Текст книги "Заговор князей"
Автор книги: Роберт Святополк-Мирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Медведев принял мешочек и сунул за пазуху:
– Помнится, приходилось исполнять дела поважнее, да посекретнее.
– Я так и ждал, что это скажешь! – улыбнулся Патрикеев. – Молод еще ты, Василий, однако, молод… Ну, неужто всерьез подумал, что ради доставки этой сотни мы бы тебя с Угры вызывали. – Воевода склонился и как бы по секрету прошептал Василию на ухо, – Меня не сотни, меня миллионы интересуют. Миллионы. И я хочу, чтобы ты мне их сюда доставил.
– Откуда прикажешь доставить, князь?
– Оттуда, где они спрятаны. Когда найдешь. И если, конечно, они вообще есть, миллионы эти! А может, их и нет вовсе? Вот это все ты как раз и должен разузнать, Медведев! Теперь слушай внимательно. Великий князь сильно осерчал на архиепископа Феофила за измену да велел в оковах в Москву отвезти, а казну его на себя взять. По нашим сведениям у митрополита богатство тут немалое было. И вдруг выяснилось, что он нищий. Нет у него ни копейки! А куда ж подевалось‑то богатство митрополичье? Сёла его все, земли его, дома да хоромы? Оказывается – продал! Месяц назад все что имел – все продал! А деньги, говорит, нищим роздал! Ну, кто ж в это поверит, а? Я – не поверю! Всех людей его вторые сутки пытают – никто ничего не знает. Самого митрополита великий князь пытать не велит – Бога гневить не хочет. Остается одна надежда: вот этот‑то Аркадий! Он, как говорят некоторые, близок был к Феофилу – дьяком его личным одно время служил. Так вот, я хочу, Медведев, чтоб ты с ним поговорил… Я знаю, ты умеешь… Если ты князя Бельского убедил письмо написать, то и тут у тебя получится…
– У меня было полгода времени, – напомнил Медведев.
– А ты и не спеши, – успокоил его Патрикеев. – Торопиться некуда. Если что для дела понадобится – проси – дам. Главное, лишь бы Аркадий этот живым оставался, пока все от него не узнаем. Я тут кое‑какие меры принял, чтоб его нечаянно под шумок не прибили, а ты познакомься с ним, да все потихоньку и разузнавай. Нам до сих пор доподлинно не ведомо – знает он что‑то о деньгах архиепископа или нет, и для начала я хочу, чтобы это стало нам точно известно – ты понял, Медведев? Вот тебе на всякий случай сыскная грамота, согласно которой ты имеешь право обыскать любой дом и любого человека. Если понадобиться, используй, не стесняясь – ищи, да обрящешь!
– А что именно я должен искать? Как это должно выглядеть?
– Понятия не имею. Если все добро обращено в камни, то это небольшой сверток или мешок, не очень тяжелый, скорее всего из кожи, а если в золото… Ну, тогда это будет очень тяжелый мешок… В общем, не знаю я! – вдруг разгневался воевода, – Не знаю! Все! Иди! Действуй!
Василий молча поклонился и вышел.
Все это очень ему не понравилось, но выбора не было.
«Хорошенькое порученьице! Одно дело – убедить князя написать письмо, которое, в конце концов, ни к чему его не обязывало, но при том давало запасный выход из трудного положения, и совсем другое – выведать у человека секрет о миллионном сокровище, которое неизвестно где находится и как выглядит, да еще неизвестно знает ли он этот секрет вообще!»
Он задумчиво вернулся в шатер, где его ждали Алеша с Ивашкой, и мрачно сказал им:
– Сейчас мы войдем в Новгород, где я должен выполнить порученное мне дело. Все что вы до сих пор знали о войне и смерти – детские сказки, по сравнению с тем, что вы сейчас увидите. Будьте спокойны, внимательны и точно выполняйте все мои команды, быть может, от этого будет зависеть ваша жизнь. Вперед!
