Текст книги "Следы на битом стекле (СИ)"

Автор книги: Рина Нарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Потом мы как-то плавно перешли к теме моей сумасшедшей влюблённости. Конечно, я не забывала, что я «парень», и не называла вещи своими именами, но не смогла удержаться и всё-таки пожаловалась Васдушке на Алекса, вернее, на некую «не вполне адекватную мадам», которая сама, похоже, не знает, чего хочет. И чьи поступки взрывают мне мозг периодически.

У Васдушки, как всегда, всё разложилось по полочкам. Он сказал, что если я «просто хочу её в свою коллекцию», то стоит ей об этом сообщить, в смысле, признаться в чувствах. И там либо да, либо нет, что для меня в любом случае становится положительным результатом.

«Ну, а если не в коллекцию?» – спросила я. – «Если для меня это очень… ОЧЕНЬ важно?»

«Тогда жди момента», – ответил он.

Но «на этом моменте подробнее» у нас не получилось, потому что как раз в это время с работы вернулась мама, и мне пришлось срочно выйти из сети.

*Он*

Понедельник. В пыточной ни Зеленовласки, ни Севы. Я слетаю с катушек, на лит-ре вместо биографии Бунина несу какую-то дичь о пользе полового воспитания. В итоге меня выставляют за дверь, я прогуливаю оставшиеся два урока, травлю свой организм энергетиками и заливаю ещё какую-то дичь в соцсети.

После полудня шарахаюсь по городу. Переписываюсь со своим виртуальным мозгоправом под ником Crazy Frog. Уже почти не сомневаюсь, что это девчонка, но стараюсь об этом не думать, также как не думать о том, где и с кем сейчас проводит время лучший друг детства.

К вечеру желание разбить кому-нибудь нос достигает предела. Забегаю домой, меняю сумку, цепляю «счастливую» бейсболку, в которой чаще всего огребаю, выдвигаюсь в место, где огребаю чаще всего. Это караоке-клуб. Он работает всегда, и хотя по будням народу там обычно намного меньше, шанс потолкаться с кем-то всё же имеется.

Если что, я не сторонник драк, считаю, что любые конфликты правильнее (и скучнее) решать словами, однако порой мне самому до того нужна хорошая встряска, что лучшего способа получить её пока не придумали.

Серьёзно, я проверял: ни мой сосед по комнате Герман, он же манекен для отработки ударов, ни семичасовой заезд на велике, ни очередное знакомство с девчонкой ни разу так ажурно не вправляли мне мозг, как это делал всего один чёткий хук какого-нибудь оголтелого хейтера.

Меня узнают в городе. Особенно в любимом кепарике с розочкой.

И дальше всё происходит примерно так:

– Ты чё, пи***? А ты чё так базаришь?.. А за базар ответишь?..

Но это бывает далеко не всегда, поскольку большинству мой «базар» как раз по вкусу.

Однако сегодня, я надеюсь, мне встретятся и те, кому нет.

Глава 16

*Она*

Когда думаешь, что хуже уже быть не может, становится вообще отвратительно.

Плохо всё. По всем фронтам.

Алекс и Артём куда-то пропали.

Мама «обрадовала» меня тем, что дом в Приморском она всё-таки продаёт. Сказала, что после нашего разговора поняла, что отдыхать там вместе с Витей всё равно не получится, что сдавать его тоже нельзя, потому что там нужно делать ремонт, и что, в целом, это не недвижимость, а одна сплошная проблема.

Ни Милка, ни Васдушка мне не отвечают.

Словом, я осталась одна.

Мои волосы, от привычки нервно теребить их, превратились в паклю, а тихая, притаившаяся в груди истерика, рвётся наружу с завидным упрямством.

А в четверг происходит то, что окончательно выбивает у меня почву из-под ног.

Это случается уже под конец учебного дня, в пропахшем куревом женском туалете с отвалившимся в нескольких местах от стен кафелем.

– Ну, привет, подруга…

Поднимаю глаза, в замызганном, забрызганном холодными каплями зеркале различаю отражение спортивной формы, а затем и желтоватое пятно с чертами лица бывшей (или всё-таки нет?) девушки Артёма, и тут же улавливаю убойный аромат её парфюма.

Не глядя на меня, она неспешно мажет губы ядрёного цвета помадой и тщательно поправляет своё отдающее в синеву блондинистое каре усыпанными стразами нарощенными ногтями.

