Текст книги "Факторизация человечности (ЛП)"
Автор книги: Роберт Джеймс Сойер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
3
Слава Богу, в летний семестр Хизер не читала никаких курсов. Она проворочалась в постели всю ночь после визита Бекки и смогла подняться лишь к одиннадцати.
И как прикажете со всем этим жить дальше, думала она.
Мэри умерла шестнадцать месяцев назад.
Нет, подумала Хизер. Нет – нужно смотреть правде в глаза. Мэри покончила с собой шестнадцать месяцев назад. Они не знали, почему Бекки тогда жила дома; это она нашла тело сестры.
Как жить с этим?
Что делать дальше?
В год, когда родилась Бекки, Билл Косби[2]2
Американский комический актёр, чей единственный сын Эннис был застрелен ночью 16 января 1997 года в ходе попытки ограбления.
[Закрыть] потерял своего сына Энниса. Хизер, с младенцем у груди и двухлетним сгустком энергии, скачущим по дому, почувствовала необходимость написать Косби через «Си-би-эс» и высказать сочувствие. Будучи матерью, она знала, что не бывает ничего тяжелее, чем потерять ребёнка. Конечно, десятки тысяч писали подобные послания. Косби – или его секретариат – ответил, поблагодарив за соболезнование.
Билл Косби как-то с этим справился.
В то же самое время каждый вечер в новостях появлялся другой отец – Фред Голдман, отец Рона Голдмана, убитого вместе с Николь Браун Симпсон. Фред был очень зол на О. Дж. Симпсона, обвинённого в убийстве его сына. Гнев Фреда, изливавшийся с телеэкрана, был почти осязаем. Семья Голдманов опубликовала книгу «Его зовут Рон». Хизер даже ходила на встречу с ними в супермаркете «Чаптерс» в университете, где они подписывали экземпляры книги. Она, разумеется, знала, что через несколько месяцев книгу будут продавать за бесценок, как и весь оставшийся после процесса Симпсона мусор, но она всё равно её купила и подошла к Фреду её подписать – как знак моральной поддержки одного родителя другому.
Фред Голдман как-то с этим справился.
После того, как Мэри убила себя, Хизер поискала ту книгу в домашней библиотеке. Она, оказывается, так и стояла на полке в гостиной, рядом с «Она же „Грейс”» Маргарет Этвуд, которую она купила примерно в то же время и тоже разорившись на издание в твёрдом переплёте. Хизер взяла с полки книгу Голдмана и открыла её. В ней были фотографии Фреда, но всё это были радостные семейные фото – она запомнила другое лицо, кипящее направленным на Симпсона гневом.
Когда твой ребёнок сводит счёты с жизнью, куда направить свой гнев? На кого его нацелить?
Ответ – ни на кого. Ты загоняешь его внутрь – и он ест тебя изнутри, постепенно, день за днём.
И другой ответ – на всех. Ты начинаешь рычать на мужа, на другого ребёнка, на коллег.
О да. Ты справишься. Но больше не будешь прежним.
Но сейчас…
Сейчас, если Бекки права…
Если Бекки права, то теперь есть, на кого направить свой гнев.
Кайл. Отец Бекки; муж Хизер, живущий отдельно от неё.
Она шла на юг по Сент-Джордж-стрит и думала о рамке с посланием инопланетян, висящей на стене в её гостиной. Хизер была психологом по специальности; она потратила последние десять лет на попытки расшифровать инопланетное послание, попытки постичь инопланетный разум. Она знала это послание лучше, чем кто бы то ни было на планете – она опубликовала о нём две статьи – и тем не менее у не было ни малейшего понятия о его истинном содержании; на самом деле она совсем не знала его.
Хизер знает Кайла почти четверть столетия.
Но знает ли она его хоть чуть-чуть на самом деле?
Она попыталась очистить свой разум, выбросить из него шок вчерашнего вечера.
