Текст книги "Люди"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава 40

Некоторое время Журард Селган молчал. Конечно, то, что Понтер ему сейчас рассказал, было абсолютно конфиденциально. Разговоры скульптора личности с его пациентом специальным образом кодируются. Селган даже и подумать не мог о том, чтобы пересказать кому-то то, что узнал от пациента, и никто не мог открыть архив алиби его или его пациента за период, помеченный как время терапевтического сеанса.

– Мы не берём правосудие в собственные руки, – сказал Селган.

Понтер кивнул.

– Как я сказал в самом начале, я не горжусь тем, что совершил.

– Вы также сказали, – мягко напомнил Селган, – что совершили бы это снова, если бы пришлось.

– То, что он делал, былоплохо , – сказал Понтер. – Гораздо хуже того, что я сделал с ним. – Он развёл руками, словно ища способа оправдать своё поведение. – Он насиловал женщин и собирался делать это и дальше. Но я положил этому конец. Не только потому, что он теперь знал, что я могу опознать его по запаху, а по той же причине, по которой мы всегда стерилизуем наших склонных к насилию самцов именно таким образом. Ведь мы не только предотвращаем распространение их генов. Путём удаления тестикул мы радикально снижаем уровень тестостерона, купируя их агрессивность.

– И вы решили, что если этого не сделаете вы, то не сделает никто? – сказал Селган.

– Именно! Ему бы всё сошло с рук! Мэре Воган считала, что имеет преимущество, что насильник не знал, с кем связывается, нападая на профессора генетики. Но она ошибалась. Он знал совершенно точно, с кем имеет дело. И он знал, что нужно сделать, чтобы его никогда не смогли осудить за это преступление.

– Так же, – тихо сказал Селган, – как вы знали, что вас никогда не осудят за его кастрацию.

Понтер ничего не ответил.

– Мэре знает об этом? Вы ей рассказали?

Понтер покачал головой.

– Почему нет?

– Почему нет? – повторил Понтер, удивлённый вопросом. – Почему нет? Я совершил преступление – тяжкое преступление. Я не хотел вовлекать в него её; я не хочу, чтобы она была хоть как-то в этом замешана.

– И всё?

Понтер молча рассматривал рисунок древесных волокон, охватывающий весь периметр комнаты.

– Это всё? – не отступал Селган.

– Конечно, я не хотел ронять себя в её глазах, – сказал Понтер…

– На самом деле это могловозвысить вас в её глазах, – сказал Селган. – В конце концов, вы пошли на это ради неё, чтобы защитить её и других, подобных ей.

Но Понтер замотал головой.

– Нет. Нет, она рассердилась бы на меня. Разочаровалась бы во мне.

– Почему?

– Она христианка, – ответил он. – Философ, учению которого она следует, утверждал, что прощение – это величайшая из всех добродетелей.

Бровь Селгана влезла на надбровный валик.

– Некоторые вещи очень трудно простить.

– Думаете, я этого не знаю?  – рявкнул Понтер.

– Я не имел в виду не то, что сделали вы, а то, что он – тот мужчина-глексен – сделал с Мэре.

Понтер сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– Этот… Раскин – единственный, кого вы кастрировали?

Взгляд Понтера метнулся к Селгану.

– Разумеется!

– Ага, – сказал Селган. – Просто я…

– Что?

Селган проигнорировал вопрос.

– Вы рассказывали об этом кому-нибудь ещё?

– Нет.

– Даже Адекору?

– Даже Адекору.

– Но ведь ему вы без сомнения можете доверять, – сказал Селган.

– Да, но…

– Вот видите, – сказал Селган, когда Понтер замолчал, не закончив фразы. – В нашем мире мы не просто стерилизуем совершивших насильственные преступления, не так ли?

– Ну… нет. Мы…

– Да? – сказал Селган.

– Мы стерилизуем преступникаи всех, у кого хотя бы половина общих с ним генов.

– И кого же именно?

– Братьев. Сестёр. Родителей.

– Да. Кого ещё?

– И… ещё однояйцевых близнецов. Именно поэтому говорится пропо крайней мере половину; у однояйцевых близнецов совпадает сто процентов ДНК.

– Да-да, но вы забыли про ещё одну группу.

