Текст книги "Хижина в лесу"

Автор книги: Роберт Динсдейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Мальчик, опустив мертвого зайца на землю, привстал. Теперь он смотрел на холмики совсем другими глазами. Они завораживали. Дед немного передвинул ногу… чуть выше… к вершине холмика. Под его ногами корни, подобно старым половицам, издали тихий скрип, жалуясь на судьбу.

– Это правда, деда?

– Ну, – сказал старик, передвигая ногу еще выше, – тот, кто рассказал мне эту историю, утверждал…

Он замер, и до ушей мальчика донесся жуткий треск ломающегося дерева. На мгновение дед словно повис в воздухе, а потом корни расступились под его сапогами, земля, словно по мановению волшебной палочки, разверзлась, и старик провалился внутрь холма.

* * *

– Деда! Деда!

Мальчик бросился бежать между холмами, зацепился за корень, вылезший из земли, но смог удержаться на ногах и не упасть. Когда мальчик сумел остановить свой бег-падение, то оказалось, что он стоит перед холмом, в который провалился дед. У его ног лежал кусок толстого, трухлявого корня, вывернутого из земли.

Мальчик с трудом перевел дыхание. Сердце бешено колотилось в груди.

– Деда!

Теперь верхушка холма находилась на одном уровне с головой мальчика. Взобраться наверх оказалось не так уж просто, хотя сухие корни, выбивающиеся из-под земли, давали достаточно надежную опору для рук и ног. Когда мальчик перенес тяжесть тела на холм, земля под ним дрогнула. Было ясно, что холм полый внутри.

– Деда, ты меня слышишь?

Мальчик, ступая босыми ногами по корням, передвигался быстро и легко.

– Деда, ты тут?

Рука его нащупала край зияющего провала. Мальчик попытался привстать, но в это время еще один кусок истлевшего корня обвалился во тьму холма. Минуло не менее секунды, прежде чем мальчик услышал глухой звук удара. А затем раздалось тихое постанывание. Корень попал в старика. По крайней мере, он жив. Мальчик почувствовал облегчение, но страх не отступал.

Корни под ним застонали. Тогда мальчик распластался на земле и осторожно начал продвигаться вперед, чтобы заглянуть в провал. Там царила абсолютная темнота, не нарушаемая тончайшим лучиком дневного света, который мог бы пробиться сквозь листву осины.

– Деда! – осмелился крикнуть во тьму мальчик. – Ты там?

В ответ раздался невнятный звук.

– Деда, ты ударился?

Рука мальчика потянулась во тьму, но ни за что не ухватилась.

– Деда, я до тебя не достаю…

Звуки стали громче. Слыша их, мальчик подумал о том, что так, должно быть, кричит пойманный за ногу петлей заяц, прежде чем, извернувшись, попытаться вонзить зубы в собственную плоть, чтобы освободиться.

– Деда, я спускаюсь.

Он не успел свеситься над чернотой провала, когда услышал снизу громкий не то крик, не то стон. Раздался шум, похожий на глухой удар, снова крик и тяжелый вздох. Так продолжалось несколько раз. Мальчик отодвинулся от провала. Крики и шум стихли. Стало понятно, что дедушка не хочет, чтобы он спускался.

– Что мне делать, деда?

Раздались какие-то невнятные звуки, отдаленно напоминающие речь.

– Что мне делать?

Мальчик спустился с холма. На земле валялись отломившиеся корни, и в голову ему пришла идея. Обыскав землю под осинами, он собрал все имеющиеся поблизости дрова. Набрав достаточно сухого дерева на костер, мальчик сложил его и принялся трением добывать огонь. Шепотом уговаривая сухое дерево зажечься, он прислушивался к едва различимому постаныванию деда.

Когда пламя разгорелось, мальчик сунул один конец толстого корня в огонь и, защищая импровизированный факел от ветра, поспешил к холму, в который провалился дед.

На этот раз он еще явственнее чувствовал, что земля под ногами ходит ходуном. Слышно было, как отдельные комья падают внутрь холма. Мальчик боялся, что может провалиться, как дедушка, но все же поднялся наверх и просунул горящий корень в дыру. Жар пламени обдал его руку. Мальчику хотелось разжать пальцы, но он сдержался и, прищурившись, взглянул мимо язычков пламени внутрь холма.