Когда они пробирались по шаткому мосту через ров под Городищем, Медведев увидел пушки, поставленные на деревянные помосты, которые в свою очередь лежали на палубах десятков связанных вместе речных судов, вмерзших в лед. Пушки одна за другой палили по городу. На стволе одной из них Василий разглядел красиво и четко выбитые буквы:
ARISTOTELES
Чуть поодаль между пушками расхаживал седой худощавый человек, и устало кричал что‑то, слегка заикаясь, и перемежая русские слова итальянскими.
Возможно, как раз в эту минуту великий мастер Аристотель Фьорованти, отдавая распоряжения своему сыну Андреа и помощнику Пьетро, с глубокой печалью размышлял о воле рока и превратностях человеческой судьбы, вследствие которых он, совсем недавно закончивший строительство Успенского собора, чудесного, созданного его руками храма, несущего свет жизни и радость любви, стреляет сегодня из отлитых этими же руками пушек по прекрасному древнему городу, неся мрак смерти и ужас страданий …
А может быть, вспомнил он великую государыню Софью Фоминишну, которая слышала о нем, когда еще бедной сиротой жила в Ватикане, и по совету которой, он был приглашен сюда послом Толбузиным из далекой Венеции служить великому князю московскому за 10 рублей в месяц, и вдруг всплыли в памяти ее слова, сказанные ему еще тогда, сразу после приезда:
– Ты обретешь в моем государстве великую славу, Фьорованти, если, конечно, выживешь… А чтобы выжить и сотворить нечто великое, – тебе придется стать сильным, ибо только тогда твое имя останется в веках, потому что Господь помогает сильным!
Глава восьмая
БРОД ЧЕРЕЗ РЕКУ УГРУ
Сотня всадников оставляет зимой на снегу так много следов, что Сафату ничего не стоило обнаружить отряд Богадур‑Султана, однако, догнал он его лишь на самой границе Синего Лога.
Укрывшись в густом ельнике на околице сельца Барановки, самого западного из восьми сел, входивших во владения Леваша Копыто, он наблюдал, как встревоженные внезапным появлением татар жители выбежали из домов с оружием, как Богадур показывал старосте сельца какую‑то грамоту и как затем староста и двое татар из отряда Богадура помчались по дороге в центральное имение Синий Лог. Они ехали по наезженной санями дороге и ничего их не задерживало, а Сафату пришлось оминуть Барановку стороной, чтобы не оказаться обнаруженным воинами Богадура, а затем с предосторожностями добираться до Синего Лога, и все же, он прибыл туда всего на полчаса позже их и успел застать Леваша дома, как раз в тот момент, когда он собирался лично отправиться в Медведевку, чтобы предупредить Анницу о появлении в его землях нежданных гостей…
… – Неужели?! – воскликнула Анница и радостно расцеловала Настеньку.
– Боже, как это чудесно! – Но ты не ошиблась Наталья?
– Как можно, Настасья Алексеевна! – обиделась Надежда Неверова, знахарка, гадалка, целительница и жена Клима Неверова, – Да я ж сама вон Ивашку да Гаврилку выносила, мне ль не знать – точно говорю вам: двойня будет!
– А как обрадуется Филипп, когда узнает! – всплеснула руками Настенька, – Он все время только и говорит, что у нас должно быть детей не меньше дюжины! Если и дальше так пойдет, то я, пожалуй, превзойду все его ожидания!
– Но по тебе совершенно ничего не видно! – Восхитилась Анница. – Ты такая же хрупкая, маленькая и стройная как была всегда!
Настенька уже больше двух месяцев знала о своем положении, и несмотря на перенесенные недавно потрясения, связанные с прошлогодними событиями, чувствовала себя достаточно хорошо, как все молодые женщины, выросшие на природе, в окружении лесов, полей и лугов. Однако в последние дни ее стало что‑то беспокоить и тогда она велела запрягать зимнюю кибитку и поехала в Картымазовку навестить матушку свою Василису Петровну, а заодно и утешить ее. Василиса Петровна была очень расстроена и огорчена отъездом Федора Лукича, который вооружившись для дальнего похода, неделю назад отправился в Углич по вызову князя Бориса Волоцкого, который сейчас гостил у брата своего Андрея, и вызывал туда всех дворян состоявших у него на службе.