– Братья. Сёстры. Мать преступника. Отец преступника.

– И…?

– Я не понимаю, что вы… – Понтер замолк. – О, – тихо сказал он. Он снова посмотрел на Селгана, потом опустил взгляд. – Дети. Потомки.

– У вас есть дети, не так ли?

– Двое дочерей, Жасмель Кет и Мега Бек.

– Так что если кто-то узнает о вашем преступлении и каким-либо образом разгласит его, и суд прикажет вскрыть ваш архив алиби, наказание понесёте не только вы. Ваших дочерей стерилизуют вместе с вами.

Понтер закрыл глаза.

– Это так? – сказал Селган.

– Да. – Голос Понтера был едва слышен.

– Ранее я спросил, стерилизовали ли вы ещё кого-нибудь в другом мире, и вы накричали на меня.

Понтер молчал.

– Вы понимаете, что вас рассердило?

Понтер вдохнул и медленно, судорожно выдохнул.

– Я стерилизовалтолько самого преступника, но не его родственников. Видите ли, я не слишком задумывался о… осправедливости того, что мы стерилизуем невиновных ради улучшения генофонда. Но… но я с помощью Хак и правда пытался изучать эту глексенскую Библию. В её самой первой истории всё потомство изначальных двух людей было проклято за то, что эти двое людей совершили преступление. И это показалось мне таким неправильным, таким несправедливым.

– Так что как бы вы ни хотели очистить глексенский генофонд от скверны Раскина, вы не смогли заставить себя отыскать его ближайших родственников, – сказал Селган. – Потому что, сделай вы это, вы бы согласились, чтоваши близкие – двое ваших дочерей – заслуживают наказания за преступления, которыевы совершили.

– Ониневиновны , – сказал Понтер. – Независимо от того, насколько тяжкие преступления совершил я, они не должны из-за этого страдать.

– И всё же они пострадают, если вы раскроете себя и признаетесь в содеянном.

Понтер кивнул.

– И что же вы намерены делать?

Понтер пожал своими массивными плечами.

– Хранить эту тайну до тех пор, пока я не умру.

– А потом?

– Я… простите?

– После того, как вы умрёте – что будет потом?

– Потом… потомничего.

– Вы в этом уверены?

– Конечно. То есть, да, я читал Библию, и я знаю, что Мэре психически здорова и умна и не подвержена галлюцинациям, но…

– И у вас нет ни малейшего сомнения в том, что она ошибается? Вы убеждены в том, что после смерти ничего нет?

– Ну…

– Да?

– Нет. Забудьте.

Селган нахмурился, но решил, что развивать эту тему пока рано.

– Вы не задумывались о том, почему Мэре заинтересовалась вами?

Понтер смотрел в сторону.

– Я слышал, как ранее вы говорили о том, что глексены – тоже люди. Однако всё же у вас с ней меньше общего, чем с любым другим мужчиной, с которым она до тех пор была знакома.

– Физически – возможно, – сказал Понтер. – Но ментально, эмоционально мы очень похожи.

– И всё же, – сказал Селган, – поскольку Мэре пострадала от самца своего собственного вида, она могла…

– Думаете, мне это не приходило в голову? – перебил его Понтер.

– Скажите об этом вслух, Понтер. Выпустите наружу.

Понтер фыркнул.

– Я мог заинтересовать её именно потому, что в её глазах я былне человек – не один из тех, кто сделал ей больно.

Селган помолчал несколько тактов.

– Над этой мыслью стоит поразмышлять.

– Это неважно, – сказал Понтер. – Теперь это ничего уже не значит. Ялюблю её. И она любит меня. Ничто не имеет значения, кроме этого простого факта.

– Очень хорошо, – сказал Селган. – Очень хорошо. – Он снова сделал паузу, а потом постарался, чтобы его голос звучал отстранённо, будто мысль только что пришла ему в голову, и он не выжидал подходящего момента, чтобы её озвучить. – А кстати, вы не думали о том, чтовас к ней привлекло?

Понтер закатил глаза.

– Скульптор личности! – сказал он. – Вы собираетесь объявить, что она каким-то образом напомнила мне Класт. Но здесь вы попали пальцем в небо. Она вообще не похожа на Класт. У неё совершенно другой характер. У Мэреничего общего с Класт.

