Текст книги "Бессмертники — цветы вечности"

Автор книги: Роберт Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Глава тридцатая

Подготовить крупную экспроприацию не удалось, и Гузаков шел на встречу с Иваном Кадомцевым без особой надежды на одобрение его плана. Однако, выслушав его, Иван заинтересовался.

– Значит, говоришь: или железнодорожная касса на станции Усть-Катав, или почтовое отделение в селе Верхние Киги. Сколько мы можем получить из кассы?

– Рублей пятьсот – семьсот. Больших денег там не бывает.

– Так. А в Кигах?

– Разведка сообщила, что можно будет взять тысяч пять.

– Так. А если обе эти операции слить в одну?

– Не думал, Иван…

– Так давай подумаем вместе. Если первым провести экс на железной дороге, то полиция, конечно, всполошится. На преследование вас будут стянуты все подручные силы, к вам будет приковано все внимание. А тут другая ваша группа тихо, без шума посетит почтовое отделение в Верхних Кигах. Может, на следующий же день… Как, сотник, получится?

– А почему бы и нет? – повеселел Михаил. – Люди готовы, разведка свое дело сделала, можно начинать.

– Людей береги. И предупреди: пусть без надобности не палят, мы не грабители!

30 августа группа боевиков из трех человек, возглавляемая Гузаковым, вышла из леса и направилась к станции Усть-Катав. К зданию вокзала подошли уже в сумерках Народу было немного, да и тот в ожидании поезда толпился на платформе. Здесь же для поддержания порядка бдительно прохаживался непременный в таких местах «фараон».

– Будем брать, – коротко шепнул друзьям Михаил. – За вами «фараон», за мной касса. Начинаю с подходом поезда… По местам!

Вот, шипя и отдуваясь, подошел пассажирский поезд. Помещение вокзала опустело совсем. Можно начинать.

Дверь кассы оказалась незапертой, и все последующее заняло не больше одной минуты. Стоило Михаилу войти и наставить на кассира пистолет, как у того от страха отнялся язык. Взяв из ящика деньги, Гузаков пожалел пожилого кассира (дом, поди, полон детей!) и тут же на каком-то незаполненном бланке составил расписку:

«Деньги изъяты на нужды революции. Вернем народу после победы. Михаил Гузаков»

Уходя, на всякий случай предупредил:

– Кричать и бежать за полицией не советую. Мои товарищи проследят, имейте это в виду!

Рано утром на квартиру полковника Ловягина позвонил дежурный офицер.

– Господин полковник, получена экстренная телеграмма. Разрешите доложить?

– Читайте! – предчувствуя неладное, рявкнул полковник.

– «30 августа вечером тремя злоумышленниками ограблена станция Усть-Катав. Взято 597 рублей. Грабители скрылись в горах за Юрюзанью. Ротмистр Апостолов».

В погоню за Юрюзань из Усть-Катава ушли пятнадцать конных казаков. Кропачево снарядило отряд пеших солдат. А в это время в Верхних Кигах к почтовому отделению подъехала тройка.

Эту группу возглавлял Федор Новоселов. Под началом у него были Иван Огурцов, Николай Кудимов, Иван Головкин и еще два Ивана – Хрущев и Сидоркин. В основном ребята из Златоуста и Миньяра, один командир уфимец.

«Как там у них дела?» – тревожился Гузаков. О них он узнает позже, когда через несколько дней, отбившись от погони, они соберутся вместе на тихой Александровской сопке под Златоустом. А пока в Уфу летела новая телеграмма златоустовского жандармского ротмистра Апостолова:

«Вчера утром злоумышленниками ограблено почтовое отделение деревни Верхние Киги. Убит почтальон, тяжело ранен начальник отделения. При преследовании грабителей ими еще убит один и ранено четыре крестьянина и полицейский урядник. Преследование продолжается».

Да, операция, на которую возлагались такие надежды и которая ожидалась простой и легкой, на деле вылилась в настоящее сражение.

С е к р е т н о

7 сентября 1907 г.

