Текст книги "Факторизация человечности (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

26

Хизер решила отсоединиться, выйти из контакта с Идэко.

Но как?

Внезапно она пришла в полное замешательство.

Конечно, она могла снова визуализировать центаврянский конструкт и открыть кубическую дверь; это наверняка разорвёт связь.

Но насколько жёстким будет такой разрыв? Психическая ампутация? Не останется ли часть её здесь, внутри Идэко, в то время как остальное – вероятно, её автономное эго – будет выброшено в Торонто?

Она ощутила, как сильнее забилось сердце, а на лбу выступил пот; по крайней мере, эту связь с её оставшимся в офисе телом она сохраняла.

Как отсоединиться? Должно быть средство; должен быть способ. Но это как впервые в жизни прозреть. Мозг регистрирует цвет и свет, но не в силах понять, что он видит, не умеет распознавать изображения.

Или как после ампутации – снова эта метафора, отражающая её тревогу по поводу предстоящего отсоединения. Человек с протезом вместо ампутированной конечности. Сначала это просто мёртвый металл и пластик, висящий на культе. Разум должен научиться управлять протезом, активировать его. Должен выработаться новый свод правил: такая-то мысль приводит к такому-то движению.

Если мозг из плоти и крови способен научиться интерпретировать свет, двигать металл, натягивать нейлоновые сухожилия на тефлоновых шкивах, то он наверняка способен научиться работать и в этом окружении. Человеческий разум – ничто, если не умеет приспосабливаться. Эластичность – главный его навык.

И поэтому Хизер постаралась успокоиться и начать мыслить рационально и систематически.

Она представила себе, что хочет сделать – настолько чётко, насколько смогла. Её мозг соединён с мозгом Идэко; она представила себе разрыв этого соединения.

Но она по-прежнему была там, внутри него, мелькание за окном вагона подземки то становилось чётче, то размывалось, когда его фантазии – ну и похотлив же он, этот Идэко – выбирались на передний план, а потом изгонялись снова.

Она попробовала другой образ: раствор в колбе – её разум растворён в разуме Идэко, крошечная разница в коэффициенте преломления делает отчётливо видимыми полосы её в прозрачной среде его. Она представила себе, как выпадает в осадок: белые кристаллы – гексагональные в сечении, как фрагменты стены разумов – медленно опускаются на дно колбы.

Получилось!

Вид токийской подземки померк.

Бормотание мыслей Идэко стихло.

Японская болтовня пассажиров прекратилась.

Но нет…

Нет!

Вместо них ничего не возникло; лишь тьма. Она покинула Идэко, но не вернулась в себя.

Наверное, ей следует покинуть конструкт. Она по-прежнему имела некоторый контроль над собственным телом – по крайней мере, она так думала. Она вскинула руку туда, где, как она считала, была кнопка «стоп».

Но в самом ли деле её рука двигалась? Она чувствовала, как внутри снова поднимается волна паники. Может быть, она воображает руку, так же, как ампутант воображает свою фантомную конечность, или как страдающие хроническими болями учатся воображать рубильник внутри своей головы, рубильник, который они могут переключить усилием воли и подавить боль хотя бы на несколько мгновений.

Продолжить процесс, покинуть психопространство означало подтвердить или опровергнуть её способность контролировать своё физическое тело.

Но сперва, чёрт её дери, она должна справиться с паникой, подавить её. Она отсоединилась от Идеко; она на полпути домой.

Растворённое вещество, выпадающее из раствора.

Кристаллы, лежащие на дне колбы…

…беспорядочной грудой, без системы и организации.

Она должна навести порядок в своём спасённом эго.

Кристаллы заплясали, формируя матрицу белых ромбов.

Это не работает, не помогает, не…

И вдруг – о, счастье! – она снова оказалась дома, внутри своего собственного восприятия.

Физическая форма Хизер испустила громкий вздох облегчения. Она по-прежнему была в психопространстве перед гигантской стеной гексагонов.

Её палец в сантиметре или около того от клавиши, обозначавшей Идэко.

