Текст книги "Дыхание судьбы"

Автор книги: Ричард Йейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава вторая

После Вефиля были три года мучительных и безнадежных попыток прижиться в Гринич-Виллидж. Каждый год они переезжали на очередную квартиру-студию: Алиса все искала новые возможности для карьеры, и лишь к концу третьего года, с появлением Стерлинга Нельсона, она избавилась от одиночества.

Никогда, даже в самых отчаянных мечтах, ей не грезилось, что судьба может подарить ей мужчину, подобного Стерлингу Нельсону. Больше того, она давно примирилась с мыслью, что ей больше вообще не встретить мужчину, не завязать сколь-нибудь надежных, прочных отношений, что, вероятно, придется доживать жизнь холостячкой, или, как говорила Натали Кроуфорд, наслаждаясь «счастьем одиночества».

Натали была ее соседкой на Чарльз-стрит, дважды разведенная, бездетная женщина, работавшая на какой-то должности в рекламном агентстве. Она жгла благовония у себя в квартире, верила в спиритическую планшетку, обожала употреблять словечки вроде «simpatico»[27]27
  Симпатичный, приятный (исп.).


[Закрыть] и имела обыкновение отдыхать от собственного счастья одиночества в компании любого мужчины, которого удавалось заполучить. Алисе она не очень нравилась, по крайней мере она не во всем ее одобряла, но за отсутствием других подруг приходилось мириться хотя бы с такой – проводить массу времени с ней, бывать на ее безумных вечеринках и даже занимать немного денег, когда не хватало уплатить за квартиру.

Ирония была в том, что именно на одной из вечеринок у Натали Кроуфорд ей случилось встретить Стерлинга Нельсона. Он был совершенно не похож на большинство мужчин, знакомых Натали, – мужчин, которые пили без меры и находили развлечение в грубых выходках или бурных ссорах. Он был высок, уверен в себе, аристократичен, с легкой сединой на висках и маленькими усиками; он стоял, спокойно разговаривая, в небольшой группе привлекательных людей, которых она никогда прежде не видела у Натали и которые держались особняком, не присоединяясь к главному веселью, и, едва она увидела его, ей страстно захотелось пробраться сквозь весь шум и сигаретный дым поближе к нему, коснуться рукава его солидного костюма (одет он был со вкусом: в твидовую пару, которая могла прибыть сюда только прямиком из Англии) и дать ему понять, что она тоже не такая, как остальные.

Но жуткий тип по имени Майк Дрисколл, которого недавно вытурили с работы в издательстве, оттеснил ее в угол и потребовал сказать, как она относится к КПП.[28]28
  КПП – Конгресс производственных профсоюзов США.


[Закрыть] Едва ей удалось вырваться, как Пол и Мэри Энгстрем втянули ее в свою пьяную перепалку.

– Уж если на то пошло, знаешь, кто ты есть? – вопрошал Пол жену, которая содержала его уже почти год после того, как он потерял работу в нью-йоркской «Сан». – Я серьезно, знаешь, кто ты есть? Могу сказать.

– Как он смеет оскорблять меня, а, Алиса? – возмущалась Мэри. – С какой такой стати!

– Слушай, черт тебя дери! Знаешь, кто ты? Поганая сопливая еврейская сучка, вот кто.

И в этот момент она услышала за спиной голос Натали:

– Идите сюда. Хочу познакомить вас с этими милыми людьми. Пол и Мэри Энгстрем, Алиса Прентис – Стерлинг Нельсон.

Меньше всего она ожидала, что первые же его слова, обращенные к ней, окажутся столь приятными и воодушевляющими:

– Я слышал, вы художник.

До конца вечера она не разговаривала ни с кем, кроме него, и Нельсон только с ней. Он и впрямь был англичанином, и из его спокойного, сдержанного разговора она узнала о нем кое-что еще: он находился в Нью-Йорке в качестве представителя британской компании, занимавшейся экспортом, – бизнесмен, слишком утонченный, чтобы серьезно воспринимать свой бизнес, любитель искусства и, несомненно, объехал весь мир. (Только позже она узнала еще более впечатляющие подробности: что в войну он был командиром подлодки и имеет боевые награды, а после войны занимал важные должности в колониальной администрации в странах вроде Бирмы.)

