Текст книги "Люди"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 39

Скульптор личности некоторое время молча рассматривал Понтера.

– Я вижу, вам не чужда ирония.

– В каком смысле?

– «Наши дела здесь закончены». Вы мне сказали, что совершили преступление в мире глексенов – легко догадаться, какое именно.

– Правда? Я сомневаюсь, что ваша догадка верна.

Селган слегка пожал плечами.

– Возможно. Однако я догадался об одной вещи, которая, вероятно, ускользнула от вашего внимания.

Понтер недовольно двинул плечом.

– И что же это такое?

– Мэре подозревала, что вы собираетесь что-то сделать с Раскиным.

– Нет-нет, она абсолютно невиновна.

– Правда? Женщина её ума – и повелась на вашу неуклюжую попытку заставить её показать вам, где живёт Раскин?

– Мы правда собирались послать ему письмо! Всё было так, как я рассказал. Мэри чиста, на ней нет греха – кстати, её имя означает именно это. Она названа в честь матери их воплощённого Бога, женщины, которая зачала непорочно, свободная от первородного греха. Я узнал об этом ещё во время моего первого визита в их мир. Она бы никогда…

Селган поднял руку.

– Успокойтесь, Понтер. Я не хотел вас задеть. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.

* * *

– Понтер? – позвал Хак через кохлеарные импланты.

Понтер подтвердил, что слышит, крошечным кивком.

– Судя по ритму дыхания Мэре крепко заснула. Ты не потревожишь её, если уйдёшь сейчас.

Понтер осторожно выбрался из Мэриной постели. Светящиеся цифры на стоящих на ночном столике часах показывали 1:14. Он вышел из спальни и по короткому коридору прошёл в гостиную. Как всегда, он надел свой медицинский пояс и сразу проверил одно из его отделений, убедившись, что запасная карта-ключ, которую дала ему Мэри, по-прежнему находится там; он знал, что она ему понадобится для того, чтобы вернуться в здание.

Понтер открыл входную дверь, вышел в коридор, дошёл до лифта и спустился на нём на первый этаж. Он знал, что иногда первый этаж обозначают «1», а иногда – «L», как это было и в лифте дома Мэри.

Понтер пересёк обширный холл и через двойные двери вышел в ночь.

Но как же непохожа была эта ночь на ночи его родного мира! Свет лился отовсюду: из окон, из электрических фонарей, установленных на высоких вертикальных столбах, от едущих по дороге машин. Наверное, ему было бы проще, будь вокруг по-настоящему темно. Хотя издалека он не слишком отличался от глексена – по крайней мере, от глексена-культуриста – эту свою прогулку он предпочёл бы совершать в полной темноте.

– Ладно, Хак, – тихо сказал Понтер. – Куда теперь?

– Повернись налево, – ответил Хак, снова через кохлеарные импланты. – Мэре обычно пользуется дорогой, предназначенной исключительно для автомобилей, когда возвращается домой из университета.

– Четыреста седьмое, – сказал Понтер. – Она так её называет.

– В любом случае, нам нужно найти другой, безопасный путь, идущий параллельно этой дороге.

Понтер побежал. Отсюда до пункта назначения было около пяти тысяч саженей – если держать хорошую скорость, можно обернуться за децидень.

Ночь была прохладной, чему Понтер был очень рад. Хотя в его мире большая часть листвы на деревьях уже пожелтела, здесь листья большей частью оставались зелёными – да, зелёными, уличное освещение было достаточно ярким, чтобы легко различать цвета.

Понтер никогда в жизни не задумывался над тем, чтобы кого-либо убить, однако…

Однако никогда в жизни никто не причинял такого вреда тому, кого он любит.

И, если бы такое даже произошло, в цивилизованноммире виновник был бы легко пойман и понёс бы наказание.

Но здесь! На этой безумной зазеркальной Земле…

Он должен сделать что-то большее, чем отсылка анонимного бумажного письма. Он должен сделать так, чтобы Раскин узнал не просто, что раскрыт, но и ктоего раскрыл. Он должен ясно понять, что нет ни одного, даже малейшего шанса, что ещё одно такое преступление сойдёт ему с рук. Только тогда, чувствовал Понтер, Мэре снова обретёт отобранный у неё покой. И только тогда он узнает, есть ли правда в предположении Хака о том, что её поведение по отношению к нему нетипично для женщин её вида.

