Текст книги "Люди"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 30

– Это твой дом? – спросила Мэри.

Понтер кивнул. Они провели пару часов, посещая разного рода общественные здания, так что уже наступил поздний вечер.

Мэри была потрясена. Дом Понтера не был выстроен из кирпича или камня. По большей части он был деревянный. Конечно, Мэри видела много деревянных домов – хотя во многих частях Онтарио деревянные дома запрещены строительным кодексом – но она никогда не видела ничего подобного этому. Дом Понтера как будто был выращен. Как будто чрезвычайно толстому, но очень короткому древесному стволу позволили разрастись вокруг гигантской формы в виде кубов и цилиндров размером с комнату, а потом форму убрали и дополнительно расширили получившиеся полости, но так, чтобы не убить само дерево. Внешнюю поверхность дома по-прежнему покрывала тёмно-коричневая кора, а само дерево, по видимому, жило до сих пор, хотя листья на ветвях, растущих из его центральной, преобразованной части уже начали менять цвет – наступала осень.

Но были выполнены и кое-какие плотницкие работы. Окна, к примеру, были идеально квадратные, по-видимому, прорубленные в древесине. А пристроенная сбоку веранда была сколочена из досок.

– Это… – Прилагательные сражались друг с другом в голове Мэри: причудливо, странно, великолепно, здорово… но победило всё же: – …прекрасно.

Понтер кивнул. Соплеменник Мэри сказал бы «спасибо» в ответ на комплимент вроде этого, но Мэри уже знала, что неандертальцы обычно не принимают на свой счёт похвалу чему-то, за что они не несут личной ответственности. Как-то давно она заметила, что одна из застёгивающихся на плечах рубашек Понтера выглядит очень привлекательно, и он озадаченно посмотрел на неё, будто удивляясь, зачем бы кто-то стал носить то, что не выглядитпривлекательно.

Мэри указала на большой чёрный квадрат метров двадцати на земле рядом с домом.

– А это что? Посадочная площадка?

– Иногда. На самом деле это солнечный коллектор. Превращает солнечный свет в электричество.

Мэри улыбнулась.

– Полагаю, зимой вам приходится откидывать с него снег?

Но Понтер покачал головой.

– Нет. Автобус, который возит нас на работу, садится на него и сдувает весь снег.

Неприязнь к сгребанию снега была одной из причин, по которой Мэри после разрыва с Кольмом выбрала квартиру, а не дом. И она сомневалась, что в её мире TTC [55]55
  TTC – Toronto Transit Commission – компания-оператор общественного транспорта в Торонто.


[Закрыть]согласилась бы посылать автобус с бульдозерным скребком к каждому дому в городе после каждого снегопада.

– Ну что же, – сказал Понтер, – давай войдём? – И зашагал к дому.

Дверь дома отворилась. Внутри стены не были ничем покрыты и представляли собой отполированное дерево, которым и являлись. Мэри в своей жизни видела много отделанных деревянными панелями помещений, но ни в одном из них древесные волокна не образовывали непрерывный узор, охватывающий всё помещение. Если бы она не видела этот дом снаружи, то ни за что бы не поняла, как можно достичь такого эффекта. В нескольких местах в стенах были выдолблены небольшие ниши, в которых стояли статуэтки и какие-то непонятные безделушки.

Поначалу Мэри показалось, что пол покрыт какой-то зелёной тканью, но она быстро поняла, что на самом деле то был мох. Она, по-видимому, находилась в аналоге гостиной. Здесь была пара отдельно стоящих сидений очень странной формы, а у стен имелась пара диванов, по-видимому, составлявших с ней одно целое. Она не видела ничего, похожего на картины в рамах, но зато весь потолок занимала огромная фреска со множеством деталей, и…

И внезапно Мэри почувствовала, как у неё стынет кровь.

В доме был волк.

Мэри замерла; сердце бухало, как молот.

Волк сорвался с места и кинулся на Понтера.

–  Берегись! – закричала Мэри.

Понтер повернулся и упал на один из диванов.

Волк вскочил на него, широко распахнул пасть и…

И Понтер засмеялся, когда волк начал облизывать ему лицо.

Понтер всё время повторял на разные лады одни и те же слова на своём языке. Хак их не переводил, но голос Понтера был весел и добродушен.

Через секунду Понтер столкнул волка с себя и поднялся на ноги. Животное обратило своё внимание на Мэри.