Беда в том, что она не могла ни придержать язык, ни контролировать себя. Не в силах ничего поделать с собой, она только слушала, как несет всякую претенциозную чепуху, а его вежливое, слегка влажное от пота лицо продолжало кивать и улыбаться, и комната смутно, до головокружения, плыла вокруг них. Она знала одно: если перестанет говорить, он может уйти, и начала бояться, что, если остановится, он заметит, что и платье на ней не новое и не особо чистое, и, в чем она почти уверена, под мышками у нее влажные пятна от пота, и волосы требуют расчески, и помада на губах второпях наложена не слишком аккуратно. Ей хотелось укрыться в ванной комнате Натали и привести себя в порядок перед зеркалом, успокоиться, но была ужасная вероятность, что, когда вернется, его уже не будет; так что ничего не оставалось, как стоять, стискивая бокал в горячих, липких ладонях, и продолжать, продолжать говорить. Потом вдруг те, с кем он пришел, стали разбирать пальто, готовясь прощаться, и он сердечно извинился и ушел. Только когда за ним закрылась дверь, Натали Кроуфорд сквозь сигаретный дым налетела на нее с вопросом:

– Разве он не чудо? Не могу представить, где они его нашли, но он просто изумителен, скажи?

И Алиса бочком-бочком попятилась к вешалке, стараясь ускользнуть прежде, чем Натали скажет свое «simpatico»; ей хотелось одного – схватить пальто и выскочить из квартиры, одной вернуться домой, удостовериться, что с Бобби все хорошо, лечь в постель и плакать, что она и сделала.

Так что это было не просто приятной неожиданностью, когда на следующее же утро она подняла трубку звонящего телефона и услышала:

– Миссис Прентис? Это Стерлинг Нельсон.

Когда он навестил ее в студии, она поначалу слегка беспокоилась, что ему не понравятся ее скульптуры, но он доброжелательно и с уважением высказался о некоторых вещах, которые она осмелилась ему показать, и скоро она совершенно успокоилась. Она знала, что сегодня выглядит лучше – ради такого случая купила новое платье и провела уйму времени перед зеркалом, – и была настолько уверена в себе, что позволила ему вести разговор. Она чувствовала, что многие из ее редких высказываний попадают в точку – скупые, но интересные, – а два или три, кажется, даже поразили его своей глубиной.

Он повел ее в уличное кафе при отеле «Бриворт» на Пятой авеню, куда ее давненько никто не водил и которому, решила она сейчас, нет равных среди всех ресторанов и кафе, где она когда-либо бывала. Они сидели за элегантным столиком в последних лучах закатного солнца, почти невидимые прохожим за живой изгородью из аккуратных кустов в горшках, и она надеялась, что кто-нибудь из знакомых пройдет мимо и заметит их, она даже надеялась, что и незнакомцы обратят на них внимание и завистливо подумают: что за интересная пара!

Потом он повез ее к себе – в роскошные апартаменты возле Грамерси-парк,[29]29
  Грамерси-парк — небольшой частный парк, единственный в Нью-Йорке, пользоваться которым имеют право только обитатели окружающих старинных домов.


[Закрыть] которые оказались полны чудес. Стены сплошь заставлены книгами, увешаны темными картинами таких стилей и эпох, какие, как обычно, не привлекли бы ее внимания, разве лишь тем, что сами по себе это определенно были шедевры, – в позолоченных рамах и подсвеченные крохотными музейными светильниками.

– Это Пуссен, – пояснял он, – а повыше Мурильо, одно из его ранних произведений. Всегда любил испанцев этой школы; да вы, полагаю, знаете о подобных вещах, конечно, куда больше меня.

Но картины были только начало: квартира была обставлена богатой антикварной мебелью – мавританской, итальянской, французской, – среди прочего два чудесных, грубо сработанных трехногих кресла, реликвии примитивных вкусов елизаветинской Англии. Напоминанием о годах, проведенных им на Востоке, были тяжелый меч с рукояткой слоновой кости, который он называл «бирманским даром»,[30]30
  Короткий серебряный парадный меч с рукоятью слоновой кости, украшенной искусной резьбой.