Конечно, всё это было концептуализацией, интерпретацией. Наверняка нет никакой кнопки «Идэко»; наверняка психопространство, чем бы оно ни было, имеет совсем другую форму. Но она теперь знала, какого рода ментальная гимнастика способна вывести её из разума другого человека. Она знала, как выйти, и знала, как снова стать собой.

И ей не терпелось попробовать снова.

Однако как в её ментальной реконструкции индекса разумов эти разумы упорядочены? Вот это кнопка Идэко. Что можно сказать о шести прилегающих к ней гексагонах? Его родители? Его дети? Его супруга – или, может быть, как раз не его супруга, поскольку они не связаны генетически.

Но всё не может быть так просто и так жёстко. Невозможно упорядочить всех людей по принципу кровного родства; слишком много особых случаев, слишком много различий в размере семьи и её составе.

Тем не менее, возможно, она находилась у японской зоны стены; возможно, все эти гексагоны представляют людей, относящихся к этой культуре. Или, возможно, здесь собраны люди с одинаковой датой рождения со всех концов мира.

Или, может быть, её привлек именно к этому участку инстинкт. Может быть, гексагон Кайла – вот этот вот: она едва не коснулась его вместо гексагона Идэко, но в самый последний момент передумала, прямо как в школе, где она всегда отшатывалась от своего первого, самого лучшего ответа и вместо него выбирала неверный, вечно бормоча под нос «Я это и хотела сказать», когда кто-то другой давал правильный ответ.

Семь миллиардов кнопок.

Она решила попробовать ту, которой изначально собиралась коснуться, поднесла к ней палец и…

Контакт!

Такой же ошеломительный во второй раз, как и в первый.

Потрясающее ощущение.

Контакт с другим разумом.

По крайней мере, с цветовым зрением у этого человека всё было в порядке. Но цвета были немного не те – кожа выглядела чуть зеленоватой.

Возможно, каждый человек воспринимает цвета немного по-своему; возможно, даже люди с нормальным цветовым зрением интерпретируют их по-разному. В конце концов, цвет – чисто психологический конструкт. В реальном мире нет такой вещи, как «красный»; просто таким образом разум интерпретирует свет с длиной волны от 630 до 750 нанометров. Собственно, семь цветов радуги – красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий и фиолетовый – это произвольная классификация, придуманная Ньютоном; такое их число было выбрано потому, что сэру Айзеку понравилась идея о том, что количество цветов должно быть простым числом. Однако Хизер никогда не удавалось различить то, что он назвал «синим» между голубым и фиолетовым.

Вскоре внимание Хизер привлекло то, что она видела помимо цветов.

Человек, в которого она вселилась – снова мужчина, или, по крайней мере, таковым он себя ощущал в неуловимой и немного агрессивной манере – был чем-то сильно возбуждён.

Он был в магазине. В маленьком продуктовом магазинчике. Однако названия брендов были Хизер незнакомы. И цены…

Ах, да, символ фунта.

Она в Британии.

И британец – британский мальчик, она теперь была в этом уверена – рассматривал стойку со сладостями.

Между ней и Идэко был языковой барьер, но тут его не было – по крайней мере, такого существенного.

– Молодой человек! – позвала она. – Молодой человек!

В ментальном состоянии мальчишки не произошло никаких изменений; он совершенно не замечал её попыток заговорить с ним.

– Молодой человек! Мальчик! Парень! – Она помедлила. – Эй, пацан! Дрочер малолетний! – Последнее наверняка должно бы было привлечь его внимание. Но ничего не изменилось. Разум мальчишки был полностью поглощён намерением…

О Господи!

… намерением что-то стащить!

Шоколадку. «Кёрли-Уорли» – что за дурацкое название.

Хизер выбросила всё лишнее из головы. У мальчишки – ему было тринадцать, она это узнала сразу, лишь только задумалась о его возрасте –  на смарт-кэше было достаточно денег, чтобы купить шоколадку. Он сунул руку в карман и прижал пальцы к карточке, нагретой теплом его тела.

