Текст книги "Бог Войны (ЛП)"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Глава 24

Ава

Я пришла к удручающему осознанию того, что мой муж не имеет ни единого атома веселья в своем великолепном теле.

Он угрюмый и задумчивый, и понятие «расслабиться» совершенно к нему не относится.

В самом деле, не стоит удивляться тому, что он заносчивый засранец со склонностью к контролю, особенно когда я нахожусь в его орбите всю свою… жизнь.

Ну, не совсем. Но в каком-то смысле, по крайней мере.

Я думала, может, он умеет смеяться, просто не в моей компании.

Что он может веселиться, но только когда меня нет рядом.

Но не думаю, что он вообще умеет. По крайней мере, не искренне. Он счастлив только тогда, когда рядом Крей или его родители, но даже это не всегда способно поколебать его задумчивость.

Еще одна причина, по которой моя идея о вечернем свидании – отличный способ разморозить социопатический слой, окутавший его сердце.

Хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное. Но я не узнаю, пока не попробую.

К тому же он принял мое приглашение только после того, как я пригрозила его собственническим наклонностям. В любом случае, победа есть победа.

Естественно, мы вернулись домой, потому что он не позволил мне больше ни шагу ступить на улицу в одежде, в которой я щеголяла на глазах у всех не на одном, а на обоих его рабочих местах.

Платье, которое я выбрала, нельзя было назвать скромным, но оно доходило мне до колен. Кроме того, естественно, Илай потребовал переодеться, потому что половина моей спины была открыта.

На это требование я ответила отказом.

– Ты должен был позволить мне надеть те милые юбку и топ, которые были на мне с утра, – я притворно надулась, когда мы сели за высокий стол на платформе в большом ресторане ливанской кухни в Белгравии.

Илай поднимает глаза от меню, и бесстрастие и напускное пренебрежение в его взгляде могут спровоцировать несколько войн.

– Милые? Мы так это теперь называем?

– А как иначе?

– Одежда для прослушивания на роль стриптизерши подходит больше.

– Хм. Я подумаю над этим. Ты знаешь владельцев хороших клубов?

Он сужает глаза до щелей.

– Это сарказм?

– Я совершенно серьезна. Эти девушки могут рассказать самые интересные истории. Я бы собрала самую интересную компанию подружек на свете.

– Ты и шагу не ступишь в стрип-клуб, Ава.

– Даже в качестве зрителя?

– Нет.

– Но девушки горячие.

– Еще одна причина, по которой ты не пойдешь.

– Я могу пойти и в тайне от тебя, – я подмигиваю и играю с соломинкой моего очень безалкогольного мохито.

– Ну попробуй, – он делает паузу, бросает незаинтересованный взгляд на меню, затем снова фокусируется на моем лице. – Мне тоже нужно внести девушек в свой список дерьма?

– И уволить всех в доме на этот раз?

– Это возможно.

– Сэм возненавидит тебя, если ей придется делать всю работу по дому.

– Нет, если я утрою ее зарплату.

– Не все можно купить за деньги.

– Да, можно, если они идут в паре с информацией и властью. И ты не уйдешь от ответа на мой вопрос. Что за увлечение девушками?

– Что ты имеешь в виду под «увлечением»?

– Во время бессмысленной игры «правда или действие» в универе Николай Соколов, он же любимец Брэна, как называет его Лэн, сказал: «Я никогда не трахался и не экспериментировал с кем-то одного пола». Ты спросила, считается ли поцелуй, и, когда он согласился, ты выпила. Мне интересно, кто эта девушка.

Мои губы растягиваются в улыбке вокруг соломинки.

Я всегда знала, что Илай до смешного хорошо разбирается в деталях, дьявол и все такое, но не думала, что он сможет слово в слово пересказать обыденный разговор, который произошел более трех лет назад.

– Тебя не было во время игры. Откуда ты так много знаешь?

– У меня есть свои методы.

– В твои методы входит допрос Реми? Или Брэна? Нет, это точно был Реми. Он не умеет хранить секреты, если их раскрытие может пойти ему на пользу. Чем ты ему угрожал?

– Ничего особенного. Только тем, что я сокращу доступ Ариэллы к нему.

– Дай угадаю. Теперь ты готов увеличить его, если это соответствует твоим планам?