Сегодня было солнечно. Она прищурилась и снова подумала об инопланетянах, отправлявших послания. По крайней мере, солнечный свет – он точно был для людей и центавров общим. Никто, разумеется, не знал, как выглядят инопланетяне, но политические карикатуристы рисовали их в виде соответствующих персонажей греческой мифологии. Альфа Центавра A – практически двойник земного солнца: оба принадлежат к спектральному классу G2V, у обоих температура поверхности около 5800 кельвинов – так что оба светят на свои планеты тем же самым жёлто-белым светом. Да, меньшая и более холодная Альфа Центавра B может добавлять оранжевого оттенка, когда тоже оказывается над горизонтом, однако должны быть периоды, когда светит лишь A – и в эти периоды центавры и люди видят одинаково освещённый ландшафт.
Она продолжала свой путь вдоль Сент-Джордж-стрит, направляясь к своему офису.
Мы справимся, думала она. Справимся.
На следующее утро – в субботу 22 июля – Кайл проехал на четыре станции метро дальше «Сент-Джорджа» – до самого Осгуда.
Бойфренд Бекки Зак Малкус работал клерком в книжном магазине на Квин-стрит-Уэст. По крайней мере, это Кайл запомнил из того немногого, что Бекки рассказывала о нём за последний год. В каком именно магазине, Кайл не знал – но их осталось не так много. В старших классах он частенько выбирался по субботам на Квин-стрит в поисках новой научной фантастики в «Бакке», новых комиксов в «Серебряной улитке» и старых книг в десятке или около того выстроившихся вдоль улицы букинистических магазинов.
Но независимые книжные магазины переживали тяжёлые времена. Бо́льшая их часть либо переехала в менее роскошные места с арендной платой поумеренней, либо попросту закрылась. Теперешнюю Квин-стрит заполняли в основном кафе и бистро, хотя рядом с выходом из метро на Юнивёрсити-авеню располагалось старинное здание штаб-квартиры одной из канадских медиа-империй. Вряд ли осталось больше трёх-четырёх книжных, и Кайл решил просто обойти их все.
Он начал с почтенного «Пэйджес» на северной стороне. Он огляделся – в отличие от Бекки Зак учился в университете, так что наверняка работал по выходным, а не в будни. Но никаких следов жилистой блондинистой фигуры Зака не было видно. Тем не менее Кайл подошёл к кассе, за которой сидела сногсшибательная индианка с восемью серьгами в ушах.
– Здравствуйте, – сказал он.
Она улыбнулась ему.
– Зак Малкус у вас не работает?
– У нас есть Зак Барбони, – ответила она.
Кайл немного опешил. В его детстве у всех были нормальные имена – Дэвид, Роберт, Джон, Питер. Единственный Зак, о котором он тогда слышал – это Закария Смит из старого сериала «Затерянные в космосе». Теперь же, куда ни плюнь, повсюду Заки, Одины и Уинги.
– Нет, это не он, – сказал Кайл. – Но всё равно спасибо.
Он двинулся на запад. К нему беспрестанно приставали попрошайки – а ведь было время в его молодости, когда они были так редки, что он никак не мог заставить себя им отказать. Теперь же в центре они кишмя кишели, хотя и вели себя корректно, с фирменной канадской вежливостью. Кайл давно довёл до совершенства «торонтский взгляд» прямо перед собой, никогда не направляемый на попрошайку, но до сих пор слегка покачивал головой вправо-влево, словно отвечая «нет» на каждую просьбу; в конце концов, полностью игнорировать человека было бы невежливо.
Торонто – «Город Добрый», подумал он, вспомнив старый рекламный лозунг. Хотя сегодняшние попрошайки были разношёрстной публикой, многие из них были коренными канадцами – отец Кайла до сих пор звал их «индейцами». Собственно, Кайл не мог припомнить, когда он последний раз видел коренного канадца не попрошайничающим на улице, хотя наверняка большое их количество по-прежнему обитало в своих резервациях. Несколько лет назад на его курсе было несколько студентов из коренных, присланных по тогда ещё не отменённой правительственной программе, но он не мог вспомнить ни единого преподавателя в Университете Торонто – включая, как ни странно, факультет языков и культуры коренных канадцев – который был бы канадским аборигеном.