Понтер бежал вдоль улицы между двумя рядами двухэтажных строений, перед каждым – травянистый газон и иногда несколько деревьев. На бегу он заметил идущую его направлении фигуру – мужчина-глексен, с белой кожей и практически без волос на голове. Понтер перебежал на другую сторону улицы, так, чтобы не приближаться к человеку близко, и продолжил путь.

– Здесь поверни направо, – сказал Хак. – Из этого скопления жилищ впереди, похоже, нет другого выхода.

Понтер сделал, как Хак сказал, и побежал по перпендикулярной улице. Он миновал лишь один квартал, и Хак сказал ему снова повернуть направо, в западном направлении, ведущем к кампусу.

Дорогу перед Понтером перебежал кот с поднятым вверх хвостом. Понтер был поражён, когда узнал, что люди одомашнили кошек, которые бесполезны на охоте и даже палку неспособны принести. Однако,подумал он, каждому своё…Он продолжил бег, плоские ступни звонко шлёпали по твёрдой поверхности дороги.

Вскоре Понтер увидел бегущую к нему большую чёрную собаку. Вот приручение собак он мог понять. Он уже заметил, что у глексенов имеется множество разных пород собак, выведенных, по всей видимости, путём селекции. Многие казались неподходящими для охоты, но, как он полагал, их внешность, наверное, просто нравится хозяевам.

Опять же, Понтер слышал, как палеоантропологии в Вашингтоне обсуждали его собственную внешность. По-видимому, его черты лица соответствовали тому, что они называли «классический неандерталоид» – причём в его экстремальной форме. Эти учёные были удивлены отсутствием у народа Понтера редукции надбровного валика и размеров носа и отсутствием даже намёка на этот смехотворный нарост на самом кончике нижней челюсти.

Однако с того момента, когда истинное сознание расцвело в его народе и вследствие этого вселенная расщепилась надвое где-то полмиллиона месяцев назад, происходил осознанный отбор половых партнёров, который привёл к сохранению, а фактически – к закреплению особенностей, которые так много людей считали красивыми.

– Не устал? – спросил Хак.

– Нет.

– Хорошо. Осталось ещё столько же.

Внезапно раздался громкий лай, и Понтер вздрогнул от неожиданности. Ещё одна собака – здоровая и коричневая – направлялась к нему, и вид у неё был далеко не радостный. Понтер знал, что не сможет обогнать четвероногого, поэтому остановился и повернулся к собаке.

– Тихо, тихо, – произнёс он на своём языке, надеясь, что пёс распознает успокаивающие интонации, если не слова. – Хорошая собачка.

Коричневое чудовище продолжало бежать к Понтеру, не переставая лаять. На втором этаже ближайшего жилища зажглось окно.

– Красивая собачка, – сказал Понтер, чувствуя, как всё его тело напрягается, хотя и понимал, что это глупо. Как и бараст, пёс мог учуять чужой страх и…

Почему пёс бросился на него, Понтер не мог сказать. Очевидно, он не нападал на каждого, кто проходит по этой улице, но пёс, так же, как и он сам, мог отличить глексена от бараста по запаху, и, хотя наверняка не встречал до сих пор представителей народа Понтера, понял, что на его территорию заявилось что-то чужое.

Когда зверь присел на задние лапы и прыгнул, Понтер приготовился схватить его за горло, и…

Вспышка света в полутьме…

Звук, как будто мокрая кожа бьётся об лёд…

И собака заскулила от боли.

Она прыгнула на Понтера с достаточной скоростью, чтобы привести в действие щит, который дал ему Гуса Каск. Пёс, перепуганный и оглушённый и – Понтер это учуял – с разбитой в кровь мордой, развернулся и кинулся прочь так же быстро, как и появился. Понтер сделал глубокий вдох, выровнял дыхание и снова побежал.