Да, он может заплатить за шоколадку – сегодня. Но тогда что он будет делать завтра?

Продавец, индийского вида мужчина с акцентом, который Хизер казался очень приятным, но мальчишке – смешным, был занят с другим покупателем у кассы.

Мальчишка схватил «Кёрли-Уорли», оглянулся через плечо.

Продавец всё ещё был занят.

На мальчишке была надета лёгкая жилетка с большими карманами. Крепко прижимая «Кёрли-Уорли» к ладони, он подтянул руку к карману, приподнял клапан и опустил туда шоколадку. Мальчишка – как и, к собственному удивлению, Хизер – испустил вздох облегчения. Получилось…

– Молодой человек! – произнёс голос с индийским акцентом.

Мальчишку затопил первобытный ужас, ужас, от которого содрогнулась и Хизер.

– Молодой человек! – снова произнёс голос. – Дайте-ка мне посмотреть, что у вас в кармане.

Мальчишка окаменел. Он подумал было о том, чтобы сбежать, но индиец – о котором, что странно, мальчишка думал как об «азиате»[24]24
  В Северной Америке «азиатами» обычно называют только выходцев из Восточной или Юго-Восточной Азии – японцев, китайцев, корейцев, вьетнамцев. В Великобритании этот термин чаще применяется к выходцам из Южной Азии.


[Закрыть] – уже стоял между ним и дверью. Он протягивал к нему руку ладонью вверх.

– Ничего, – ответил мальчишка.

– Ты должен вернуть мне эту шоколадку.

Мозг мальчишки бешено работал: всё ещё можно попытаться сбежать; так же можно вернуть украденное и просить пощады. Может, сказать, что отец его бьёт и упросить продавца не звонить родителям.

– Я же говорю – я ничего не брал, – сказал мальчишка, пытаясь сделать вид, что его глубоко оскорбляет такое беспочвенное обвинение.

– Ты лжёшь. Я тебя видел – и камера тоже. – Продавец указал на прикрученную к стене маленькую видеокамеру.

Мальчишка закрыл глаза. Вид внешнего мира померк, но его мозг по-прежнему переполняли образы – людей, которые, по-видимому, были его родителями и приятеля по имени Джоф. Джоф никогда не попадался, таская сладости.

Хизер была потрясена. Она вспомнила собственную детскую попытку стащить что-то в магазине – в её случае это была пара джинсов в магазине одежды. Её тогда тоже поймали. Она понимала страх и злость этого мальчишки. Она хотела бы посмотреть, что с ним случится дальше – но её время ограничено. Рано или поздно ей придётся выйти отсюда для удовлетворения жизненных потребностей; она уже жалела, что не сходила в туалет перед тем, как залезть в конструкт.

Она очистила разум и вызвала образ выпадающих из раствора кристаллов, покинув мальчишку так же, как ранее покинула Идэко.

Темнота, как и раньше.

Она упорядочила кристаллы, восстановив свою самоидентификацию. Она снова лицезрела стену гексагонов.

Это было изумительно – и, надо признать, чрезвычайно занимательно.

Внезапно ей пришла в голову мысль о туристическом потенциале. Проблема с имитациями виртуальной реальности была как раз в том, что они – имитации. Хотя и «Сони», и «Хитачи», и «Майкрософт» вкладывали миллиарды в индустрию развлечений в виртуальной реальности, ей всё равно чего-то не хватало. Всё равно существовала фундаментальная разница между катанием на лыжах в Банффе[25]25
  Канадский горнолыжный курорт в провинции Альберта.


[Закрыть] и катанием на лыжах в собственной гостиной; вероятность сломать ногу добавляла остроты, полный мочевой пузырь, опорожнить который нет никакой возможности, обогащал восприятие, а риск обгореть на солнце после целого дня на склоне даже в середине зимы был неотъемлемой частью горнолыжного удовольствия.