Стены сложены из бревен, их подпирают грубо обтесанные балки. Вместо стропил ветви деревьев, на которые сверху навалили земли. То тут, то там попробивались корни деревьев, которые делали землянку похожей на сказочный замок.

Мальчик повел головней по сторонам. Вдоль одной из стен виднелось земляное возвышение, усыпанное сухими ветками, их тоже оплетали ползучие корни. Наконец-то мальчик понял, что же такое землянка. Когда-то партизаны строили себе жилища под землей. Когда они ушли, лес вернулся себе свое.

– Деда!

В слабом свете импровизированного факела мальчик увидел темную фигуру, лежащую перед земляным ложем. Должно быть, дед, падая, ударился о него. Рядом валялись упавшие на земляной пол сучья. Мальчик опустил факел низко, насколько мог, и тут увидел голову деда, вернее, лишь кончик седых усов. Лицом дед лежал к стене. В его позе было что-то не так. Ноги были согнуты, причем одна как-то неестественно.

– Деда!

Мальчик, лежа на краю провала, приподнял головню. Похоже, ветви-стропила не выдержали веса дедушки. Он решил, что можно будет протиснуться между ними и встать на одну из старых балок.

Мальчик долго боролся со своей нерешительностью. Он вспомнил о том, как людей отводили в лес умирать, вспомнил об убитых, заваленных ветвями, и о том, как лес высасывал силы из трупов, наполняя ею корни и листву. Было страшно спускаться туда, где мертвецы становились трапезой злых деревьев.

Язычок пламени взобрался вверх по корню и лизнул мальчика в руку. Он разжал пальцы, и головня упала на земляной пол. Огонь не погас, но горел теперь слабее. Вскоре вспыхнули разбросанные по полу сучки. Спустя несколько секунд разгорелся нешуточный костер.

Теперь света стало достаточно, чтобы мальчик увидел, что в земляном убежище призраков нет, все они остались в лесу. В землянке никого, кроме деда, не было.

Мальчик снял с плеча рюкзак и бросил его вниз. Рюкзак упал вдалеке от разгорающегося огня. Теперь дороги назад не было.

Мальчик ухватился за ветки, прежде служившие опорой крыши землянки, и надавил на них посильнее. Они прогнулись, но не сильно, и он, решив, что дерево достаточно крепкое, держась за ветку, принялся медленно сползать в провал. Ноги его тщетно искали опору и ничего, кроме пустоты, внизу не находили.

Из земляного потолка пробивались корни, и мальчик на ощупь определил тот, передвигаться по которому будет проще всего. То тут, то там встречающиеся утолщения превращали корень в незамысловатую лестницу. Очень скоро мальчик смог упереться ногами в земляное ложе и одним прыжком очутился на полу землянки. Он огляделся. От слабого огня по стенам ползли паучьи тени, но разглядеть, что к чему, мальчик не мог. У одной из стен виднелись ступеньки, которые прежде вели наружу, а теперь были засыпаны обрушившейся сверху землей.

Дед, распростершись, лежал на земле. Чувствовался отчетливый запах затхлости и гниения, и мальчик не сразу понял, что это воняет от старика.

– Деда!

Старик повернул голову, и из его рта вырвался стон, скорее похожий на скулеж побитого пса.

– Деда, ты меня слышишь?

Свет огня вырвал из тьмы лицо старика: нос разбит, над глазом рваная рана, бровь рассечена, словно ножом, щека залита кровью…

Старик приоткрыл рот. Казалось, он заполнен какой-то черной массой. Дед издал невнятный звук. Видно стало, как странно двигается его язык, – так же неловко, как выброшенная на берег рыбина. Мальчик понял, почему дед не может говорить: его язык был разорван.

– Деда, тебе очень больно?

Бессмысленный вопрос. Мальчик отступил в сторону, чтобы не заслонять свет. Теперь он видел глубокую рану на бедре, оставленную висевшим на перевязи топором. Тот лежал сбоку, лезвие испачкано кровью. Схватившись за топорище, мальчик отбросил топор подальше, и тот ударился об одну из балок, подпиравших стены. Узловатые корни над головой вздрогнули. Мальчик испуганно сжался. Вскинув голову, он замер, ожидая, не обрушится ли земляная крыша ему на голову.