– Как дела?

– Нормально, – настороженно отвечаю я, завинчивая не завинчивающийся, упорно капающий в ржавую раковину кран.

– Как там твой парень?

– Мой… кто? – И тут я вспоминаю, что в её глазах вроде бы встречаюсь с Алексом…

– Я про Свирида, он же твой парень?..

По намазанному неподходящим тоном лицу ползёт не предвещающая ничего хорошего ухмылка, и, убрав помаду в рюкзак, Наташа переводит на меня надменный взгляд.

– Аа… я не в курсе! – выкручиваюсь я. – Мы с ним больше не вместе.

Сдёрнув сухое полотенце, я быстро вытираю руки и делаю попытку продвинуться к выходу, но бывшая девушка самого безобидного парня во вселенной, шагнув в ту же сторону, что и я, решительно преграждает мне дорогу…

Признаться честно, меня изначально удивляло, почему такой парень, как Артём, выбрал себе в пару такую, мягко говоря, не сильно утончённую девушку.

Да, у неё довольно неплохая, атлетического типа фигура, но при этом она сама по себе настолько крупная, мощная и высокая, что назвать её «миленькой» или «нежной» (а именно такая, как мне кажется, подошла бы ему) как-то язык не повернётся.

С Артёмом они прилично смотрятся лишь за счёт того, что он сам довольно высокого роста, хотя на каблуках она всё равно его переплёвывает.

Что уж говорить обо мне. С моими ста шестьюдесятью пятью и детскими запястьями на фоне Наташи я просто анорексичная пятиклассница…

– Что так? – язвительно продолжает она. – Неужели не ты та избранная, которая однажды снимет чары с нашего заколдованного звезданутого мальчика?

– Что? – не поняв, переспрашиваю я.

– Да так, забей! Просто думала, раз уж видела тебя с ним как минимум дважды… В общем, да, забей. Значит, ты всё-таки не с ним была…

Она задумывается, проводит по мне снизу вверх оценивающим взглядом, а затем её неприятное лицо принимает прежнее холодное и хищное выражение.

– С Севастьяновым что у тебя? – спрашивает резко и, предвосхитив мою реакцию, додумывает что-то самостоятельно: – Только не включай мне здесь дурочку! Я знаю, что между вами что-то было. Говори, что было? Сосались? Или что-то ещё?

– Да ничего между нами не было! – начинаю заводиться я, но тут меня резко дёргают за волосы и больно прикладывают затылком о холодный кафель.

«Так вот почему здесь отваливается плитка!» – осеняет меня.

– Не нннадо врать мне! – в лицо мне рявкает Наташа. – Хотя ладно... – К счастью, вспышка её гнева гаснет так же быстро. – На исповедь я пока и не рассчитывала. Просто знай: увижу вас вместе, плохо будет всем. И на этот раз никакой Свиридов вам не поможет… Он мой, ясно? – напоследок добавляет она. – И я никому. Никогда. Его. Не отдам… До встречи, подруга! Свириду привет! Подари ему там от меня подорожник!..

Уже на ходу выкрикивая что-то и жутко виляя обтянутыми спортивными брюками бёдрами, она наконец-то скрывается в дверном проёме.

*Он*

– Ко-лум-барий… – Развалившийся в кресле Сева задумчиво проматывает ленту «Типичного Н-ска» «ВКонтакте». – Слышь, Алекс, а ты знал такое слово: «колумбарий»?

– Знал. Это такая типа штука, где прах хранят.

– Ага. Прикольное, правда? Вроде и красивое, сразу клумбы с цветами перед глазами представляются, а вроде и какое-то…

– Диссонасное? – подсказываю я.

– Чччего? – Он ищет чем бы швырнуться, но ничего подходящего под его свободной от моего смартфона рукой не оказывается, и она благополучно возвращается к наглаживанию блохастика. – Иди ты! дисонасное… Стрёмное просто... Слышь, а помнишь, мы хотели типа группу замутить?.. «Когда ты сломанный, но не сломленный», – сдерживая улыбку, зачитывает он строчку из какого-то нашего совместного «шыдевра», – помнишь, да? Ну и всё… надо было назвать её «Колумбарий».