Но вот это проникновение в чужую жизнь было реальным. Английскому мальчишке действительно предстояло иметь дело с последствиями своего преступления. Она могла оставаться с ним так долго, сколько хотела; следить за ним в его мучениях часами или даже днями. Вся притягательность вуайеризма, подкреплённая имитацией более живой, возбуждающей и непредсказуемой, чем всё, что может появиться из запаянной в пластик коробки.

Нужно ли это регулировать? Возможно ли это регулировать? Или человеку придётся смириться с возможностью того, что бесчисленные наблюдатели толпятся в его голове, разделяя с ним всю его жизни и каждую его мысль?

Может, число семь миллиардов вовсе не такое уж огромное; может быть, оно наоборот, замечательное; может быть, самой произвольности выбора, самого количества возможностей будет достаточно, чтобы оградить человека от посещения кем-то знакомым.

Но ведь именно это интереснее всего, разве нет? За этим Хизер сюда и пришла, и наверняка другие придут сюда за этим же: за возможностью проникнуть в разум своих родителей, любимых, детей, начальников.

Но что делать дальше? У Хизер по-прежнему не было никаких идей относительно того, как найти конкретного человека. Кайл был где-то здесь. Нужно только сообразить, как до него добраться.

Она в растерянности уставилась на громадную клавиатуру с шестиугольными клавишами.

Кайл всё ещё шёл по кладбищу. Он чувствовал, как лоб начинает покрываться тонким слоем пота. Могила Мэри осталась не так уж далеко позади. Он засунул руки в карманы.

Так много смерти; так много мёртвых.

Он подумал о зебре, которую подстерёг и убил лев.

Это наверняка жуткий вид смерти.

Или нет?

Подавление.

Диссоциация.

Это те вещи, через которые, по словам Бекки, она прошла.

И не только Бекки. Тысячи мужчин и женщин. Подавляющих воспоминания о войне, пытках, насилии.

Может быть – всего лишь может быть – зебра не чувствовала, что умирает. Может быть, она отключила своё сознание от реальности в тот самый момент, когда началась атака.

Возможно, все высшие животные способны на такое.

Это лучше, чем умирать в мучениях и страхе.

Но механизм подавления где-то даёт сбой – иначе воспоминания никогда бы не возвращались.

Или, если это не сбой, то, возможно, этот механизм можно вывести…вывести за пределы расчетных параметров.

В животном мире не существует по-настоящему травматических физических повреждений, которые не были бы смертельными. Да, животное может быть напугано – ужасно напугано – но при этом проживёт ещё один день. Но как только хищник смыкает челюсти на добыче, добыча эта почти наверняка обречена. Подавление будет работать несколько минут – или, максимум, несколько часов – чтобы убречь животное от ужаса собственной смерти.

Но если бы после травматических переживаний никто не выживал, то у мозга не было бы необходимости в способности подавлять воспоминания в течение дней, недель, месяцев.

Или лет.

Но человечество изобрело несмертельные травмы.

Изнасилование.

Пытки.

Ужасы войны.

Может быть, мозг и правда был готов к возникновению способности подавлять восприятие тяжёлых физических повреждений.

И, может быть, ненамеренно эти воспоминания через какое-то время и правда снова всплывали в памяти. До самого недавнего времени – нескольких десятков тысяч лет назад, крошечного отрезка истории жизни на Земле – не было нужды в долговременном подавлении. Возможно, такая способность так никогда и не возникла в ходе эволюции.

Эволюции.

Кайл поиграл с этим словом, так и сяк вертя его в голове. Он много думал с тех пор, как Чита сказал ему, что микротубулярное сознание в самом деле могло возникнуть вследствие преадаптивной эволюции.

Он смотрел на многочисленные надгробия с вырезанными на них распятиями и сложенными в молитве руками.

Эволюция способна влиять лишь на те вещи, что увеличивают шансы на выживание; она по определению не имеет никакого отношения к событиям, которые происходят после последнего репродуктивного контакта… а смерть, разумеется – это самое последнее событие в жизни.

Кайл не мог придумать ни одного сценария того, как эволюция могла бы создать для животных более гуманную смерть, даже если это идёт на пользу подавляющему большинству популяции. И всё же…

И всё же если подавление воспоминаний существует у людей, оно должно было откуда-то взяться. Это действительно могло быть развитием механизма, дающего животному лёгкую смерть, даже когда его едят живьем.

Если такой механизм вообще существует, понятное дело.

И если он существует, это значит, что вселенной в конечном итоге есть до них дело. Что-то помимо эволюции сформировало жизнь такой, дало ей если не смысл, то, по крайней мере, свободу от мучений.

Кроме тех мучений, которые испытываешь, когда память возвращается.

Кайл медленно брёл обратно к станции метро. Была середина дня пятницы; поезда, прибывающие из центра, битком набиты служащими, бегущими из своих корпоративных тюрем. Кайл вёл два летних курса, и один из них, как назло, начинался в пятницу в 16:00. Так что он отправился в университет на свой последний на этой неделе семинар.

27

Хизер продолжала смотреть на огромную стену гексагонов, размышляя, пытаясь не дать головокружению подавить рассудок.

Она решила просто попробовать снова. Она коснулась ещё одного гексагона.

И в ужасе отпрянула.

Разум, в который она вошла, оказался спутанным и тёмным, все ощущения искажены, мысли обрывочны и раздёрганы.

Это был мужчина – опять! Белый: для него она была важна, эта его белизна, его чистокровность. Он был в парке неподалёку от искусственного озера. Было совершенно темно. Хизер считала, что соединение происходит в реальном времени, так что он, скорее всего, находится не в Северной Америке, где был ещё день. Однако мужчина думал по-французски.

Значит, Франция или Бельгия, но точно не Квебек.

Мужчина прятался – затаился – за деревом и чего-то ждал.

Что-то, однако, было не так. Какое-то напряжение, грозящее прорваться.

О Боже, подумала Хизер. Эрекция – от которой встопорщились его штаны. Так вот на что это похоже. Господи всемогущий!

Фрейд был неправ – невозможно завидовать этому. Пенис, казалось, готов треснуть по всей длине, как сосиска, разрывающая свою оболочку.

Приближалась женщина, видимая в свете фонарей.

Молодая, симпатичная, европейской внешности, в розовых кожаных ботинках, одна.

Он дал ей пройти мимо и затем…

И затем выскочил из-за деревьев и приставил нож к её горлу, и она услышала его голос. Он говорил по-французски – и с парижским акцентом, не с квебекским. Хизер знала французский достаточно, чтобы понять, что он говорит женщине не сопротивляться, что ей лучше быть с ним полюбезней…

Хизер не могла этого вынести; она заэжурила глаза и позволила конструкту сформироваться вокруг неё. Она чувствовала беспомощность и отчаяние. Говорят, что каждые двенадцать секунд где-то на Земле происходит изнасилование – до сих пор это казалось бессмысленной статистикой. Но это происходит прямо сейчас.

Она должна сделать что-то.

Она глубоко вдохнула, потом снова открыла глаза.

– Стоп! – закричала Хизер внутри куба.

Стоп! – закричала она мысленно внутри собственного разума.

А потом:

– Arrêt!

Arrêt!

Но чудовище продолжало лапать грудь женщины сквозь бюстгальтер.

Хизер отвела руки назад, пытаясь заставить его сделать то же самое.

Но тщетно. Что бы она ни делала, на него это не оказывало никакого эффекта. Хизер трясло от ярости, гнева и страха, но мужчина продолжал своё дело, безразличный к её крикам так же, как к крикам своей жертвы.

Нет… нет, крики жертвы не были ему безразличны. Он них его член напрягался ещё сильнее…

Хизер не могла больше этого выносить.

Насильник принялся сдирать с жертвы трусики, а…

…а Хизер представила себе выпадающие из раствора кристаллы, отделяясь от этого поломанного, отравленного разума и возвращаясь к стене с гексагонами.

