаясь подражать ему, Филипп небрежно сказал:
– Йо‑х‑хо! И это ты называешь делом, чтобы испытать меня! Да, клянусь тарпаном, завтра же вечером Оболенский будет лежать связанный по рукам и ногам вот на этом самом месте!
И желая указать это самое место, Филипп так топнул ногой, что старинный, окованный медью в виде силуэта дракона дубовый щит ливонской работы, висевший на стене за спиной Образца, с грохотом свалился на пол.
Вопреки ожиданиям Филиппа, Образец не заорал снова. Напротив, он печально поглядел в окно, вздохнул и тихо сказал:
– Знаешь что, Юртенев, я отменяю прежний наказ и даю тебе новый: немедля возвращайся к себе на Угру и жди дальнейших распоряжений. Понял?
– Ты мне не веришь, воевода? – возмутился Филипп.
– Пошел вон! – во всю мощь своего голоса рявкнул Образец.
Филипп до крови закусил губу и вышел.
Воевода поднял упавший щит и повесил на место.
– Ну и дуб! – пробормотал он, и, по‑видимому, это относилось не к щиту.
Данилко ждал хозяина во дворе и перепугался, увидев как Филипп, весь багровый от ярости, вылетел из дома, прямо с крыльца перепрыгнул через перила лестницы в седло своего тарпана и, сбивая с ног дворовую челядь наместника вылетел за ворота.
Данилка с трудом нагнал хозяина в конце улицы.
– Господи, что стряслось, – Филипп Алексеевич?! Уж не зарубил ли ты воеводу? – закричал он.
– Клянусь тарпаном, я был очень близок к этому!
– А куда мы так мчимся?
Филипп резко осадил коня.
– Действительно – куда?
– Вот и я спрашиваю.
– Ага! – вдруг сообразил что‑то Филипп. – Где тут торг, знаешь?
– Знаю. А что покупать будем?
– Не покупать, Данилко! Продавать! Коней наших будем продавать!
– Господь с вами, Филипп Алексеевич – таких коней! Зачем???
– Молчать и слушать! – грозно заревел Филипп и щелкнул плеткой. – Показывай дорогу!
В свои сорок восемь лет князь Оболенский‑Лыко был мускулист и силен, потому, что заботился о своем физическом здоровье, а поскольку его любимым развлечением была борьба, то он и занимался ею по часу ежедневно, для чего всегда, куда бы ни ехал, возил двух своих воинов, отменнейших борцов, попутно выполняющих обязанности его личных телохранителей.
Вот и сегодня, в первое утро пребывания в своей новой деревеньке Быково, князь, поднявшись, как обычно, с восходом солнца, повелел приготовить все необходимое для ежедневных борцовских состязаний.
Княжеский дом – единственный большой дом в деревне, обнесенный забором со всегда распахнутыми напротив высокого крыльца воротами, был выстроен в стиле охотничьего терема, и князь Борис Волоцкий в прошлые годы часто приезжал сюда поохотиться, но потом, когда земли вокруг постепенно перешли в собственность великого князя, стало ему тут как‑то неуютно, и он перестал здесь бывать, а со временем и вовсе забыл, что сельцо принадлежит ему, вспомнив о нем лишь после письма Иосифа.
На большую площадку между воротами и крыльцом слуги вынесли круглую мягкую подстилку, сшитую из нескольких слоев груботканого толстого полотна, женщинами Лук и Ржевы, где князь еще совсем недавно был наместником, и расстелили ее прямо на снегу.
Вокруг расселись, как всегда, все незанятые домашним хозяйством слуги и домочадцы, постоянно спорящие, кто кого сегодня поборет, а за их спинами стали робко появляться жители деревеньки, привлеченные невиданным доселе зрелищем.
Князь Оболенский и двое его борцов, по пояс голые в плотных холщевых штанах, затянутых широкими кушаками, и в коротких мягких кожаных сапожках без каблуков громко охая и похохатывая, обтирали свои могучие торсы выпавшим ночью снежком, сверкающим искорками морозца под лучами утреннего солнышка.
Князь Оболенский окинул взглядом зрителей и не увидел среди них своего любимца.
– А где Макар?
– Зайцев? – переспросил слуга. – А он недавно вышел, его с улицы позвали, сказали, брат приехал повидаться. Ну что, князь, начинать?
Князь кивнул, слуга ударил в специальный небольшой колокол, подвешенный на стояке, и борьба началась.
Сегодня князь Оболенский явно был в ударе, потому что ему удалось очень быстро победить первого из своих борцов, с которым обычно ему приходилось долго возиться, а иногда князь ему даже проигрывал.
Чтобы борцы состязались честно и не поддавались, он назначал им награду по десять ливонских грошей за каждую над ним победу и теперь мог быть уверен, что они будут стараться по‑настоящему и сполна применять все свое борцовское искусство.
Зрители восторженно гикали и свистели, приветствуя победу князя.
Но, если первого борца ему удавалось побеждать довольно часто, то со вторым это далеко не всегда получалось, однако сегодня князь, чувствуя себя в форме, надеялся на победу улыбаясь и снисходительно кивая головой собравшимся зрителям. Особенно бурно выражал свой восторг какой‑то деревенский верзила, на голову выше всех присутствующих, без шапки, в простой рубахе подпоясанной веревкой, в дырявых штанах, стоящий, как ни в чем не бывало, босиком на снегу.