– Уверен, что вы правы, – сказал Селган, делая руками жест, словно отбрасывая глупую мысль в сторону. – Ну, то есть, как это вообще возможно. Они ведь даже принадлежат к разным видам…

– Именно так, – сказал Понтер, складывая руки на груди.

– И воспитаны в совершенно разных культурных контекстах.

– Точно.

Селган покачал головой.

– Эта идея о жизни после смерти – надо же было такое придумать.

Понтер промолчал.

– Вы никогда не задумывались об этом? Не думали, что возможно – лишь возможно… – Селган дал своему голосу угаснуть, не закончив фразы, и терпеливо ждал, что Понтер заполнит паузу.

– Ну, – сказал в конце концов Понтер, – это и вправду привлекательная концепция. Я думал над ней с тех пор, как впервые услышал о ней от Мэре. – Понтер поднял руки. – Я знаю, знаю, что никакой послежизни нет – по крайней мере, для меня. Но…

– Но она живёт в альтернативной плоскости бытия, – подсказал Селган. – В другой вселенной. Во вселенной, в которой некоторые вещимогут быть другими.

Голова Понтера едва заметно качнулась.

– И она даже не бараст, не так ли? Она принадлежит к другому виду. Лишь из-за того, что у нас нет – как они это называют? Бессмертная душа? То, чтоу нас нет этой бессмертной души, разве означает, что её нет и у них? Не так ли?

– Вы к чему-то ведёте? – резко спросил Понтер.

– Как всегда, – ответил Селган. – Вы потеряли партнёршу двадцать с лишним месяцев назад. – Он помедлил и продолжил так мягко, насколько смог: – Не только Мэре приходила в себя после травмы.

Понтер вскинул брови.

– Надо полагать. Но я всё равно не вижу, как смерть Класт могла бросить меня в объятия женщины из другого мира.

В этот раз пауза затянулась. Наконец Хак, который хранил молчание в течение всего терапевтического сеанса, спросил через внешний динамик:

– Вы хотите, чтобы я ему сказал?

– Нет, я сам, – ответил Селган. – Понтер, пожалуйста, не обижайтесь, но… в общем, вы рассказывали мне о верованиях глексенов.

– И что с того? – спросил Понтер; его голос звучал по-прежнему резко.

– Они верят в то, что мёртвые на самом деле не мертвы. Они верят, что сознание продолжает жить после смерти тела.

– И что?

– А то, что вы, возможно, искали способа обезопасить себя от повторения страданий, которые причинила вам смерть Класт. Если бы ваша партнёрша верила в это… это бессмертие разума, или вы бы считали, пусть и без всяких на то оснований, что она в самом деле может обладать подобного рода бессмертием, то… – голос Селгана затих, приглашая Понтера закончить мысль.

Понтер вздохнул, но подчинился.

– То в случае, если случилось бы немыслимое и я снова потерял бы любимую женщину, это бы не было для меня таким потрясением, потому что сохранялся бы шанс, что она потеряна не навсегда.

Селган одновременно приподнял бровь и слегка пожал плечами.

– Именно.

Понтер поднялся на ноги.

– Благодарю, что потратили на меня время, учёный Селган. Здравого дня.

– Я не уверен, что мы закончили, – сказал Селган. – Куда вы идёте?

– Сделать то, что я должен был сделать давным-давно, – сказал Понтер, покидая круглый кабинет.

* * *

Луиза Бенуа вошла в кабинет Джока Кригера в «Синерджи Груп». В штате Джока не было геологов, но Луиза – физик, и она работала под землёй на шахте «Крейгтон», так что он решить поручить это ей.

– О’кей, – сказала она. – Думаю, я с этим разобралась. – Она разложила на рабочем столе в кабинете Джока две большие схемы. Джок встал над столом рядом с Луизой.

– Вот это, – сказала она, указывая накрашенным красным ногтем на левую схему, – стандартная палеомагнитная хронология по данным наших учёных.

Джок кивнул.

– А это, – она указала на вторую схему, заполненную странными символами, – та же самая хронология, полученная от неандертальцев.