Слухи о недовольстве братьев‑князей государем московским давно уже доходили до здешних ушей и Василиса Петровна была крайне обеспокоена.
Если в княжестве вспыхнет усобица, как это было при отце нынешнего государя, покойном князе Василии Темном, ослепленном своим двоюродным братом Шемякой как раз в результате такой братоубийственной войны, и снова польется кровь, неизвестно, удастся ли им удержать свою землю, да и вообще удастся ли выжить, а и сам ты, Федор Лукич, поди, уже не мальчик, чтоб саблей махать как в юности – вон за четвертый десяток перевалило, а все туда же – «не могу, долг, честь» – а чего не можешь‑то? Взял бы да не поехал – пожалей детей меня, мало в прошлом году натерпелись, когда доченьку‑то увезли! Нет, куда там! Собрался и все! Первое, что сказал – псов моих берегите, потом – прощай жена, прощай дочь, авось еще, даст Бог, и внука увижу, ты, Петруша, за старшего остаешься – будь мужчиной – ну это он намекал, чтоб таким же самодуром как отец вырос, – лихо на коня вскочил, словно ему двадцать лет, и за ворота, – а вы тут как хотите…
Настенька старалась утешить матушку, и чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей пожаловалась на свое недомогание. Вот тут‑то Василиса Петровна и вспомнила про Надежду, которая уже многим в округе помогла, впрочем, Настенька и сама ее хорошо знала, да и Филипп много рассказывал о предсказании насчет железной птицы и как оно престранно сбылось, одним словом, решили они навестить Медведевку, Анницу, ну и показаться Надежде, на всякий случай, чтоб чего худого не вышло.
И вот четверо женщин сидели сейчас в теплой горнице большого медведевского дома и радостно обсуждали приятную и неожиданную новость о том, что у Настеньки будет двойня.
Однако, мир почему‑то устроен так, что хорошие новости непременно перемежаются с плохими, и потому не успели они еще нарадоваться от души, как в дверь постучал начальник охраны и Надеждин муж Клим Неверов и сообщил:
– Со стороны Синего Лога к нам мчится на всей скорости насколько ему на то дорога позволяет, сам Леваш Копыто и с ним еще кто‑то, по одежке вроде татарин!
– Татарин? – изумилась Анница, – что бы это могло значить? У нас есть только один знакомый татарин, но он должен быть сейчас далеко в теплом Крыму, а потому, ты знаешь что делать, Клим – будь начеку и подождем новостей, которые наверно везет нам Леваш.
Ждать пришлось недолго.
Пышущий жаром быстрой езды, пахнущий, как всегда вином и овчиной в горницу ввалился Леваш Копыто и нарочито весело, что не укрылось от наблюдательной Анницы, заорал:
– А посмотрите‑ка, любезные дамы, какого гостя я вам привез!
С этими словами он отступил от двери, а в горницу вскользнул худощавый Сафат и сорвав лисью шапку, с наголо обритой по‑татарски головы поклонился до земли:
– Салям Алейкум! – воскликнул он – Хвала Аллаху – позволил мне снова лицезреть вас!
… – Хвала Аллаху, что он позволил нам достичь нашей цели, – Богадур‑Султан умолк и оглядел свое войско.
В сотне, вышедшей полтора месяца назад из Сарай‑Берке, осталось девяносто пять человек. Богадур‑Султан с досадой подумал, что отец все же не очень его любит, иначе почему он обещал дать ему лучшую, отборную сотню, а дал неважную. Четверых он должен был лично отстегать нагайкой за нарушение дисциплины, двое умерли от неизвестной болезни через несколько недель после того, как в каком то сельце, несмотря на строгий запрет, похитили женщину, которую потом утопили, а один при странных обстоятельствах был найден с перерезанным горлом. Горло ему перерезал его собственным ножом несомненно татарин – это было ясно по характерному порезу. Подозрение пало на двух родственников убитого, которые недавно при свидетелях поссорились с ним и угрожали ему. Родственники были пытаны, но ничего не сказали. Пришлось их казнить и, таким образом, справедливость была восстановлена, но отряд уменьшился на пять человек.