– Хорошо, – сказал Хак через некоторое время. – Здесь мы должны пересечь эту дорогу, «четыреста седьмое». Поверни налево и перебегай вон тот мост. Будь осторожен, не попади под машину.

Понтер сделал всё, как Хак сказал, и скоро оказался на другой стороне дороги и потрусил на юг. Далеко-далеко на горизонте он мог различить мигающие огни на вершине башни Си-Эн Тауэр в центре Торонто на самом берегу озера. Мэре рассказывала ему, какой великолепный с неё открывается вид, но пока ему приходилось видеть это сооружение только с большого расстояния.

Понтер пересёк ещё одну дорогу, по которой даже так поздно ночью машины проносились каждые несколько тактов. Через короткое время он обнаружил, что входит на территорию кампуса Йоркского университета, и Хак провёл его насквозь, мимо зданий, парковок и парковых зон на другой его край.

Пробежав ещё несколько сотен саженей, Понтер оказался на узкой грязной улочке возле дома, где жил Раскин. Понтер согнулся и упёрся руками в колени, пытаясь отдышаться и выровнять дыхание. Похоже, я и правда начинаю стареть,подумал он. Приятный ветерок дул прямо ему в лицо, остужая его.

Мэре к этому времени могла уже проснуться и обнаружить его отсутствие, но, исходя из его краткого опыта ночёвок с ней в одной постели, она спала очень крепко, а до восхода солнца ещё оставалось почти две деци. К тому времени он уже будет дома, хотя и не задолгодо этого времени…

– Доставай, – прошипел голос у него за спиной, и он почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось ему в поясницу. Внезапно Понтер осознал один из недостатков устройства Гусы Каска. О да, оно могло отклонить пулю, выпущенную с некоторого расстояния, но ничего не могло поделать с выстрелом из оружия, прижатого к телу.

Однако это Канада, и огнестрельное оружие, по словам Мэре, здесь было редкостью. Но мысль о том, что ему в спину упирается нож, а не пистолет, почему-то Понтера совсем не успокаивала.

Понтер не знал, что делать. В неярком освещении и со спины нападающий, по-видимому, не признал в нём неандертальца. Но если он заговорит, даже очень тихо, на своём языке так, чтобы Хак мог переводить, этот факт немедленно выйдет наружу, и…

– Чего ты хочешь? – спросил Хак по-английски по собственному почину.

– Твой кошелёк, – сказал голос – мужской и, к разочарованию Понтера, совершенно спокойный.

– У меня нет кошелька, – ответил Хак.

– Тем хуже для тебя, – сказал глексен. – Гони деньги – или пущу кровь.

Понтер не сомневался, что справится практически с любым безоружным глексеном в рукопашном бою, но этот явно был вооружён. В этот момент Хак сообразил, что Понтер не видит, чем именно вооружён нападавший.

– Он держит стальной нож, – сказал он Понтеру через кохлеарный имплант, – с зазубренным лезвием примерно 1,2 ладони длиной и рукояткой, судя по тепловому рисунку, из полированного дерева.

Понтер подумал о том, чтобы быстро повернуться в надежде на то, что от одного вида неандертальского лица глексен растеряется, но последнее, чего бы ему хотелось, это чтобы кто-то видел его возле дома Раскина.

– Он переминается с левой ноги на правую, – сказал Хак через импланты. – Слышишь?

Понтер едва заметно кивнул.

– Он отклоняется влево… теперь вправо… влево. Улавливаешь ритм?

Ещё один крошечный кивок.

– Ну так что? – прошипел глексен.

– Хорошо, – сказал Хак Понтеру. – Когда я скажу «давай», со всей силы бей правым локтем назад. Ты попадёшь ему в солнечное сплетение, и он по крайней мере отступит назад, и тогда твой щит защитит тебя от удара ножа. – Хак переключился на внешний динамик. – У меня правда нет ни цента, – и Понтер тут же понял его ошибку: звук «и» был взят из речи глексенов и произносился другим голосом, резко отличным от голоса синтезатора Хака.