Кайл продолжил свой путь до «Бакки». Магазин появился на Куин-Вест в 1972 году, четверть века назад переехал в другое место, но теперь вернулся и расположился неподалёку от своего прежнего местоположения. Кайл был уверен, что запомнил бы, если бы Бекки упоминала, что Зак работает здесь. И всё же…
На стеклянной витрине магазина красовалось определение слова, давшего магазину название:
Должно быть, в наши дни Бакка работает сверхурочно, подумал Кайл.
Он вошёл в магазин и поговорил с маленьким бородатым человечком за кассой. Нет, и здесь Зак Малкус тоже не работает.
Кайл продолжил поиски. Он был одет в рубашку-сафари от Тилли и джинсы – примерно в то же, что носил и на работе.
Следующий магазин находился в квартале от «Бакки» на южной стороне улицы. Кайл дождался, пока бело-красный трамвай, недавно переделанный в монорельс, бесшумно проскользнёт мимо, и перешёл через улицу.
Магазин выглядел куда роскошнее «Бакки»; кто-то недавно вложил кучу денег в обновление старинного здания из бурого песчаника, в котором он располагался, и очистил фасад пескоструйной машиной; большинство сейчас ездило на скиммерах, однако многие здания всё ещё носили следы въевшейся сажи десятилетий автомобильных выхлопов.
Когда Кайл вошёл, послышался звон колокола. В магазине было около дюжины покупателей. По-видимому, услышав звон, из-за тёмного деревянного стеллажа показался клерк.
Это был Зак.
– Мис… мистер Могилл? – сказал он.
– Здравствуй, Зак.
– Что вы здесь делаете? – Он сказал это с таким ядом в голосе, будто любое упоминание Кайла было ему отвратительно.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Я работаю.
– Я вижу. Когда у тебя перерыв?
– Не раньше полудня.
Кайл не стал смотреть на часы.
– Я подожду.
– Но…
– Я должен с тобой поговорить, Зак. Большего я не прошу.
Зак поджал в раздумье губы. Потом кивнул.
Кайл принялся ждать. Обычно ему нравилось бродить по книжным магазинам – особенно по магазинам бумажных книг. Однако сегодня он слишком сильно нервничал. Он провёл некоторое время, просматривая старое издание «Канадских цитат Коломбо», читая изречения известных людей о семейной жизни. Коломбо утверждал, что самым знаменитым изречением канадского происхождения является маклюэновское «Форма есть содержание». Это, по-видимому, было правдой, но наиболее часто повторяемой фразой, пусть и не чисто канадского происхождения, было «Мои дети меня ненавидят».
Ждать всё ещё оставалось довольно долго, и Кайл вышел из магазина. Рядом обнаружился магазин постеров. Он вошёл и огляделся; магазин был декорирован хромом и белой эмалью. Здесь было множество картин природы Роберта Бэйтмана. Кое-какие репродукции Группы Семи[4]4
Группа канадских пейзажистов 1920-х годов, известная также как Алгонкинская школа.
[Закрыть]. Серия работ Жана-Пьера Нормана[5]5
Художник-иллюстратор, оформлявший в том числе и книги Роберта Сойера.
[Закрыть]. Фотопортреты нынешних поп-звёзд. Старые кинопостеры – от «Гражданина Кейна» до «Падения джедая». Сотни пейзажных голопостеров – сухопутных, морских и космических.
И Дали – Кайлу всегда нравился Дали. Здесь было «Постоянство памяти» – картина с плавящимися часами. И «Тайная вечеря». И…
Скажем, вот эта была бы полезна его студентам. «Christus Hypercubus». Она не попадалась ему на глаза много лет, а ведь этот образ определённо оживил бы его лабораторию.
Его, конечно, немного потеребят из-за того, что он вывесил картину с религиозным подтекстом, но что с того? Кайл нашёл автомат, который сворачивал постеры, и отнёс один к кассе, за которой сидел низкорослый мужчина восточноевропейской наружности.
– Тридцать пять девяносто пять, – сказал кассир. – Плюс-плюс-плюс. – Плюс ПСП, ОНП и ННП[6]6
Провинциальный налог с продаж, общий налог с продаж, национальный налог с продаж.
[Закрыть]: канадцы – самый налогооблагаемый народ в мире.
Кайл протянул ему свою карточку смарт-кэш. Кассир поместил её в считыватель, который вычел сумму покупки со встроенного в карточку чипа. После этого кассир обернул постер в полиэтиленовый пакет и протянул его Кайлу.