– Так есть же уже «Крематорий», – сквозь полусон бормочу я. – Хотя… в целом, да… зачёт… жизнеутверждающее такое название.

– Как и наши красивые рожи на плакатах. – Сева с трудом сдерживает смешок.

Представляю эту картину – и мне тоже становится весело…

Говорят, бойся своих желаний. Так вот, в понедельник моё исполнилось, походу, с перебором. Вместе со мной выхватил и Сева, каким-то дьявольским промыслом нарисовавшийся в том же клубе, причём в компании Петровны, да ещё и оба в умат. Как и зачем они там вообще оказались, и почему вдвоём, я не выяснял до сих пор, если честно, уже не интересно даже, но теперь у нас с ним один огромный бланш на двоих, у него перебинтована рука, ведущая, кстати, левая, и, в добавок, при малейшем движении трескается губища.

– Ай, блин, не смейся! – зажевав выступившую на ней кровь, стонет он. – Ааа! Больно-то как!..

– Сам виноват, – брюзжу я, – не надо было у взрослых дяденек микрофоны отнимать.

По пьяни Сева часто творит дичь, но вырвать микрофон у орущего «Рюмку водки на столе» неандертальца даже для него было перебором. Особенно, если учесть тот факт, что сделал он это исключительно ради того, чтобы принародно признаться мне в чувствах.

Мне, мать его, даже не Петровне!..

Кароч, это не Сева со мной выхватил, а, походу, я с ним. И мой «счастливый» кепарик с цветочком остался не у дел.

– Алекс… Алекс! – страдалец тянет ко мне покалеченную конечность: – Обещай, что когда меня не станет, ты похоронишь меня в колумбарии!

– Да это не клумба с цветами, Сев!

– Да ну и что! Я хочу в колумбарий! Засунь меня в колумбарий, братишка, пожалуйста! Только колумбарий! Ну пожааалста, колумбааарий!!!

– Чёт ты рано на тот свет собрался, – усмехаюсь я.

А потом на миг отлипаю от кресла, чтобы отжать у истерички смартфон, и, заполучив его без боя, плюхаюсь обратно.

– Мы ещё на моря с тобой не дёрнули, – добавляю, улыбаясь над повисшей в гаражном смоге паузой.

– И с Женькой? – С Севы мгновенно слетает маска акрисульки погорелого театра.

Приходится конкретно оторваться от экрана, чтобы в полной мере заценить масштабы безответственности того, кто всего сутки назад полночи лобызался с Петровной.

– Я уже обещал ей, что мы вместе поедем... – умоляет он.

На что я решаю лучше промолчать. Погружаюсь в мессенджер и какое-то время просматриваю сообщения. Но вспомнив, наконец, что был здесь не один, осторожно поднимаю глаза.

Сева по-прежнему в кресле, его пальцы по-прежнему терзают блохастика… Только взгляд его при этом мне не нравится – он потух и упёрт в пустоту. А по раскрашенному, расквашенному лицу, теперь лишённому не только наигранных, но и всяких живых эмоций, ползут мокрые дорожки.

Глава 17

*Она*

В последнее время я заметила за мамой странность. Если раньше она практически никогда не срывалась с работы пораньше и, тем более, не прибегала в обеденный перерыв, то теперь стала часто так делать.

Сначала я не придавала этому значения. Потом стала думать, что мама переживает, что её молодой ненасытный жених может от неё загулять. Теперь я не знаю, что и думать…

«Надень юбку подлиннее, иначе в школе решат, что ты пришла туда не за знаниями».

«Не сиди так, это некрасиво».

«Погуляй лучше до моего прихода, Витя там спит».

Вот лишь несколько чуднЫх маминых фраз, на которые я бы, наверное, не обратила внимание, если бы не разговор, случившийся в пятницу вечером.

К нам снова припёрся Валентин. Кстати, в воскресенье он так и не провожал меня до дома. Как только Артём, которого я, к сожалению, в порыве эмоций довольно грубо отшила, скрылся из поля зрения, я так же невежливо распрощалась и с Валентином. Уж его компания мне была точно не нужна.

За всё то время, что мы с ним, как престарелые, прохаживались по станции, ничего ценного из него выпытать у меня так и не получилось. Ни – почему он расстался с Милкой. Ни – за каким чёртом он вообще с ней встречался. Ни – каким образом он вдруг стал моим потенциальным родственником… Ни-че-го! И поэтому общение с ним отныне не представляет для меня ни малейшей ценности. Более того – он мне практически противен!

