Текст книги "Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)"

Автор книги: Роберт Элли

Соавторы: Жозеф Кессель,Терри Сазерн,Мэйсон Хоффенберг,Катрин Милле
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)

Но оказалось, что это палата. Там стояла кровать с развороченной постелью, а пациент по какой-то неясной причине сидел на корточках на полу.

Вернее, не пациент, а пациентка, и не сидел, а сидела. Это была старуха, лет, наверное, под восемьдесят, в белой ночнушке и с очень длинными седыми волосами.

– Уходи! – проскрипела она, когда Кэнди открыла дверь.

– Ой, – воскликнула Кэнди, – прошу прощения, – и аккуратно закрыла дверь, стараясь, чтобы она не хлопнула.

После этого она стала уже осторожнее, но все-таки остановилась у двери с медной табличкой ОСФРЕЗИОЛАГНИЯ

[2]

. Изнутри доносился стук пишущей машинки. Кэнди робко постучала. Стук машинки затих, и хорошо поставленный мужской голос сказал:

– Входите.

Кэнди вошла и увидела смуглого молодого мужчину, который сидел за столом перед пишущей машинкой. Это был настоящий красавец. Но больше всего девочку поразили его глаза: черные-черные и такие глубокие… Она в жизни не видела таких чувствительных, умных и проникновенных глаз. Да, глаза у него потрясающие. И нос – тонкий, с легкой аристократической горбинкой.

У Кэнди ёкнуло сердце, в этот первый миг их первой встречи, и она еще успела подумать: «Может быть, это мгновение я буду потом вспоминать всю жизнь», – а потом молодой человек за столом откашлялся, слегка подался вперед, положив обе руки на машинку – это был очень изящный, почти защищающий жест, – и проговорил звучным голосом:

– Вы пришли мастурбировать?

– Прошу прощения? – опешила Кэнди. Хотя, наверное, она просто ослышалась.

Молодой человек поднял руку, сжатую в кулак, и выразительно ей потряс, однако с таким равнодушным видом, что этот жест – в общем-то, неприличный и даже вульгарный, – показался вполне абстрактным и вовсе не оскорбительным.

– Ну, вы понимаете… онанизм… самоудовлетворение, – объяснил он.

– Ой, нет! – смущенно воскликнула Кэнди. – Я не знаю, зачем я сюда зашла… но уж точно не ради этого!

– Вы сейчас так характерно сказали, «этого»… как будто, по вашему мнению, это что-то плохое, – сказал молодой человек, и его глаза вызывающе заблестели.

– Нет, я… я просто сказала… я вовсе не собиралась что-то там осуждать, – пролепетала она, покраснев.

– Понятно, – холодно проговорил молодой человек.

– Но разве оно не вредно для здоровья? То есть, я слышала, что мастурбация плохо влияет на цвет лица, или нет?

Молодой человек смотрел на нее беспристрастным взглядом ученого и молчал.

Она и сама поняла, что сморозила глупость, и теперь лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как это исправить. Но в голову лезли только очередные глупости. Пару секунд она просто стояла, вся красная и смущенная, и хотела лишь одного: провалиться сквозь землю, – а потом, не выдержав напряжения, развернулась и пулей вылетела за дверь. И налетела на медсестру, что как раз проходила по коридору.

Медсестра – маленькая и пухленькая брюнетка – отступила на шаг и сжала кулак, приготовившись дать Кэнди в челюсть. (Если ты работаешь в больнице, надо быть готовой ко всему; а всякий, кто вылетает из этой двери с выпученными глазами, это уж точно потенциальный псих.)

Кэнди вежливо извинилась и спросила у медсестры, где тут административный офис.

– Уж конечно, не здесь, – настороженно проговорила медсестра, указывая на дверь, из которой вылетела Кэнди. (Она все еще опасалась, что Кэнди – это какая-нибудь буйно помешанная маньячка, скажем, эротоманка анального склада.)

– Да, – сухо ответила Кэнди. – Это я уже поняла… Но тогда чей это кабинет? То есть, там был молодой человек, который…

– Доктор Ирвинг Кранкейт, – оборвала ее медсестра.

– Доктор Ирвинг Кранкейт, – мечтательно повторила Кэнди. – И он…?

– Он наш штатный психиатр.

