Текст книги "Империя желания (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6
Гвинет
Когда я была ребенком, у меня были проблемы с заучиванием слов. Не знаю почему. У меня высокий IQ, и я умею разбираться во многих вещах, но запоминать слова было немного сложно.
Профессионалы, которых папа выбрал, чтобы они осмотрели меня, думали, что у меня какая-то форма дислексии, потому что я не могла читать или распознавать слова. Дело не в том, что все они выглядели одинаково. Они просто будто прыгали перед глазами.
Знакомо ли вам то чувство, когда вы читаете что-то, и текст словно срывается со страницы и прыгает на вас? Для меня это буквально была реальность, именно так я и чувствовала. Словно слова шли за мной.
Оказывается, у меня не было проблем со всеми словами. Только с отрицательными. Слова, от которых у меня чешется кожа, и затуманивается зрение. Слова, которые я проживала вместо того, чтобы просто читать их.
Тревога вызывает у меня мурашки по коже и покалывание в носу.
И-за ощущения жестокости краска на моих щеках вспыхивает, а тело напрягается от потребности защитить того, кому оно подчиняется.
Чувство страха заставило мои зубы стиснуться, а сердце сжалось в ожидании того, что должно было произойти.
Печаль стерла мою улыбку и чуть было не заставила меня заплакать.
Это одна из причин, по которой я не смотрю фильмы с жанром трагедия – или любые фильмы, в которых показаны эмоции, которые могут вызвать у меня тревогу. Я принимаю это слишком близко к себе.
Кто-то может задаться вопросом, почему эта сумасшедшая выбрал карьеру в юриспруденции, если она чрезвычайно эмпатична. Хороший вопрос. То есть, по логике вещей, я не должна была. Мне, наверное, стоило бы быть социальным работником, тем, кто заботится о детях и молодых людях.
Но вот в чем дело: я не думаю, что всем юристам нужно отстраняться от чувств, чтобы выполнять свою работу. Также не думаю, что им нужно убивать свою человечность, чтобы подняться по служебной лестнице. Те, кто, по вашему мнению, так поступают, не являются настоящими юристами.
Юристы могут быть чуткими, потому что это позволяет нам понимать наших клиентов и помогать им наилучшим образом. Чуткие юристы, согласно исследованию, проведенному мной, фавориты людей. Им нравится, когда мы их понимаем, слушаем и относимся небезразлично.
В любом случае, вернемся к моей проблеме с чувством сопереживания. Особенно тяжело со словами. Думаю, это потому, что с этого все началось. Простые отрицательные слова.
Это мой триггер. То есть, они действительно вызывают у меня панику, и я должна отойти в сторону, спрятаться и пожелать, чтобы все это поскорее закончилось.
Поэтому мне пришлось придумать механизм преодоления трудностей. Кое-что, что не заставляет меня терять рассудок в тот момент, когда я читаю про убийство или безумие.
У меня была гениальная идея, что практика приводит к совершенству. Я имею в виду, что, если я буду часто слышать эти слова, я потеряю чувствительность к ним. Наступит день, когда я увижу их и скажу: «Ну и что такого», а потом спокойно вернусь к своим делам.
Я составила список этих правил в алфавитном порядке. Блокнот называется «Без слов».
Под каждой буквой есть отрицательные слова, отсортированные по цвету. Желтые легко, оранжевые чуточку сложнее, а красные? Боже, красные отправили меня в ад, даже когда я их писала.
Сначала это не работало. Я смотрела на закрытую записную книжку со всеми отрицательными словами, вздрагивала и убирала обратно в ящик.
Что бросало вызов моей цели – сделать себя менее чувствительной.
Итак, в подростковом возрасте я доставала этот список и читала вслух, разрывала на кусочки, подавляла чувство тошноты, пряталась в шкафу на час, а затем принимала холодный душ и ела ванильное мороженое.
Это был долгий процесс. Длительный, из-за которого я чуть не захотела убить себя и попросить помощи у папы.
Но я не сделала этого. Мне самой нужно было разобраться с этим дерьмом, потому что примерно в то время я и решила стать адвокатом, как мой папа, и, черт возьми, для него нормального не вздрогнуть при словах «место преступления», «нанесение удара» или «убийца». Потому что для меня, как чувствительного человека, было бы тяжело стать таким адвокатом.
Так или иначе, в битве с этими словами я вышла победителем.
