Текст книги "Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)"
Автор книги: Роберт Элли
Соавторы: Жозеф Кессель,Терри Сазерн,Мэйсон Хоффенберг,Катрин Милле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)
– Тише! – сказал он Кэнди.
Теперь она тоже услышала: тихий свист, снаружи, совсем рядом с палаткой.
– Жди здесь! – Гриндл направился к выходу. – Это будет следующее упражнение: жди меня здесь и постарайся вообще ни о чем не думать.
– Хорошо! – ответила Кэнди.
Гриндл вышел из палатки, а Кэнди честно попыталась освободить голову от всяких мыслей, но она была слишком возбуждена, и у нее ничего не вышло. Она подумала, что, может быть, стоит выйти из палатки и взглянуть на ночное небо – тогда у нее наверняка что-то получится. В смысле, вообще ни о чем не думать.
– Только если не будет звезд! – сказала она себе вслух, вышла наружу и подняла глаза к небу. Она вовсе не собиралась глазеть по сторонам, но она волей-неволей заметила Гриндла, который стоял чуть поодаль, у тележки с углем, куда Кэнди чуть раньше высыпала и свою скромную «наработку». Он был там не один. С ним были еще двое каких-то мужчин. Они о чем-то переговорили вполголоса, и один из мужчин передал ему что-то… наверное, деньги, если судить по тому, как он их отдавал… вроде как украдкой, по одной купюре за раз, как будто еще и считал их в процессе. Потом эти двое мужчин взялись за тележку и покатили ее прочь. Похоже, что Гриндл только что продал на сторону тележку с углем, добытым «Молодыми и трудолюбивыми».
Для Кэнди это явилось большим потрясением. Она тихонько вернулась в палатку и встала, опустив голову и надув свои прелестные губки. Она даже не обернулась, когда Гриндл вернулся в палатку. Он весело потирал руки – как человек, только что совершивший выгодную сделку. Это лишний раз подтвердило неприятное открытие Кэнди, и ей стало противно и страшно.
– Ну! – проговорил Гриндл со смаком. – А теперь отвечай! Где я был?
– Вы были снаружи, – холодно проговорила Кэнди, – и продали кому-то тележку общего угля! – Она закрыла лицо руками, бросилась в дальний угол палатки и безудержно разрыдалась.
– Как вы могли? – всхлипывала она, уязвленная до глубины души. – Как вы могли?!
И вот что странно: жуткие обвинения Кэнди как будто не стали для Гриндла большой неожиданностью. Во всяком случае, он не смутился, а только выказал легкое раздражение на вспышку Кэнди и на ее слезы, которые, похоже, были ему неприятны.
– Это было вообще ничто! – он небрежно махнул рукой и недовольно нахмурился. – Просто материальное соглашение. Абсолютно незначительное в плане духовном.
– А почему вы тогда взяли деньги? – спросила Кэнди, поднимая на Гриндла заплаканные глаза, чтобы он видел ее неизбывную боль и обиду от его предательства. – Мистер Аспай никогда бы не взял, никогда! – закричала она. – Он говорил, что все это – сон! И вы говорили мне то же самое! Он бы не взял никаких денег, а ведь он всего-навсего ваш секретарь! Это ужасно, ужасно! – И она вновь разрыдалась, закрывая лицо руками.
– Что он говорил про сон? – спросил Гриндл, подходя ближе.
– Что вся наша жизнь – это сон, – прошептала Кэнди жалобным детским голоском. – И вы то же самое говорили!
– И готов повторить, – Гриндл положил руку Кэнди на плечо. – Вся реальность… – он описал рукой в воздухе полукруг, подбирая нужное слово, – …это всего лишь видимость, иллюзия. В каком-то смысле это действительно сон.
– А зачем тогда деньги, во сне? – Кэнди снова расплакалась.
– А! – пальцы Гриндла принялись лениво поигрывать с кэндиным левым ушком. – Жизнь – это сон, да… но мы можем сделать его приятным… мы можем сделать так, чтобы он не был кошмаром!
– Но из-за вас это и есть кошмар для «Молодых и трудолюбивых», – сказала Кэнди. – Продать их уголь на сторону… это все равно… все равно, что украсть! – последнее слово Кэнди выпалила на одном дыхании и сама испугалась того, что оно может значить. Она вновь разрыдалась, не обращая внимания на Гриндла, который гладил ее по шее и по спине, пытаясь успокоить.