Когда князь вступил в поединок со вторым борцом, этот верзила стал подпрыгивать, громко подбадривая князя криками, и яростно бил в ладоши. То ли его поддержка помогла, то ли, просто, князю сегодня, действительно, везло, но только ему довольно быстро и ловко удалось провести неожиданный прием, в результате чего второй телохранитель был повержен, князь был вне себя от восторга, а зрители ликовали, орали и кидали вверх шапки.
Верзила, горячо болевший за князя, протиснулся сквозь толпу и, поклонившись Оболенскому низко в ноги, обратился:
– Дозволь сказать тебе, князь, что ты самый лучший борец, каких я только видал, а я ведь и сам борьбой занимаюсь, так что толк в этом деле знаю!
– Благодарствую, любезный, – ответил польщенный князь, – мне сегодня и вправду очень повезло!
– О, князь! Это только начало! Поверь мне, – сегодня тебя ждет еще много удач!
– Ну что ж, хорошо бы! – князь окинул верзилу с ног до головы, – Так ты говоришь, сам борец!
– Но мне с тобой князь ни за что не тягаться! – снова низко поклонился тот.
– Ну, со мной‑то понятно, а почему б тебе не потешить народ и не побороться вот с этим молодцем, например, – и он указал на телохранителя который боролся с ним первым.
– Ладно, князь, попробую, раз на то твоя воля!
Он поплевал на руки и занял позицию на круглой подстилке.
Первый телохранитель князя снисходительно улыбнулся и неожиданным приемом схватил деревенского верзилу за рубаху и рванул на себя.
Тот, должно быть от неожиданности, смешно упал, неуклюже ухватив соперника за ногу и, увлекая его за собой, нелепо перевернулся через голову, не выпуская ноги противника.
Телохранитель князя заорал не своим голосом, верзила испуганно вскочил на ноги и изумленно стал озираться.
Его соперник попытался подняться на ноги но тут же упал, и, снова завыв от боли и волоча ногу, уполз с настилки, где его подхватили слуги и поддерживая под руки, повели в дом.
Князь хохотал до упаду, верзила недоуменно и растерянно разводил руками, а зрители орали от восторга.
– Ну, ты и борец! – держась за живот, сказал князь, – Ну и умора! – Давай еще с этим попробуй, – и поманил на подстилку второго телохранителя.
Тот угрюмо вышел, свирепо тараща глаза и явно намереваясь отомстить за своего товарища.
Верзила еще не успел встать в стойку, как борец ловко перебросил его через голову, так что он с размаху громко шлепнулся в снег за пределами подстилки.
Под неумолкающий хохот зрителей, он ошарашено поднялся и только ступил на круг, как был второй раз атакован и полетел на середину покрывала, растянувшись на животе.
Князь едва стоял на ногах от хохота, а народ вокруг зашелся до визга.
Могучий борец снова подошел к деревенскому верзиле, который, пошатываясь, едва поднялся на ноги. Второй телохранитель князя уже приготовился как следует швырнуть этого простака‑увальня наземь в третий и последний раз, как вдруг тот неожиданно провел какой‑то совершенно неизвестный прием, выставив вперед колено, о которое соперник так сильно ударился поясницей, что рухнул на подстилку, как подкошенный. Он несколько раз пытался подняться, но не смог, и был вынесен слугами на руках, под вопли и крики толпы, приветствующей победителя.
– Что ж ты наделал, умора?! – Хохоча, говорил князь, – ты же оставил меня без охраны, а главное с кем я буду по утрам бороться?
– Со мной князь, – ухмыльнулся верзила и вдруг заорал во весь голос – Слава князю Оболенскому!
– Слава! – закричала толпа.
– Да здравствует победитель – князь Оболенский! Й‑о‑х‑х‑о! – Снова заорал верзила и вдруг, крепко схватив князя одной рукой за шею, а другой за кушак, одним движением вскинул его вверх над своей головой, держа на вытянутых руках.
– Ура‑а‑а! – заорала толпа в восторге.
Но тут верзила, к изумлению присутствующих, держа князя по‑прежнему над головой, и расшвыривая своим могучим телом толпу, внезапно бросился к распахнутым воротам и исчез за ними. Он пробежал еще несколько шагов, а там поодаль за забором совершенно невидимая со двора, стояла крытая прочная кибитка на санях, запряженная двумя могучими лошадьми, дверца ее была распахнута, а на козлах в полной готовности поджидал Данилко.
Филипп с разбегу забросил князя в кибитку, где уже лежал на полу связанный по рукам и ногам Зайцев с заткнутым тряпкой ртом, вскочил в нее сам, и они рванулись вперед.
Когда ничего не понимающие жители деревни и слуги высыпали со двора, чтобы поглядеть, куда это подевался князь, они лишь увидели быстро удаляющуюся далеко за околицей села кибитку, мчавшуюся по дороге на Боровск.
Понадобилось еще, по крайней мере, десять минут, пока они поняли, что произошло, потом еще десять, пока все не убедились что нет ни одной оседланной лошади, кроме коней двух охранников и князя, всегда стоящих наготове, но охранники были не в состоянии даже встать, не то, что ехать верхом, никому же другому, как оказалась, эти лошади сесть на себя не позволяли, а пока седлали свежих лошадей, да выезжали за ворота, оказалось, что уже слишком поздно, и догнать кибитку нет никакой возможности.