– Мэре, – сказал Понтер, – это моя собака Пабо.

– Собака?! – воскликнула Мэри. Насколько она могла судить, животное выглядело совершенно как волк: дикий, хищный, кровожадный волк.

Пабо уселся рядом с Понтером и, задрав морду к потолку, испустил протяжный громкий вой.

– Пабо! – прикрикнул на него Понтер, а потом добавил неандертальское слово, означавшее, по-видимому, что-то вроде «Фу!». Он сконфужено улыбнулся Мэри. – Она ещё никогда не видела глексенов.

Понтер подвёл Пабо к Мэри. Мэри почувствовала, как деревенеет спина и пыталась подавить дрожь, пока зубастая зверюга весом, должно быть, под сотню фунтов обнюхивала её со всех сторон.

Понтер ещё немного поговорил с собакой с теми же самыми интонациями, с которыми и соплеменники Мэри говорят со своими домашними питомцами.

В этот момент в проходе, ведущем в соседнюю комнату, показался Адекор.

– Превет, Мэре, – сказал он. – Понравилась экскурсия?

– Очень, – ответила она.

Понтер подошёл к Адекору и крепко его обнял. Мэри на мгновение отвела взгляд, а когда снова посмотрела на них, они уже просто стояли рядом, держась за руки.

Мэри снова ощутила укол ревности, однако…

Нет, нет. Конечно, в этом не было ничего неприличного. Разумеется, они вели себя так, как привыкли, не скрывая своих нежных чувств друг к другу.

И всё же…

И всё же, кто первый кинулся обниматься? Адекор? Или Понтер? Она не могла сказать. И за руки они взялись, когда она смотрела в сторону; она не видела, кто потянулся к кому. Может быть, Адекор заявляет о своих правах на территорию, специально демонстрируя Мэри, как Понтер его любит.

Пабо, по-видимому, убедившись, что Мэри никакое не чудовище, отошла от неё и вспрыгнула на один из диванов, растущих из стены в самом прямом смысле этого слова.

– Хочешь посмотреть другие комнаты? – спросил её Понтер.

– Конечно! – ответила Мэри.

Он завёл её в зону – это была не вполне отдельная комната – игравшую, по-видимому, роль кухни. Мох на полу был закрыт сплошной стеклянной панелью. Мэри не узнала ни одного из бытовых приборов, но предположила, что маленький стеклянный куб – это что-то вроде микроволновой печи, а большое устройство, состоящее из двух одинаковых синих кубов, поставленных друг на друга – наверное, холодильник. Она высказала эту догадку, и Адекор рассмеялся.

– На самом деле это лазерная печь, – сказал он, указав на меньшее устройство. – В нём используется та же самая частотная ротация, что и в стерилизаторе, через который вы сегодня проходили, но здесь она применяется для того, чтобы равномерно прожарить мясо как внутри, так и снаружи. И мы больше не пользуемся холодильниками для хранения продуктов, хотя в прошлом они были широко распространены. Это вакуумный шкаф.

– А-а, – сказала Мэри. Она повернулась и на мгновение растерялась. Одну из стен целиком заполняли четыре плоских квадратных телеэкрана, каждый из которых показывал какую-то сценку неандертальской жизни. Она с самого начала была немного обеспокоена оруэлловскими аспектами их общественного устройства, но и подумать не могла, что Понтер может лично принимать участие в слежке за соседями.

– Это визор, – объяснил Адекор, подходя к ним. – Таким образом мы наблюдаем за эксгибиционистами. – Он шагнул к квартету телеэкранов и что-то в них переключил. Внезапно четыре отдельных квадрата слились в один, показывающий увеличенную картинку из нижнего правого угла. – Это мой любимый, – сказал Адекор. – Хавст всегда находит что-нибудь интересное. – Он на секунду всмотрелся в изображение. – А, это игра в дайбатол.

– Пойдёмте-ка отсюда, – сказал Понтер, жестом приглашая их обоих следовать за ним. По его тону можно было предположить, что если Адекор начинает смотреть дайбатол, то его уже трудно оттащить от визора.

Мэри пошла за ним, Адекор тоже. Соседняя комната явно была совмещённой спальней и ванной. В ней было большое окно, выходившее на ручей, и утопленная в пол неглубокая квадратная яма, заполненная квадратными подушками, образующими обширную спальную поверхность. Сверху лежали несколько подушек в форме диска. На другом краю комнаты в полу имелось углубление круглой формы.