Гнусный тип, по каким-то неведомым, одному ему, вероятно, понятным причинам вечно пытающийся мне насолить или выставить меня перед важными в моей жизни людьми не в самом лучшем свете…

А всё-таки, для чего он внедрился в нашу семью?..

Как раз это я и собиралась снова попытаться выяснить, когда мы, опять все вместе поужинав, разбрелись по местам… То есть, мама с Витей остались на кухне греметь тарелками, а нас с Валентином выпихнули в единственную в этой квартире комнату, так как, несмотря на «тонкие» намёки мамы, на сей раз выгуливать его я не собиралась.

Мне всё равно, кто там хочет уединиться. Мне вообще на всех и на всё теперь параллельно…

**

Сначала, ничего не спрашивая, я падаю на диван и впериваю выжидающий взгляд в проступающий под чёрной водолазкой хребет Валентина.

Застывший над старым трюмо, служащим мне больше в качестве письменного стола, чем по назначению, он долго и нудно молчит, пока наши взгляды не пересекаются в отражении заляпанного (на это мне тоже параллельно!), немытого зеркала.

Я вздрагиваю, обнаружив, что всё это время он за мной наблюдал.

По фарфоровому лицу Валентина ползёт косая ухмылка.

– У тебя трусы видно, – равнодушно бросает он.

И, развернувшись ко мне, складывает руки на груди и присаживается на треснутую столешницу.

И, хотя вогнать меня в краску, если честно, у него получилось, я лишь слегка меняю позу и отчаянно стараюсь не терять боевого настроя.

«Хоть бы ты провалился!» – повторяю про себя, но вслух отрезаю:

– А ты не смотри!

– Да мне как-то… но вот мамка твоя, похоже, и без этого ревнует.

– Что? – возмущаюсь я. – Моя мама ревнует? Кого? Тебя?

Уже выпалив жуткую глупость, я мгновенно о ней сожалею, ожидая, что собеседник не упустит такую прекрасную возможность поглумиться. Но Валентин реагирует на удивление спокойно.

– Витька, а не меня, – даже не усмехнувшись, поправляет он. – К тебе.

– Почему она должна его ко мне ревновать? – спрашиваю я, немного ободрённая не сильно язвительным тоном. (Я ожидала чего-то вроде: «Ну, ты тупа-а-а-я», но на этот раз Валентин был неожиданно снисходителен.)

– Может, потому что ты моложе её в два раза? – блуждая по мне взглядом, размышляет он. – И как минимум в сотню раз красивей.

– Моя мама… – от возмущения, или смущения, я не сразу нахожусь с ответом. – Она очень красивая, ясно?

– Но ты же не будешь спорить, что ты намного круче?..

Наконец он останавливает взгляд на моих глазах, и я, мне кажется, снова краснею и нервничаю от того, что, как всегда, доставляю ему удовольствие загонять меня в тупик… Или от того, что у меня не хватает ума или дерзости из этого тупика выбраться…

– Бред! – вскочив, восклицаю я. – Моя мама круче меня, ясно?! И красивей! И ревновать ко мне дядю Витю у неё нет абсолютно никакого повода…

– Правда? – Валентин подходит почти вплотную. – Ты считаешь, что сорокалетней женщине не стоит переживать, когда её двадцатипятилетний любовник остаётся один на один с её семнадцатилетней дочерью?.. красавицей с идеальными пропорциями и тонкой девичьей талией?.. с нежной бархатной кожей, к которой так и тянет прикоснуться губами?..

– Только извращенец!.. – Я смахиваю его руку, подкравшуюся слишком близко к моей шее и щеке. – Только извращенец, ненормальный может заглядываться на дочь своей невесты! И моей маме, чтоб ты знал, совсем не сорок лет!..

– Совсем? – усмехается он. – А сколько? – Отступив-таки на более безопасное расстояние, пренебрежительно вздыхает. – Тридцать девять с половинкой?.. Брось, ты сама прекрасно понимаешь, что такой, как ты, она уже никогда не будет. Время безжалостно к женщинам.

Я киплю от злости, и безумно хочется отвесить этому гаду пощёчину, но что-то останавливает меня, возможно даже то, в чём я самой себе давно боюсь признаться… Да, моя мама, похоже, действительно боится, что её ненаглядный Витенька...