Начальнику Уфимского губернского жандармского управления

В дополнение телеграммы моей от 1 сентября доношу, что обстоятельства ограбления почтового отделения в деревне Верхние Киги Златоустовского уезда были таковы. 31 августа около 9 часов утра пять неизвестных молодых людей, вооруженных револьверами и кинжалами, прибывшие, как выяснилось, в эту деревню еще накануне, наняли тройку обывательских лошадей и подъехали к почтовому отделению. Трое из них вошли в помещение…, где в это время находились почтальон и начальник отделения; первый выстрелом из револьвера был убит наповал, а у второго потребовали ключи от кассы; получив ключи, разбойники открыли кассу и взяли оттуда около 50 руб. денег, на 6000 руб. контрольных марок сберегательной кассы, а также несколько посылок. Лежавшие в кассе отдельно и прикрытые книгами 6000 руб. денег разбойники не заметили и не взяли. Затем они вышли из почтового отделения, и, уходя, один из них несколькими выстрелами смертельно ранил начальника отделения. Потом сели в нанятый экипаж, столкнули с него кучера и выехали из деревни.

Вскоре в Кигах была организована крестьянами погоня за грабителями, коих они настигли в соседнем селе Леузы, верст около 15-и от Кигов. Разбойники, заметив погоню, стали отстреливаться, но при выезде из села Леузы, проехав еще версты четыре, они были уже плотно окружены большой толпою крестьян, предводимых полицейским урядником села Леузы Габитовым, и должны были бросить приставших лошадей и скрыться в придорожные кусты. Из кустов они открыли стрельбу по наседавшим крестьянам, среди коих лишь у одного был браунинг с 7-ю патронами, быстро расстрелянными, да и у полицейского урядника имелся револьвер.

Вскоре разбойниками был тяжело ранен Габитов, убит один из крестьян, тяжело ранен один и легко 6 крестьян, а также убито и ранено 4 лошади. После таких потерь и в особенности после ранения урядника крестьяне стали отставать и постепенно прекратили преследование уходивших… Телефон между Кусинским заводом и г. Златоустом (28 верст) оказался поврежденным – были обрезаны и украдены два звена телефонной проволоки, почему в Златоусте сведения о грабеже получились лишь на другой день. Организованная погоня как из Кусы, так и из Златоуста, продолжавшаяся двое суток и производившаяся почти по пятам разбойников… результатов не дала; разбойникам удалось скрыться в глухих лесах между Златоустом и Симским заводом.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что разбойники не старались скрыть от крестьян своих лиц, будучи по-видимому, уверены, что их никто здесь не знает. Приметы их подробно описаны, и ныне розыск производится по этим приметам и тем следам, которые они оставили…

Ротмистр Апостолов

…В глубоком сухом логу возле заброшенной охотничьей землянки горел костер. Вокруг него, усталые и удрученные, сидели люди. Все нещадно курили. На иных белели свежие бинты.

– Говори, говори, Федор, – подгребая в костер угли, сказал один из них, высокий и плечистый. – Или, считаешь, все?

– Не все, Михаил, – не поднимая глаз, ответил Новоселов. – При отступлении тяжело ранен в поясницу Иван Головкин. Несли сколько могли, но когда преследование возобновилось, пришлось спрятать в лесу. К нему срочно нужно доставить доктора.

– А ты не допускаешь, что он уже в руках у жандармов?

– Уверен, что нет…

– Дальше.

– Особо отличился Иван Огурцов. Он сумел спешить одного из преследователей и, вскочив на его лошадь, преградил дорогу толпе. Отлично бил из маузера. Многих спешил еще. А когда и под ним убили лошадь, вскочил на другую и догнал нас.

– Так…

– И самое главное, Михаил: денег-то почти нет. Можно сказать, все впустую..

Опять курили. Молчали. Говорить никому не хотелось, да, собственно, и не о чем было говорить.

– А тебя не удивило, – по-прежнему обращаясь только к командиру, спросил потом Гузаков, – что главными вашими преследователями стали крестьяне, кигинские мужики с дубьем?