– Это ванна? – спросила Мэри.

Понтер кивнул.

– Можешь воспользоваться, если хочешь.

Мэри покачала головой.

– Может быть, позже.

Её взгляд снова упал на кровать, и в голове начала формироваться картинка с голыми телами Понтера и Адекора, сплетёнными в любовном акте.

– И это всё, – сказал Понтер. – Вот это наш дом.

– Пойдёмте обратно в гостиную, – сказал Адекор.

Они вернулись в гостиную следом за Понтером. Адекор согнал Пабо с дивана и улёгся на него. Понтер предложил Мэри расположиться на втором диване. Похоже, лежачее положение было более естественно для неандертальцев, чем для глексенов; без сомнения, так гораздо удобнее разглядывать потолочные фрески.

Мэри уселась на второй диван, думая, что Понтер сядет рядом с ней. Он, однако, подошёл к дивану, на котором устроился Адекор и легонько побарабанил пальцами по его лбу. Адекор приподнялся; Мэри подумала, что сейчас он свесит ноги с дивана и сядет по-нормальному, но как только Понтер уселся, Адекор снова лёг, положив голову к нему на колени.

Мэри почувствовала, как что-то переворачивается у неё внутри. Впрочем, похоже, Понтер никогда не принимал у себя дома женщину, с которой состоял в романтических отношениях.

– Итак, – сказал Понтер, – что ты думаешь о нашем мире?

Мэри воспользовалась ситуацией, чтобы отвести от них взгляд, будто бы вспоминая то, что она сегодня увидела.

– Это было… – Она пожала плечами. – Иначе. – И тут же добавила, осознав, что это может показаться обидным. – Но здорово. Очень здорово. – Она на секунду замолчала. – Чисто.

Её собственный комментарий заставил её внутренне расхохотаться. Чисто. Американцы всегда так говорят о Торонто. Какой у вас чистый город!

Но по сравнению с тем, что Мэри увидела в Салдаке, Торонто был сущим свинарником. Она всегда была уверена, что большое количество людей, живущих в одном месте, не может не производить опустошительного эффекта на окружающую среду, что это попросту невозможно с точки зрения экономики, но…

Но этот эффект производит не большоенаселение. Скорее, этот эффект связан с постоянно растущим населением. Неандертальцы с их дискретным размножением, должно быть, поддерживают нулевой прирост уже целые столетия.

– Нам так нравится, – сказал Адекор, по-видимому, пытаясь поддержать разговор. – Собственно, поэтому так оно и есть.

Понтер погладил Адекора по голове.

– У их мира тоже есть своё очарование.

– Я так понимаю, ваши города гораздо больше? – сказал Адекор.

– О да, – сказала Мэри. – Во многих больше миллиона жителей. В Торонто, где живу я – почти три миллиона.

Адекор покачал головой – вернее, покатал ею по коленям Понтера.

– Поразительно, – сказал он.

– После ужина мы отвезём тебя в Центр, – сказал Понтер. – Там всё гораздо плотнее, и здания стоят всего в нескольких десятках шагов друг от друга.

– Церемония вступления в союз будет происходить там? – спросила Мэри.

– Нет, на полупути между Центром и Окраиной.

Неожиданная мысль вдруг пришла Мэри в голову.

– Я… мне ведь нечего надеть на торжество.

Понтер засмеялся.

– Не беспокойся. Никто ведь не знает, какая глексенская одежда праздничная, а какая – повседневная. Любая глексенская одежда непривычна для нас. – Понтер наклонил голову, глядя на Адекора. – Кстати, об одежде. Ты, кажется, завтра встречаешься с Флуксатанским консорциумом? Что собираешься надеть? – Хак, как ни странно, не исключил Мэри из этого разговора и продолжал переводить.

– Не знаю, – ответил Адекор.

– Как насчёт зелёного камзола? – предложил Понтер. – Мне нравится, как он подчёркивает твои бицепсы, и…

Внезапно Мэри почувствовала, что не может больше этого выдержать. Она вскочила на ноги и кинулась прямиком к двери.

– Простите, – сказала она, пытаясь совладать с дыханием и успокоиться. – Простите меня, прошу вас.

И она выскочила в окружившую дом тьму.