Хотя Мэри Воган и не нашла подтверждения тому, что в мире неандертальцев магнитное поле Земли поменяло полярность, Джок использовал всё своё влияние, чтобы произвести обмен информацией по палеогеомагнетизму как можно скорее. Если неандертальцы ошибаются относительно быстрого коллапса магнитного поля, тогда Джок будет знать, что беспокоится попусту. Но ему нужно было знать наверняка.

– Так вот, – сказала Луиза, – Как вы видите, мы зафиксировали гораздо больше эпизодов геомагнитной реверсии, чем они – больше трёхсот за последние 175 миллионов тел. Это потому что породы морского дна дают больше информации, чем места падения метеоритов.

– Один-ноль в нашу пользу, – сухо сказал Джок.

– Моя задача, – продолжила Луиза, – состояла в том, чтобы сопоставить эпизоды, которые поддаются сопоставлению – то есть, выявить эпизоды, следы которых обнаружили и мы, и они. Как видите, несмотря на зияющие дыры в их геомагнитной летописи, имеется практически однозначное соответствие всех эпизодов почти до сегодняшнего дня.

Джок смотрел на схемы, следя за указующим ногтем Луизы.

– О’кей.

– Разумеется, – сказала Луиза, – так и должно было быть. Вам известна моя теория: что существовала лишь одна стабильная версия вселенной до того, как примерно сорок тысяч лет назад возникло сознание.

Джок кивнул. Хотя квантовомеханические эффекты могли приводить к кратковременному расщеплению вселенной, вероятно, с самого начала времён, получающиеся варианты на макроуровне были идентичны и поэтому всегда снова сливались в течение нескольких наносекунд.

Однако сознательные действия живых существ создали разрыв, который уже не мог быть скомпенсирован, и поэтому когда сорок тысяч лет назад произошёл Большой Скачок – когда возникло сознание – случилось самое первое стабильное расщепление. В одной вселенной осознали себя Homo sapiens, в другой – Homo neanderthalensis, и с тех пор эти две вселенные существовали отдельно.

– Но минуточку, – сказал Джок, вглядываясь в неандертальскую схему. – Если вот это – последняя зафиксированная геомагнитная реверсия, о которой нам известно…

– Так и есть, – подтвердила Луиза. – Они датировали её десятью миллионами месяцев назад – это 780000 лет.

– Хорошо, – сказал Джок. – Но если это – самый поздний эпизод на нашей схеме, то что же такое вот это? – Он указал на ещё один, более поздний эпизод, отмеченный на неандертальской схеме. – Это тот, который якобы случился двадцать пять лет назад?

– Нет, – сказала Луиза. На вкус Джока в ней была слишком сильна преподавательская жилка. Она явно подводила его к открытию, хотя сама наверняка уже знала ответ. Вот почему бы просто не сказать?

– Тогда когда же?

– Полмиллиона месяцев назад, – сказала Луиза.

Джок уже не скрывал своего раздражения:

– То есть…?

Чувственные губы Луизы изогнулись в усмешке.

– Сорок тысяч лет.

– Сорок ты… Но ведь это…

– Именно, – сказала Луиза, обрадованная догадливостью ученика. – Как раз тогда, когда произошёл Большой Скачок и возникло сознание, когда вселенная расщепилась навсегда.

– Но… но как так может быть, что они знают об этой реверсии, а мы – нет?

– Помните, что я сказала, когда мы обсуждали эту проблему впервые? После того, как магнитное поле исчезнет, существует пятидесятипроцентная вероятность того, что оно снова возникнет с той же полярностью. В половине случаев полярность та же, а…

– А в оставшейся половине полярность обратная! То есть это событие должно было произойти уже после разделения вселенных; и, поскольку теперь они никак не связаны, случилось так, что в мире неандертальцев полярность поменялась.

Луиза кивнула.

– Оставив след в местах падения метеоритов.

– Но в нашем мире случилось так, что поле снова возникло с той же полярностью, что и до коллапса – и поэтому мы его не заметили.

– Oui.

– Поразительно, – сказал Джок. – Но… погодите! У них была реверсия сорок тысяч лет назад, так ведь? Но Мэри утверждает, что стрелка компаса в их мире ориентирована так же, как и в нашем – северным концом на север. Так что…

Луиза ободряюще кивнула: он был на верном пути.

