Текст книги "Бессмертники — цветы вечности"

Автор книги: Роберт Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Я тоже думаю, что это действует боевая дружина большевиков. Посмотрите, как все четко, по-военному. К тому же только большевики имеют сейчас такие силы. Или вы сомневаетесь, Леонтьев?

– Я не сомневаюсь. Более того – я уверен в этом. Но для того, чтобы моя личная уверенность стала бесспорным фактом дознания, мне, извините за каламбур, нужны факты. А их пока нет. Ни у меня, ни у вас.

– Да, черт побери, нет! Начальство требует улик, арестов, признаний, а у нас руки пусты… Может, зря церемонимся, Леонтьев?

– Что вы предлагаете? Арестовать за «соучастие» кого-то из артельщиков? Кого-то из стражи? Машиниста? Кондуктора? Кочегара?

– А что? Потом, разобравшись, выпустим…. А то ведь как-то неловко: столько времени прошло, а у нас – ни одного арестованного! К такому наше начальство не привыкло…

– Нет, Кирсанов, это не выход. Нужно искать «ниточку», а она приведет нас и к обыскам, и к арестам.

– Дай-то бог!..

Ночью ротмистра Леонтьева опять терзала жестокая бессонница. Не давала покоя навязчивая мысль, что он упустил, не учел, забыл что-то чрезвычайно важное, из-за чего все дело зашло в тупик. Что именно он упустил и забыл, терялось в потемках уставшей памяти и никак не вспоминалось. Может быть, всего лишь какой-нибудь пустяк, в действительности совершенно ничего не решающий, может, даже пустяка этого нет… а вот поди ж ты: всю ночь крутится в голове, не дает уснуть…

Утром, торопясь по своей Гоголевской на службу, ротмистр от неожиданности едва не споткнулся на ровном месте. Наконец-то он вспомнил! Вспомнил, что этот ротозей вахмистр так и не доставил к нему на допрос переездного сторожа с разъезда Дема. Пустяк, сущий пустяк, что может он решить в этом огромном, чудовищно сложном деле? И стоило из-за такой чепухи не спать всю ночь? Чепуха, чистейшей воды чепуха!..

И все-таки, придя на службу, он протелефонировал ротмистру Кирсанову и попросил отыскать этого злополучного сторожа. К вечеру того доставили к нему в кабинет, причем не одного, а вместе с сыном – восемнадцатилетним железнодорожным рабочим, с которым они жили вместе в сторожевой будке № 598, на железнодорожном переезде.

Опытный взгляд сразу подметил, что сын сторожа что-то очень уж нервничает, и Леонтьев решил допросить его первым. Отослав остальных в коридор, сделал строгое лицо и, нарочито грубя голос, сказал:

– Ну что, Петр Бурмистров, начнем?

Парнишка взволнованно заерзал на стуле и, задыхаясь от страха, пролепетал:

– Начнем, ваше благородие господин ротмистр… Только если вы о деньгах, так я сам все скажу, извольте не беспокоиться. Я уж и господину вахмистру докладывал, и деньги все вернул, так что не губите, ваше благородие: не подумавши я, с дурости, дьявол попутал.

Ротмистр сразу понял, о каких деньгах идет речь, но виду не подал.

– Так, так… Дьявол, значит.. Ну, ну…

– Известно, дьявол, ваше благородие! Утром, когда всем уже стало известно об ограблении почтового, пошли наши мужики на то место поглядеть, ну и я с ними. Из любопытства, значит. Ну, и нашел ямку, до краев деньгами наполненную. В жизни таких денег не видал. У меня ведь заработок всего-то ничего – семь рублей в месяц выходит, а тут этакая прорва. Глаза разбежались, руки-ноги затряслись, начал за пазуху кидать. А потом страшно стало, что же это я, думаю, делаю? Надо же по начальству заявить. Ну и заявил. И все деньги – целых триста шесть рублей – до копеечки вернул… Не губите, ваше благородие, не виноватый я…

Ротмистр разочарованно вздохнул и уже буднично, безо всякой надежды спросил, что ему вообще известно об этом происшествии.