– Да, понимаю! Просто мне интересно… потому что он говорил такое… но если он психиатр, тогда все понятно…

Медсестра сочувственно кивнула, а потом вдруг схватила Кэнди за локоть и оттащила ее на пару шагов от двери.

– Теории доктора Кранкейта, они, мягко скажем, нетрадиционны, – сообщила она, заговорщески понизив голос. – Очень нетрадиционны.

– Да?

Медсестра перешла на шепот, как будто боялась, что кто-то может подслушать эту страшную тайну:

– Да, он считает, что единственный способ исправить все психические расстройства и разом решить все мировые проблемы, это… – она умолкла, неуверенно глядя на Кэнди.

– Это…? – Кэнди и вправду было интересно.

– …ну, вы, наверное, знаете его книгу.

– Боюсь, что нет.

– Она называется… «Всем мастурбировать!» – последние два слова медсестра произнесла чуть ли не одними губами и выразительно посмотрела на Кэнди, втянув щеки.

– И вправду нетрадиционный подход, – заметила Кэнди.

– Он утверждает, что нормальные сексуальные отношения, – продолжала медсестра, – приводят к психозам и умственному расстройству, а его способ – это гарантия душевного равновесия. И он остановит войну!

Кэнди вспомнилось серьезное лицо молодого доктора и очевидная искренность в его темных умоляющих глазах… Да, он был искренним… И глубоко преданным своему делу… И еще – таким милым и славным…

– Ну, – задумчиво проговорила она, – может быть, миру и нужно какое-нибудь потрясение, какая-нибудь новая, ошеломительная идея, чтобы люди перестали воевать друг с другом.

– Может быть, – пожала плечами медсестра, потом развернулась и пошла прочь. – Регистратура вон там, – проговорила она на ходу. – До конца коридора, потом направо. – Она указала в том направлении, откуда пришла сама.

Кэнди пошла туда и оказалась в приемной для посетителей и «амбулаторных больных».

Когда Кэнди вошла, немногочисленные посетители, дожидавшиеся в приемной, разом опустили свои журналы-газеты – это те, кто читал, а те, кто беседовали в полголоса, прервали беседу, – и уставились на нее. Кэнди немного смутилась, прошла прямо к стойке регистратуры и показала женщине за стойкой телеграмму, полученную сегодня. Женщина была миниатюрной, похожей на птичку, и звали ее миссис Приппет – так было написано на табличке на стойке.

– Садитесь, – сказала она. Она едва взглянула на телеграмму, зато очень пристально изучила Кэнди, как будто в этой красивой молоденькой девочке было что-то донельзя любопытное.

Кэнди замялась в нерешительность.

– Ее принесли сегодня. Утром, – сказала она, указав на телеграмму. Она умолкла, и миссис Приппет и посетители в приемной выжидающе уставились на нее. – Я подумала, может быть, вы мне подскажите… – она умолкла на полуслове. Все, кто был в приемной, очень внимательно ее слушали, и это как-то смущало – а особенно ее смущала миссис Приппет, которая смотрела на нее с напряженным, страдальческим выражением, как будто Кэнди обращалась к ней на ломаном английском, и та силилась ее понять.

– Вы Кэнди Кристиан?

– Ну, да, я…

– Садитесь, пожалуйста, – проговорила миссис Приппет ледяным тоном. – Доктор Данлэп примет вас сразу, как освободится.

Кэнди обернулась и наткнулась на заградительный огонь испытующих, молчаливых взглядов.

И только когда она села на стул, посетители, дожидавшиеся в приемной, вновь вернулись к своим журналам и прерванным разговорам вполголоса. И теперь, благополучно избавившись от их пристального внимания, Кэнди начала изучать уже их, то и дело ловя на себе потаенные любопытные взгляды и быстро отводя глаза, когда она видела, что на нее кто-то смотрит…

Прямо напротив нее сидела толстая девочка примерно ее возраста, с ужасным зобом на шее. Секунд пять Кэнди, как завороженная, смотрела на этот кошмарный зоб, и только потом до нее дошло, что она «пялится». Она быстро отвела взгляд, злясь на себя за такую бестактность. Господи, сказала она себе, эта штука – всего лишь видимость, необычное состояние желез; и оно никак не отражает истинной сущности этой девочки. Быть может, она обладает обостренным чувством Прекрасного… может быть, она скульптор… или певица с обворожительным оперным голосом… скажем, контральто… хотя нет… контральто, наверное, нет…

