Текст книги "Шесть месяцев спустя (ЛП)"

Автор книги: Ричардс Натали

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Я рада, что ты подходишь к решению этой проблемы лоб в лоб, Хлоя.

– Отлично.

Доктор Киркпатрик поджимает губы. Значит, мы ещё не уладили это.

– Но сначала я хотела бы поговорить о воспоминаниях. О том, чем они являются. Это хрупкие, субъективные записи прошлых событий, которые меняются со временем и развиваются с твоими эмоциями.

Я киваю, наклонившись вперёд в кресле, готовая перейти к той части, где она рассказывает, как именно я могу получить эти хрупкие, субъективные записи обратно.

Доктор Киркпатрик также наклоняется вперед. Есть что-то в том, как она делает паузу. Я никогда такого не видела и не могу не думать о том, что она репетирует то, что собирается сказать. А может, просто спрашивает себя ещё раз. Что бы это ни было, это создает длинную паузу перед тем, как она начинает говорить снова.

– Хлоя, во время нашего последнего сеанса я чувствовала, что ты не хочешь делиться со мной деталями о твоей потере памяти. Ты знаешь, что это безопасное место, и я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно, но также для меня важно понимать степень поражения твоей нервной системы, чтобы мы могли знать, как действовать.

Мне стоило ожидать этого. Я должна была знать, что в какой-то момент она захочет узнать, насколько всё это серьёзно. А я не могу сказать ей. Что-то внутри меня говорит молчать.

Я чувствую, что неправильно лгать ей. В прошлом году, когда я едва могла справиться с этими встречами, она помогала мне и говорила не сомневаться в собственной силе. Она ни разу не называла меня слабой или сумасшедшей.

Я доверилась ей однажды, но больше не буду.

Доктор Киркпатрик смотрит на меня очень внимательно. Я не уверена, что она верит мне, поэтому сосредотачиваюсь на том, чтобы сохранять дыхание ровным, а лицо исполненным спокойствия. Делаю усилие, чтобы руки оставались на коленях, и приказываю им оставаться расслабленными и спокойными. Я задерживаю дыхание до тех пор, пока она хранит молчание.

– Возможно, это не должно беспокоить меня так сильно, но так и есть. Я чувствую, как будто теряю кусочки своей жизни.

Большой, шестимесячный кусок, но неважно.

– Хорошо, – наконец говорит она, и по её голосу я могу сказать, что она не купилась.

В любом случае, она откидывается назад в своём кресле.

– Хорошим первым шагом к тому, чтобы воссоединить детали твоей жизни, будет вновь вернуться в недавние события. У тебя есть какие-то недавние фотографии?

– У мамы есть, – отвечаю я.

К счастью, я знаю это наверняка. Моя мама помешана на коллекционировании статей. Это звучит довольно мило и невинно, но на самом деле значит, что каждый момент моей жизни был запечатлён в дурацких деталях. Она снимала на камеру первую удачную партию лазаньи, поэтому я могу гарантировать обилие фотографических фактов о последних шести месяцах.

И почему, во имя Бога, я не подумала об этом раньше? Я, возможно, могла бы занять себя всей этой ерундой.

Доктор Киркпатрик начинает небрежно писать в своей записной книжке.

– Я бы хотела, чтобы ты взяла несколько последних снимков и сравнила их с более старыми фотографиями.

– Более старыми?

– Да. Возможно, что, повторно просматривая событие, которое ты хорошо помнишь, ты сможешь найти больше устойчивых воспоминаний о недавних событиях. У тебя есть какие-либо фотографии со школьного вечера? Или выпускного? Или путешествия с друзьями?

Я киваю, тяжело сглатывая.

– У меня есть вырезки из лагеря искусств.

Полтора года назад. Мы с Мэгги ездили вместе. Не потому, что я имею хоть чуточку таланта, не думайте. У меня его нет. Но Мэгги – одарённая. А мне просто нравится играть с гончарным кругом. Плюс в лагерь искусств приезжают хорошо выглядящие парни – с вечно забрызганными краской джинсами и израненными душами.

Мама разрешила мне взять свой фотоаппарат, предполагая, что я буду снимать всё подряд. Мы восприняли это настолько буквально, что делали снимки самых бессмысленных вещей, которые могли найти. У нас были снимки подошв от ботинок и прилепленных к внутренней части столов шариков засохшей жвачки.