– Еще раз напоминаю, – строго продолжал Богадур. – Мы находимся на землях нашего союзника короля Казимира и его людей, – а потому никакого насилия и никаких грабежей! В трех верстах отсюда – река Угра. За ней – московское княжество. Мы придем сюда с великим ханом Ахматом и большим войском летом. Сейчас надо лишь провести разведку, в каких местах реку легче будет пересечь. Местные жители из Барановки уже сообщили нам о трех бродах, которые находятся поблизости. Я хочу, чтобы мы осмотрели их еще сегодня пока не стемнело. Саид! Подойди сюда. Возьмешь пятнадцать воинов и осмотришь первое место. Оно вот тут!
Богадур нагайкой начертил на снегу простую схему.
– Здесь река, здесь одно село, а там на московском берегу другое …
– А на московскую сторону можно переходить!
– Конечно, если нужно осмотреть брод, только не убивайте московитов – нас не так много, чтобы начинать тут порубежную войну!
– А если они первые нападут?
– Ну если первые…
– Я понял. Как называются деревни?
– Вот шайтан! Трудно выговорить эти русские названия… Эй приведите сюда мужика, что говорил про этот брод!
Привели испуганного мужика.
– Вот тебе алтын, – сказал ему Богадур, – покажешь Саиду дорогу к тому броду о котором ты рассказывал.
– Благодарствую, – мужичок жадно схватил монету. – Проведу, конечно, отчего ж не провести – совсем близко тут…
– И скажи ему как называются села на этом и на том берегу.
– Скажу, отчего ж не сказать. На нашем которое – то Бартеневка, а на ихнем, на московском – Картымазовка. А вот тут посередке – и есть тот самый брод.
… – Но я не понимаю как можно искать броды зимой, когда река покрыта льдом, а берега снегом, – удивилась Настенька.
– Э‑э‑э, голубушка, не скажи, – покачал головой Леваш, – люди привыкают летом, а потом ходят и ездят той же дорогой зимой – вспомни, где ты переезжала Угру, когда к матушке из Бартеневки ехала?
– А ведь правда! – вспомнила Настенька. – Когда лед стал крепким, мужики проложили пешую тропку наискосок через речку, но на санях там не спустишься – берега крутые и потому санная дорога так и ведет через брод – там берег‑то пологий и летом дорога ведет к самому парому…
– Пока что эти татары настроены очень мирно, – продолжал Леваш. – Посланцы ханского сына, что ко мне приезжали, подарки привезли и прямо рассыпались в любезностях – мы, мол, с миром, никого здесь не тронем, потому что, хан Ахмат и король Казимир большие друзья.
– Не нравится мне все это, – вздохнула Анница, – ох, как не нравится…
– И правильно не нравится, – сказал Сафат. – Но думаю, – пока большой опасности нет – они вряд ли перейдут Угру.
За время плена у князя Семена и службы Нордуалету и Айдару в Московском княжестве Сафат так хорошо научился говорить по‑русски, что разговаривал почти без акцента.
– А если попытаются, я их остановлю, – сказал Леваш. – В конце концов, не забывайте, что под моей командой в Синем Логе полтораста хорошо вооруженных людей!
– Но ты не можешь ссорится, с татарами, Леваш! – возразила Анница. – Они – союзники короля, которому ты служишь.
Сафат поднялся от стола, накрытого не хуже, чем у Леваша, известного в округе любителя поесть и выпить, поклонился всем и сказал, обращаясь к Аннице:
– Спасибо за угощение. Да хранит Аллах всех присутствующих и этот дом! Я думаю, что до лета вам тут ничего не грозит, потому что знаю, как хорошо защищена Медведевка, а также знаю, что ты, Анница не только хороший воин, но и мудрая женщина, о чем вскоре еще раз с удовольствием скажу Василию, если встречу его в Новгороде. А сейчас прощайте, мне пора в путь!
Анница непременно хотела, чтобы кто‑нибудь из Медведевки проводил Сафата до границ имения, однако он решительно отказался.
Леваш тоже откланялся и отправился домой.