Она продолжала рассматривать людей в приемной. Там были две монашки; пожилая и совсем молоденькая, но обе – бледные и в очках в серебристой оправе. Время от времени молодая монашка что-то шептала своей старшей спутнице, но та, даже если ее и слышала, никак это не проявляла. Рядом с ними сидела молоденькая парочка. Наверное, муж и жена. Женщина была беременной. И был еще какой-то дядька в шортах-бермудах и спортивной куртке, но его лица Кэнди не видела, потому что он прятался за «National Geographic». Кэнди задержала взгляд на голых дядечкиных коленях и икрах, которые были, на ее взгляд, слегка полноваты, и только потом поняла, что он тоже на нее смотрит – украдкой поглядывает сквозь пальцы, держащие журнал, и видит, как она разглядывает его коленки…

Она быстро отвела глаза, и ее взгляд снова уперся в зоб девочки, что сидела напротив. Только теперь девочка тоже заметила, что Кэнди на нее смотрит, и тоже уставилась на нее – злобно и яростно. Кэнди уже и не знала, куда повернуться, и решила, что проще всего будет закрыть глаза, но тут в приемную вышел мужчина, с козлиной бородкой и весь седой.

Он был такой элегантный… и манеры у него были такие… чуть ли не рыцарские, подумала Кэнди. Он грациозно склонился, будто отвешивая поклон всем присутствующим.

А потом он резко выпрямился, и Кэнди вдруг поняла, что он смотрит прямо на нее! Потом он снова склонился, теперь уже над стойкой регистрации, и что-то быстро шепнул миссис Приппет… та посмотрела на Кэнди и молча кивнула…

– Мисс Кристиан, – позвала она громко.

Кэнди быстро поднялась и подошла к стойке. Все, кто сидели в приемной, снова уставились на нее, и она вновь покраснела. С одной стороны, это приятно, когда все на тебя смотрят, но с другой стороны… это как-то смущает. Она встала рядом с седым мужчиной, грациозно опершись рукой о стойку.

Миссис Приппет откашлялась, прочищая горло, и произнесла громким шепотом, который слышали все, кто был в комнате:

– Доктор Данлэп хотел бы задать вам пару вопросов, мисс Кристиан, – и грозно добавила: – Доктор Данлэп – директор нашей больницы.

Кэнди думала, что этот учтивый и обходительный джентльмен сейчас пригласит ее к себе в кабинет, но он просто стоял и смотрел на нее в упор, так что ей даже стало неловко.

– Да, – сказал он, наконец, режущим ухо скрежещущим шепотом, тщательно выговаривая слова, – я, безусловно, хотел бы задать мисс Кристиан «пару вопросов».

Наверное, незачем и говорить, что его непонятная горячность еще больше смутила Кэнди.

Потом была долгая пауза, во время которой импозантный доктор буравил Кэнди суровым взглядом, словно проверяя, посмеет она сказать что-нибудь или нет. Пауза явно затягивалась; все, кто были в приемной, подались вперед, затаив дыхание, и даже уже не пытались скрывать своего бесстыжего любопытства…

Наверное, это был подходящий момент, чтобы Кэнди сама предложила доктору Данлэпу пойти к нему в кабинет, но она вдруг поняла, что не может вымолвить ни слова. Она беспомощно оглядела комнату и собравшихся там людей, что таращились на нее, и обернулась обратно к доктору с немой мольбой во взгляде…

Но доктор Данлэп то ли не понял этой мольбы, то ли ему было просто до лампочки. Он так и стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги, и, прежде чем обратиться к Кэнди, он пару раз приподнялся и опустился на носках – в точности, как Чарльз Лотон в «Мятеже на „Баунти“».

