Текст книги "Пройдя долиной смертной тени"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Глава 5
Йоханн Себастьян Бах Смит пребывал неизвестно где – и, что самое интересное, не придавал этому ни малейшего значения. Он даже не знал, что он – это он.
Так продолжалось целую вечность. Потом, поднимаясь откуда-то со дна, стали приходить обрывки древних снов. И это тоже длилось вечность. Или чуть меньше.
…миссис Шмидт, Йонни выйдет?…. свежие новости, последние новости, трагедия в Бельгии, читайте все!…Йоханн, никогда, никогда больше не входи без стука, ты испорченный, испорченный ребенок… …находят в капусте……дешевле, чем в магазинах… …дурак ты, Йохо, – в капусте; они выходят из такой специальной дырочки в животе……ой, Джонни, нельзя, а вдруг отец придет?….. …красивая девочка – она как музыка……да пошли, чего смотреть – девчачьей письки не видел?……сержант, я уже сделал одну глупость – пошел добровольцем……Отче наш, который на Небеси, установил правила игры, и вот они: каждый за себя, понял Смитти старина ты подписался а я ловлю другую рыбку в пятницу и это все ах Йоханн дорогой как ты мог такое о своей женушке только подумать мать мать мать и я уверен суд согласится со мной за четыре тысячи в месяц самая дешевая проститутка не станет работать и делать такие вещи ты Шмидт если еще раз замечу тебя возле моей дочери пристрелю эти опусы не стоят бумаги на которой напечатаны Йоханн не представляю даже что скажет твой отец когда придет домой в луга где антилопа и олень играют радостно со мной все будет честно вот так девочка вот так еще еще еще кончай еще кончай еще в ее гробу лишь пудинг с кремом а я потерял голову ее старик все слышал это ясно Йоханн и ничего удивительного тела-то нет я не достал тела и никакое тело не прослужит долго взамен другого если стараться преуспеть в бизнесе а девушка которая достаточно старается обязательно выбьется в леди и каждое тело будет набиваться в лучшие подруги моей девушке заботься о ней и вы оба проживете долго и счастливо в трудах и заботах и честно оплатите фрахт сынок он погашается и звезды покидают мой мир когда-нибудь муж точно убьет меня а соседи косятся на твой велосипед расплата придет Папа если я получу эту проклятую бумагу прижми же меня Джонни крепче крепче какой ты огромный государственный долг никогда не будет выплачен и поэтому мы должны предусмотреть огромную инфляцию поэтому берем и берем кредиты потом легко расплатимся ты думаешь я такая простушка потому что хочу чтобы ты учился в колледже и стал учителем да сынок система раннего предупреждения бесполезна джентльмены без систем ответного удара и как вы обходились с людьми так и люди обойдутся с вами а вы обходились со мной хорошо а я буду обходиться с тобой хорошо Юнис Юнис куда ушла эта девчонка я потерял Рим я потерял Галлию но страшнее всего то что я потерял Юнис… я иду, босс… где тебя носило… я здесь, я все время здесь…
Сны тянулись бесконечно, сказочно яркие, и реальными казались звуки, запахи и прикосновения. И в этом сне была своя логика, логика сна, и потому – как, впрочем, и всякий сон – он не казался нелепым.
Йоханн Себастьян Бах Смит спал, и события в мире текли мимо него. Попытка пересадки мозга от человека к человеку дала поначалу повод для беспардонной болтовни телекомментаторов, приглашавших еще и так называемых «экспертов», то есть людей, имевших право смешивать в одном сосуде предрассудки, домыслы и предположения и называть это «наукой». Какой-то судья, возжелавший известности, выписал ордер на арест «доктора Линдона Дойла» (!!!), но к тому времени доктор Линдсей Бойл был уже вне досягаемости американского «правосудия». А известный и очень модный евангелический проповедник сочинил проповедь, в которой осуждал трансплантацию, используя как основу текст «Книги Экклезиаста».
Но на третий день эффектное и исключительно кровавое политическое убийство вытеснило Йоханна Смита из новостей дня, и евангелист счел за лучшее переделать проповедь, приспособив ее к новому событию. Он знал, что американцы инстинктивно жаждут крови политиков.