– Что за…? – сказал глексен, явно озадаченный услышанным. – А ну-ка повернись, коз…

– Давай! – скомандовал Хак Понтеру во внутреннее ухо.

Понтер вслепую ударил локтем назад и почувствовал под ним живот глексена. Послышалось нечто вроде «ых-х-х» – из лёгких от удара вырвался воздух – и Понтер развернулся лицом к нападавшему.

– Иисусе! – прошипел глексен, увидев выступающее надбровье на волосатом лице. Он ударил ножом, достаточно быстро, чтобы щит сработал со вспышкой света, преградив путь лезвию. Понтер выбросил руку вперёд и схватил глексена за тонкую шею. Он выглядел вдвое моложе Понтера. На какое-то мгновение Понтер задумался, не сжать ли кулак и раздавить сопляку горло, но не смог этого сделать.

– Брось нож, – сказал Понтер. Глексен посмотрел вниз. Понтер проследил за его взглядом и увидел, что лезвие ножа согнулось от удара о щит. Понтер немного сжал пальцы. Хватка глексена синхронно ослабла, и нож, зазвенев, упал на дорожное покрытие.

– Теперь пошёл вон, – сказал Понтер через Хака. – Проваливай, и никому ни слова.

Понтер отпустил глексена, который немедленно начал хрипеть и откашливаться. Понтер поднял руку.

–  Вон! – сказал он. Глексен кивнул и бросился прочь, одну руку прижимая к животу там, куда попал локоть Понтера.

Понтер не стал терять времени и зашагал по растрескавшейся бетонной дорожке ко входу в дом.

Глава 39

Понтер молча ждал в подъезде дома Раскина; одна стеклянная дверь позади него, другая – впереди. Через несколько сотен тактов кто-то направился к выходу от лифтов, которые Понтер видел через внутреннюю стеклянную дверь. Он повернулся спиной, спрятав лицо, и стал ждать. Приближающийся глексен покинул холл, и Понтер легко перехватил стеклянную дверь до того, как она захлопнулась. Он быстро зашагал по плиточному полу – плитка для пола была чуть ли не единственной областью глексенской архитектуры, где находили применение правильные квадраты – и нажал кнопку вызова лифта. Тот, что доставил только что вышедшего глексена, всё ещё был здесь, и Понтер вошёл в раздвинувшиеся двери.

Кнопки этажей были расположены в два столбца, и верхние две были обозначены как «15» и «16». Понтер нажал ту, что справа.

Лифт – самый маленький и самый грязный из всех, что ему доводилось видеть в этом мире, даже грязнее, чем шахтный подъёмник в Садбери – громыхая, пришёл в движение. Понтер смотрел на индикатор над выщербленной дверью, и ждал, пока высвечиваемый им символ не совпадёт с символом на нажатой им кнопке. Наконец, это произошло. Понтер покинул лифт и вышел в холл, чьё ковровое покрытие в некоторых местах было порвано, а в остальных – запачкано. Стены были оклеены листами тонкой бумаги, украшенной сине-зелёными завитками; некоторые листы частично отклеились.

Понтер видел четыре двери на каждой из сторон холла по левую руку от себя, и ещё четыре на каждой стороне по правую руку; всего шестнадцать квартир. Он подошёл к ближайшей двери, приблизил нос к дальнему от петель краю и быстро обнюхал щель между дверью и косяком, пытаясь отделить доносящийся из квартиры запах от царящего в холле запаха плесневеющего коврового покрытия.

Не эта. Он перешёл к следующей двери и также обнюхал её край. Здесь он обнаружил знакомый запах – такой же едкой гарью иногда несло из подвала Рубена Мантего, когда они с Луизой уединялись там.

Он подошёл к третьей двери. В квартире за дверью был кот, но люди отсутствовали.

У следующий двери он различил запах мочи. Он не понимал, почему глексены не всегда смывают за собой туалет; после того, как ему объяснили устройство этого механизма, он никогда не забывал это делать. Он также различил запахи четырёх или пяти людей. Но Мэре сказала, что Раскин живёт один.

Понтер добрался до конца коридора. Он перешёл на другую сторону и глубоко вдохнул возле первой двери. Внутри недавно готовили корову и какие-то растения с резким запахом. Но запахи людей были незнакомы.