– Что известно? – пожал плечами словоохотливый парнишка. – Да то же, что и всем: ограбили какие-то люди в масках. Сам я их не видел, потому что был в это время в будке на переезде, отца ждал: он у меня там переездным сторожем служит.

– И на переезде ничего не видел?

– А что на переезде-то? Хотя, может, это вам будет любопытно… Я про господина офицера вспомнил… Рассказывать, что ли?

– А тебя сюда для чего привезли? – повысил голос ротмистр. – Рассказывай, кого видел, что слышал, а остальное не твоего ума дело, понятно?

Свидетель стушевался и стал поспешно рассказывать. Оказывается, незадолго до приходе «четвертого», к их будке, стоящей на 598-й версте, напротив шпалопропиточного завода, приезжал в экипаже какой-то неизвестный ему офицер с девицей. Когда поезд прошел и когда затем стало слышно, что его грабят, офицер этот, стоя на переезде, произвел из револьвера выстрел в воздух. Что потом было, куда девался офицер со своей дамой, он не знает: не до них в такой момент было.

Это было ново. Так ново, что Леонтьев даже перестал писать.

– А теперь вспомни, Бурмистров, приходилось ли тебе видеть этого офицера прежде? Я имею в виду – на вашем разъезде.

– Приходилось, ваше благородие, и не раз. Офицер этот уже месяц ездит к нам из Уфы на прогулку. Привяжет, лошадь возле нашей будки и вместе с девицей уходят гулять в поле или к заводу. Сядут на лавочку и сидят, беседуют. А как уж стемнеет – Казанским трактом обратно в Уфу, домой.

– Как они выглядят, этот офицер и его дама?

– Господин офицер среднего роста, брюнет, безбородый, но с усиками. Бывал всегда в форме. Девица блондинка, высокого роста, довольно полного телосложения. Оба приветливые, молодые…

– И теперь все еще ездят?

– Нет, теперь не ездят. Видно, грабителей боятся.

Отпустив парнишку, Леонтьев закурил и взволнованно заходил по кабинету. Все, что он сейчас услышал, было столь неожиданно, что не сразу укладывалось в голове. А вахмистр тем временем уже вводил нового свидетеля. Ну-ну, что нового скажет он?

Переездной сторож подтвердил показания сына.

«Так, так, значит, с офицером все верно, – обрадовался ротмистр. – Но имел ли он какое-либо отношение к ограблению поезда? Если имел, то кем мог быть: командиром, сигнальщиком, разведчиком? Что мог означать для нападающих его выстрел с разъезда? Что все в порядке, можно «рассыпаться»? И кто эта загадочная девица, его постоянная спутница?»

Оставшись в кабинете один, Леонтьев поднял все свежие материалы, относящиеся к уфимской организации РСДРП, и стал внимательно просматривать их. Прежде всего ему нужны были фамилии активных участников митингов и демонстраций, рабочих забастовок. Такие фамилии были. Особенно много отложилось их в жандармских документах в связи с известными манифестациями в октябре и вооруженным столкновением в железнодорожных мастерских в декабре прошлого года. Аресты, обыски 1906 года тоже кой-чего дали. Словом, фамилий много, в том числе немало любопытных, замеченных не однажды. Среди них и следует в первую очередь искать большевистских боевиков, этих неуловимых и грозных экспроприаторов.

Из разложенных на столе фотографических карточек он выбрал две. Иван и Михаил Кадомцевы – два брата из многочисленной и беспокойной семьи столоначальника Уфимской казенной палаты дворянина Самуила Евменьевича Кадомцева. Есть в этой семье и офицеры, что в настоящий момент совсем немаловажно. Имеются и девицы… Вот так, господа Кадомцевы, начнем с вас…

Глава первая

Выйдя на нужную ему улицу, почти в самом центре города, Петров замедлил шаг, а потом и совсем остановился, делая вид, что всецело занят изучением витрины кондитерского магазина. Выставленные под стеклом булки, торты, пирожные остро напомнили о том, что он давно уже ничего не ел, но сейчас, в эту минуту, все это аппетитное богатство его интересовало меньше всего. Витрина была для него лишь поводом к тому, чтобы остановиться и, не вызывая подозрений, осмотреться. Главное было – еще раз удостовериться, что идет он чисто, без «хвоста» за спиной и что для многочисленных прохожих он такой же обыкновенный прохожий, как и они сами.