Как обычно, число неразрешенных родов превысило число разрешенных, а число абортов превысило эти два, вместе взятые. «Апджон интернэшнл» объявила о сверхдивидендах. Накал предвыборной кампании возрос после того, как лидеры двух консервативных партий, СДС и ПЛА, объявили о проведении объединенного съезда (объединенного, но не объединительного!) с целью (которой никто не оглашал, но все знали и так) обеспечения повторного избрания президента. Глава экстремистского крыла Движения за Конституцию и Свободу объявил этот съезд типичным криптофашистским капиталистическим заговором и предсказал победу на ноябрьских выборах своей партии. Мелкие партии: социалисты, демократы и республиканцы – провели свои съезды тихо. О них в новостях практически не упоминали…
На Среднем Востоке землетрясение погубило девять тысяч жизней – и повысило вероятность новой войны, так как «равновесие страха» покачнулось. Китайско-Американская Лунная комиссия объявила, что колонии уже на восемьдесят семь процентов обеспечивают себя основными продуктами питания, и по этой причине квоты на иммиграцию увеличены; однако требования к образованию иммигрантов остаются прежними.
Йоханн Себастьян Бах Смит все это проспал.
Прошло еще сколько-то времени – как исчислять время во сне? – и он проснулся достаточно для того, чтобы – пусть туманно – осознать себя. Он знал, что он – Йоханн Себастьян Бах Смит, глубокий старик; не ребенок, не мальчик, не юноша… а больше ничего не было, и это он тоже понимал: что больше ничего нет. Лишь темнота, неподвижность и неощутимость. И колоссальное одиночество.
Если операция уже началась, то что он должен чувствовать? Не боль – мозг не имеет болевых рецепторов. А если он уже умер – тогда что?..
И он снова погрузился в глубокий сон, полный видений, не подозревая, как всех поразило изменение корковых ритмов на энцефалограмме, неопровержимо свидетельствовавшее о том, что пациент просыпался.
Потом он проснулся вновь и подумал, что вот эта пустота, немота и неподвижность, должно быть, и есть смерть. Догадка его не испугала: с возможностью собственной смерти он примирился более полувека назад. И если такова смерть, то он явно не в раю… но и не в аду, пожалуй. В этой смерти не было потери себя —а именно потери себя он почему-то ожидал. Было просто очень скучно.
И он еще раз уснул, гораздо крепче – потому что дежурный врач, изучив энцефалограмму, решил, что пациент слишком возбудился, и ввел снотворное.
Он опять проснулся. Теперь он постарался оценить ситуацию. Если это и есть смерть – а предполагать иное пока не было оснований, – то что мы имеем и как это не растерять? Ничего не имеем. Хотя нет: память. О ярком сумасшедшем сне – и о том, что я и есть Йоханн Смит. Или был им. Что ж, Йоханн, старый ты ублюдок, давай-ка напрягись и вспомни все, что с тобой было. Если в этом круге нам с тобой предстоит провести где-то около вечности, то почему бы не заняться полезным делом?
Что будем вспоминать? Все или только хорошее? Без соли – пресно. Так что – все как было.
Благо другого развлечения нам пока не предложили.
С чего начнем? Для разминки – с хорошего. Вообще, если подумать, существуют четыре стоящих предмета для воспоминаний: деньги, секс, война, смерть. Прочее – труха. Что изберем? Правильно! Именно так, Юнис. Я грязный старикашка – и единственное, о чем жалею, это что не встретил тебя лет этак пятьдесят назад! Да, тебя тогда не существовало даже в виде блеска глаз твоего папочки. А кстати: тот лифчик из морских раковин – он был настоящий или только нарисованный на твоей нежной коже? Весь день ломал над этим голову – а надо было, наверное, просто спросить и дать тебе посмеяться надо мной. Ладно, теперь можно – ну, скажи прапрапрадедушке… позвони и скажи. Ох, извини, я же не знаю номера телефона, и в телефонной книге его тоже нет…
Ты потрясающе выглядишь!
И вспомним другую… нет, Юнис, дорогая, я не смогу забыть тебя никогда – но, черт возьми, до тебя я и пальцем не дотронулся… Уйдем назад, далеко-далеко, к той, до которой я дотронулся. Самый первый раз… нет, тогда все получилось глупо и неуклюже. А вот второй – было чудесно. Такая гибкая нежная кошка… миссис Викланд. А звали ее?.. Да я, наверное, и не знал никогда. Хотя она позволяла заходить к себе еще не раз… Позволяла? Заманивала, ты хочешь сказать?