Ничего страшного не произошло, и мальчик вновь перевел взгляд на деда. Теперь он понял, почему его нога повернута под таким неестественным углом: из рваной раны под коленом виднелись три осколка кости.

– Деда, у тебя нога сломана.

И не только нога. При каждом вздохе из груди старика вырывалось глухое рокотание. Скорее всего, ребра тоже сломаны. Быть может, все его кости переломаны.

Мальчик опустился на пол около дедушки и расплакался. Никто его не услышал, за исключением леса.

Наступила ночь. Огонь почти погас. Мальчик подбросил сучьев в костер и, вернув жизнь огню, оживился сам. Вот только состояние деда не улучшилось. Он перестал издавать звуки уже несколько часов назад и дышал с коротким, болезненным сипением.

Когда огонь разгорелся, мальчик присел у дедушкиных ног. Рана на бедре темнела запекшейся кровью, а вот нога с поврежденным коленом так распухла, что осколки костей уже не было видно. В воздухе витал неприятный кисловатый запах.

Мальчик заглянул в рюкзак. Под завернутым в бумагу пряничным печеньем мамы лежала ее шаль. Там же были дощечка для разведения огня, сушеные «еврейские уши» и другие грибы, более вкусные. В небольшую выделанную заячью шкурку был завернут сухой мох, который можно использовать вместо трута.

Этот мох он засунет в рану. Мальчик осторожно поднес щепотку к зияющей ране на бедре и очень бережно прикоснулся к рваному краю. На месте дедушки он бы вопил от боли, но старик лежал неподвижно. Ну, может, дыхание стало чаще. Мох пропитался кровью и заполнил собой рану, облепив ее так же плотно, как вата, приложенная к разбитому колену.

После этого мальчик развернул шаль. Он прижал ее к лицу, но шаль уже не пахла мамой. От нее веяло дымом и сушеным мясом… впрочем, где-то глубоко-глубоко ощущался едва уловимый аромат ванили. От рук мамы часто так пахло. На минуту мальчик окунулся в воспоминания, но потом опустился на колени возле раненой ноги старика и начал осторожно обворачивать опухшее колено шалью. Он расправил вязаную ткань с вышитыми на ней цветами, словно собрался укрыть дедушку, но нужно было стянуть рану потуже, а для этого придется как-то приподнять ногу.

Когда, взявшись за голень, он начал приподнимать ногу, она показалась мальчику невесомой. Это его удивило, и он переместил захват выше к бедру, взявшись покрепче, напрягся и приподнял ногу на сантиметр. Этого оказалось достаточно, чтобы просунуть под нее край шали.

Дед вздрогнул. Старческие руки ухватились за что-то невидимое. Голова его откинулась, и изо рта вырвался крик, который лисы издают в ночи.

Когда старик затих, мальчик расправил концы маминой шали, обмотал ими колено, поднатужился и завязал слабым узлом. Потом напрягся и завязал потуже.

Приоткрыв рот, дедушка застонал, его бил сильный озноб. Одна его рука метнулась вперед, пальцы вытянулись, пытаясь вцепиться в мальчика. Схватить внука старик не смог, но ему, видно, чудилось, что он кого-то держит. Потом дед сделал рукой движение, словно отталкивая его прочь.

– Извини, дедушка.

Впервые в глазах старика скользнула тень понимания. Когда они замерли на мальчике, стало видно, что старик понимает: перед ним внук, а не призрак кого-то из тех, кто погиб в лесу.

– Я тебя перевязал, деда. Теперь тебе должно полегчать.

Взгляд старика переместился к ногам. Он приподнял одну руку, но ее кисть повисла плетью. Другая рука, судя по всему, не пострадала. Зато его тело словно окаменело. Опираясь на здоровую руку, старик приподнялся. Вопля при этом он не издал, и мальчик решил, что это из-за поврежденного языка. Дед просто не может кричать, у него крик застревает в горле.

Старик приоткрыл рот и издал звук, не похожий ни на человеческий голос, ни на рев животного. Мальчик решил, что так, должно быть, говорят деревья.

– Воды, деда? Ты хочешь пить?