[Закрыть] и огромный яркий гобелен purdah,[31]31
  Занавес, отделяющий женскую половину дома.


[Закрыть] украшающий одну из длинных стен спальни.

Если последовательно рассматривать фигуры на нем, открывается своего рода рассказ в картинках, повествующий об обряде эксгумации и перезахоронении косточек пальца Будды. На наш взгляд, все это, боюсь, выглядит несколько пестро – краски и прочее; поэтому я отправил его сюда, в спальню. – Говоря это, он стоял в дверях спальни, разливая коньяк по двум бокалам. Украдкой взглянув на нее, пока она изучала занавес, добавил: – Хотя расставаться с ним жалко. Мне его чрезвычайно торжественно преподнесли на память, так сказать, когда я покидал колонию.

– А по-моему, совсем не пестро, – сказала она, принимая бокал. – По мне, так очень красиво. – Она осторожно проскользнула мимо него, чтобы еще раз осмотреть другие комнаты, а он шел за ней по пятам. – В самом деле, Стерлинг, у вас тут очень красиво. Все эти вещи такие разные, но вам тем не менее удалось гармонично сочетать их. О нет, я не так выразилась, словно какой-нибудь дизайнер. Я хотела сказать, что вы создали… создали некое единство. Добились… добились…

Но Стерлинг Нельсон не дал ей ни единого шанса договорить, чего он там добился. Он забрал у нее бокал и поставил на стол; потом взял ее за плечо, развернул и крепко поцеловал в губы.

На несколько кратких недель его квартира стала жарким центром ее мира. Не обошлось и без трудностей – только в сказках их не бывает, – но временами казалось, что нет таких трудностей на свете, которые нельзя было бы преодолеть, если б только судьба позволила ей остаться с этим умным, спокойным, блистательным человеком.

Главная сложность была в том, что Стерлинг Нельсон имел жену в Англии, с которой он еще не развелся официально, и иногда заговаривал о короткой поездке в Англию ближайшей осенью, чтобы оформить развод окончательно. Она не знала, что ответить ему, когда он упоминал об этом, но он каждый раз давал ей ясно понять, что дело лишь в утомительных юридических формальностях, которые надо как можно скорее урегулировать и забыть.

Другая проблема, по крайней мере первоначально, заключалась в Бобби. Она понимала: для Бобби естественно обижаться, что она так часто и подолгу отсутствует дома, но понимала и то, что Стерлинга, не имевшего собственных детей, может стеснить присутствие ребенка. К тому же тревожила натянутость в ее с сыном отношениях. Бобби всегда был молодцом, здороваясь и прощаясь со Стерлингом: «Здравствуйте, мистер Нельсон!», «До свидания, мистер Нельсон!» – и ей доставляло удовольствие смотреть, как они с серьезным видом пожимают друг другу руки, маленький мужчина и большой; но однажды вечером Бобби устроил ужасную сцену. Весь день после обеда был нервным и раздражительным, жаловался на живот, крутился под ногами, мешая ей одеваться, а потом уселся на пол посреди комнаты и проговорил сквозь рыдания:

– Не хочу, чтобы ты уходила!

Она не знала, прикрикнуть на него или броситься успокаивать; попробовала и то и другое, но только усугубила положение. «Ненавижу мистера Нельсона!» – кричал он, отбиваясь от нее, когда она попыталась обнять его, и появившийся Стерлинг стоял и озадаченно смотрел, как он продолжает истерически рыдать.

– Стерлинг, очень сожалею. Он просто… расстроен, что я… что мы…

Но Бобби, пряча лицо от стыда, что его видят плачущим, вскочил, с несчастным видом бросился в свою комнату и захлопнул дверь.

Стерлинг смущенно сел.

– Ему нездоровится?

– Нет, не думаю. Он жаловался на живот, но, по-моему, это не более чем каприз.

Она беспомощно посмотрела на закрытую дверь детской.

– Он уже достаточно большой для капризов, не считаешь?

– Пожалуй. Не знаю. Дело в том, что я слишком часто оставляла его одного, и он чувствует себя… Мне кажется, что он чувствует себя заброшенным.