Мне было тогда четырнадцать с половиной, а ей… должно быть, около тридцати пяти. Помнится, она говорила, что уже пятнадцать лет замужем… неважно. Главное, что я встретил женщину, которая хотелаи сумела дать мне почувствовать, что она хочет, и сделала все как надо, чтобы доставить удовольствие мне и чтобы я понял, что ей тоже хорошо, и чтобы не было никакого мутного осадка…
Благослови, господи, ее щедрую душу!
Если ты тоже где-то здесь, в этой темноте – ты ведь умерла давно, много раньше меня, – то я надеюсь, что и ты вспоминаешь меня, и счастлива этим – как счастлив я, вспоминая тебя…
Твоя квартира была этажом ниже. Был холодный ветреный день, и ты дала мне двадцать пять центов – неплохие деньги по тем временам – и попросила сходить в магазин. Что купить? Ну-ка, проверим, хороша ли память у старого козла. Поправка: у старого духа. Впрочем, какая разница, все равно с рогами. В любом случае, я существую,и это главное, док. Значит, так: полфунта вареного окорока, пакет красного картофеля, дюжину деревенских яиц (подумать только: семь центов отдал!), десятицентовую буханку гольсумского хлеба… и что-то еще. А, вспомнил: катушку белых ниток шестидесятого номера… покупал в галантерейном магазинчике за аптекой мистера Гилмора… в магазинчике мистера Баума, у него было два сына, один погиб на Первой мировой, а другой сделал имя в электронике… Вернемся к тебе, миссис Викланд.
Ты услышала, как я затащил велик в коридор, и открыла дверь. Я занес продукты на кухню. Ты заплатила мне и предложила чашечку какао… почему я не беспокоился, что мама узнает?.. Отец был на работе, мистер Викланд тоже, а мама… точно, днем она посещала курсы портных…
Пока я пил какао и был весь такой вежливый, ты завела патефон и поставила пластинку – «Марджи», правильно? И спросила, умею ли я танцевать? О, ты прекрасно научила меня танцевать – только на софе…
Реаниматор внимательно изучал линии на экране энцефалоскопа. Резкое повышение активности мозга он счел проявлением сильного испуга и ввел транквилизатор. Йоханн Смит уснул, не заметив этого. Во сне он танцевал под скрип и шорох механического фонографа. Это был фокстрот, так она сказала; но ему было все равно, как назывался танец. Его рука лежала у нее на талии, ее руки обвили его шею, и ее чистый теплый запах сладко щекотал ноздри. Так она соблазнила его.
После долгого, полного, экстатического блаженства он сказал: «Юнис, чудо, я и не знал, что ты умеешь танцевать фокстрот».
Она засмеялась: «Вы никогда не спрашивали, босс. Не могли бы вы перегнуться через меня и дотянуться до этого чертова патефона?»
«Конечно, миссис Викланд»…
Глава 6
Йоханн Смит внезапно понял, что это преддверье ада не так уж бескрайне: голова на чем-то лежала, во рту ощущалась сухость и присутствие инородного тела – из тех мерзких приспособлений, которые дантисты пихают во рты своим жертвам. И хотя темнота оставалась полной, тишину нарушал непонятный чавкающий звук…
– Эй! Я оживаю! – закричал он.
Сидевший в соседней комнате за пультом дежурный вскочил на ноги, опрокинув стул.
– Скорее доктора Бреннера! Пациент пытается говорить!
От монитора донесся спокойный голос Бреннера:
– Я уже у пациента, Клиф. Давай сюда всю команду. И позови докторов Хедрика и Гарсиа.
– Есть!
– Черт побери, здесь что – никого нет? – попытался сказать Смит, но услышал лишь невнятное мычание.
Доктор прикрепил микродинамик дентофона к зубам пациента и прижал микрофон к своему горлу:
–Мистер Смит, вы слышите меня?
Пациент пробормотал что-то – громко и с нажимом.
–Мистер Смит, к сожалению, я не понимаю, что вы говорите. Если вы слышите меня, то издайте какой-нибудь звук. Любой звук – но один раз.
Одно короткое мычание.
–Прекрасно – значит, вы слышите меня! Договоримся: один звук означает «да», два – «нет». Итак?
Одно мычание.
–Теперь мы можем разговаривать. Один звук – «да», два – «нет». Вас что-нибудь беспокоит?
Два звука:
–Хха…на!
–Прекрасно. Теперь попробуем иначе. Я выну из вашего уха тампон. Пока что звуки проникают непосредственно во внутреннее ухо по костям черепа. Когда я выну тампон, вам может показаться, что речь очень громкая, даже болезненно громкая. Поэтому я начну говорить очень тихо. Вы меня поняли?