– Известное дело – мужики, – невесело отозвался Федор и вздохнул: – Темнота… Революция ведь и для них делается, а не понимают…

– А не кажется ли тебе, что с самого начала вы повели себя как самые обыкновенные грабители, вот и подняли на себя народ?

– Что-о?! – вскочил оскорбленный Новоселов. – Это мы – грабители? После всего, что пережили?

– С кем воевал, Федор? И вообще зачем было стрелять в безоружных почтовых служащих? Неужто этот бедолага почтальон показался вам таким грозным сатрапом, что вы от страха разучились соображать? И начальника отделения – тоже… Зачем столько неоправданной крови?

– Нервишки сдали, Миша… Сам все вижу и понимаю: дело дрянь. Как тысяцкому докладывать будем?

– Доложим то, что есть. А прежде нужно позаботиться о Головкине. Доктора я тебе не обещаю, а сестричку найдем…

Никогда еще Гузаков не видел Ивана Кадомцева в таком подавленном состоянии. Губы утончились и обескровились, прекрасные девичьи глаза запали в темные ямы, и в них – такая тоска, такое отчаяние, что хоть не гляди…

Не сказав по докладу ни слова, он лишь распорядился:

– «Кигинцам» сдать оружие и ждать суда совета дружины. И еще: это был последний экс. Когда революционеры начинают слишком много стрелять, это становится опасным… для дела революции…

Тяжело переживал Михаил эту неудачу, а в это время его скромной персоной были озабочены десятки крупных начальствующих лиц – от симского унтера Миронова до директора Департамента полиции империи Российской.

С е к р е т н о  Э к с т р е н н о

15 сентября 1907 г.

Уфимскому губернатору

По полученным агентурным сведениям, разыскиваемые Михаил Гузаков, Николай Гнусарев, Мызгин (Волков), Соколов и др. революционеры скрываются в лесах между Казармой Твердышевой и селом Сергиевкой, а также что будто бы бывают и на пчельнике своего доверенного Курчатова; пчельник этот находится недалеко от Симского завода.

О чем сообщаю на распоряжение Вашего превосходительства.

Полковник Ловягин

Распоряжения поступили немедленно и самые категоричные. В соответствии с ними с 17 сентября началась небывалая военно-полицейская операция по прочесыванию гор и лесов огромного заводского района. Штаб всей этой операции расположился в поселке Усть-Катавского завода, объединяя силы уфимского и златоустовского уездных исправников, а также приданные им подразделения войск и казаков. Все участники операции получили боевые патроны. В нескольких деревнях срочно оборудовались пункты питания и перевязки раненых. Между командирами групп спешно обговаривались вопросы взаимодействия и связи…

Через четыре дня командир первой группы доносил по начальству, что за это время им обследован район радиусом в восемьдесят верст. Обыскам и допросам подверглись все родственники и знакомые Михаила Гузакова в деревне Биянки, массовые облавы и обыски прошли в Миньяре. И все – бесполезно:

«Ни Гузакова, ни каких-либо других бродяг не обнаружено».

Группа уфимского исправника прочесала район вокруг Ашинского завода радиусом в шестьдесят верст. Итогом этой многодневной операции стали массовые облавы и обыски в Аше. Причем на все это время поселок и станция были буквально блокированы многочисленным конным отрядом. И опять:

«Михаила Гузакова и вышесказанных его сотоварищей обнаружить и задержать не удалось».

Третья группа за это время точно так же обшарила район Симского завода. Общая протяженность его составила сто километров! В нескольких местах свежевыпавший снег сохранил следы группы людей, направлявшихся лесами в сторону Уфы. Михаила Гузакова здесь знал каждый второй, а каждый третий мог рассказать о нем не одну занятную историю, впрочем, больше похожую на легенду о народном любимце-герое. Самого Гузакова обнаружить не удалось.