– …так что, – продолжал Джок, – мир неандертальцев и правда пережил недавний коллапс магнитного поля, и когда поле появилось снова, всего шесть лет назад, его полярность стала обратной по сравнению с той, что была до коллапса – такой же, как сейчас на нашей Земле.

– Именно так.

– Значит, всё в порядке? – сказал Джок. – Именно это я и хотел узнать.

– Это ещё не всё, – сказала Луиза. – Далеко не всё.

– Ну так не тяните жилы, рассказывайте!

– Хорошо-хорошо. Земля – единственная Земля, существовавшая в те времена – пережила коллапс магнитного поля сорок тысяч лет назад. Пока поле отсутствовало, возникло сознание – и я не верю, что это совпадение случайно.

– Вы считаете, что пропадание магнитного поля как-то связано с тем, что пещерные люди изобрели рисование?

– И культуру. И язык. И символическую логику. И религию. Да, я так считаю.

– Но как?

– Я не знаю, – ответила Луиза. – Но помните, что анатомически современные Homo sapiens впервые появились сто тысяч лет назад, но осознали себя лишь сорок тысяч лет назад. Мы имели такие же точно мозги, как и сейчас, в течение шестидесяти тысяч лет, не занимаясь никакими видами искусств и не проявляя никаких признаков подлинной разумности. А потом – клац! – что-то случилось, и мы стали разумными.

– Да уж, – сказал Джок.

– Вы знаете, что у некоторых птиц в мозгу есть частицы магнетита, которые помогают им определять направление?

Джок кивнул.

– Так вот, у нас – у Homo sapiens – тоже есть магнетит в мозгу. Никто не знает, почему, поскольку у нас, очевидно, нет встроенного в организм компаса. Но когда сорок тысяч лет назад магнитное поле Земли схлопнулось, я думаю, с этим магнетитом случилось что-то, что, если можно так выразиться, привело к загрузкесознания.

– И что же случится, когда магнитное поле пропадёт в следующий раз?

– Ну, в мире неандертальцев во время недавнего коллапса ничего необычного не произошло, – сказала Луиза. – Но…

– Но…?

– Но они не сжигают ископаемое топливо. У них нет миллиардов автомобилей. Они не применяют хлорфторуглеродов в кондиционерах.

– Да? И что?

– Так что их атмосфера в целом и озоновый слой в частности находятся в нетронутом состоянии. В отличие от наших.

– Как это связано с геомагнитными реверсиями?

– У Земли есть два средства защиты поверхности от солнечной и космической радиации: атмосфера и магнитное поле. Если подводит одно, его может заменить другое…

Глаза Джока округлились.

– Но у нас одно из них уже барахлит.

– Точно. Наш озоновый слой истощён; химический состав нашей атмосферы изменён. Когда магнитное поле снова исчезнет – а этот процесс, по всей видимости, уже начался – у нас не будет запасного средства защиты.

– И что будет?

–  Je ne sais pas, – сказала Луиза. – Нам придётся построить множество моделей, прежде чем можно будет сказать что-то определённое. Но…

– Снова «но»! Что на этот раз?

– Ну, во время прошлого коллапса сознание загрузилось, а в этот раз, если говорить о последствиях, ожидается мать всех геомагнитных коллапсов. В этот раз сознание может – если снова воспользоваться компьютерной терминологией – сознание может зависнуть.

Эпилог

Понтер поблагодарил оператора транспортного куба и вышел наружу. Он чувствовал на себе взгляды женщин, ощущал их неодобрение. Но хотя до того, как Двое станут Одним, оставался ещё целый день, он не мог ждать.

Проведя на другой Земле бо́льшую часть месяца, три дня назад Понтер и Мэри вернулись в мир неандертальцев. Он сказал, что такое расписание позволит ему увидеться и с Адекором, и с дочерьми за один визит, что, безусловно, было правдой. Но, поскольку Мэри снова отправилась жить к Лурт, пока Двое не станут Одним, это позволило ему также встретиться со скульптором личности в надежде избавиться от бессонницы и ночных кошмаров, которые преследовали его.

Но сейчас Понтер приближался к лаборатории Лурт – направляемый Хаком, поскольку он сам никогда раньше здесь не бывал. Войдя в полностью каменное здание, он попросил первую же встреченную женщину показать ему, где работает Мэре Воган. Изумлённая женщина – 146-го поколения – показала, и Понтер отправился вдоль по коридору. Он подошёл к комнате, которую ему указали, и увидел Мэри и Лурт, склонившихся над рабочим столом.

Вот и всё,подумал Понтер. Он сделал глубокий вдох, и…

* * *

– Понтер! – сказала Мэри, поднимая голову. Она была рада его видеть, но…

Но нет. Это был его мир – и это было неподходящее время.

– Что случилось? – спросила она подчёркнуто спокойным тоном.

Понтер посмотрел на Лурт.

– Мне нужно поговорить с Мэре наедине, – сказал он.

Лурт вскинула бровь. Она ободряюще сжала предплечье Мэри и вышла, закрыв за собой дверь.

– В чём дело? – спросила Мэри. Она почувствовала, как зачастило сердце. – С тобой всё в порядке? Что-то стряслось с Жасмель или…?

– Нет. Всё хорошо.

Всё ещё нервничая, Мэри попыталась прояснить ситуацию.

– Тебе же сюда нельзя. Двое ещё не стали Одним.

Но в голосе Понтера послышалось раздражение.

– К… к чертям всё это, – сказал он.

– Понтер, в чём дело?

Понтер глубоко вдохнул и произнёс несколько слов на своём языке. Впервые за всё время его слова не были переведены немедленно, и Мэри увидела, как Понтер немного склонил голову на бок, как он всегда делал, слушая, что ему говорит Хак через ушные импланты.

Понтер заговорил снова, резким тоном, и Мэри расслышала неандертальское слово «ка», которое, как она знала, означает «да». Наверное, Хак говорил ему что-то вроде «Ты уверен, что на самом деле хочешь это сказать?» Понтер, по-видимому, ответил, что да, на самом деле хочет, и отругал компаньон за вмешательство. После секундного молчания Понтер снова открыл рот, однако Хаку, по-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы воспроизвести перевод предыдущей фразы Понтера.

– Я люблю тебя, – произнёс синтезированный компьютером голос.

Как Мэри ждала от него именно этих слов!

– И я тебя люблю, – сказала она. – Очень-очень люблю!

– Мы должны строить жизнь вместе, ты и я, – сказал Понтер. – Если… если, разумеется, ты этого хочешь.

– Да, да, конечно! – ответила Мэри радостно, но тут же её настроение упало. – Но… но нам будет так сложно всё устроить. Ну, то есть, твоя жизнь здесь, а моя – там. У тебя Адекор, Жасмель и Мегамег, а у меня… – Она замолкла. Она хотела сказать «у меня никого», но это было бы неправдой. У неё былмуж, хоть и живущий отдельно, но всё ещё законный супруг. И, Господи Боже мой, если Бог не одобряет развод, то что он скажет об отношениях между представителями разных биологических видов?

– Я хочу попытаться, – сказал Понтер. – Я хочу попытаться всё устроить.

Мэри улыбнулась.

– Я тоже. – Но потом её улыбка померкла. – И всё-таки нам нужно подумать о многих вещах. Где мы будем жить? Что будет с Адекором? Что станет…

– Я знаю, что будет трудно, но…

– Да? – сказала Мэри.

Понтер подошёл к ней вплотную и заглянул её в глаза.

– Но твой народ летал на Луну, а мой – открыл портал в иную вселенную. Сделать можно даже то, что сделать оченьтрудно.

– Придётся идти на жертвы, – сказала Мэри. – Нам обоим.

– Может, да, – сказал Понтер, – а может, нет. Возможно, мы сможем и костный мозг достать, и из кости дудочку сделать.

Мэри на секунду задумалась, но быстро сообразила.

– «И яичницу съесть, и яиц не разбить». У нас так про это говорят. Но я думаю, ты прав: наши народы не настолько разные. Хотеть всего и сразу – это так… – Мэри замолкла, не находя подходящего слова.

Но Понтер нашёл. Понтер знал, что она хотела сказать.

– Это так по-человечески, – сказал он, прижимая её к себе.