Сколько раз я замечала, как она буквально буравит нас взглядами, когда мы, например, вместе ужинаем. Или, опять же, почему она всё время старается сделать так, чтобы я не приходила со школы раньше, чем она с работы, когда Витя дома?..

Но, боже мой, разве я хоть в чём-то виновата! Разве я давала для подозрений хоть единый повод! Да если маме не нравятся мои юбки, я хоть паранджу на себя нацеплю! Лишь бы только ей было спокойно… Да меня же тошнит даже от мысли о нас с дядей Витей!..

– Моя мама – красивая, самодостаточная и полностью уверенная в себе женщина, – цежу я сквозь зубы. – И не надо говорить про неё… такое.

– Ну не надо и не надо! – неожиданно соглашается Валентин. – Конечно, тебе лучше знать свою маму. Я просто сделал из того, что видел, свои… кое-какие… небольшие такие… выводы. Не факт, что правильные, так что извини!

И, улыбнувшись мне так, что на душе становится ещё гадливее, он уходит.

Глава 18

*Он*

– Я тебе ща в морду дам, тварь ты бессердечная!!!

– Верни денежку, Тёмочка, сынооок!..

Очередной дождливый понедельник. Я у Севы дома, топчу грязными кедами такие же полы прихожей. Обычно мы встречаемся во дворе, но у Севы опять что-то с телефоном, и мне пришлось зайти и в который раз стать свидетелем не слишком приятной сцены.

– Гони, грю, рубь! Иначе, ща на ремни тебя п-порежу! – ревёт Севин отец.

– Не трогай его! – влезает матушка. – Ууу, изверг! Артёмушка, миленький, нам за квартиру платить надо!

– Коммуналку я сам заплачу. И продуктов сам куплю. И только попробуйте здесь ещё что-нибудь тронуть!

– Да как ты разг-гавариваешь, щенок, с родителями!..

Со стороны Севиной комнаты слышится грохот, и я газую туда вместе с Севой усмирять разбушевавшегося родителя. И, хотя тёть Таня отважно вступается за мужа-собутыльника, справляемся мы с этим легко.

По дороге до Пыточной пытаюсь привести друга в форму. Судя по тремору пальцев (Сева курит), ему нужна разрядка до того, как мы осчастливим своим присутствием заскучавших МариВанн.

– Что на этот раз?

– Туфли.

– Туфли? Ты носишь женские туфли?

– Для танцев! – Севе не до шуток. – Да блин!..

Вцепившись в башку, он падает на корточки посреди однополосной дороги, на съезде на главную, так что успокаивать его мне приходится, постоянно озираясь.

– Блин, братишка!.. Туфли! Грёбаные бальные туфли! Как они вообще их продать умудрились?! Кому, блин?! Просто – кому?! Кому они, блин, нафик, вообще могли понадобиться?!

– Ну так, Сев… – рассеянно бормочу я. – Всякие фетишисты ж встречаются… – И, вовремя заметив вылезшую из-за угла дома тачку, сигнализирую водиле, чтоб потерпел слегка с выездом. – Кто-то, может, стринги женские тырит, а кого-то штырит от запаха мужицких потников…

Сева шмыгает носом, утирается так и не выронившей сигарету здоровой рукой, глубоко затягивается и с дрожащим хрипом усмехается:

– Да они ж новые совсем были… Я их, может, раз и надел всего…

**

За неделю наши боевые ранения почти зажили. Серо-жёлтые пятна в пол-лица, остатки от бланшей, удачно скрыл Натахин тональник. И только губа у Севы по-прежнему кровоточит. Сева врёт, что это я его смешу. Хотя на самом деле это дело рук, вернее губ, Петровны.

Теперь я называю её вампиршей, поскольку Севиной кровью она уже не только в переносном смысле питается.

– Ну вот, как-то так… – Вампирша заканчивает с моим «мейк-апом» и, отступив на шаг, как ценитель перед картиной, попадает в объятия к подпирающему копчиком хрупкую штукатурку Севе.

Так как на первый урок всё равно опоздали, мы отсиживаемся в мужской раздевалке, куда и вызвали «гримёра» с миссией превратить наши лица во что-то приятное глазу и хотя бы отдалённо вписывающееся в школьные правила.