Он проверил следующую дверь. Табачный дым и феромоны одной – нет, двух женщин.

Понтер перешёл к следующей двери, но она оказалась не такой, как другие – на ней не было номера квартиры и замка. Открыв её, Понтер обнаружил маленькую комнатку с дверцей значительно меньшего размера на петлях, за которой круто уходил вниз металлический жёлоб. Он пошёл к соседней двери, взмахами ладони пытаясь разогнать вонь, которая поднималась из жёлоба за дверцей. Он втянул в себя воздух.

Снова табачный дым, и…

И запах мужчины… худого мужчины, который не слишком обильно потеет.

Понтер понюхал снова, поводя носом вверх и вниз вдоль края двери. Похоже на то…

Да, точно. Теперь он был уверен.

Раскин.

Понтер был физиком, а не инженером. Но он наблюдал за окружающим миром, а Хак был ещё внимательнее. Они устроили короткое совещание, стоя в коридоре перед дверью квартиры Раскина: Понтер говорил шёпотом, Хак – через кохлеарные импланты.

– Дверь без сомнения заперта, – сказал Понтер. В его мире такое встречалось нечасто; обычно двери запирали только для того, чтобы дети не залезли в опасное место.

– Будет лучше всего, – сказал Хак, – если он откроет дверь сам, по собственной воле.

Понтер кивнул.

– Но станет ли он открывать? Я так понимаю, что это, – он ткнул пальцем, – линза, через которую он может видеть, кто находится за дверью.

– Невзирая на свои отвратительные особенности, Раскин – учёный. Если бы существо из иного мира появилось на пороге твоего дома на Окраине Салдака, разве ты отказался бы ему открыть?

– Стоит попробовать. – Понтер побарабанил костяшками пальцев по двери – он видел, как несколько раз так делала Мэри.

Хак внимательно прислушался.

– Дверь полая, – сказал он. – Если он тебя не впустит, ты легко её выбьешь.

Понтер постучал снова.

– Возможно, он крепко спит.

– Нет, – сказал Хак. – Я слышу его шаги.

Свет за вделанной в дверь линзой прервался: по-видимому, Раскин смотрел сквозь неё, кто стучит в дверь среди ночи.

Наконец, Понтер услышал, как лязгает, поворачиваясь, механизм замка, дверь немного приоткрылась, и в щели показалось лицо Раскина. Тонкая цепочка золотистого цвета, по-видимому, не давала двери раскрыться полностью.

– Док… Доктор Боддет? – спросил явно потрясённый Раскин.

Понтер собирался что-нибудь соврать о том, как ему нужна помощь Раскина в надежде, что он впустит его в квартиру, но обнаружил, что не может говорить в обычной цивилизованной манере с этим… этим приматом. Он упёрся ладонью правой руки в край двери и резко нажал. Цепочка лопнула, и дверь распахнулась, отбрасывая Раскина назад.

Понтер торопливо вошёл и закрыл за собой дверь.

– Что за…! – заорал Раскин, вскакивая на ноги. Понтер отметил, что Раскин одет в обычную дневную одежду, несмотря на поздний час, и вдруг подумал, что он, возможно, только что возвратился домой после нападения на очередную женщину.

Понтер шагнул к нему.

– Вы изнасиловали Кейсер Ремтуллу. Вы изнасиловали Мэре Воган.

– О чём вы говорите?

Понтер проговорил тихим голосом:

– Я могу убить вас голыми руками.

– Вы сошли с ума? – закричал Раскин и попятился.

– Нет, – ответил Понтер, делая шаг вперёд. – Я не сошёл с ума. Это ваш мир сошёл с ума.

Глаза Раскина метались по захламлённой комнате, явно пытаясь найти какие-то пути для бегства… или оружие. Позади него был проём в стене, ведущий, по всей видимости, в помещение, предназначенное для приготовления пищи.

– Вам придётся иметь дело со мной, – сказал Понтер. – Я буду судить вас.

