355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Элли » Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП) » Текст книги (страница 39)
Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 01:57

Текст книги "Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)"


Автор книги: Роберт Элли


Соавторы: Жозеф Кессель,Терри Сазерн,Мэйсон Хоффенберг,Катрин Милле
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 42 страниц)

– За тобой, понятно, последнее слово.

– А ты?

– Я решил. Все готово…

– Ох, Том, все это так странно и неожиданно, что просто невероятно.

– Кадр слегка подрагивает. От избытка чувств у меня дрожат руки.

Жанна начала раскачиваться, с каждым разом задирая ноги все выше.

– Ты еще не ответила, – окликнул он.

– Потому что ничего не понимаю.

Она залилась румянцем, улыбаясь широкой, уверенной улыбкой. Она смотрела вокруг – на воду канала, на хозяина-капитана, который складывал в ящики барахло с палубы, на дома, вдоль набережной, на голые платаны, на слаженный полет пары голубей в небе – и не могла собраться с мыслями. Качели постепенно замерли.

– Ну? – спросил Том. – Да или нет?

По его лицу пробежала тень беспокойства. Жанна обняла его за шею.

– Перестань снимать, – шепнула она. – Я ведь выхожу за тебя, а не за твою камеру.

Том ликовал; он подхватил с палубы старый спасательный круг и швырнул его в воду. К их удивлению, круг сразу пошел на дно.

Глава четырнадцатая

Дверь в подъезд дома, где жила мать, Жанна открыла своим ключом. Она взбежала по лестнице, не став вызывать лифт, – ей не терпелось поделиться замечательной новостью. Вид их просторной гостиной, обставленной удобной мебелью, несколько охладил ее пыл. Одну из стен украшали примитивное африканское оружие и произведения искусства, подобные тем, что висели на вилле. Комната была большая и светлая, однако в ней ощущались тоска по прошлому и утраченное время.

Жанна вбежала к матери.

Эта красивая женщина с тщательно уложенными по моде седеющими волосами была от природы наделена властной повадкой. Сейчас она стояла у постели, на которой беспорядочно громоздились старые военные мундиры. К груди она прижимала пару хорошо сохранившихся и до блеска начищенных сапог.

– Привет, мама, – сказала Жанна, обнимая мать.

– Ты рановато вернулась.

– Ага, так вышло.

Она прошлась по комнате, мимоходом полюбовалась на золотой галун одного из мундиров, провела рукой по каблукам сапог.

– У меня сегодня очень хорошее настроение, – сообщила она.

– Рада слышать.

Мать, подняв сапоги, не сводила с них восхищенного взгляда.

– Мне нужен совет. Как ты думаешь, не отправить ли их на виллу?

– Все-все отправь.

Жанна исполнила пируэт посреди комнаты, воздев руки и отбросив с лица волосы.

– У Олимпии там все равно семейный музей.

– Кроме сапог, – стояла на своем мать. – Оставлю их тут, при себе. Меня трепет охватывает, стоит только дотронуться до них.

Жанна подхватила круглую, отделанную галуном фуражку и лихо надела набекрень; потом взяла тяжелый мундир из тускло-коричневой шерстяной ткани, погладила эполеты и золотые пуговицы.

– Мундиры, – заметила она. – Ничто армейское не стареет.

Она сняла мундир и фуражку. В открытом ящике письменного стола Жанна заметила старый, уставного образца военный пистолет отца; она извлекла его из потрепанной кобуры и осмотрела. Он все еще был заряжен.

– Когда папа учил меня в детстве стрелять из него, он казался жутко тяжелым.

Она прицелилась в висевший за окошком горшок с вьюнком.

– Почему ты его не отправишь на виллу? – спросила она мать. – К чему тебе здесь пистолет?

– В любой уважаемой семье оружие никогда не помешает.

Мать принялась укладывать мундиры в раскрытые чемоданы.

Жанна вернула пистолет на место, задвинула ящик и стала рыться в коробке со старыми документами.

– Ты ведь даже не знаешь, как его надо держать, – сказала она.

– Важно, чтобы он был. Он производит впечатление уже одним своим видом.