Стали собираться в дорогу и Настенька с Василисой Петровной.
И тогда Анница сказала:
– Я все время думаю о Настеньке и …об этих татарах… Настюша, не стоит тебе жить сейчас в Бартеневке, а? Василиса Петровна, что вы на это скажете?
– Ох, Анница, и я о том же подумала! А и вправду поживи‑ка ты, доченька у меня, – все ж в отчем доме и стены греют!
– А еще лучше, – продолжала Анница, – оставайся у нас, Настя, сама знаешь какая тут охрана!
– И то верно! – согласилась Василиса Петровна, – Может и правда?
Настя обняла Анницу.
– Спасибо, золовушка ты моя родненькая, подружка милая, наверно, знаешь, соглашусь! Мне и до татар без Филиппа в вашем доме страшно оставаться было, а сейчас и подавно! Но сегодня все равно вернуться надо, вещи, платья собрать – как же я без всего, – а завтра…
– Никаких завтра! – решительно возразила Анница. – Прямо сейчас поедем и все привезем! А не то я совсем разучусь за зиму верхом ездить!
Анница велела седлать своего любимого черного коня Витязя, запрягать сани, да подавать кибитку в которой приехали Настя с матерью. Она приказала Климу усилить в Медведевке охрану, и дать ей двух вооруженных людей для сопровождения Настеньки в Бартеневку и обратно, потому что она приехала лишь с одним кучером кибитки, который должен был отвезти в Картымазовку Василису Петровну.
Спустя полчаса маленький караван покинул Медведевку.
Впереди на своем черном коне гарцевала Анница, в зимнем отороченном собольим мехом черном костюме с колчаном за спиной, за ней, чуть отстав, два вооруженных молодых человека верхом – 19‑летний Кузя Ефремов и 20‑летний Юрок Копна, следом запряженные тройкой лошадей открытые прогулочные сани с бубенцами, устланные медвежьими шкурами, в которых должна отправиться в Бартеневку за вещами Настенька, а управлял ими Никола, (на смотровой вышке в это время находился его рассудительный батюшка Епифаний) и замыкал шествие зимний крытый возок, в котором ехали Настенька с матерью.
У брода через Угру, где проходила граница земель Медведева и Картымазова все остановились, Настенька простилась с матерью и пересела в сани, укутавшись шкурами.
Возок направился в Картымазовку, а всадники перестроились готовясь пересечь реку. Они неторопливо спустились по накатанной дороге к замерзшей воде и двинулись по льду там где летом был столь хорошо знакомый им с детства брод.
Теперь впереди находились Юрок и Кузя, за ними сани с Настенькой, а рядом Анница верхом, весело переговариваясь с золовкой под звон бубенцов.
На самой середине Угры все и случилось.
Впоследствии Анница сотни раз пыталась подробно восстановить ход последующих событий, чтобы понять, кто, что не так сделал, и где была совершена первая ошибка, но эти события развивались настолько быстро, притом многократно ускоряясь с каждой секундой, что полностью восстановить картину происшедшего ей так никогда и не удалось.
Она лишь хорошо помнила, что когда их маленький кортеж ступил на лед, берег по ту сторону реки выглядел совершенно пустынным. С привычным, привитым еще в детстве покойным отцом, вниманием, Анница огляделась по сторонам – сперва, проводив взглядом скрывающийся в лесу возок с Василисой Петровной, потом глянула назад, откуда они приехали, а потом перевела взгляд на противоположный берег, куда они направлялись, и не увидела там ничего, кроме наметенного за ночь высокого сугроба.
Ну откуда ж ей было знать, что как раз за этим сугробом на берегу и укрывались пятеро татарских всадников, невысоких и на низкорослых лошадках, а в заснеженной рощице чуть в стороне и поодаль – еще десяток. Они спрятались там, заслышав издали звон бубенцов еще до того, как весь кортеж выехал из лесу на луг, где находился брод, и теперь, затаившись, по команде Саида ждали, чтобы выяснить что это за знатная особа катит в богатых санях с бубенцами по московскому берегу прямо к тому броду, который им предстояло обследовать.