– Послушайте, – сказал Раскин, – я знаю, что недавно в нашем мире, но у нас есть законы. Вы не можете просто…

– Вы – серийный насильник.

– Вы чего-то накурились?

– Я могу доказать, – сказал Понтер, подступая ближе.

Внезапно Раскин резко обернулся и изогнулся, пытаясь достать что-то через ведущий на кухню проём. Он снова повернулся к Понтеру, держа в руках тяжёлую сковородку – Понтер видел такие, когда отбывал карантин в доме Рубена Монтего. Раскин держал сковородку перед собой, сжимая рукоятку двумя руками.

– Не подходите ближе, – сказал он.

Понтер не обратил внимания на его предупреждение. Когда он был в шаге от Раскина, тот ударил. Понтер поднял левую руку, прикрывая лицо. Сопротивление воздуха, должно быть, затормозило сковородку до безопасного предела, и силовой щит не включился, так что удар в основном принял на себя Хак. Правая рука Понтера метнулась вперёд и схватила Раскина за горло.

– Бросьте эту вещь, – сказал Понтер, – или я сломаю вам шею.

Раскин попытался что-то сказать, но Понтер немного сжал пальцы. Глексену удалось ещё раз ударить Понтера сковородкой по плечу – к счастью, не по тому, в которое попала пуля. Понтер, держа за шею, приподнял Раскина над полом.

– Бросьте эту вещь! – громыхнул он.

Лицо Раскина побагровело, а глаза – голубые глаза – выпучились. Наконец, он бросил сковородку, которая звонко ударилась о деревянный. Понтер развернул Раскина и ударил о стену рядом с проходом на кухню. Материал стены вмялся от удара в нескольких местах, в нём появилась длинная трещина.

– Вы видели по телевизору, как посол Прат убила нападавшего?

Раскин только хрипел и со свистом втягивал воздух.

– Вы видели?

Наконец, Раскин кивнул.

– Посол Прат из 144-го поколения. Я из 145-го; я младше её на десять лет. Хотя я пока не равен ей мудростью, силой я её превосхожу. Если вы продолжите меня провоцировать, а разобью вам череп.

– Чего… – произнёс Раскин очень хриплым голосом. – Чего вы хотите?

– Во-первых, – сказал Понтер, – правды. Я хочу, чтобы вы признались в своих преступлениях.

– Я знаю, что это штука у вас в руке всё записывает.

– Признайтесь в преступлениях.

– Я никогда…

– У принудителей Торонто есть образцы вашей ДНК с изнасилования Кейсер Ремтуллы.

– Если бы они знали, что это моя ДНК, – полузадушенным голосом ответил Раскин, – то здесь были бы они, а не вы.

– Если вы будете упорствовать, я убью вас.

Раскину удалось немного покачать головой, несмотря на то, что Понтер продолжал сжимать его шею.

– Признание под принуждением не является доказательством.

– Хорошо, тогда убедите меня, что вы невиновны.

– Я не обязан никого ни в чём убеждать.

– Вы не получили повышения и более выгодных условий работы из-за вашего цвета кожи и пола, – сказал Понтер.

Рискин молчал.

– Вы ненавидели тот факт, что другим – этим женщинам – отдаётся предпочтение перед вами.

Раскин извивался, пытаясь вырваться из хватки Понтера, но тот держал его крепко.

– Вам хотелось навредить им, – сказал Понтер. – Унизить их.

– Старайся-старайся, троглодит.

– Вам отказали в том, чего вам хотелось, и вы взяли то, что может быть лишь отдано добровольно.

– Всё было не так…

– Расскажите мне, – прошипел Понтер, заламывая руку Раскина за спину. – Расскажите мне, какэто было.

– Я заслуживал бессрочного контракта, – сказал Раскин. – Но они раз за разом прокатывали меня. Эти суки постоянно прокатывали меня, и…

– И что?

– И я показал им, чего стоит настоящий мужчина.

– Вы – позорвсего мужского рода, – сказал Понтер. – Скольких вы изнасиловали? Скольких?

– Только…

– Ещё кого-то, кроме Мэре и Кейсер?

Молчание.