Я думала, это сведёт маму с ума, но вместо этого она была так счастлива, что расплакалась. Она заставила нас с Мэгги вклеить их в альбом. По правде говоря, я пролистывала его лишь однажды, но это было так мило. И я всё помню о тех выходных.

– Замечательно. Я хочу, чтобы по возвращении ты снова посмотрела этот альбом. И я хочу, чтобы ты нашла несколько фотографий, которые были сделаны недавно. Не студийные съемки. Обычные снимки. Я не хочу, чтобы ты просто фокусировалась на том, что происходит на фото. Ты должна обратить внимание на задний план. Ты когда-нибудь слышала выражение «Дьявол проявляется в деталях?»

– Конечно.

– Я думаю, в этом что-то есть. Не то чтобы дьявол присутствовал в деталях, но иногда самое важное может находиться в более маленьких частях пазла, чем мы предполагаем сначала. Рассмотри детали на тех и других фото. Напиши свои наблюдения и посмотри, что они дадут тебе.

***

Я расскажу вам, куда это завело меня. Абсолютно никуда. Если не считать пунктом назначения депрессию. С таким же успехом я могла бы смотреть документальный фильм про умирающих под дождем бабочек.

Я возвращаюсь обратно к обложке альбома из лагеря искусств. К снимку, на которым мы с Мэгги. Мои тёмные пряди завиваются возле прекрасных, пшеничных локонов Мэгги. Её глаза карие, а мои серые, но наши улыбки одинаковы на этом снимке: широкие и искренние.

Остальное довольно стандартно для такого рода альбома. Я кручу глину. Мэгги делает крупные штрихи по плотной бумаге. Мы вместе, делающие липкие улыбки из маршмеллоу возле костра.

Я задерживаюсь над этим снимком, потому что помню, как позировала для него, будто это было вчера. Каждая деталь о чём-то говорит. Щёки и нос Мэгги розовые, загоревшие после купания тем днем. Я могу разглядеть бирюзовые брызги краски на своей рубашке и оранжево-коричневые остатки клея под ногтями. На нас обеих надет один из тех уродливых, убойных браслетов, которые сделала Мэгги.

Эти вещи проделали путь прямиком в жестяную коробку под дубом в самом сердце владений Мэгги. Мы звали её «Недобанкой с Сокровищами», потому что не было причин хранить что-либо в ней. Это чудаковатая коллекция нашей истории. Пуговицы от наших одинаковых пальто в третьем классе. Фотография Мэгги, целующей Дэниэла Маркэма в школьной постановке. Эти ужасные браслеты также хранятся внутри коробки.

Эти фотографии говорят сотню вещей для меня, но ни одна из них не помогла даже на чертову каплю.

Я отталкиваю альбом и возвращаюсь к последним фотографиям, которые нашла. Тем, которые показывают другую Хлою, девушку из другого измерения. Я не уверена, что хочу снова проходить через это. Они достаточно выбили меня из колеи в первый раз.

Мне нужно справиться с этим. Нужно собраться, вести себя как большая девочка. Делать всё, что потребуется.

Я делаю один глубокий вдох и раскладываю их на столе. Пикники, вечеринки и ужин со стейком, который наверняка ознаменовал моё семнадцатилетие. Я ничего из этого не помню. Я не помню, как ела жареную курицу и пила розовый лимонад в парке. Не помню, как смотрела на фейерверки с половиной состава команды по лакроссу, с рукой Блейка на моей талии, как будто мы были приклеены друг к другу. Не помню, как играла в софтбол, и конечно не с этими девчонками, с которыми я никогда… подождите минутку…

Это Джулиен?

Мои пальцы очерчивают её изображение. Светящиеся белые волосы, миндалевидный разрез глаз на простом, но красивом лице.

Я до сих пор не могу представить её уезжающей. Возможно, она собиралась однажды стать директором школы. Черт возьми, возможно, даже мэром. Ещё когда мы были маленькими девочками, на детской площадке она говорила о том, как хочет купить дом в Бельмонте, чтобы жить прямо напротив дома её родителей. Она знала своё будущее, и её будущим был Риджвью.