Кайл вышел из магазина. До перерыва Зака оставалось несколько минут.
– Здесь есть, где поговорить? – спросил Кайл.
Зак по-прежнему выглядел не слишком желающим разговаривать, но после секундного раздумья сказал:
– В офисе?
Кайл кивнул, и Зак отвёл его в заднюю комнату, которая скорее выглядела как склад, а не нечто, что оправдывало бы звание офиса. Зак закрыл за ним дверь. Шаткие стеллажи и два обшарпанных деревянных стола заполняли помещение. На обновление этой части магазина денег явно не тратили; главное – как он выглядит снаружи.
Зак предложил Кайлу единственный стул, но Кайл покачал головой. Зак уселся. Кайл облокотился на стеллаж, который сдвинулся под его весом. Кайл тут же отошёл от него – не хватало ещё, чтобы на него что-то свалилось; этого в последние дни и так было достаточно.
– Зак, я люблю Бекки, – сказал Кайл.
– Тот, кто любит, – твёрдым голосом ответил Зак, – никогда бы не сделал того, что сделали вы. – Он секунду помедлил, словно раздумывая, стоит ли испытывать судьбу. Но потом, со свойственной молодости убеждённостью в собственной правоте, добавил: – Вы больной ублюдок.
Кайлу захотелось заорать и ударить поганца.
– Я ничего не делал. Я никогда не причинял ей зла.
– Вы причинили ей зло. Она не может…
– Что?
– Ничего.
Но Кайл кое-чему научился у Читы.
– Скажи мне.
Зак, казалось, задумался, потом, наконец, буркнул:
– Она даже не может больше заниматься сексом.
Кайл почувствовал, как у него подскочило сердце. Разумеется, Бекки была сексуально активна; ей девятнадцать, в конце концов. И всё же, хотя он об этом и подозревал, услышал он это впервые.
– Я никогда не касался её в этом смысле. Никогда.
– Ей не понравится, если она узнает, что я с вами говорил.
– Чёрт возьми, Зак, моя семья разваливается на части. Мне нужна твоя помощь.
Самодовольная ухмылка.
– В четверг вы говорили другое. Вы сказали, что это семейное дело. Сказали, что меня оно не касается.
– Бекки не хочет со мной говорить. Мне нужно твоё посредничество.
– Зачем? Сказать ей, что вы этого не делали? Она знает, что это не так.
– Я могу доказать, что я этого не делал. Потому я и здесь. Я хочу, чтобы вы пришли в университет.
Зак, на котором была футболка с логотипом Райерсона[7]7
Меньший из трёх университетов Торонто, в котором учился сам автор.
[Закрыть], ощетинился; Кайл знал, что те, кто учился в двух других торонтских университетах, терпеть не могут, когда Университет Торонто называют просто «университетом».
– Зачем? – спросил Зак.
– В УТ преподают судебную экспертизу, – ответил Кайл. – У них есть лабораторный полиграф, и я знаю парня, который на нём работает. Он был экспертом-свидетелем на сотнях судебных процессов. Я хочу, чтобы ты пришёл в эту лабораторию, и меня подключат к детектору лжи. Ты задашь мне любые вопросы на эту тему и увидишь, что я отвечаю правду. Я не причинял Бекки зла – я просто не мог. Ты увидишь, что это правда.
– Вы можете подговорить своего друга сфабриковать тест.
– Тогда мы можем провести тест где-нибудь ещё. Назови место; я всё оплачу. А потом, когда ты узнаешь правду, ты, возможно, поможешь мне достучаться до Бекки.
– Патологический лжец может обмануть детектор лжи.
К лицу Кайла прилила кровь. Он бросился вперёд и схватил сопляка за грудки. Но потом отступил и широко развёл руки в стороны.
– Прости, – сказал он, отчаянно пытаясь успокоиться. – Я тебе говорю, я ни в чём не виноват. Почему ты не хочешь дать мне это доказать?
Лицо Зака покраснело; должно быть, он испытал прилив адреналина, когда Кайл кинулся на него.