Четвертая, конная, группа до поры до времени находилась в резерве. Когда стало ясно, что, несмотря на всю свою грандиозность, операция проваливается, ее пустили на повторное прочесывание Ашинских лесов и гор. И снова – облавы, обыски, допросы! Вернувшись, урядник доложил что три недели назад Гузакова видели на Шакшинском пчельнике, а также на Ашинских и Медвежьих печах и у одного из своих старых товарищей в Аше, где находится сейчас – неизвестно…

Усталые, удрученные неудачей покидали каратели затаившийся Усть-Катав. А в это время из Златоуста в Уфу пробирался Гузаков. О том, чтобы побывать в родном Симе, не могло быть и речи, но не навестить могилу отца он не мог. С кладбища заглянул на пчельник Ивана Курчатова, поблагодарил за старую и верную дружбу и собрался дальше. Провожая его до ближайшего вершника, Курчатов задумчиво говорил:

– Не пойму, Миша, зачем приходил ко мне? То ли проведать, то ли проститься?

– Думал проведать. А теперь такое на душе чувство, будто вижу все это в последний раз… Если что, дядя Иван, так ты уж за могилкой отца пригляди…

– Пригляжу, сколь жить буду… А ты никак уезжаешь, гляжу?

– Уезжаю.

– Вертаться будешь, заглядывай, не забывай. Глядишь, к тому времени все и переменится, не придется хорониться по лесам.

– Веришь, значит, дядя Иван?

– Верю и тебе верить велю.

– Спасибо…

После неудачного экса в Кигах его долго не беспокоили. Вдруг прибегает связной от Ивана Кадомцева: «Есть срочное дело, собирайся!» Пришел, как на боевую операцию, в каждом кармане по револьверу, а Иван улыбается.

– У тебя посвежее рубашки не найдется?

– Рубашки? – растерялся он. – Найдется, конечно… А зачем?

– На свадьбу, Миша, приглашаю.

– Да? – только и смог выговорить он.

– Мы с Олей Казариновой решили пожениться, Михаил. Знаю, время не для свадеб, но если люди счастливы и в такое время, если это помогает им обоим и делу… Ты, думаю, не осуждаешь меня?

– Так вы с Олей… с Олей… – с трудом перестраивался Михаил.

– Да, с Олей Казариновой. Я смотрю, ты удивлен?

– Еще бы! И когда это вы успели сговориться? Еще в Вятке?

– Раньше, гораздо раньше!

– Ну и конспираторы! От души поздравляю с… прекрасно проведенной операцией!

Ночью подкупленный поп тайно обвенчал молодых, потом вместе с самыми близкими друзьями они посидели за более чем скромным свадебным столом, а вечером Гузаков уже получал новое задание.

– Поступило указание Центрального Комитета всякую боевую работу прекратить, – сказал Иван. – Для сохранения кадров революции рекомендуется организовать устройство преследуемых в безопасных районах страны, а руководителей движения переправить за границу. В числе последних и ты, Михаил.

– Значит, складываем оружие?

– Не складываем, а, точнее сказать, складируем, Михаил! Но прежде тебе необходимо съездить в Киев. Через этот город в скором времени пролягут дороги для многих из нас. Нужно договориться с киевлянами, которые хорошо знают пути за кордон. Надеяться только на легальный переход границы было бы легкомыслием.

– Вы с Ольгой когда думаете ехать?

– Не о нас пока разговор… Пока не будет решения суда по делу брата, сам понимаешь, уехать не могу.

– Правильно.

– И еще. Раз уж ты окажешься в тех краях, загляни в Дубно: там у нас лежит ящик с бельгийскими браунингами. Деньги за них заплачены. Если не дадут оружия, пусть вернут деньги, они нам сейчас тоже очень нужны. В дороге будь осмотрителен, не горячись. И помни, от тебя теперь будет зависеть судьба многих…

Самым сложным оказалось добраться до Уфы. Зато в Киеве он быстро обо всем договорился и поехал дальше. Ящик с браунингами в Дубно был цел, но находился в организации анархистов. Пришлось выдать себя за анархиста с Урала. Поверили, выдали оружие, даже посадили на поезд. Но в пути его плотно обложили неведомо откуда взявшиеся шпики. Ночью, прихватив груз, он попытался на какой-то станции оставить свой поезд и пересесть на другой. Однако «хвост» немедленно последовал за ним. Пришлось хорошенько размяться и пострелять. Спасли его ночь и проходивший через станцию товарный поезд, на который он вскочил на ходу. Драгоценное оружие досталось врагу…

В Уфу Гузаков вернулся на исходе ноября. Разыскал на явке Ивана Кадомцева, отчитался о командировке и спросил о Михаиле: решилось ли его дело?