– Мисс Кристиан, – проскрежетал он все тем же режущим ухо шепотом, – два дня назад ваш отец поступил к нам в больницу с очень серьезной травмой черепа, он пережил шок, потерял много крови, и, вероятно, был сильно контужен… Ему нанесли страшный удар, задета передняя доля мозга – этот удар каким-то чудом не стал фатальным, но тем не менее теперь ваш отец может остаться умственно неполноценным до конца своих дней. – Доктор Данлэп умолк, сделал три глубоких вдоха, приподнимаясь при этом на носках, и продолжил, теперь уже – медленнее, но не менее высокопарно: – Вчера вечером, мисс Кристиан, в то время как ваш отец лежал почти при смерти, так что любое волнение, любое расстройство могло бы стать для него роковым, одна из наших медсестер, услышав шум, вошла в палату и обнаружила вас… полностью голой, и вы катались по полу, и корчились самым что ни на есть непристойным образом, и… и… и… СОВОКУПЛЯЛИСЬ С КАКИМ-ТО МУЖЧИНОЙ ПРЯМО ТАМ, НА ПОЛУ, В ПАЛАТЕ БОЛЬНОГО!

Услышав это разоблачение, люди, которые были в приемной, разом вздохнули – этак победно, чуть ли не с облегчением. А девочка с зобом даже хлопнула себя по бедру, как бы давая понять, что она с самого начала подозревала что-то подобное.

Последнюю фразу этого кошмарного обвинения доктор Данлэп выкрикнул в полный голос; его буквально трясло от переполнявших его бурных чувств, а именно – праведного негодования.

Миссис Приппет, регистраторша, заносчиво улыбнулась, а что же до бедной Кэнди – у нее вдруг подогнулись коленки, и она испугалась, что сейчас грохнется в обморок.

– Нет, – простонала она. – Нет… нет…

– Что?! – возмущенно вскричал доктор Данлэп. – Я говорю, что вас видели, вас с каким-то мужчиной, когда вы бесстыдно совокуплялись чуть ли не под кроватью вашего отца! Вас видели – вы меня слышите? Видели, как вы сношались, словно ГРЯЗНЫЕ СВИНЬИ!!! (Он снова начал кричать в полный голос, словно бесноватый проповедник во время острого приступа воинствующего благочестия.) НА ПОЛУ! ПОД КРОВАТЬЮ БОЛЬНОГО ОТЦА! ПОТЕРЯВ ВСЯКИЙ СТЫД!

– Нет, нет, – разрыдалась Кэнди. – прошу вас… пожалуйста. ПОЖАЛУЙСТА! Вы просто не понимаете…

– Я НЕ ПОНИМАЮ? – проревел доктор.

– Не понимает? – отозвалась эхом девочка с зобом, которая так распалилась, что даже вскочила со стула.

– Да! – выкрикнула Кэнди. – Вы не понимаете! Это не то, что вы думаете!

– Какая наглость! – воскликнула беременная.

– Она же отца родного могла убить – заниматься такими вещами у него перед носом! – добавил мужчина в бермудах.

– Я хочу, чтобы вы для себя уяснили, что здесь больница, а не… дом терпимости! – объявил доктор Данлэп.

– И бесстыжим распутницам тут не место …

– Ой! – воскликнула Кэнди, вздрагивая при каждом слове.

– И кстати, – вызвалась молодая монашка, – а как ее бедный отец получил травму? Кто ударил его… и почему?

Миссис Приппет согласно кивнула и с жаром проговорила:

– Да! Хотелось бы знать.

– Да, наверное, сама и ударила, – заявил молодой муж беременной жены.

– Или, может быть, не сама. А подговорила своего дружка, – добавила жена.

– Никто в здравом уме не пришел бы в палату больного отца, чтобы… чтобы… – доктор Данлэп пытался сохранять спокойствие и научную объективность, но пока он подбирал нужное слово, он опять распалился праведным негодованием и снова повысил голос: – ШЛЮХА! РАСПУТНИЦА! ПОТАСКУШКА!

– Простите, вы не могли бы сесть? – обратилась молоденькая монашка к девочке с зобом. – А то ей не видно! – она указала на свою старшую спутницу, которая подалась вперед, чтобы лучше видеть, что происходит у стойки, но явно была слишком слаба, чтобы встать.

Толстая девочка не стала садиться, но отступила в сторонку и даже оглянулась на пожилую монахиню, чтобы убедиться, что теперь она не загораживает ей обзор.

Для Кэнди, смущенной сверх всякой меры, все это происходило, как будто во сне: девочка отступила в сторонку и оглянулась… теперь ее пухлая рука больше не загораживала обзор… и Кэнди увидела беззубую пожилую монашку, которая вся подалась вперед, явно смакуя происходящее…

– Господи! – воскликнула Кэнди. – Это как будто кошмарный сон!