– Возможно. Но мы не будем сейчас это обсуждать. Что это была за девушка?

– Это был случайный поцелуй с Сеси, когда мы учились в средней школе. Мы бежали, я упала на нее, и наши губы соприкоснулись. Ничего особенного.

– Сесили не пила.

– Потому что, как я уже сказала, это был пустяк.

– Очевидно, ты не считаешь это пустяком, иначе не выпила бы.

– Ты недооцениваешь мою способность вливать в себя как можно больше алкоголя при каждом удобном случае. В прошлом, я имею в виду. Сейчас я чиста, если не считать того напитка, который я украла у Джеммы.

Он проводит пальцем по ободку своего бокала с беспечностью, которая меня не обманывает.

– Ты скучаешь по алкоголю?

– Хм, – я отпиваю мохито и смотрю на листья мяты. – Иногда да, но, наверное, я больше скучаю по возможности избегать реальность, которую он мне давал, чем по самому вкусу. Похмелье обычно сопровождалось пустотой, и я боялась ее так сильно, что снова погружалась в зависимость. На самом деле, я не думаю, что скучаю по нему, нет.

Я сделала паузу. Это правда. Я не скучаю по нему. Ни по алкоголю, ни по обыденным мелким клубным компаниям, ни по танцам, ни по дурачеству и попыткам привлечь к себе внимание. Все замечали меня, кроме того, кого я хотела.

Я перевела взгляд на него, и что-то загадочное ярко блеснуло за темно-серыми волосами.

Сегодня он выглядит по-другому, и я не могу понять, почему. Это потому, что мы наконец-то занялись сексом? Или возможности продолжения?

Или это что-то совершенно другое?

Приходит официант, чтобы принять наш заказ. После того как он уходит, я прислоняюсь щекой к руке и смотрю на него. По-настоящему наблюдаю. Легкие вкрапления серого и голубого цвета в его в остальном грозовых глазах, четкая линия челюсти, бесстрастное выражение лица. Он выглядит немного уставшим, хотя ничто не выбивается из общего ряда. Все в нем продумано до мельчайших деталей.

Теперь, когда я думаю об этом, единственное, когда он на мгновение теряет контроль, – это когда его тело касается моего.

Хотела бы я знать, о чем он думает. Я бы стала мухой на подкорке его головного мозга, если бы он только позволил мне сесть в первом ряду. А может, и не мухой, потому что так он может меня прихлопнуть. Лучше нейроном. Возможно, воспоминанием.

За исключением того случая, когда я выставила себя идиоткой.

– Так кто знает о твоем неортодоксальном методе избавления меня от алкогольной зависимости? – спрашиваю я без особой горечи. Наверное, потому что не чувствую ее. По крайней мере, больше не чувствую.

– Никто точно не знает. Они думают, что я помог, как очень набожный муж.

Я фыркнула.

– Если бы существовала награда для наименее набожных мужей, ты бы выиграл ее с блеском.

– Вряд ли.

– Я очень хочу вернуть свои воспоминания, чтобы знать, о чем я думала, когда согласилась выйти за тебя замуж.

– Это было лучшее решение, которое ты когда-либо принимала.

– Вряд ли, – отвечаю я с улыбкой. – Ты как бы в самом конце моих возможных перспектив.

– Возможных перспектив – это каких именно?

– Хорошая попытка. Если я назову тебе имена, ты их перечеркнешь ради забавы, а я больше не могу закрывать глаза на твои токсичные привычки, – в конце концов, теперь я уже завладела его вниманием. Только не уверена, что это правильное внимание.

И перерастет ли это непостоянное внимание в нечто большее.

Его пальцы слегка сжимают бокал, и это изменение языка тела я бы не заметила, если бы не наблюдала за ним с ястребиным вниманием.

– Ты что, проснулась сегодня и решила превратить мою жизнь в ад?

– Не говори глупостей, – я играю со своей соломинкой. – Я каждый день просыпаюсь с такими мыслями.

Он качает головой с горькой уступкой, и я улыбаюсь, когда официант приносит мне салат фалафель и хумус.

Я замечаю блюдо Илая – какой-то кебаб. Пока я ем, я наблюдаю, как он режет его на мелкие кусочки, но никогда не подносит ничего ко рту. А когда подносит, словно для показухи, то кладет обратно и делает глоток своего напитка.

