Текст книги "Факторизация человечности (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

9

У Кайла на носу была большая демонстрация; она была критически важна для продолжения финансирования проекта. Он должен был беспокоиться о ней – но не беспокоился. Вместо этого, как и все последние дни, его голова была занята обвинениями Бекки.

Пока что, если не считать Хизер и Зака, он не говорил об этом ни с кем, кроме Читы. Единственная живая душа, которой он доверился, вообще не была живой; с тем же успехом он мог бы поплакаться кофемашине.

Кайлу требовалось обсудить всё с кем-то, кто был бы настоящим человеком. Но не кто-то с факультета компьютерных наук; факультет, за исключением подзамочного разговора с Читой, он предпочёл бы в свои дела не мешать. В ближайшие месяцы лаборатория может стать единственной его тихой гаванью.

Маллин-холл находился по соседству с Ньюман-центром, в котором располагалось католическое капелланство Университета Торонто. Кайл некоторое время обдумывал идею поговорить с капелланом, но это тоже было не то. Узор, конечно, совсем другой, но сутана тоже чёрно-белая. Так же, как шкура зебры.

И тут его осенило.

Идеальный кандидат.

Кайл знал его не очень хорошо, но за несколько лет они заседали вместе в трёх или четырёх комиссиях и иногда обедали вместе или, по крайней мере, в одной компании, в клубе для преподавателей.

Кайл снял трубку офисного телефона и произнёс имя того, которому хотел позвонить:

– Внутренний звонок: Бентли, Стоун.

Телефон пискнул, затем гнусавый голос произнёс:

– Алло?

– Стоун? Это Кайл Могилл.

– Кто? А, Кайл, конечно. Привет.

– Стоун, я хотел узнать, не можем ли мы сегодня выпить пивка?

– Э-э… можно. Конечно. В клубе преподавателей?

– Нет, нет. Где-нибудь вне кампуса.

– Как насчёт «Водопоя» на Колледж-стрит? – предложил Стоун. – Знаешь его?

– Проходил мимо.

– Ты туда пойдёшь из Маллина?

– Ага.

– Заходи за мной в пять. Персо-холл, офис два двадцать два – как в старом сериале. Это по дороге.

– Договорились.

Кайл положил трубку и задумался о том, что же он скажет Стоуну.

Хизер вошла в свой офис в Университете Торонто. Он был небольшой, но по крайней мере университеты никогда не рассаживали своих преподавателей по кабинкам. Обычно она делила офис с Омаром Амиром – тоже доцентом, но он проводил июль и август с семьёй в летнем доме на Кавартах[11]11
  Группа озёр в южном Онтарио к северо-востоку от Торонто, популярное место летнего отдыха.


[Закрыть]. Так что по крайней мере до конца лета она могла заниматься в офисе чем угодно в полном уединении. В некоторых из новых офисов тонкие двери окружала панель матового стекла от пола до потолка, но офис Хизер и Омара был старомодным помещением с крепкой деревянной дверью со скрипучими петлями и окном, выходящим на восток в бетонный двор между Сид-Смит-Холлом и Сент-Джордж-стрит. Здесь также были шторы, изначально, вероятно, благородного бордового цвета, но сейчас бледно-рыжие. Утром их надо было задёргивать, чтобы отгородиться от лучей восходящего солнца.

Вчерашнее послание инопланетян по-прежнему было на её мониторе. Поскольку интервал между сообщениями составлял тридцать часов пятьдесят одну минуту, каждое сообщение начиналось почти на семь часов позже, чем предыдущее. Последнее сообщение было получено в 4:54 утра в среду по Восточному времени; начало сегодняшнего ожидалось в 11:45. Сообщение принимали радиотелескопы различных государств в зависимости от того, какая сторона Земли в этот момент была обращена к Альфе Центавра, и после публиковались в Сети. Дополнительный орбитальный приёмник был всё время нацелен на Альфу Центавра.

Хизер продолжала надеяться, что к один прекрасный день она посмотрит на последнее сообщение и поймёт, о чём оно. Она скучала по простоте первых восьми сообщений: недвусмысленные представления теоремы Пифагора, химических формул и планетарных систем. Хотя, надо признать, даже они иногда ставили в тупик: вещества, представленные формулами, были синтезированы на Земле, но никто так и не смог догадаться, для чего они нужны.