– Ответь мне на один вопрос, – сказал он, – кто из людей самый счастливый? То есть за исключением тех, кто продвинулся на пути к просветлению? Итак, кто же самый счастливый? Разумеется, тот, кто творит. Художник – вот кто самый счастливый из всех людей. Да! Но большое искусство рождается из большого страдания – это подтверждено историей! – Он так увлекся своими рассуждениями, что даже забыл о Кэнди. Он отошел от нее и принялся расхаживать взад-вперед по палатке. Может, как раз поэтому она наконец прекратила рыдать и подняла глаза, глядя на Гриндла с какой-то жадной тоской.
– Это подтверждено историей, – повторил он. – Величайшие из художников рождались в самые тяжкие времена, часто – в бедности и нищете, и чем тяжелее была их жизнь, тем пышней расцветал их гений. Вот и сегодня мы нанесли удар по всему, что есть доброго и хорошего в мире снов! Искусство! Хотя, конечно, тут есть опасность, что «Молодые и трудолюбивые» стоят лишь на самой начальной ступени сопричастности к опыту нужды и лишений, а именно на ступени вульгарного мазохизма. Хотя, в любом случае, это не имеет значения.
Кэнди смотрела на него, как завороженная, во все глаза, и он опять подошел к ней. Кэнди вновь испытала то странное беспокойство, которое поселялось в ее душе всякий раз, когда он подходил к ней так близко, и в то же время ей опять захотелось плакать.
– Ой, я не знаю, – пролепетала она, пряча лицо. – Просто мне кажется… что брать деньги… это так… так вульгарно.
– Вульгарно! – воскликнул Гриндл. – Какие-то жалкие двадцать долларов… и что в этом вульгарного? – Он достал из кармана деньги. – Вот, смотри. – Он протянул их ей.
– Нет, нет, – Кэнди зажмурилась и покачала головой.
– Ладно, – сказал Гриндл, – тогда я… я их съем. – Он поднес деньги ко рту и сделал вид, что действительно положил их в рот, хотя на самом деле ловко спрятал их в ладони.
– Ой, нет. Не надо! – воскликнула Кэнди и прикоснулась к его руке, гладя на него с искренним беспокойством.
– Поздно! Поздно! – Гриндл принялся энергично жевать. – Я уже их жую! И глотаю! – Он сделал вид, что глотает. – Вот! И нет больше никаких денег!
Теперь Кэнди почувствовала себя виноватой.
– Не знаю, что и сказать, – она стиснула руку Гриндла.
– Это не важно. – Гриндл потихонечку убрал деньги в карман. Он склонил голову и изобразил робкий, застенчивый взгляд. – Я просто хотел… я хотел… купить тебе подарок… сделать тебе приятное. – В уголке его глаза заблестела скупая мужская слеза и стекла по его мужественной щеке.
– Что?! – опешила Кэнди. – Ой, мой хороший, – она обняла его обеими руками, – мой сладкий. – И она принялась лихорадочно гладить его и ласкать, чтобы хоть как-то утешить. Она притянула его к себе, положила его голову себе на плечо и стала укачивать эту большую голову, как какого-то причудливого младенца.
А потом его голова как бы невзначай соскользнула ей на грудь, и он очень ловко расстегнул пуговицы у нее на платье своим мужественным подбородком – и тут в палатку ввалились какие-то парни, человек пять.
– Мы тут собираемся повеселиться! – весело объявил кто-то из них. – Будем сидеть у костра и петь песни. Пойдемте с нами! – Они окружили Кэнди и Гриндла и принялись подталкивать их к выходу.
Костер уже разожгли, и веселые юные голоса «Молодых и трудолюбивых» звенели в ночи:
– Да! Да! Да! Новый мир! Для всех, кто молод и трудолюбив!
Как только Кэнди и Гриндл дошли до костра в сопровождении радостных молодых людей, Гриндл тут же оттащил Кэнди в сторонку.
– У нас есть дела поважнее, – заявил он и как бы случайно задел рукой низ ее живота. – Пойдем.
