Текст книги "Плач юных сердец"
Автор книги: Ричард Йейтс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
Глава шестая
Заехав как-то в Тонапак, чтобы купить зимние шины, Майкл увидел на тротуаре впереди себя знакомую фигуру – одетого в джинсу высокого молодого человека с походкой киношного ковбоя.
– Пол Мэйтленд! – закричал он, и тот с удивлением обернулся.
– Майк! – сказал он. – Черт возьми! Ты-то что здесь делаешь?
Его рукопожатие обнадеживало своей энергичностью.
– Найдется минутка? Выпьем? – спросил он и потом привел Майкла в темную, несколько грязноватую рабочую пивнушку, куда он, похоже, и так изначально направлялся.
Кое-кто из сидевших у стойки посетителей обернулся в их сторону со словами «Привет, Пол» или «Здорово, Пол», пока Мэйтленд пробирался к столу в глубине зала, и Майкл поразился, что художник так по-свойски общается с этими неотесанными работягами.
Когда принесли виски, Пол Мэйтленд поднес свой стакан к самым губам, как бы смакуя краткую отсрочку удовольствия, и стал с блеском в глазах вспоминать былые вечера в «Лошади».
– Никогда не забуду, как ты поразил тогда этого нахального старикана из Йоркшира, матроса торгового флота, – сказал он. – Ты тогда пропел ему все слова «На Илкли-Мур без шляпы» [31]31
«On Ilkley Moor I’Thout Hat» (англ.) – популярная народная песня на йоркширском диалекте, считается неофициальным гимном графства.
[Закрыть], да еще и с нужным акцентом. Здорово получилось.
– Ну да. Просто во время войны мы размещались в Англии, и у меня была знакомая девушка из Йоркшира – она меня и научила.
Как же это прекрасно! Посреди бела дня пить виски с человеком, которого считают гением, с человеком, который раньше лишь изредка проявлял к нему какую-либо симпатию и который не жалел теперь сил, чтобы напомнить ему, как он когда-то совершил нечто незабвенное в таверне «Белая лошадь».
– …Ты помнишь Пегги? – говорил Пол Мэйтленд. – Мы в итоге поженились, у ее отчима отличный дом в нескольких милях отсюда, в Хармон-Фолз. Мы сняли у него домик и поначалу мотались туда-сюда, а потом нашлась более-менее постоянная плотницкая работа здесь, в Тонапаке, и кое-где еще в округе, так что дела у нас пошли на лад.
– А время на живопись остается?
– Ну конечно. Пишу каждый день. Пишу как идиот, как одержимый. Это не остановить. А вы с Люси где живете?
Майкл начал рассказывать и уже собирался было сказать, что «это в некотором роде голубиное хозяйство», но вовремя остановился. С некоторых пор он стал понимать, что пытаться объяснить какие-то вещи – себе дороже. Поэтому он спросил:
– А как… как поживает твоя милая сестра?
– У Дианы все отлично. Мне кажется, она собралась замуж. Жениха зовут Ральф Морин. Вроде вполне симпатичный парень.
– Актер?
– Где-то он играл, но теперь, как я понял, двинулся в сторону режиссуры – или пытается. – И Пол уставился задумчиво в свой стакан. – Я почему-то надеялся, что она выйдет в конце концов за Билла Брока, потому что они неплохо смотрелись вместе. Но в таких делах никто помочь не может.
– Это точно.
И когда принесли по второй, Майкл решил перейти к другой, куда более приятной теме:
– Слушай, Пол. Здесь неподалеку живет еще один художник, который, мне кажется, должен тебе понравиться, а может, ты и так его знаешь. Том Нельсон.
– Ну да, я, естественно, о нем слышал.
– Отлично. В общем, он очень приятный парень, очень скромный. Мне кажется, вы друг другу понравитесь. Можно было бы встретиться как-нибудь всем вместе.
– Спасибо, конечно, Майк, – сказал Пол. – Но я как-нибудь обойдусь без этого знакомства.
– Вот как? Но почему? Тебе не нравятся его работы?
Пол задумчиво подбирал слова, теребя рукой правый ус:
– Думаю, он хороший иллюстратор.
– Да, но он же не только иллюстратор, – подхватил Майкл. – Самое важное у него – картины, и они…
– Да знаю я, знаю. Музейщики от них в восторге, скупают пачками и так далее. Но видишь ли, то, что они покупают под видом картин, на самом деле иллюстрации.
У Майкла перехватило дыхание, как будто ему предстояло вступить в спор о чем-то непостижимом: договариваться о терминах никто не будет, и он в итоге так ничего и не поймет.
– Потому что они фигуративные – это ты имеешь в виду? – спросил он.
– Нет, – с раздражением ответил Мэйтленд. – Конечно же нет. Когда наконец люди перестанут употреблять это идиотское слово? И об «абстрактном экспрессионизме» пора бы тоже забыть. В конце концов, мы все создаем картины. И если картина хоть чего-то стоит, она самодостаточна, ей не нужен никакой текст. Иначе получается нечто рассудочное, преходящее. Однодневка.
– То есть ты хочешь сказать, что работы Нельсона проверки временем не выдержат?
– Ну, это не мне решать, – сказал Пол Мэйтленд с удовлетворенностью человека, высказавшего свою точку зрения. – Пусть другие решают, когда придет время.
– Ну хорошо, – сказал Майкл, потому что считал, что в заключение этого напряженного разговора нужно сказать нечто примирительное. – Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.
Но внутри у него что-то оборвалось, как будто его заставили предать друга.
– Ты только не думай, ничего лично против него я не имею, – продолжал Пол. – Уверен, что он очень приятный человек и все такое. Просто не могу представить, о чем мы будем с ним разговаривать. Понимаешь, мы с ним на противоположных концах спектра.
Довольно долго, как показалось Майклу, они пили молча, и потом Пол спросил:
– А с Биллом вы общаетесь?
– Время от времени. Кстати, он обещал приехать к нам в эти выходные. По-моему, хочет показаться с новой девушкой.
– Это хорошо, – сказал Пол. – Слушай, если он действительно приедет, позвонишь нам? – Но он тут же стукнул себя ладонью по лбу. – Нет, подожди, на этих выходных не получится: Диана с этим своим – как его там? – тоже приедут на эти выходные. Вот незадача! Почему все время приходится выбирать между кем-то?
– Действительно.
Пол стукнул стаканом по столу и знаком попросил еще по одной. Пить три виски подряд на голодный желудок, когда впереди тебя ждет еще полдня тяжелой плотницкой работы, было, наверное, несколько опрометчиво, но, с другой стороны, Мэйтленд вроде бы всегда знал, что делает.
– Билл мне всегда нравился, – сказал он. – Знаю, что горлопан, наглец и самовлюбленный эгоист, да и вся эта марксистская лажа тоже кого угодно достанет. То немногое, что я у него читал, отлично сошло бы за пародию на линию партии, если бы он не писал все это на полном серьезе. Помню, один из его рассказов начинался примерно так: «Джо Недоеда бросил свой гаечный ключ прямо на конвейер. „Да пошло оно все!“, – сказал он». Но все-таки с ним весело, он забавный и компанейский. В общем, я всегда был ему рад.
У Майкла слегка отлегло от сердца. Если Мэйтленд был способен сначала обругать человека, а потом заявить, что тот ему очень дорог, то, быть может, его собственный прогиб в случае с Томом Нельсоном тоже не был таким уж позорным.
И когда они снова стояли на улице, щурясь на свет и обмениваясь прощальным рукопожатием, Майкл знал, что единственное, на что он сегодня еще способен, – это довезти до дому эту чертову зимнюю резину и завалиться на весь день спать, а Пол Мэйтленд будет тем временем лазить на солнце по лесам, прилаживая друг к другу тяжелые доски, и загонять в них шестипенсовые гвозди – или чем он там занимался, чтобы заработать на жизнь.
– …А это Карен, – сказал Билл Брок, галантно помогая ей выйти из машины.
Карен была невысокой, смуглой и худощавой и с живущими за городом друзьями Билла Брока вела себя очень застенчиво.
– Знаете, на что похож этот дом? – сказал Билл, остановившись посреди поляны. – Это нечто в духе Скотта Фицджеральда. Слегка обветшалый, конечно, но это только усиливает сходство. Так и вижу, как он подходит в своем халате вон к тому окну с полбутылкой джина – посмотреть, не рассвело ли. Всю ночь работал над очередным рассказом, чтобы дочь смогла еще год проучиться в Вассаре [32]32
Вассар – один из старейших в США женских гуманитарных колледжей. Основан в 1861 г., находится в штате Нью-Йорк. Традиционно считался колледжем для девочек из богатых протестантских семейств. Дочь Фицджеральда, Скотти, поступила в Вассар в сентябре 1938 г.
[Закрыть]; и теперь – быть может, уже сегодня вечером – сядет писать «Крушение» [33]33
«Крушение» – последний роман Ф.Скотта Фицджеральда, изданный посмертно в 1945 г.
[Закрыть].
– Но в любом случае, – заключил Билл, обводя все поместье широким взмахом, – это куда как круче по сравнению с Ларчмонтом.
Когда они вчетвером разместились в гостиной («Нам отчего-то полюбились все эти закутки и щелочки», – объяснил Майкл), разговором продолжал заправлять Билл.
– Карен все это, наверное, неинтересно, – начал он. – Потому что уже несколько недель она только это и слышит, но я предпринял несколько жизненно важных шагов. Во-первых, я забил на левые идеи. Как писатель, естественно. Взял два своих пролетарских романа и все рассказы, сложил все это в коробку, хорошенько перевязал и задвинул поглубже в кладовку. Не передать, какое я почувствовал облегчение. «Пиши о том, что знаешь» – господи, мне же это всю жизнь говорили, но я всегда считал это какой-то наивностью или думал, что это меня недостойно, – но ведь это же единственно верный совет, да? Может, мне все же удастся спасти кое-какой материал из романа про электриков, но идею придется полностью изменить. Основной проблемой будет, почему прилежный студент и выпускник Амхерста вообще захотел работать профсоюзным администратором, – вот что самое важное. Понимаете, о чем я?
Они все прекрасно понимали, но увлекало это, похоже, только Карен. И вторым жизненно важным шагом, заявление о котором прозвучало с необычной для Билла застенчивостью, стало его обращение к психоанализу.
Он объяснил, что это решение далось ему нелегко: пожалуй, никакой другой поступок в жизни не требовал от него столько мужества, но, что хуже всего, могут пройти годы – годы! – пока терапия, которой он сейчас занимается, начнет оказывать благоприятное воздействие на его жизнь. Но все равно он дошел в своей жизни до точки, когда других возможностей просто не было. Нет, правда: ему кажется, что если бы он не предпринял этого шага, то мог бы сойти с ума.
– Как именно все это происходит, Билл? – спросила Люси. – Ты лежишь на кушетке и пускаешься в свободные ассоциации? Или как?
И Майкл удивился, что ей не скучно было обо всем этом расспрашивать.
– Нет, никакой кушетки – мой врач в кушетки не верит – и никакой техники свободных ассоциаций тоже на самом деле нет, по крайней мере во фрейдистском смысле. Мы сидим на стульях у него в кабинете, друг напротив друга. И разговариваем. По большей части все очень буднично. И вот что еще: думаю, мне страшно повезло, что я нашел именно этого врача. Его ум внушает уважение; думаю, и как человек он бы мне понравился, если бы мы общались вне профессионального контекста, хотя это, конечно, только предположения. И у нас, судя по всему, много общего: он вроде тоже старый марксист. Но знаешь, такие вещи почти невозможно объяснить тем, кто в это не вовлечен; тут нельзя подвести какой-то итог или что-то – понимаешь?
Потом, как будто осознав, что говорит уже как-то очень долго, он обратился к своему виски и умолк, предоставляя инициативу Майклу. А Майклу было о чем рассказать: он начал с того, что работал все это время как проклятый.
– Так что, думаю, мне удастся закончить новую пьесу к концу года, – сказал он. – И похоже, в ней проступает какой-то коммерческий потенциал…
Прислушиваясь к тону и ритму своей речи – она оживилась, когда речь зашла о пьесе, окрепла, когда вступила тема высоких надежд и скромных ожиданий, и достигла апогея на ноте самоуничижительной насмешливости, – Майкл осознал, что он делает: он пытается произвести впечатление на сидевшую рядом с Броком и внимающую ему застенчивую незнакомку. Он даже не была особенно красивой, но она была тут, совсем новая, а Майкл никогда не мог отказать себе в удовольствии покрасоваться перед новой девушкой.
– Давайте выпьем еще по одной, – сказал он, – и потом прогуляемся и осмотрим все, что еще не видели, пока солнце не зашло.
И вскоре они уже обходили гигантскую иву – «величественную», по словам Карен; а потом, следуя маршруту, который показала им когда-то Энн Блейк, карабкались вверх по ступеням в окружении поднимающихся уступами цветочных клумб.
– Вон в том дурацком сарайчике наверху я работаю, – говорил Майкл. – Выглядит так себе, но мне нравится уединение… И кстати, о закутках и щелочках, – продолжал он, когда они огибали большое здание общежития. – Есть здесь один закуток, или щелочка, в которой нашел прибежище актер-педик – один из самых знаменитых в Америке. Этот старикан до того не в себе, что полиции однажды пришлось выкинуть его из Уэстпорта, потому что он взял в привычку показывать мальчишкам непристойные фильмы.
– Добрый вечер, – сказал едва видневшийся в тени дверного проема Бен Дуэйн.
На нем были мятый костюм, чистая рубашка и галстук-шнурок, и он как раз поправлял на нем бирюзовую заколку, как будто готовился спуститься вниз к обеду в доме Энн Блейк. Было непонятно, слышал ли он, что говорил Майкл, но вероятность этого была достаточно велика, чтобы помешать Дэвенпортам остановиться и представить Бену Дуэйну своих друзей.
– Здравствуйте, мистер Дуэйн, – быстро проговорил Майкл, и они удалились еще быстрее, чем пришли. – Бог мой! – воскликнул он, колотя себя рукой по лбу. – Какой же я дурак, какой я круглый дурак! Ничего тупее я не делал с тех пор, как мы сюда переехали.
– Не думаю, что он тебя слышал, – сказала ему жена. – Но твоим звездным моментом это назвать трудно.
И он все еще горел от досады, когда они завершили обход хозяйских владений и вернулись в гостиную, где он упал в кресло, чтобы упокоить свои чувства.
Люси стала энергично накрывать на стол – ужинаем сегодня рано, объяснила она, потому что после этого едем все вместе на вечеринку к Нельсонам.
– К Нельсонам? – переспросил Брок. – Ах да. Тот самый крутой чувак с акварелями. Что ж, замечательно. Должно быть весело. Вечеринка так вечеринка.
Том Нельсон, приветствовавший их у ярко освещенной входной двери своего дома, был облачен в полевую куртку десантника.
– Где ты взял такую куртку? – спросил Майкл, как только с представлениями было покончено.
– Просто купил у парня. Хорошая, да? Мне она нравится из-за карманов.
И Майкл почувствовал себя уязвленным: куртку танкиста он тоже «купил у одного парня». Какого черта Нельсон все это делает? Пытается в каждом новом городе стать ветераном еще одного рода войск?
Большая гостиная в доме Нельсонов кишела людьми, и расположенная за ней студия тоже. Среди женщин попадались прелестные девушки, как будто некий режиссер решил устроить здесь съемки, а мужчины встречались разные – от юношей до крепких мужичков средних лет, частью бородатых. Было три или четыре негра, по виду джазмены, и потрескивающие на проигрывателе записи Лестера Янга [34]34
Лестер Янг (1909–1959) – тенор-саксофонист и кларнетист, один из самых известных джазовых музыкантов эпохи свинга. Известность получил в оркестре Каунта Бейси; аккомпанировал Билли Холидей.
[Закрыть]сплетали разрозненные беседы и смех в набегавший волнами приятный разговор. На первый взгляд – как, впрочем, и после более тщательного осмотра – ни одного явно скучающего человека в этой компании не было.
Знакомьтесь, Арнольд Спенсер, историк искусств, профессор Принстонского университета.
Знакомьтесь, Джоэл Каплан, джазовый критик, пишет для «Ньюсуик» и «Нейшн».
Знакомьтесь, Джек Бернстайн, скульптор, только что открыл выставку в галерее «Даунтаун» [35]35
«Даунтаун» – первая в Гринвич-Виллидж галерея современного искусства, открылась в 1926 г. Галерея принадлежала Эдит Халперт, уроженке Одессы, которая эмигрировала в США и некоторое время была женой художника Сэмюеля Халперта. Считается, что Халперт фактически создала современный рынок искусства, надолго определила стратегию продвижения художников и политику продаж. В ее галерее выставлялись известные художники первой половины XX в. Стюарт Дэвис, Джейкоб Лоуренс, Чарльз Шиллер, Бен Шан. Кроме того, деятельность Халперт породила огромный интерес к народному искусству Америки. Галерея просуществовала до 1969 г.
[Закрыть].
И вот еще познакомьтесь: Марджори Грант, поэтесса, – и она тут же сообщила, что давно «жаждет» познакомиться с Майклом, потому что «без ума» от его книги.
– Что ж, очень приятно, – сказал он ей. – Спасибо.
– У вас поразительное чувство ритма, – сказала Марджори Грант. – Пара стихотворений показались мне в целом не очень удачными, но какие есть строки!
И она продекламировала одну из них, чтобы показать, что помнит ее наизусть. Возраста она была примерно одного с Майклом, симпатичная, только несколько старомодная: плотно укутанные в тяжелую шаль плечи и грудь, собранные в тугую и толстую косу светлые волосы, коса короной уложена вокруг головы. Если снять с нее шаль и расплести косу, могла бы получиться красавица. Но рядом, не отступая от нее ни на шаг, вертелся высокий, сильный на вид мужчина по имени Рекс и ждал, снисходительно улыбаясь, когда она закончит разговаривать с Майклом, – было ясно, что Рекс пока что был единственным в мире мужчиной, который знал, как она выглядит без косы и шали.
– Сожалею, – сказал Майкл, – что не знаю ваших стихов, но это только потому, что не слежу как следует…
– Что вы! – перебила его Марджори Грант. – У меня вышла всего одна книга, да и то в крохотном издательстве Веслеанского университета [36]36
Издательство Веслеанского университета в Коннектикуте получило известность благодаря своей поэтической серии. Издательство – рекордсмен по количеству собранных его книгами престижных литературных премий. В 1960-е гг. редактором-консультантом поэтической серии был Т. С. Элиот.
[Закрыть].
– Но это же одно из лучших…
– Я знаю, все это говорят, но это совсем не мой случай. Один из рецензентов назвал мою книгу «щенячьей», и, когда я немного успокоилась и перестала рыдать, я даже поняла, что он имел в виду. На самом деле сейчас я пишу гораздо лучше, так что, надеюсь, вы…
– Ну конечно! – сказал Майкл. – И первую вашу книгу я тоже посмотрю – не важно, нравится она вам или нет.
– Марджори! – позвал Рекс. – Не хочешь пойти в студию посмотреть новые работы Тома?
Когда они ушли, Майкла охватила пьянящая радость от ее похвалы – строчка, которую она процитировала, никогда не казалась ему особенно хорошей; жаль только, он не придумал, как спросить, что за стихотворения показались ей не вполне удачными.
Еще пара стаканов, и он решил, наблюдая, как Том Нельсон обхаживает своих гостей, что ничего такого в этой десантной куртке нет. Большинство присутствующих, конечно же, знают, что никаким десантником Нельсон не был; а даже если и не знают, то что с того? С окончания войны прошло уже одиннадцать или двенадцать лет; в общем-то, можно уже не возражать, когда люди носят, что им нравится. Думать по-другому, в сущности, тупо и даже «кондово». А может, все куда проще и Нельсону эта куртка действительно нравится из-за карманов. И в чем тогда вообще проблема?
– Знаешь что? – спросила Люси примерно через час, когда снова оказалась рядом. Глаза у нее лучились неземным светом. – Я никогда еще в жизни не видела в одном месте столько людей с умными лицами.
– Да уж.
– Впрочем, – уточнила она, – вон те двое у стены – явное исключение. Совершенно дикие люди – даже не представить, где Нельсоны их только откопали и зачем; я, правда, рада, что до них теперь добрался Билл Брок, – они друг друга стоят.
Он был крепкий молодой человек, темноволосый, и, когда он говорил, волосы то и дело падали ему почти на глаза; а она – простая девушка в дешевом платье с мокрыми подмышками, в котором ей было, очевидно, неудобно. Лица у обоих были настолько серьезные, настолько лишенные юмора, они отдавали столько усилий, чтобы любой ценой объяснить в разговоре свою позицию, что этому собранию, казалось, явно не принадлежали.
– Их фамилия Деймон, – сказала Люси. – Он работает на линотипе в Плезантвилле и говорит, что пишет «работу по социальной истории»; а она пишет, как сама говорит, какую-то халтуру, чтобы прокормить семью. Они, как мне показалось, коммунисты или что-то вроде того, и, может, они даже славные люди, только дикие. – И она отвернулась, чтобы больше их не видеть. – Пойдем в студию?
– Не сейчас, – ответил ей Майкл. – Но скоро подойду.
– …сложил в коробку, – слышался громкий голос Билла. Он вещал перед Деймонами, и стоявшая рядом Карен прильнула к его руке словно бы в поисках защиты. – Сложил в коробку и перевязал веревочкой. Шесть с половиной лет работы. Так что сами видите: готов согласиться со всем, что вы говорите, Эл, и с тем, что вы в принципе можете сказать, но только если это касается политики. Романисту этот материал просто не дается. И раньше не давался, и в будущем вряд ли что изменится.
– Что ж, – сказал Эл Деймон и нервно всей пятерней откинул волосы со лба. – Не буду обвинять вас в продажности, дружище, но, сдается мне, вы служите не тем богам. Сдается мне, вы все еще цепляетесь за «потерянное поколение» тридцатилетней давности, только вот беда: у нас с ними давно нет ничего общего. Мы – второепотерянное поколение.
Майкл Дэвенпорт подумал, что большего идиотизма, чем взрослый мужик, провозглашающий себя вторым потерянным поколением, он еще не видел, поэтому он подошел поближе к Биллу, чтобы лично познакомиться с Деймонами.
– Я так понимаю, вы работаете на линотипе – верно, Эл? – осведомился он. – В Плезантвилле?
– Ну да, этим я зарабатываю себе на жизнь, – сказал Эл Деймон.
– Разумно, – уверил его Майкл. – Осваиваешь профессию, получаешь зарплату по профсоюзным ставкам плюс все дополнительные льготы; наверное, это куда разумнее, чем то, чем мы с Биллом занимаемся.
И Билл Брок согласился, что так оно, наверное, и есть.
– А вы в неплохой форме, Эл, – продолжал Майкл. – Занимаетесь спортом?
– Езжу на работу на велосипеде, – ответил Эл. – Ну и балуюсь иногда с гантелями.
– Дело хорошее.
Миссис Деймон, которую звали Ширли, стала выказывать некоторые признаки беспокойства.
– Слушай, Эл, – сказал Майкл, – давай вот что попробуем, чисто для смеха. Ударь меня со всей силы. Вот сюда.
И он указал на верхнюю часть живота.
– Шутишь?
– Да ни в чем, я серьезно. Ударь со всей силы.
И Майкл напрягся и зафиксировал мышцы грудного пресса – этому приему в боксе обучали даже новичков.
Глуповатая, непонимающая улыбка исчезла с лица Деймона. Глаза его злобно сузились, он собрался перед ударом и со всей силы двинул правым кулаком в указанное место.
У Майкла даже не перехватило дыхания, и отступил он всего на два шага, однако удар оказался больнее, чем он думал. Он не играл в эту игру с самого колледжа.
– Неплохо, Эл, – сказал Майкл. – Теперь моя очередь. Готов?
И Майкл переступил, чтобы встать поудобнее.
Расстояние его кулак проделал небольшое, но удар был быстрым и попал куда надо: Эл Деймон повалился без сознания на ковер.
Ширли Деймон завопила и упала рядом, а возникшая неизвестно откуда Люси подбежала к Майклу и начала трясти его за руку, как будто поймала его на том, что он застрелил человека.
– Зачем ты это сделал? – теребила она его.
По комнате прошел негромкий, но единодушный женский вскрик и отчетливое мужское бормотание: «Пьяный… пьяный». Сначала Майкл подумал, что они, наверное, считают Деймона пьяным, поскольку он упал, но потом, пока Люси продолжала трясти и отчитывать его, он понял, что обвинение в пьянстве предназначалось ему.
На другом конце комнаты слышался высокий дрожащий голос Марджори Грант, сообщавший: «Боже, не выношу насилия, не выношу насилия ни в какой форме».
– Слушай, это же игра, – объяснял Майкл для Люси и для всех, кто готов был слушать. – Называется «обмен ударами». Все честно; сначала он меня бил. Господи, да я же не думал…
Том Нельсон выглянул с улыбкой из дверей своей студии и спросил, щурясь из-под очков:
– А в чем дело?
Через несколько секунд Эл Деймон пришел в себя; он перекатился на бок и, схватившись за живот, подтянул к себе колени.
– Надо его на воздух, – распорядился кто-то, но Деймону было достаточно воздуху, чтобы подняться кое-как на ноги с помощью жены – где-то на счет семь.
Ширли Деймон чуть задержалась, чтобы наградить Майкла ненавидящим взглядом, а затем бережно направила мужа к выходу, и кто-то уже успел принести им пальто, но едва они подошли к двери, как Эл Деймон остановился и согнулся пополам; его рвало прямо на пол.
– А если бы его вырвало, пока он еще был без сознания, все это могло бы пойти в легкие и он бы захлебнулся, – говорила Люси. – И что тогда? Как бы ты тогда отшутился?
Она села за руль, как поступала всегда, когда хотела доказать, что Майкл слишком пьян, чтобы вести машину, – а он, сидя на пассажирском сиденье, всегда чувствовал себя униженным и даже ущемленным в мужском достоинстве.
– Не делай из мухи слона, – сказал он. – Я обменялся ударами с этим парнем, и все; не было в этом никакой трагедии, не было никакого избиения невинных. И большинство в итоге сообразили, что это шутка. Том Нельсон-то уж точно – он сказал, что хочет, чтобы я его тоже научил. И Пэт тоже сказала, что ничего страшного. Она даже поцеловала меня в дверях и сказала, чтобы я не переживал. Ты же сама слышала.
– Я лично был в восторге, – сказал Билл Брок, сидевший сзади в обнимку с Карен. – Этот парень полный говнюк. И жена у него дура.
– Да, точно, – подтвердила сонным голосом Карен. – Какие-то они оба совсем неприятные.
– Что ж, девица у него никакая, – сказала Люси в воскресенье вечером, когда Билл и Карен уехали. – Впрочем, довольно симпатичная. И Биллу она, конечно, подходит куда больше, чем Диана Мэйтленд.
– Да уж, – сказал Майкл и приободрился, потому что с тех пор, как они вернулись с пятничной вечеринки у Нельсонов, она еще ни разу не разговаривала с ним нормальным тоном. Если повезет, они теперь снова будут в хороших отношениях.
Что стало с Карен, они так и не узнали, потому что уже через несколько недель Билл объявился с новой девушкой. Эту звали Дженнифер; широкоплечая блондинка, она то и дело смущенно улыбалась.
Билл сказал, что они заглянули по дороге. Они едут дальше, в Питсфилд, к родителям Дженнифер, которые выразили желание посмотреть на него.
– Понимаете, мы с Биллом встречаемся всего-то три недели, – сообщила девушка, – но я совершила страшную ошибку, и родители об этом узнали. На самом деле как-то утром зазвонил телефон, когда я была в душе, я попросила Билла снять трубку, а это была мама. А суть в том, что они с папой страшно обо мне беспокоятся с тех пор, как я переехала в Нью-Йорк, – знаю, все это должно казаться нелепым, мне ведь уже почти двадцать три, но они люди старой закалки. Все еще живут в прошлом веке.
– Да ладно, нечего переживать, – сказал Билл, бряцая ключами от машины. – Я их так очарую – до изнеможения!
Возможно, так он и сделал, но о дальнейшей судьбе Дженнифер они тоже ничего не узнали, как не узнали и о том, что стало с Джоан, Викторией и прочими девушками, которых он еще несколько лет исправно представлял на их суд; оставалось только признать, что у Билла, как он когда-то им объяснил, с кратковременными отношениями все в порядке.
В одну из пятниц, через месяц после инцидента с Элом Деймоном, Дэвенпортам было совершенно нечего делать, и они устроились с журналами в разных концах гостиной. Обоих грызло беспокойство, но заговорить об этом никто не решался: они боялись, что сегодня вечером у Нельсонов будет очередная вечеринка и что их решили не приглашать.
Но тут в тот же самый день позвонил Пол Мэйтленд – сказать, что Диана снова приезжает на выходные со своим молодым человеком и что она будет счастлива видеть их обоих. Так что не пожалуют ли они в Хармон-Фолз часам примерно к пяти?
Пока они ехали – а ехать было совсем недолго, – Майкл пытался собраться с духом перед новой встречей с Дианой. Быть может, она поглупела, прожив столько времени с этим актеришкой, с этим прощелыгой и говнюком, – девушкам ведь свойственно меняться; но с другой стороны – с чего бы ей так измениться? Но стоило ему увидеть, как она стоит перед домом в компании брата, его жены и рослого молодого человека и приветствует с улыбкой подъезжающую машину, он понял, что не изменилось ничего. Белый свет клином сошелся на этой девушке, одновременно изящной и неуклюжей, девушке настолько исключительной и совершенной, что надо было быть полным идиотом, чтобы захотеть после этого какую-то другую.
Последовали поцелуи и рукопожатия – Ральф Морин, судя по всему, решил доказать Майклу, что при желании может переломать ему суставы, – после чего все собрание переместилось в просторный каменный дом, возведенный для Уолтера Фолсома, инженера на пенсии и отчима Пегги. В центральной комнате этого дома, где мистер Фолсом с женой сидели в ожидании молодых гостей, имелось огромное окно, выходящее на заросший кустами овраг, который сотней ярдов ниже превращался в яркую и быструю речку.
– Всю свою жизнь, – говорил мистер Фолсом своим гостям, – я мечтал, чтобы у меня дома был в стене кран, из которого лился бы виски; и вот наконец мечта осуществилась.
Расположившись на одном из диванов, обрамляющих большое окно, Ральф Морин толковал мистеру Фолсому о «поразительном чувстве умиротворенности», которое всегда охватывает его в этом месте. В подтверждение своих слов он закинул руку на спинку дивана:
– Если бы мне довелось жить в таком доме, я бы все свое время проводил тут, под этим окном. Я бы читал. Прочел бы все книги, которые всю жизнь хотел прочитать, а потом какие-нибудь еще.
– Да, – сказала хозяйка, по выражению лица которой было понятно, что она не прочь бы поговорить с кем-нибудь другим, – это отличное место для чтения.
Майкл решил, что, даже если не знать, что Ральф Морин получил актерское образование, об этом можно догадаться по его движениям и жестам: по тому, как он держал голову, чтобы он всегда была на свету, по будто бы нечаянно возникшему заднику в виде руки, закинутой на спинку дивана, по хорошо продуманному положению пальцев другой руки, сжимавшей стакан, и даже по тому, как аккуратно стояли на полу его красивые начищенные ботинки. Он вел себя так, как будто его постоянно снимали на пленку.
На пенсии Уолтер Фолсом и его жена возобновили занятия живописью, и оба радовались от чистого сердца тому, какого мужа нашла себе юная Пегги. Весь вечер, стоило им заметить, что Пол их не слышит, они с нескрываемым энтузиазмом принимались рассказывать Дэвенпортам, как высоко ставят его работы, и в какой-то момент мистер Фолсом повторил слова строителя с Деланси-стрит: «Этот парень – настоящий». Похоже, поклонники у Пола Мэйтленда находились везде, где бы он ни оказался.
Майкл бо́льшую часть времени думал о том, как остаться с Дианой наедине – где-нибудь в уголке или в другой части комнаты, вдали от общего разговора. Он даже не знал, что собирается ей сказать, – ему просто хотелось, чтобы она оказалась рядом, совсем одна, а он остроумно отвечал бы на все, что она скажет.
Но улучил он такой момент лишь однажды, когда все уходили от Фолсонов ужинать в дом к Мэйтлендам, – Диана поравнялась с ним и сказала:
– Отличные стихи, Майкл. Замечательная получилась книга.
– Правда? То есть ты ее читала? И она тебе понравилась?
– Ну конечно читала, и конечно понравилась. Зачем бы я иначе тебе это говорила? – И после короткой, опасной паузы добавила: – Особенно мне понравилось последнее стихотворение, длинное, «Если начистоту». Замечательное.
– Что ж, – сказал он, – спасибо тебе. – Но так и не решился назвать ее по имени.
Пол и Пегги занимали небольшой, обшитый грубой доской коттедж, выстроенный задолго до того, как это поместье приобрел Уолтер Фолсом, и гостиная в этом доме обнаруживала все признаки бедной, но честной молодости. У входной двери, около ящика с плотницкими инструментами, стояли измазанные глиной рабочие ботинки Пола; несколько картонных коробок с книгами так и оставались нераспакованными, а неподалеку от них виднелась гладильная доска, за которой тут же представлялась Пегги, склонившаяся с утюгом над джинсовыми вещами своего мужа. Потом все кое-как расселись, и каждый получил из ее рук миску тушеной говядины – как если бы они сидели внутри брезентового укрытия в их старой квартире на Деланси-стрит.