Мальчик повернулся к рюкзаку. Там оказалась наполовину заполненная консервная банка с водой. Он поднес гнутый краешек к губам деда. Бо́льшая часть воды стекла по измазанным кровью усам, но кое-что все же попало по назначению. Дед вздрогнул. Мальчик вылил почти всю оставшуюся воду ему в рот.

– Деда, у тебя, кажется, нога сломана.

Голова деда запрокинулась, стала видна шея, покрытая седой щетиной. С неимоверным трудом, помогая себе здоровой рукой, старику удалось сесть. Мальчик посмотрел туда, куда сейчас глядел дед. Старик разглядывал сломанную ногу. Должно быть, он упал на нее.

Показать рукой дед не мог, иначе опрокинулся бы на спину, и только дернул в том направлении подбородком. Лишь со второго раза внук понял, что от него требуется.

Мальчик подсел к сломанной ноге. Внизу она тоже опухла, выперла за край голенища сапога и отвердела.

– Не могу, деда.

Во взгляде старика читалось: «Надо».

Сапоги были без пряжек и без шнурков. Мальчик взялся обеими руками за голенище и потянул. Дед повалился на спину и ударился затылком о стену. Его тело начало корчиться от боли. Мальчик отпрянул, дрожа. На маминой шали расползалось темное пятно.

Постепенно старик справился с неровным дыханием, вытер глаза и сделал внуку знак.

Мальчик снова взялся за сапог. На этот раз дед подготовился. Несколько секунд мальчик просто держал ногу в руках. На деда он не смотрел. Если он будет смотреть ему в глаза, то довести дело до конца просто не сможет.

Дрожь в ноге деда тем временем унялась. Мальчик сжал руки и потянул.

Дед начал корчиться, но не кричал. Глаза его были закрыты. Ладонь здоровой руки сжалась в кулак. Казалось, он кусает то, что осталось от его языка.

Одной рукой мальчик вцепился в каблук. Сапог сползал с большим трудом. Вначале нога, похоже, застряла, но потом поддалась. Открылась потемневшая до черноты ночи кожа.

Мальчик уже наполовину стянул сапог, когда заметил, что дед лежит, не подавая признаков жизни, и, дрожа всем телом, прижался ухом к груди старика. Стук сердца свидетельствовал, что дед жив. Мальчик немного успокоился. Снимать сапог с деда, пока он без сознания, будет легче.

Если уж решился, то сейчас самое время. Мальчик вернулся и полностью стащил сапог. Внутри он оказался мокрым и липким, мальчик бросил его возле огня.

Дедушкина ступня на человеческую была похожа только отдаленно. Какой-то уродливый комок плоти с двумя пальцами. Куда исчезли остальные – неизвестно. Где-то в этом месиве оставались раздробленные кости, поврежденные жилы и вены.

– Деда!

Мальчик подполз к голове старика и провел рукой по его волосам, жестким, словно стебли травы. Но даже такое легкое прикосновение могло причинить ему боль. Видно было, как припухли раны на дедушкином лице, а рассеченная бровь дернулась.

Мальчику хотелось обнять дедушку, но руки отказывались повиноваться. Он не хотел сделать старику больно, тот и так испытал слишком много страданий.

– Я обещал маме, – прошептал он. – Я обещал ей, деда.

Всю ночь старик беспокойно ворочался во сне.

* * *

Мальчик стоял под осинами. Ветерок обдувал его лицо.

Со времени падения деда прошло уже шесть дней. Шесть дней и семь ночей мальчик вылезал из старой землянки и искал в лесу что-нибудь съестное. За все это время дед ни разу по-настоящему не поел. Мальчик варил бульон из листьев растений и тушки молодого зайца, а потом, зачерпнув его консервной банкой, вливал деду в рот. Старик пил маленькими глотками, но это варево не производило того волшебного эффекта, какой оказывают на огонь костра сухие ветки. Лоб его горел, лицо было изможденным и исхудавшим, словно лес зимой.

Мальчик ел то, что оставалось. Его живот вроде был полным, но он постоянно испытывал голод.