Так или иначе, как только сани с Настенькой достигли середины реки, татары появились на льду столь внезапно и так близко, что никто не успел ничего понять.
Нет, нет, справедливости ради следует сказать, – и Анница это хорошо помнила, – что татары не обнажили оружия первыми. Они лишь с гиканьем и воплями вынырнули внезапно из сугроба на берегу в десяти шагах перед Кузей и Юрком, которые от неожиданности натянули поводья, отчего их кони, испуганные внезапными криками и мчащимся прямо на них отрядом, заскользили копытами по льду, а затем лошадь Кузи упала, и юноша оказался придавленным.
Все дальнейшее Анница помнила отдельными урывками, как бы не связанными между собой…
Вот Юрок, оставшись один перед пятеркой мчавшихся на него всадников, выхватил саблю и закричал «Анна Алексеевна, назад! Я задержу их!»…
Вот Никола, увидев впереди татар, тоже резко натянул вожжи отчего вся тройка лошадей поднялась на дыбы а сани перевернулись, едва не переломив оглоблей ноги коню Анницы, который резко шарахнулся в сторону…
… А потом Никола, вываливается на лед и, схватив в охапку Настеньку, пытается вытащить ее из саней.
…Тем временем пятерка татарских всадников молниеносно приближается, и Юрок смело бросается в их гущу с обнаженной саблей…
…Некоторое время происходит какое‑то замешательство, ничего не видно, кроме вертящихся на месте всадников, потом они сразу расступаются, а Юрок уже лежит на льду весь в крови…
…Тут Анница замечает, что теперь и у татар обнажено оружие…
Следующий момент она запомнила очень хорошо, потому что он оказался решающим…
Никола уже вытащил Настеньку из саней, они бегут к Аннице, и она понимает, что это правильно – сейчас она подхватит Настю к себе на коня – Витязь выдержит, – и пока мальчики задержат татар, они отступят в Медведевку, спасутся сами и пришлют помощь…
Но тут Анница вдруг видит, как один из всадников медленно‑медленно, как это бывает лишь во сне, отстегивает от седла аркан, ловко замахивается им, аркан летит и попадает точно на голову Николы, затягиваясь на его шее, и Никола начинает ронять на лед Настеньку, а Анница никак не успевает доехать до них, ей остается еще с десяток саженей, и вот тогда‑то она принимает решение, которое определило весь дальнейший ход событий.
Привычным движением Анница выхватила из колчана за спиной лук вместе со стрелой и через долю секунды стрела уже глубоко вонзилась в голову метнувшего аркан всадника, в то место, где раньше у него был правый глаз и вышла окровавленным наконечником из его затылка.
А дальше все происходило еще быстрее и воспоминания об этом становятся похожими на цветные мелкие лоскутки…
… Никола хрипя растягивает петлю…
… Настенька пытается встать на ноги…
… Татары в легкой нерешительности останавливаются, увидев гибель товарища, но тут же с воем бросаются вперед на Анницу.
… Теперь ей приходится действовать очень быстро потому что сабли у нее нет, и она остается наедине с четырьмя мчащимися на нее противниками, а расстояние между ними ужасающе сокращается…
… Пять раз она с огромной скоростью повторяет одно и то же молниеносное движение – выхватывает из‑за плеча стрелу, безошибочно точно вставляет ее в тетиву, мгновенно натягивает ее, долю секунды прицеливается, стреляет и снова… и снова… и снова…
Пятый ордынец даже успел замахнуться саблей, но стрела прошила его горло, когда он был прямо перед Анницей, так что его кровь брызнула ей прямо в лицо и попала в глаза, а когда она протерла их рукавом, то с ужасом увидела, что по берегу к реке спускаются еще десять всадников…
… Никола, держась за горло, хрипит и кашляет, сидя на льду…
…Кузя выбрался из‑под упавшей лошади и тащит к берегу окровавленного Юрка…
… Настенька, растерянно оглядываясь по сторонам, пытается встать на ноги и снова падает…
– Сюда! – изо всех сил кричит Анница. – Все сюда! Ко мне!