Понтер отодвинул Раскина от стены и снова ударил его об неё. Трещина стала шире.

–  Кого-то ещё?

– Нет. Только…

Он заломил его руку сильнее.

– Только двоих? Только двоих? – Зверёныш взвыл от боли. – Только двоих? – повторил Понтер.

Раскин хрюкнул и сказал сквозь сжатые зубы:

– Только Воган. И эту черножопую суку…

– Что? – Понтер на мгновение растерялся, когда Хак издал гудок. Он снова выкрутил Раскину руку.

– Ремтуллу. Я трахнул Ремтуллу.

Понтер немного ослабил хватку.

– Вы остано́витесь, понятно вам? Это больше никогда не повторится. Я буду следить. Другие будут следить. Никогда, слышите?

Раскин буркнул что-то неразборчивое.

–  Никогда, – повторил Понтер. – Поклянитесь.

– Никогда больше, – сказал Раскин, всё ещё сжимая зубы.

– И вы никому не скажете о моём визите. Никому. Если скажете, то понесёте наказание, предусмотренное за ваши преступление вашим же обществом. Вы это понимаете? Понимаете?

Раскин с трудом кивнул.

– Хорошо, – сказал Понтер, ещё немного ослабляя хватку. Но потом он снова впечатал Раскина в стену; в этот раз от неё начали отваливаться кусочки материала. – Нет, это совсем не хорошо, – продолжал Понтер, теперь уже тоже сквозь сжатые зубы. – Этого недостаточно. Это ещё не справедливость. – Он бросился на Раскина всем своим весом, припечатав его к стене; его пах прижался к заду глексена. – Вы на себе почувствуете, каково это – быть женщиной.

Всё тело Раскина внезапно напряглось.

– Нет. Нет-нет, ни за что! Господи, только не это…

– Это будет справедливо, – сказал Понтер, открывая карман на своём медицинском поясе и доставая оттуда пневмоинъектор.

Устройство зашипело над шеей Раскина.

– Что это за херня? – закричал он. – Вы не можете вот так вот…

Понтер ощутил, как тело Раскина расслабилось. Он опустил его на пол.

– Хак, – позвал Понтер. – С тобой всё в порядке?

– Удар был довольно сильный, – ответил компаньон, – но я не повреждён.

– Прости, – сказал Понтер. Он посмотрел на лежащего на спине Раскина. Потом схватил его ноги и развёл их в стороны.

Потом потянулся к его поясу. Ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, как он устроен. Расстегнув пояс, Понтер нашёл застёжку и молнию на его брюках. Расстегнул и то, и другое.

– Сначала сними эти штуки со ступней, – подсказал Хак.

Понтер кивнул.

– Точно. Всё время забываю, что у них это отдельно. – Он передвинулся к ногам Раскина и после нескольких попыток сумел развязать шнурки и снять с него башмаки. Понтер содрогнулся, почуяв исходящий от ступней запах. На коленях переполз обратно, к поясу Раскина, и начал стягивать с него штаны. Следом взялся за трусы и стянул их по почти безволосым ногам до ступней, а потом избавился и от них.

Наконец, Понтер взглянул на гениталии Раскина.

– Что-то здесь не так, – сказал он. – Какое-то уродство, или что? – Он поднял руку, давая Хаку лучший обзор.

– Удивительно, – сказал компаньон. – Отсутствует препуциальный мешок.

– Что? – переспросил Понтер.

– Крайняя плоть.

– Интересно, у всех глексенских самцов так?

– Это сделало бы их уникальными среди приматов, – ответил Хак.

– Ладно, – сказал Понтер, – мне это не помешает.

* * *

Корнелиус Раскин пришёл в себя на следующий день; он определил, что настало утро по тому, что в окна его квартиры светило солнце. В голове били молотки, горло саднило, локоть горел, седалище болело, и было такое чувство, что его пнули по яйцам. Он попытался оторвать голову от пола, но его так затошнило, что он опустил её обратно. Через некоторое время он повторил попытку, и в этот раз сумел приподняться на локте. Его рубашка и брюки были на нём, так же, как носки и башмаки. Но шнурки на них завязаны не были.