Он взял ее за руку и повел по каменистой тропинке вниз по склону холма, сплошь заросшему ежевикой, к ручью. Они пошли вдоль ручья, что огибал холм с одной стороны.
Кэнди шла совсем рядом с водой, чуть приподняв юбку. Ей было так хорошо: в небе светила луна, и все вокруг было таким таинственным и красивым, и, похоже, что у них с Гриндлом складывались замечательные отношения, доверительные и дружеские, и ей было приятно гулять с ним на природе, при яркой луне – с папой они никогда так не гуляли, ни разу в жизни.
Они обогнули холм и вышли в маленькому искрящемуся озерцу, а за озером был грот – или пещера, – вход в темноту за серебристой водой.
– Ой, как красиво! – воскликнула Кэнди, прижав руки к груди, как будто у нее защемило сердце от такой неземной красоты.
– Пойдем, – Гриндл вновь взял ее за руку. – Пойдем внутрь.
Чтобы войти в грот, надо было пройти пару футов по мелководью, и Кэнди радостно прошлепала по воде, поднимая фонтаны брызг. Когда они вошли внутрь, Гриндл зажег лампу, что стояла на каменистом выступе у самого входа. В ее рассеянном желтом свете, да еще с серебристой подсветкой луны, грот с его сталактитами и сверкающими вкраплениями кварца казался сказочной пещерой. Стены у входа заросли синевато-зеленым мхом, а внизу, вдоль стен грота, и на плоском уступе рос густой папоротник, похожий на мягкий ковер.
– Путь к просветлению долог и труден, – произнес Гриндл нараспев. – Здесь я занимаюсь с учениками.
– Какая же красота, – повторила Кэнди благоговейным шепотом, заворожено глядя на воду, искрящуюся серебром.
А Гриндл не сводил глаз с Кэнди: в таком окружении, омытая лунным светом, она была как прелестная нимфа, или даже как сама богиня Диана, воплощение бессмертной красоты.
– Хорошо, что у тебя такое простое платье, – как бы между прочим заметил Гриндл. – Это существенно облегчит нам следующее упражнение.
– Мы снова займемся духовными упражнениями?! Прямо сейчас?! – воскликнула Кэнди в восторге и даже слегка подпрыгнула на месте. Ей уже было так хорошо – лучше некуда. А теперь Гриндл говорит, что они снова займутся духовными упражнениями! Она уселась на мягкий ковер изо мха, оправила юбку, устроилась поудобнее и, горя нетерпением, приготовилась слушать учителя – прямо как в школе, на интересных предметах. Она пожалела, что у нее нет с собой ручки с блокнотом, но тут же подумала, что так даже лучше: ей представлялась Аркадия, где ученики сидели в тенистых садах под деревьями и внимательно слушали учителей, ловя каждое слово – они ничего не записывали, а просто впитывали в себя знания. Это был самый чистый способ, как овладеть знаниями, самый чистый и самый правильный, подумала Кэнди, и ей сделалось очень приятно, что она, пусть и невольно, избрала именно этот способ.
– Первым делом, – сказал Гриндл, присаживаясь рядом с ней, – нам надо снять с себя эти мирские одежды. – И он принялся расшнуровывать свои промокшие ботинки. Скинув ботинки, он начал расстегивать брюки.
– А это обязательно? – Кэнди ужасно смутилась: его предложение было так неожиданно… и оно ей совсем не поправилось.
– «Наведи в доме порядок, – процитировал Гриндл, – это будет твой первый шаг». Безусловно, нам следует отрешиться от всех материальных забот – и духом, и телом.
– Да! – с воодушевлением воскликнула Кэнди, когда наконец поняла, что к чему. Но ей все равно стоило немалых усилий преодолеть свою девичью стыдливость. Ее прелестное личико покраснело, как маков цвет, когда она все-таки справилась со своей врожденной застенчивостью и сняла с себя платье.
– Вот! – выпалила она и отбросила платье в сторону, решительным, резким движением, которое красноречивее всяких слов говорило о ее духовной смелости. Под платьем не было ничего, и Кэнди вздохнула с искренним облегчением и гордостью за себя, что она все же смогла, что у нее получилось… но ей все равно было как-то неловко под пристальным взглядом Гриндла. Тем более, когда ее крошечные соски напряглись и встали торчком – причем независимо от ее воли. Как будто они теперь зажили собственной жизнью.