– Три года содержания под стражей, – удовлетворенно ответил Иван. – Из них год с небольшим уже отсидел, так что через два года опять будем вместе.

– Да, для нашего скорострельного времени это не так уж и плохо, – согласился Гузаков. – Так что теперь вас уже ничто в Уфе не держит?

– Скоро расстанемся… Собирайся и ты.

Через несколько дней Иван и Ольга покинули Уфу. Уехали и другие. Теперь из членов совета дружины в городе оставался только он. Как и в редкие летние наезды, жил у Марии, под чужим именем. Узнав, что пришло время готовиться в дорогу, Мария ликовала. На радостях огорошила еще одной новостью: у них будет ребенок! И тогда Михаил понял окончательно: пора выбираться и им. Куда? Только не в эмиграцию! Попробует затеряться где-нибудь на Украине. Но до этого нужно обвенчаться с Марией. А как это сделать, если охота за ним в самом разгаре? Или отложить до лучших времен? До Киева? А что скажет на это она?..

Шли дни, а он все никак не мог завершить своих последних дел и уехать. Пятого декабря, сопровождаемый Тимофеем Шашириным, он спешил по Центральной улице на конспиративную встречу с одним товарищем. Короткий зимний день подходил к концу. Сухая морозная поземка гнала вдоль широкой улицы шуршащие белые шлейфы летучего снега. Холодало.

Оставив позади опасный успенский перекресток, где постоянно дежурили городовые, они невольно прибавили шаг. Навстречу, прячась в поднятые воротники, двигались редкие прохожие. Две солидные дамы в широченных ротондах, держась под руки, заняли чуть не весь тротуар. Друзья придержали шаг, чтобы пропустить их по чистой натоптанной дорожке, пропустили и тогда произошло невероятное…

С о в е р ш е н н о  с е к р е т н о

Декабря 5 дня 1907 г.

В Уфимское губернское жандармское управление

Розыскным отделением уфимской городской полиции были получены сведения, что в Уфу для организации шайки крупных разбойных нападений прибыл известный неуловимый предводитель заводского района крестьянин Симского завода Михаил Васильев Гузаков. Известно было, что Гузаков отличается решительностью, силой и храбростью, почему взять его без жертв будет трудно. Ввиду этого следивший за ним народ был переодет в штатское платье, а те, которые должны были схватить его, – в женское. В начале шестого часа Гузаков появился на Центральной улице, где был схвачен переодетым околоточным надзирателем и повален на землю. Другой переодетый бросился на шедшего с Гузаковым товарища его. Во время борьбы Гузакову удалось выхватить револьвер и таковой упереть в бок околоточного надзирателя, но выстрел произвести не удалось, так как околоточный надзиратель, зная устройство браунинга, удачно успел схватить за предохранитель, чем не дал возможности открыть его. Другие переодетые городовые в это время выхватили браунинг. Случайно проходивший в штатском платье стражник, не зная в чем дело и видя свалку, попытался у переодетых городовых выхватить браунинг. Городовые приняли стражника за одного из товарищей Гузакова и один из них произвел выстрел, при чем ранил его в палец руки. Подоспевшим наружным нарядом полиции была рассеяна большая толпа собравшегося народа, арестованные препровождены в полицейское управление, а затем в тюрьму. Товарищ Гузакова до сих пор назвать себя отказывается. При задержанных было два браунинга, восемьдесят патронов, часть из них нарезных, печать Уфимской боевой организации социал-демократической рабочей партии, три паспорта, из них один чистый бланк, двадцать подписных листов, разные рукописи и заметки о переводе довольно значительной суммы, несколько записок, всевозможных руководств по военному, стрелковому и саперному делу.