Слова Сэм о том, что нужно спросить его напрямую, толкают меня на вопрос:

– Почему ты никогда не ешь?

– Я всегда ем. Иначе у меня бы истек срок годности.

– Ты человек, а не продукт. Что ты имеешь в виду под «истек срок годности»? Мерзость, – я сморщила нос. – И еще, я знаю, что ты ешь еду Сэм, но я никогда не видела, чтобы ты ел вне дома.

– Вот поэтому я и не ем.

– Тогда зачем ты заказываешь ее в ресторанах?

– Чтобы поддерживать имидж.

– Есть причина, по которой ты не можешь есть в ресторанах?

Его губы сжались, прежде чем принять свою обычную неодобрительную форму.

– Я им не доверяю.

– Это из-за твоего ОКР? То есть, я думаю, что дело в этом? Я не хочу разбрасываться этим термином, но у тебя явно выраженные симптомы.

– В легкой форме. Самодиагноз. И да, это играет определенную роль.

– А с другой стороны?

Он приподнял бровь.

– Что за внезапное любопытство?

– Мы женаты, Илай. Думаю, мы должны что-то знать друг о друге. Ты так не считаешь?

– Быть женатым не значит иметь право разрушать личную жизнь друг друга, так что нет, я не думаю, что мы должны знать личные вещи друг о друге.

– А я считаю. Я отказываюсь жить с незнакомцем и поэтому буду продолжать пытаться понять тебя. Ты можешь рассказать мне сам или я узнаю это сама. Так может, ты будешь чуть более разговорчивым и избавишь нас обоих от проблем?

Он продолжает нарезать еду, движения в лучшем случае механические, и я думаю, что он снова отгородил меня своими высокими стенами, но тут его глубокий голос разносится в воздухе.

– Меня отравили, когда мне было лет шесть. Какая-то служанка, которую послал один из конкурентов отца, чтобы устранить его единственного наследника. Мама вовремя поняла, что что-то не так, и отвезла меня в больницу. Мне промыли желудок, и это избавило меня от потенциальной опасности, но после этого я не мог есть. Родители пытались переубедить меня любимыми блюдами и даже нездоровой пищей, но ничего не помогало. После того как я несколько дней отказывался класть что-либо в рот, врачам пришлось откачивать меня, а родители обратились к детскому психотерапевту. Это мало помогало, и любое внешнее давление только заставляло меня еще больше уходить внутрь себя.

Мои губы приоткрылись.

Так вот почему я никогда не видела, чтобы он ел. Он был травмирован каким-то событием в прошлом. Мое сердце сжимается при мысли о том, что его детская версия была настолько насторожена по отношению к еде, что он занимался самоистязанием.

– Мне жаль, что ты прошел через это.

– Не жалей меня.

– Не жалею. Я сочувствую. Понятие, чуждое тебе, но обычное для большинства людей, – я делаю паузу. – Как ты выкарабкался из этого?

– Мама и Сэм договорились готовить мне еду. Мама пыталась, но у нее нет кулинарных навыков.

– О, здоровья ей.

Он улыбается в ответ на мою улыбку, и мне требуется весь мой самоконтроль, чтобы не сделать фотографию и не сохранить ее на будущее.

– Мы должны были поесть дома, – говорю я с ноткой вины.

– Почему? Ты хотела попробовать еду в этом ресторане, ведь ты большая поклонница ближневосточной кухни.

– Да, но не в том случае, если буду есть только я.

– Мое положение не имеет ничего общего с твоими предпочтениями.

– Мы женаты, Илай. Твоя ситуация влияет на меня, нравится мне это или нет.

Он делает глоток своего напитка и отставляет его. По какой-то причине мои слова испортили атмосферу этого ужина. Ужина, который мне с самого начала не нравился из-за его безучастия.

И вот мы идем в театр и смотрим «Мулен Руж!». Пока я хлопаю, танцую и пою в конце, Илай совершенно не впечатлен всей этой заварушкой.

– Это было так весело! – кричу я и машу рукой девушке, которая веселилась со мной во время шоу, когда мы с Илаем выходим в красном сиянии театра Пикадилли. Музыка продолжает звучать, и я раскачиваюсь, даже когда его хватка останавливает меня.