– Хорошо, – сказал Гриндл. – Теперь сцепи пальцы в замок и положи руки за голову. Да, вот так. А теперь ложись на спину.
– Ой, – Кэнди было как-то тревожно и даже слегка страшновато, но она послушно легла на мягкий пружинистый мох. При этом она плотно сдвинула бедра, приподняв одну ногу и положив ее поверх другой, в робкой попытке прикрыть свое маленькое сокровище. Трепетно сладкое, как мармеладка.
– Нет, нет, – Гриндл наклонился над ней, и сам подправил ей позу, – ноги разводим пошире.
Когда Гриндл прикоснулся к Кэнди, она испуганной вздрогнула и опять засмущалась, но он поспешил ее успокоить:
– Я как врач. Доктор духа, – сказал он спокойно и даже как будто с прохладцей. – И меня совершенно не интересует это твое глупое тело – нас с тобой должен сейчас волновать исключительно дух. Это понятно?
– Да, – кротко проговорила Кэнди. Она лежала теперь очень тихо и уже не мешала ему подправлять ей ноги, которые он развел широко в стороны и вывернул стопы носками наружу.
– Закрой глаза! – велел он. Кэнди сделала, как он сказал, и Гриндл чуть отстранился, придирчиво обозревая, что получилось в итоге.
– Хорошо! – заявил он после непродолжительного молчания. – А теперь вот что. Наше следующее упражнение связано с трансцендентностью телесных ощущений. Под моим руководством ты научишься контролировать все свои физические ощущения. Пока все понятно?
– Да, – прошептала Кэнди, не открывая глаз. Серьезный и деловитый тон Гриндла ее успокоил – это был тон учителя, ну, скажем профессора логики, – но ее все равно смущало и даже слегка раздражало, что соски у нее по-прежнему твердые и напряженные. Вот ведь маленькие паршивцы! Зла на них не хватает!
Великий Гриндл протянул руку и провел пальцами Кэнди по животу, похожему на золотистую крепкую дыньку. Девочка дернулась и издала нервный смешок.
– Спокойно, – резко проговорил Гриндл. – Ты ж не ребенок! Ты должна быть серьезной! Путь к мистическому просветлению долог и труден – многие на него вступают, но лишь единицы проходят его до конца.
Получив замечание, Кэнди тут же притихла и посерьезнела, пытаясь привести в порядок свои разбегающиеся мысли и сосредоточиться на словах учителя.
– Это так называемая «эрогенная зона», – продолжал Гриндл свои объяснения. Он взялся двумя пальцами за напряженный девичий сосок и начал легонько его пощипывать.
– Это да! – согласилась Кэнди, непроизвольно выгибаясь, хотя она очень старалась сохранять подобающую серьезность.
– Да, – глубокомысленно отозвался Гриндл, – и это тоже, – он взялся за другой сосок и принялся перекатывать его в пальцах. Кэнди беспокойно заерзала.
– И это, – Гриндл оставил в покое ее соски, которые теперь походили на две крошечные головки, что жадно тянутся вверх. Он провел руками ей по бокам, по внешней стороне бедер, потом – по внутренней, и зарылся пальцами в золотистый пушок, скрывавший восхитительную розовую мармеладку, что уже истекала сахарным соком.
– Ой, мамочки, – пролепетала Кэнди, когда Гриндл осторожно раздвинул ее нижние губки, нежные, как лепестки роз, и приоткрыл восхитительную крошечную жемчужинку, перламутрово-розовый клитор, который влажно поблескивал в трепетной готовности.
– Вот еще одна так называемая «эрогенная зона», – объявил Гриндл с презрением и слегка надавил пальцем на прелестный комочек розовой плоти.
– Еще какая! – Кэнди пыталась держать себя в руках, но уже не могла справиться с возбуждением.
Великий Гриндл принялся искусно массировать ее клитор.
– Ой, мамочки, – Кэнди била легкая дрожь, – я как-то не думала, что все будет… так.