– Красавчик! – подытоживает она. – Все твои прыщи наконец замазала!

– Не все, – дебильничаю я. – Самый главный пропустила. Король всех прыщей.

– Это что, – смеётся она, – нос?

– Нет, не нос. Ниже.

– Ниже? Кадык?

– Нет, не кадык.

– Ещё ниже?..

Иногда мне по кайфу нарочно смущать Натаху. Так она становится женственней, что бывает с ней редко, и даже начинает мне нравиться.

Поправка – как человек…

Сева никогда не ревнует, поскольку уверен, что я ни за что всерьёз не буду подкатывать к любой его девушке. Будь то Петровна, либо та, с которой он замутит, поссорившись с первой, на один вечер. Либо даже мифическая, гипотетическая, хоть нано– долей вероятная, но всё-таки его девушка…

Сева точно знает, что к Новенькой я больше не подойду.

И спокойно зажимает Натаху, ведь у него в запасе ещё вагон времени.

Я издевательски-медленно, чуть ли не по миллиметру, приподнимаю перед невольными зрителями край любимого джемпера.

– Ух ты! – восторженно пищит Натаха, рдея ярче него на фоне своих пергидрольных локонов. – Тём, он раздевается?.. Тём, он раздевается! Это нормально вообще? Алекс, ты реально решил продемонстрировать мне свой… прыщ?.. А если я не хочу на него смотреть?.. Да не хочу я на него смотреть! Не нужен мне твой прыщ, всё, расслабься!.. И стриптиза тут нам на не надо!.. Бляха муха, Свирид!.. – выругавшись, как сапожник, она ошеломлённо затихает. – Где это ты так приложился?.. Это, это… кто так тебя? Это что, тогда в караоке?..

Сева, в запале массовой драки тоже упустивший момент, когда об мои рёбра ломали барный стул, удивлённо присвистывает и вслед за Натахой касается моей кожи.

– Нифига себе синячелло, братишка! Круто!..

*Она*

После визита Валентина я долго не могла уснуть. А когда уснула, мне приснился сон. В нём я увидела большое зеркало с моим отражением, и оно разбилось. Я подбирала отколовшиеся части и разглядывала, постепенно узнавая в них лица людей, без которых меня самой, – прежней, целой, тот, что была до падения зеркала, – уже не было.

Помню, там был кусок с отражением Милки. Милку я всегда считала лучшей подругой. Мы делились секретами, поддерживали друг друга, жевали одну жвачку и носили одни шмотки на двоих...

И во сне, как наяву, я задавалась вопросом, почему «моя Милка» от меня откололась.

Был ещё кусок с мамой. Большой, резной. Подняв его, я долго размышляла, как давно пролегла между нами трещина. И пришла к неутешительному выводу. Давно. Очень давно. Ещё при папе, когда они ссорились, я почему-то всегда вставала на папину сторону… Но, всё же, для меня стало неприятным сюрпризом то, что теперь «её» фрагмент вообще лежит отдельно.

«Папин» осколок там тоже был. Самый крупный. Над ним я сидела дольше остальных...

И так я перебирала и перебирала в темноте эти осколки, ловила в их глубине дорогие сердцу образы и задавалась всё теми же вопросами, что истязали меня во время бодрствования: почему и когда моё зеркало разбилось? можно ли его как-то склеить?..

А ещё… пыталась разглядеть отражение в последнем, самом мутном фрагменте зеркала.

**

В понедельник я наконец-то увидела Алекса. Они с Тёмой явились ко второму уроку, получили выговор от нашей классной и предоставили одну на двоих справку, написанную собственной (не сомневаюсь, что это сделал Алекс) рукой. В справке было сказано, что у первого «расстройство внутреннего ребёнка», а у второго «абсцесс совести» и «крах левостороннего подреберья», или как-то наоборот (расстройство подреберья и крах ребёнка, а, может, абсцесс ребёнка и крах совести…) В общем, в итоге Вера Васильевна пообещала, что пригласит и тех, и других родителей к директору и вынесет свой собственный «диагноз».

**

Непогода за стеклом окрашивает бледно-голубые, без того не способствующие аппетиту стены школьной столовки в оттенки смертной тоски и скорби. И даже надрывного света потолочных ламп не хватает, чтобы эту мрачность разогнать.