– Только если ты так называешь скуку, – он кладет большую ладонь мне на спину и умело ведет меня сквозь толпу так, что никто не задевает меня.

– Ты такой Гринч, – я кладу указательный и средний пальцы на уголки его рта и тяну вверх. – Улыбнись хоть немного. Ты будешь выглядеть намного сексуальнее.

Когда я опускаю руку, он поднимает бровь.

– Ты находишь меня сексуальным?

– Все находят. По крайней мере, семь девушек флиртовали с тобой в баре.

– Ты считала?

– Непроизвольно.

Его губы дрогнули в небольшой улыбке, когда он погладил мое бедро. По мне пробегает дрожь, и я становлюсь податливой в его руках. Это несправедливо, что его объятия – самые лучшие из всех, в которых я когда-либо была.

Почему монстр ощущается таким безопасным?

– Ты когда-нибудь скажешь мне, почему женился на мне? – шепчу я.

– Я же говорил тебе. Мне нужно было прикрытие в виде стабильного брака.

– Ты мог бы взять на эту роль любую другую девушку. Почему я?

– Потому что ты, – говорит он загадочным тоном, от которого у меня завязывается узел внизу живота.

Я пытаюсь попросить разъяснений, но мы уже дошли до машины.

Всю поездку Илай проводит за просмотром своего телефона и обсуждением финансов с Хендерсоном. Клянусь, этот человек дышит деньгами и невероятно талантлив в их зарабатывании.

Хотя, возможно, ему нужны не деньги. А власть.

Когда мы доезжаем до дома, меня охватывает чувство подавленности. Может быть, потому что приятная ночь без ссор закончилась и, скорее всего, больше не повторится.

Я останавливаюсь на верхней ступеньке лестницы, где мы разойдемся по своим комнатам, и смотрю на него. Он стоит там, пиджак в руках, и первые две пуговицы его рубашки расстегнуты, обнажая точеные мускулы.

Прочистив горло, я пытаюсь слабо улыбнуться.

– Спасибо за вечер, я прекрасно провела время.

Он кивает один раз, его пальцы крепко сжимают перила, как будто он останавливает себя от чего-то.

– Я… э-э-э… спокойной ночи, – бормочу я, как идиотка, а потом пытаюсь уйти с достоинством и не убежать в свою комнату. Или, что еще хуже, украдкой взглянуть на мужа, чей эмоциональный темперамент соперничает с Альпами.

Оказавшись внутри, я бросаю сумку на кресло и останавливаюсь у кровати, чувствуя, как по коже внезапно пробегает холодок.

Почему комната ощущается такой большой и пустой?

Может, мне стоит убедиться, что Сэм оставила немного еды для Илая? Уже поздно, так что я могу разогреть ее. Она не станет на меня за это ругаться, и сомневаюсь, что сожгу микроволновку.

По крайней мере, надеюсь, что нет.

Это просто благотворительность. Мама учила меня быть щедрой к тем, кому повезло меньше, чем мне. Илай весь день голодал, так что я делаю ему одолжение.

Я только успеваю сделать шаг, как дверь распахивается, и на пороге появляется Илай, без пиджака, с раздувающимися ноздрями и глазами-вихрями желания.

Температура мгновенно поднимается, и я сглатываю.

– Я… я собиралась разогреть тебе ужин.

Он подходит ко мне, преодолевая расстояние за два шага, и обхватывает рукой мое горло.

– Будь моим ужином.

И тут его грешный рот захватывает мой.

У меня голова идет кругом, я абсолютно захвачена и полностью поглощена своим чудовищным мужем.

Его язык проникает между моими губами, захватывая их, и мое сердце становится таким легким, что мое тело парит в облаках, когда я обвиваю его шею руками.

Мои изгибы прижимаются к его твердым мышцам, и я хватаюсь за него изо всех сил.

Когда он отстраняется, я вздыхаю.

– Ну и ну. Какой хороший ночной поцелуй.

– Если ты думаешь, что я остановлюсь только на поцелуе, то тебя ждет большой сюрприз, миссис Кинг.

– Да? И что ты собираешься сделать?

– Целовать каждый дюйм твоего тела, а потом трахать тебя за все те разы, когда не мог этого сделать.