Он приблизился лицом к стеклу и, словно в зеркале, увидел самого себя: худое усталое лицо с давно небритыми скулами и подбородком, черные печально обвисшие усы, суровые немигающие глаза под густыми темными бровями, высокий лоб, давно нестриженые волосы, влажные от падающего на них мокрого снега, розовый шрам на открытой шее чуть повыше правого плеча…

«Ну что, брат, притомился? – сочувственно, одними губами, спросил он самого себя. – Здорово погоняли тебя «фараоны» по Кавказу, по Волге, по Москве? Зарос, оголодал, глаза – как у затравленного зверя, жутко смотреть… И все же, брат, тебе повезло: ты живой, вольный, здоровый. «Фараоны» потеряли твой след, ринулись за твоей тенью куда-то на юг, а ты уже тут, на Урале, в старинном, пахнущем железом городе Екатеринбурге, где тебя ждут новые друзья и новая работа. Сейчас ты придешь к своим, там тебя накормят, отогреют, там ты, наконец, отоспишься – спокойно, по-человечески, сразу за весь этот долгий и жуткий месяц, и опять станешь самим собой, тем простым душевным парнем, тем Ваней Петровым, каким ты знал себя раньше…»

За спиной его с веселым беззаботным щебетом промелькнула стайка спешащих полакомиться гимназисток, и он отодвинулся от стекла. Резко, одним движением поднял воротник старого черного, тесноватого в плечах полупальто, поправил на шее сбившийся воротничок рубашки и, убедившись, что шрама не видно, двинулся дальше.

У дверей магазина он невольно замедлил шаг, жадно вдохнул идущий из них теплый, пьянящий хлебный дух, но пересилил себя, лишь горько сжал сухие голодные губы: «Потерпи, браток, потерпи, скоро ты будешь у своих…»

Вот и дом, где уральцы содержат одну из своих явочных квартир. Перед домом с улицы – небольшой палисад с молодыми зелеными елочками. Во дворе – какие-то хозяйственные постройки, заборы. На втором этаже небольшого добротно сложенного кирпичного дома – жилые квартиры, на первом – аптека. Ему – в аптеку. Там он скажет свой пароль, седой старик-аптекарь ответит ему условной фразой отзыва и уведет в этот добрый теплый дом – к друзьям, к теплу, к чаю… Господи, до чего же он все-таки вымотался за эти дни!..

Еще раз оглядевшись, Иван вошел в аптеку и сразу увидел аптекаря – молодого, вежливого, очкастого. «Не седой, и не старик», – сдавила горло тревога. Что бы это значило? Товарищ что-то напутал или аптека не та?

Он вышел на крыльцо и, бросив полупустой саквояжик к ногам, принялся неторопливо сворачивать самокрутку. «Описание дома совпадает, адрес правильный… Что же произошло? И что делать: немедленно уходить или все-таки попробовать?»

Жизненные невзгоды и долгие мытарства по различным городам сделали его осторожным и недоверчивым. И в то же время силы кончались, он был голоден, изможден, всему его организму требовалась хотя бы маленькая передышка.

От голода и табака его начало мутить. Он бросил окурок в лужу, решительно поднял саквояж и опять вошел в аптеку.

– Скажите, милейший, не найдется ли у вас лекарства для моего отца?

Это был пароль. Интересно, какой последует ответ?

– А доктору вы больного показывали? Рецептик у него получили?

Не то, совсем не то! Явки нет, нужно немедленно уходить.

Сказав, что доктора еще не приглашали, Иван нехотя направился к выходу, удрученный постоял на крыльце и неторопливо побрел прочь. Сырая промозглая погода показалась теперь еще более холодной и отвратительной. Очень хотелось есть. Теплые дурманящие запахи кондитерской, мимо которой он опять проходил, на этот раз оказались сильнее его усталой надломленной воли, и он вошел. Отвернувшись от посетителей, выгреб из кармана последнюю мелочь, тщательно пересчитал, отделил несколько тусклых медяков и попросил себе булки и чаю.