– Мм, – промычал Стерлинг, закидывая ногу на ногу и складывая руки на колене. – Ну, в любом случае миссис как-ее-там сможет приглядеть за ним сегодня вечером, не так ли? Женщина, которая сидит с ним?

– Полагаю, сможет.

Но душа ее стремилась за молчаливую дверь детской. Ей представлялось, как он лежит в темнеющей комнате лицом вниз поперек постели, измученный, стыдящийся себя и одинокий, слишком несчастный, даже чтобы плакать, и ждет ее.

– Стерлинг, налей себе, а я схожу к нему и поговорю. Я быстро.

– Поговоришь? Не вижу смысла, Алиса. Ты же не желаешь, чтобы эта глупая история началась заново?

И тут в ее собственном голосе едва не зазвучали слезы:

– Стерлинг, пожалуйста, попытайся понять. – Они никогда не были так близки к ссоре и, когда ее голос зазвенел над его испуганным лицом, она почувствовала панику: что, если он не способен понять? – Его просто нельзя оставлять в таком состоянии, неужели не ясно? Будь у него отец – другое дело, но у него только я одна в целом мире… Неужели не ясно?

В конце концов они взяли его с собой и отправились в «Бриворт» обедать. Он умылся, оделся во все лучшее и был, как следствие пережитой истерики, то угрюм, то чересчур оживлен. Сначала они не могли добиться от него ни слова: он шел, опустив голову и отворачиваясь от терпеливого, доброго взгляда Стерлинга; затем вдруг заговорил как ни в чем не бывало. Он все смешал на тарелке в одно неприглядное месиво, при этом долго объясняя, подробно и надоедливо:

– Не люблю горошек, не люблю такой картофель и очень не люблю такую подливу, поэтому и мешаю все, чтобы было не так невкусно. Всегда это делаю, когда на тарелке всякие разные вещи, которые я не люблю, и получается намного вкусней. Просто смешайте все вместе, и тогда даже не почувствуете вкуса вещей, которых не любите. То есть так будет вкусней…

Он продолжал говорить не умолкая; Стерлинг стоически терпел его монолог, Алиса безрезультатно пыталась остановить его, а люди за соседними столиками не скрывали раздражения, глядя на спектакль, устроенный невоспитанным мальчишкой.

Он не умолкал всю дорогу домой, только один раз прервался, когда отбежал продемонстрировать, что умеет обращаться с пожарным гидрантом; он не умолкал и дома, пока Алисе не удалось уложить его, выключить свет и закрыть дверь спальни.

И тогда она сказала:

– О, Стерлинг, огромное тебе спасибо. Знаю, это было ужасно, как ты только выдержал, но ты был… безупречен, правда.

И после этого Бобби стал все чаще сопровождать их. В «Бриворт» они его больше с собой не брали, но они и сами стали реже бывать там. Чаще Алиса готовила сама, и они все втроем обедали дома и обычно дожидались, пока Бобби уляжется спать, прежде чем отправиться к Стерлингу. Стерлинг, похоже, не возражал против этого, был неизменно добр, по-отечески строг, но никогда – груб и, казалось, радовался признакам растущей привязанности Бобби к нему. Однажды Стерлинг принес иллюстрированную книгу для мальчиков «Британский подводный флот в Первой мировой войне», и Бобби как зачарованный сидел и молча перелистывал страницы, а Стерлинг объяснял ему иллюстрации и рассказывал захватывающие дух истории из своей службы на подводной лодке. И Алиса, глядя на них в дверь кухни, позволяла себе размечтаться о бесконечном будущем втроем, о том, как растущий Бобби приучится быть сдержанным и начнет говорить Стерлингу «папа».

Когда летняя жара сделала жизнь в городе невыносимой, Стерлинг отправил ее с Бобби на прохладное озеро в Нью-Джерси, где они научились – почти – ловить окуней на удочку с катушкой, которыми Стерлинг снабдил их, и часами сидели в тени огромного дерева, и Алиса читала Бобби вслух диккенсовские «Большие надежды», взятые из библиотеки Стерлинга. Но вот каникулы закончились, и она почувствовала, что ни ей, ни Бобби нестерпима мысль о том, чтобы возвращаться в жалкую обычную школу, и тогда Стерлинг одной незабываемой ночью в его спальне предложил ей подумать над тем, чтобы переехать в Скарсдейл.[32]32
  Скарсдейл – элитный самоуправляемый поселок в северном пригороде Нью-Йорка, существующий с 1701 г.