Жанна обнаружила в коробке потрескавшийся бумажник красной кожи. Повернувшись спиной к матери, она открыла бумажник и достала старый военный билет полковника. За билет был заткнут желтый, в трещинках, снимок – молодая арабка гордо показывала в объектив голые груди.

Жанна спрятала бумажник себе в сумочку. Повернувшись к матери, она показала ей снимок.

– А это? – спросила она. – Кто она?

Мать едва заметно нахмурилась. Несомненно, на снимке фигурировала любовница полковника – во время африканских кампаний их у него было немало.

– Прекрасный образчик берберской расы, – невозмутимо произнесла она, продолжая укладывать вещи полковника. – Крепкий народ. Я пробовала держать их в доме, но прислуга из них никудышная.

Мать являла собой женскую копию удачливого профессионального вояки – образец совершенства и стойкости в трудных обстоятельствах. Теперь ее долг заключался в преклонении перед памятью доблестного супруга, и она не могла допустить, чтобы на эту память легло пятно.

Она решительно захлопнула чемодан, поставила на пол и улыбнулась дочери:

– Я рада, что наконец-то решилась отправить все это за город. А то вещи все копятся и копятся.

Жанна нежно ее поцеловала:

– Скоро у тебя будет здесь места – сколько душа пожелает.

Мать вопросительно на нее поглядела, но Жанна повернулась и направилась к двери.

– Мне пора, – сказала она. – Работа ждет. Я забежала на минутку сообщить…

Она вышла на площадку, мать следом. Жанна вызвала лифт.

– Что сообщить? – спросила мать.

– Что я выхожу замуж.

Она открыла дверцу лифта и вошла в кабину.

– Что-что?

Мать схватилась за сетку шахты и с изумлением воззрилась на Жанну.

– Я выхожу замуж, через неделю, – крикнула Жанна из опускавшейся кабины.

По пути в лавку Жанна зашла в фотоавтомат у станции метро «Бир-Хаким». Опустив в щель монеты, она дернула шнурок короткой занавески из пластика и уселась на жесткую деревянную скамью, лицом к собственному отражению в прозрачном зеркале.

Сработала вспышка. Жанна повернула голову вправо, затем влево, каждый раз дожидаясь щелчка автоматической камеры.

Поддавшись внезапному порыву, она расстегнула блузку и наставила обнаженные груди прямо в объектив.

– Прекрасный образчик берберской расы, – заметила она вслух, когда вспышка включилась в последний раз.

Стоя на платформе в ожидании поезда, Жанна смотрела вниз на узкую суматошную улицу, на пешеходов, которые как-то бочком обходили кафе, некоторые с чемоданами в руках – пассажиры с вокзала Сен-Лазар, рассеянно подумалось ей, многие наверняка иностранцы. Она потрогала в кармане снимок берберки и свою собственную только что снятую фотографию. Первый поведал ей об отце кое-что такое, о чем она и не подозревала; теперь он представлялся ей мужчиной, способным испытывать вожделение и будить таковое в женщинах. Даже у него наверняка была своя тайная жизнь, мысль об этом показалась Жанне весьма любопытной. Если мать и знала об этом, то уже перестала переживать. Как быстро люди приспосабливаются к требованиям плоти. Снявшись с обнаженной грудью, она почувствовала, что между ней и отцом возникло какое-то новое родство. А еще, подумала Жанна, она сделала это в шутку, которую ей хотелось бы разделить с одним из любовников. Тут до нее дошло, что и Том, и Пол оба ее осудят, хотя и по разным причинам: Том назовет вульгарной, а Пол начнет изводить за сентиментальность.

В метро она ехала, погруженная в мысли о своем приключении, не обращая внимания на окружающих. То, что у отца скорее всего была внебрачная интрижка, в глазах Жанны как-то оправдывало ее связь с Полом. Но если она и в самом деле намерена выйти за Тома, ей нужно как-то утрясти положение, хотя бы для себя самой, не то все может кончиться катастрофой.

Она вышла из метро и направилась в свою антикварную лавку мимо пустой громады бывшего Центрального рынка. Первое, что бросилось ей в глаза, – следует вымыть витрины. Лавка, занимавшая одно помещение, представляла собой форменные джунгли: подставки для ламп, вешалки для шляп, хилые задранные ножки перевернутых стульев, канапе, заставленное пыльными бутылками. На полу у двери стоял бочонок, из которого торчали старые трости.