Сегодня ночью он пробирался среди холмов, в которых когда-то жили партизаны. Его карманы были набиты грибами, но мальчик не знал, какие из них вкусные и полезные, а какие – ядовитые и могут погрузить в вечный сон. Когда он добрался до убежища, то увидел, что из отверстия поднимается легкий дымок. Надо будет притащить бревнышко, тогда топлива хватит на всю ночь. Топор был там, где он его оставил, лезвие глубоко вонзилось в ствол дерева. В последние дни все свободное время мальчик тратил на то, чтобы прокопать достаточно широкий выход из землянки, ему не хотелось сорваться со стропил или быть засыпанным землей. Встав на четвереньки, он с трудом протиснулся внутрь землянки.

Дед полусидел, прикрыв глаза. Рядом с ним лежали скорлупки яиц, добытых мальчиком из гнезда в высокой болотной траве. Сырые яйца дедушка мог пить, не крича от боли.

Мальчик опорожнил карманы, и дед принялся подавать глазами знаки, отделяя съедобные грибы от несъедобных. Ядовитые мальчик выкидывал в огонь.

– Деда, я хочу пойти за помощью.

Старик прекратил осматривать грибы, так до конца и не проверив.

– Ты мне помог, деда, а теперь я помогу тебе.

Старик отрицательно качнул головой и издал гортанный возглас.

– Я могу…

Тот же самый повелительный возглас…

Мальчик вернулся к кострищу. На большой камень посредине землянки он положил тушки трех птенцов, забранных сегодня из гнезда. Их мать в это время летала вокруг и истошно кричала. Он приготовит мясо деду, но тот, скорее всего, есть не станет. Мальчик положит приготовленных птенцов около старика, а ночью подползет и примется обсасывать малюсенькие косточки.

Рюкзак упал на землю. Мальчик взглянул вниз и увидел пряничное печенье мамы.

– Деда, а может…

Глаза старика вспыхнули гневом. Опухоль сошла, и левым глазом он уже мог видеть. Рассеченная бровь покрылась струпьями и походила на застывшую лаву.

– В них – настоящий мед, деда. От меда тебе сразу полегчает. Я растворю его в воде…

Старик отрицательно мотнул головой.

Мальчик понурился. Из открытого рюкзака на него смотрели шесть пряников. Теперь они сморщились и затвердели, а рисунок в виде пшеничных колосьев и звезды вообще нельзя было различить. На каждом прянике он отчетливо видел вмятины, оставленные маминым большим пальцем.

– Мама пекла их, когда я болел. Я ел и сразу же выздоравливал. Почему бы тебе…

Старик приоткрыл рот, послышалась нечленораздельная речь. В последнее время дед только мычал, стонал и кричал. Впервые со времени падения он произнес что-то, похожее на слова.

Его глаза сверкнули.

– Что, деда?

Старик вновь произнес три коротких слова. Вот только понять, какие это слова, внук не смог.

Мальчик понурился. Дедушка дышал тяжело, со свистом.

– Я голоден, деда.

Мальчик поднял голову и посмотрел на старика. Тот едва заметно кивнул. Мальчик решил, что дед дает добро, и полез в рюкзак. Он извлек завернутые в бумагу пряники. Твердые, словно камень.

Издав глухое рычание, старик вырвал пряник из рук внука.

– Прошу тебя, деда. Мы голодаем.

Рычание не смолкало. Мальчик пытался не обращать на него внимание, но не смог отделаться от назойливого звука.

Голод, впрочем, вопил в его желудке куда громче, и он поднес пряник ко рту. Глядя на огонь, он зажал его между зубами. Корочка оказалась ужасно твердой, но откусить немного мальчик все же смог. Кусочек был сухим и твердым, у него даже заныли зубы. А потом пряник начал размокать, и во рту появился сильный привкус меда.

Когда кусочек размяк, мальчик проглотил его с трудом, словно это не хлеб, а кусочек свинца. Есть, впрочем, меньше не хотелось. Он снова кусал, сосал и жевал, громко чавкая, пока от пряничного печенья ничего не осталось. Во рту было сладко и липко.

Тупая боль в животе пропала, но по прошествии нескольких минут мальчик понял, что все еще голоден. Вкус меда и имбиря, воспоминания о маме и городской квартире, о том, что было прежде, пылали внутри него с яростью праздничного костра.