… Новые всадники замешкались перед тем как ступить на лед, они не еще понимают, отчего погибли их товарищи, им мешают мечущиеся без всадников обезумевшие лошади, но Саид подает команду и они двигаются вперед…
… Еще четыре стрелы Анницы достигли своей цели и только пятая не смогла пробить кольчугу Саида…
… Настенька и Никола были уже совсем рядом…
… Анница привычно протянула руку за плечо и нащупала пустоту.
… Стрелы кончились.
…Шестеро татарских всадников, наконец, поняли в чем дело и выхватили свои луки…
… Теперь стрелы градом посыпались, на Анницу и она вдруг ощутила себя ужасающе одинокой, беспомощной и невероятно уставшей…
… Уклоняясь и находясь в непрерывном движении, чтобы затруднить стреляющим возможность хорошо прицелиться, она, из последних сил еще раз попыталась приблизиться к Настеньке, уже едва слышно шепча ей:
– Сюда, миленькая… Скорее… Ко мне…
… Но тут стрела угодила в ногу Витязя и конь рухнул на лед как подкошенный…
… Анница, падая, сильно ударилась коленом, покатилась по льду и от этого падения ею вдруг овладела слепая ярость…
… Она выхватила засапожный нож и, стиснув зубы, превозмогая боль в колене снова поползла к Настеньке.
… И тут она увидела, как со стороны Медведевки на всем скаку из лесу вылетает вооруженный отряд во главе в Климом и мчится к реке…
… Но и татары это заметили…
Они прекратили стрельбу, на секунду заколебались, и по команде Саида рванулись вперед.
Они находились гораздо ближе к середине реки, чем Клим с его людьми.
Двое ловко подхватили со льда маленькую, легкую, как пушинку Настеньку, перебросили через седло Саида и весь отряд помчался обратно.
– Догоните их! – истошно закричала Анница Климу. – Догоните!!!
И, потеряв сознание, упала на лед.
Она очнулась в санях с бубенцами. Ее везли домой.
Она привстала и лихорадочно огляделась.
Вот окровавленный, израненный, но живой Юрок, вот Кузя, вот Никола…
Клим виновато отводит взгляд.
И тогда Анница понимает.
Самое страшное случилось.
Настенька, которая больше всего на свете этого боялась, снова похищена…
Глава девятая
ПЕРСТЕНЬ БРАТА АРКАДИЯ
Сотник московского сторожевого полка Иван Дубина только диву давался, получив столь странный приказ из уст самого полкового воеводы боярина Щукина. Ему было велено взять свою сотню, отправиться к стенам Ганзейского купеческого двора, и сделать вид, что они этот двор охраняют, защищая иноземных купцов от случайных недоразумений во время взятия города московским войском. На самом же деле, им надо было защищать и охранять вовсе не ганзейских купцов, а какого‑то монаха, по фамилии Дорошин, который жил по соседству в купеческом доме и был, очевидно, очень важной для Москвы персоной, потому что воевода особо подчеркнул, что ни один волос с головы монаха упасть не должен, но в то же время самому монаху вовсе не нужно знать, что сотня стоит здесь только для его охраны, однако, если этот монах вдруг, паче чаяния, обратиться с какими‑либо просьбами, то просьбы эти выполнять по возможности.
Более диковинного приказа сотник Дубина не получал еще никогда в жизни, но с начальством не поспоришь, надо выполнять и все тут! Взял свою сотню да и пошел под стены Ганзейского двора. Хотя, это конечно, лишь одно название – сотня. На самом деле, людишек‑то менее семидесяти, а ведь целый год просил – дайте пополнение, – вон прошлой зимой, тут же в Новгороде, при взятии одного купеческого дома сразу две дюжины полегло, а потом еще лучшего десятника у него забрал сам Патрикеев и, говаривали, зачем‑то в Москву повез, где и след от него пропал! А как ему, Дубине, быть никто не думает! Только назло все делают! Просил‑просил: дайте новых людей скоро уж всего полсотни останется! Дали, наконец, перед самым походом! Но, во‑первых, он просил тридцать, а дали десять. А во‑вторых – кого?! Какой‑то сброд! Наверно со всех сотен пособирали самых никчемных и ему сунули – просил? – на тебе, получай, Дубина! Нет, точно, видать, кому‑то не угодил – все назло делают, не иначе как подсидеть хотят! Таких людишек подсунули, что прямо сам бы их тут же поубивал, чтоб здоровья не портили – пьяницы бездельники, дисциплины никакой, да еще десятника к ним взамен Медведева дали, – ну, тот так просто урод! Морда кривая, нос расплющенный, сам тощий, как палка, однако пожрать и выпить большой мастер, да еще фамилия дурацкая – Козел, причем требует, чтоб не Козлом его звали, а Козелом – ну, значится, ударять на «о» надо, а то, мол, будто фамилия его не от козла, что в огороде, а от какого‑то чешского боярина Козела, как будто чешский кОзел и русский козЕл ни одна и та же животина! Одно слово – шут гороховый!