Мычание.
Смит почувствовал осторожное прикосновение – и где-то стало свободнее.
–Теперь вы меня слышите?
–Хха…на…
–А теперь?
–Хха… на… йа… маха… ить… ииох!
–Не старайтесь говорить предложениями. Один звук или два.
–Да черт тебя побери, дурак, вытащи эту дрянь у меня изо рта! – закричал Смит, но все равно получилась невнятица: гласные иногда еще как-то проскакивали, а вот согласные застревали все.
–Доктор, но как он может говорить, когда у него во рту вся эта механика?
–Помолчите, сестра, – тихо сказал Бреннер. – Мистер Смит, не пытайтесь говорить. У вас в горле аспиратор, удаляющий мокроту и слюну. Я не могу его убрать, поэтому постарайтесь смириться. Кроме того, на глазах у вас темная повязка, и лишь офтальмолог вправе решать, когда ее снять. Ваш лечащий врач – доктор Хедрик, ему ассистирует доктор Гарсиа. Я – дежурный реаниматор. Я не могу сделать больше, чем мне положено. Итак: вам удобно? Один звук или два.
Один.
–Хорошо. Я остаюсь с вами. Хотите поговорить?
Один.
– Значит, так: я буду называть буквы, и вы остановите меня на нужной. Это довольно медленно, но нам спешить особенно некуда. По-прежнему: один звук – «да», два – «нет». Если хотите что-то сказать, издайте три звука. Итак?
Три звука.
–А. Б. В. Г.Д…
На букве П Смит промычал.
–Первая буква П. Дальше: А. Б. В… Наконец, получилось: «Правое ухо».
–Хотите, чтобы я освободил правое ухо тоже?
Один громкий звук. Доктор вынул второй тампон.
– Проверка слуха: «Четыре черненьких чумазеньких чертенка…» Слышите обоими ушами?
Одно мычание. Потом три.
– Понял. А. Б. В. Г… Вскоре получилось: «Нет тела».
– Вы хотите сказать, что не чувствуете своего тела?
Энергичный ответ.
– Это естественно. Вы еще только начали выздоравливать. Но, должен сказать, вы поправляетесь очень быстро. Восстановились и слух, и речь. Я уже выиграл на вас пятьсот долларов, – соврал доктор зачем-то, – и надеюсь выиграть еще столько же, когда вы встанете и пойдете. Вам досталось прекрасное тело.
Три мычания.
«Как долго?» – получилось в результате.
– Хотите узнать, сколько времени прошло с момента операции? Или как долго придется осваиваться с новым телом?
Звонок прервал этот разговор.
–Простите, мистер Смит, это доктор Хедрик, я должен отчитаться. С вами побудет сестра, а вы пока отдохните.
С лечащим врачом доктор Бреннер встретился у двери.
–Минутку, доктор Хедрик. Вы видели, что на мониторах?
–Конечно. Нормальное бодрствование.
–Он в полном сознании. Я убрал тампоны из ушей…
–Я все слышал. Надо сказать, вы взяли на себя слишком много, доктор.
–Это, разумеется, вашпациент, – нахмурился доктор Бреннер, – но я был здесь один – и должен был принять решение. Если вы считаете, что я не имел права…
–Не горячитесь, коллега. Пойдемте посмотрим на нашегобольного…
–Да, сэр.
Они вошли в палату.
–Мистер Смит, я доктор Хедрик, ваш лечащий врач. Поздравляю вас с благополучным возвращением в этот скучнейший из миров. Это победа всех – и в первую очередь великого хирурга доктора Бойла.
Три звука.
– Хотите что-то сказать?
Один, но громкий.
–Подождите. Сейчас мы уберем кое-что из вашего рта, и тогда можно будет беседовать спокойно. – «Если крупно повезет… – добавил про себя Хедрик. – Или уже повезло? Я не ожидал, что он начнет восстанавливать функции так быстро. Похоже, этот надменный мясник – на самом деле великий хирург…» – Готовы?
Выразительнейшее мычание.
–Работаем. Держите аспиратор, доктор. Сестра, свет! Поверните монитор сюда! И найдите где-нибудь доктора Фейнстейна.
Смит чувствовал, как с ним что-то делают. Прикосновения были мягкие и осторожные.
–Дайте-ка посмотреть… отлично. Теперь роторасширитель… Мистер Смит, когда мы уберем аспиратор – постарайтесь не кашлять. Иначе все пропало. Зато вы сможете говорить.
–Бохэ… ше… уши… ошь!
–Полегче, полегче. Медленно, тихо. Не напрягаясь. Вам предстоит учиться всему, и говорить в том числе…
–Боже… все… полу… чилось!
–Это точно. Первая в истории человечества пересадка мозга. Теперь вы переживете нас всех. Это молодое и здоровое тело.
–Но я… черт… не чус… ничего… ниже шеи…
–Счастливчик, – хмыкнул доктор Хедрик. – Мы держим вас на релаксантах – на случай появления спонтанных движений. Надеюсь, теперь этот день недалек… – «Поживем – увидим», – добавил он про себя.
–Как… долго?..
–Не знаю. Впрочем, шимпанзе доктора Бойла восстановились очень быстро. Не беспокойтесь. Даже если вам придется осваиваться с новым телом месяцы или годы – у вас останется еще очень много лет впереди. Не удивлюсь, если вы дотянете до двухсот. А сейчас я осмотрю вас. Сестра, ширмочку.
–У пациента завязаны глаза.
–Ах, да, точно. Мистер Смит, скоро придет наш окулист доктор Фейнстейн, он решит, не повредит ли вам свет. А пока – сестра, уберите покрывало.
Впрочем, и без покрывала новое тело было более чем закрыто. Пластиковый корсет дыхательного аппарата простирался от шеи до лобка; руки и ноги были фиксированы мягкими ремнями с подушечками; мочеприемник и анальный дренаж функционировали нормально; в вены было введено шесть постоянных катетеров: для искусственного питания, для взятия крови на анализы – и просто на всякий случай. Все оплетали провода и кабели. Тело, скрытое всем этим, было достойно кисти Микеланджело – но сейчас, сию минуту, только врачи могли смотреть на него без содрогания.
Доктор Хедрик казался довольным. Он провел пальцем по подошве правой стопы: пальцы рефлекторно поджались. Впрочем, пациент, как и следовало ожидать, не прореагировал.
–Доктор Хедрик? – раздался голос от пульта.
– Да?
–Доктор Фейнстейн оперирует.
–Понятно.
Он жестом велел сестре укрыть пациента.
–Мистер Смит, вы слышали? Доктор Фейнстейн на операции, поэтому не сможет осмотреть вас. Может быть, это и к лучшему: слишком много впечатлений за один день. Пора спать.
–Нет. Вы… откройте… глаза… мне… глаза…
–Не могу. Подождем доктора Фейнстейна.
–Нет! Вы… здесь… главный…
–Именно поэтому я и требую, чтобы глаза вам открыл окулист.
–Черт по… бери… Джейка Сэ…лэмэна… позовите…
–Мистер Сэлэмэн в Европе. Мы известим его, что вы пришли в сознание. Может быть, завтра он будет здесь. Спите.
–Не хочу!
–Вы будете спать. Знаете, почему? Потому что я здесь главный. – Доктор Хедрик жестом показал Бреннеру, что надо делать. – Сейчас в вашу кровь поступит легкое снотворное, и вам очень захочется спать. Спокойной ночи, мистер Смит, – и еще раз мои поздравления.
–Черт… вас… невоз… невозможно… Он уснул.
Потом на секунду полуочнулся:
–Юнис?
Да, босс. Все отлично. Спите.
И он заснул снова.
Глава 7
—Привет, Джейк!
–Здравствуй, Йоханн. Как чувствуешь себя?
– Как лиса в капкане. Правда, иногда эти сволочи вкалывают мне что-то, от чего становится этак светло-сладко. Так где тебя носило, старый негодяй?
–Я был в отпуске. Кстати, это был мой первый отпуск за пятнадцать лет. Имею право?
–Да ладно… О, как загорел! И похудел, кажется? Но вообще, Джейк, тем, что тебя не было рядом первые дни, – ты меня обидел. Наплевал в душу.
–Чушь, Йоханн. Откуда у тебя душа?
–Ты не прав, Джейк. Душа у меня есть, только я не очень любил ее демонстрировать… Ох, черт, как же ты был мне нужен!
–Я даже знаю зачем. Ты хотел, чтобы я мешал доктору Хедрику работать. Поэтому я и отсиживался в Европе.
–Скользкий ты тип, Джейк… Что было, то было. Теперь ты здесь. Понимаешь, этот Хедрик – неплохой врач, но слишком уж строг. По всяким пустякам. Это надо поправить. Я тебе скажу, что ты должен велеть ему сделать. А если он растопырит иголки, намекни, что незаменимых нет.