И она потеряла сознание.

Глава 7

Когда Кэнди упала, черноволосый молодой человек, который стоял в дверях, влетел в приемную и бросился к ней. Это был доктор Кранкейт – даже у себя в кабинете он услышал громкие возбужденные голоса из приемной и пошел посмотреть, что происходит.

Он как раз успел сообразить, что эта девочка, на которую доктор Данлэп обрушил лавину яростных обвинений, была дочкой мистера Кристиана – одного из его пациентов, – и тут Кэнди упала на пол…

Уже через пару секунд он стоял рядом с ней на коленях и щупал ей пульс, чтобы убедиться, что это обычный обморок, а не что-то серьезное. Потом он поднял глаза, не вставая с колен, и внимательно посмотрел на доктора Данлэпа.

Обычно доктор Кранкейт хорошо контролировал свои эмоции, так что многие его пациенты и даже коллеги считали его человеком бесстрастным и даже бесчувственным; но теперь, когда он обратился к директору клиники, его черные выразительные глаза горели яростью:

– Знаете, доктор Данлэп… – он умолк на мгновение и покачал головой, как будто не веря в происходящее, – …вы что, нарочно пытались довести эту девочку до обморока?! Это… это просто невероятно!

Миссис Приппет выскочила из-за своей стойки и тоже склонилась над Кэнди, которая уже открыла глаза.

– Вот, милая… вдохни поглубже, и тебе сразу же станет легче! – и она поднесла к носу Кэнди какой-то крошечный пузырек. Кэнди послушно вдохнула, а потом ее глаза вновь закрылись, а голова безвольно упала на плечо доктора Кранкейта. Пару секунд доктор лишь тупо смотрел на нее, явно не понимая, что происходит, а потом выхватил пузырек из рук миссис Приппет и осторожно понюхал, стараясь не вдохнуть содержимое.

– Вы что, совсем дура?! – прошипел он, возвращая пузырек регистраторше. – Это не нюхательная соль, это эфир!

Доктор Данлэп теперь приумолк – как и все остальные в приемной. Он не думал, что все так получится. За Кэнди он не тревожился совершенно, но ему было неловко перед людьми, которые стали свидетелями этой сцены. Как-то все неудачно сложилось – и явно грозило обернуться скандалом. И что самое неприятное: доктор Кранкейт тоже при этом присутствовал и теперь может это использовать, чтобы подорвать его (Данлэпа) репутацию в клинике.

– Да, вы правы, Кранкейт, – пробормотал он, – я потерял голову и вел себя по-идиотски… вот что, давайте перенесем ее ко мне в кабинет. Пусть полежит на кушетке, пока не придет в себя.

– Нет. Лучше давайте ко мне в кабинет. Я хотел бы с ней поговорить, задать пару вопросов, – сказал Кранкейт.

– Вопросов? – напрягся доктор Данлэп.

– Об ее отце, – поспешил объяснить Кранкейт. – И я хочу, чтобы, когда я пойду к нему на обход, она тоже пошла со мной. То есть, – ехидно добавил он, – если она вообще сможет куда-то пойти.

Доктор Данлэп не стал спорить. Чем скорее они укроются от посторонних глаз, тем лучше. Он подхватил Кэнди под мышки, доктор Кранкейт взял ее за ноги, и они вместе подняли ее с пола. Под хмурым взглядом Кранкейта Данлэп поменял положение рук – он держал Кэнди, просунув руки ей подмышки и положив ладони ей на грудь, потому что так было удобнее, а теперь ему пришлось взяться ей за подмышки, что было, наоборот, неудобно, – и они вынесли девочку из приемной.

Когда они положили ее на кушетку в кабинете у доктора Кранкейта, Данлэп выпрямился и неуверенно замер в сердитом молчании, не зная, что делать дальше.

Кранкейт поправил на Кэнди юбку, которая задралась высоко на бедра, и сказал:

– Наверное, вам лучше уйти. Если мисс Кристиан вас увидит, как только придет в себя, у нее может случиться истерика, – он глубоко затянулся своей сигаретой и выдохнул бледную струйку дыма.