Она закрыла глаза, материализуя конструкт перед своим внутренним взором, и откинулась назад, оперевшись на заднюю стенку куба, делая дыхательные упражнения и ожидая, пока сердце прекратит бешено колотиться, пока уляжется её ярость.

Был Кайл виновен или нет, существовала одна истина, в которой никто не мог усомниться, которая ни у кого не вызывала вопросов. Мужчины иногда делают ужасные вещи, невообразимые вещи.

Её всё ещё трясло.

Да этому французскому монстру надо член под корень отрезать.

Она чувствовала себя так, будто нападению подверглась она сама. Ей потребовалось время, чтобы восстановить внутреннее равновесие, чтобы дистанцироваться от пережитого ужаса.

Но вот, наконец, она готова попробовать ещё раз. Она протянула руку, неуверенно, в страхе от того, куда она может попасть, и коснулась ещё одной кнопки.

Женщина – наконец-то! Но гораздо, гораздо старше Хизер. Должно быть, итальянка; в окне видно луну. Оштукатуренные стены; тяжёлое дыхание. Старая итальянка в старом доме – она практически не думает, лишь смотрит, дышит, ждёт, ждёт год за годом…

Хизер выпала в осадок, собралась воедино, затем тронула другой гексагон.

Сначала ей показалось, что она попала в разум умственно отсталого, но потом осознала, в чём дело, и улыбнулась.

Младенец – ребёнок, лежащий в колыбели и глядящий вверх. Лица, немного не в фокусе, смотрят на него сверху, улыбаясь от радости и гордости: чернокожий мужчина лет двадцати с дредами и короткой бородкой, и женщина-негритянка примерно его лет с прекрасной чистой кожей. Изображение для ребёнка было по большей части бессмысленным; лишь чувства довольства, радости, простодушия и сопричастности. Хизер немного задержалась, давая невинности и чистоте момента смыть с неё остатки французского ужаса.

Но потом она отсоединилась и попробовала снова.

Тьма. Тишина. Поток образов, теряющихся на периферии в небытие, искажённые пропорции.

Человек спит; спит и видит сон о… о чём? Какая ирония для юнгианского психолога: видеть чужой сон собственными глазами вместо того, чтобы довольствоваться словесным описанием, и быть совершенно неспособным интерпретировать даже его очевидное содержание, не говоря уж о глубинных смыслах.

Она оставила сновидца и попробовала снова.

Доктор – вероятно, дерматолог. Где-то в Китае, осматривает чешуйчатое образование на ноге мужчины средних лет.

Отсоединение; новая попытка.

Кто-то смотрит телевизор; тоже по-китайски.

Должен быть лучший способ, чем метод тыка. Но она уже пыталась произносить имя Кайла, пыталась вызывать в памяти его лицо. А перед тем, как коснуться кнопки, пыталась сосредоточиться на Кайле. Однако огромному массиву гексагонов, похоже, не было дела до её желаний.

Она продолжила прыгать из разума в разум, из человека в человека – меняя пол и сексуальную ориентацию, расы, национальности и религии. Проходили часы, и, хотя это было страшно увлекательно, она так и не приблизилась к своей цели найти Кайла.

Она продолжала искать.

И, наконец, после ещё десятка подключений наугад, свершился прорыв.

Она нашла соотечественницу-канадку: женщину средних лет, живущую в Саскечеване.

Которая смотрела телевизор.

И на экране было лицо, которое Хизер узнала.

Грег МакГрегор, который иногда вёл «Мир новостей» «Си-би-си» из их студии в Калгари.

И это навело Хизер на мысль.

Говорят, что любые два человека связаны цепочкой знакомых длиной не более шести человек – Джон Гуэйр даже написал пьесу и на эту тему, по которой сняли фильм.

Обычно цепочка имеет вид пика: три ступени вверх и три ступени вниз. Человек знает священника своей церкви, священник знает папу римского, папа знает всех основных мировых лидеров, соответствующего лидера знают политики местного уровня, а мелкий политик знаком с населением своего округа. И возникает мост от Торонто до Токио, или от Владивостока до Венеции, или от Майами до Мельбурна.