– Нет.
–Не понял?
–Чего тут не понять: нет. Я не буду этого делать. До сих пор я в работу доктора Хедрика не вмешивался, и результаты оказались неплохие. Пусть оно так и идет.
–Джейк, ради бога! Ты просто не понимаешь! Слушай, я ведь уже не в критическом состоянии! Я поправляюсь, Джейк! Знаешь, что я сегодня сделал? Я пошевелил указательным пальцем! Самостоятельно! Понимаешь, что это значит?
–Конечно. Ты уже можешь торговаться на аукционе. Или подзывать официанта.
–Дубина! Я ведь уже шевелил пальцами ног! Через неделю я встану и пойду,понял? Я уже дышу сам, без аппарата, и этот корсет – просто на всякий случай. И все равно – они обращаются со мной, как с лабораторной макакой. Разрешают бодрствовать совсем немного – черт, даже бреют меня во сне… и бог знает что еще вытворяют! Я так больше не могу. Я все время привязан. А во время физиопроцедур по крайней мере шесть человек меня держат… Если не веришь, загляни под покрывало. Я заключенный. В моем собственном доме!
Сэлэмэн не пошевелился.
– Я верю…
– Пересядь, мне так неудобно на тебя смотреть. Они мне даже голову привязали. Зачем?
– Я не знаю. Спроси врача.
– Да не буду я его спрашивать, я уже сыт по горло его сержантским тоном!
– А я не буду соваться в медицину, потому что ни хрена в ней не понимаю. Йоханн, давай по-простому: ты идешь на поправку. Подумай, стоит ли менять игрока, благодаря которому команда выигрывает матч? Я не верил в успех. Ты, по-моему, тоже.
– Н-ну… в общем, нет. Я просто решил сыграть на свою жизнь – буквально… И почему-то выиграл.
– Так почему ты даже не пытаешься быть благодарным, а ведешь себя как избалованный мальчишка?!
– Тихо, Джейк, тихо. Не бери пример с меня.
– Бог свидетель: с тебя я примера не беру! Я сам так думаю. Прояви свою благодарность. Возблагодари Всевышнего – и доктора Хедрика!
– И доктора Бойла, Джейк. Я благодарен им, Джейк, благодарен от всей души. Меня вырвали из самых когтей смерти – и я вновь надеюсь на долгую счастливую жизнь. А все, чем я рисковал, – это лишь пара недель невыносимой жизни… Я не могу выразить словами, как я рад. У меня прекрасное зрение, я вижу оттенки, о которых давно забыл. Я слышу высокие ноты… я прошу ставить пластинки с симфониями – и слышу, как звук пикколо поднимается, поднимается… и скрипки! Я слышу все высокие звуки – и мой голос стал выше: теперь у меня должен обнаружиться тенор. И я чувствую запахи, Джейк! Я миллион лет не чувствовал запахов! Сестра, пройдите рядом и дайте вас понюхать…
Сестра, приятная рыжеволосая девушка, улыбнулась, но от монитора не отошла.
– Мне уже разрешили есть, – продолжал Смит. – По-настоящему жевать и глотать. Пока раз в день. Ты знаешь, что заварной крем вкуснее, чем филе-миньон? Точно тебе говорю. Черт, все, оказывается, такое вкусное – я уже и забыл… Джейк, как чудесно жить – жить в этом теле! Я просто не могу дождаться, когда можно будет рвануть за город, гулять по полям, лазать по холмам, любоваться деревьями, слушать птиц… А облака! И загорать, и кататься на коньках, и танцевать на улице… Ты когда-нибудь танцевал на улице, Джейк?
–Было дело. Давно, правда.
–А я вот никогда… Не хватало времени… представляешь? Все. Теперь я найду на это время. Кстати, кто у нас сейчас за главного?
–Байрам Тил, конечно. Все рвется посмотреть на тебя.
–Пусть на тебя смотрит. Я занят. Учусь пользоваться новым телом. Денег у меня сколько-нибудь осталось?
–Хочешь знать всю правду, как бы горька она ни была?
–Джейк, ты что, думаешь, меня может что-то напугать? Даже если пришлось заложить дом, чтобы заплатить этим бандитам… слушай, это же весело! Я еще ни разу в жизни не сидел на вэлфэре – и не намерен. Продержусь как-нибудь…
–Тогда собери все свое мужество: ты стал еще богаче, чем был.