– Мне не нужны ваши тесты, – сказал он хрипло. – Бекки сказала мне, что вы это делали. Они мне никогда не лжёт.
Разумеется, лжёт, подумал Кайл. Люди всё время лгут другим людям.
– Я этого не делал, – снова сказал он.
Зак покачал головой.
– Вы просто не знаете, чего это всё Бекки стоило. Но сейчас ей уже лучше. Когда мы в четверг вернулись от вас, она проплакала несколько часов, но сейчас ей гораздо лучше.
– Но Зак, ты ведь знаешь, что мы с Бекки живём отдельно уже почти год. Если бы я действительно делал то, о чём она говорит, она бы наверняка уехала бы из дому раньше или сказала что-нибудь об этом сразу после переезда. Так какого же чёрта…
– Думаете, об этом так легко говорить? По словам её психотерапевта…
– Психотерапевта? – Кайла словно громом поразило. Его дочь ходит к психотерапевту? Почему он ничего об этом не знает? – За каким хреном ей понадобился психотерапевт?
Зак состроил мину, означавшую, что ответ очевиден.
– Как зовут этого психотерапевта? Если я не могу убедить тебя, то, может быть, его у меня убедить получится.
– Я… не знаю.
– Врёшь.
Однако обвинение лишь укрепило Зака в его решении.
– Не вру. Я не знаю.
– Как она его нашла?
Зак пожал плечами.
– Это то же самый, к которому ходила её сестра.
– Мэри? – Кайл отступил назад и наткнулся на другой деревянный стол. На углу стола была расстелена салфетка с недоеденным пончиком; он упал на пол и распался на две половинки. – Мэри тоже ходила к психотерапевту?
– Конечно, ходила. И кто станет её за это винить после того, что вы с ней сделали?
– Я ничего с Мэри не делал. И с Бекки тоже.
– И кто из нас врёт? – спросил Зак.
– Я не… – Он замолк, пытаясь справиться с голосом. – Чёрт тебя возьми, Зак. Чтоб тебе провалиться. Ты в этом с ней заодно. Вы собираетесь подать в суд, так ведь?
– Бекки не хочет ваших денег, – ответил Зак. – Она хочет покоя. Она хочет завершённости.
– Завершённости? Да что это за грёбаное слово такое? Это ей тот психотерапевт так сказал, что всё дело в этом? В вонючей завершённости?
Зак поднялся на ноги.
– Мистер Могилл, идите домой. И ради Бога, найдите и себе психотерапевта.
Кайл бросился вон из офиса, пересёк торговый зал и вырвался из магазина под палящий зной летнего дня.
4
Кайл хорошо помнил тот день, когда он узнал, что Хизер беременна их первым ребёнком, Мэри.
Это стало для него полнейшим шоком. Они жили вместе около года, деля квартиру в Сент-Джеймс-тауне с несколькими сотнями тараканов. Кайл был на втором курсе магистратуры по компьютерным наукам; Хизер – тоже на втором курсе магистратуры по психологии. Они были влюблены – в этом не было сомнения – и строили планы будущей совместной жизни. Но они оба знали, что докторскую степень им придётся получать где-то за пределами Университета Торонто. Не то чтобы УТ был плохим для этого местом; собственно, если он и имел какие-то основания называться «Гарвардом Севера», то как раз благодаря своей аспирантуре. Однако получить все три степени в одном месте – это как автоматический красный флажок для будущего работодателя.
А потом, внезапно, Хизер оказалась беременна.
И им нужно было делать тяжёлый выбор.
Они обсудили возможность аборта. Хотя они и собирались иметь детей, это была, вне всякого сомнения, незапланированная беременность.
Но…
Но чёрт возьми, а когда оно наступит, подходящее время?
Не раньше, чем они окончат магистратуру, это ясно.
И точно не раньше, чем они окончат аспирантуру и получат свои степени.
А начальная зарплата доцента – это просто слёзы – Хизер уже решила, что хочет делать академическую карьеру, и Кайл, который не любил стрессовых ситуаций, склонялся к тому же, а не к суматошному миру коммерческого программирования.
Но и потом, конечно же, их финансовое положение не будет достаточно прочным, пока один из них не получит пожизненный контракт.