Мурашки бегут по моим рукам, но неважно, насколько я напугана. Фотография не раскрывает ни одного секрета. Я откладываю её в сторону, снова концентрируясь на одной фотографии Блейка и меня. Я знаю, что должна концентрироваться на деталях, но сами фото уже достаточно жуткие. То, как наши головы соединены вместе, его золотистые волосы резко контрастируют на фоне моих. Я пристальнее смотрю на изображение, пытаясь представить чувство спокойствия, как на ней. Пытаясь представить мир, где рука Блейка, обнимающая меня, будет простой и нормальной вещью.

– Вы как пара из кино, – говорит мама, заходя на кухню. – Почти чересчур красивы, чтобы смотреть.

– Ты бредишь, – говорю я, но она настроена серьёзно. По крайней мере, насчёт Блейка.

Он как будто со съёмочной площадки. Светлые волосы, прекрасные бицепсы, убивающая наповал улыбка. И я... ну, я – это я. У меня широкая улыбка, но я не из тех девчонок, которые становятся королевой бала. И я не из тех девчонок, которые встречаются с Блейком.

– Я просто сказала то, что вижу, – говорит мама, наливая себе чашку кофе.

Смотрю, как пар поднимается от её чашки, и нахмуриваюсь. Я заставила себя выпить треть моего мокко от Роудис этим утром, но во рту до сих пор стоит ужасный привкус.

– Мам?

– Ммм?

– Ты не думала, что это странно, что у меня появилось так много новых друзей?

Когда она поворачивается ко мне, я вижу настороженность в её глазах, как будто она думает, что это начало моей речи о том, что «я слишком депрессивная и испорченная, чтобы иметь друзей».

– Что ты имеешь в виду?

Прикусываю губу, обдумывая.

– Я имею в виду, что я на самом деле другой человек. Оценки, друзья – абсолютно всё. Я просто задаюсь вопросом, удивляет ли тебя это.

– Конечно, нет.

Она наклоняется вперёд, кладя свою руку поверх моей.

– Хлоя, у тебя умная голова на плечах. Глубоко внутри я всегда знала, что ты что-то сделаешь с этим. С тех пор как ты присоединилась к учебной группе, ты была окружена успешными детьми. Кажется, будто ты действительно хочешь стать частью этой компании.

– Когда это я была тем, кто хочет стать частью какой-то компании? Разве ты не помнишь четвертый класс, когда я отказалась носить розовое просто потому, что все девочки в школе сказали, что надо носить именно его?

– Но ты больше не в четвертом классе, так ведь? И теперь ты с Блейком. Кажется, я поняла...

Она замолкает, пожимая плечами, и я чувствую, как раздражение стремительно наполняет меня.

– Что ты поняла? Что я сделала это, чтобы стать достойной кого-то вроде Блейка?

Шок проявляется на её лице, как пощёчина.

– Это не то, что я имела в виду.

– Разве? Я знаю, что это стало сюрпризом, мам, но я не делала этого, чтобы быть с Блейком или сидеть с прикольными ребятами в кафетерии.

– Хорошо, отлично. Тогда зачем ты это сделала, Хлоя?

Это останавливает меня, потому что я не знаю ответа. Я была счастлива быть на окраине. Я не была одним из школьных изгоев с отсутствием социальной жизни и перспектив для чего-то большего. Но я также не была популярной. И мне нормально так жилось.

Я думаю о лице Мэгги в коридоре, её глазах, таких жестоких.

Боже, что я наделала? Она права? Неужели мне отчаянно захотелось стать крутой? Было ли всё моё лето в некотором роде поздним началом моего лихорадочного желания стать частью компании?

Мама выплёскивает свой кофе в раковину и качает головой.

– Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Это было сюрпризом, Хлоя. Дополнительные занятия, оценки – всё это. Но не было счастливее человека от твоего выбора, чем я.

Я слабо смеюсь.

– Да, я наконец стала дочерью, о которой ты всегда мечтала.

– Ты наконец раскрыла свой потенциал, – не дрогнув, поправляет она.

Она проверяет часы на микроволновке и вздыхает.

– Лучше я пойду. Я встречаюсь с твоим отцом в садовом центре.

Я киваю, потому что, видит Бог, это ни к чему не приведёт. Мама останавливается, смотря на фотографию наверху стопки. Стейси Мосс, Эбби Бинз, Каяла Паркерсон, я… и Джулиен Миллер.

– Ты, должно быть, скучаешь по ней? – спрашивает мама

Я слегка вздрагиваю, удивленная, что она ещё не ушла.

– Что ты имеешь в виду?

– Джулиен. Вы двое были так близки перед тем, как она уехала. Я серьезно беспокоилась о тебе, когда она переехала. Ты была... огорчена из-за этого.

Я сжимаю ладони и прячу их под столом. Не хочу, чтобы она увидела, как я дрожу.

Мама кажется слегка потерянной в воспоминаниях.

– Ты никогда не говорила мне, над чем работала той ночью.

– О чём ты говоришь?

– Ночь, когда она уехала. Я старалась любопытничать. Я знала, что у Джулиен были какие-то… проблемы. Ты никогда не хотела говорить об этом. Но я была так напугана той ночью.

– Напугана?

– Да, Хлоя, напугана. Ты закрыла дверь в свою комнату и работала за компьютером всю ночь.

Моя кровь застывает в венах. Всё это было новостью для меня. Я прокашливаюсь, чтобы удостовериться, что мой голос не дрожит подобно рукам.

– Мне просто нужно было поработать над кое-чем, – говорю я. – Теперь мне лучше.

Она целует меня в лоб и уходит. Она счастлива, что поверила мне. Счастлива быть уверенной в том, что я до сих пор обновлённая, совершенная дочь, которой она хочет меня видеть.

Глава 10

Я ненавижу скамейку около кабинета директора. Ничего хорошего никогда не происходит после сидения здесь. Первый раз, когда я примостилась на этом куске дерева, я ждала маму, которая забрала меня, когда умер дедушка. Второй раз был, когда нас с Мэгги поймали с поличным в Старбаксе во время школьных часов, и мы должны были ждать справки о прогуле. Сегодня я здесь, чтобы соврать секретарю.

Миссис Лав – тощая блондинка, которая была королевой выпускного бала, капитаном чирлидеров и девушкой, которая, по мнению всех, должна была закончить в Голливуде двадцать лет назад. Сейчас она школьный секретарь. Я никогда не была до конца уверена, должна ли жалеть её из-за этого.

– Хлоя? Хлоя Спиннакер? – зовёт она, как будто офис кишит Хлоями и она должна быть уверенна, что нашла нужную.

Я приближаюсь к высокому столу, задирая голову.

– Мне так неудобно беспокоить вас, миссис Лав, но мне потребовалось кое-что особенное, с чем вы могли бы мне помочь.

– Ну, все очень заняты. Приближается Пасха.

У миссис Лав имеются серьёзные обязанности. Например, приклеивание бумажных индюшек и шляп паломников и другой сезонной чепухи.

– Знаю, – говорю я, изображая сочувствие. – Но это мой выпускной год. Вы знаете мою летнюю учебную группу?

Её лицо проясняется.

– Конечно, знаю. Я была одной из тех, кто писал ту газетную статью о твоей успеваемости. Ты видела её?

Я вздрагиваю, ощущая нечто вроде вины.

– Простите, нет.

– Она прямо там, на доске почёта, – говорит она, выглядя немного сбитой с толку.

Неужели она всерьёз думает, что кто-то проверяет доску почёта? Я никогда не смотрю на неё, если только не использую отражение стекла, чтобы проверить зубы после обеда.

В любом случае, я улыбаюсь.

– Это так мило с вашей стороны. Я обязательно посмотрю её.

– Так чем я могу тебе помочь?

– Я бы хотела послать группе по Академическому тесту Рождественскую открытку, – говорю я. – Что-то особенное, ручной работы. Но я хочу быть уверена, что никого не забуду или не напишу чьё-то имя неправильно.

– Хорошо. – Она смотрит на меня бессмысленным взглядом.

– Я надеялась, что у вас есть список.

Рот миссис Лав образует идеально-розовое «О», а затем она смотрит по сторонам.

– Ну, Хлоя, на самом деле у тебя должна быть эта информация с прошлого года, не так ли?

– Знаю, что должна быть. Я просто немного помешалась на удалении писем, и думала, что у меня есть копия, но нет.

Боже, я так грубо вру. Кажется, она купилась на это, потому что она широко улыбается и ударяет по нескольким клавишам на клавиатуре. Следующее, что я вижу, – два листа бумаги, вылезающие из принтера.

– Я думаю, это хорошо – оставаться на связи со школьными друзьями. Ты никогда не вернёшь эти времена, поэтому наслаждайся ими.

– Я обещаю, что так и сделаю.

Я сдерживаю желание сказать, что ей следует перестать наслаждаться.

– Ну, тогда удачи с этим, – говорит она.

Я благодарю её первой искренней улыбкой за сегодняшний день. Я даже не смотрю на листы, до тех пока не выхожу из кабинета и прочь от окон, где она может увидеть меня.

Часы в холле говорят, что у меня двенадцать минут до конца обеда, поэтому я быстро пробегаю глазами список имён. Тут больше дюжины. Возможно, восемнадцать. Я помню, как видела некоторые имена, когда записывалась в группу прошлой весной. Блейк, конечно. Возвращаясь к тому времени, он был для меня как греческий Бог. Увидеть его имя рядом с моим в списке было достаточно, чтобы мои ладони вспотели.

Другое имя бросается мне в глаза, хотя я уже знала, что увижу его здесь. Джулиен Миллер. К своему удивлению, я также нахожу имя Адама.

Я сворачиваю бумаги, кладу их в свой кошелёк и иду внутрь. Следующая у меня политология, что так же интересно, как наблюдать сохнущей краской. Я думала, что теперь являюсь суперученицей, но миссис Моррис до сих пор разговаривает как взрослая с восьмилетним неудачником из комиксов Чарли Браун. Это похоже на «мяу-мяу-мяу», и я не могу сосредоточиться.

Особенно когда начинаю думать об именах из этого списка.

Адаму не нужна была учебная группа. Блейку тоже.

Если рассуждать, она и Джулиен не нужна была, но я могла вступить в неё с ней за компанию. Ради Бога, она же Миллер. Если есть комитет в Риджвью, Миллер в нём состоит. Посещение бессмысленных мероприятий, вероятно, заложено в их ДНК. А Блейк всегда был тем, кто пробегает дополнительную милю.

Но Адам? Ни за что.

Его имя стало нарицательным в списках деканата за последние три года.

Вы можете видеть медленное накапливание обиды в глазах учителей, когда они вызывают его в надежде, что хоть раз он даст неправильный ответ. Но он всегда отвечает верно. Он никогда не прогуливает и не открывает рот понапрасну. Только отвечает таким низким голосом… чёрт, мне нельзя думать о его голосе.

Я кусаю губы, думая о том, как его чёрные волосы всегда скользят к его голубым глазам. Боже, я запала на этого парня. Мне нужно всерьёз разобраться с этим дерьмом.

Наконец звенит звонок.

Я уворачиваюсь, по меньшей мере, от шести человек, которые хотят обсудить со мной погоду, мои волосы, правду о торговле кофе или что-то ещё. Думаю, я начинаю ненавидеть всё это.

Я пытаюсь попасть в туалет, когда Блейк выруливает из-за угла и расплывается в улыбке, подходя ко мне.

– Вот и ты, детка. Я уже начал думать, что ты избегаешь меня.

Да, возможно, это потому, что я избегаю его.

– Знаю. Прости.

– Не проблема. – Он берёт мои книги и притягивает к себе.

У меня нет шансов избежать поцелуя. Я избегала слишком долго и целовала его сомкнутыми губами гораздо больше.

Наклоняю голову, позволяя ему поймать мои губы. Они мягкие, и теплые, и чертовски странные. Я чувствую напряжение в плечах, мои руки как мёртвые висят вдоль тела.

Боже, это смешно! Это же Блейк. Я продала бы почку, чтобы поцеловать его хоть раз в течение нескольких последних лет. С потерей памяти или без, но это не должно быть тяжёлой задачей.

Блейк отстраняется, и моё напряжение отражается в его глазах.

– Что происходит, Хлоя? Ты кажешься...

– Отвлечённой? – предполагаю я, пытаясь выдать кривую усмешку.

Он улыбается в ответ, но всё ещё выглядит недоверчиво, как будто не до конца верит этому.

– Я знаю, – вздыхаю я. – Я начала заполнять заявления в колледж, и над ними нужно очень много работать.

Его руки опускаются на мои плечи, немного сжимая.

– Я думал, что мы уже говорили об этом. Эмори, Браун, Нотр Дамм, верно?

– А?

– Просто отметил три из твоего топ-списка. Одних твоих баллов достаточно, чтобы поступить в большинство других, – говорит он, ещё раз сжимая мои плечи. – Я не думаю, что тебе светит Вассар, детка. У тебя нет достаточной истории внеклассной работы, которая им нужна.

Я вздрагиваю. Я не схожу с ума от того, что он сжимает меня или называет деткой, или от того факта, что он лезет с советами о моих перспективах на колледж. Как будто всё это старые новости, и мы вместе уже решили, что будет лучше для меня.

– Тебе нужна помощь с эссе? – спрашивает он. – Ты знаешь, я бы с радостью взглянул на них.

Мой глаз дергается. Вот этого действительно не стоит. Это прекрасное альтруистическое предложение. Блейк хороший студент и определённо милый парень, а мне действительно нужно уменьшить коэффициент моей скучности хотя бы на тысячу процентов.

– Спасибо, но всё в порядке, – говорю я, едва сдерживая яд в своём голосе.

– Тогда поужинаем сегодня?

– Я не могу. Мне надо просмотреть моё заявление в Нотр Дамм.

Я даже выдавливаю вздох сожаления. Ложь даётся легче, чем правда.

Одна его рука поглаживает мою талию.

– Ладно, я страстно жажду немного времени для личной жизни, поэтому постарайся найти его для меня как можно скорее.

Он притягивает меня, наклоняясь, чтобы снова поцеловать. Ощущение его губ напротив моих скручивает живот болью, но я заставляю себя пройти через это, со сжатыми в кулаки руками и стальным, как стержень, позвоночником. Поцелуй – просто ещё одна ложь, добавленная в мой список.

Если ад существует, я определённо окажусь там.

Блейк отстраняется с негромким гудящим звуком.

– Завтра. Завтрак. Я заберу тебя. В это время я хочу пойти куда-нибудь поесть за столом. Целых тридцать минут с моей девушкой. Я не так много прошу, правда?

Он наклоняет голову, выдавая улыбку на миллион долларов. Я напоминаю себе, что он парень, о котором я всегда мечтала. И если я не решу свои проблемы с памятью, я навсегда оттолкну его назад, в то время, когда я только представляла, как мы состаримся вместе.

Я сжимаю его руку.

– Нет, не много. Завтрак звучит прекрасно.

– Семь тридцать.

– Я буду готова. Обещаю.

Он кивает и отходит, салютуя мне рукой перед тем, как выйти из дверей. Я вижу Адама, прислонившегося к шкафчикам, смотрящего, как он уходит. Возможно, наблюдавшего всё, что только что произошло.

Я пытаюсь уйти, но чувствую, как будто примёрзла к полу. Глаза Адама находят мои через коридор, и можно дать название этому взгляду. Я бы назвала его адски ревнивым.

***

Было непросто найти адрес Адама Рида. Не знаю, чего я ожидала, но какой бы ни была картинка у меня в голове, я не угадала ни разу. Однажды я сказала Мэг, что Адам, вероятно, избалованный богатенький мальчик, играющий с плохими ребятами, чтобы привлечь папочкино внимание. Картина печального, тесного таунхауса заставляет меня чувствовать себя глупой и жестокой из-за тех слов.

Это не одни из тех шикарных апартаментов, которые вы видите в мыльных операх – гладкие современные лофты с общими бассейнами и еженедельными скандалами. У нас в Риджвью нет комплексов такого типа. У нас едва ли есть такие дома, да и в тех, которые есть, никто не хочет жить.

Этот ряд таунхаусов размещается за заброшенным торговым центром в двух кварталах от дома Мэгги. Здесь нет приветствующих ковриков или фитнес-центров. Или газона, раз уж на то пошло. Вся эта местность выглядит усталой, от облупившейся краски на одинаковых передних дверях до ржавого Бьюика в углу на стоянке.

Я кладу ключи в карман и переступаю через трещины в асфальте на пути к его двери. Уже ненавижу это место. Оно вытаскивает нитки из ткани моего комфорта, разрывая швы до тех пор, пока я не вижу осколки жизни, которую считала невозможной в моём милом маленьком городке.