– Да, но ты должна научиться контролировать свои чувства, – сказал Гриндл. – Если ты не владеешь своими чувствами, то у себя в доме ты не хозяин – ты как вырванный с корнем тростник, брошенный в воды случая. Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь?
У Кэнди дрожали веки.
– Ну, мне немного щекотно, и все внутри так покалывает и дрожит, – смущенно призналась она.
– Первое, что тебе нужно сделать, – Гриндл продолжал свой массаж, – овладеть трансцендентностью ощущений, чтобы подняться над чувственным восприятием. Потом ты научишься контролировать свои чувства, и сможешь кончить в любой момент, по желанию – мгновенно достичь оргазма, без вовлечения осязательных ощущений, исключительно по моей команде.
Он убрал руку и встал на колени.
– Открой глаза, – сказал он. – Сейчас я тебе покажу, как контролировать свои чувства. Только что, исключительно силой воли, я заставил свой член напрячься и встать – как это бывает при так называемой «эрекции».
Кэнди открыла глаза и увидела, что так оно все и есть – член у Гриндла стоял торчком, и она вся покраснела и поспешно отвела взгляд.
– Нет, нет, – Гриндл повернул ее голову так, чтобы она смотрела прямо на его гордо восставший член. – Ты не должна позволять, чтобы вульгарные материальные и сексуальные ассоциации помешали тебе на пути к просветлению – тем самым ты продемонстрируешь идеальный контроль над чувствами. Я заставил его встать исключительно силой воли. Правда, похоже на так называемую эрекцию? На шестом этапе человек уже может контролировать все реакции своего тела, даже самые непроизвольные – так человек, силой своего продвинутого ума, проникает в великую тайну природы, недоступную непосвященным. Видишь, как я управляю своим членом: я не испытываю никакого чувственного желания, однако мой член стоит, как это бывает при так называемой «эрекции». Видишь?
Кэнди застенчиво кивнула, стараясь все-таки не смотреть на предмет обсуждения.
– Да. Вот потрогай, – предложил Гриндл, – и сама все поймешь.
Он взял ее руку и направил туда, куда нужно. Девочка прикоснулась к возбужденному члену. Теперь, когда она знала, как воспринимать его объективно и беспристрастно – не как проявление безудержного полового влечение, а как демонстрацию духовного роста, – ей было действительно интересно и любопытно, хотя она все же слегка смущалась, памятуя о своих прежних пугающих ассоциациях. Хотя она понимала, что это была целиком и полностью ее вина – ведь она еще только-только вступила на путь к просветлению, и в плане духовного продвижения не достигла почти ничего.
– Можешь сжать его, если хочешь, – подбодрил ее Гриндл. – Да… вот так.
Кэнди осторожно сдавила его напряженный член, и на головке набухла блестящая капля, вроде как, спермы.
– Вот видишь! – заявил Гриндл с победным видом. – Эта капля – наглядный пример контроля над собственными секрециями. Редко кто достигает такого уровня. У Рамы Кришны почти получилось, но все-таки не до конца. Исключительно силой воли я только что вызвал определенные химические реакции в организме и стимулировал определенные железы.
– Ух ты, – Кэнди смотрела на своего наставника с искренним восхищением.
– А теперь вернись в исходное положение, и продолжим занятия, – сказал Гриндл.
Кэнди тихонько вздохнула, легла на спину, заложив руки за голову, и закрыла глаза, а Гриндл вновь принялся ласкать ее трепетную мармеладку, увлажненную сладким соком бесконтрольных секреций.
– Эта дрожь и покалывание, о которых ты говорила… они продолжаются и усиливаются? – спросил он через пару секунд.
– …боюсь, что да, – Кэнди слегка задыхалась. Ей было очень обидно, что она не может себя контролировать.
– А есть ощущение мягкого, колыхающегося тепла и желания отдаться на волю потока чувств? – спросил Гриндл.
– Да, – печально вздохнула Кэнди. Похоже, великий Гриндл был еще и телепатом.
– Сейчас я введу этот член в тебя, – рассудительно проговорил Гриндл, – таким образом мы максимально приблизимся к ощущениям так называемого «полового акта» и разберем их во всех подробностях.
– Ой, мамочки, – Кэнди встревожилась не на шутку. Она очень старалось, но никак не могла отрешиться от прежних ассоциаций, связанных с этим процессом, – а это обязательно? – Она почти безотчетно сдвинула ноги.