Я хочу спросить, почему раньше он не мог, если мы женаты уже больше двух лет, но он толкает меня к кровати и снова завладевает моим ртом, и я замираю.

Вопросы можно задать и завтра.

Сегодня я хочу прожить лучший день в моей жизни.

Глава 25

Илай

Где-то на задворках сознания я прекрасно понимаю, что не должен этого делать.

Я переворачиваю ее на живот, мои руки поглаживают и растирают все, к чему я могу прикоснуться.

Последнее, что нужно моей жене, – это мой член, упирающийся в ее задницу, требующий доступа внутрь или становящийся чертовски твердым от одной мысли о том, что я хочу обладать ею. Владеть ею. Выгравировать себя под ее кожей.

И все же, судя по всему, мне было наплевать на все возможные побочные эффекты моей неспособности держаться подальше.

Ароматы роз, цветов и удручающе знакомой сладости насыщают мой нос, пока я не наполняюсь ими. Ее запах, ощущение ее мягкой кожи под моей грубой, ее кремовая плоть в сравнении с моим загорелым цветом лица. Нежные, абсолютно хищные стоны, которые она издает, когда я расстегиваю ее молнию.

– Ты можешь перестать портить мои платья? – бормочет она в подушку, оставаясь совершенно неподвижной, пока я отталкиваю от себя богохульную вещь, удерживающую меня от нее.

– Я не способен быть нежным, когда дело касается тебя, миссис Кинг, – я наматываю ее волосы на кулак и опускаю губы к ее уху. – Но ты уже знала об этом, когда дразнила меня в течение всего вечера.

– Я… ничего такого не делала, – в ее голосе звучит запретное желание и мерцающая ясность. Она так чертовски красива, что я не могу смотреть ей в глаза, не чувствуя жжения в костях.

– Неужели? Мне показалось, что твоя рука и ноги не так уж случайно задевали мое бедро?

– Хм. Возможно. Это сработало?

– Ты хочешь, чтобы это сработало? – я опускаю руку к ее попке, поглаживая стринги, которые скользят между ягодицами, а затем шлепаю по манящей плоти, и она стонет, ее губы приоткрываются. – Судя по тому, какая ты мокрая и готовая, я бы сказал, что ты определенно хочешь. Разве ты не знаешь, что рекомендуется держаться подальше от мутной воды?

– Я никогда не умела следовать советам, – она слегка покачивается, ее дыхание становится все более поверхностным. – Я очень плоха в этом. Спроси моего психотерапевта. А может, и не спрашивай.

– Глупая, глупая чертова девчонка, – я снова шлепаю ее по заднице, и ее голова опускается вперед. – Ты не должна меня хотеть.

– Я могла бы сказать то же самое и о тебе. Но теперь мы здесь, так что сделай уже хоть что-нибудь. Мне немного больно, но я могу потерпеть.

– Ты можешь вытерпеть, когда мой член входит в тебя, да?

– М-м-м…

Я лижу раковину ее уха, что, как я обнаружил, ей нравится. Из нее вырывается дрожащий вздох, она хнычет, а ее плоть становится горячей.

И со мной покончено.

Чертовски покончено.

Я теряю свой чертов разум.

Стон вырывается из меня, когда я подкладываю подушку под ее живот, чтобы она устроилась в эротичной позе. Еще одним шлепком по заднице я приподнимаю резинку стрингов, а затем позволяю ей с шлепком ударить по ее плоти. Ее горловой стон эхом отдается в воздухе, а мой член твердеет и упирается в трусы, как будто ее губы обхватывают его.

Я быстро прогоняю этот невозможный образ, расстегивая ремень.

– Это будет быстро и грубо, красавица. Я не могу медлить или разводить нежности.

– Да, пожалуйста.

– Иисус гребаный Христос, – почему мне так нравится звук ее мольбы? Если бы она хоть раз сказала «пожалуйста» вне секса, я бы отдал ей все – включая мой чертов рассудок.

Я одним движением стягиваю с себя брюки и трусы. Мой налившийся член упирается в полувиднеющийся пресс, на головке блестит сперма.

Мои пальцы находят ее клитор, и я поглаживаю его методичными кругами. Она такая мокрая, что с моих пальцев капает ее возбуждение, и спальню наполняет непристойный звук.