А потом…
К тому времени пройдёт уже целый десяток лет, и беременность для Хизер уже будет сопряжена с высоким риском.
Выбор.
Поворотная точка.
Только так или иначе.
В конце концов их решение было в пользу ребёнка; бесчисленные студенческие пары многие годы принимали такие решения. Это будет тяжело – ляжет тяжким бременем на их финансы и потребует значительного времени, которого им и так не хватает.
Но оно будет того стоить. Обязательно будет.
Кайл прекрасно помнил занятие, на котором он был в тот день, когда Хизер сказала ему о своей беременности. Оно странно соответствовало моменту.
– Представьте себе, – говорил профессор Папино́ дюжине студентов на семинаре, который начался, как казалось, далеко в стороне от компьютерных наук, – что вы живёте к северу от Квинс-Парка, а работаете к югу от него. Также представьте, что вы ходите на работу каждый день. Каждое утро вы стоите перед выбором. Вы не можете пройти по срединной линии, потому что у вас на пути стоит здание парламента[8]8
Имеется в виду парламент провинции Онтарио, чьей столицей является Торонто.
[Закрыть]. Конечно, многие из нас время от времени желают проехать сквозь него на танке… но я отвлёкся.
Студенты смеются. Папино был чудесный преподавателем; Кайл ходил на торжественный ужин по случаю его выхода на пенсию, но с тех пор ни разу его не видел.
– Нет, – продолжил Папино, когда смешки утихли, – вы должны обойти парламент – с востока или с запада. Оба маршрута практически одинаковой длины; вы выходите из дома в одно и то же время и в одно и то же время оказываетесь на работе независимо от выбранного маршрута. Итак, какой же маршрут вы выберете? Вот вы, Кайл. Каким путём пойдёте вы?
Кайл уже тогда носил бороду. Как и сейчас, она была рыжей, хотя волосы у него были чёрные. Но в те времена борода у него была неряшливая и неухоженная – он никогда её не стриг и никогда не брил шею под ней. Сейчас его передёргивало, когда он об этом вспоминал.
– Западным, – ответил он, пожимая плечами в знак того, что делает совершенно произвольный выбор.
– Хороший выбор, – одобрил Папино. – Но не единственный. И в многомировой интерпретации квантовой механики мы считаем, что каждый раз, когда делается подобный выбор, также делается и альтернативный ему – но в параллельной вселенной. Если Кайл и вправду пошёл по западному маршруту в нашей вселенной, значит, существует параллельная вселенная, в которой он пошёл по восточному.
– Но ведь это лишь метафора, – сказала Гленда, студентка, про которую Кайл иногда думал, что стал бы ухаживать за ней, если бы уже не встретил Хизер. – Ведь на самом деле есть лишь одна вселенная, да?
– Или, – сказал Д’Аннунцио, похожий на байкера тип, который всегда казался в аудитории не на своём месте, – даже если другая вселенная в самом деле существует, нет никакой возможности это доказать, так что это нефальсифицируемая гипотеза и потому вообще не наука.
Папино широко улыбнулся.
– Знаете, – сказал он, – если бы это было представление в ночном клубе, люди обвинили бы меня в том, что я вас специально подсадил среди зрителей. Давайте рассмотрим этот вопрос: есть ли какие-либо прямые свидетельства существования множественных вселенных? Роопсханд, выключите, пожалуйста, свет.
Одетый в чёрное студент встал и отключил свет. Папино подошёл к диапроектору, стоящему на металлической тележке, и включил его. На экране появилась схема.
– Этот рисунок показывает устройство экспериментальной установки, – сказал Папино. – Наверху мы имеем лампочку. Полоса посередине изображает стенку, как она выглядит при взгляде сверху. Видите в этой полосе два разрыва? Это две вертикальные щели, прорезанные в стенке – одна справа, другая слева. – Он ткнул в них маленькой телескопической указкой. – А внизу у нас горизонтальная линия, изображающая поставленную вертикально фотопластинку, наблюдаемую сверху. Стенка посередине – это словно Квинс-Парк, а щели в ней – это два возможных маршрута вокруг здания парламента – один обходит его с запада, другой – с востока. – Он помолчал, давая студентам время всё это переварить. – Так вот, что произойдёт, когда мы включим лампочку?