Так надеялся Дубина, что дадут приказ на штурм города – он и бросит этого Козла со всей паршивой его десяткой в самую гущу, авось всех перебьют одним разом, может, новых, получше, дадут! Так нет же, и тут не повезло! Не послали на штурм, все в запасе держали, а потом – на тебе! – монаха охранять! Не избавится, он, видно, теперь от этого Козла долго еще…
Хрипло ругаясь и шмыгая носом, который почему‑то всегда простужался зимой, Дубина привел свою куцую сотню под стены Ганзейского двора, объяснил десятникам задачу, сам внимательно осмотрел купеческий дом, что стоял на соседней улице, выставил за углом незаметные патрули, приказав, на всякий случай, за всем наблюдать, а сам велел развести костер поодаль, чтобы немного обогреется.
…Тем временем Медведев в сопровождении Алеши да Ивашки уже подъезжал к Ганзейскому двору, сразу вспомнив, что он уже бывал тут прошлой зимой. Когда же они проехали еще немного и увидели большой крытый колодец на углу, Медведев, к удивлению своих спутников вдруг решил из него напиться и заулыбался в свои мягкие, только начинающие отрастать усы, потому что перед его глазами возникла, как живая, картинка из памяти: плачущая у опрокинутых ведер купеческая дочь, и злобная толпа, которая не давала ей набрать воды…
Василий тут же вспомнил об Аннице и подумал, как ему, все же, повезло тогда, что забрал его Патрикеев из войска, а потом великий князь отправил на Угру, потому что теперь у Василия есть такая замечательная жена, – страшно подумать, что могло бы статься, задержись он тогда в Новгороде…
Нет, она конечно, симпатичная и ладная девушка была, но с такой красавицей, образованной и умной, как Анница ей никогда не тягаться, не говоря уже о других достоинствах, таких, например, как боевые умения, – уже женившись, Медведев узнал, что, оказывается, его супругу за ловкость в обращении со стрелковым оружием окрестные жители еще с детства прозывали «Анница‑лучница».
Василий с удовлетворением вспомнил о том, как хорошо, что он до отъезда успел научить Анницу изготовлять разные особые стрелы, как он умел, вроде той, которая подожгла и взорвала бочку пороха в лагере Антипа…
Конечно, лучше, чтобы они никогда ей не понадобилось, но в этом мире надо быть готовым ко всему, а значит и к неожиданным угрозам и опасностям…
– Приехали, Василий Иванович, – вывел его из задумчивости голос Алеши. – Вот он дом купца Манина. Зовут его Онуфрий Карпович.
– Молодец, следопыт! А по чему догадался? – спросил Медведев, оглядывая дом за высоким забором с прочными воротами, и не видя никаких примет или указаний, свидетельствующих, что это и есть нужный дом. Однако, он сразу вспомнил, что однажды уже был у этих ворот.
– Ни по чему. Просто, пока ты воду из колодца пил, я у соседей узнал.
Слегка уязвленный Медведев решил отомстить.
– А я, как ты видел, ни у кого ничего не узнавал, но скажу тебе больше. У купца Манина есть дочка… Зовут ее Любашей, лет ей будет семнадцать… Да еще двое слуг во дворе – один постарше – хромой, а другой помоложе, но лысый.