Ну, почти. Я начала читать свою записную книжку, не чувствуя немедленной потребности спрятаться, разорвать или уехать на машине в лес.
Почти, потому что даже по сей день у меня все еще проблемы с некоторыми словами. Забавный факт: большинство этих отрицательных слов, и многие из них – красного цвета.
Наносить ущерб.
Отпускать.
Подлость.
Горе.
Отвращение.
Депрессия.
Болезнь.
И самые страшного из всех. Смертельный. Мертв. Смерть.
Я не могу справиться с ними, как бы ни старалась. Они застревают в горле каждый раз, когда я пытаюсь произнести их. Словно давят на голосовые связки и забирают голос. Так что я решила справиться с этими чертовыми словами по-другому. Я написала каждое из них тысячу раз. А слово смерть вообще несколько тысяч.
Мои запястья болели, сердце колотилось в горле, а я чуть не ударила себя ножом и не истекла кровью на полу.
Когда пять лет назад умер дедушка, я не упала в обморок и не плакала. Я взяла себя в руки и была рядом с папой, когда он и Сьюзен рвали друг другу глотку.
Получается, я покончила с этим, правда?
Нет.
Мои глаза открываются, поскольку в моем сознании медленно формируется истинная реальность – смерть.
Папа может умереть.
Единственный член моей семьи. Единственный человек, который оставался рядом со мной и показывал миру средний палец, пока воспитывал меня в одиночку.
Во рту появляется соленый привкус, и я понимаю, что это потому, что глотаю собственные слезы.
С тех пор, как я стала менее чувствительной к словам на букву П, включая плакать, я больше не делала этого. Ну, и повода особо нет.
Но у этих слез, как будто, есть собственное мнение. Не из-за самого слова. Это не моя иррациональная реакция на случайное слово. Оно исходит из места, которое глубоко внутри меня, что я понятия не имею, где оно находится.
Неважно, что у меня болит шея и все мое тело окоченело из-за неудобного положения, в котором я спала. Все, что моя психика может осознать – это то, что папы может не стать.
Я буду совсем одна, без отца.
Человек, который раскрасил мир яркими красками, а потом положил его к моим ногам.
Человек, который хмуро смотрел на мир, но улыбался только мне.
Теперь некому будет спеть мне «С Днем Рождения». Никто не будет обнимать меня на прощание каждое утро или ужинать со мной каждую ночь.
Никто не будет медленно открывать мою дверь поздно ночью, дабы убедиться, что я снова не засну за своим столом, потому что была так поглощен тем проектом, над которым работала. Никто не принесет мне мой любимый зеленый чай с ванилью, пока я не сплю.
Его не будет рядом, чтобы затащить меня внутрь, когда я буду танцевать под дождем, потому что я могу простудиться.
Он просто исчезнет, будто его никогда и не было. И в отличие от того, когда умер дедушка, я не думаю, что смогу пережить это.
Я не смогу вернуться в дом, который мы называли нашим, и собрать несуществующие части себя.
Как я смогу, когда являюсь частью его и всё во мне свидетельствует о том, насколько хорошо и упорно он меня воспитал и насколько он пожертвовал собой ради меня?
Я даже не думала о переезде после школы. Люди моего возраста хотят съехать от родителей, но я этого не сделала. Мой дом здесь.
Внезапная дрожь заставляет меня встать, и пиджак, который укрывал меня, падает на колени.
Мои пальцы дотрагиваются до материала, и я удивлена, что они не начинают гореть. Неважно, что я не помню, как он накрывал меня, или как я вообще оказалась в кресле. Вокруг его запах. Немного пряный и древесный с оттенком мускуса, но он по-прежнему сильный, мужественный и очень похож на него.
Человек, которого я обнимала и плакала, уткнувшись ему в грудь. Человек, рубашку которого, наверное, испортила.
Он не обнял меня в ответ, не утешал, но то, что он был там, просто стоя неподвижно, было достаточно для меня.
Его тело все еще было напряженным и твёрдым, как в день поцелуя. Он по-прежнему отказывался от контактов со мной, как и тогда, но это нормально.
Он укрыл меня своим пиджаком. И, может, я смогу забрать его, чтобы оставить частичку его с собой.
Как и его записную книжку, рубашку, которую он забыл, как и толстовку с капюшоном, в которой бегает с папой. Большинство из них принадлежали моему отцу, но если Нейт носил их хоть раз, то они становились его. Не спрашивайте, почему. Это закон. Еще есть шарф, который он мне подарил, потому что мне стало холодно. Книга о праве. Точнее много книг. Ручка. Хорошо, много ручек.
И нет, я не сталкер. Я просто люблю коллекционировать. Под коллекционированием я подразумеваю то, что принадлежит ему.
Но сейчас его здесь нет.
И в глубине моего живота есть дыра размером с континент, потому что теперь я думаю, что он бросил меня, и мне нужно разобраться с этими беспорядочными чувствами самостоятельно.
Я снова перегнула палку в отношении него, не так ли? Теперь он действительно думает, что я неудержимая извращенка, которая будет прикасаться к нему, когда смогу.
Я не должна была этого делать. И не стала бы, если бы он сначала не прикоснулся ко мне и не сказал тех слов, которые запустили весь этот процесс. Дело в том, что мне нужно было с этим справиться, чтобы преодолеть это.
Но он должен был быть там, пока я с этим разбиралась. Не должен был оставлять мне еще одно воспоминание о себе, а затем просто исчезнуть.
Я с трудом поднимаюсь на неустойчивые ноги, провожу тыльной стороной ладони по лицу и вытираю ее о джинсовые шорты, прежде чем аккуратно накинуть пиджак на предплечье. Он должен был быть таким чопорным и правильным, как и его хозяин. Пока я не испачкала его своими соплями и слезами ранее.
Упс.
Мои пальцы касаются браслета, который он подарил мне, и я на цыпочках заворачиваю за угол в поисках очень знакомого высокого человека с глазами, которые могут отправить кого-нибудь в ад
Конкретно меня.
Тем не менее, я продолжаю искать его, потому что не могу оставаться одна. Не могу смотреть на безжизненное тело отца в синяках и просто стоять. Никакое количество списков, эмоциональная терапия или синдром кратковременной памяти не могли бы подготовить меня к этому.
Мои кроссовки издают еле слышимый звук, пока я хожу по коридорам и ищу его. Поиск Нейта не занял много времени, но прежде чем я успеваю обрадоваться, мое сердце сжимается.
Он не один. Он с ведьмой. С Аспен.
Папа так её называет. Ведьма. Раньше я не использовал это прозвище для нее, но теперь сделала, потому что, возможно, она очаровывает Нейта черной магией. В конце концов, она единственная женщина, на которую он обращает внимание. Единственная женщина, с которой он расслабляется и показывает легкое подергивание губ.
Некоторые назвали бы это улыбкой. Но я всегда считала это полуулыбкой. Слегка улыбнулся, но не до конца.
Во всяком случае, он показывает её только ей, и я ненавижу и эту полуулыбку и Аспен. Ненавижу, её фигуру. Как она носит высокие каблуки и комфортно на них ходит, будто их не существует, и у нее лучшая коллекция брючных и юбочных костюмов на свете, в отличие от моих унылых джинсовых шорт и любимых белых кроссовок. Я ненавижу то, что ее волосы ярко-красные, как и помада, а не медного и ржавого цвета, как у меня.
Но больше всего я ненавижу то, насколько она совместима с Нейтом. Как легко они общаются, как хорошо смотрятся вместе, не прикладывая особых усилий. Она успешная, хитрая и начальница-стерва в их фирме. Вероятно, именно такой тип женщины и привлекает Нейта.
Я слышала, как он однажды сказал папе, что ему нравятся женщины, которые делают свою карьеру так же агрессивно, как и мужчины. Ему нравятся умные дамы с огоньком, как Аспен.
Неудивительно, что королю нравится королева.
Ведь это так, правда? Король не смотрит в сторону девушек, терпящих бедствие, не любит спасать.
Внезапно я начинаю осознавать, что я для него. Препятствие, которое тянет вниз. Обязательство, оставленное его лучшим другом.
Мои ногти впиваются в пиджак, и я чувствую, как пряный запах поднимается к моему горлу и душит. Я чувствую, как запах леса превращается в высокие деревья, сквозь которые не могу ни видеть, ни перелезть.
Я отступаю и бегу к стулу, где он меня оставил. Я просто верну ему пиджак и перестану быть занозой в его заднице. Меньше всего хочу стать надоедливым ребенком, о котором он должен заботиться по просьбе своего друга.
Я больше не ребенок. Мне двадцать, и я могу позаботиться о себе, могу справиться со всем, начиная от комы отца и заканчивая ведением дома, и вообще всего, что он оставил.
Моя грудь сжимается, когда вспоминаю состояние отца. У меня даже больше нет никого, к кому я могу обратиться.
Мои ноги останавливаются, когда я вижу знакомое лицо перед окном комнаты отца.
На ней яркое розовое платье с коктейлем цветов. Шляпа с перьями в оттенках радуги уютно сидит на голове, позволяя проглядываться осветленным прядям.
Я медленно подхожу к ней, пораженная тем, что она выглядит слишком старой, несмотря на весь ботокс и все, что она сделала с ее лицом. Будто на ней маска. Не говоря уже о том, какие у нее опухшие и большие губы, словно их ужалила десятки пчел.
– Сьюзен?
Она не разрывает зрительный контакт с отцом, и я недостаточно сильная, чтобы снова взглянуть на него в его состоянии, поэтому просто смотрю, как она наблюдает за ним.
Ее глаза охватывают его целиком, бегая взад и вперед, пока она проводит рукой в перчатке по своей кожаной сумке. Тоже розовой.
– Сьюзен, – повторяю я, не уверенная, услышала ли она меня в первый раз.
– Он в таком плохом состоянии, – говорит она тихо, без всякого выражения.
Я борюсь со слезами, пытаясь вырваться, и щелкаю большим пальцем по указательному пальцу под пиджаком Нейта. В каком-то смысле он здесь со мной.
Кроме того, у меня забинтован палец, который я не замечала раньше. Это сделал он?
Мои мысли рассеиваются, когда Сьюзен смотрит на меня, ее снобистское выражение лица по-видимому никогда не исчезает.
– Ублюдок наконец получил по заслугам.
Я отшатываюсь от силы ее слов, мой подбородок дрожит.
– Как… как ты можешь такое говорить? Даже если раньше вы далеко не ладили друг с другом, прямо сейчас ему грозит смерть.
– Что и должно было случиться давным-давно. Такое зло лучше наказать раньше, чем позже.
– Сьюзен!
– Я дам тебе совет, даже если ты и отродье этого дьявола, – она подходит ближе, и все, что я чувствую, – это сильные нотки ее головокружительных духов. – Будет лучше, если ты бросишь все чемоданы и уедешь из дома. Мой адвокат Авайер сказал, что я могу вернуть дом, а также акции Weaver&Shaw, которыми владел мой муж до того, как они были возвращены твоему коварному отцу.
Я качаю головой, несмотря на попытки казаться невозмутимой. Папа потратил много времени, сил и денег, чтобы обезопасить дом и фирму. Нет, черта с два она получит все это. Потому что, я могу кое-что сделать.
Сьюзен протягивает руку в перчатке, хватает меня за подбородок большим и указательным пальцами и слегка встряхивает.
– Мне не хотелось бы раздавить такую маленькую девочку, как ты, так почему бы тебе не избавить нас обоих от неприятностей и не бросить все? Когда тебе исполнится двадцать один год, у тебя появится свой трастовый фонд, и этого будет достаточно, чтобы остаться богатой на всю жизнь. Я прикажу своему адвокату составить контракт, поэтому все, что тебе нужно сделать, это подписать его.
– Нет, – бормочу я, впиваясь ногтями в пиджак.
Ее опухшие губы скручиваются.
– Что ты только что сказала?
– Нет! – я отхожу от нее, мое тело дрожит. – Я не позволю тебе забрать папино дело, заработанное тяжелым трудом. Никогда! И он не умер, Сьюзен! Он вернется и заставит тебя пожалеть о том, что ты предлагала мне это.
– Ты играешь по-крупному, но у тебя ничего нет, маленькая девочка. Будь готова быть раздавленными в суде.
Мое сердце бешено колотится в грудной клетке, пока я ищу правильные слова, чтобы бросить ей в лицо. Я никогда не позволю этой женщине забрать то, ради чего работал папа, даже если это последнее, что я сделаю.
– Это случиться с вами, миссис Шоу.
Я вздрагиваю, моя грудь сдавливает, а от звука его голоса слышно стук.
Нейт.
Он подходит к нам, и прежде чем я позволяю себе расслабиться с облегчением, его рука обнимает меня за плечо.