И оттого так неестественно и чужеродно выглядит весёлый калейдоскоп младшеклассников у линии раздачи. Все эти яркие цветастые рюкзачки, брелочки, пайетки… И весёлый смех, как признак беззаботности и врождённой веры в чудо…

А я тоже верю! Пусть по мне это сейчас не слишком-то заметно. Я сделаю своё «чудо» сама!

И если уж на этот раз у меня ничего не выйдет…

Мои мысли обрываются с приходом тех, кого я жду. Вскакиваю с места, спешу занять свою очередь.

Мне не нужны булки с мармеладом и чай, мне нужен лишь один-единственный разговор с одним-единственным человеком.

– Эй, мелюзга, разойдись! – высокая блондинка разгоняет малышню и вместе с подругами втискивается в начало очереди.

Мне приходится тоже влезть в толпу.

– Эй, ну вы чё, совсем уже! – возмущаются дети.

– Вообще-то, здесь занято!

Кто-то сильно дёргает меня за рукав. Пытаясь не реагировать, я пробираюсь сквозь рюкзачки и успеваю схватиться за стакан с чаем за долю секунды до того, как по нему царапает длинный ноготок со стразами.

– Что за… Ты куда лезешь?! – громко возмущается Наташа, но разглядев, кто перед ней, на миг столбенеет. – Ты?! Это что за выходки, подруга?! Ты ничего не попутала? Здесь стою я!

– Да не ори ты! – обрываю я, поглядывая, как бы нас не услышали её приспешницы.

К счастью, им обеим пока приходится сражаться с возмущёнными уже их наглостью малолетками, и вокруг стоит такой гвалт, что до нас никому нет дела.

Единственная, кто нас прерывает, это повариха, ожидающая от меня ответа по поводу первого.

– Ну, так что, щи берём?!

– Нет, спасибо, – отказываюсь я. И тут же переключаюсь на Наташу: – Разговор есть. Отойдём в сторонку?!

– Что? Какой ещё разговор? Я что, должна, по-твоему, без обеда теперь остаться?

Быстро сгребаю на свой поднос всё, что под руку попадается: вырываю у обалдевшей поварихи суп, ставлю чай, сверху булку и что-то ещё, забрасываю всё это собранными в охапку столовыми приборами.

– Вот твой обед, я заплачу. Ты мне нужна буквально на пару минут, это касается Артёма.

Я нарочно упоминаю это имя, зная, что оно сработает безотказно, как заклинание, и Наташа, хоть и постарается выглядеть так, словно делает мне одолжение, едва ли не вприпрыжку побежит за мной. Так и выходит – и уже через минуту мы остаёмся один на один у тёмного спуска в подвал, куда редко кто-то заглядывает.

– Я решила подружиться, – нервно усмехаюсь я. – Как ты на это смотришь?

Выдавливая из себя внешнюю невозмутимость и даже дерзость, я старательно скрываю жуткое волнение, вопреки решимости завладевшее мной. Оказывается, я пока не готова говорить с Наташей. Не знаю даже, чего я теперь боюсь больше: того, что она снова применит силу, или что откажется мне помогать. А что, если она высмеет меня?.. Что, если завтра о моём позоре будет знать вся школа?

Как бы то ни было, отступать уже поздно.

– Ты головой ударилась? – вспыхивает она. – С чего бы нам с тобой дружиться?

– А почему бы нет? Ведь наши парни лучшие друзья, я подумала, почему бы и нам не стать подру…

– Подругами?! Ха! Так-то смешно! Ты меня за дуру принимаешь? Думаешь, я не знаю, что у вас с Севастьяновым…

– Да ничего у нас с ним не было! Мне вообще не интересен твой Артём! Я хочу помириться с Алексом! Правда! И я надеюсь, ты мне в этом поможешь.

Видя сомнение в Наташиным глазах, я ободряюсь:

– Ну сама подумай, если б мне и вправду нравился Артём, подошла бы я к тебе сейчас? Я что, себе враг? Зачем мне это надо?

– Так ты реально по Алексу сохнешь? – наконец прозревает она.

– Да!!! – почти выкрикиваю я.

И, выдав себя с головой, тут же смущаюсь собственной бурной реакции:

– То есть… он нравится мне... немного... В общем, я просто хочу с ним помириться.