–Тьфу, черт! А я только начал входить во вкус грядущей бедности…
– Старый ханжа.
– Что?
–Я говорю: старый ханжа. И не смотри на меня так. Ты же знаешь прекрасно, что твое состояние невозможно потратить. На всю эту затею ушли лишь проценты с процентов… Впрочем, могу тебя обрадовать: ты больше не хозяин «Предприятий Смита».
–Как это?
–А так. Я посоветовал Тилу занять денег и выкупить часть твоих голосующих акций. И сам сделал то же самое. И теперь контрольного пакета не существует: он разделен между мной, тобой и Тилом. Так все выглядит гораздо респектабельнее. Впрочем, если хочешь, можно вернуться в прежнее состояние.
–Ни в коем случае!
–Ладно, этот вопрос пока оставим открытым. Не хочу пользоваться твоей болезнью.
–Ты не понимаешь, Джейк. Если у меня нет контрольного пакета, то нет и моральной ответственности. Я с легким сердцем оставлю пост председателя совета директоров. Кто из вас – ты или Тил – займет его, мне безразлично.
–Поговорим позже.
–Как хочешь. Но я не передумаю. А теперь самое главное… Сестра, вам не надо что-нибудь вынести, или помыть руки, или проверить крышу – не смыло ли ее? Мне нужно приватно пообщаться с моим юристом.
Сестра с улыбкой покачала головой:
–Я не имею права отлучаться – но я могу отключить звуковой мониторинг, уйти в дальний угол и там включить видео. Тогда я не смогу вас услышать. Доктор Хедрик велел мне поступить именно так. Он знал, что вы захотите побеседовать наедине.
–Ничего себе! Паук-птицеед заговорил человеческим голосом! Так слушайтесь его, сестра!
Через минуту Смит тихо сказал:
–Ты это видишь, Джейк? И так во всем… Слушай, очень важно: у тебя есть зеркальце?
–Что? Никогда в жизни не было.
–Черт! Придешь в следующий раз, обязательно захвати. Хедрик – отличный врач, но он меня держит в смирительной рубашке. Я вчера спросил его: чье у меня тело? И он даже не потрудился соврать – просто сказал, что это не мое дело.
–Так оно и есть.
–Что – и ты тоже?!
–Контракт помнишь? Там…
–Я не читал. Ваша тарабарщина…
–Я объяснял, а ты не стал слушать. Тайна личности донора сохраняется, если нет его собственного специального разрешения на раскрытие ее… причем родственники должны подтвердить это после смерти донора. В нашем случае нет ни того, ни другого. Поэтому тебе никто никогда не скажет, чье это тело.
–У-у, крысы. Все равно ведь узнаю. Слушай: я никому не скажу, но сам-то узнать могу… сейчас?
–Не сомневаюсь, что ты до всего дознаешься. Но я не собираюсь помогать тебе обманывать покойного.
–Да-а… не ожидал от тебя, Джейк, что ты окажешься таким упрямым ублюдком. Ведь никому ни малейшего вреда! Принеси зеркальце. Сходи в ванную, поищи там. Были, я помню. И принеси…
–А зачем конспирация?
–Потому что они все меня от меня прячут. Ты же знаешь, я не слабонервный. Пусть тело в шрамах или… ну, я не знаю… короче, мне все равно. Но они не дают мне взглянуть на себя! Я даже рук своих не видел! С ума сойти…
–Йоханн, ты действительноможешь сойти с ума – если увидишь себя раньше, чем как следует окрепнешь.
–Ерунда, Джейк. Ты меня знаешь. Да пусть у меня будет свиная рожа в бородавках и багровых рубцах – выдержу. Ты помнишь – до операции я был страшен, как смертный грех. Хуже быть просто не может. Но меня бесит неизвестность…
–Йоханн, потерпи еще немного. Я ведь знал, что тебе не дают смотреться в зеркало…
–Скотина.
–Мы говорили на эту тему с психиатром. И он считает, что тебе действительно опасно видеть себя раньше, чем произойдет полное восстановление функций. Доктор Хедрик лишь выполняет его предписания.
Смит долго молчал. Потом сказал задумчиво:
–Странно… Я ведь знаю,что приобрел другое тело. Что же может случиться еще?
–Раздвоение личности – так он сказал.
–И ты в это веришь? Ну-ка, смотри мне в глаза!
–Какая разница – верю, не верю… Я некомпетентен, и мое мнение роли не играет. Но помогать обманывать врачей я тебе не стану.
–Так, значит, да? Ладно, Джейк. Тебе известно, должно быть, что в городе есть и другие адвокаты?
–Никого больше нет, Йоханн. Я, можно сказать, единственный из всех…
–Что ты несешь?
–Суд отдал тебя под опеку. Мне.
На некоторое время Смит лишился дара речи.
–Это заговор, – выдавил наконец он. – Ну, Джейк, не ожидал от тебя…
–Йоханн, Йоханн…
–Собираетесь держать меня взаперти все время? Или возьмете выкуп? Сколько? А судья тоже с вами? А Хедрик?
–Слушай, Йоханн, помолчи немного и дай мне сказать… Я сделаю вид, что ничего не слышал, хорошо? Так вот: у меня на руках постановление суда и протокол заседания, судья сам дал их мне, чтобы ты мог прочесть. Слушай внимательно…
–Я и так слушаю. Как я могу не слушать? Я же заключенный…
–Йоханн, постановление об опеке отменят, как только ты сможешь самостоятельно прийти в здание суда и убедить судью Мак-Кэмпбелла – ты его знаешь, он честный человек, – убедить его, что ты в здравом рассудке. Мне стоило немалых трудов стать твоим опекуном, потому что не я начал это дело.
–А кто?
–Йоханна Дарлингтон Сьюард et aliae [2]2
И другие (лат.) ( прим. редактора электронной версии)
[Закрыть]– я имею в виду твоих остальных внучек.
–Ёб… – Смит зажмурился. – Джейк, я тебе бесконечно признателен. Приношу свои извинения.
–За что? – удивился Сэлэмэн. – Судья еще не признал тебя вменяемым – следовательно…
–Хватит, Джейк, сдаюсь! Ты мне уже напихал полный нос табаку! Ах, стервы! Моя маленькая Йоханна – нужно было утопить тебя при рождении! Ее мать, Эвелин, все сажала ее мне на колени и напоминала мне, что мы тезки. А эта мерзавка писала мне на штаны – в знак дружбы. Значит, Джун, Марла и Элинор с нею… ну-ну.
–Йоханн, они почти достигли своей цели. Я пошел на все, кроме государственной измены, чтобы дело попало судье Мак-Кэмпбеллу. И лишь тот факт, что я был твоим поверенным более пятнадцати лет, решил дело в нашу пользу. Это – и еще одно…
–Что?
–То, что твои внучки тупые. Если бы они сразу начали добиваться опекунства, они бы его получили. Но сначала они решили доказать, что ты мертв.
– Ага. Слушай, Джейк, я – потом– смогу выкинуть их из завещания?
– По-моему, ты можешь сделать еще большую гадость. Ты можешь пережить их.
– Это хорошая мысль. Так я и сделаю. Да, это будет забавно!
– Попытка доказать, что ты мертв, была глупой. Такой им адвокат попался. Эксперт за четыре дня подготовил материалы, и суд за четыре минуты решил дело по прецеденту «Поместье Парсонса против Род-Айленда». Я надеялся, что больше не увижу их; этот их пацан с купленным по дешевке дипломом просочился сквозь паркет… Но тут, понимаешь ли, в дело вмешался Паркинсон… а его адвокат – настоящий.
– Паркинсон? Наш малыш Парки? Слабоумный экс-директор?
–Угу.
– М-м… да. Фон Риттер был прав: не стоит никого унижать. Это чревато. Но он-то каким боком влез в дело?
– Формально – никаким. Просто Паркинсон и адвокат его тещи каждый день приходили в суд и консультировали твоих внучек. Йоханн, я решил пока оставить все как есть и не добиваться пересмотра дела: наши свидетели вряд ли смогут поручиться под присягой, что ты восстановишься полностью и сможешь вести дела. Тем более не могли они поручиться тогда… Согласием на признание тебя временно недееспособным мы выбили почву из-под ног твоих девочек и использовали их растерянность: убедили прокурора предложить опекуном меня. Ну, и все. А став твоим опекуном, я принялся тасовать акции: ссудил Тилу денег и продал ему часть контрольного пакета. Все чисто. Никаких залипух типа «десять долларов и прочие ценности»… Таким образом мы собрали новый контрольный пакет: собственные акции Тила, плюс мои, плюс те, которые я ему продал. Потому что, если суд пересмотрит свое решение, завтра же явится Паркинсон, предъявит поручение от внучек – и вышвырнет меня вообще, а Тила – из президентов. Все висело на волоске…