Хизер налила себе кружку кофе и села заново просматривать вчерашнее сообщение.

Как всегда, сообщение представлялось в виде двух клетчатых прямоугольников. Каждое сообщение приходило в виде последовательности сотни тысяч или около того нулей и единиц; его передача занимала два-три часа. Общее количество двоичных цифр в каждом сообщении было произведением двух простых чисел, что означало, что их можно расположить двумя возможными способами. Согласно сопроводительному письму из Центра приёма инопланетного сигнала в пакистанском Карачи размер текущего сообщения составлял 108197 бит. Это число было произведением простых чисел 257 и 421, так что его биты можно было расположить либо в 257 строк по 421 колонке в каждой, либо в 421 строку по 257 колонок. Иногда одно из получившихся изображений интуитивно выглядело правильнее, чем другое – на одном появлялись круги и квадраты, в то время как другое представляло собой беспорядочную мешанину. Но поскольку никто так и не догадался, что же эти сообщения должны были изображать, не было уверенности в том, какая из интерпретаций правильна.

Когда сообщения начали приходить в 2007 году, каждое из них изучали миллионы людей. Но с годами их число уменьшилось. Хотя существовал популярный скринсейвер, который каждый день загружал сегодняшнее сообщение и по очереди увеличивал различные его части, Хизер знала, что теперь меньше трёхсот исследователей активно анализируют каждое новое сообщение.

Версия сегодняшнего сообщения, которая выглядела более корректно, изображала три прямоугольника и два круга на фоне более-менее произвольной мешанины белых и чёрных квадратов; чёрные квадраты изображали нулевые биты, белые – единицы. Хизер в отчаянии уставилась на них. Она была уверена, что что-то упускает. Где-то в сотнях миллионов бит данных уже полученных с Альфы Центавра, должен быть Розеттский камень – ключ, с помощью которого все остальные сообщения обретут смысл.

Были и альтернативные мнения: один исследователь из Португалии долго доказывал, что ключ будет содержаться в финальном сообщении, а не в одном из начальных; таким образом инопланетяне автоматически отсеивают разумные расы, которым не хватает терпения для межзвёздного общения. Другие считали, что инопланетные отправители попросту слишком иные – что мы не способны с ними общаться. Третья школа проповедовала мысль о том, что человечество просто-напросто недостаточно сообразительно, или недостаточно развито, для того, чтобы догадаться о том, что говорят инопланетяне. Для самих инопланетян это, возможно базовый уровень, но этот базовый уровень уже слишком высок для коллективного разума человечества.

Хизер была юнговским психологом. Она считала, что мозг каждого человека оперирует одним и тем же словарём символов и архетипов, которые формируют фундамент мышления. Она была уверена, что у центаврян просто другой набор фундаментальных метафор и символов, и если она сможет сообразить, какой именно, то расшифрует код.

Она отхлебнула кофе. Это сообщение было таким же загадочным, как и все остальные. Может быть, все они представляют собой гигантский кроссворд, подумала она. Решётка из черных и белых квадратов и правда напоминала о кроссворде, хотя заполнение клеточек – это, вероятно, чисто человеческая концепция, имеющая отношение – если встать на секунду на позиции фрейдизма – к нашей биологии пола. И всё же она уже не впервые  думала о том, а не оставлено ли послание намеренно незаконченным – инь, но без яня – и что инопланетяне хотят, чтобы люди дополнили его, сделали целым.

Но, конечно же, мы пока что не отвечали; ещё одна популярная интерпретация гласила, что Розеттский камень не пришлют, пока человечество не ответит.

В SETI есть старинная концепция, гласящая, что сигнал будет послан на частоте из так называемого водяного окна[12]12
  По-английски этим термином (the water hole) называют также водопой – долгое время не пересыхающую впадину в засушливой местности, к которой вынуждены периодически приходить животные разных видов для утоления жажды.


[Закрыть] – между частотой излучения водорода, 1420 мегагерц, и гидроксильных групп – 1667 мегагерц. Водород (H) и гидроксильная группа (OH) – это компоненты воды (H₂O), и атмосфера Земли наиболее прозрачна для радиоволн из этого диапазона, а космос по большей части свободен от помех в этой части спектра. Поскольку вся известная нам жизнь основана на воде, эта полоса спектра казалась естественным местом сбора цивилизаций, ищущих межзвёздного общения.

Однако сигнал центаврян не был даже поблизости от водяного окна – ещё один пример того, что мы полагаем общей чертой всех живых существ, и что оказывает вообще не общей.

Возможно ли, думала Хизер, что существуют другие водяные окна – другие общие концепции, разделяемые всеми существами, живущими в одной и той же вселенной, независимо от их биологии и природы планеты, на которой они живут?

Она собиралась встретиться со своей подругой Джуди в клубе преподавателей в 12:15. Она дождётся начала приёма сегодняшнего сообщения и затем отправится туда.

Оставалось ещё десять минут. Хизер решила не терять время зря. Она вывела на планшет последний номер «Журнала юнговских исследований» и принялась его изучать.

Через некоторое время зазвонил телефон. Хизер закончила читать очередной абзац и рассеяно протянула руку к трубке.

– Алло?

– Хизер? Ты что, забыла?

Хизер посмотрела на часы.

– О Боже! Прости, Джуди! – Она взглянула на экран компьютера. – Я дожидалась сегодняшнего сообщения – собиралась пойти, как только просигналят начало приёма. – Она подсела к компьютеру и велела ему зайти на сайт Центра приёма инопланетного сигнала. Ничего.

– Джуди, я ничего не понимаю. Сегодняшнее сообщение инопланетян запаздывает.

– Ты уверена, что правильно рассчитала время?

– Абсолютно. Слушай, мне нужно с этим разобраться. Может, завтра пообедаем?

– Хорошо, я тебе позвоню.

– Спасибо. – Хизер положила трубку. Как только она это сделала, телефон зазвонил снова. Она взяла трубку снова.

– Алло?

– Хизер, – произнёс другой женский голос, – это Салме ван Хорн.

– Салме! Ты где? Здесь, в Канаде?

– Нет, я всё ещё в Хельсинки. Ты пыталась загрузить сегодняшнее сообщение?

– Да. Похоже, его ещё не было.

– Такого ведь раньше никогда не случалось? Центавряне не пропустили ни одного дня?

– Никогда. И они никогда не опаздывали.

– Ты не думаешь, что проблема на нашей стороне? – спросила Салме. – Чья очередь принимать сообщение?

– Вроде бы главным назначен Аресибо, но есть и запасные… погоди-ка. На сайте что-то появилось.

– Да, я тоже вижу.

– Чёртовы голограммы… ага, вот оно: «Никаких технических проблем с оборудованием приёма. По-видимому, сообщение не отправлялось».

– Это не может быть окончанием передачи, – сказала Салме. – Должен же быть ключ.

– Может быть, они устали ждать, когда мы отзовёмся, – сказала Хизер. – Может, они не будут больше ничего присылать, пока мы не ответим.

– Или, может быть…

– Что? – спросила Хизер.

– Уравнение Дрейка, последний коэффициент.

Хизер на секунду замолкла.

– Ох, – тихо сказала она после паузы.

Уравнение Дрейка оценивает количество ведущих радиопередачи цивилизаций в Галактике. Оно состоит из семи коэффициентов:

R *f_p n_e f_l f_i f_c L

Скорость образования новых звёзд умножить на долю звёзд с планетами, умножить на количество планет, пригодных для жизни, умножить на долю планет, на которых жизнь действительно зародилась, умножить на долю планет, на которых появились разумные формы жизни, умножить на долю разумных, которые изобрели радио, умножить…

Умножить на большое L: продолжительность существования такой цивилизации.

Если у цивилизации есть радио, то, вероятно, есть и ядерное оружие или другие столь же опасные вещи.

Цивилизация может быть уничтожена моментально – уж точно менее чем за один тридцатичасовой день.

– Они не могли погибнуть, – сказала Салме.

– Они либо погибли, либо намеренно остановили передачу, либо передали всё, что собирались.

В дверь постучали. Хизер прикрыла рукой микрофон.

– Войдите!

В дверь просунулась голова помощника декана.

– Простите за беспокойство, профессор Дэвис, но тут на телефоне «Си-би-эс». Они хотят с вами поговорить о том, что случилось с инопланетянами.

10

Лаборатория Кайла была набита битком. Декан стояла, прислонясь к стене, заведующий кафедрой уместил зад на полочке, торчащей из-под днища консоли Читы, юрист университетского патентного бюро сидел в кресле Кайла, а пять аспирантов, работавших с Кайлом в его проекте квантовых вычислений, сновали вокруг.

– Ну, хорошо, – сказал Кайл, обращаясь к собравшимся. – Как вы знаете, в 1997 году стала доступна технология производства простых квантовых логических вентилей; технология базировалась на использовании магнитного резонанса для измерения атомных спинов. Однако оно было затруднено тем фактом, что при добавлении дополнительных бит выходной сигнал ослабевал экспоненциально: тридцатибитный квантовый компьютер, созданный на этом принципе, выдавал сигнал мощностью в одну миллиардную от мощности сигнала однобитного компьютера, базирующегося на той же технологии.

Метод, который мы собираемся сегодня продемонстрировать, является, как нам кажется, долгожданным прорывом: квантовый компьютер, который, в теории, может задействовать неограниченное количество бит без падения качества выходного сигнала. В рамках нашей сегодняшней демонстрации мы попытаемся факторизовать случайно сгенерированное число, состоящее из трёхсот цифр. Факультетскому ECB-5000 на это понадобилось бы около ста лет непрерывных вычислений. Если мы правы – если наш метод работает – мы получим ответ где-то через тридцать секунд после начала эксперимента.

Он перешёл на другой край комнаты.

– Наш прототип квантового компьютера, который мы назвали Демокритом, имеет не тридцать, а целую тысячу регистров, каждый из которых состоит из единственного атома. Результатом будет серия интерференционных картин, которые другой компьютер, находящийся вон там, проанализирует и переведёт в числовую форму. – Он обвёл взглядом собравшихся. – Все готовы? Начинаем.

Кайл подошёл к простой чёрной консоли, скрывавшей под собой Демокрита. Драматичности ради они вмонтировали в её бок большой рубильник, достойный лаборатории Франкенштейна. Кайл потянул его вниз, контакты замкнулись. Вспыхнул яркий красный светодиод, и…

…и все затаили дыхание. Кайл по-прежнему смотрел на Демокрита, который, разумеется, работал совершенно бесшумно. Иногда он скучал по старым добрым временам щёлкающих реле. Остальные смотрели на цифровые часы, висящие рядом со светящимся знаком «ВЫХОД» на изогнутой стене.

Прошло десять секунд.

Потом ещё десять.

И последние десять.

И после этого светодиодный индикатор погас.

Кайл выдохнул.

– Готово, – сказал он с колотящимся сердцем.

Он жестом пригласил присутствующих пройти с ним на другую сторону лаборатории. Там ещё один компьютер анализировал выданные Демокритом результаты.

– Декодирование интерференционных картин займёт около пяти минут, – сказал Кайл. Потом позволил себе улыбнуться. – Если вы думаете о том, что это гораздо дольше, чем понадобилось для их получения, вы совершенно правы – но сейчас мы имеем дело с обычным компьютером.

– Сколько элементарных операций требуется для факторизации настолько большого числа? – спросила декан; в её голосе звучал искренний интерес.

– Приблизительно десять в пятисотой степени, – ответил Кайл.

– И нет никакого способа сделать это с меньшим количеством шагов? – спросила она. – Демокрит ничем таким не пользуется?

Кайл покачал головой.

– Нет, он в самом деле выполняет десять в пятисотой степени шагов для факторизации такого числа.

– Но Демокрит не делал так много операций.

– Этот Демокрит не делал – вообще-то он выполнил лишь одну операцию, используя тысячу атомов как костяшки счётов. Но если всё прошло хорошо, то другие Демокриты в других вселенных также выполнили по одной операции – использовав, разумеется, общим счётом тысячу раз по 10⁵⁰⁰ атомов, то есть 10⁵⁰³ атомов. А это, друзья мои, весьма значительное число.

– Насколько значительное? – спросил завкафедрой.

– Его точное значение не так важно. Важно то, как оно соотносится с количеством атомов во всей нашей вселенной. – Кайл улыбнуся, ожидая неизбежного вопроса.

– А сколько атомов в нашей вселенной? – спросила декан.

– Я позвонил Хольц в Макленнановские лаборатории и спросил её об этом, – сказал Кайл. – Ответ, с точностью до пары порядков – десять в восьмидесятой степени атомов во вселенной.

Кое-кто раскрыл от удивления рот.

– Понимаете? – спросил Кайл. – За эти тридцать секунд для того, чтобы факторизовать наше число, Демокрит получил доступ к в триллионы раз большему количеству атомов, чем существует во всей нашей вселенной. Другие, более ранние демонстрации никогда не оперировали количеством бит, достаточным для того, чтобы превысить количество имеющихся в нашей вселенной атомов, так что не было полной уверенности в том, что они реально контактируют с параллельными вселенными, но если этот эксперимент завершится успехом, то единственным объяснением будет то, что Демокрит работал в тандеме с компьютерами из других вселенных.

Обычный компьютер, перед которым они стояли, пискнул, и один из его мониторов осветился. На нём появилось две строки, состоящие из нескольких десятков цифр.

– Это первые два делителя? – спросил юрист, которому явно не терпелось начать оформлять патенты.

Кайл ощутил, как его сердце куда-то проваливается.

– Э-э… нет. Нет. – Он сглотнул; желудок начал завязываться в узел. – То есть, да, конечно, это, несомненно, делители нашего числа, но… но…

Один из студентов Кайла взглянул на него и сказал слова, которые сам Кайл никак не мог из себя выдавить:

– Выдача результатов не должна начинаться, пока все делители не будут готовы. Так что если только каким-то чудом у нашего исходного числа не оказалось лишь два делителя, эксперимент закончился неудачей.

Завкафедрой навис над экраном и ткнул пальцем в последнюю цифру второго числа – четвёрку.

– Это чётное число, так что должны быть меньшие делители, которые не показаны. – Он выпрямился. – Что пошло не так?

Кайл покачал головой.

– Всё сработало верно – типа того. Наш Демокрит выполнил лишь одно вычисление. Второе число должно было прийти из параллельной вселенной.

– Вы не можете этого доказать, – сказала декан. – Всего два вычисления означает, что было задействовано лишь две тысячи атомов.

– Я знаю, – сказал Кайл. Он вздохнул. – Прошу прощения. Мы продолжим работать над этим.

Декан нахмурилась, вероятно, думая о деньгах, которые уже были потрачены. Она вышла из комнаты. Завкафедрой на мгновение положил руку Кайлу на плечо, и потом тоже вышел; юрист последовал за ним.

Кайл посмотрел на аспирантов и пожал плечами. Нынче всё идёт наперекосяк…

После того, как аспиранты ушли домой, Кайл уселся в своё кресло перед консолью Читы.

– Мне очень жаль, – сказал Читы.

– Ага, – отозвался Кайл. Потом покачал головой. – Всё должно было сработать.

– Уверен, что вы выясните, что пошло не так.

– Возможно. – Он поднял взгляд на постер с Christus Hypercubus. – Но, возможно, оно никогда и не заработает; учёные безуспешно пытаются это сделать уже двадцать лет. – Он опустил взгляд и уставился в пол. – И я трачу своё время на проект, который никогда не принесёт плодов.

 – Как и я, – сказал Чита без малейшей враждебности в голосе.

Кайл не ответил.

– Я в вас верю, – добавил Чита.

Кайл издал горловой звук, как будто хотел засмеяться, но передумал.

– Что?

– Не знаю. Может быть, в этом и проблема. Что мне не хватает веры.

– Вы хотите сказать, что Бог наказывает вас за то, что вы атеист?

Тут Кайл засмеялся, но его смех прозвучал невесело.

– Веры не того типа. Я имею в виду свою веру в квантовую физику. – Он помолчал. – Когда я был аспирантом, ничто не восхищало меня больше, чем квантовая механика – она вдохновляла и будоражила воображение. Но я был уверен, что в один прекрасный день что-то щёлкнет, и всё обретёт смысл. Что когда-нибудь я увижу всё по-настоящему. Но этого не произошло. О, я понимаю уравнения на абстрактном уровне, но я не понимаю их по-настоящему. Наверное, я и не верю в них на самом деле.

– Не улавливаю, – сказал Чита.

Кайл развёл руками, пытаясь сообразить, как это объяснить.