– Деда… Еще одно… только… – произнес мальчик, притворяясь, что не замечает затравленного взгляда дедушки.

Он опустил глаза, и следующий пряник…

Мальчик съел все пряники, за исключением одного, и, свернувшись калачиком, лег на землю. В животе был словно тяжелый камень. Он сглотнул слюну, постарался расслабиться, вновь сглотнул… Прошло довольно много времени, прежде чем волны приятного тепла разлились по его телу.

– Деда, съешь печенье. Ты должен поесть.

Взяв последний пряник, мальчик протянул его старику, но дед выбил его из руки внука. Перелетев через голову мальчика, имбирное печенье приземлилось прямиком в костер, где тотчас почернело. Словно завороженный мальчик наблюдал за тем, как распространяется эта чернота.

Пряничное печенье сгорело за пару минут. Мальчик вдруг подумал, сколько времени умирала мама… сколько времени будет умирать деда…

– Зачем?

Старик завертел головой.

«Мы оба голодаем», – читался в его взгляде немой упрек.

Подняв здоровую руку, дед сделал ею широкий жест.

Вокруг нас дикая природа. Она нас накормит.

В воздухе пахло горелым медом.

Прошло несколько дней. На этот раз он опоздал.

Солнце бросало рассеянный свет, пробивающийся сквозь листву осин. Когда мальчик уже приближался к землянке, начал накрапывать мелкий дождик, быстро темнело… Листва довольно долго сдерживала падающие с неба капли. О том, что идет дождь, мальчик догадался по особому запаху свежести, появившемуся в воздухе, и порадовался тому, что дождь вдохнет новую жизнь в молодую крапиву и веронику, что росли между краем болота и холмами. Листья станут более нежными на вкус, и дедушке будет их легче глотать.

Над землянкой не вился дымок. Мальчик мчался мимо последних холмов, краем глаза, казалось, выхватывая призрачные фигуры людей, молодых и старых, которые спешили укрыться в холмах. Он слышал, как они бегут, как на костры выливается вода, как шепотом передается тревожная весть: «Солдаты идут… Солдаты идут…»

– Деда!

Старик лежал где-то там, во тьме. Костер почти погас. Мальчик присел и принялся пробираться к деду. По дороге он случайно вступил в кострище, потревоженный огонь разгорелся сильнее.

Старик спал. Мальчик взял здоровую руку деда и слегка ее потряс.

– Внучок…

Мальчик от неожиданности отпрянул. На этот раз не было ни малейшего сомнения: к дедушке возвращается речь.

– Деда, я принес грибов.

Мальчик опустошил карманы. Он нашел грибницу возле упавшего ствола березы и был уверен, что это съедобные грибы. По форме шляпки и приятному запаху, появляющемуся всякий раз, как он царапал грибы ногтем, сразу было ясно, что они съедобные.

– Внучок…

Слово прозвучало несколько коряво, словно рот деда был чем-то набит.

– Деда…

Мальчику хотелось, усевшись к дедушке на колени, слушать, как он произносит это слово снова и снова, но… От ноги деда неприятно пахло, а мамина шаль в буквальном смысле медленно истлевала. Как ни странно, но опухоль постепенно сходила, открывая изувеченную ногу. При падении пальцы да и щиколотка были настолько повреждены, что, казалось, вдавились куда-то внутрь.

– Мальчик, я…

В полутьме было видно, как между губами старика высунулся кончик изуродованного языка.

– Я принес тебе попить…

Мальчик поднес к пересохшим губам деда консервную банку и влил немного воды в приоткрытый рот.

– Деда, мне надо идти за помощью.

Последние капли воды попали мимо рта.

– Нет.

– Деда, если…

– Нет.

Слово прозвучало более растянуто, чем следует, а потом неожиданно оборвалось. Старик утер губы. На тыльной стороне руки оказалась окрашенная кровью вода.

– Деда… твой язык…

Мальчик поднес старику еще воды, но тот оттолкнул консервную банку.