Моя жена становится все более податливой, ее ноги раздвигаются все шире, а стоны становятся все громче.

– Назови меня красивой еще раз, – она приподнимается, вцепившись пальцами в матрас.

Когда я ничего не говорю, она поворачивает голову в сторону, вероятно, чтобы посмотреть на меня. Однако я обматываю ремень вокруг ее горла и держу его и ее волосы, когда опускаю ее лицом вниз.

Раздвинув ее ягодицы, я скольжу членом по ее мокрой дырочке, вверх и вниз, в мучительном ритме, от которого напрягается мой пресс.

Ее приглушенные стоны наполняют воздух, она пытается извиваться, чтобы пригласить меня внутрь своей блестящей киски, но я сопротивляюсь.

С трудом.

Моя хватка на ремне становится смертельной, пока я не убеждаюсь, что он не порвется под давлением.

Нет ничего, чего бы я хотел больше, чем овладеть ею, как гребаное животное, и снова наблюдать, как ее кровь смешивается с моей спермой, но эта больная мысль лишь заставит меня потерять ее навсегда.

Поэтому я продолжаю растирать наши соки вместе, звук эхом разносится в воздухе, а запах ее сладкой киски вдыхается моими ноздрями.

– Илай… о боже… – бормочет она. – Пожалуйста…

Я чувствую, как дрожат ее бедра, когда она оседлала и насаживалась на мой член. На мгновение я замираю, наблюдая, как ее розовая киска скользит вверх и вниз по моей длине отрывистыми, отчаянными движениями, которые все еще выглядят утонченными и невинными.

Господи.

Я никогда не знал, что киска может выглядеть так чертовски эротично, так красиво, что мне захочется ее уничтожить.

И это чертова проблема, учитывая мои попытки собрать ее обратно.

Хотя в глубине души, очень глубоко в моей черной безумной душе, я действительно хочу сломать ее на гребаные кусочки.

Может быть, я сделаю это после того, как склею ее обратно, чтобы она никогда не смогла выбраться из моей орбиты.

Моей клетки.

Моего гребаного владения.

Я вхожу в нее на всю длину одним толчком. От резкого движения она замирает, а с ее губ срывается хныканье.

Ее киска сжимается вокруг моего члена в удушающей хватке. Я даю ей секунду, чтобы привыкнуть, мое тяжелое дыхание совпадает с ее напряженными вдохами.

Как только я чувствую, что она расслабляется, я вхожу в нее новыми и новыми глубокими толчками, пока она полностью не опускается на подушку.

– Ты так чертовски красива, когда тебя разрывает на части мой член, миссис Кинг.

Она сжимается вокруг меня, ее горловые тихие стоны наполняют воздух, как песнопение, единственная цель которого – разобрать меня на гребаные кусочки.

– Ты самая красивая, когда твою маленькую тугую киску трахаю я. Ты капаешь для меня и так хорошо принимаешь мой член. Вот так, м-м-м, покажи мне, насколько ты моя, жена.

Ее маленькое тело раскачивается вперед-назад, ее попка трется о мой пах, и я несколько раз шлепаю ее по ней. Она издает душные протяжные стоны, и я трахаю ее сильнее и глубже.

Вот почему я не должен был прикасаться к своей жене. Почему я долгие годы воздерживался от прикосновений к ней. Мало того, что это верный рецепт для ее умственного упадка, так она еще и испытывает мой контроль, рушит мои стены и превращает меня в урывчатую сущность неистовой импульсивности.

Я не останавливаюсь, когда она кричит в подушку или когда ее тело содрогается и она насаживается на мой член.

Я не останавливаюсь, когда она вздрагивает и издает тихие стоны.

И уж точно не останавливаюсь, когда она лежит, полностью обессиленная.

Если уж на то пошло, я двигаюсь все быстрее и быстрее. Мои яйца напрягаются, но я не позволяю себе кончить.

Не сейчас.

Не сейчас, когда это может быть последний раз, когда я трахну ее.

Я обвиняю недостаток сна в том, что у меня не получается кончить.

– О боже, Илай, – она пытается и не может оглянуться из-за моей хватки на ремне. – Я слишком чувствительная…

– Тебе не следовало провоцировать меня, не следовало выставлять себя напоказ в откровенных нарядах и предлагать людям то, что принадлежит мне. Теперь ты возьмешь мой член в наказание и поблагодаришь меня за это, как послушная жена, – я шлепаю ее по заднице.

Она стонет.

– Дай мне… дай мне посмотреть на тебя.

– Нет.

– Пожалуйста… я хочу тебя видеть, – отчаянная жажда в ее голосе почти уничтожает последние остатки моей решимости.

Я готов отдать все, чтобы погрузить язык в ее рот так же сильно, как погружаю свой член, чтобы владеть ею безраздельно и без остатка.

Я выхожу до самой головки и почти переворачиваю ее на спину.

Почти.

Образ ее фригидных глаз и недостижимой пустоты в ее выражении мелькает передо мной, и я снова вхожу в нее, затягивая ремень так, что она замолкает.

Затем я трахаю ее как сумасшедший.

Я трахаю ее так грубо, что она скользит вперед-назад, а изголовье кровати ударяется о стену с громким стуком.

Мои пальцы находят ее клитор, и она извивается, сопротивляясь неизбежному, но я дразню, кружу и нажимаю на ее кнопку удовольствия, пока она не начинает дрожать вокруг меня. Ее приглушенные стоны наполняют воздух, когда мой пресс напрягается, яйца становятся тяжелыми, и я волнами кончаю в ее манящую киску.

Разрядка еще сильнее, чем прошлой ночью. Вот почему я держался на расстоянии. Я знал, что одного раза для удовлетворения моего аппетита будет недостаточно и что мне придется делать это снова и снова, прежде чем я когда-либо буду удовлетворен.

Даже сейчас, когда я наблюдаю, как полоска моей спермы скользит по ее бедру, мне хочется завладеть ею снова.

Когда она опускается вперед, я отпускаю ремень, позволяя ее голове лечь на подушку.

Я выхожу из нее на середине оргазма и украшаю ее красную попку своей спермой. Она шипит от прикосновения к чувствительной коже, и я раздвигаю ее ягодицы, втирая сперму и вдавливая ее в девственную дырочку.

– Нам нужно подготовить тебя, чтобы ты могла принять мой член в эту маленькую тугую дырочку, миссис Кинг.

– Чтобы ты мог продолжать трахать меня сзади? – ее голова повернута в сторону, но она не смотрит на меня, ее губы сжаты в линию. Ее лицо раскраснелось и пылает желанием и вызовом.

Я за милю чую одну из ее истерик, что, в общем-то, хороший знак, но мне все равно не стоит подпитывать ее склонное к драмам существование.

С последним шлепком я отпускаю ее.

– Именно.

Я иду в ванную, смачиваю полотенце теплой водой, быстро вытираю член и одеваюсь, после чего беру еще одно полотенце и возвращаюсь.

Моя жена все еще лежит в той же позе, но ее ноги подняты вверх, скрещены в лодыжках, и она смотрит на дверь ванной.

Выражение ее лица теперь более мягкое, а с глаз стекает немного туши, потому что она, видимо, плачет во время секса.

И она не может выглядеть красивее.

– Почему ты трогаешь меня только со спины? – спрашивает она мягким голосом.

Я игнорирую ее и аккуратно вытираю свою сперму с ее киски, а затем с ягодиц. Я делаю это медленно, не желая стирать с ее кожи следы моего обладания.

– Ты не хочешь видеть мое лицо? – ее голос срывается на полуслове.

– Дело не в этом, – я провожу пальцами по красному отпечатку моей руки на ее фарфоровой коже.

– Тогда в чем? – настаивает она. – Почему мы не можем заниматься этим в позах, в которых нужно смотреть друг на друга?

– Мы не возлюбленные. Это всего лишь секс, так что я не вижу причин, по которым мы должны вступать в какую-либо форму близости.

Она сглатывает, ее лицо краснеет, и я чувствую, как ее гнев излучается и растет до экспоненциальных высот.

Но затем она одаривает меня своей самой фальшивой улыбкой. Кажется, она предназначена только для меня. Для остальных ей нетрудно быть абсолютным солнцем, но не дай боже он улыбнется мне.

Хотя сегодня она улыбалась, бесчисленное количество раз, пока я не задушил ее.

Снова.

– Ты прав. Я отнесусь к этому как к практике, чтобы научиться доставлять удовольствие своим будущим возлюбленным.

Моя челюсть сжимается.

– У тебя не будет будущих возлюбленных.

– Кто сказал?

– То, что ты моя жена.

– Этот брак временный, пока я не найду любовь всей своей жизни, – она встает во всей своей красе и упирается рукой в бедро. – А теперь приготовь мне ванну.

Мне приходится напоминать себе, что я не могу свернуть ей чертову шею.

И что она специально меня провоцирует. Ее фальшивая сладкая улыбка и медовый тон выдают ее.

Она просто ищет реакцию, которую не получит.

Я снова направляюсь в ванную и включаю кран теплой воды. Я добавляю соли, молочко для ванны и дюжину других средств. Проверяю температуру, когда она садится в ванную, опускает голову на подушку и закрывает глаза.

– Что-нибудь еще, Ваше Высочество? – спрашиваю я насмешливым тоном.

– Немного погорячее было бы неплохо, – она шевелит пальцами ног в воде и испускает долгий вздох. – Еще молочка для ванны. Целую бутылку, думаю.

Я подумываю вылить его ей на голову, но меня отвлекает неземной вид ее розовых сосков, проглядывающих сквозь белую пену, медленно погружающихся под воду.

– И это все? – спрашиваю я, когда заканчиваю.

– Да, хорошо. Теперь можешь присоединиться ко мне.

– Я не присоединюсь к тебе.

Она открывает глаза.

– Почему?

– Я не люблю принимать ванну.

– А вчера тебе нравилось, когда ты меня мыл.

– Я сделал это только потому, что думал, что ты спишь.

– А сейчас не можешь? – боль в ее голосе тронула бы любого другого мужчину.

Она способна превратить любого, у кого есть член, в щенка у своих ног.

К счастью для нее, у меня есть способность сопротивляться ее чарам, когда это необходимо.

– Нет, – отрезаю я в упор.

Ее губы дрожат, а влага окрашивает глаза в сверкающий голубой цвет.

– Ты такой ублюдок. Я действительно тебя ненавижу.

– Хорошо. Любить меня опасно. Но ты и так это знаешь.

Я разворачиваюсь и ухожу. Когда я закрываю дверь, о нее ударяется флакон с гелем для душа.

На следующее утро я просыпаюсь бодрым и отдохнувшим.

И голодным – после двадцатичетырехчасового голодания.

Я не помню своей жизни до того, как поклялся не есть, так что в каком-то смысле мой желудок привык выживать за счет моих протеиновых батончиков или просто ждать, пока я вернусь домой. Когда я уезжаю в командировку, Сэм готовит мне еду с собой, чтобы мне не пришлось долго голодать.

Я прохожу на кухню и останавливаюсь, бегло оглядывая стол. Клубничный пирог, свежеиспеченные круассаны, булочки, джем и сгущенка. Меню определенно отличается от моей обычной гранолы или яичницы.

Нет нужды говорить, что я – существо привычки. Это одна из форм контроля. Я не ценю никаких миниатюрных изменений в своей жизни.

Поэтому женитьба на Аве ничем не отличается от приглашения катастрофы под мою крышу.

– Что это значит? – спрашиваю я Сэм, которая занята тем, что вытирает посуду.

– Я подумала, что вам не помешают перемены.

– Ты меня не знаешь? Я не люблю перемены.

– Очень по-британски с вашей стороны, – она делает паузу. – Почему бы вам не попробовать? Вам может понравиться.

– Ты серьезно? Ты прекрасно знаешь о моем пренебрежении к сладкому.

– Очень противоречиво, учитывая, что вы женились на самой милой девушке.

Я делаю паузу. Сэм продолжает вытирать посуду, как будто она только что не бросила в меня бомбу.

– Ты только что назвала Аву милой?

– Так и есть. Не моя вина, что вы слишком слепы, чтобы это увидеть.

– Кто ты такая и что ты сделала с безэмоциональной Сэм, которую я знал всю свою жизнь?

– Я не безэмоциональная. Я избирательна. Как и вы. А теперь садитесь и ешьте. И прежде, чем вы спросите, я больше ничего не приготовила и не буду готовить.