Рука Нейта у меня на плече.
Это какой-то сон? А может, это сон в сочетании с кошмаром.
Сьюзен поднимает подбородок, все еще скручивая губы.
– Ты ничего не можешь сделать, даже если являешься ее представителем. На этот раз закон на моей стороне.
– Это могло бы быть так, если бы ты разговаривало с ее адвокатом, но теперь ты обращаешься к члену ее семьи. Точнее, к будущему мужу.
Глава 7
Натаниэль
Необходимость.
Мне никогда не нравилось это слово. Мой брат по необходимости решил уехать из страны, и его убили.
Из-за необходимости люди голосовали за таких, как мой отец, чтобы представлять их, несмотря на то, что он заботится только о себе.
В каком-то смысле необходимость – корень всего зла. Решения, основанные на нем, немного импульсивны и почти всегда имеют ужасные последствия. Те, которые могут быть опасными, даже смертельными.
Мне очень хорошо известны опасные последствия поспешных действий. Я никогда ничего не решаю, если у меня нет полного обзора всей ситуации, а также всех ее возможных результатов. Это первый раз, когда я сделал шаг на территорию, которая не была тщательно изучена. Это похоже на прогулку по минному полю с завязанными глазами.
Но, как и раньше, я не думаю о возможных последствиях. Я отбрасываю их на задний план и сосредотачиваюсь на настоящем моменте. И, собственно, о множестве причин и следствий. Я делаю это по необходимости. Необходимость сохранить наследие Кингсли. Бремя защиты того, что он оставил.
Однако, обнимая Гвинет за плечо, бремя – последнее, что я чувствую. Ощущаю огонь, раскаленное, чертовски горячее пламя, напоминающее цвет ее волос. Мягкость ее тела, приоткрытые губы как бутон розы и гребаный запах ванили, который начинает распространяться во мне вопреки мне самому.
Но не обузу.
Ни капли.
Даже близко нет.
Во всяком случае, есть легкое облегчение. Крошечное, почти потерянное в постоянном хаосе, но есть. Осознание того, что это единственный способ действительно отдать должное последним словам Кинга. Что нет другого способа эффективно справиться с ситуацией, кроме этого метода.
Она дрожит в моих руках. Это отличается от того, когда она изо всех сил пыталась выразить свое горе. На этот раз более мощно, словно ее тело неспособно передать то, что скрывается внутри, кроме как через сотрясение, охватывающее его.
Вся эта ситуация должна быть слишком сильно повлияла на неё. Иногда я не замечаю, что другие люди не созданы для напряженных ситуаций. Что, в отличие от меня, их чувства выходят на передний план, они не теряются там, где никто не может найти или достать.
Если бы Сьюзен не показала свое злобное лицо, я бы попытался подготовить Гвинет к решению, которое принял во время разговора с Аспеном. Я бы, наверное, не объявил об этом как о какой-то бомбе, последствия которой она в настоящее время не может обработать.
Сьюзен, мачеха из ада, как иногда ее называет Кинг, пристально смотрит в мои глаза, хоть и намного ниже меня. Ее губы подергиваются и скручиваются, и я не думаю, что она даже замечает это.
– О чем ты говоришь? – спрашивает она снисходительно, что всегда злило Кинга. Он имел обыкновение говорить, что только ее голос настраивал его на преступление, и я начинаю понимать, почему. У нее есть особая способность раздражать настолько, что от этого не терпится избавиться и продезинфицировать с воздуха.
– Именно то, что что и сказал. Мы с Гвинет поженимся.
Две пары глаз смотрят на меня удивленно, даже холодно. Я не сосредотачиваюсь на Гвинет, по крайней мере, полностью. Если я сделаю это, то потеряю из виду причину, по которой я сообщил об этом прямо сейчас – чтобы избавиться от Сьюзен раз и навсегда.
– Это подразумевает что-то другое. Разве ты не вдвое старше её или что-то в этом роде? Ей всего двадцать.
Как будто я не знаю сколько ей лет. Я знаю. Абсолютно точно знаю. Я был с ней с момента ее рождения.
Но вместо того, чтобы дать Сьюзан шанс, который она искала, я сжимаю плечо Гвинет.
– Она взрослая и способна принимать собственные решения. И поскольку она выйдет за меня замуж, у нас будет совместное имущество, и она предоставит мне доверенность на это. Так что ты можешь позвонить своему адвокату и сказать ему, что любая законная или незаконная ссора, которая у тебя будет с ней, пройдет через меня.
Подергивание губ Сьюзен усиливается, когда она смотрит на меня, и зрительный контакт не держится слишком долго. Мой племянник сказал, что у меня такой вид, который заставляет людей чувствовать себя некомфортно в их собственной шкуре, даже если им не нужно смотреть на меня.
И, как любой слабак, который не может противостоять тем, кто сильнее ее, она цепляется за тех, кто, по ее мнению, слабее, и делает шаг к Гвинет, ткнув пальцем в её плечо.
– Это то, что ты все время замышляла, дьявольское отродье?
Я собираюсь сломать ей гребаную руку и рискнуть получить обвинение в нападении, но в этом нет необходимости. Гвинет хватается за палец сводной бабушки и отбрасывает его, как будто это что-то мерзкое.
– Я сказала тебе, что буду защищать имущество отца до последнего вздоха. А теперь уходи и больше не появляйся здесь. Я подаю судебный иск на запрет находиться здесь из-за агрессивного, угрожающего поведения, чтобы ты никогда не могла приблизиться к папе.
Сьюзен дергается, как будто её обожгли. Для человека, который практически живет в суде и платит состояние своему адвокату, она плохо понимает, когда ей следует остановиться.
Что должно было случиться после смерти ее мужа.
Или еще лучше, несколько десятилетий назад, когда она решила выгнать мать Кинга и посчитать, что он забудет об этом.
Но она не имеет значения ни сейчас, ни когда-либо ещё, потому что я не могу избавиться от чувства гордости за то, как Гвинет поставила женщину на место. В конце концов, она дочь Кинга, даже если более чуткая, чем он когда-либо.
– Это еще не конец, – Сьюзан щелкает языком, поворачивается и уходит в ослепляющих, раздражающих туфлях розового цвета, громко стуча каблуками.
Я слежу за ее движениями, чтобы убедиться, что она не выкинет что-нибудь ещё. Аспен вместе с доктором на случай, если Сьюзен пойдет туда, чтобы попытаться получить от него юридический документ. Но он ничего не отдаст, если не хочет рисковать лишиться лицензии. И все же я не доверяю таким людям, как Сьюзен.
Они могут использовать закон для борьбы, но они без колебаний прибегнут к незаконным и аморальным методам, чтобы получить то, что они хотят.
– Это правда? Ты хочешь жениться на мне?
Мое внимание возвращается к женщине, которая прижалась ко мне и смотрит на меня так, что все внутри, черт возьми, скручивается в приятный узел.
Ее глаза сверкают несметным количеством синего, серого и зеленого. Чертовски ярко-зеленый, который, как я думал, больше не появится после аварии Кинга.
Я ненавижу то, как она смотрит на меня. Я чертовски ненавижу это.
Потому что это не просто взгляд, не просто зрительный контакт. Это слова и фразы, которые я не хочу расшифровывать.
Я отпускаю ее, и она немного шатается, как будто парила в воздухе и ее ноги наконец касаются земли. Это то место, где она должна быть всегда – на земле, а не в облаках, куда она иногда поднимается.
Но даже несмотря на то, что я больше не касаюсь ее, она все еще касается части меня. Мой пиджак плотно прилегает к ее груди, словно это какая-то броня, которую она не собирается отпускать.
И мне нужно перестать думать о том, к чему прикасается этот пиджак, потому что это черт возьми не то, о чём следует думать.
– Дело не в том, что я хочу жениться на тебе.
Глоток, звон гвоздей, легкий прыжок. Я всегда ненавидел, насколько она выразительна и все еще может скрывать больше, чем показывает.
– Тогда почему ты сказал это Сьюзен? О, это было ложью? Дымовая завеса, чтобы отпугнуть ее?
– Да, это было, чтобы отпугнуть ее, и в некотором смысле дымовая завеса, но не ложь.
– Я… не понимаю.
– Я имел в виду то, что сказал. Нам нужна совместная собственность на дом и акции, так как ты теперь контролируешь их, и должна предоставить мне доверенность на это. Таким образом, я могу управлять твоими активами, пока тебе не исполнится двадцать один год. Я составлю договор, который объединит наше имущество, даже то, которое принадлежали до брака. Единственный способ сделать это – выйти замуж. Отсюда идея брака.
– Итак… ты действительно хочешь жениться на мне, – искра возвращается, превращая зеленый свет в яркий, который почти съедает синий и серый цвета.
– Ты слышала, что я сказал, Гвинет?
– Да, ты хочешь жениться на мне.
– Помимо этого.
– Это делается, чтобы защитить твое имущество и имущество отца от Сьюзен, что, конечно, я хочу сделать, но не могу сделать из-за моего глупого возраста.
При последних словах ее нос морщится. Мой глупый возраст. Ее брови тоже опускаются, как всякий раз, когда Кинг пытался заставить ее съесть хоть какой-нибудь вкус мороженого, кроме ванили, и она сказала ему: «Я люблю тебя, папа, но ты мне не нравишься все время».
На что он покупал ей нездоровые галлоны мороженого. Естественно, ванильного.
А поскольку она вроде как принцесса, находящаяся под защитой, ей есть чему поучиться. Кинг был слишком мягок, чтобы учить ее.
Мягкость – последнее, в чем меня можно было бы обвинить.
– Разве тебе не должно быть интересно узнать больше по поводу совместной собственности? Имея это и доверенность, я смогу лишить тебя всего до последнего пенни и выбросить в сторону.
– Ты бы не стал, – без колебаний. Она даже не задумывается об этом.
– Что, если я сделаю?
– Нет. Ты много кто, но не предатель. Кроме того, я тебе доверяю.
– Ты не должна. Слепое доверие – чистая глупость.
– Это не слепота. Я тщательно выстраивала это с течением времени. Кроме того, если мы собираемся пожениться, должно быть какое-то доверие.
– Этот брак только по расчету. Ты понимаешь, Гвинет?
– Ох.
– Это вопрос, ответ «да» или «нет». Ты понимаешь?
– Означает ли это, что ты не притронешься ко мне?
Моя челюсть сжимается, и я качаю головой.
– Нет. Это будет только на бумаге.
Серый цвет преобладает в ее глазах-хамелеонах, но я не могу сказать, о чем она думает. Даже когда она подходит ближе.
– Что, если все же ты прикоснешься ко мне?
– Этого не случится.
– Но это случилось раньше. Два года назад, помнишь? Хотя я была той, кто прикоснулся к тебе, но это все еще имеет значение, верно?
– Гвинет, – выдавливаю я сквозь зубы.
Она вздрагивает, но продолжает:
– Я пытаюсь сказать, что это может повториться снова. Ты не сможешь предотвратить это.
– Я смогу.
Она поджимает губы, нахмурив лоб.
– Никаких прикосновений, Гвинет, я серьезно.
Она поднимает плечо.
– Отлично.
– Правда? – почему-то я не верю, что она так легко сдалась. У нее разочаровывающая решимость, которую невозможно сломить.
– Ага. Но это не значит, что ты не передумаешь.
– Гвинет, – предупреждаю я.
Она снова отходит, пораженная. И я понимаю, что часто делаю с ней это. Пугаю своей строгостью, твердостью и в целом резкостью. Но она будто не хочет замечать этого и отступить.
Она делает шаг назад.
– Я… э-э… я собираюсь спросить доктора, могу ли я зайти к папе.
Она поворачивается и убегает от меня так быстро, как только может. Ее шорты поднимаются вверх по ее бледным бедрам, а топик прилегает к спине. Я пытаюсь отвести взгляд, но не могу.
Я говорю себе, что это нужно для того, чтобы посмотреть, что она будет делать, но вместо этого открыто наблюдаю, как шевелятся ее волосы и на ноги, которые теперь не кажутся такими короткими, когда она не стоит передо мной.
Она не ребенок. Просто маленькая по сравнению со мной.
Мой кулак сжимается от этого образа, и мне нужно вся сила, чтобы оставаться спокойным и сосредоточенным на том, что должно произойти.
Прежде чем завернуть за угол, она резко останавливается и разворачивается ко мне лицом, показывая на мой пиджак, который она все это время прижимала к груди.
– Я собираюсь оставить его тут.
А затем она исчезает в коридоре.
Я вздыхаю, медленно закрывая глаза.
Необходимость.
Я хочу обвинить его, засунуть ему всю эту ситуацию в глотку, но кого я, черт возьми, обманываю?
Это может быть и необходимость, но я начал это и доведу все до конца.
