Текст книги "Люди"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Это всегда создавало проблемы, особенно зимой. Изначально между зданиями кампуса было много открытого пространства, но постепенно оно было застроено новыми. Теперь в кампусе стало тесно – сталь и стекло, кирпич и бетон громоздились повсюду.

И всё же здесь были вещи, которые Мэри находила неповторимыми. Например, название школы бизнеса, мимо здания которой она сейчас проходила – она носила имя некоего Шулика, и произносилось это именно как shoe lick [1]1
  Schulich – shoe lick – нечто вроде «лизни башмак». (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть].

До начала занятий оставалась ещё неделя, и в кампусе было пустынно. Хотя день был в самом разгаре, Мэри обнаружила, что нервничает, шагая по пустынным аллеям, сворачивая за углы, проходя мимо глухих стен, протискиваясь в узкие проходы.

Это случилось здесь. Её изнасиловали здесь.

Как и в большинстве североамериканских университетов, студенток в Йоркском в наши дни больше, чем студентов. И всё же из более чем сорока тысяч учащихся примерно двадцать тысяч – мужчины, каждый из которых теоретически может оказаться преступником – если предположить, что насильник – студент университета.

Но нет, так неправильно. Университет находится в Торонто, а более космополитичный город надо ещё поискать. У насиловавшего её мужчины была светлая кожа и голубые глаза. Это исключало существенную часть населения кампуса.

А ещё он курит – Мэри живо вспомнилась табачная вонь в его дыхании. Хотя её внутренне передёргивало каждый раз, когда она видела закуривающего студента, всё же их нынешнее поколение родилось в 80-е, через два десятилетия после того, как министр здравоохранения США Лютер Терри заявил, что курение табака смертельно опасно. Мэри знала, что курит сейчас лишь малая часть женщин и ещё меньшая – мужчин.

Поэтому напавший на неё человек не был «кем угодно» – он принадлежал к подмножеству подмножества подмножества: мужчина, голубоглазый, курит.

Если бы Мэри его нашла, то смогла бы доказать его вину. Возможность применить профессиональные навыки в практических целях возникает у генетика нечасто, но в ту ужасную ночь они оказались как нельзя кстати. Мэри знала, как нужно хранить образцы семени насильника, содержащие ДНК, которая способна неопровержимо его изобличить.

Мэри продолжила свой путь через кампус. Сейчас ещё не было толп, сквозь которые приходится пробираться. Однако в толпе она, должно быть, чувствовала бы себя увереннее. В конце концов, изнасилование произошло во время летних каникул, когда кампус пустеет. Толпа означает безопасность – неважно, в африканской саванне или в Торонто.

В этот момент Мэри заметила приближающегося к ней мужчину. Её пульс встревожено зачастил, но она продолжила идти; не может же она теперь всю жизнь сворачивать в сторону при виде мужчины. Однако…

Однако мужчина был белый – это очевидно даже на таком расстоянии.

У него были светлые волосы. Она не видела волос того, кто на неё напал; на нём была лыжная маска. Но голубые глаза часто сочетаются со светлыми волосами.

Мэри на секунду зажмурилась, отгородившись от яркого солнца, запершись в своём внутреннем мире. Возможно, ей и правда стоило последовать за Понтером через портал в его неандертальскую вселенную. Эта мысль несомненно посетила её, когда она металась по кампусу Лаврентийского университета, разыскивая Понтера, а потом вместе с ним мчалась к шахте «Крейгтон» и вниз, на её дно, стремясь успеть туда прежде, чем портал в иную реальность снова захлопнется. В конце концов, там она бы точно была недосягаема для насильника.

Идущий навстречу человек был уже в десятке метров от неё. Молодой – вероятно, студент летнего семестра, в джинсах и футболке.

И в солнцезащитных очках. Стоял солнечный летний день; Мэри и сама нацепила свои «фостер-грантс». Невозможно было определить, какого цвета его глаза, хотя они, конечно, не могли быть золотистыми, как у Понтера – она никогда и ни у кого больше не видела таких глаз.

Мэри внутренне сжалась; мужчина подходил всё ближе.

Даже если бы на нём не было солнцезащитных очков, Мэри всё равно так и не узнала бы, какого цвета его глаза. Когда он проходил мимо, она обнаружила, что смотрит в сторону и не может заставить себя посмотреть на него.

Да чтоб тебя,подумала она. Провались ты…

Глава 3

– Значит, – сказал Журард Селган, – несмотря на вашу… ваше…

Понтер пожал плечами.

– Мою нахрапистость, – сказал он. – Мы же не должны бояться называть вещи своими именами?

Селган качнул головой, принимая вариант Понтера.

– Хорошо. Несмотря на вашу нахрапистость Верховный Серый совет не стал принимать решение немедленно, не так ли?

– Не стал, – подтвердил Понтер. – И я полагаю, что они были правы, желая хорошенько обдумать ситуацию. Двое уже готовились стать Одним, так что в заседаниях Совета был сделан перерыв…

* * *

Двое становятся Одним – такая простая фраза, но несущая в себе такую смысловую нагрузку и внутреннюю сложность для Понтера и его народа.

Двое становятся Одним: ежемесячный пятидневный праздник, вокруг которого строится вся остальная жизнь.

Двое становятся Одним: период, когда взрослые мужчины, обычно живущие на Окраине города, приходят в Центр, чтобы провести время со своими партнёршами и детьми.

Это больше, чем перерыв в работе, больше, чем отвлечение от рутины. Это огонь, питающий культуру; это узы, связывающие семьи.

Автобус на воздушной подушке опустился перед домом Понтера и Адекора. Двое мужчин вошли через задние двери и нашли пару незанятых седлокресел. Водитель запустил вентиляторы, автобус приподнялся над землёй и двинулся к соседнему дому, располагавшемуся на некотором отдалении.

Раньше Понтеру и в голову бы не пришло задуматься о такой обыденной вещи, как автобус, но сегодня он не мог не отметить, насколько элегантным было его техническое решения по сравнению с транспортными средствами глексенского мира. Там экипажи любого размера катались по земле на колёсах. Всюду, где он успел побывать в мире глексенов (надо признать, всего-то в паре-тройке мест), он встречал широкие плоские тропы, покрытые искусственным камнем для того, чтобы колесу было легче катиться.

И как будто одного этого им было мало, глексены ещё и использовали в качестве источника энергии для своих колёсных машин химические реакции – причём такие, конечные продукты которых невыносимо воняли. По-видимому, глексенов это беспокоило гораздо меньше, чем Понтера; оно и понятно, если принять во внимание их крошечные носы.

Какой удивительный зигзаг природы! Понтер знал, что громадные носы его вида – по размеру большие, чем у всех других приматов – развились в последнюю ледниковую эпоху. По словам доктора Сингха, глексена, который обследовал его в больнице, объём носовой полости у неандертальцев в шесть раз превышает глексенский. Первоначальной целью, по-видимому, было увлажнение холодного воздуха прежде чем он доберётся до чувствительных лёгочных тканей. Однако громадные ледники в конце концов отступили, большие же носы остались из-за благоприятного побочного эффекта, каковым является отличное обоняние.

Если бы не это, соплеменники Понтера, возможно, тоже стали бы использовать те же нефтепродукты и загадили бы свою атмосферу точно так же. Ирония ситуации не ускользнула от Понтера: разновидность людей, которую он всю жизнь считал ископаемыми, отравляет свои небеса тем, что они сами называют ископаемым топливом.

Хуже того: каждый взрослый глексен, по-видимому, имел своё собственное, персональное транспортное средство. Какое немыслимое расточительство! Большая часть этих машин большую часть каждого дня просто стояла. Салдак, город, в котором жил Понтер, содержал около трёх тысяч транспортных кубов при населении двадцать пять тысяч человек – и Понтеру частенько казалось, что и это слишком много.

Автобус опустился перед соседним домом. В автобус вошли соседи Понтера и Адекора, Торб и Гаддак, а также сыновья-близнецы Гаддака. Мальчики переезжают от матери к отцу в десятилетнем возрасте. У Адекора всего один ребёнок, восьмилетний Даб, он переедет к ним через год с лишним. У Понтера детей двое, но обе девочки: Мегамег Бек, 148-я, ей тоже восемь лет, и Жасмель Кет, 147-я, ей восемнадцать.

Сам Понтер, как и его партнёр Адекор, принадлежал к поколению 145, так что им обоим было тридцать восемь. Вот ещё одна ненормальная особенность мира глексенов: они не контролировали циклы своего размножения, и дети у них рождались не каждые десять лет, а как придётся, непрерывно, каждый год. Так что вместо стройной дискретной возрастной структуры возраст людей образовывал непрерывный спектр. Понтер пробыл в их мире недостаточно долго, чтобы выяснить, как в таких условиях умудряется функционировать их экономика. Вместо постепенного перепрофилирования производства с одежды для младенцев на детскую, на подростковую, на молодёжную, глексены вынуждены постоянно выпускать одежду для всех возрастов одновременно. И ещё у них есть такое нелепое понятие как «мода» – про неё рассказывала Лу Бенуа: когда хорошую новую одежду выбрасывают, поскольку она не удовлетворяет изменчивым эстетическим предпочтениям.

Автобус снова приподнялся над землёй. Дом Торба и Гаддака был последней остановкой на Окраине; Понтер устроился поудобнее в предвкушении долгого пути в Центр.

* * *

Как обычно, женщины постарались украсить город – огромные гирлянды пастельной расцветки протянулись между деревьями, стволы берёз и кедров обёрнуты цветными лентами, на крышах развеваются флаги, солнечные панели украсились золотой каймой, модули переработки отходов – серебряной.

Понтер долгое время подозревал, что женщины вообще не снимают украшения, оставляя их висеть до следующего раза, но Адекор сказал, что не видел их, когда наведывался в Центр в Последние Пять в поисках представителя на дутом процессе, затеянном Даклар Болбай.

Автобус опустился на землю. Пора листопада ещё не наступила, хотя когда Двое станут Одним ещё через месяц, он уже начнётся, и вентиляторы автобуса будут поднимать с земли тучи жёлтых, красных, коричневых листьев. Понтер будет рад, когда снова начнёт холодать.

Понтер, специалист по компьютерам, автоматически отметил, что Торб, Гаддак и сыновья-близнецы Гаддака вышли наружу первыми: автобус работал по принципу «последний вошёл – первый вышел». Понтер и Адекор покинули автобус вслед за ними. Лурт, партнёрша Адекора, заспешила к ним, сопровождаемая маленьким Дабом. Адекор подхватил сына на руки поднял его высоко над головой. Даб захохотал, и Адекор тоже широко заулыбался. Он снова поставил Даба на землю и крепко обнял Лурт. В этот раз они расставались не на полный месяц – они оба присутствовали на доосларм басадларм,предварительных слушаниях по обвинению Адекора в убийстве Понтера, которое выдвинула Даклар Болбай после того, как Понтер провалился в другую вселенную. Но Адекор всё равно был вне себя от радости при виде своей женщины и ребёнка.

Партнёрша Понтера Класт умерла, но он ожидал, что его дочери придут его встретить. Конечно, он с ними тоже виделся совсем недавно; Жасмель принимала деятельное участие в операции по возвращению Понтера из мира Глексенов.

Адекор виновато взглянул на Понтера. Понтер знал, что Адекор очень любит его, и он демонстрировал свою любовь двадцать пять дней каждого месяц. Но сейчас наступило время для Лурт и Даба, и он собирался насладиться каждым его тактом. Понтер кивнул, словно отпуская Адекора, и тот пошёл прочь, правой рукой обнимая за талию Лурт, а в левой держа Даба.

Мужчины вокруг приветствовали своих женщин, мальчики уходили с девочками своего поколения. Да, в последующие четыре дня будет очень много секса, но также будут игры, семейные пикники, массовые гуляния и прочие увеселения.

Понтер огляделся. Толпа быстро редела. День был неприятно жаркий, и он вздохнул – но не только по этому поводу.

– Я могу позвонить Жасмель, если хочешь, – сказала Хак, имплант-компаньон, вживленный в его левое предплечье над самым запястьем. Как и большинство компаньонов, она выглядела как прямоугольный матовый экран высокой контрастности размером примерно с палец, шесть крошечных контрольных штырьков под ним и линза объектива сбоку. Однако в отличие от большинства компаньонов, которые были не более, чем неразумными компьютерами, Хак обладала высокоразвитым искусственным интеллектом, разработанным коллегой Понтера Кобастом Гантом.

Хак говорила не вслух, хотя и могла. Понтер стал воспринимать её как существо женского рода с тех пор, как Кобаст сделал так, чтобы она разговаривала голосом покойной партнёрши Понтера. Однако в такие дни, как сегодня, это казалось ему огромной ошибкой: этот голос напоминал, как сильно ему не хватает Класт. Он должен поговорить с Кобастом насчёт замены голоса у компаньона.

– Нет, – тихо ответил Понтер. – Нет, никому звонить не надо. У Жасмель, знаешь ли, есть друг. Он, должно быть, приехал другим автобусом, и они уже ушли.

– Как скажешь, – ответила Хак.

Понтер огляделся. Здания в Центре выглядели почти так же, как и на Окраине. Центральная структура большинства из них была выращена методами древокультуры – стволы деревьев наращивали вокруг строительного шаблона, который потом убирали. У многих были кирпичные или деревянные пристройки, добавленные позже. У всех были массивы солнечных панелей, установленные либо на крышах, либо на окружающей территории. В более суровом климате здания приходилось строить целиком, но Понтеру такие сооружения всегда казались уродливыми. А вот глексены, похоже, всесвои здания строят таким образом, да ещё и вплотную друг к другу, как стадо травоядных животных.

Кстати о животных; сегодня днём будет охота на мамонта, мясо которого будут есть на завтрашнем празднестве. Возможно, Понтеру стоит присоединиться к охотничьей команде. Он уже давным-давно не брал в руки копья и не приносил домой мяса, добытого собственноручно. В конце концов, это хоть как-то его займёт – его и других мужчин, которым не с кем проводить время.

– Папа!

Понтер развернулся и увидел бегущих к нему Жасмель и её друга, Триона. Понтер почувствовал, как его лицо расплывается в улыбке.

– Здравый день, милая, – сказал он, когда они приблизились. – Здравый день, Трион.

Жасмель обняла отца. Трион смущенно топтался в сторонке. Когда Жасмель отпустила Понтера, Трион сказал:

– Рад видеть вас. Слышал, с вами случилось невероятное приключение.

– Да уж, – ответил Понтер. К этому парню он испытывал смешанные чувства, как и, наверное, любой отец молодой женщины. Да, Жасмель про Триона рассказывала только хорошее – он всегда к ней прислушивается, внимателен во время секса, учится на кожевника, то есть собирается производить ценный вклад в общественное благо. И всё же Жасмель – его дочь, и он хотел для неё только самого лучшего.

– Прости, что опоздали, – скала Жасмель.

– Ничего, – ответил Понтер. – А где Мегамег?

– Она решила, что больше не хочет, чтобы её так называли, – сказала Жасмель. – Теперь она хочет, чтобы её звали просто Мега.

Мега было её настоящим именем; Мегамег – уменьшительная форма от него. Его старшая дочь выросла, и младшая тоже быстро растёт.

– Ах, – сказал он. – Ладно. Так где же наша Мега?

– Играет с друзьями, – сказала Жасмель. – Мы повидаемся с ней позже.

Понтер кивнул.

– А вы двое чем планировали заняться сегодня утром?

– Мы думали, что все вместе поиграем в лагатсу, – предложил Трион.

Понтер посмотрел на него. Трион был, насколько Понтер мог судить, довольно красив: широкие плечи, далеко выступающий надбровный валик, чётко очерченный нос, глаза густого фиолетового оттенка. Однако причуды молодости не обошли его стороной – вместо того, чтобы свободно спадать по сторонам головы, его рыжеватые светлые волосы были зачёсаны налево и, должно быть, удерживались в таком состоянии какой-то липкой субстанцией.

Понтер уже готов был согласиться на игру в лагатсу – он не гонял мячик уже не один декамесяц, однако вспомнил себя в их возрасте, двадцать лет назад, когда только начал ухаживать за Класт. Последнее, чего он мог тогда пожелать – это чтобы отец Класт отирался неподалёку.

– Нет, – сказал он. – Идите гуляйте. Встретимся вечером за ужином.

Жасмель пристально посмотрела на отца, и он понял, что она понимает, что на самом деле ему хотелось бы другого. Но Трион, не будь дурак, немедленно поблагодарил Понтера, подхватил Жасмель под руку и повел её прочь.

Понтер смотрел им вслед. Жасмель, вероятно, родит первенца через год на следующий, когда запланировано рождение 149 поколения. Тогда всё станет по-другому, подумал Понтер. Когда Двое станут Одним, он по крайней мере сможет нянчиться с внуком.

Автобус уже давно ушёл, улетев на Окраину за новой партией мужчин. Понтер повернулся и побрёл вглубь города. Наверное, стоит где-нибудь перекусить, а потом…

Его сердце подпрыгнуло. Вот уж кого он не хотел бы сегодня видеть, однако…

Однако вот она стоит, словно бы ждёт его.

Даклар Болбай.

– Здравый день, Понтер, – сказал она.

Разумеется, они с Даклар были знакомы много лет. Она была партнёршей Класт. В сущности, если кто и понимал по-настоящему, каким ударом для Понтера стала смерть Класт, то только Даклар. Но…

Но в его отсутствие она портила жизнь Адекору. Обвинить его в убийстве! Да Адекор способен убить Понтера, да и вообще кого бы то ни было, не более, чем сам Понтер.

– Даклар, – сказал Понтер, опуская обычную форму вежливости.

Даклар понимающе кивнула.

– Не могу осуждать тебя за то, что я тебе неприятна, – сказала она. – Я знаю, что вредила Адекору, а вредить чьему-то партнёру – всё равно, что вредить ему самому. – Она заглянула Понтеру в глаза. – Понтер, я прошу прощения. Я надеялась застать здесь и Адекора и извиниться перед ним тоже, но опоздала.

– Ты говоришь, что сожалеешь, – сказал Понтер, – но то, что ты делала…

– Я делала ужасные вещи, – прервала его Даклар, опуская взгляд к земле, к своим ногам, затянутым в матерчатые мешки на концах черных штанин. – Но я хожу к скульптору личности, принимаю лекарства. Лечение только началось, но я уже чувствую себя не такой… злой.

Понтер имел некоторое представление о том, через что прошла Даклар. Она не только потеряла партнёршу, которую делила в Понтером; задолго до этого она потеряла партнёра, Пелбона, которого однажды утром увели принудители. О, потом он вернулся, но не весь. Его подвергли кастрации, и их отношениям пришёл конец.

Понтер был неимоверно потрясён смертью Класт, но у него хотя бы оставались Адекор, и Жасмель, и Мегамег – они помогли ему справиться. Как же тяжёло должно было быть Даклар, у которой ни Пелбона, ни детей.

– Я рад, что тебе лучше, – сказал Понтер.

– Лучше, – подтвердила Даклар, снова кивнув. – Я знаю, что мне предстоит долгое лечение, но да, мне полегчало, и я…

Понтер ждал, что она продолжит, но она молчала.

– Да?

– Ну, – сказала она, пряча глаза, – просто, я вроде как одна… – Она снова замолкла, но потом продолжила без вмешательства Понтера: – И ты тоже один. И, в общем, когда Двое становятся Одним, чувствуешь себя таким одиноким, когда не с кем провести время. – Она коротко взглянула ему в лицо, но снова отвернулась, словно боясь того, что может увидеть.

Понтер был озадачен. Однако, если подумать…

Даклар была умна, а это всегда влекло Понтера. А в её волосах серебрились восхитительные серые пряди, сплетаясь с натуральными каштановыми. А ещё…

Но нет. Нет. Это безумие. После того, что она сделала с Адекором…

Понтер почувствовал покалывание в челюсти. Это иногда случалось, хотя чаще зимой поутру. Он поднял руку, чтобы почесать это место сквозь бороду.

229 месяцев назад ему сломали челюсть, и сделал это Адекор – они поругались из-за пустяка. Не приподними Понтер в тот момент голову, удар Адекора убил бы его на месте.

Но Понтер вскинул голову вовремя, и, хотя половину нижней челюсти и семь зубов пришлось заменить искусственными дубликатами, он остался жив.

И он простил Адекора. Понтер не выдвинул обвинений, и Адекор избежал скальпеля принудителя. Адекор прошёл курс лечения по контролю гнева, и за все месяцы, что минули с тех пор, он ни разу не замахнулся на Понтера или кого-либо ещё.

Прощение.

Он много беседовал с Мэре там, в её мире, о её вере в Бога и о человеке – якобы его сыне – который пытался научить прощению народ Мэре. Мэре была последовательницей учения этого человека.

Ведь, в конце концов, Понтер и правда один. Невозможно было предсказать, что Верховный Серый совет решит по поводу открытия портала в мир Мэре; и даже если они всё же решат его открыть, у Понтера не было абсолютной уверенности в том, что портал непременно откроется.

Прощение.

То, что он дал Адекору полжизни назад.

То, что система верований, которой придерживалась Мэре, ценила больше всего на свете.

И, по-видимому, то, в чём Даклар сейчас нуждалась больше всего.

Прощение.

– Хорошо, – ответил Понтер. – Ты должна помириться с Адекором. При этом условии я готов забыть о вражде, которая возникла между нами в связи с последними событиями.

Даклар улыбнулась.

– Спасибо. – Но потом замолчала, и её улыбка померкла. – Ты не возражаешь против моей компании – пока дети не освободятся, конечно? Я всё ещё табантМеги, и они с Жасмель всё ещё живут в одном доме со мной, но я знаю, что тебе нужно побыть с ними, и не буду мешать. Но до тех пор…

Она замолкла, не договорив, но её глаза снова на короткий миг встретили взгляд Понтера, и в них было явное предложение заполнить пустоту.

– До тех пор, – сказал Понтер, принимая решение, – да, до тех пор я буду рад твоему обществу.