[Закрыть] Он знал о нем, потому что среди импортируемых его компанией товаров были окна со свинцовыми переплетами, которые перед Великой депрессией пользовались популярностью среди богатых владельцев тамошних домов в тюдоровском стиле.

– По сути, мы до сих пор ведем там успешный бизнес, – сказал он. – Похоже, у них там маленький изолированный островок процветания. Во всяком случае, школы у них, как я понимаю, первоклассные; для Бобби это будет хорошо. Ну и конечно, сам городок восхитителен – зеленая травка, чистый воздух и все такое; отдохнешь от города.

– Звучит заманчиво, – сказала она, – но, боюсь, мне это будет не по карману. Джордж постоянно твердит, что я «живу не по средствам».

– Понятно, но, Алиса, в некоторых случаях плата не столь высока, как можно было бы подумать. На Пост-роуд есть довольно обшарпанные старинные дома, и они пустуют, и, пока в них никто не живет, владельцы теряют деньги и жаждут сдать их хоть задешево. Ты сделаешь очень умно, если подумаешь над этим.

– Для тебя все так просто.

Но это было одним из замечательных качеств Стерлинга: умение подходить к сложным вещам просто; из всех, кого она знала, подобным умением обладал лишь Уиллард Слейд. Остальные, Джордж например, норовили все усложнить.

– Это может быть проще, чем ты думаешь, – проговорил он, сев на край кровати и протягивая руку за халатом. – Платить разумную цену и при этом пользоваться всеми преимуществами жизни там.

Он прошел к столику за сигаретой, наполнил бокалы, и, когда возвращался, она с девической радостной дрожью залюбовалась тем, как он хорош в халате. Любой другой мужчина выглядел бы в нем как в балахоне, на Стерлинге же это был изысканный домашний халат. Стерлинг снова опустился на край кровати и взглянул на нее, как бы молча спрашивая, как понравилась ей идея переезда в Скарсдейл. И заботливое выражение в его взгляде придало ей смелости сказать, почему его предложение так мало привлекает ее. Она потянулась к нему и погладила шелковые отвороты халата на его волосатой груди.

– Скарсдейл так далеко, – сказала она, – невыносимо будет находиться в такой дали от тебя.

И вместо того, чтобы выдать хотя бы малейшее неудовольствие ее признанием, он обнял ее, поцеловал, словно только это и ожидал услышать.

– И в самом деле – прошептал он ей на ушко, – тогда я, думаю, мог бы предложить кое-что еще. Дело в том, что, по правде говоря, у нас нет причин расставаться.

Он разжал объятия, позволив ей откинуться на подушки, и стал объяснять свой план. Срок аренды здесь, на Грамерси-парк, скоро истекает, и он с недавнего времени стал понимать, что неумно продлевать его, – жить здесь слишком дорого, и ему будет трудно платить за такую квартиру после дорогостоящей поездки в Англию; иными словами, для него было бы только разумным подыскать другое жилье, вот он и подумал («Это только предложение, заметь; просто предложение, которое, я подумал, мы могли бы обсудить»), – вот он и подумал: может, она согласится переехать в Скарсдейл вместе с ним? Не будет ли это хорошим выходом для них обоих? Для них троих? Ну и конечно же, это выгодно с экономической точки зрения – делить расходы и так далее. Нет, это лишь предложение, но что она об этом думает?

– Стерлинг, – ответила она, – а как по-твоему, что я могу думать? Разве не знаешь, что это самое чудесное, самое прекрасное предложение, какое мне когда-либо делали? Что бы ты там ни воображал себе – как мог предположить, что я откажусь?

Он выглядел довольным, но также и очень серьезным.

– Ну, – ответил он, – это, конечно, не официальное предложение руки и сердца. Дело в том, что я не могу этого сделать, по крайней мере… – он сжал ее руку, – по крайней мере сейчас. Пока не утрясу это дело в Англии. Все, что я могу предложить тебе сейчас, – это себя, мою любовь.

И всю оставшуюся ночь она доказывала ему, что никогда не требовала большего.

В считаные недели они подыскали и сняли дом, заключили договор с транспортной компанией «Нептун» на перевозку вещей из обеих квартир в Скарсдейл. В день переезда Алиса с Бобби отправились туда на пригородном поезде пораньше, чтобы оказаться там до прибытия грузовика. И, стоя на переднем крыльце и глядя, как громадный грузовик приближается по обсаженной деревьями Пост-роуд, она чувствовала себя почти больной от счастья, не умещающегося в груди.

Первой появилась бочка с посудой и кухонной утварью, и она повела грузчиков, за которыми по полу тащились спирали стружки, в дальнюю часть дома. Потом стали выгружать ее мебель – уродливый, когда-то дорогой диван и мягкие кресла, громоздкие части большого обеденного стола и комод, у которого один ящик не выдвигался, – скромную обстановку людей среднего достатка, вещи, которые она и Джордж когда-то купили для Нью-Рошелла и которые постарели за годы ее одиночества в Вефиле и Нью-Йорке. Они выглядели еще более жалкими, когда их, стукая обо все углы, волокли под скарсдейлским солнцем. Грузчики с торжественной осторожностью перенесли ее «Мажестик», но не знали, как приступить к скульптурам, которые она велела отнести в гараж, определенный ею под студию. Затем выгрузили несколько сундуков и множество картонных коробок, набитых всякой всячиной и игрушками Бобби; это было все их с Бобби имущество, а огромная, обитая войлоком пещера кузова была еще полна: остальной груз был сокровищами Стерлинга Нельсона.

– Пожалуйста, осторожней! – закричала она, когда один из грузчиков задел точеной ножкой стола розового дерева о дверной косяк, и суетилась вокруг них, пока они переносили одну за другой бесценные вещи.

– Это куда, хозяйка? – спрашивали они, пошатываясь и кряхтя под своей ношей. – А это куда?

Она старалась изо всех сил, решая, как разместить наиболее важные вещи. Но как разобраться в этом хаосе и хоть как-то воспроизвести гармоничное единство прежней квартиры Стерлинга в этих огромных, необычных комнатах? Забот добавил Бобби, который прибежал с улицы и требовал к себе внимания. Он выглядел беспомощным и глупым, словно ему было не восемь, а четыре года, и она не поняла, что с ним, пока не выглянула в окно. Несколько мальчишек примерно его возраста собрались у грузовика. Они сбежались с соседних улиц поглазеть на разгрузку и на Бобби, и стеснительность погнала его домой.

– Хочу помогать грузчикам, – сказал он.

– Они не нуждаются в помощниках. Пожалуйста, дорогой, не видишь, я занята?

– Куда это нести, хозяйка?

– Вот туда… нет, погодите; лучше сюда, в эту комнату, ставьте рядом с большим шкафом. Бобби, пожалуйста, иди на улицу.

– Не хочется.

– Потому что там мальчики? Да?

– Нет, не потому.

Она вздохнула и откинула влажную прядку с потного лба.

– Дорогой, они только хотят с тобой познакомиться. Почему бы тебе не пойти и не подружиться с ними?

– Не хочу. Живот болит.

– О Бобби, пожалуйста! Не можешь понять, как важно все расставить к приходу мистера Нельсона?

Это было самым главным. Электричка Стерлинга должна была прибыть еще засветло, и ей хотелось, чтобы он пришел, как приходят с работы домой. Надо было не только все расставить и навести порядок, но еще принять душ, переодеться к тому моменту, как подъедет его такси и он поднимется по ступенькам крыльца. А еще приготовить настоящий обед, при свечах и с вином.

Но грузчики с их грузовиком давно уехали, а она еще торопливо раскатывала ковры, сражалась с коробками, и в доме царил полный хаос. Только она ставила стол или комод как надо, оказывалось, что там им не место. Наконец уже в последние минуты она обнаружила альков, куда идеально вставали два небольших елизаветинских кресла. В том же порыве вдохновения она положила «бирманский дар» на каминную полку, и гостиная неожиданно обрела завершенный вид. По крайней мере так ей казалось на первый взгляд: картина была бы завершенной, если повесить purdah во всю длину стены против камина. Она нашла его свернутым в одной из картонных коробок, но он оказался тяжелей, чем она думала. На дне другой коробки отыскались крючки, которые выглядели достаточно прочными, чтобы выдержать вес занавеса, если прибить их в достаточном количестве, и, принеся молоток и кухонный стул, она принялась за дело. Но нужна была помощь.

– Бобби, принеси еще стул и помоги мне, пожалуйста. Надо повесить эту штуку до прихода мистера Нельсона, а одна я не справляюсь. Стань с той стороны и держи конец, а я буду вдевать крючки в петли. Хорошо?

– Хорошо. А что это такое?

– Это гобелен, малыш. Он из Бирмы. Это вещь мистера Нельсона, и она очень, очень ценная. Поэтому мы должны вешать его осторожно.

И они встали на стулья у противоположных концов purdah, Бобби старался поднимать свой тяжелый конец как можно выше, а Алиса тщательно прибивала крючки так, чтобы они были на одной горизонтальной линии, и набрасывала на них петли, находившиеся на обратной стороне гобелена, короткими рывками передвигая стул к Бобби.

– Прекрасно, дорогой, ты мне очень помогаешь. Продолжай держать свой конец, и мы живо закончим.

– А что они делают?

– Кто?

– Люди на гобелене?

– Ну, понимаешь ли, это бирманцы, они верят в бога по имени Будда и совершают священный обряд. Можешь поднять чуточку повыше? Вот так, отлично.

– А что такое священный обряд? Что именно они делают?

– Это действительно очень интересно. Они пересаживают косточки пальца Будды.

– Что-что?

– Пересаживают… нет, это не то слово. Они берут косточки пальца Будды из одной могилы и переносят в другую.

– Ух ты! А почему их не видно?

– Не видно что?

– Косточки.

– Потому что это все делается символически. То есть они не по-настоящему… Это просто обряд, понимаешь? Мистер Нельсон сможет объяснить тебе лучше.

Штукатурка под прибиваемыми крючками немного осыпалась, и они шатались, когда она набрасывала на них петли, но ей казалось, что все вместе, если повезет, удержат purdah. Закончив, придвинув свой стул к стулу Бобби и прибив последний крючок, она испытала чувство торжества. Победа!

Но когда они слезли со стульев и отошли, чтобы взглянуть на свою работу издали, сразу бросилось в глаза, что гобелен висит не совсем ровно. Потом послышался легкий треск выскакивающих один за другим крючков, и гобелен тяжелой грудой рухнул на пол; на голой стене остался ряд отвратительных дыр.

Слезы хлынули у нее из глаз, и в этот момент на ступеньках парадного крыльца торжественно загремели шаги и раздалось:

– А вот и я! А вот и я!

– Боже мой, Стерлинг! Стерлинг, прости. Я хотела навести порядок к твоему приходу, и мы очень старались, но посмотри, что случилось. Только взгляни на это!

Он стал успокаивать ее, хотя и сам был мокрый от пота и усталый после толкотни в электричке, рубашка и костюм мятые, взгляд измученный и смущенный.

– Я думала, что хотя бы purdah успею повесить до твоего прихода, и мы старались, но не смогли закрепить его. Вон, посмотри.

– Для этого нужен карниз.

– Что нужно?

– Карниз. Прочный карниз для штор с прочными крючками; должен быть где-то среди вещей. Эти маленькие крючки не приспособлены для такой тяжести, понимаешь?

– А теперь вон какие отвратительные дыры в стене. Ох, Стерлинг, я так виновата.

– Дыры заделаем потом, зашпаклюем. У нас масса времени. Лучше взгляни, что я принес.

Только сейчас она заметила, что у него руки заняты пакетами. Он принес бутылку скотча и бутылку шампанского, а еще подарок Бобби, совершенно сразивший мальчишку: сполдингскую[33]33
  «Сполдинг» – американская фирма, производящая мячи и прочие предметы для гольфа, бейсбола, волейбола и футбола.


[Закрыть] перчатку полевого игрока и бейсбольный мяч.

Так что они забыли о временных трудностях. Алиса и Стерлинг, разговаривая, прохаживались по комнатам с бокалами в руке, иногда присаживаясь в кресла или останавливаясь у окна и наблюдая за игрой Бобби во дворе. Тот неумело подбрасывал мяч, потом отчаянно бежал за ним и пытался поймать. Неизменно промахивался, а подобрав мяч, крепко зажимал в перчатке и принимал позу готовности, расставив ноги и пригнувшись, как настоящий игрок; потом делал новый бросок, мчался за мячом и снова промахивался.

– Похоже, не очень-то у него получается, – сказал Стерлинг.

– Не страшно. Научится.

– Боюсь, в этом от меня ему польза небольшая; для меня бейсбол – темный лес.

– Другие мальчишки научат. Все будет отлично. Может, возьмешь выпивку и пойдешь на крылечко, а я пока займусь обедом?

Раз ничего иного не получилось, она просто не может позволить себе сплоховать с первым их обедом, решила Алиса. Кухня еще не проветрилась от отвратительного запаха мусора, оставленного прежним жильцом, холодильник как-то подозрительно гудел, но у нее в руках все спорилось, не то что весь день до этого. Она крикнула в открытую дверь кухни: «Бобби, быстренько умываться!» Потом, выждав паузу, гордо прошествовала через столовую и гостиную на крыльцо, поцеловала Стерлинга сзади в шею и шепнула:

– Обед подан.

– Прекрасно.

Он помог ей сесть, а сам стоял, со знанием дела раскручивая проволоку на пробке шампанского. Раздался положенный хлопок, а следом их дружный смех, пробудивший дом к жизни.

Алиса подняла бокал:

– За Скарсдейл! За будущее! За все!

– Верно, – сказал, усаживаясь, Стерлинг. – Должен признать, Алиса, ты все сделала замечательно – стол, еда, – все выглядит просто восхитительно.

Секунды не прошло, как он вскочил на ноги и принялся тереть брюки салфеткой: Бобби опрокинул свой стакан молока, и быстрая белая струйка потекла на колено Стерлинга.

– Бобби! – закричала она, готовая ударить сына. – Нельзя быть поосторожней?! Только посмотри, что ты наделал!

– Ничего страшного, – говорил Стерлинг, – все равно костюм пора отдавать в чистку.

Но довершали они обед почти в полном молчании.

Хотя позже напряжение прошло и, вымыв посуду и уложив Бобби, они мирно сидели в темноте на крыльце, глядя на светляков и огни машин, проезжающих по Пост-роуд.

– Какой чудный воздух, правда?

– Мм.

– Просто не верится. Мы здесь, и все так… Я тебе говорила, что Бобби идет в школу в понедельник?

– Нет.

– Так вот, он идет. В третий класс. Третий «Б».

Последовала долгая тишина, нарушаемая шумом машин, едущих кто в Уайт-Плейнс, кто обратно, и Алиса заставила себя не продолжать разговор. Если Стерлинг хочет посидеть и помолчать, можно и помолчать.

Наконец он заговорил. Его хрипловатый голос с британским выговором наполнил ее уверенностью и покоем; не имело даже значения, что он говорил о своей скорой поездке в Англию. Она уютно свернулась в плетеном кресле и наслаждалась ощущением надежности.

– Не хочешь выпить, Стерлинг?

– Пожалуй. Чуточку скотча.

Когда она прошла на кухню через незнакомые комнаты и доставала лотки для льда из чужого холодильника, ее обдало холодком предчувствия, что им с Бобби придется несладко, когда они останутся тут одни. Сколько, сказал он, времени займет его поездка в Англию? Шесть недель? Ну, это можно выдержать, да и в любом случае такие дела быстро не делаются. Она отнесла позвякивающие стаканы на крыльцо.

– Не думаю, что здешнее общество будет тебе очень интересно, Алиса, – сказал он. – Непривычно будет после жизни в городе.

– Ну и что, меня это мало заботит. А тебя?

– Наверно, тебе будет не хватать друзей.

– Да у меня особых друзей и нет, ни одного настоящего. В любом случае заведем новых.

– Это может оказаться не так просто. Полагаю, по большей части это скучный деловой народ. Домовладельцы и прочие в таком же роде. Ненавистники Рузвельта. Богатые, занудные и, возможно, несколько… излишне любящие совать нос куда не следует, я имею в виду наши отношения.