Чёрт тебя дери,подумал Раскин. Чёрт тебя дери.Он слышал, что неандертальцы все геи. Господи, но он не был готов к такому. Он перекатился на бок и ощупал рукой заднюю часть штанов, молясь о том, чтобы не обнаружить там крови. Тошнота подбиралась к горлу, и он прогнал её, с усилием сглотнув. Получилось очень больно.

«Справедливость», сказал Боддет. Справедливо бы было, если бы он получил приличное место и не должен бы был уступать его банде некомпетентных женщин и прочих меньшинств…

Голова у него болела так, словно Понтер снова и снова бил по ней сковородкой. Раскин закрыл глаза, пытаясь собраться с силами. У него болело так много всего и так сильно, что он не мог сосредоточиться на чём-то одном.

Проклятый питекантроп и его извращённые представления о справедливости! Только из-за того, что он вставил Воган и Ремтулле, чтобы показать им, кто тут на самом деле главный, Боддет решил, что будет справедливым сделать из него педика.

Это, несомненно, было ещё и предупреждением: держи язык за зубами, помни, что тебе приготовлено, если ты посмеешь в чём-то обвинить Понтера, что будет с тобой в тюрьме, если тебя всё-таки упекут за изнасилование…

Раскин сделал глубокий вдох и схватился рукой за горло. Он нащупал на нём углубления, оставленные пальцами питекантропа. Боже, там, наверное, жуткая ссадина.

Наконец, голова Раскина перестала кружиться в достаточной степени, чтобы он мог заставить себя встать на ноги. Он схватился за край дверного проёма, чтобы выровняться, и остался стоять, ожидая, пока в глазах перестанут вспыхивать искры. Вместо того, чтобы зашнуровать башмаки – для этого пришлось бы нагнуться – он просто сбросил их с ног.

Он подождал ещё минуту, пока молотки в голове не стихли настолько, что он решился отпустить свою опору без риска рухнуть обратно на пол. Потом он проковылял по короткому коридору к обшарпанной ванной, выкрашенной в тошнотворный зелёный цвет ещё предыдущим квартиросъёмщиком. Он вошёл и закрыл за собой дверь, на обратной стороне которой обнаружилось ростовое зеркало, треснувшее там, где оно было привинчено к двери. Он расстегнул пояс и спустил брюки, а потом повернулся задом к зеркалу и, заранее готовя себя к тому, что может увидеть, приспустил трусы.

Он боялся, что увидит на ягодицах такие же следы от пальцев, какие ощущал на горле, но там ничего не было, кроме длинной царапины сбоку – которая, как он сообразил, появилась, когда Понтер сбил его с ног, резко распахнув дверь и порвав цепочку.

Раскин схватил себя за ягодицу и оттянул её в сторону, пытаясь увидеть сфинктер. Он понятия не имел, чего ожидать – крови? – но не заметил ничего необычного.

Он не мог себе представить, что подобного рода контакт может не оставить следов, но похоже, что в данном случае всё было именно так. В сущности, насколько он мог судить, с его задней частью не произошло ничего необычного.

Озадаченный, он посеменил к унитазу, волоча за собой спущенные штаны и трусы. Встал перед ним, потянулся к пенису, поднял его, прицелился и…

Нет!

Нет, нет, нет!

Господи Иисусе, нет!

Раскин ощупал всё вокруг, наклонился, снова выпрямился и поковылял обратно к зеркалу для лучшего обзора.

Боже, Боже, Боже…

Он видел себя в зеркале, голубые глаза, округлённые в выражении абсолютного ужаса, отвисшую челюсть и…

Он приник к самому зеркалу, пытаясь получше рассмотреть мошонку. Её пересекала вертикальная черта, которая выглядела словно…

Возможно ли такое?

…словно сварной шов.

Он снова принялся ощупывать, тыкать в обвисший, сморщенный мешочек, надеясь, что в первый раз он почему-то ошибся, не заметил…

Но тщетно.

Господи всемогущий, тщетно.

Раскин доковылял до раковины, опёрся на неё и испустил долгий пронзительный вой.

Его тестикулы исчезли.