Глава 31

Понтер вышел вслед за Мэри и закрыл входную дверь. Мэри била дрожь. Понтеру вечерний воздух не доставлял никаких неудобств, но он явно осознавал, что происходит с Мэри. Он подошёл ближе, словно собираясь обхватить её своими массивными руками, но Мэри яростно двинула плечами, отвергая его прикосновение, и отвернулась от него и от дома.

– Что случилось? – спросил Понтер.

Мэри глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

– Ничего, – сказала она. Она понимала, что говорит, как взбалмошная истеричка, и ненавидела себя за это. Да в чём же дело? Ведь она знала, что у Понтера есть любовник-мужчина, но…

Но одно дело знать это как отвлечённый факт, и совсем другое – видеть это во плоти.

Мэри удивлялась самой себе. Она чувствовала ревность более жгучую, чем когда впервые увидела Кольма с новой пассией после того, как они расстались.

– Ничего, – повторила Мэри.

Понтер заговорил на своём языке голосом, в котором звучали растерянность и огорчение. Хак перевёл его слова более нейтральным тоном:

– Прости, если я чем-то тебя обидел.

Мери подняла голову и посмотрела в тёмное небо.

– Тут дело не в обиде, – сказала она. – Просто… – Она помолчала. – Просто мне надо кое к чему привыкнуть.

– Я знаю, что мой мир отличается от твоего. У меня дома слишком темно для тебя? Или слишком холодно?

– Нет, не в этом дело, – сказала Мэри, и медленно повернулась к нему лицом. – Это… Адекор.

Бровь Понтера влезла на надбровный валик.

– Он тебе не понравился?

Мэри замотала головой.

– Нет, нет. Не в этом дело. Он очень приятный человек. – Она снова вздохнула. – Проблема не в Адекоре. Проблема в вас с Адекором. В том, что я вижу вас вместе.

– Он мой партнёр, – сказал Понтер.

– В моём мире у человека только один партнёр. Мне безразлично, того же самого пола или противоположного. – Она хотела было добавить: «мне правда безразлично», но испугалась, это произведёт обратный эффект. – И для нас быть… в общем, вместе, как ты и я… в то время, как ты вместе с ещё кем-то… – она умолкла, потом пожала плечами, – … это очень трудно. А я должна смотреть, как вы двое… любезничаете…

– Ох, – сказал Понтер, а потом, словно посчитав, что одного раза недостаточно, повторил: – Ох. – После это он затих на несколько секунд. – Я не знаю, что тебе на это сказать. Я люблю Адекора, а он любит меня.

Мэри хотела было спросить, какие чувства он испытывает к ней – но сейчас было неподходящее время: он может почувствовать отвращение к узости её взглядов.

– Кроме того, – сказал Понтер, – в семье не может быть неприязни. Ведь ты наверняка не чувствовала бы себя уязвлённой от моей любви к брату, или дочерям, или родителям.

Мэри задумалась над этим, а Понтер через секунду продолжил:

– Возможно, это прозвучит банально, но у нас говорят: любовь как кишечник, её всем хватит.

Мэри поневоле рассмеялась. Но смех получился вымученным, сквозь слёзы.

– Ты не касался меня с тех пор, как мы сюда приехали.

Понтер округлил глаза.

– Двое пока не становятся Одним.

Мэри какое-то время молчала.

– Мне… всем глексенским женщинам… да и мужчинам тоже – нам нужна любовь всё время, а не только четыре дня в месяц.

Понтер вделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.

– Обычно…

Он умолк, и слово повисло между ними. Мэри ощутила, как ускорился ей пульс. Обычно каждый имеет двух партнёров, одного мужчину, другого – женщину. Неандертальские женщины не страдают от отсутствия ласки – но большую часть месяца получают её от партнёрши-женщины.

– Я знаю, – сказала Мэри. – Я знаю.

– Возможно, это была ошибка, – сказал Понтер, возможно, настолько же себе, насколько и Мэри, хотя Хак всё равно послушно перевёл его слова. – Возможно, мне не следовало приводить тебя сюда.

– Нет, – сказала Мэри. – Нет, я хотела здесь побывать, и я рада, что побывала. – Она заглянула прямо в его золотистые глаза. – Когда в следующий раз Двое станут Одним? – спросила она.

– Через три дня, – ответил Понтер. – Но… – он замолчал, и Мэри моргнула. – Но, – продолжил он, – я не думаю, что кому-то будет плохо от того, что между нами будет немного нежности уже сейчас.