В глубине лавки помощницы Жанны – Моника и Мушетт – разбирали коробку с товаром. У близняшек были длинные спутанные светлые волосы, обе носили джинсы с яркими заплатками. Строго говоря, у Жанны были подручные, потому что деньги на лавочку дала ее мать, но именно двойняшки в большинстве случаев брали на себя тяжесть общения с богатыми дамами из Отейля, основными покупательницами Жанниного антиквариата. Близнецы были моложе Жанны, но еще школьницами участвовали в студенческих бунтах 1968 года и поэтому были склонны относиться к ней как к взбалмошной младшей сестре.

– Привет, – сказала Жанна. – Я выхожу замуж.

Двойняшки разогнулись, отбросили с глаз волосы и, не веря собственным ушам, уставились сперва на Жанну, а потом друг на дружку.

– Ну и какая ж ты будешь – замужняя? – спросила Моника.

Жанна знала, что Том им не нравится.

– Буду спокойней, собранней, – ответила она, расстегивая пальто. Она собиралась помочь девушкам разобрать и оценить вещицы, как положено почтенной владелице магазинчика, каковой она мечтала быть. – Я решила взяться за ум.

Близнецы встретили ее слова смехом.

– А вы бы что сделали на моем месте? – спросила Жанна.

– Я бы стукнула себя по черепу, – ответила Мушетт.

– А я бы ушла в монашки, – присовокупила Моника.

И отказалась от секса? – подумала Жанна. Она начала стягивать пальто, но остановилась. Первым делом она сообщит Полу, что выходит замуж, что их связи конец. В конце концов, брак ее родителей оказался удачным, вероятно, по той причине, что отцу тоже пришлось кое-чем поступиться. Она вдруг ощутила себя неимоверно сильной и твердой.

– Я приняла важное решение, – заявила ока, застегивая пальто. – Конец. Сегодня встречаюсь в последний раз.

– А свадьба? – поинтересовалась Мушетт.

– Да, – бросила Жанна через плечо, – я выйду замуж. Я свободная женщина!

Моника и Мушетт переглянулись, окончательно сбитые с толку.

– Никогда я ее не понимала, – сказала Моника.

– В любом случае, – заметила Мушетт, – следует говорить не «свободная», а «самостоятельная».

Глава пятнадцатая

Свободная женщина! Выйдя из лавки, Жанна снова и снова повторяла про себя эти два слова. Погруженная в свои мысли, она не обратила внимания на припаркованный у тротуара фургон-тонваген.

[19]

Внутри фургона, укрывшись за грудой картонных ящиков и опустившись на колени, сгрудились Том и члены его съемочной группы – вперемежку со звукооборудованием, «Аррифлексом» и перепутанными проводами. Том уткнулся в камеру, ловя в фокус Жанну, которая бежала к перекрестку. Ассистентка – она обмотала голову шарфом – стояла на коленях с ним рядом, касаясь его плечом, но Том с головой ушел в свою киноохоту.

– Будь я на месте Жанны, – сказала помощница, – я бы после такого номера дала тебе от ворот поворот.

Том передвинулся, пытаясь найти оптимальный ракурс. Мотор заработал с громким рычанием, но водитель не спешил трогаться с места, выжидая, не сядет ли Жанна на перекрестке в такси.

– Ты у нас настоящий частный сыщик, – заметила ассистентка.

Том не ответил, но облапил ее поверх свитера, нащупал маленькую твердую грудь и игриво ущипнул.

– Может, ты была бы не прочь оказаться на ее месте, – сказал он, не отрываясь от камеры.

Жанна свернула за угол и пошла по улице.

Фургон поехал следом, затем поравнялся с девушкой. Том передал камеру оператору и дал знак начинать съемку. Все сосредоточенно замолчали. Фургон чуть отстал.

Перед светофором машины остановились. Жанна вдруг развернулась и кинулась прямо к фургону.

– Увидела, – шепнул Том. – Влипли.

Она была совсем близко. Том согнулся за ящиками, махнув рукой остальным сделать то же. Помимо съемок у него имелась и другая причина следить за Жанной, хотя ему не хотелось признаваться в этом даже самому себе. Последние несколько дней поведение Жанны наталкивало его на подозрения: частые опоздания, внезапные уходы, драка в метро. Что-то тут было не так.