– Забудь про эти нелепые и мещанские материальные ассоциации. Мы сейчас говорим о вещах духовных, – кажется, Гриндл рассердился. Он снова раздвинул ей ноги и встал над ней на четвереньках. – Выкинь из головы эту чушь – сосредоточься на упражнении номер четыре и помни главное правило: когда мы выполняем духовное упражнение, мы сосредотачиваем на нем все наши знания в мистической области – как тигр, когда он охотится на добычу, использует всю свою силу, хитрость и ловкость.
– Теперь я ввожу в тебя член, – объяснил Гриндл свои действия, когда он раздвинул нежные складочки розой плоти, открывая проход к сокровенной щелочке, и медленно ввел свой короткий, но толстый член в восхитительно трепетное желе – или, вернее, в горячий пудинг с карамельной подливкой.
– Ой, Боженька, миленький, – прошептала Кэнди, слегка выгнув спину, хотя и осталась послушно лежать, как лежала: закрыв глаза и заложив руки за голову.
– Теперь я его убираю, – продолжал Гриндл, – то есть, не то чтобы убираю совсем, а только до середины, а потом снова ввожу до конца, вот так. Понимаешь? И еще раз, и еще. Я повторю это несколько раз – а ты пока выполняй упражнение номер четыре.
– Ой, – Кэнди нервно сглотнула. – Я даже не знаю… наверное, я сейчас не смогу сосредоточиться.
– Сможешь, – ободрил девочку Гриндл и принялся легонько подталкивать ее бедра, как он уже делал в палатке отдыха, когда показывал ей упражнение по Космическому Ритму. – Видишь, все это приближается к так называемому «половому акту».
– Это я поняла, – Кэнди уже начало раздражать, что у нее никак не получается сосредоточиться.
– Сейчас я еще раз продемонстрирую совершенное овладение контролем над собственными секрециями, – торжественно объявил Гриндл. – Исключительно силой воли я сымитирую так называемый оргазм, или эякуляцию.
– Ой, – встревожилась Кэнди, – только, пожалуйста, не в меня… я… я…
– Что за чушь, – оборвал ее Гриндл, чье дыхание стало теперь тяжеловатым и хриплым, – понятно, что, вызывая семяизвержение, я устраняю из семени все его оплодотворяющие компоненты, то есть сперматозоиды – поскольку, как ты понимаешь, мы сейчас ставим перед собой совершенно другие цели.
– А теперь, – продолжил он через пару секунд, – скажи мне, разве это не напоминает мещанский оргазм? Почти в точности?
– Напоминает, – прошептала прелестная девочка, не открывая глаз. Она закусила губу, когда его член запульсировал у нее внутри и излил в нее обжигающую струю, что растворилась в сокрушительном жарком потоке ее собственных соков, и медовые стенки ее маленького сокровища затрепетали, как будто облизанные тысячью жадных крошечных язычков. – Еще как!
Глава 15
В течение нескольких следующих дней великий Гриндл еще не раз ввел свой член в прелестную девочку – исключительно по необходимости. В образовательных целях. Они так же решили, что Кэнди лучше не возвращаться в лагерь, а остаться в гроте за озером: чтобы ей не мешали во время длительных медитаций, которые так же были необходимы для достижения духовного просветления. Гриндл сам будет к ней приходить, приносить еду, следить за ее достижениями и инструктировать ее дальше.
Однако на шестой день, когда Гриндл пришел к Кэнди, она была вся напуганная и встревоженная.
– А вы уверены, – робко спросила она, глядя на Гриндла широко распахнутыми глазами, – что вы устранили все сперматозоиды… из вашего семени?
– Разумеется, я уверен, – отозвался Гриндл с легким раздражением. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что, – Кэнди понизила голос и густо покраснела, – у меня… у меня задержка… в смысле, месячные задерживаются. Никак не приходят!
– Это не страшно! – Гриндл с отвращением скривился. – Совсем не страшно. Наоборот. Это хороший знак, который говорит о том, что ты значительно продвинулась на пути к духовному просветлению. Понимаешь, ты уже переступила предел, когда тебе нужны месячные. Ты отменила их силой воли.