Он нажал кнопку; диапроектор щёлкнул и показал следующий слайд. Фотопластинка внизу показала чересполосицу светлых и тёмных линий.
– Вы все знаете из школьного курса физики, что это такое, не правда ли? Это интерференционная картина. Свет лампочки, распространяясь как волна, проходит через две щели, которые теперь становятся двумя отдельными источниками света, излучающими световые волны. Когда два набора волн сталкиваются с фотопластинкой, некоторые из волн взаимно уничтожаются, оставляя тёмные области, а некоторые усиливают друг друга, создавая яркие полосы.
Некоторые студенты закивали.
– Но вы также знаете из школьной физики, что свет не всегда ведёт себя как волна – иногда он ведёт себя и как частица. И, разумеется, мы называем эти частицы «фотонами». Так вот, что произойдёт, если мы станем уменьшать подачу электричества в лампочку? Что будет, если мы станем его подавать так мало, что лампочка будет излучать по одному фотону за раз? Кто хочет ответить?
Рыжеволосая женщина подняла руку.
– Да, Тина? – сказал Папино.
– Ну, если летит только один фотон, то он должен оставить на фотопластинке единственную светлую точку – если, конечно, он пролетает через одну из щелей.
Папино улыбнулся.
– Да, именно этого вы и ожидали бы. Однако даже когда фотоны излучаются по одному за раз, вы всё равно получаете светлые и тёмные полосы. Вы всё равно получаете интерференционную картину.
– Но как можно получить интерференцию, если проходит всего одна частица за раз? – спросил Кайл. – Я хочу сказать, с чем эта частица интерферирует?
Папино поднял указательный палец.
– Вот в чём вопрос! И на него есть два возможных ответа. Один из них, откровенно мистический – что на пути от лампочки до фотопластинки фотон распадается на серию волн, часть которых проходит сквозь одну щель, а часть – через другую, что и формирует интерференционную картину.
Но второй ответ – по-настоящему интересный ответ – состоит в том, что фотон не распадается, оставаясь дискретной частицей, и, будучи таковой, может пройти только через одну или только через вторую щель – в нашей вселенной. Но так же, как вы, Кайл, можете выбрать любой из маршрутов в Квинс-Парке, так же и фотон может выбрать путь через любую из щелей – и в параллельной вселенной его выбор будет противоположным.
– Но как мы можем видеть интерференционную картину? – спросил Д'Аннунцио, не переставая жевать жвачку. – То есть, если мы стоим к югу от здания парламента, то никогда не увидим двух Могиллов, один из которых обходит здание с запада, а другой – с востока.
– Отличный вопрос! – воскликнул Папино. – А ответ таков: двухщелевой эксперимент – весьма специфический случай параллельных вселенных. Оригинальная, единственная вселенная распадается на две вселенные, как только фотон входит в одну из щелей, но две вселенные существуют отдельно лишь в течение времени, которое требуется фотону, чтобы завершить свой путь. Поскольку, то, через какую именно щель фотон на самом деле прошёл, ничего не меняет во вселенной ни сейчас, ни когда бы то ни было, вселенные снова сливаются в одну. Единственное свидетельство существования второй – интерференционная картина на фотопластинке.
– Но что если от того, через какую щель фотон прошёл, реально что-то зависит? – спросил с галёрки Роопсханд.
– В любом мыслимом эксперименте, в котором от выбора конкретной щели что-то реально зависит – на самом деле, в любом эксперименте, в котором вы сможете определить, через какую щель фотон реально прошёл – вы не получите интерференционной картины. Если выбор щели важен, вселенные не будут сливаться; они продолжат существование как две отдельные вселенные.
Это семинар кружил голову – как и все семинары профессора Папино. И оно также было метафорой, которую Кайл пронёс с собой через всю свою жизнь: принятие решений, развилка путей.
Тогда, в 1996, хоть они с Хизер и были ещё студентами, он знал, какой выбор хочет сделать. Он хотел жить во вселенной, в которой у него есть ребёнок.
И поэтому в ноябре появилась на свет их первая дочь, Мэри Лорен Могилл.