Я выравниваю плечи и, поднимая кулак, стучу три раза. Внутри кто-то кричит имя Адама. Затем я слышу кашель, ужасный, влажный хрип. Через две двери молодая мать садится в свою машину с плачущим ребенком на буксире.

Опускаю взгляд на сигаретные окурки на краю тротуара, потому что не хочу смотреть на это. Я чувствую себя как избалованный, неблагодарный мальчишка, который вырос не здесь.

Дверь распахивается, и вот он, этот мрачный, красивый и трагический парень. Он не выглядит счастливым от того, что видит меня.

– Чего ты хочешь, Хлоя?

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Поговори с Блейком.

Святое дерьмо, он ревнует. И я этого не понимаю. Просто не понимаю. Но мне нравится. Какая-то вывернутая часть меня хочет, чтобы он ревновал.

Я хочу, чтобы он хотел меня. Потому что какая-то часть меня определенно хочет его.

– Я могу войти? – спрашиваю я высоким, тонким голосом.

– Сюда? – переспрашивает он, как будто я сошла с ума.

– Ну, мы можем прогуляться, – говорю я, но замолкаю, глядя вокруг, на разбитые бутылки и абсолютное отсутствие красоты.

– Сейчас холодно, Хлоя.

– Знаю. Я знаю, но мне действительно нужно поговорить с тобой.

И я поговорю. Незаданные вопросы жгут горло. Я чувствую, как они хотят вырваться из меня. Вопросы о списке. Об учебной группе. О нём и обо мне, и о том, что между нами определенно что-то происходит.

Он проскальзывает наружу из дверного проёма, достаточно близко, что мне нужно сосредоточиться, чтобы удержать глаза на его лице. У него настороженное выражение лица, голова наклонена в мою сторону.

– Ты думаешь, Блейк хотел бы, чтобы ты была здесь, Хлоя?

Моё дыхание замирает. Как будто что-то сжалось вокруг моих рёбер. Он выглядит таким злым. И в какой-то мере виноватым.

Не могу видеть его таким. Мне надо что-то сделать.

Адам усмехается над моим молчанием и идёт назад. Я хватаю его за рукав, тяну за него.

– Адам...

– Пусти, Хлоя.

Он стряхивает мою руку и двигается прочь, и я чувствую себя немного безумной, когда его рукав выскальзывает из моих рук. Мне нужно, чтобы он остался со мной, потому что я чувствую себя правильно рядом с ним. И я вспоминаю события рядом с ним. И мне нужно знать почему. Но я ничего из этого не говорю, а он уходит назад к дому.

Как будто мой язык парализован.

– Иди домой, – говорит он, и дверь захлопывается у меня перед носом.

– Я не могу ничего вспомнить! – с отчаянием кричу я.

Моё дыхание парит в темноте, пока сердце пропускает удар. Потом ещё один. А затем Адам открывает дверь.

Я чувствую, что мои плечи обвисают с облегчением. Он как будто снял тысяча-пудовый груз с меня. Тот, кто находится внутри его квартиры, снова кашляет, разрывая магию, напоминая мне, что я всё ещё на улице. Неприглашённая.

Адам закрывает за собой дверь, когда выходит снова, его тёмно-серая толстовка расстёгнута поверх старой футболки. Он не брился. Это придаёт холодность его чертам, но он всё равно выглядит как кусочек неба для меня – безопасный, тёплый и настоящий.

– О чём ты говоришь? – спрашивает он.

Я сомневаюсь, потому что понимаю – я не смогу повернуть назад. Я не могу взять слова обратно после того, как они высказаны.

– Хлоя, – говорит он, заставляя меня продолжать.

– Я не могу вспомнить, – отвечаю я. – Я не могу ничего вспомнить с мая. И я понимаю, это звучит безумно, и это безумие, но я не сумасшедшая. Что-то происходит со мной. Я заснула в кабинете. Прилегла всего на секунду, а когда проснулась, была зима, и вся моя вселенная была иной.

Мои слова скатываются так быстро, что я едва перевожу дыхание.

– Теперь я этот человек, с великолепными оценками, Блейком и… и тобой и мной, и я не знаю, что всё это значит, или как это произошло, или как я потеряла Мэгги…

– Притормози, – говорит он, прерывая меня на полуслове.

– Я не могу притормозить, Адам! Я не помню шесть чёртовых месяцев, понимаешь? Я не могу вспомнить ничего, что произошло со мной. Помнишь ту ночь в школе? Когда ты сказал, что я звонила тебе? Я не помню, что звонила тебе. Я вообще не помню, что разговаривала с тобой прежде.

– Ты не помнишь, как звонила мне, – говорит он, нахмурившись. – Та ночь в школе… ты не помнишь этого?

– Я пытаюсь сказать тебе, что вообще ничего не помню! У меня есть фотографии, которые я не понимаю, и прежде чем ты спросишь меня, да, я была у доктора, и мой мозг в полном порядке. Что означает, что доктора и мои родители думают, что я абсолютно слетела с катушек, но они даже понятия не имеют…

– Чёрт, Хлоя! – Его голос звучит грубо.

Его руки смыкаются вокруг меня, и он привлекает меня к себе, пряча моё лицо в своей футболке. Я сразу заливаюсь слезами, мои руки оборачиваются вокруг него, как будто они были выращены на моём теле именно для этой цели. Я чувствую давление его сильных рук на моих лопатках, его мягкий шёпот заглушается в моих волосах. Делаю судорожный вдох, забирая его теплоту и чувствуя правильность, в первый раз за последнее время.

И от этого я понимаю.

Вот как всё должно быть с Блейком. Покалывание и тепло, и больше, чем можно сказать словами.

– Ты не сумасшедшая, – говорит он. Ясно как день. Словно нет ни единой причины так думать.

Я киваю и закрываю глаза. Его руки теперь в моих волосах, и каждая частица моего тела осознает всего его. Неправильно так сильно его хотеть.

Он, похоже, тоже осознает это, и мы отстраняемся. Я не хочу, чтобы он уходил. Правда тяжелее, холоднее вне пространства его рук.

Я смотрю вверх на него, и он поднимает мой подбородок, фокусируя глаза на мне.

– Ты сказала, что не помнишь ничего до той ночи. Но ты помнишь всё, что было раньше мая?

– Да.

Он верит мне. Я думала, будет тяжелее довериться ему, но он даже не выглядит шокировано. Как будто люди каждый день говорят ему, что потеряли громадный кусок своей жизни.

Он касается ладонью моей щеки, и я закрываю глаза, делая вид, что думаю. Но я не думаю. Я впитываю ощущение его кожи на моей. Чувство знакомости его объятий. Его запаха. Я медленно выдыхаю, и приходит воспоминание.

Пицца.

Сырный, жирный кусок.

И заметки по химии разбросаны по всей моей тарелке.

Я читаю что-то о хлориде натрия, Адам кивает и переходит к следующей карточке из его кучки.

Я отстраняюсь, встряхиваясь от прошлого. Сейчас мне нужно быть в настоящем.

– Ладно, расскажи всё по порядку, потому что я немного запутался.

– Я не помню ничего из того, что происходило между маем и той ночью. Всё лето и осень просто... прошли мимо.

Я делаю паузу и тяжело сглатываю перед тем, как признаюсь в остальном.

– Кроме некоторых вещей о тебе. Когда ты... прикасаешься ко мне, иногда у меня бывают проблески того, что произошло между нами.

Я открываю глаза, зная, что мои щеки покраснели. Адам, кажется, этого не замечает. На его губах улыбка, как будто ему нравится слышать такое. Но есть ещё что-то. Печальная тень в его глазах.

– Когда я прикасаюсь к тебе? – мягко спрашивает он, подходя немного ближе.

А затем я делаю небольшой полушаг к нему. Мы собираемся пересечь личное пространство каждого из нас, если продолжим в том же духе, но мне плевать. Независимо от того, что я должна, я просто делаю так.

– Ты прикасаешься к моим рукам, – говорю я, и затем беру его за руку, проскальзывая ладонью в его.

Я вижу проблески из прошлого.

Он отрывается от книги. И затем я слышу его смех. И затем эта пиццерия. В моих воспоминаниях он с усмешкой толкает ко мне красный газированный напиток, и я быстро убираю записки по химии с его пути.

– Мы ели в пиццерии и занимались химией. Ты дал мне попить что-то красное.