Дед откинул голову назад и захрипел, с трудом что-то глотая. Встретившись взглядом с внуком, он, превозмогая боль, произнес:

– Ты… обещал…

Вскоре старик погрузился в беспокойный сон. Мальчик подбросил в костер дров и нервно заходил из стороны в сторону. Он представлял, что слышит, как над головой стучат сотни сапог прочесывающих лес солдат. Мальчик повторял себе: «Они привидения… они лишь привидения… Рассказы не могут причинить вред… привидения тоже…»

Только сердитый великан, лежавший неподалеку под землей, может причинить ему вред… обидеть его…

Он обещал. Он сидел у мамы на коленях и обещал, что присмотрит за дедушкой. Девять дней и девять ночей он кормит и поит деда, перевязывает ему раны и разводит огонь, чтобы старик согрелся, а запах гнили все усиливается. Если он не пойдет за помощью сейчас, то позже, вероятно, будет поздно. Быть может, чтобы сдержать свое обещание, он как раз и должен идти за помощью. Если он справится, мама будет им гордиться. А если останется в этой грязной норе наблюдать, как дедушка медленно умирает…

* * *

Мальчик вышел в ночь. Топор торчал на прежнем месте, глубоко вонзившись лезвием в корень осины. Мальчик одолел заросли папоротника, перебрался через ручей и вышел к краю болота. Тучи, из которых прежде моросил дождь, отогнал ветер. В воздухе витали летние ароматы. Комары и мелкая мошка набросились на мальчика, желая вволю им попировать.

Он остановился, вглядываясь вдаль. Лунного света узенького полумесяца оказалось достаточно, чтобы мальчик смог увидеть верхушки деревьев на противоположной стороне болота. Окинув взглядом заросли камышей, он различил очертания крошечного островка, на котором они с дедушкой делали привал. Что находится за ним, сказать было трудно, но мальчик надеялся, что болото обмельчало по сравнению с тем временем, когда они с дедом пересекали его вместе, и можно будет найти более легкий путь.

Мальчик решил попросить совета у мамы. Осины нашепчут растущей на болоте траве, болотная трава нашепчет дубам, а дубы расскажут обо всем маминому дереву. Тогда мама передаст ему по эстафете свою волю. Она скажет: «Приходи, маленький мужчина» или «Оставайся с дедушкой, маленький мужчина». Но пока он ничего не услышал, просто уселся у корней крайнего дерева и уставился на луну.

Мама сейчас ничем ему помочь не сможет. От дедушки тоже никакой помощи. Мальчику хотелось верить его словам, что деревья им помогут, но, поверив в эти истории, он должен был неизбежно поверить и в то, что Старик-из-Леса мог превратиться в волка, а в это верить не хотелось… особенно учитывая состояние дедушки…

Спустя какое-то время мальчику показалось, что он слышит шелест папоротника за спиной. Он обернулся, но никого не увидел, даже призрака. Мальчик встал и направился к болоту, когда вновь услышал шуршание за спиной. Он остановился и взглянул на луну. Луна хотела, чтобы он обернулся, но мальчик не отважился.

Чья-то холодная рука вцепилась в его лодыжку. Мальчик взвизгнул и дернул ногой. Крик разнесся над болотом и затих. Камыш в ответ лишь тихо прошелестел.

Пальцы на лодыжке не разжались. Мальчик дернулся, но хватка не ослабевала. Он упал на колени, уткнулся лицом во влажный болотный мох и, ухватившись за камыши, попытался высвободить ногу из захвата. Кто бы его ни держал, он был сильнее. Дернув ногой, мальчик перевернулся на спину. Согнув свободную ногу в колене, он попытался оттолкнуться и отползти подальше, но неизвестное существо держало его крепко. Сила врага была просто неимоверной. Мальчик откинулся назад, не в силах ей противостоять. Его ладони глубоко увязли в болотной грязи. Чья-то рука – а это была именно человеческая рука! – поползла вверх по его ноге. Мальчик взглянул в сторону осоки. Из зарослей торчала рука, пальцы которой венчали длинные ногти. Рука была голой и какого-то синюшного цвета. Она вцепилась мальчику в колено.

– Внучок…

– Деда!

Приподнявшись, мальчик прикоснулся к руке. Та сразу же разжалась, и он поднялся на ноги.

В зарослях осоки, уткнувшись лицом в землю, лежал дед и тяжело дышал. Искалеченная нога тянулась за ним по грязи, словно выброшенное на берег мертвое тело. Мальчик разглядел борозду, оставленную стариком в зарослях папоротника.