За полицмейстера (подпись)

Когда их привезли в тюрьму, во дворе собрались, кажется, все ее служащие и надзиратели, начиная со смотрителя и кончая последним золотарем. Крики, улюлюканье, глумливый смех и угрозы немедленной расправы посыпались со всех сторон. Так, под двойной охраной конвоя и разъяренной толпы тюремщиков они миновали площадь и вошли в уже знакомый им следственный корпус, где их ждали заранее приготовленные каменные норы-одиночки. В камере Гузакова вдобавок ко всему стояла внушительных размеров железная клетка, в каких в зверинцах содержат тигров и львов. Втолкнув его туда, один из надзирателей победно осклабился:

– Ну, тигра полосатая, отсюда, чай, не убежишь?

– Поди вон, крыса! – прозвучало ему в ответ.

Глава тридцать первая

Ротмистр Леонтьев мог быть вполне доволен собой, так как успехи его службы были в эти дни у всех на виду. Недавно его приглашал полковник Ловягин. Сказав пару топорных жандармских комплиментов, почти ласково попросил:

– Иван Алексеевич, голубчик, примитесь теперь за типографию. Этот сотрудник ваш… – как там, бишь, его?.. – оказался неплохой ищейкой. Пообещайте ему что только возможно, но след в эту проклятую печатню пусть разнюхает. Сколько же можно терпеть такое зло?

«И этот «генерала» ждет не дождется», – в сердцах подумал Леонтьев, довольный, однако, той переменой, которая произошла в его начальнике.

– Приложу все силы, – пообещал он, – но как искать, когда даже зацепки нет!

– Надо искать, голубчик, надо искать. Ведь после очередной ликвидации комитета РСДРП в Екатеринбурге тамошняя техника перекочевала к нам в Уфу и теперь печатает свои газеты здесь.

– Пока это лишь предположение наших пермских и екатеринбургских коллег. Тайно перевезти типографию не так просто: это не чемодан с нелегальщиной и даже не бомбы. К тому же это и не обязательно, – уральские газеты можно печатать и в здешней типографии: шрифтами ее обеспечили неплохо…

– Ищите, голубчик, ищите! А между дел поднимите бумаги относительно арестанта Артамонова из Златоуста. Судебный следователь и помощник мой по городу Златоусту уже замучились с ним: не человек, а сфинкс египетский!

– Кто он, этот Артамонов?

– Взяли при ликвидации. Пули расстрелял, а бомба не сработала.

– Эсдек? Эсер? Анархист?

– Молчит мерзавец. Попробовали образумить, так он один раскидал и чуть не изувечил пятерых. Говорю же: сфинкс египетский, а не человек.

– Хорошо, посмотрю, Николай Николаевич.

Леонтьеву и самому были интересны такие люди. Вот недавно во дворе здешней тюрьмы был повешен вожак уфимских железнодорожников, бывший председатель стачечного комитета и рабочего совета Иван Якутов. После декабрьских событий пятого года ему удалось скрыться, и лишь через год его обнаружили где-то в Харькове. Арестовали, опознали, привезли в Уфу. Судил его военно-окружной суд, и как мужественно встретил этот человек свой приговор! Сколько воли и самообладания было в его последнем слове!..

Или тот же Михаил Кадомцев, которого так и не удалось обвинить в ограблении почтовых поездов, хотя можно биться об заклад, что он не только участвовал, но и руководил этим рисковым делом.

Сейчас в тюрьме Михаил Гузаков, Владимир Густомесов, Петр Подоксенов и еще десятка два боевиков-эсдеков. Не из их ли когорты и этот сфинкс Артамонов?

В архиве управления материалов об Артамонове ни за девятьсот шестой, ни за девятьсот седьмой годы не нашлось. Пришлось копнуть глубже, даже окунуться в прошлый век. И вот – первые следы…

Когда-то, еще в 1895—1897 годах на Златоустовском казенном заводе действовал подпольный эсдековский кружок, возглавляемый инженером Рогожниковым. В этот кружок входил и молодой рабочий Иван Артамонов. В 1898 году группа кружковцев этого завода во главе с Рогожниковым перебралась в Саратов и там, устроившись на Волжском сталелитейном заводе, организовала еще один кружок. Но он вскоре был разгромлен и рассеян полицией. Избежавшие ареста в Саратове вернулись в Златоуст, где однако были обнаружены и взяты. По делу этого кружка шло серьезное дознание, в результате чего многие были сосланы, а Иван Артамонов отдан под особый надзор полиции в месте проживания его родителей – городе Златоусте.

О, этот Артамонов уже тогда был хорошей штучкой! Вон сколько бумаг исписали о нем в Златоусте, Саратове, Уфе, Петербурге. К своим сегодняшним бомбам и револьверам он шел издалека…

Интересно, однако, устроена жизнь, листая старые бумаги, думал ротмистр Леонтьев. Родится на свет человек, растет, чему-то обучается, становится взрослым, служит, растит детей… Всю жизнь работает, причем работает много, прилежно, с душой и в полном уважении к начальству – и никто его, такого хорошего, не знает. Кроме семьи и близких друзей. Стоит же человеку отклониться от этого правильного пути, податься в политики – и о нем уже становится известно всем, от околоточного надзирателя до министра и государя. Правда, сейчас с такими не очень-то церемонятся: военно-полевые суды и карательные экспедиции знают свое дело, сейчас не девятьсот пятый год!

Пофилософствовав таким образом, ротмистр снова приступил к бумагам. Переписка об Артамонове подобралась большая. Вот первая реакция златоустовских властей на появление в их городе особоподнадзорного Ивана Артамонова. Уездный исправник волнуется и просит уфимского губернатора «воспретить Артамонову проживание в Златоустовском уезде», и без того склонном ко всякого рода беспорядкам и незаконным требованиям. Разделяя опасения златоустовской полиции, губернатор обращается в Департамент полиции. Просьба та же – удалить Артамонова из уезда и губернии, но столица не видит пока в этом необходимости. Вот если появятся новые конкретные факты, изобличающие его преступную деятельность, тогда – другой разговор, а пока… Кроме того, порядок есть порядок, и нарушать его по желанию каждого уездного исправника или даже губернатора – не дело.

Губернатор недоволен, но намек понят: в Златоуст идет указание бдительно наблюдать за Артамоновым и сообщить в канцелярию губернатора «самые точные сведения об образе жизни, занятиях, знакомствах и поведении» поднадзорного. Ответ приходит вполне успокаивающий: «в образе жизни и поведении» Ивана Артамонова пока-де «ничего предосудительного не замечено», «в настоящее время сношений с подозрительными лицами, по-видимому, не имеет»…

Ну, что ж, бывает и так, – оступился однажды человек, понес заслуженное наказание и одумался. Правда, так бывает редко. Чаще случается наоборот: понес наказание, извлек  о п ы т  и стал осмотрительнее. Сразу и придраться вроде бы не к чему, а чтобы присмотреться поближе, нужно время.

Несколько месяцев об Артамонове не было никакой переписки. Лишь через полгода тогдашний начальник Уфимского губернского жандармского управления полковник Ша-тов пишет все тому же губернатору:

С е к р е т н о

25 апреля 1901 г.

Господину уфимскому губернатору

Вследствие отзыва Вашего превосходительства от 5 сего апреля имею честь уведомить, что удаление Артамонова из пределов губернии, а также и соседней Оренбургской, в интересах местного наблюдения представляется не только желательным, но и положительно необходимым, так как, стоя по развитию своему выше общего уровня и посему пользуясь среди товарищей своих авторитетом, Артамонов, видимо, самым нежелательным образом пользуется этим и, конечно, вследствие сего, не нуждаясь в ком-либо из интеллигентов, способен к самостоятельной деятельности и объединению местных сил при возникновении какого-либо неудовольствия рабочих на местном Златоустовском заводе или на одном из соседних.

Полковник (подпись)

И опять губернатор пишет в столицу. И опять ему напоминают о «Высочайшем повелении» и отсутствии веских оснований для постановки этого вопроса. А что Артамонов? По-прежнему живет в своем Златоусте, работает машинистом паровой машины в ремесленном училище, общается с беспокойным заводским элементом и, кажется, замечается в посещении какого-то кружка?

С е к р е т н о

Июня 9 дня 1901 г.

Его превосходительству господину уфимскому губернатору

Сельский обыватель гор. Златоуста Иван Павлов Артамонов, обвинявшийся в государственном преступлении…, по своим воззрениям принадлежит к кружку лиц, недовольных существующим положением рабочих; хотя кружок этот ничем особенным себя не проявил, тем не менее из поступающих сведений стало заметно, что он растет. Ввиду чего проживание Артамонова, способного к самостоятельной организационной деятельности, в Златоусте и в постоянном общении с горно-заводскими рабочими нежелательно.

Докладывая о вышеуказанном, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство, в интересах охранения общественного порядка и спокойствия, не признаете ли возможным возбудить где следует вопрос о запрещении Артамонову проживания в г. Златоусте и его уезде хотя бы на время отбывания им надзора полиции.

В дополнении рапорта имею честь донести Вашему превосходительству, что… Ивану Павлову Артамонову служба машинистом в Златоустовском ремесленном училище… мною воспрещена.

И. д. уездного исправника (подпись)

В третий раз обращаться к столичному начальству губернатор не стал, по крайней мере, никаких бумаг по этому поводу Леонтьев не обнаружил. Но зато были другие – рапорты из Златоуста о поведении, знакомствах, образе жизни Артамонова, о том, что 7 марта 1902 года окончился срок его гласного надзора и что с того же числа за ним был учрежден… негласный надзор.

«Очень умно, – отметил про себя ротмистр Леонтьев, – иначе этих прохвостов на чистую воду не выведешь… А они живучи у нас, ух и живучи же!..»

Последний листок в старом деле Артамонова исходил из канцелярии губернатора. Вначале он несколько удивил ротмистра, но, подумав, Леонтьев лишь пожал плечами: что ж, мол, и так бывает, жизнь есть жизнь…

С е к р е т н о

3 мая 1903 г.

Начальнику Уфимского губернского жандармского управления

Имею честь уведомить Ваше превосходительство, что мною одновременно с сим за № 48 выдан заграничный паспорт состоящему под негласным надзором полиции Ивану Павлову Артамонову, командированному горным начальником Златоустовских заводов, в числе других, в Австрию, в г. Капфенберг на завод «Общества Братьев Бёлер» – для изучения сталеделательного производства…

Губернатор

Вот и все, что удалось найти Леонтьеву в архивах своего управления и в канцелярии губернатора. Правда, чуть позже, просматривая «Сведения, полученные при наблюдении с 1 января по 1 июля 1903 года по Уфимской губернии», он еще раз встретился со своим знакомцем.

«Артамонов Иван Павлов, социал-демократ. В Златоусте служил мастером кирпичного цеха. 5 мая выбыл за границу Хотя за время наблюдения ничего предосудительного в политическом отношении не замечалось, но знакомство ведет исключительно с поднадзорными лицами».

«Что же произошло после 5 мая 1903 года?» – спрашивал себя ротмистр Леонтьев. Никаких сведений, которые помогли бы ему ответить на этот вопрос, в жандармских делах не было. Надо полагать, за границу Артамонов съездил и курс обучения, как требовалось командировкой, прошел. Но как долго он был там? Как вел себя за границей? Впрочем, если бы было что-нибудь серьезное, заграничная агентура дала бы знать. Но никаких указаний на этот счет нет. Значит, все было хорошо. Или сказался накопленный в Саратове и Златоусте опыт?

Так или иначе, но до самого дня ареста истинного лица Артамонова златоустовская полиция не знала. Начальства там за последние годы сменилось немало, те, что знали его по прежним делам, разъехались, а новые или недооценили его способностей, или же ему удалось усыпить их бдительность своим внешне обычным, «правильным» поведением. Между тем, он эсдек-большевик, член боевой дружины, возможно даже ее руководитель. Не этим ли обстоятельством и объясняется факт полного молчания о нем жандармских бумаг? Боевики хорошо изучили науку конспирации, да и молчать на допросах они умеют… Вот вам и ответ полковнику Ловягину.