Он раскрыл свои медвежьи объятия, и, после секундного колебания, Мэри шагнула в них.

* * *

Мэри, разумеется, не могла остановиться у Понтера, поскольку Понтер жил на Окраине, местности, где жили исключительно мужчины. Адекор предложил идеальное решение: Мэри могла бы пожить у его партнёрши, Лурт Фрадло. В конце концов, Лурт была химиком в неантертальском понимании этого термина – тот, кто работает с молекулами. Мэри, в соответствии с этим определением, тоже была химиком, специализирующимся на дезоксерибонуиклеиновой кислоте.

Лурт согласилась без колебаний – а какой учёный из любого мира отказался бы от шанса принять у себя дома учёного из другого? Так что Понтер и Адекор вызвали транспортный куб, и Мэри поехала в Центр.

Водителем в этот раз оказалась женщина – или, возможно, так устроил Хак: искусственный интеллект знал о пережитом Мэри изнасиловании столько же, сколько и Понтер. Во временный компаньон Мэри оказалась загружена база данных Хака, и Мэри воспользовалась этим фактом для того, чтобы поболтать с женщиной-водителем.

– Почему ваши машины имеют форму куба? – спросила Мэри. – Это не слишком аэродинамично.

– А какой же формы им быть? – спросила водительница. Её голос был почти таким же низким, как у Понтера, и резонировал, как у Майкла Белла, когда тот пел «Ol’ Man River».

– Ну, в моём мире машины имеют закруглённую форму, и они… – в голове всплыли Monty Python, – …они тонкие на одном конце, потолще в середине и снова тонкие на другом.

У водительницы были чёрные волосы и кожа темнее, чем Мэри до сих пор видела у неандертальцев – цвета молочного шоколада. Она покачала головой.

– Как же штабелевать такие машины?

–  Штабелевать? – повторила Мэри.

– Ну да. В смысле, когда ими не пользуются. Мы ставим их одну на другую, и размещаем штабеля вплотную друг к другу. Так они занимают меньше места.

Мэри подумала об огромных территориях своего мира, отведённых под парковки и стоянки.

– Но… как же вы доберётесь до вашей машины, если она окажется в самом низу штабеля?

– До моеймашины?

– Да. До той, которая принадлежит вам.

– Все машины принадлежат городу, – сказала водительница. – Зачем мне собственная?

– Ну, я не знаю…

– Ведь их производство обходится дорого, по крайней мере, здесь у нас.

Мэри подумала о своих платежах по автокредиту.

– В моём мире тоже самое.

Она посмотрела на окружающую местность. Вдалеке летел другой транспортный куб во встречном направлении. Интересно, что бы подумал Генри Форд, если бы ему сказали, что через сто лет после начала производства «Модели Т» [56]56
  Первая в мире модель автомобиля, производившаяся миллионными сериями и ставшая доступной широким слоям населения. Считается, что именно эта модель положила начало тотальной автомобилизации США.


[Закрыть]половина территории городов будет использоваться для обеспечения передвижения или стоянки автомобилей, что дорожно-транспортные происшествия станут одной из главных причин смерти людей младше двадцати пяти, что автомобили будут загрязнять воздух больше, чем все фабрики, заводы и печи мира вместе взятые.

– Тогда зачем владеть машиной? – спросила водительница.

Мэри слегка пожала плечами.

– Мы любим владеть вещами.

– Мы тоже, – сказала она. – Но никто не пользуется машиной десять деци в день.

– А вы не боитесь, что тот, кто пользовался машиной перед вами, ну, скажем, запачкал её?

Водительница слегка наклонила ручку управления, объезжая группу деревьев впереди. А потом молча подняла левую руку, словно этот жест всё объяснял.

И, поняла Мэри, это было действительно так. Никто не станет разбрасывать мусор или портить общественный транспорт, зная, что полная видеозапись всего, что он делает, автоматически передаётся в архив алиби. Никто не может украсть машину или воспользоваться ей для совершения преступления. И компаньон наверняка следит за всем, что вы взяли с собой в машину, так что вы вряд ли забудете в машине шляпу и вам не придётся потом разыскивать именно ту машину, в которой вы ехали.

Уже почти совсем стемнело. Мэри с удивлением обнаружила, что машина уже не пробирается через дикую местность, а едет по самому Центру Салдака. Уличное освещение практически отсутствовало; Мэри видела, что водительница смотрит не наружу сквозь прозрачную переднюю стену транспортного куба, а в квадратный инфракрасный монитор, вделанный в приборную панель прямо перед ней.

Машина опустилась на землю, и её боковая поверхность сложилась гармошкой, впустив внутрь зябкий ночной воздух.

– Приехали, – сказала водительница. – Вон тот дом, видите? – Она указала на причудливой формы строение, смутно виднеющееся метрах в пятнадцати.

Мэри поблагодарила её и вышла. Поначалу она собиралась пройти прямо к дому – ей было не по себе одной ночью на улице в этом странном мире. Но потом она остановилась и посмотрела на небо.

Звёзды сияли над головой во всём своём великолепии, и Млечный Путь был отчётливо виден. Как его называл Понтер той ночью в Садбери? «Ночная Река», вот как.

А вон там Большой Ковш – Голова Мамонта. Мэри провела воображаемую линию через опорные звёзды и быстро нашла Полярную звезду, что означало, что она стоит лицом к северу. Она нашарила в сумочке компас, который взяла с собой по просьбе Джока Кригера, но было слишком темно, чтобы разглядеть стрелку. Так что, насмотревшись на небесное великолепие, Мэри подошла к дому Лурт и попросила компаньон поставить хозяев в известность о её приходе.

Мгновение спустя дверь открылась, и за ней показалась ещё одна женщина-неандерталка.

– Здравый день, – произнесла она – или, по крайней мере, так перевёл её слова компаньон.

– Здравствуйте, – сказала Мэри. – Ой, секундочку. – Из двери падало достаточно света; Мэри взглянула на стрелку компаса и почувствовала, как глаза у неё лезут на лоб. Окрашенный конец стрелки – синий конец, в отличие от металлически блестящего противоположного – указывал в направлении Полярной звезды, туда же, куда указывал бы по другую сторону портала. Несмотря на то, что сказал Джок, реверсия магнитного поля, похоже, ещё не происходила на этой версии Земли.

* * *

Мэри отлично провела вечер в доме Лурт, познакомившись с маленьким сыном Адекора Дабом и остальными членами её семьи. Единственный по-настоящему неловкий момент случился, когда ей пришлось воспользоваться туалетом. Лурт показала ей, где он находится, но, увидев то, что находилось внутри, Мэри пришла в полнейшее замешательство. Наверное, с минуту она тупо его разглядывала, а потом вышла и подозвала Лурт.

– Прошу прощения, – сказала Мэри, – но… видите ли, это совершенно не похоже на туалеты в моём мире. Я совершенно не понимаю, как…

Лурт засмеялась.

– Простите! – сказала она. – Вот. Вы помещаете ноги вот в эти стремена, хватаетесь вот за эти кольца вот так…

Мэри осознала, что для того, чтобы это проделать, придётся полностью снять с себя штаны, однако на стене был крючок, по-видимому, специально, чтобы их на него вешать. На самом деле это оказалось довольно удобно, хотя она вскрикнула от неожиданности, когда влажная губкообразная штуковина сама по себе начала её вытирать.

Мэри не заметила в туалете ничего, что можно бы было читать. У неё дома в Торонто на туалетном бачке всегда лежали последние номера «The Atlantic Monthly», «Canadian Geographic», «Utne Reader», «Музыки кантри» и «Мира кроссвордов». Впрочем, подумала она, неандертальцы с их чувствительным нюхом даже при идеально работающей канализации, наверное, стараются не задерживаться в туалете дольше необходимого.

Мэри спала в ту ночь на груде диванных подушек, сложенных на полу. Поначалу ей было неудобно: она привыкла к более однородной плоской поверхности, но Лурт показала ей, как разложить подушки в нужном порядке, чтобы они образовали опору для шеи и спины, развели колени и так далее. Несмотря на всю непривычность такой позы, Мэри чувствовала себя абсолютно вымотанной и моментально заснула.

На следующее утро Мэри пошла с Лурт к ней на работу. Здание, в котором она работала, в отличие от большинства зданий Центра, было полностью выстроено из камня – как объяснила Лурт, на случай пожара или взрыва, если какой-нибудь эксперимент пойдёт не так.

Лурт работала с шестью другими женщинами-химичками, и Мэри уже приобрела привычку рассортировывать их по поколениям, хотя вместо того, чтобы называть их, как Понтер, «146-я», «145-я», «144-я», «143-я» и «142-я», по количеству десятилетий, прошедших от начала отсчёта поколений, она думала о них как о женщинах под тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и семьдесят. И хотя неандертальские женщины старели не совсем так, как женщины Homo sapiens – надбровный валик, натягивая кожу, похоже, несколько препятствовал образованию морщин – Мэри без труда определяла, кто к какой группе принадлежит. В условиях, когда люди рождаются раз в десять лет, идея скрывать свой возраст, должно быть, никогда не приходила в голову неандертальским женщинам.

И всё же через некоторое время Мэри перестала воспринимать людей в лаборатории Лурт как неандертальцев и начала относиться к ним как к просто женщинам. Да, их внешность была необычна – женщины с комплекцией лайнбэйкера [57]57
  Позиция игрока в американском футболе.


[Закрыть], женщины с волосами на лице – но они были, безусловно… нет, не женственными,подумала Мэри; это слово перегружено слишком многими ожиданиями. Но это безусловно были женщины: вежливые, отзывчивые, разговорчивые и дружелюбные. Словом, с ними было приятно иметь дело.

Конечно, Мэри принадлежала к поколению – она надеялась, что к последнему такому поколению в её мире – при котором в науке трудилось гораздо больше мужчин, чем женщин. Она никогда не работала в коллективе, в котором женщины составляли бы большинство – хотя в Йоркский университет подошёл достаточно близко – не говоря уж о том, чтобы состоять из одних женщин. Возможно, в таких обстоятельствах обстановка на рабочем месте напоминала бы здешнюю и в её мире. Мэри выросла в Онтарио, в котором по историческим причинам было две отдельные финансируемые правительством системы школьного образования: публичная – в американском, а не британском смысле [58]58
  В Англии название public school закрепилось за привилегированными частными школами, в США так называют обычные общеобразовательные школы.


[Закрыть], и католическая. Поскольку религиозное образование разрешено только в религиозных учебных заведениях, многие родители-католики посылали детей учиться в католические школы, но родители Мэри – по большей части по настоянию её отца – сделали выбор в пользу публичной системы. Когда ей исполнилось четырнадцать, начались разговоры о переводе её в католическую школу для девочек – Мэри тогда не успевала по математике, и маме сказали, что отсутствие в классе мальчиков могло бы ей помочь. Но в конце концов родители решили оставить её в публичной школе, потому что, как сказал папа, ей всё равно когда-нибудь придётся иметь дело с мужчинами, так что лучше привыкать к ним уже сейчас. Поэтому свои последние школьные годы Мэри провела в старшей школе в Ист-Йорке, а не в школе Святой Терезы по соседству. И хотя несмотря на совместное обучение она преодолела свои трудности с математикой, она иногда задумывалась о преимуществах полностью женской школы. Некоторые из её лучших студенток в Йоркском университете вышли как раз из таких школ.

И, может быть, некоторые из этих преимуществ стоили того, чтобы распространить их и на взрослую жизнь, на рабочее место, позволив женщинам трудиться в окружении, свободном от мужчин и их эго.

Хотя неандертальская система измерения времени разумно делила сутки на десять равных частей, считая их началом время восхода солнца во время равноденствия, Мэри по-прежнему полагалась на показания своих часов, а не на загадочные символы на дисплее компаньона – в конце концов, несмотря на то, что она находилась в другом мире, часовой пояс здесь был тот же самый.

Для Мэри был привычен дневной ритм утренних и дневных перерывов на кофе и часового обеденного перерыва в середине дня, однако неандертальский метаболизм не позволял им оставаться без еды так долго. В рабочем дне неандертальца было два длинных перерыва, один примерно в 11, другой в три часа дня. Во время обоих поглощалось большое количество еды, включая сырое мясо – та же самая технология, что убивала инфекцию внутри человеческого тела, позволяла людям есть мясо, не подвергнутое термической обработке; мощные неандертальские челюсти отлично с ним справлялись. В отличие от желудка Мэри: она сидела со всеми за общим столом, но старалась не отводить взгляд от своей тарелки.

Она могла бы есть отдельно от других, но Лурт была свободна только в это время, а Мэри хотелось с ней поговорить. Её очень интересовали неандертальские познания в генетике, и Лурт была готова ими с ней делиться.

За короткое время, проведённое с Лурт, Мэри узнала так много, что ей начало казаться, что теперь возможно всё – особенно когда мужчины не мешают.