– Деда, как ты выбрался из землянки?

– Пришлось..

– Куда ты полз?

– Ты… ушел…

Опустившись на колени, мальчик провел пальцем по корке запекшейся крови.

– Мне пришлось. Надо идти за помощью.

– Нет. Ты обещал. Ты обещал.

Он с трудом понимал нечленораздельную речь деда.

– Я тебя не брошу, деда. Я обещаю вернуться с подмогой.

– Они заберут тебя у меня.

Мальчик вздрогнул. Об этом он не подумал. Все его мысли занимали рассказы деда и призраки. Уже много месяцев он не посещал школу. Теперь ему вспомнилось выражение лица Навицкого, когда тот подвозил его к дому, вспомнил желание учителя переговорить с дедом.

Сначала мальчик хотел тащить старика за ноги, но поломанная нога показалась ему настолько изуродованной, что он не решился, а то, чего доброго, и вовсе оторвется. Тогда он взял деда за здоровую руку. Старик, похоже, собирался сопротивляться, но силы вдруг покинули его. Опираясь на эту руку, он и так проволок непослушное тело от землянки до болот. Его мышцы, должно быть, немилосердно болели, впрочем, как и все тело.

Очень медленно, напрягая все свои силы, мальчик развернул деда и протащил его в заросли папоротника под осиновое дерево. Комары и мелкая мошка клубились вокруг них. Мальчик попытался их отогнать, но тщетно. Проще отогнать большого, страшного зверя, чем тысячи мелких и злых насекомых.

– Деда! – сказал внук, садясь подле дедушки. – Я пойду за помощью. Ты меня слышишь?

Старик простонал что-то нечленораздельное.

– Я очень боюсь, деда.

Дед приподнял дрожащую руку, словно хотел ухватиться за мальчика, но пальцы его не слушались.

– Не бойся, – прошептал он рваным языком. – Лес о нас позаботится.

– Но как? – вздрогнул мальчик.

Тяжелое дыхание старика привлекло еще больше комаров.

– Я покажу…

Эти два слова дались деду с огромным трудом. Они были для него не менее мучительны, чем все раны, вместе взятые.

– Я всему тебя научу… всему, чему научился, живя в диком лесу… всему, что узнал в Стране вечной зимы и ледяном городе Гулаге. Я сумел выжить. Ты тоже сможешь.

– Деда, – прошептал мальчик, дрожа от свежести летней ночи. – Это сказка?

– Это не сказка, а присказка, – произнес дед.

А потом он заплакал, хотя со времени своего падения не проронил ни слезинки.

– Нарви крапивы, внучок… Разведи огонь. Я буду твоими глазами, ты – моими руками. Утром мы займемся силками, ловушками и ловчими ямами. Я научу тебя выслеживать дичь, научу убивать.

Мальчик поднялся на ноги.

– Хорошо, деда, – сказал он и направился к зарослям под деревьями.

* * *

Потянулись долгие недели трудов. Утром мальчик проверял ловушки и силки, сплетенные из стеблей крапивы, собирал пойманную за ночь добычу. Днем и вечером он отдыхал под осиной. Дед больше не рассказывал внуку сказок, и мальчик ничего не рассказывал старику. Они мало смотрели друг на друга и почти не разговаривали. Дед учил его делать ловушки и плести силки, учил подкрадываться к дичи. Он мальчика учил, но учил молча.

Со времени окончания зимы прошло уже много времени. Мальчик ждал, когда же все наладится. Лето вошло в свой зенит и начало медленно отступать, переходя в осень. Плоть постепенно прирастала к стариковским костям, и мальчик замечал, что дедушкино лицо принимает все более нормальный, человеческий вид. Щеки уже не казались такими впалыми, рассеченная бровь зажила. Подбородок теперь не казался чересчур острым, а усы и борода не торчали во все стороны непослушной щетиной, а курчавились колечками, отдаленно напоминая мех животного. В местах, где волосы не росли, кожа огрубела, покрылась струпьями. На щеке, в месте удара о земляной пол, ранки долго не заживали, и после них остались уродливые шрамы. И выражение лица дедушки стало еще более настороженным, губы сложились в строгую прямую линию.