Доктор Данлэп дернулся, как от удара.

– Да, – сказал он со слабым кивком, – но… но, Кранкейт… я бы хотел вас попросить… насчет этого случая… я… э… я надеюсь, что вы не станете… то есть, я понимаю, со стороны это смотрелось ужасно, но теперь дело закрыто, и я очень надеюсь…

– Да перестаньте вы всхлипывать! – перебил его Кранкейт с неприкрытым презрением.

– Всхлипывать?! – воскликнул старший доктор и тут же принялся хлюпать носом и заламывать руки, точно маленькая девочка. – Вам-то что, вам хорошо… сидите тут и указываете старику, что ему делать, чего не делать, выйти вон и не всхлипывать… Вы молодой, полный сил, ваша карьера только начинается, и сам черт вам не брат. Вам еще далеко до шестидесяти одного. Вы не отдали двадцать два года жизни этой больнице! У вас еще все впереди, – он опять всхлипнул, – а когда тебе остается всего-то несколько месяцев до пенсии…

Он умолк, хватая ртом воздух. Потом попробовал улыбнуться, но лишь болезненно скривил губы и продолжил уже спокойнее:

– Знаете, Кранкейт, я не такой уж плохой человек… да, я знаю, мы с вами во многом расходимся… насчет новейших методик, к примеру… или как надо поставить работу в больнице. Вы, наверное, считаете меня консерватором, который категорически не принимает ничего нового, или… или…

– …маразматическим старикашкой? – подсказал доктор Кранкейт, не стесняясь грубить.

Доктор Данлэп вздрогнул, и у него задрожали губы. Казалось, что он сейчас сорвется и завизжит, как обезумевшая обезьяна, но он все-таки взял себя в руки и проговорил очень спокойно и даже с достоинством:

– Вы, наверное, не поверите, – сказал он, – но в молодости я был таким же, как вы. Страстным, вспыльчивым… искренним… иногда даже грубым. Меня тоже бесили закостенелые старики, и я не боялся об этом высказываться. Вот точно, как вы. Наверное, поэтому я… хотя у нас с вами и были некоторые разногласия, с тех пор как вы пришли к нам работать… я… э… в общем, признаюсь вам, как на духу, вы мне всегда очень нравились. Иногда я испытывал к вам прямо-таки отеческие чувства. Как будто вы и вправду мой сын. (Доктор Данлэп аж сам поперхнулся, выдав это неожиданное откровение.) У нас с миссис Данлэп нет детей, – признался он. – Но если б у нас был сын, мне бы хотелось, чтобы он был похож на вас. Я даже не знаю, зачем я вам все это говорю… и особенно после всего, что было… – он резко умолк и взглянул на Кэнди.

Сладкая девочка лежала на спине и тихонько постанывала, как будто она просто спала и ей снился кошмар. В своем бессознательном сне она согнула ноги, и ее черная плиссированная юбка опять задралась, открывая умопомрачительный вид на голые ножки и белый мысочек шелковых трусиков, что скрывали чудесный горшочек с медом от нескромного взгляда доктора Данлэпа – потому что как раз туда-то он и смотрел.

Когда Кранкейт это заметил, он наклонился над Кэнди и снова поправил ей юбку. Его движения были уверены и спокойны, как будто эти аппетитные голые ножки принадлежали ему.

– Вот и славно, – сказал он, оборачиваясь к Данлэпу, – вот и оставайтесь хорошим мальчиком. Как вы сами сказали, вам осталось всего-то несколько месяцев до пенсии.

Это был хорошо рассчитанный удар. Данлэп весь побелел и болезненно сморщился. Однако он ничего не сказал, а взгляд у него стал печальным и кротким.

Кранкейта это заинтриговало. Что-то оно ему напоминало, вот только бы еще вспомнить – что именно.

И тут его осенило. Ну да, конечно же. Драть твою за ногу! Данлэп и вправду ведет себя так, как будто Кранкейт ему сын, а он, соответственно, его папа!

Да, точно. Кранкейт уже видел этот страдальческий взгляд, исполненный бесконечного отеческого терпения. В глазах собственного отца. Кранкейт вспомнил отца (который бросил их с мамой, когда Кранкейт был еще совсем маленьким), и на него накатил странный приступ раскаяния.