Услыхав звук захлопнувшейся дверцы, Том осторожно выглянул в окошечко. Жанна сидела на заднем сиденье такси.

– Нет, слава богу, не влипли, – сказал он.

Такси отъехало.

– Держи дистанцию, – приказал Том водителю. – Она не должна видеть нас.

Такси остановилось у очередного светофора. Жанна наклонилась через спинку переднего сиденья и объяснила таксисту, куда ехать. Ей и в голову не могло прийти, что всего в нескольких футах над ней завис глаз объектива. Дали зеленый свет, фургон пристроился в хвосте у такси.

Жанна не глядела по сторонам. Открыв сумочку, она извлекла косметичку. Тронула тушью ресницы, накрасила губы, подчеркнув их линию ярко-красной помадой.

Такси остановилось в виду нарядного моста метро, по другую сторону которого начинался район Пасси. По мосту толпой шли извергнутые из дверей метро пассажиры. У Жанны мелькнула мысль, нет ли в этой толпе и Пола. Она вышла, торопливо расплатилась с водителем и пересекла улицу Жюля Верна, направляясь к кафе «Виадук» и к знакомым фасадам.

Том и участники группы, все так же на коленях, прижались носами к маленькому оконцу.

– Где мы? – спросил Том, когда Жанна миновала кафе.

– На улице Жюля Верна, – ответил водитель. – Седьмой округ.

– Ладно, – произнес он, – обгоняем.

Жанна почти дошла до дома с высокой чугунной дверью. Фургон поравнялся с ней и проехал вперед.

Улица выглядела как обычно – тихая, безлюдная, лишь изредка проедет случайный автомобиль. Строительные леса напротив возвышались скелетом какого-то допотопного ящера, до слуха Жанны долетал отдаленный грохот поездов метро. Она задержалась у двери с желтыми матовыми стеклами.

Фургон остановился, но водитель не заглушил мотора.

Жанна потянулась к двери, но уловила краем глаза какое-то движение впереди на улице. Дверца остановившегося фургона была чуть-чуть приоткрыта, и в щель просунулось рыльце продолговатого черного цилиндра: ручной микрофон. Она его сразу узнала. Следовало мгновенно принять решение.

Переборов страх и злость, она сразу решила, что делать. Повернулась и пошла дальше.

– Ты уверен, что она не заметила? – обратился Том к звукооператору.

– Исключено, – ответил тот и убрал микрофон; фургон снова медленно покатил вперед.

– Ты уж постарайся, – попросил Том, – попробуй записать звук шагов и что-нибудь из уличных шумов, чтоб передать общую атмосферу.

Жанну так и подмывало завопить. Ей хотелось наброситься на Тома, хотелось сбежать и никогда его больше не видеть. Надоело. Теперь фургон так выделялся на тихой улице, что впору было захохотать или выкинуть какое-нибудь непристойное коленце. Однако это могло сыграть на руку Тому. Нет, лучше обвести его вокруг пальца, да так, чтобы он это понял.

Дойдя до перекрестка, она остановилась. На другой стороне улицы стояла потемневшая от многолетней копоти каменная церквушка романской архитектуры. Не оглядываясь по сторонам, Жанна перешла через улицу и скрылась за тяжелой деревянной дверью.

– Стоп! – приказал Том водителю и добавил, обращаясь к съемочной группе: – Чтоб ни единого звука!

Он распахнул дверцу и соскочил на землю.

– На цыпочках, – предупредил он выбравшихся следом коллег. Том почувствовал, что наконец-то добрался до святая святых Жанны. Вот уж чего бы он никогда не подумал, – оказывается, она верующая! Открытие порадовало его, поскольку свидетельствовало о ее непорочности.

В церкви было пусто, если не считать одного-двух молящихся, царил полумрак. В одном из приделов слабо мерцали свечи. Вечерний свет, скупо просачиваясь сквозь витражи в высоких оконцах, освещал алтарь. Оператор поднял камеру и, повинуясь жестам Тома, сначала наставил объектив на витражи, а затем опустил и повел вдоль нефа, отыскивая Жанну.

Она преклонила колени перед решеткой исповедальни, молитвенно сложив руки.

– Снимаем наездом, – распорядился Том. Они подкрадывались к Жанне все ближе и ближе, пока наконец ясно не расслышали то, что она говорила.

– Ты подлый гад, Том, – говорила она, глядя прямо перед собой. – Ты подлый гад, подлый, подлый. Подлый гад! Я тебя презираю, ненавижу.

Том подошел к ней вплотную, отказываясь верить собственным ушам. Теперь он стоял совсем рядом и открыл было рот, намереваясь потребовать объяснений, но не смог выжать ни звука. Она продолжала бормотать, не поднимая глаз.

Ассистентка подошла к Тому и взяла его за руку.

– Хватит, – шепнула она.

– И правда, – ответил он. – Она меня достала.

Они вышли из церкви, остальные за ними, молча забрались в фургон, сложили камеру, микрофон и все прочее. Том понимал, что оказался в дурацком положении, и оттого злился.

Фургон дернулся, взревел и поехал по улице Жюля Верна.

В нефе церкви стало темнее. Сквозняк исподтишка задувал свечи. Несколько минут Жанна не шевелилась. Она знала, что крепко наказала Тома, но он сам того заслужил. Ей казалось, что сейчас она разревется от отчаяния: она безнадежно опоздала, Пола, конечно, уже нет в их квартире.

Она вышла из церкви; вечер был по-зимнему холодный. Ей не хотелось думать, что она больше не встретится с Полом.

Глава шестнадцатая

В кои веки в гостинице было тихо. Пол окинул взглядом улицу до кафешки, запер дверь и привернул лампу – процедура привычная и надоевшая хуже зубной боли. С какой бы радостью он выгнал всех постояльцев и запер за ними дверь, чтобы больше никогда их не видеть. Теперь ему и вправду было плевать на деньги. Его одолело жуткое одиночество. Тело Розы – после судебного вскрытия – должны были доставить на другой день. То-то, мрачно подумал он, будет радости ему и Матушке.

Он вернулся к себе, извлек из гардероба бутылку виски и налил. Когда он сунул бутылку на место, рука у него не дрожала, но в желудке было пусто и муторно. Он накинул купальный халат, извлеченный из того же шкафа, и затянул пояс. Все остальное, что было в комнате, как бы и не имело к нему отношения – книги и картины принадлежали Розе, сам Пол не копил сувениров и памяток, однако эти стены давали ему укрытие, и он не хотел уходить отсюда. Марсель пригласил Пола подняться к нему в номер, весьма странное приглашение. О Марселе он неизменно и с горьким юмором отзывался как о неофициальном любовнике жены, отчего собственное его положение почему-то казалось ему еще безнадежнее и пошлее. У Пола, разумеется, тоже были любовницы – официантки, какие-то унылые продавщицы, женщины, которые попадались ему на жизненном пути и с которыми он вступал в связь главным образом по привычке. Но у Розы, вероятно, было на уме что-то другое. Пол считал, что, как законный любовник, имеет право на определенные привилегии, в частности – на любовь. Каким же он был тупым идиотом!

Он понимал, чего Марселю стоило его пригласить. Сколько ночей просидел Пол в этой комнате, ожидая, не сводя глаз с зеленой неоновой рекламы «Рикара» на другой стороне улицы, пока Роза была с любовником. Что ж, пообещал себе Пол, если Марсель начнет пускать сопли и предаваться чувствам, придется, видимо, продырявить его башкой стену между комнатами, возведенную из дешевого клееного картона. С другой стороны, не исключено, что он узнает от Марселя что-нибудь любопытное.

Пол поднялся наверх и постучался к Марселю.

– Entrez!

[20]

– без промедления последовал вежливый ответ.

Пол вошел в узкую комнату, заваленную книгами и журналами, на которые лампа в малиновом абажуре струила теплый свет. На стенах красовались репродукции картин Тулуз-Лотрека и Шагала, фотографии приглаженных «естественных» пейзажей, выдранные из «Пари-Матч», старые билеты на скачки, письма, вырезки и плакат с портретом Альбера Камю. Марсель сидел за письменным столом, на котором громоздились номера «Монд», «Пари-Суар» и полдюжины других газет, и длинными ножницами вырезал статью. Он тоже был в купальном халате.

– Я пришел не затем, чтобы лить с тобой слезы, – заявил Пол.

Марсель продолжал щелкать ножницами. Его самообладание действовало Полу на нервы.

– Не возражаешь, если я буду работать? – спросил Марсель. – Работа отвлекает от мыслей о том, что случилось.

Он заметил, что Пол сравнивает их халаты, оба из одинаковой клетчатой шотландки.

– Один к одному, – сказал Марсель не без удовлетворения. – Роза хотела, чтоб у нас были одинаковые халаты.

Пол обозлился еще больше. Про халаты он слышал впервые, затея представлялась ему нелепой.

– Ничего нового ты мне не скажешь, я и так все знаю, – соврал он. Решив перейти в наступление, он ткнул пальцем в аккуратную стопку вырезок на письменном столе: – Зачем, интересно, ты их вырезаешь? Для работы или у тебя конек такой?

– Мне не нравится слово «конек», – возразил Марсель. – Этим я подрабатываю к жалованью.

– Тогда другое дело, – насмешливо согласился Пол. – Тут волей-неволей приходится читать. Можно узнать много нового.

– А если честно? – спросил Марсель. – Разве ты не знал, что у нас одинаковые халаты?

Пол невесело рассмеялся.

– У нас очень много общего, – продолжал Марсель, но Пол его оборвал:

– Я все знаю. Роза мне часто про тебя рассказывала.

В обществе другого мужчины, даже такого педанта, как Марсель, Пол был в состоянии вспоминать о жене, не впадая в бессильную ярость. Марсель был мужчина и поэтому не представлял для Пола угрозы, разве что в роли, какую ему навязала Роза.

– По стаканчику виски? – предложил Пол, внезапно проникшись щедростью, и шагнул к двери.

– Постой… – Марсель выдвинул ящик письменного стола и извлек бутылку «Джек Даниелс», – У меня тут имеется.

– Очередной подарок от Розы?

– Мне это как-то все равно, но Роза требовала, чтобы под рукой всегда было виски. Я часто думал – может, такие вот мелочи позволят нам объясниться, понять друг друга…

Пол принял у него из рук стакан виски.

– Почти целый год мы с Розой… – Марсель говорил неуверенно, подбирая слова. – Регулярно, хотя и без страсти, – продолжал он, решив не заострять внимания на сексуальной стороне дела. – Мне казалось, я ее знаю, как только можно знать собственную…

– Любовницу, – подсказал Пол без всякой задней мысли.

– Но не так давно произошло такое, чего я никак не мог объяснить.

Марсель показал на клин белой штукатурки у потолка, где были содраны обои.

– Роза забралась на постель и попробовала руками отодрать обои. Я ей не дал – она могла сорвать ногти. Но она царапала стену как помешанная. Я впервые видел ее в таком состоянии.

У Пола забрезжила догадка.

– В нашей комнате стены побелены, – сказал он. – Она хотела, чтобы во всей гостинице только у нас была такая комната, ну вроде как нормальная квартира. Значит, тут она тоже хотела все изменить, поэтому начала с обоев.

Пол тяжело опустился на кровать. Как легко устраивать чужую жизнь. Он вспомнил про Жанну и про то, что они до сих пор не знают друг друга по имени. Неужели Роза и с Марселем стремилась создать видимость нормальной жизни? А видимость-то оказалась зеркальным отражением ее жизни с Полом. На мгновение у Пола перехватило дыхание, и он, как зачарованный, воззрился на Марселя.

– Должно быть, ты был красивым мужчиной, – произнес он.

– Не таким красивым, как ты, – сказал Марсель, присев на постель рядом с ним.

– Ты в хорошей форме. – Пол похлопал его по плечу поверх халата. – Как тебе удается сохранять талию? У меня вот никак не выходит.

– Ну, тут у меня своя маленькая тайна, – ответил Марсель, однако не стал распространяться на эту тему. – Почему Роза изменяла тебе со мной? – вдруг выпалил он.

Пол посмотрел в его бесхитростные глаза: такой никогда не поймет.

– Ты ведь не думаешь, что Роза и вправду наложила на себя руки? – спросил он.

– Трудно поверить.

Марсель, казалось, и сам испугался собственных слов. Он встал, подошел к окну, обхватил пальцами вставленный в оконный проем горизонтальный брус и начал подтягиваться.

– Вот это и есть моя тайна, – объяснил он.

Пол безмолвно уставился на Марселя, эту точную свою копию. Роза одевала Марселя по его подобию, заставила пить то же самое виски. Пол искал прощальную записку, но нашел всего лишь разрозненные и подчас непотребные памятки. Теперь он понял – Марсель с его комнатой и есть то, что он искал. Зеркальное отражение. Неизбывная пошлость бытия.

Он ушел, но задержался в дверях.

– Как на духу, – бросил он Марселю, – не могу понять, что она в тебе находила.

Глава семнадцатая

Под своды Центрального рынка утренний свет, казалось, никак не мог пробиться. Окна под самыми карнизами были окутаны тенью, которую снизу поддерживал мрак, царивший в огромном безмолвном пространстве. В свое время под этой крышей проплывали бессчетные вереницы убитых животных – Жанна и сама не раз наблюдала, как подвешенные на крючьях замороженные туши, тихо покачиваясь, скользят на тросах, – но теперь и от самого рынка остался лишь остов, обреченный на снос. Рынок, думала она, глядя на его махину из дверей магазина по улице Коссоньери, стал сам себе мавзолеем. Впрочем, ей было недосуг предаваться столь мрачным мыслям. Смерть была от нее далека, особенно в этот день, когда все служащие магазина для новобрачных суетились вокруг Жанны; она красовалась в атласном платье старинного фасона, придерживая одной рукой собранные на темени локоны, а в другой держа красную розу, подарок Тома, и медленно поворачивалась, так чтобы он мог окинуть ее со всех сторон восхищенным взглядом.

Закрепленная на треноге камера стояла на улице – в магазинчике она бы просто не поместилась. Оператор отрешенно склонился над видоискателем, а звукооператор, опустившись на колени перед магнитофоном, проверял микрофон. Том пританцовывал за треногим штативом, дожидаясь начала съемки, и пестрый шарф, свисавший у него с шеи, подрагивал, словно тоже не мог совладать с нетерпением. Хозяйка магазинчика, учуяв верную сделку, уговаривала Жанну приобрести более дорогое подвенечное платье из тонкой замши, но та выбрала более традиционное, хотя этот наряд уже надевали и он даже разошелся по шву под мышкой. В прорехе виднелась ее крепкая, по-девически торчащая грудь.

Возня Тома действовала Жанне на нервы, ей не терпелось начать съемку, пока ощущение невероятного чуда еще витало над ней. Он почувствовал ее нетерпение.

– Вдохновение не включить разом, как свет, – объяснил он.

– Так какой же ты тогда режиссер?

– Идеи – это тебе не колбаса, в магазине не купишь! – Он обернулся к съемочной группе. – Готовы? Снимаем…

Жанна смотрела, как Том взял микрофон и обратился лицом к камере, чтобы ввести зрителя в курс дела. Он небрежно переступал с ноги на ногу. Такой же неисправимый романтик, как и я, подумала Жанна.

– Мы находимся у Центрального рынка, – начал он, и камера отступила. – В этих старых магазинчиках висят, покачиваясь на сквозняке, платья – все белых оттенков. Это подвенечные платья… – Он махнул звукооператору и крикнул: – Запись!

Жанна увидела, что Том присел перед ней на колени, чтобы не загораживать объектив, и поднес ей микрофон.

– Как тебе видится замужество? – спросил он.

Она почувствовала движение воздуха, поняла, что это не легкий бриз, а настоящий ветер. В небе на севере громоздились тучи. Теплый ветер зимой, припомнилось ей, – всегда к дождю.

– Оно видится мне везде, – сказала она, – и всегда.

– Везде? – переспросил Том.

– На стенах, на фасадах домов.

– На стенах? На фасадах?

Голос у Тома разочарованно сник. А будет ли их брак в самом деле удачным, подумалось ей, если от одной примерки подвенечного платья ей уже душно.

– Да, – ответила она, глядя прямо в объектив. – На щитах и афишах. О чем гласят щиты? Что они рекламируют?

– Рекламируют автомобили, мясные консервы, сигареты… – подсказал Том.

– Нет. Их тема – молодая пара до свадьбы, без детей. Затем мы видим ее же – уже после свадьбы, с детьми. Щиты посвящены браку, хоть и не заявляют об этом впрямую. Идеальный счастливый брак выглядит теперь не так, как раньше – в церкви, когда муж подавлен, а жена вечно жалуется. Сегодня брак улыбается с рекламных щитов.

– Улыбается?

– Конечно. И разве рекламные браки не заслуживают серьезного к себе отношения? Это же поп-браки.

– Поп! – Для Тома это прозвучало откровением, ему не приходило в голову взглянуть на свадьбу в таком ракурсе. – А что, неплохо, – сказал он. – Ну а если поп-брак не срабатывает?

– Значит, его нужно наладить, как автомобиль, – ответила Жанна. – Супруги – те же механики, что в комбинезонах ремонтируют двигатель.

– А если супружеская измена, что тогда? – напирал Том.

Хозяйка закончила пригонку платья и, отступив, в восторге всплеснула руками.

– Тогда, – ответила Жанна, – понадобятся не два, а три или четыре механика.

– А где любовь? Или она тоже превращается в поп?

Том опустился перед ней на колени, прижавшись щекой к брошенному на софе замшевому платью, и с обожанием посмотрел на Жанну.

– Нет, – изрекла она. – Любовь не поп.

– Если не поп, то что?

Жанна подметила, что участники группы с интересом прислушиваются к их пикировке, и подумала: а не догадываются ли они о том, что невдомек Тому?

Тем временем небо совсем потемнело.

– У механиков есть тайник, – сказала она, – где они сбрасывают комбинезоны, снова становятся просто мужчинами и женщинами и занимаются любовью.

Том был в восторге. Вскочив на ноги, он воскликнул:

– Ты потрясающа! Ты даже смотришься потрясающе!

– Невесту делает платье, – скромно заметила Жанна.

– Ты лучше Риты Хейворт, – принялся он взахлеб перечислять кинозвезд. – Лучше Джоан Кроуфорд, Ким Новак, Лорин Бейколл и Авы Гарднер, когда она была влюблена в Мики Руни.

Эти имена не имели к ней никакого касательства. Она попыталась представить себя в роли невесты, но у нее не получилось: если невесты, то только не Тома и не сейчас. Ей захотелось сорвать с себя подвенечное платье, сбежать от его мальчишеского обожания, от вездесущего объектива камеры, от съемочной группы, от хозяйки магазинчика, которая бросилась закрывать дверь, потому что пошел дождь.

– Нет, нет, – закричал Том, – не надо!

Он снова распахнул дверь и велел оператору продолжать съемку. Но дождь припустил, и ассистентка первая кинулась под укрытие. Оператор стянул куртку и набросил на «Аррифлекс». Звуковик со своим оборудованием перебрался под тент над соседней дверью.

– Почему не снимаете под дождем? – орал Том. – Почему прекратили съемку?

Хляби небесные, казалось, и вправду разверзлись. Том выбежал на улицу помочь оператору, шум ливня перекрыл их бестолковую перебранку. Жанна, подобрав шлейф, прокралась к двери магазинчика. Ее охватило внезапное и совершенно непреодолимое желание воссоединиться с Полом, укрыться в овальной гостиной их квартиры, освободиться и от этого свадебного наряда, и от всех других обязательств. Она помедлила – и выскочила под ливень. Она бежала по улице Коссоньери, ее волосы и тонкое атласное платье тут же вымокли, но холод придавал ей силы. Ей хотелось петь, она ловила губами струи дождя.

Бегство Жанны видела лишь хозяйка магазинчика. Она так и осталась стоять, открыв рот. Насквозь вымокший Том вбежал с улицы и уставился на опустевшую примерочную площадку.

– Жанна, – произнес он. – Где Жанна?

– Не знаю, – выдохнула хозяйка. – Выскочила и убежала.

– В такой дождь?

– В такой дождь. И в подвенечном платье.

Они, не сговариваясь, повернулись к открытой двери. На улице Коссоньери не было ни души, лишь пустующая громада Центрального рынка высилась за завесой дождя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю