Текст книги "Факторизация человечности (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

11

Хизер нажала звонок у двери в лабораторию Кайла. Ответа не было. Она приложила большой палец к сканирующей поверхности, на мгновение задумавшись, а не удалил ли Кайл её из базы. Однако дверь скользнула в сторону, и она вошла в лабораторию.

– Это вы, профессор Дэвис?

– О, здравствуй, Чита.

– Давненько вы к нам не заглядывали. Очень рад вас видеть.

– Спасибо. А где Кайл?

– Он ушёл к профессору Монтгомери; сказал, что скоро вернётся.

– Спасибо. Я подожду, если… о Господи, что это?

– Что именно? – спросил Чита.

– Постер. Это Дали, так ведь? – Стиль был легко узнаваем, но этой картины Дали она прежде никогда не видела: Христос, распятый на очень необычном кресте.

– Вы правы, – ответил Чита. – Доктор Могилл сказал, что её выставляли под разными названиями, но лучше всего она известна как «Christus hypercubus». Христос на гиперкубе.

– Что такое «гиперкуб»?

– Вот это вот, – ответил Чита. – Ну, конечно, это не настоящий гиперкуб. Скорее, развёрнутый. – Один из мониторов на наклонной консоли Читы осветился. – Вот другое его изображение. – На экране появилось следующее:

– Но что это за штука? – спросила Хизер.

– Гиперкуб – это четырёхмерный куб. Его таже называют тессеракт.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что он «развёрнутый»?

Линзы Читы зажужжали.

– Это на самом деле очень интересный вопрос. Доктор Могилл рассказывал мне о гиперкубах. Он использует их в лекциях по теории вычислений для первокурсников; говорит, это помогает студентам визуализировать задачи по-новому. – Камеры Читы обшарили комнату. – Видите вон ту коробку на полке?

Хизер проследила за его взглядом. Потом кивнула.

– Возьмите её.

Хизер слегка пожала плечами, потом сняла коробку с полки.

– Вот это куб, – сказал Чита. – Теперь отлепите ногтем наклеенный на щель ярлык. Видите его?

Хизер снова кивнула. Она сделала, как сказал Чита, и коробка начала разлезаться. Она развернула её до конца, а потом уложила на стол: шесть квадратов в форме креста – четыре в ряд, и плюс два торчат сверху и снизу от третьего.

– Крест, – сказала Хизер.

Светодиоды Читы кивнули.

– Конечно, это не обязательно должен быть крест – существует одиннадцать фундаментально различных способов развернуть куб, в том числе в форме букв T и S. Разумеется, не этот куб – этот был разрезан и склеен так, чтобы разворачиваться именно таким образом. Тем не менее, это развёрнутый куб – плоская, двумерная фигура, которую можно сложить в третьем измерении так, чтобы получился куб. – Глаза Читы снова повернулись к картине Дали. – Крест на картине состоит из восьми кубов – четыре формируют вертикальный ствол, и ещё четыре образуют две взаимно перпендикулярные перекладины. Это развёрнутый тессеракт – трёхмерная фигура, которую можно сложить в четвёртом измерении так, чтобы получить гиперкуб.

– Как сложить? В каком направлении.

– Как я сказал, в четвёртом измерении, которое перпендикулярно трём остальным, так же, как длина, ширина и высота взаимно перпендикулярны друг другу. Вообще-то есть два способа свернуть гиперкуб, так же, как вот этот кусок картона вы можете свернуть вверх или вниз; в первом случае снаружи окажется блестящая белая поверхность, во втором – бурая матовая. У всех измерений есть два направления: у длины – право и лево, у глубины – вперёд и назад, у высоты – вверх и вниз. А у четвёртого измерения – ана и ката.

– Почему именно эти термины?

– Ана – это по-гречески «вверх»; ката – «вниз».

– То есть если свернуть восемь кубов вроде тех, что на картине Дали, в направлении ката, то получится гиперкуб?

– Да. И в направлении ана тоже.

– Интересно, – сказала Хизер. – И Кайл считает, что такого рода мысленные упражнения помогают его студентам?

– Он так думает. У него был профессор по имени Папино́, когда он сам был студентом двадцать лет назад…

– Я его помню.

– Так вот, доктор Могилл говорит, мало что помнит из того, чему его учил Папино, за исключением того, что он всегда находил способ расширить его студенческий разум и дать ему взглянуть на вещи по-новому. Он пытается делать нечто подобное со своими нынешними студентами, и…

Дверь скользнула в сторону, и вошёл Кайл.

– Хизер! – воскликнул он, явно не ожидая её увидеть. – Что ты тут делаешь?

– Тебя жду.

Кайл молча потянулся и щелкнул переключателем, переводящим Читу в спящий режим.

– И что тебя сюда привело?

– Передачи инопланетян прекратились.

– Я слышал. И как, был в конце Розеттский камень?

Хизер покачала головой.

– Мне очень жаль, – сказал Кайл.

– Мне тоже. Но это значит, что гонка за ответом началась; что мы теперь имеем всё, что центавряне собирались нам сообщить. Теперь лишь вопрос времени, когда кто-нибудь догадается о том, что всё это значит. Я буду очень занята. – Она слабо развела руками. – Я знаю, что это не могло произойти в более неподходящее время, с этими проблемами с Бекки, но мне придётся погрузиться в работу. Я хочу, чтобы ты это понимал – я не хочу, чтобы ты думал, что я просто отгородилась от тебя или засовываю голову в песок, надеясь, что проблема как-нибудь сама рассосётся.

– Я тоже буду очень занят, – сказал Кайл.

– Да?

– Мой эксперимент по квантовым вычислениям провалился; мне предстоит масса работы, чтобы выяснить, что пошло не так.

При других обстоятельствах она бы ему посочувствовала. Но сейчас, когда между ними витало это, когда не было ясности…

– Вот ведь беда, – сказала она. – Правда. – Несколько секунд она смотрела на мужа молча, потом слегка пожала плечами. – Похоже, мы оба будем связаны по рукам и ногам. – Она снова умолкла. Чёрт возьми, они никогда не предполагали, что их «раздельное проживание» станет постоянным. И, ради Бога, Кайл не мог сделать то, в чём его обвинили. – Слушай, – неуверенно сказала она, – уже почти пять. Не хочешь сегодня поужинать пораньше?

Кайл явно обрадовался предложению, но потом помрачнел.

– У меня на сегодня уже есть планы.

– О, – сказала Хизер. На мгновение она задумалась, фигурирует в этих планах мужчина или женщина. – Ну, тогда ладно.

Они ещё несколько мгновений смотрели друг на друга, и потом Хизер ушла.

Кайл вошёл в Персо-Холл и прошёл по узкому коридору, однако остановился, немного не дойдя до офиса 222.

Там был Стоун Бентли; он стоял перед дверью в офис и разговаривал со студенткой. Стоуну было пятьдесят пять; он был лыс и не слишком спортивен; он увидел подходящего Кайла и жестом попросил его немного подождать. Стоун завершил разговор с молодой особой, она улыбнулась ему и отправилась восвояси.

Кайл подошёл к нему.

– Привет, Стоун. Прости, что прервал вас.

– Да нет, всё в порядке. Я люблю, когда меня прерывают во время разговоров.

Кайл наклонил голову; в голосе Стоуна не было слышно сарказма, но слова явно его содержали.

– Я серьёзно, – сказал Стоун. – Я всегда разговариваю со студентками в коридоре – и чем больше людей нас видит, тем лучше. Я не дам повториться тому, что случилось пять лет назад.

– А-а, – сказал Кайл. Стоун вернулся в свой офис за дипломатом, и они отправились в «Водопой». Это был маленький паб с примерно двумя десятками круглых столиков, расставленных на деревянном паркете. Помещение освещалось витражными лампами; окна занавешены плотными шторами. Электронная доска перечисляла сегодняшние блюда белым на чёрном фоне и шрифтом, напоминающим написанные мелом буквы; неоновая вывеска рекламировала пиво «Голова лося».

Появился официант.

– «Блю Лайт», – сказал Стоун.

– Ржаная с имбирным элем, – заказал Кайл.

Когда официант ушёл, Стоун повернулся к Кайлу; они перебросились парой слов по пути сюда, но теперь можно было не таиться. Стоун посчитал, что настало время огласить причину сегодняшней встречи.

– Ну, – сказал он, – что у тебя на уме?

Кайл готовился к этому разговору с самого утра, но теперь, когда момент настал, он обнаружил, что никакие заготовленные слова ему не нравятся.

– Я… у меня возникла проблема. И мне… мне надо о ней с кем-нибудь поговорить. Я знаю, мы никогда не были особо близки, но я всегда считал тебя другом.

Стоун уставился на него, но ничего не сказал.

– Прости, – сказал Кайл. – Знаю, что ты занят. Мне не следовало тебя беспокоить.

Стоун мгновение помолчал, потом спросил:

– Что стряслось?

Кайл опустил глаза.

– Моя дочь… – Он замолк, но Стоун ждал, что он продолжит говорить. Наконец, Кайл почувствовал, что готов к этому. – Моя дочь обвинила меня в том, что я её сексуально совращал.

Он ожидал вопроса «А ты это делал?». Но его не последовало. Стоун лишь тихо охнул.

Но Кайл не смог удержаться от ответа на незаданный вопрос.

– Я этого не делал, – сказал он.

Стоун кивнул.

Снова появился официант, принёсший их заказ.

Кайл поглядел на свой стакан, где водка смешивалась с имбирным элем. Он ждал, что Стоун скажет, что понимает, какая тут связь, понимает, почему Кайл из всех людей позвонил именно ему. Но Стоун молчал.

– Ты уже был в подобной ситуации, – сказал Кайл. – С ложными обвинениями.

Стоун смотрел в сторону.

– Это было много лет назад.

– Как ты с этим справлялся? – спросил Кайл. – Как сумел отвязаться?

– Вот ты, – сказал Стоун, – ты сразу подумал про меня. Это ли не доказательство? От этого дерьма уже никогда не отмоешься.

Кайл отпил из стакана. Бар, разумеется, был некурящий, но атмосфера всё равно была душной и подавляющей. Он взглянул на Стоуна.

– Я ни в чём не виноват, – сказал он, чувствую нужду снова об этом заявить.

– У тебя есть другие дети? – спросил Стоун.

– Были. Старшая дочь Мэри покончила с собой чуть больше года назад.

Стоун помрачнел.

– Я знаю, о чём ты думаешь. Мы пока не знаем, зачем, но, в общем, мы подозреваем, что психотерапевт внедрил ложные воспоминания обеим нашим девочкам.

Стоун отхлебнул пива.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросил он.

– Я не знаю. Я потерял одну дочь; я не хочу терять вторую.

Вечер тянулся дальше. Стоун и Кайл продолжали пить, разговор стал менее серьёзным, и Кайл, наконец, почувствовал, что расслабляется.

– Терпеть не могу то, что случилось с телевидением, – говорил Стоун.

Кайл приподнял брови.

– Я веду один летний курс, – сказал Стоун. – Вчера на занятии упомянул Арчи Банкера. Всё, что я получил в ответ – растерянные взгляды.

– Да ты что?

– Ага. Дети нынче совсем не знают классики. «Я люблю Люси», «Всей семьёй», «Барни Миллер», «Сайнфелд», «Шоу Пеллата». Они ничего этого не знают.

– Даже «Пеллат» уже десять лет как не выходит, – мягко возразил Кайл. – Мы просто становимся старше.

– Нет, – сказал Стоун. – Нет, дело совсем не в этом.

Взгляд Кайла немного приподнялся, обозревая лысую макушку Стоуна, а потом подвигался вправо и влево, осматривая окружающую её снежно-белую кайму.

Стоун вроде бы этого не заметил. Он патетически воздел руку.

– Я знаю, о чём ты думаешь. Ты думаешь, что это просто нынешние дети, они смотрят другие телешоу, а я – просто отставший от времени старый пердун. – Он покачал головой. – Но это не так. Вернее, на самом деле я думаю, что так оно и есть в некотором смысле – я имею в виду первую часть. Они и правда смотрят другие шоу. Они все смотрят разные шоу. Тысяча каналов на выбор со всего треклятого мира, плюс весь этот кал с «настольного телевидения», которое снимают дома и выкладывают в сеть.

Он глотнул пива.

– Знаешь, сколько Джерри Сайнфелд получал в последний сезон «Сайнфелда» в 1977–78? По миллиону баксов за эпизод – причём американских баксов! Это потому что половина грёбаного мира его смотрела. Но в наши дни каждый смотрит что-то своё. – Он заглянул в свою кружку. – А сериалов вроде «Сайнфелда» уже не снимают.

Кайл кивнул.

– Это было отличное шоу.

– Они все были отличные. И не только ситкомы. Драмы тоже. «Блюз Хилл-стрит». «Перри Мейсон». «Колорадо-Спрингс». Но их больше никто не знает.

– Ты знаешь. Я знаю.

– О, да, конечно. Люди нашего поколения, что выросли в двадцатом веке. Но нынешние дети – у них нет культуры. Нет общей среды. – Он снова отхлебнул пива. – Маршалл, знаешь ли, был прав. – Маршалл Маклюэн уже тридцать семь лет как умер, но многие в УТ по-прежнему называли его просто «Маршалл» – профессор, который сделал Университет Торонто всемирно известным. – Он говорил, что новые средства информации преобразуют мир в глобальную деревню. Так вот, глобальная деревня подверглась балканизации. – Стоун посмотрел на Кайла. – Твой жена, она ведь преподаёт юнговскую психологию, верно? Архетипы и прочая дребедень? Так вот, ни у кого уже нет ни с кем ничего общего. А без общей культуры цивилизация обречена.

– Может быть, – сказал Кайл.

– Наверняка, – ответил Стоун и снова глотнул пива. – Знаешь, что меня достаёт по-настоящему?

Кайл опять приподнял брови.

– Имя Куинси. Вот что меня достаёт.

– Куинси?

– Ну, ты знаешь – из сериала «Медэксперт Куинси». Помнишь его? Там был Джек Клагмен, после «Странной парочки». Играл коронёра из Лос-Анджелеса.

– А, точно. Его показывали каждый божий день, когда я учился.

– Так какое же было имя у Куинси?

– У него не было имени.

– Разумеется, было. У каждого есть имя. Я Стоун, ты Кайл.

– На самом деле Кайл – это моё второе имя. Первое Брайан – Брайан Кайл Могилл.

– Не врёшь? Ладно, это неважно. Важно то, что у тебя есть имя – и у Куинси должно быть.

– Я не помню, чтобы в сериале кто-то его упоминал.

– О нет, упоминали. Каждый раз, как кто-то называл его «Куинс» – это не сокращение его фамилии. Это сокращение его имени.

– Ты хочешь сказать, что его звали Куинси Куинси? Что это за имя такое?

– Совершенно нормальное имя.

– Ты всё это придумал.

– Нет. Нет, я могу это доказать. В последнем эпизоде Куинси женится. Ты же знаешь, что священник говорит во время брачной церемонии? «Согласен ли ты, Куинси, взять в жёны…» Он не мог бы так сказать, если бы это не было его именем, а не фамилией.

– Да, но разве кто имеет одинаковые имя и фамилию?

– Ты не думаешь, Кайл. В величайшем телесериале всех времён у одного из главных героев одинаковые имя и фамилия.

– Спок Спок? – растерянно предположил Кайл.

– Нет, нет, нет. «Я люблю Люси».

– Фамилия Люси Рикардо. – И тут Кайл встрепенулся. – А до замужества она была Макджилликадди. – Он сложил руки на груди, довольный собой.

– А что насчёт её мужа?

– Кого? Рикки?

– Рикки Рикардо.

– Но это ведь не…

– Да, да, да, оно самое. Не может его настоящее имя быть Рикки. Он кубинец; его имя должно быть Рикардо: Рикардо Рикардо.

– Да ну! Тогда наверняка «Рикки» – это прозвище, образованное от фамилии – это как если Джона Мак-Тэвиша зовут просто «Мак».

– Нет, это его имя. Вспомни, хотя они и спали порознь, Люси и Рикки всё-таки сумели завести ребёнка. Они дали ему имя в честь отца – они называли его «Маленький Рикки». Так вот, никто не называет ребёнка «Маленький Мак». Отец был Рикардо Рикардо, а сын, получается, Рикардо Рикардо младший.

Кайл покачал головой.

– Какой же ерундой ты забиваешь себе голову, Стоун.

Стоун помрачнел.

– Думать о ерунде необходимо, Кайл. Если мозг не занят, то в него проникает всякое дерьмо.

Кайл несколько секунд молчал.

– Да уж, – сказал он, наконец, и жестом попросил официанта принести ещё пива.

Прошло ещё сколько-то времени; было выпито ещё сколько-то алкоголя.

– Думаешь, это странно? – говорил Кайл. – Хочешь услышать про реально странное? Я жил в одном доме с тремя женщинами – женой и двумя дочерьми. И знаешь, все три в конце концов оказались синхронизованы. Говорю тебе, Стоун, это сущее мучение. Неделю в месяц я словно ходил по яичной скорлупе.

Стоун рассмеялся.

– Да, нелегко тебе пришлось.

– И это очень странно. В смысле, как это происходит? Это словно… я не знаю… словно они как-то общаются, на более высоком уровне, каким-то неощутимым для нас способом.

– Должно быть, феромоны, – сказал Стоун, напуская на себя умный вид.

– Это жуть какая-то, как бы оно ни происходило. Как что-то прямиком из «Стартрека».

– «Стартрек», – с отвращением повторил Стоун. Он допивал уже четвёртую кружку пива. – Не говори мне про «Стартрек»!

– Это получше какого-то «Куинси», – сказал Кайл.

– Понятное дело, но он же непоследовательный. Вот если бы все сценаристы были женщинами и жили бы вместе, может быть, и в сериале всё бы оказалось синхронизировано.

– О чём ты говоришь? У меня масса сопутствующих материалов – модели, чертежи, технические описания; в студенчестве я был завзятым треккером. И я никогда не видел, чтобы там пытались исправить какие-то несогласованности.

– Да, но они постоянно игнорируют детали.

– Например?

– Давай посмотрим. Какая у тебя любимая инкарнация «Стартрека»?

– Не знаю. Полнометражка «Месть Хана», наверное.

– Хороший выбор. Кстати, это настоящая грудь Рикардо Монтальбана[13]13
  Рикардо Монтальбан играл Хана и в эпизоде оригинального сериала в 1967 году (в возрасте 47 лет), и в полнометражном фильме 1982 года (в возрасте 62 лет). В обоих фильмах Хан обладал гипертрофированно атлетическим сложением, и после выхода полнометражного фильма пошли слухи, что Монтальбан снимался с накладными мускулами. Эти слухи были опровергнуты режиссёром фильма, заявившим, что актёр и в возрасте за шестьдесят не прекращает режима ежедневных интенсивных тренировок и поддерживает прекрасную физическую форму.
  Рикардо Монтальбан умер в 2009 году в возрасте 88 лет.


[Закрыть].

– Да ну! – сказал Кайл.

– Честное слово. Впечатляюще для человека его возраста, да? Так вот, оставим в стороне очевидные вещи – вроде того, что Хан узнаёт Чехова, хотя в сериале Чехов появляется позже Хана. Нет, давай наделаем дырок в твоих хвалёных технических описаниях. На верхней и нижней поверхности дискообразной секции «Энтерпрайза» в этом фильме есть маленькие жёлтые пятна у самого края. Согласно чертежам это двигатели ориентации. Так вот, ближе к концу фильма Шетнер приказывает кораблю опуститься на «зи минус десять тысяч метров» – Боже, как я ненавижу, когда приличный канадский мальчик говорит «зи» вместо «зет». Так или иначе, корабль выполняет команду – но двигатели ориентации при этом не включаются.

– О, я уверен, что такой ошибки они сделать не могли, – сказал Кайл. – Они были очень внимательны.

– Проверь сам. У тебя есть чип?

– Да, моя дочь, Мэри, подарила мне несколько лет назад на Рождество коробочное издание всех оригинальных стартрековских фильмов.

– Ну, тогда давай, проверь. Сам увидишь.

На следующий день – 10-го августа 2017 года, во вторник – Кайл позвонил Хизер и попросил разрешения прийти вечером домой.

Когда он приехал, Хизер открыла ему дверь. Он прошёл прямиком в гостиную и принялся рыться на книжных полках.

– Что ты там такое ищешь? – спросила Хизер.

– Коробку со «Стартреком-2».

– Это тот, что про китов?

– Нет, тот четвёртый. Второй про Хана.

– Ах, да. – Хизер подняла кулак к лицу, словно сжимая в ней коммуникатор, и выкрикнула, имитируя голос Уильяма Шетнера: – Ханннннн! – Потом протянула руку. – Он на той полке, вон там.

Кайл рысью кинулся через комнату и нашёл DVC, который искал.

– Не возражаешь? – спросил он, указывая на висящий на стене телевизор. Хизер покачала головой, и он вставил чип в плейер, а затем уселся на стоящий перед телевизором диван. Он нашёл дистанционку и вдавил кнопку ускоренного воспроизведения.

– Что ты ищешь? – спросила Хизер.

– Один мой знакомый из антропологии сказал, что в фильме есть ошибка: в эпизоде, где должны включиться двигатели ориентации, они не включаются.

Хизер снисходительно улыбнулась.

– Что-то я не пойму. Ты проглотил идею о «Волне Творения»[14]14
  «The Genesis Wave» – серия из четырёх книг по вселенной «Стартрека»; на русский язык не переводилась.


[Закрыть], которая может за несколько часов превратить безжизненную каменную глыбу в полностью сформированную экосистему, но тебя волнует, включались ли двигатели ориентации?

– Т-с-с, – сказал Кайл. – Мы почти на месте.

Дверь мостика, зашипев, открылась. Вошёл Чехов с забинтованным ухом. Команда посмотрела на него именно так, как обычно смотрят на кого-то, из чьей головы совсем недавно выполз инопланетный паразит. Он занял место за орудийной консолью. Камера, следуя за Чеховым, показала Ухуру, Сулу, Саавик, Кирка и Спока – все в красных саржевых униформах, которые делали их похожими на канадских конных полицейских. Кирк покинул своё кресло в центре и подошёл к консоли Спока. Их преследовал сквозь туманность Мутара Хан Нуньен Сингх, угнавший звездолёт Федерации.

– Теперь он не отстанет, – сказал Кирк, глядя на главный экран, заполненный генерируемыми туманностью помехами. – Он так долго гнался за мной; он появится. Но откуда?

Спок выглянул из-за своего сканера.

– Он умён, но неопытен. Его поведение свидетельствует о двумерном мышлении. – Он вскинул свои изогнутые брови, говоря «двумерном», и они с Кирком обменялись многозначительными взглядами; затем на лице Кирка появилась едва заметная улыбка. Он вернулся на своё командное кресло и приказал Сулу:

– Стоп машина.

Сулу коснулся своего пульта.

– Есть стоп машина, сэр.

Кирк, снова обращаясь к Сулу:

– Зи минус десять тысяч метров. – И Чехову: – Фотонным торпедам готовность.

И вот он: вид сверху вниз на «Энтерпрайз». Кайла всегда восхищало то, как освещали себя корабли в классических стартрековских фильмах: прожектор с центральной, приподнятой точки блюдца освещает регистрационный номер NCC-1701. Непосредственно под кораблём – закрученный пурпурно-розовый вихрь, часть туманности Мутара.

На секунду Кайлу показалось, что Стоун ошибся – на краях блюдца мигали огни. Но они располагались точно на носу и левом борту – ходовые огни. Огни правого борта не работали, что Кайл находил замечательным примером внимания к деталям – эта часть корабля была повреждена в бою ранее.

Но… чёрт, Стоун ведь прав. Четыре группы двигателей ориентации были чётко видны на верхней поверхности дисковидной части, каждая в сорока пяти градусах от осевой линии. И они вообще не светились.

Если бы оригинальное издание чертежей «Стартрека» не стоило бы сейчас у коллекционеров две тысячи баксов, он потребовал бы вернуть деньги.

Хизер стояла, прислонившись к стене, глядя, как Кайл смотрит фильм. Её всё это очень забавляло. Она знала, что её муж считает Уильяма Шетнера замечательным актёром – полное отсутствие у Кайла художественного вкуса ей даже казалось милым. Опять же, подумала она, он считает меня красивой. Так что не стоит слишком торопиться с тем, чтобы поднимать кого-то до своего уровня.

Она пила белое вино, когда Кайл досмотрел фильм до конца.

– Мне всегда нравился Хан, – с улыбкой сказала Хизер, подходя к нему и садясь рядом на диван. – Человек, который тронулся умом, когда умерла его жена – именно так и должно быть.

Кайл улыбнулся ей в ответ.

Они жили порознь уже год, но никогда не планировали разъехаться навсегда. Лишь на пару недель; дать друг другу какое-то пространство, какое-то время и какое-то уединение.

А потом внезапно Бекки уехала тоже.

И Хизер осталась одна.

И каким-то образом Кайла, казалось, стало меньше тянуть домой – ослабло чувство того, что семью можно будет восстановить.

Семья – у неё никогда не было имени. Они не были Могиллами; они не были Дэвисами. Они просто были.

Хизер смотрела сейчас на Кайла потеплевшим от вина взглядом. Она любила его. С ним никогда не было так весело, как с Джошем Ханекером. С Кайлом всё всегда казалось глубже, важнее, доставляло большее удовлетворение на дюжине различных уровней. Даже при том, что он в очень многих отношениях до сих пор оставался ребёнком – его любовь к «Стартреку» и миллионам других вещей одновременно забавляла её и размягчала сердце.

Она протянула руку и накрыла его руку своей.

И он ответил, положив другую руку поверх её.

Он улыбнулся.

Она улыбнулась.

И они склонились друг к другу для поцелуя.

За последний год было много дежурных поцелуев, но этот длился и длился. Их языки соприкоснулись.

Освещение было приглушено автоматически в момент, когда включился телевизор. Кайл и Хизер придвинулись ещё ближе друг к другу.

Всё было как в старые времена. Они ещё немного поцеловались, потом он покусал её за мочку уха и провел языком вдоль изгиба ушной раковины.

А затем он нащупал её грудь и зажал сосок сквозь ткань между большим и указательным пальцем.

Она чувствовала тепло – от вина, от долго сдерживаемого желания, от летней ночи.

Его рука двинулась вниз, скользнула вдоль живота, по бедру и устремилась к промежности.

Как множество раз в прошлом.

Внезапно она напряглась; мышцы её бёдер вздулись.

Кайл убрал руку.

– Что не так?

Она посмотрела ему в глаза.

Если бы только она могла знать. Если бы только она знала точно.

Она опустила взгляд.

Кайл вздохнул.

– Думаю, мне пора идти, – сказал он.

Хизер закрыла глаза и не остановила его, когда он уходил.