В кондитерской было уютно и чисто. От горячего крепкого чая по телу разлилось опасное размягчающее тепло, Иван ел свою булку, отхлебывал горячий чай, а мысленно уже прикидывал, где искать другую улицу и другую явку. Хорошо бы успеть устроиться до темна, а то ночью в этом незнакомом уральском городе и околеть недолго…

Следующая явка оказалась на противоположной стороне города, почти на окраине. Несколько раз проверив, чисто ли за спиной, он постучал. На стук никто не отозвался. Тогда он постучал снова, на этот раз более требовательно. И опять – тишина. Что же это такое?

Во дворе пожилая баба с красными от стирки руками собирала с веревок белье. Увидев его, озадаченно топтавшегося перед закрытой дверью, она опасливо подошла и ворчливо проговорила:

– Ну, что стучишь-гремишь? Не видишь разя, что никто тута теперича не живет?

– Совсем не живет, что ли? – обернулся он.

– Жили, а теперя нет… Соседка я ихняя, потому и знаю. А ты, погляжу, не сродственник ли их с Мотовилихи? Нет?

– Нет, мамаша, не сродственник, а просто знакомый.

Баба опять опасливо стрельнула глазами и вдруг как завизжит:

– Люди, люди, сюды! Хватайтя ево, лешего, ишшо один бандит заявилси!

Ивана словно ветром сорвало с места. Оттолкнув дико орущую бабу, он метнулся на улицу, добежал до перекрестка, юркнул в узкий грязный проулок, оттуда – на соседнюю улицу, потом опять в проулок… – откуда только силы взялись!

Только поняв, что его никто не преследует, он остановился, чтобы перевести дух и оглядеться, куда его занесло. Город заполняли липкие осенние сумерки. По извечной своей привычке обыватели запирали ставни и ворота, спускали с цепей собак. Вокруг редких уличных фонарей кружились рыхлые мохнатые хлопья…

– Вот так, братишка, – сказал он самому себе, – мы за них под пули, на виселицы и каторгу идем, а они, темнота разнесчастная, похлеще иных «фараонов» стараются. Только руки коротки Ваньку Петрова так запросто взять. Ванька Петров, может, еще и не такие шторма́ в своей жизни видал!

Погрозив в темноту кулаком и сплюнув, он двинулся дальше. Вот только куда теперь? Обе явки, известные ему в городе, провалены, каких-либо знакомых у него тут нет, значит, нужно сматываться. Сматываться подобру-поздорову, пока какая-нибудь «синяя крыса» не увязалась по следу.

Присев на лавочку подле чьих-то высоких глухих ворот, он достал перочинный нож, надпорол двойное дно саквояжа и извлек из него свой неразлучный «смит-вессон». Тяжелая холодная сталь револьвера привычно легла в широкую сильную ладонь. С оружием он почувствовал себя бодрее. Ну, куда теперь? Болтаться без дела по городу глупо и опасно. Остается одно – на станцию, на вокзал.

На вокзале он затерялся в массе пассажиров, согрелся и обсох. От тепла нестерпимо потянуло в сон. Стоило привалиться к стене или присесть, как глаза сами собой закрывались и в сознании образовывался мгновенный провал, словно его глушили тяжелыми ударами по голове. Как-то после одного такого неожиданного провала он обнаружил себя сидящим на полу: должно быть, привалился спиной к стене, уснул и сполз по ней на грязный холодный пол. Проходивший мимо городовой будто нечаянно споткнулся об его ногу и грозно выкатил круглые совиные глаза.

– А ну подбери свои оглобли! Чего расселся, где не положено?

Иван с трудом подтянул к подбородку застывшие ноги и опять закрыл глаза. Но городовой не отставал. Пришлось-таки подняться и перейти в другой конец зала ожидания. Там, хищно посверкивая бдительным начальственным оком, нес дежурство другой городовой. Чтобы лишний раз не пытать судьбу, Иван подхватил свой саквояжик и, слившись с толпой отъезжающих, вышел на перрон. Ему тоже следовало поспешить с отъездом: на Урале у него оставался еще один адрес, в Нижнем Тагиле, – но денег на билет не было.

«Хоть бы наскрести до ближайшей станции», – горько думал он, старательно ссыпая в бумажку последний табак. Холодный ночной воздух освежил лицо, поотогнал тяжелую неотвязную дрему, и мозг опять стал работать четко и ясно. Нет, ни до самого Тагила, ни до ближайшей станции денег у него не было. Ехать в такую погоду на крыше вагона – замерзнешь. Без билета? Бывало же и такое в его жизни. Но тогда он не был так устал и слаб и, главное, тогда у него был надежный «вид на жительство». Теперь же паспорт его «хранится» в одном из полицейских участков города Казани. Сам он тогда сумел бежать, а вот паспорт выручить не удалось. Не удалось и разжиться новым, а без паспорта в России худо. Особенно таким, как он…

Объявили посадку на его поезд. Пассажиры с чемоданами, баулами, корзинами дружно двинулись к своим вагонам. Посадка будет продолжаться около получаса, и за это время он должен что-то придумать. Но – что? Продать сапоги, подарок одного очень хорошего кавказского товарища? Или добытый в нелегкой схватке револьвер? Или этот старенький саквояж, который ему совсем не нужен? Да, без саквояжа он обойдется, это не сапоги и не револьвер, – но кто его купит?

Раздумывать не было времени, и он побежал к буфету, надеясь за полтинник предложить эту полезную в дороге вещь какому-нибудь подвыпившему приказчику.

Приказчики были, в том числе и подвыпившие, но саквояжик его никого не привлекал.

Откуда ни возьмись опять налетел городовой. Только тут Иван обратил внимание, что этих «синих крыс» стало что-то слишком уж много. Они заполнили собой залы ожидания, буфетную, телеграф, привокзальную площадь, платформу перрона… Один из полицейских как-то очень уж заинтересованно посмотрел на Иванов саквояж и какое-то время молча таскался за ним по всему вокзалу. Хитрым маневром он избавился от него и вышел на улицу. Здесь, выбирая места потемнее, он стал пробираться к поезду, до отправки которого оставалось всего лишь несколько минут. «Нужно попробовать уехать, – убеждал он себя, – а то прямо по курсу опять, кажется, буря. Столько «фараонов» на вокзале не случайно: или важную персону ждут, или важную персону… ловят. Не исключено, что меня. А мне, Ване Петрову, это совсем даже не интересно…»

Прячась в тени соседнего товарного состава, он обошел свой поезд и с противоположной посадке стороны прыгнул на подножку последнего вагона. На перроне тревожно пробил последний, третий колокол, но поезд почему-то все стоял. Только Иван успел подумать, что это, должно быть, тоже не случайно, как дверь перед его лицом распахнулась и буквально столкнула его с подножки. В ту же секунду послышались крики: «Стой!:, «Здесь он!», «Держи его!» – и долгие заливистые трели железных полицейских «соловьев».

Иван кинулся бежать. По рельсам, по шпалам, по скользкому молодому ледку – в лабиринт путей, неосвещенных товарных поездов, пустых, стоящих под погрузкой вагонов! Только бы не споткнуться, не подвернуть ногу, не упасть на льду… Беги, братишка, беги!

Однажды его чуть не настигли. Тогда он швырнул в преследователей ненужный ему саквояж и бросился под стоящий рядом товарняк. «Ложись, бомба!» – услышал он за спиной чей-то надрывный крик и краем глаза увидел падающих полицейских. Пока те ждали взрыва «бомбы» он успел еще несколько раз проскочить под стоящими вагонами и вернуться к своему поезду. Тот все еще стоял. Одним махом Иван вскочил на паровоз и рванул на себя дверцу будки:

– Вперед, братки, иначе взорву котёл!

Поездная бригада – машинист, его помощник и кочегар – находились на своих местах. Вид отчаянного, готового на все человека с револьвером в руках подействовал хлеще любого приказа. Все мгновенно пришло в движение. Паровоз рванулся, окатил станцию целым облаком непроглядного белого пара и, набирая скорость, покатил свои вагоны вперед.