– Я как-то раз был на вечеринке, и туда пришёл один толстый парень, и у него ко лбу было привязано вырезанное из жеоды кольцо. Я его о нём не спрашивал – когда видишь человека с чем-то таким, то обычно не спрашиваешь. Но его спутница, костлявая женщина, должно быть, заметила, как я смотрю на жеоду, и, подойдя, сказала: «Это Кори – у него дар третьего глаза». И я подумал, Боже милостивый, дай мне отсюда выбраться. Позже Кори подошёл ко мне и спросил «Эй, дружище, который час?» И я подумал – какая тебе польза от третьего глаза, если ты даже не знаешь, который сейчас час?

Чита некоторое время молчал.

– И всё это к чему?

– Всё это к тому, что, возможно, нам нужно особое озарение, чтобы понять – по-настоящему, глубоко понять – квантовую механику. Эйнштейн никогда не понимал; ему всегда было с ней неуютно, он называл её «некими жуткими дальнодействиями». Но некоторые из квантовых механиков правда её постигли – или очень умело притворялись. Я всегда думал, что тоже стану одним из них – что однажды что-то щёлкнет. Но не щёлкнуло. Я так и не отрастил себе третий глаз.

– Может быть, вам нужно попросить жеодное кольцо в Центре наук о Земле?

Кайл хрюкнул.

– Может быть. Думаю, что где-то глубоко, на самом базовом уровне я считаю квантовую механику надувательством. Чувствую себя немного шарлатаном.

– Демокрит на самом деле вступил в контакт с по крайней мере одной альтернативной реальностью. Это вроде бы подтверждает многомировую интерпретацию.

Кайл поглядел в линзы Читы.

– То-то и оно, – сказал он. – В этом-то и проблема. Этот тип квантовых вычислений базируется на многомировой интерпретации, но насколько она правдоподобна? Ведь ясно, что существуют не все теоретически возможные вселенные, а лишь те, вероятность возникновения которых хоть немного отлична от нуля.

– Например? – спросил Чита.

– Ну, – сказал Кайл, – не существует подтверждённых случаев того, что кого-то убило упавшим метеоритом, но это может произойти. Так существует ли вселенная, в которой метеорит убил меня вчера? И другая, в которой это произошло позавчера? И третья, в которой это случилось третьего дня? Четвёртая, пятая и шестая, в которой мой брат, а не я, погиб подобным образом? Седьмая, восьмая и девятая, в которой нас обоих убило в эти дни метеоритом?

Чита ответил без паузы:

– Нет.

– Почему?

– Потому что у метеоритов нет воли – в любой вселенной на Землю падают одни и те же метеориты.

– Хорошо, – сказал Кайл, – пусть один из них падает сегодня – не знаю – скажем, в Антарктиде. Я никогда не был в Антарктиде, и не собираюсь туда, но существует ли параллельная вселенная, в которой я всё-таки туда поехал и был убит этим метеоритом? И существует ли ещё семь миллиардов параллельных вселенных, в которых вместо меня отправился в Антарктиду каждый из ныне живущих людей?

– Многовато параллельных вселенных получается, не так ли? – сказал Чита.

– Именно. И в этом случае должен быть какой-то процесс фильтрации – нечто, что проводит различие между вообразимыми вселенными и правдоподобными, между теми, что мы можем просто представить себе, и теми, у которых есть реальные шансы на существование. Это могло бы объяснить, почему мы получили всего один результат в нашем эксперименте.

– Полагаю, вы правы, и… о!

– Что? – спросил Кайл.

– Я вижу, к чему вы клоните.

Кайл удивился; он и сам не был уверен, что знает, к чему клонит.

– И к чему же?

– К этике многомировой интерпретации.

Кайл подумал.

– А знаешь, ты, наверное, прав. Допустим, я нашёл бумажник с незаблокированной карточкой смарт-кэш с тысячей долларов на ней. И допустим, в бумажнике также водительские права, так что у меня есть имя и адрес законного владельца.

У Читы на консоли были две перпендикулярные цепочки светодиодов. Он мог включить вертикальную либо горизонтальную цепочку, чтобы изобразить кивок либо покачивание головой. Он кивнул.

– Так вот, – сказал Кайл, – согласно многомировой интерпретации всё, что может случиться двумя способами, и случается двумя способами. Есть вселенная, в которой я возвращаю деньги тому, кто их потерял, но также есть и вселенная, в которой я оставляю их себе. Так вот, если неизбежно существуют две вселенные, то какого же чёрта именно я не должен быть тем, кто заберёт деньги?

– Интригующий вопрос, и, не ставя под сомнение ваш моральный облик, должен сказать, что эта дилемма действительно находится в рамках возможного. Однако я подозреваю, что ваша обеспокоенность гораздо глубже: я подозреваю, что вы думаете о вас с Ребеккой. Даже если в этой вселенной вы не касались её, вы думаете, а не существует ли такой вселенной, где это произошло.

Кайл бессильно осел в своём кресле. Чита был прав. В этот раз, в виде исключения, проклятая машина оказалась права.

Человеческий разум – коварная штука. Одного только обвинения достаточно, чтобы заставить его работать, даже против себя самого.

А есть ли такая вселенная? Вселенная, где он на самом деле прокрадывался в комнату собственной дочери после полуночи и делал с ней все эти ужасные вещи?

Не здесь, конечно. Не в этой вселенной. Но в другой – в той, где он, возможно, не получил пожизненной профессорской должности, где его контроль над собственной жизнью ускользнул из рук, где он пил больше, чем следовало, где они с Хизер до сих пор с трудом сводили концы с концами – или где они рано развелись, или он остался вдовцом, и его сексуальность не находила нормального выхода.

Может ли существовать такая вселенная? Могут ли воспоминания Бекки, хотя и ложные в этой вселенной, быть истинными в другой реальности? Могла ли она получить доступ, вследствие какой-то квантовой аберрации, к воспоминаниям из параллельной вселенной, так же, как квантовому компьютеру  оказывается доступна информация из других временны́х линий?

Или сама идея о том, что он мог надругаться над собственной дочерью, настолько же немыслима, невозможна, нелепа, как и идея о метеорите, падающем ему на голову в Антарктиде?

Кайл поднялся и сделал нечто, чего не делал никогда. Он соврал Чите.

– Нет, – сказал он. – Нет, в этом ты совершенно не прав.

Он вышел из лаборатории, и свет автоматически выключился за ним.

Возможно, думали некоторые,  центавряне просто пропустили один день, который на их планете является праздничным, или чтобы подчеркнуть границу между разными частями послания. Если так оно и есть, то следующее сообщение должно прийти в 18:36 следующего дня, пятницы 28 июля.

Хизер провела бо́льшую часть этого 31-часового периода, общаясь с репортёрами; сообщения инопланетян внезапно снова стали главной мировой новостью. И «Си-би-си» сейчас вела прямой репортаж из её офиса.

Съёмочная бригада снабдила её большими цифровыми часами, прикрутив их скотчем к верхнему краю монитора. Они принесли с собой три камеры: одна всё время была направлена на Хизер, вторая на часы, и третья – на экран монитора.

На часах шёл обратный отсчёт. До предполагаемого начала очередного сообщения оставалось две минуты.

– Профессор Дэвис, – спросила ведущая, негритянка с приятным ямайским акцентом, – о чём вы думаете? Что вы чувствуете, ожидая прихода ещё одного сообщения со звёзд?

За последние тридцать с лишним часов Хизер уже в шестой раз выступала по телевизору, но вопросов, которые бы её обрадовали, пока не дождалась.

– Даже не знаю, – ответила она, пытаясь следовать данной её инструкции не смотреть прямо в камеру. – Я чувствую себя так, будто потеряла друга. Я не знала, что он говорит, но он был там каждый день. Я могла на него рассчитывать. Могла на него положиться. А теперь всё это разбилось вдребезги.

Говоря это, она подумала, смотрит ли передачу Кайл.

– Двадцать секунд, – сказал репортёр.

Хизер повернулась к монитору компьютера.

– Пятнадцать.

Она подняла левую руку со скрещёнными пальцами.

– Десять.

Послание не могло вот так завершиться.

– Девять.

Не могло подойти к концу.

– Восемь.

После всего, что было.

– Семь.

После этих десяти лет.

– Шесть.

Без ответа.

– Пять.

Без ключа.

– Четыре.

Не могло остаться загадкой.

– Три.

Её сердце бешено колотилось.

– Два.

Она закрыла глаза и страшно удивилась, осознав, что читает про себя молитву.

– Один.

Хизер открыла глаза и уставилась в монитор.

– Ноль.

Ничего. Всё кончено.