По лицу Наташи растекается удовлетворённая ухмылка, а руки скрещиваются на груди.

– Тогда возьми и поговори с ним, в чём проблема? Зачем тебе моя помощь?

– Пыталась, – я наигранно вздыхаю. – Но он слишком гордый, понимаешь? И всё бесполезно. Поэтому… я подумала… может, ты поможешь нам? Ты можешь устроить нам с ним встречу? Ну, вне школьных стен. Чтобы это было… как-то естественно и не выглядело так, как будто я за ним бегаю?

Наташа задумывается.

– Хм… странно... Почему ты так уверена, что я буду тебе помогать?

– Потому что... – Я собираюсь с силами, чтобы выжать из себя свой главный козырь. – Потому что, если не ты, то мне придётся просить о помощи Артёма...

По дороге на урок меня ещё долго потряхивает. Положа руку на сердце, после «козыря» я готова была к тому, что Наташа вновь попытается меня ударить. Но на этот раз пронесло. Фух, чего только не ляпнешь!.. Зато мысль о том, что свести нас с Алексом в её собственных интересах, теперь, я надеюсь, засядет у неё в голове основательно.

Она ответила, что что-нибудь придумает, сказала, что напишет мне. Мы обменялись номерами. И теперь мне остаётся только выдохнуть и ждать... Но почему же так сложно?

Весь день я тайком поглядываю на Алекса. Ловлю каждый его жест и каждую, увы, не мне адресованную, улыбку, чтобы ещё долго видеть её, закрывая глаза. Я ужасно скучаю. И, признаться честно, ревную. Глупо, но моя кровь кипит даже при виде того, как он общается с другими людьми. Даже с парнями. Даже с Тёмой. Это, наверное, не нормально, но мне хочется, чтобы он смотрел только на меня. А на меня он как раз-таки не смотрит. Словно нарочно избегает этого. Даже когда я отвечаю у доски. Я специально подмечала: каждый одноклассник, хотя бы мимолётно, хотя бы от скуки, мазнул по мне взглядом, пока я читала «Я тебя отвоюю…» Цветаевой. Кто-то прикалывался, кажется, Фродо, кто-то внимательно слушал. И только один Алекс уткнулся в смартфон! Было жутко обидно, и, наверное, отчасти эта эмоция и добавила выразительности моему прочтению. Так, что класс даже поаплодировал мне в конце. Опять же, все, кроме Алекса.

Глава 19

*Он*

– Свиридов, на день самоуправления ведёшь у первоклашек окружающий мир! – пытается перекричать столовский гул Ленка Фокина.

– Не угадали, товарищ староста! – прожевав кусок паршивой школьной пиццы, отзываюсь я. – На день самоуправления я валяюсь синий под партой, и первачки дико радуются, что меня не видели.

– Чё ты брешешь, Алекс, все знают, что крепче «Адреналина» ты ничего не употребляешь! – подхватывают сидящие по правую руку девчонки.

Кто-то начинает развивать эту тему. Сева склоняется ко мне.

– Кстати, пятого у Натки днюха. Она хочет седьмого справлять…

– Свири-дов! – снова влезает Ленка, нависнув надо мной из-за спины и оборвав напряжённый Севин полушёпот. – Окр. мир!

– Я понял.

Староста дожидается, пока я взгляну ей в веснушки.

– Я понял, Лен.

Наконец она отваливает. Но упорно продолжает голосить над моим затылком, так что вникать в Севину трагедию (а, судя по всему, там «предпанцирный» синдром) становится довольно проблематично.

– Итак, я записываю... Математика: Севастьянов и Алёхина, окружающий... Свиридов–Васюкова…

– Ээ, стоп! – снова отвлекаюсь я, теперь уже сам, отклонившись на стуле и повторно встретившись глазами с Ленкой. – Давай наоборот?

– Ты с Алёшей?

– Нет. Мы с Севой, а девчонки вместе!..

В нашей школе есть традиция. Каждый год на день учителя старшаки ведут уроки у малышариков. Ну, это не только в нашей школе такое есть. Но, видать, только в нашей успело превратиться в какой-то адовый культ с ритуальными свистоплясками. А точнее состязание, где жизненно необходимо оказаться круче всех: самым активным, позитивным, креативным, в общем, таким, как я, раз уж первачки уже трижды выбирали меня лучшим.