В топке под котлами бушевал огонь, паровозная будка едва не плавилась от жары, а Ивана бил неудержимый озноб. Привалившись спиной к металлической дверце локомотива, он по-прежнему сжимал свой грозный «смит-вессон», но сам уже еле держался на ногах. Все тело колотило и трясло так, что колени, плечи, голова ходили ходуном. Хорошо еще, что паровозники, делая свое дело, не обращали на него внимания. А если краем глаза и заметили что, то все равно молчали, не подавали виду, и он был благодарен им за это.

На подъезде к станции, где у пассажирского поезда по расписанию была остановка, машинист, не поворачивая головы, крикнул ему:

– Эй, орел, спрячь свою пушку и скройся на время в тендере! Да не бойся! Мы тебя и видеть не видели, ясно?

Иван не сразу понял, чего от него хотят. Пока соображал, станционные строения уже замелькали за окнами паровоза, и ему пришлось поторопиться.

– Ну, смотрите, братишки, чтоб без баловства мне… Живым ведь все равно не дамся…

Оступаясь на грохочущем железном полу паровоза и по-прежнему не выпуская из руки револьвера, он прошел к открытой тендерной площадке, с трудом, работая локтями и коленями, взобрался на осыпающуюся угольную гору и затаился в темноте. Стоянка показалась ему утомительно долгой. Внизу, на улице, чувствовалось какое-то движение, слышались отдельные голоса, свистки. «Опять кого-то ловят, – подумал он, напряженно вслушиваясь в эти звуки, и сам себя ободрил: – А мы сейчас опять – ду-ду-ду! – никаким «синим крысам» не догнать. Зря только ночи не спят, опричники…»

На открытом тендере было стыло и ветрено. Но странное дело: пока он лежал там, всем телом вжимаясь в сырой холодный уголь, дрожь куда-то улетучилась. В будку к паровозникам он вернулся освеженным и почти успокоившимся: не выдали здесь, не выдадут и дальше.

Поезд между тем опять летел сквозь ночь. Бригада работала споро, заученно точно делая свое привычное дело и по-прежнему не обращала на него внимания. Чтобы не мешать кочегару, орудовавшему у открытой топки, он чуть посторонился и, привалившись спиной к железной переборке, расстегнул пальто. Нервное напряжение спало, усталое, промерзшее на ветру тело жадно впитывало живительное тепло и безотчетно радовалось ему, как короткому неожиданному счастью.

– Хорошо живете, братишки, – стараясь перекрыть грохот работающей махины, прокричал Иван. – Тепло, как у Христа за пазухой… Рай на колесах да и только!

Никто не обернулся на его голос, не улыбнулся его шутке, будто его тут и не было. Лишь молодой крепыш-кочегар еще энергичнее задвигал своей лопатой.

– А на меня не обижайтесь, – продолжал он уже серьезно, – не по своей воле я эту «пушку» в руки взял, не по своей воле и к вам вот пожаловал. Обложили «фараоны» – ни туда, ни сюда. Хорошо, вы подвернулись, а то пришлось бы одному против всей этой оравы фронт держать…

Никто не вступал с ним в разговор. Все делали свое дело молча, сосредоточенно, хмуро. Что думали они о нем? За кого принимали? Сочувствовали или просто боялись его револьвера?

– Молчите? Обижаетесь, значит, – вздохнул Иван. – Ну, что ж, я вас понимаю. Только вот что хочу сказать, чтоб себя не очень казнили. Не уголовник я, бежавший из тюрьмы. Не грабитель. Не убийца. А то, что царевы слуги такой горячий интерес ко мне проявляют, на это свои причины имеются… Вот так-то, братишки, мотайте на ус.

На следующей станции он опять отлеживался в холодном темном тендере, чутко прислушиваясь ко всему, что происходило внизу. Здесь тоже кого-то искали, но, очевидно, не так усердно, потому что продержали поезд недолго. Возвращаясь в тепло, он увидел возле своей стены ящик. Раньше его тут не было. Неужто поставили для него? Ну, спасибо, братишки…

Иван сел, положил на колени «смит-вессон» и, млея от жары, стал думать о своем. Вместе с теплом и ощущением безопасности вернулась усталость. Она путала мысли, обессиливала тело, тяжелила непослушные веки. Очень хотелось спать. Борясь с этим липким, обезоруживающим наваждением, он поминутно растирал лицо, ерзал на своем ящике, напрягал глаза.

Когда по-настоящему он спал в последний раз? Где это было? В Москве, в Казани, в Перми? На мгновение в памяти всплыла тихая улочка какого-то уездного городка, дом с багряными рябинами у крылечка, чья-то мягкая добрая улыбка… Где это было, когда? И было ли вообще?..

Уронив голову на плечо, он спал. Спал и не видел, как мелькали за окнами огни ночных уральских городков и станций, как бился в стекло и тут же таял на нем белый уральский снег, как три человека, на миг оторвавшись от своего дела, удивленно и настороженно всматривались в его лицо.

– Молодой еще, чуть постарше моего сына будет…

– А из-под рубахи тельник проглядывает. Настоящий матросский тельник, глядите!..

– И на руке – якорек: матросик, видать.

– Матросик? Это откуда же?

– Может, с Балтики, может, с Черного…

– То-то и травят его, что «может»…

– А парень, видать, лихой. За такие дела на войне «Георгиев» дают, ей-богу!..

– То – на войне! А тут – дадут… Только попадись нашим драконам, уж они не поскупятся… на «вешалку».

– Бог даст, не попадется…

– Пусть, однако, поспит, сил наберется… Совсем парня в тепле разморило…

На подходе к Нижнему Тагилу его разбудили. Он вздрогнул, оторопело заморгал воспаленными глазами, зашарил на коленях револьвер.

– Ну и жарища у вас, братки, разморило всего, как в бане. Вот задремал даже…

– Тебе куда надо-то, отчаянная голова?

– В Тагил бы заглянуть… Далеко еще?

– Сейчас будем, готовься. Перед стрелкой притормозим, а ты прыгай. В город тебе лучше пешком идти, не заходя на вокзал.

– Спасибо, братки, век не забуду. Прощайте.

– Прощай и ты.

– Береги голову!

– Счастья тебе, смелый человек!..

Нижний Тагил – старинный уральский рабочий городок. Сердце его – металлургический завод, еще в первой четверти восемнадцатого века заложенный тут известным уральским промышленником Демидовым. Характером и обличьем своим городок, как подметил Иван, изрядно походил на другие заводские поселки России, разве что казался еще более хмурым, даже мрачным: на всем здесь чувствовалась суровая печать Урала. Иван ходил по его горбатым улицам, постоял над заводским прудом, равнодушно и обреченно отражавшем низкое дымное небо, вдыхал его стылый, горьковато пахнущий перекаленным железом воздух…

Это уже стало для него правилом: прежде чем отправляться на явку, тщательно «очиститься» и оглядеться. Особенно в новых и незнакомых местах. Вот и теперь он шел по нужному ему адресу, вполне уверенный, что «хвоста» за ним нет и что в случае неудачи сможет уйти, не рискуя угодить в руки ненавистных «фараонов».

На стук к нему вышел высокий средних лет мужчина, внимательно вгляделся в лицо.

– Здравствуйте: Я привез вам гостиниц от ваших земляков.

– Спасибо за труды. Не тяжела ли была дорога?

– Дорога тяжела, да груз невелик.

– Ну и как там мои земляки?

– Просили кланяться…

Хозяин провел его в дом, с чувством пожал руку и усадил за стол.

– Откуда, товарищ?

– Долго рассказывать, второй месяц на колесах. Был в Самаре, Саратове, Москве, Казани, Перми… в Екатеринбурге обе явки, какие я имел, провалены. Осталась ваша, тагильская. Слава богу, хоть вы целы!

– Пока целы, пока… А в Екатеринбурге у нас действительно беда: почти весь городской и весь Уральский комитеты партии арестованы, работа на время встала.

– Можете располагать мной.

– Какой опыт имеете: работа в типографии, агитация среди рабочих, боевое дело? С чем больше имели дело на практике?

– С боевым делом. На флоте я побывал и минером, и электротехником, но в общем-то знаю любое оружие.

– Где пришлось служить?

Иван несколько помедлил и ответил обтекаемо:

– Служил на Балтике и Черном море. Какое-то время на Каспии… Там дороги наши со службой разошлись.

– Окончания срока, выходит, не дождались?

– Выходит, что так.

– И много среди матросов таких, как вы?

– Было много…

– Да, зашаталась, наконец, главная опора царизма – армия. Упадет эта опора – рухнет и трон…

– Все решает организованность и боевой напор рабочего класса. Это – прежде всего.

– Да, да, прежде, всего…

Хозяин вдруг смутился и захлопотал вокруг стола.

– Извините, заговорил я вас, а вы, я вижу, устали и, конечно же, голодны. Вот, покушайте сперва, а потом договорим. Так?

– Спасибо, в самую точку попали: голоден, как волк…

Потом товарищ спросил:

– Значит, решили посвятить себя боевой работе? Именно боевой?

– Хотел бы. Но если организация сочтет нужным…

– Я думаю, это и в интересах организации. Но в таком случае я бы посоветовал вам перебраться в Уфу. Там сейчас наш уральский боевой штаб, там собраны лучшие боевые силы Урала.

– Есть и успехи? – поинтересовался Иван.

– Есть. И немалые. Недавно уфимцы провернули такое дело, что всех жандармов сна лишили… Что и как, не спрашивайте, узнаете на месте. Явки я вам сейчас дам. Одну – к представителю Уральского комитета товарищу Назару, ну а второй, на всякий случай, – к товарищу… Варе. Запоминайте адреса и пароли. Конспирация у них строжайшая.

Иван слушал и запоминал. Сразу для себя решил – пойдет к товарищу Назару. С женщинами он никогда серьезных дел не имел, заранее считал их пустыми мечтательницами, годными лишь для долгих разговоров о революции, но не для самой революции. Тем более, что почти всегда они – интеллигентки. А большого тяготения к интеллигентам он с некоторых пор совершенно не испытывал.

– Чем еще можем помочь, товарищ? – как-то грустно спросил хозяин. – Денег у вас, конечно, нет?

– Совершенно…

– Что ж, на билет до Уфы я, пожалуй, наскребу. Партийная наша касса переживает сейчас не лучшие свои дни, но раз нужно, то нужно… Получите…

Иван спрятал деньги и заговорил о паспорте. Нет, ничего подходящего у нижнетагильцев сейчас не было. Значит, дорога опять будет нелегкой…

Поезд приближался к Уфе. Иван понял это по тому, как дружно задвигались, засуетились его спутники, и тоже невольно заволновался. Прежде бывать в Уфе ему не приходилось, – интересно, что это за город, что там за люди, много ли рабочих, как примут его местные товарищи? Если верить тому, что он уже слышал, то дело ему тут должно найтись. Кончатся, наконец, его скитания, начнется настоящая работа, которой он отдаст все, что знает и умеет сам.

От этих мыслей его отвлек неожиданно усилившийся в конце вагона шум.

– Что это там? – спросил он своего соседа. – Уже Уфа?

– Да нет, вроде… Станции две-три еще проехать надо, – пожал тот плечами. И вдруг тоже заволновался: – А и правда, что там такое?

Обстановку прояснил высокий, почти мальчишеский голос:

– Господа пассажиры, именем революции просим всех оставаться на своих местах, иначе будем стрелять. Деньги и ценности выложить на столики. Мы соберем их в пользу сражающегося пролетариата. Повторяю: иначе будем стрелять!

Все, кто до этого толпился у выхода, в страхе хлынули обратно, и Иван увидел обладателя этого звонкого молодого голоса. Он действительно был очень молод, а по виду – то ли гимназист, то ли студент первого семестра. В руках молодца недвусмысленно поблескивал новенький «лафоше» Верхнюю часть лица скрывала черная полумаска.

В душе Ивана все заликовало. Свои! Наконец-то свои! Это о них, отчаянных уфимских боевиках, говорил ему товарищ в Нижнем Тагиле. Как же ему сегодня повезло! Вот сейчас он поднимется и смело, открыто, на виду у всех встанет рядом с этими отважными ребятами. И сам он, матрос Ваня Петров, и его бывалый «смит-вессон» готовы к бою. Он с ними. Он тоже революционер и теперь может в этом не таиться.

Не скрывая восторга, Иван бросил взгляд в другой конец вагона, – там, заслоняя собой дверь, стояло несколько точно таких же фигур – в масках и с револьверами в руках.