– Думаете, это приятно, – всхлипнул Данлэп, – когда тебя все критикуют, и придираются к мелочам, и готовы разодрать тебя на части за малейшую оплошность?

Кранкейт затушил сигарету в пепельнице и сказал:

– Я придираюсь не к вам. Это не вас, а вашу проклятую оболочку, в которую вы сами себя заключили, я пытаюсь сдрочить… э… то есть, содрать… то есть, нет… разодрать.

– И как это следует понимать? – оскорбился Данлэп.

– А вот так: вы всю жизнь подавляли в себе желание дрочить, мастурбировать. Вас всегда что-то сдерживало. Сперва матушка вам запрещала, потом – вы сами себе запрещали. Вы принадлежите к последнему «допотопному» поколению до того, как Фрейд открыл копуляцию; внешне вы – человек высоконравственный и добродетельный, но в душе у вас – настоящий отстойник развращенности, скотства и похоти.

Похоже, доктор Данлэп остался очень доволен таким анализом своей личности и даже как будто слегка оживился. Воспрянул духом. По крайней мере, Кранкейт проявил подлинный интерес – вдумчивый и серьезный – к его скромной персоне, и это был явный прогресс по сравнению с его прежним сарказмом.

– Вы сейчас говорили, что я мог бы быть вашим сыном, то есть вы как бы усыновили меня, символично, и поэтому я и завел этот разговор… «по-семейному», без обиняков, – сказал Кранкейт.

При словах «усыновили» и потом еще «по-семейному» глаза у доктора Данлэпа затуманились невыразимым блаженством. Он приосанился, расправил плечи и выпрямил спину – серией мелких толчков. Точно, как член при эрекции! – подумал Кранкейт и шагнул вперед, вытянув руки перед собой и сложив ладони чашечкой, готовый выступить катализатором известного процесса, но тут же одернул себя и опустил руки.

– А знаете что, мой мальчик, – сказал Данлэп, – вы очень верно подметили. Я всю жизнь только и делал, что сдерживал свои порывы. Меня учили, что секс – это что-то запретное, грязное и нехорошее, и, наверное, поэтому меня всю жизнь завораживали его символы – тело этой молоденькой девочки, например. А вы что чувствуете?

– В каком смысле?

– Ну, что вы чувствуете, когда смотрите на нее – вы, человек из молодого поколения, который, к тому же, упорно стремится избавиться от устаревших понятий и норм?

Кранкейт тупо уставился на Кэнди.

– Она похожа на Мерилин Монро на том старом календаре, – сказал доктор Данлэп, – если ее раздеть, будет один в один.

– Если бы вы прочли мою книгу, вы бы не спрашивали, что я чувствую, – сказал Кранкейт. – В пятой главе «Всем мастурбировать!» я категорически заявляю, что гетеросексуальные интимные связи есть причина и корень всех современных неврозов, неубедительная и затасканная иллюзия, которая смущает «эго» и сбивает его с пути истинного, и что мы должны приложить все усилия, чтобы эти интимные связи не поглощали бы нас целиком, а оставались на своем истинном месте – как дополнительное приложение к мастурбации, которая является единственной сексуальной моделью, позволяющей нам достичь полной самореализации и психического здоровья. Доктор Данлэп слушал очень внимательно.

– Это была очень смелая книга, – заметил он с отеческой гордостью и восторгом. – В ней вы бросаете вызов всем общепринятым взглядам на секс.

Кранкейт самодовольно улыбнулся.

– Конечно, – продолжил он, – для людей, вроде вас, у которых нет вообще никакой сексуальной ориентации, гетеросексуальные отношения – вполне логичная стартовая площадка. Это все-таки лучше, чем ничего. Теоретически, в этом нет ничего плохого, что вас тянет рассматривать тело этой молоденькой девочки. Наоборот, это очень хороший знак – что вы наконец-то решились дать волю своим подавленным побуждениям.

Доктор Данлэп встрепенулся и, уже не таясь, уставился на Кэнди, лежащую на кушетке, теперь – на боку. Она тихонько вздохнула и снова перевернулась на спину. Кэнди согнула ноги, и черная юбка опять соскользнула на бедра, открыв манящие белые трусики. Данлэп уже даже и не пытался изображать из себя добродетельного джентльмена – его глаза зажглись жадным, порочным огнем.