– Но я ничего не отменяла, – с жаром проговорила Кэнди. – Я ужасно переживаю из-за этой задержки!
– Ладно, подумаем, что тут можно сделать, – сказал великий Гриндл.
На следующий день он принес ей билет на самолет. До Тибета.
– Да, – сказал он, – ты заметно продвинулась на пути к просветлению, и тебе пора выходить на следующий уровень обучения. Ты будешь учиться у лам священного Востока.
– Ой, мамочки. – Охваченная благоговейным трепетом, Кэнди даже забыла о своих прежних тревогах. Впрочем, забыла всего на секунду.
– А как насчет моих месячных?
– Не беспокойся, – великий Гриндл раздраженно нахмурил брови. – Духовно продвинутые женщины, как там у вас говорится, не «беременеют». И потом, разве это имеет значение? Это всего лишь мещанские страхи.
– Ну… – начала было Кэнди.
– И больше об этом не думай, – перебил ее Гриндл. – Не забивай себе голову ерундой. Тебе нужно думать о вещах возвышенных и духовных. Ты будешь общаться с людьми святейшими из святейших – подобные мысли для них оскорбительны.
Он взглянул на часы.
– Твой самолет вылетает в 7:30 – так что мы еще успеваем выполнить несколько упражнений.
– Ой, мамочки, – покорно вздохнула Кэнди и приняла исходное положение: лежа на спине, руки за голову, глаза закрыты. Да, путь к мистическому просветлению и вправду долог и труден. Тем более – для юной и впечатлительной девочки.
Двое суток спустя Кэнди пришла в офис почтовой службы American Express в Калькутте.
– Есть письма для Кэнди Кристиан? – спросила она у смуглого клерка за стойкой и ужасно обрадовалась, когда он протянул ей два конверта: одно письмо – из Нью-Йорка, другое – из Расина, штат Висконсин.
Она отправилась в комнату отдыха, купила в автомате баночку холодной кока-колы, уселась в зеленое кресло у окна с видом на колоритный Дзен-Бульвар и вскрыла письмо из дома.
Она ни капельки не сомневалась, что письмо из Нью-Йорка – это от Дерека, и решила приберечь его на потом. Письмо из Расина, в плотном конверте с ароматной пропиткой с запахом лаванды, оказалось от тети Ливии. Вот что она писала:
«Решила поездить по миру? Хи-хи. В свое время я тоже немало попутешествовала. И еще как! Вот помню: в Италии! Мать моя женщина! У них там такие горячие парни с такими рьяными членами – это что-то. Был у меня там один неуемный поклонник: пока мы с ним развлекались, у меня даже месячные прекратились.
Ладно, а если серьезно – ну хоть на секундочку – хотя я сомневаюсь, что с твоим аппетитненъким маленьким клитором можно вообще быть серьезной, – хочу сообщить тебе новость. Твой унылый, отсталый и старомодный папашка пропал! Да, моя девочка, он исчез – испарился, скрылся, сбежал. Куда? Кто его знает! „Cherchez la femme с тугой щелкой“, – как говорила Колетт. В общем, там вышла полная неразбериха, и когда мы в последний раз были в больнице у твоего папашки, оказалось, что вместо него там лежит дядя Джек. Ты, наверное, помнишь, как я грохнулась в обморок, когда увидела его причиндал и поняла, кто это, но вот где самый прикол: я прихожу в себя – и вижу, что у меня вся задница в иголках, прямо не задница, а какой-то ежик, и кто бы, ты думала, мне ее так утыкал? Наш милый и скромный еврейский доктор! Можешь не сомневаться: ему это с рук не сошло! Я такое ему устроила – всем чертям было тошно. Представляешь, у него штаны были расстегнуты, и все хозяйство вывалено наружу – в общем, я хватаю его за член (с которым ты, безусловно, знакома, как говорится, не понаслышке) и ору дурным голосом: „Уже разделся?! Заранее?! Боевая готовность номер один?! Ну, давай поиграемся!“. Он, кстати, сказать, не особенного то и смутился – только слегка оробел от такого напора. Ему явно хотелось чуток „поиграться“. Я вроде как начала ему сдрачивать, и он весь заерзал, такой распаленный, все повторял: „Боже мой, Боже мой“, – а когда я его довела уже до исступления, так что у него яйца звенели, я уселась на него верхом, и впихнула в себя эту его еврейскую штуковину. А он как заорет: „ИИСУС БЫЛ ЕВРЕЕМ!“ Я от неожиданности чуть с него не свалилась. И все-таки я его укатала, ну, ты понимаешь, о чем я. И сама тоже осталась довольной – в том смысле, что мне уже тридцать четыре, а он такой свеженький, молодой и унылый еврейчик, и вот ему выпал случай засунуть свою колбасятину в мою тесную, жаркую штучку – понимаешь, о чем я? Нет, наверное, не понимаешь. Ладно, скажу тебе вот что: если женщина всегда остается женщиной, это еще не значит, что она полная дрянь. Подумай об этом, малышка.
В общем, я тебе рассказала, что у нас тут происходит. Напиши нам, Кэн, будем ждать – удачи тебе, и еще вот что: если будешь пользоваться искусственным, ни в коем случае не пользуйся деревянным!
Тетя Ливия».
Фраза про месячные, которые прекратились, напомнила Кэнди про ее собственную проблему, да и само письмо показалась ей каким-то… не очень приличным. Она убрала его в конверт и отпила пару глоточков колы, прежде чем вскрыть второе письмо.
«Захваченному в тошнотворной круговерти этого распутного города – ожидание в бистро, постоянное притворство, кривые улыбочки и промозглая серая зима сонных раскаяний и сожалений, неприкаянная пустота вокруг, – где взять настрой для искрометного, радостного письма о любви и нежности… и все же, с кошмарной гримасой веселья, застывшей на страдальческих губах, я беру в руки ручку и пишу тебе, чтобы ты знала, как сильно мне не хватает твоей тесной и жаркой штучки. Твой друг».
Кэнди перечитала письмо еще несколько раз. Кто его написал? Дерек? Написано было красиво и поэтично – особенно в самом начале, – и Кэнди даже подумала, что письмо написал Джек Катт или Том Смарт: при всех их недостатках, только они во всем Виллидж были способны воспринимать истинную поэзию. И все-таки это мог быть и поток сознания или даже «автоматическое письмо» от Дерека! Кэнди ужасно разволновалась от этой мысли и прикончила колу двумя большими глотками. Потом она встала, спустилась на первый этаж и вышла на улицу, на бульвар. Но не успела она пройти и полквартала, как вдруг почувствовала между ног внезапный прилив тепла, густого и влажного. Месячные, наконец, пришли!
– Слава Богу! – воскликнула она вслух и огляделась в поисках аптеки. Аптеки поблизости не оказалось, но зато была лавка лечебных трав, и Кэнди решила, что там тоже могут продаваться тампоны. Хозяин лавки, старик из местных, сидел на корточках на полу, отрешенно курил трубку с травкой и, похоже, вообще не разумел по-английски. Будучи девочкой стыдливой и скромной, Кэнди не стала показывать ему жестами, что именно ей нужно. Она вернулась в офис American Express и попросила тампон у одной из секретарш. Тампон ей дали, но он был среднего размера – а Кэнди пользовалась «подростковыми», – и она испугалась, что он для нее слишком большой и, вообще, не войдет. Но он как-то вошел, и Кэнди, счастливая и защищенная, бодрым шагом направилась к храму в конце Дзен-Бульвара.
По пути она обогнала «святого» неопределенного возраста, а вернее, вообще без возраста, о котором ей уже рассказали, что это один из самых духовно продвинутых мистиков Индии – старик, весь измазанный в золе и дерьме, в одной заскорузлой набедренной повязке, он шел по улице, не замечая ничего вокруг. Очевидно, он тоже шел в храм. За ним по пятам тянулась небольшая толпа американских туристов. Они его фотографировали и предлагали ему хлеб и деньги, чтобы он принял картинную позу, или улыбнулся, или хоть как-нибудь отреагировал на их присутствие. Но он их как будто и не замечал. Он шел вперед, словно в трансе, а когда к нему робко приблизилась очаровательная малышка лет шести, которую мама послала взять у него автограф, он ее даже и не увидел – что явно задело туристов.