Изображение в телевизоре изменилось, лицо МакГрегора сменила репортажная съёмка. Репортаж был о процессе Хосека – на котором сегодня и правда ожидалось вынесение вердикта, так что соединения и впрямь были в реальном времени.

Хизер замерла, ожидая возвращения МакГрегора. И он появился.

Теперь бы найти какой-нибудь способ попасть из этой женщины в Саскечеване в МакГрегора в тысяче километров от неё.

Это прямой эфир. МакГрегор делает это прямо сейчас.

Из чего следовало, что он сейчас слышит те же самые слова; то, что он говорит – это в точности то, что женщина из Саскечевана слышит.

Хизер задумалась о смещениях перспективы, которые выполняла раньше.

Нельзя ли и здесь попробовать что-то подобное?

Женщина из Саскечевана слушала МакГрегора, но в её голове также бродили праздные мысли о том, как он красив и как убедительно звучит его речь.

Хизер сосредоточилась на словах, которые произносил МакГрегор, расфокусировала взгляд и попыталась совершить то же самое, что с неккеровым кубом – переориентировать свою точку зрения, и…

…и она вдруг оказалась внутри разума МакГрегора!

Она нашла способ перемещаться из одного человека в другого; если двое переживают одно и то же, пусть даже на большом расстоянии, можно перепрыгнуть из одного в другого.

МакГрегор сидел в своём студийном кресле в форменном блейзере «Мира новостей», читая текст с телесуфлёра. Ему требуется ещё одна небольшая лазерная кератомия – текст чуть-чуть расплывался.

Пока он читал текст, он был полностью на нём сосредоточен. Однако объявив следующий репортаж, он расслабился.

Ассистент режиссёра сказал ему несколько слов. МакГрегор засмеялся. Его голова теперь была заполнена разнообразными мыслями.

Если в предыдущих опытах чувствовался элемент вуайеризма, то сейчас он ощущался особенно сильно. Хизер не была знакома с МакГрегором лично, но она знала его как медийного персонажа, лицо на стене гостиной.

МакГрегор думал о вчерашней ссоре с женой; он также беспокоился о том, что его сын-подросток курит травку, пытаясь определиться, насколько рассерженным он должен быть из-за этого, принимая во внимание, что и сам он баловался марихуаной в колледже. Также на короткое время он задумался о переговорах о своём контракте – Хизер удивилась, узнав, что он получает гораздо меньше, чем она полагала.

Как интересно.

Но каков будет следующий шаг?

Пока что она всегда контактировала с другими людьми в режиме реального времени: она имела доступ лишь к тому, что они испытывают в данный конкретный момент времени.

Однако наверняка существовал способ обратиться и к их памяти – не к тому, о чём они думают в данный момент, а каким-то образом просматривать воспоминания, вести поиск в их прошлом.

Она уже пыталась разговаривать с теми, в кого вселилась, но это не сработало.

Она пыталась контролировать их действия. Тоже не получилось.

Так что нет причин считать, что это может сработать, нет причин ожидать, что она сможет листать их память.

Но она должна попытаться. Она должна знать.

О чём может помнить Грег МакГрегор?

Он ведущий новостей; он помнит известные события.

И знает известных людей!

Шесть степеней отчуждения.

Шесть степеней, максимум!

Каков был бы логичный следующий шаг, который приблизил бы её к Кайлу? Кого МакГрегор может знать из тех, кто мог бы стать промежуточным звеном на пути к её мужу?

Премьер-министр! Кайл не был с ней знаком, однако цепочка, ведущая от неё к нему, была очевидна.

Хизер, разумеется, прекрасно знала, как выглядит Сьюзан Коулс. Она миллион раз видела её по телевизору.

Она сосредоточилась на ней. Только на ней.

Достопочтенная Сьюзан М. Коулс.

Вторая женщина на посту премьер-министра Канады.

Доминионатрикс, как прозвал её «Тайм».

Сьюзан Коулс в профиль.

Сьюзан Коулс в анфас.

Сьюзан Коулс на расстоянии.

Сьюзан Коулс крупным планом.

Наверняка МакГрегор встречался с ней или, по крайней мере, имеет в памяти её ментальный образ.

Но нет – по-видимому, тут нужно что-то большее. Прыжок из женщины в Саскечеване в Грега Мак-Грегора потребовал точного совпадения, точного наложения его и её перспектив.

Однако невозможно узнать в точности, что именно в данный момент делает Сьюзан Коулс, если, конечно, она не выступает сейчас по Парламентскому каналу. Но даже будь оно так, МакГрегор не смотрит сейчас этот канал.

Однако возможно, что совпадение не обязательно должно быть в реальном времени. Может быть, прыжок возможен, если у двух человек просто есть одинаковые воспоминания. Существует так много вещей, которые видел каждый. Катастрофа «Гинденбурга». Фильм Запрудера[26]26
  Любительский кинофильм, запечатлевший убийство Джона Кеннеди.


[Закрыть]. Взрывы «Челленджера» и «Атлантиса». Падение Эйфелевой башни.

И наверняка у каждого канадца есть какие-то общие воспоминания с Сьюзан Коулс. Она была первым премьером со времён Трюдо, которая прибегла к Закону о военных мерах; военное положение продолжалось четыре дня, в течение которых были подавлены беспорядки в Лонгёе[27]27
  Лонгёй (Longueuil) – город в Квебеке.


[Закрыть] – расследованием которых и занимается сейчас процесс Хосека. В Канаде не было человека, который не помнил бы, как Сьюзан Коулс произносит слова, с которых начались сто часов военного положения: «Истинный Север может быть силён, но он не станет свободным снова, пока я этого не скажу». Наверняка в памяти МакГрегора есть точно такой же образ…

Да! Да, да, да! Она добралась до него: до воспоминания МакГрегора об этой самой речи.

Хизер сосредоточилась на речи, сосредоточилась на премьер-министре, расфокусировала мозг в попытке добиться неккеровского переключения, и…

…и вот она уже там, в голове у Достопочтенной Сьюзан М. Коулс!

Она нашла его – нашла способ переходить из одного разума в другой. Добраться до воспоминания о нужном человеке, перевести человека из этого воспоминания с заднего на передний план, и…

Voilà!

Она напала на след, вышла на тропу, ведущую к Кайлу.

И, однако же, сколько впечатлений! Прикосновение к истории. Хизер однажды была в здании федерального парламента – тридцать лет назад со школьной экскурсией. Он с тех пор почти не изменился – богато украшенный, изящный, отделанный тёмный деревом и непередаваемо британский.

И Коулс тоже была само очарование! Надо признать, для Хизер она была кем-то вроде образца для подражания. Немного. Было здорово смотреть её глазами и…

Ох ты ж…

Хизер внезапно осознала, что психопространство нарушает далеко не только тайну частной жизни – это также угроза для национальной безопасности. Даже не думая об этом, она вдруг узнала, что вопреки преобладающим в обществе настроениям Канада планирует голосовать против США по ооновской резолюции относительно расследования совершённых в ходе Колумбийской войны военных преступлений.

Хизер очистила мысли, пытаясь не думать о государственных тайнах. Это не то место, куда она стремится. Это лишь промежуточный пункт.

Теперь она сосредоточилась на премьер-министре Онтарио Карле Левандовски. Это заняло некоторое временя, но ей удалось отыскать в памяти Коулс воспоминание о нём – и она была шокирована тем, как сильно Коулс, представительница консерваторов, ненавидит либерала Левандовски.

Она сконцентрировалась ещё больше, производя ещё одну неккерову трансляцию.

И вот она внутри разума Левандовски.

Оттуда она неккернула в разум провинциального министра образования.

А оттуда – в Дональда Питкэрна, президента Университета Торонто.

А оттуда…

Оттуда, наконец, она шагнула прямиком в разум Брайана Кайла Могилла.