– У меня, разумеется, нету времени на все это, – сказал Кранкейт. – Слишком много работы.

Данлэп ничего не ответил. Он не сводил взгляда с соблазнительного белого мысочка, скрывавшего нежное, трепетное местечко.

– Да, нету времени. И, по правде, и не было. Сперва институт, потом – исследования и работа над книгой… ни романтических приключений… ни своей семьи… Об этом я, кстати, жалею – что не завел семью.

– Да? – сказал Данлэп, который, вообще-то, не слушал Кранкейта.

– Да. И я, признаюсь, был тронут, когда вы сказали, что питаете ко мне отцовские чувства. Видите ли… я не знал своего отца, – теперь в голосе Кранкейта появилась легкая хрипотца.

Данлэп ничего не сказал. Он, не отрываясь, смотрел на Кэнди – буквально пожирая ее глазами.

– Но вернемся к нашему разговору, – продолжил Кранкейт. – Вы кошмарно зажаты. И вы даже не осознаете, сколько бед доставляет вам эта зажатость, этот внутренний механизм, который вы изобрели, чтобы глушить в себе сексуальные побуждения. Вот почему я считаю, что это нормально, что вас тянет смотреть на голые ноги мисс Кристиан – сейчас это именно то, что вам нужно.

– Да, это именно то, что мне нужно, – повторил доктор Данлэп, как зомби, и подошел ближе к кушетке, на которой лежала сладкая девочка. Его руки слегка дрожали.

– Для вас будет в тысячу раз лучше, если вы удовлетворите это свое желание, а не задавите его в себе, чтобы оно потом долгие годы терзало ваше подсознание, – убедительно проговорил Кранкейт.

– Данлэп… ДАНЛЭП, вы что?!

Доктор Данлэп метнулся к кушетке и попытался сорвать с Кэнди трусики.

– Вы же сами сказали, что это «именно то, что мне нужно», – пробормотал он, смутившись.

– Да, но только в той мере, в какой ваши желания не затрагивают интересы другой стороны. Это очень существенное разграничение.

Доктор Данлэп все же снял с Кэнди трусики и швырнул их через плечо, так что они приземлились, словно шелковая белая бабочка, прямо на пишущую машинку Кранкейта. Теперь Кэнди была восхитительно обнажена от пояса и ниже. Директор больницы без колебаний развел ее ноги в стороны…

– ДАНЛЭП!

Доктор Данлэп быстро коснулся рукой трепетной розовой мармеладки, которую больше уже не скрывали трусики. Сейчас он был похож на нашкодившего мальчишку, которого поймали на месте преступления, но он пытается делать вид, будто он тут ни при чем.

– Все в порядке, – сказал он, чуть ли не обиженно. – Я их надену обратно.

«Их» – то есть, трусики Кэнди. Однако он даже не сдвинулся с места, чтобы забрать их с машинки. Он так и стоял над кушеткой, решительно глядя на Кранкейта и этак вежливо держа руку поверх золотистых кудряшек на сладком местечке.

Кранкейт сердито нахмурился:

– Ну, и чего вы ждете?

– Сейчас, сейчас, – быстро проговорил Данлэп, – сколько раз мне еще повторять?

Доктор Данлэп вел себя так, как будто все это было в порядке вещей – и доктору Кранкейту вовсе не за чем так психовать и повышать голос…

– ДАНЛЭП!

(Кранкейт только сейчас заметил, что из пяти пальцев руки Данлэпа, о которой, собственно, и шла речь, видны только четыре – его мизинец украдкой скользнул прямо внутрь.)

– Послушайте, Кранкейт, чего вы кричите? – сказал доктор Данлэп. – У нас тут, знаете ли, не гетто.

Доктор Кранкейт сделал вид, что он не расслышал этого расистского замечания, но когда он снова заговорил, он уже не кричал. Тем не менее, его голос звучал очень твердо:

– Если вы сию же секунду не вынете палец из мисс Кристиан и не наденете на нее белье, я буду вынужден доложить о вашем поведении попечительскому совету.

Угроза возымела действие; Данлэп оторвался от Кэнди и подошел к столу, чтобы забрать ее трусики. Он недоверчиво проговорил, обращаясь к воображаемой – и сочувственной – аудитории: