Текст книги "Степень вины"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

– Это возможно. По крайней мере, это соответствует его психологии.

Пэйджит подошел к свидетелю ближе, взглянул на Кэролайн Мастерс:

– Если это возможно, то не следует ли из этого, что, нанося женщине удары по лицу, он тем самым достигал эрекции или поддерживал ее?

– Да. Это тоже соответствует.

– Итак, мы выявили два фактора, которые помогали мистеру Ренсому достичь эрекции: избиение женщины и фетишизм. Это верно?

Бэс посмотрел на него задумчивым взглядом:

– В качестве факторов они могут выступать.

Кажется, представился шанс, подумал Пэйджит.

– Вы знали о том, что мистер Ренсом приобрел кассеты с записью беседы Лауры Чейз с ее психиатром доктором Стайнгардтом?

– Да. – Бэс перешел к обороне. – Но такие вещи я не одобряю. Я здесь потому, что убили моего пациента, и потому, что мисс Шарп проявила настойчивость. И это довольно странно, что я оказался здесь и обсуждаю секреты мистера Ренсома.

– Понимаю. Но, чтобы добиться справедливости к мисс Карелли, и я вынужден проявлять настойчивость. В частности, мне необходимо знать, не упоминал ли мистер Ренсом, что он приобрел одну кассету, о которой уже говорила здесь мисс Карелли, – на ней Лаура Чейз рассказывает о половом акте с двумя мужчинами?

Врач кивнул с несчастным видом:

– Да. Он был в восторге от этого.

– Верил мистер Ренсом, что эта кассета может восстановить его потенцию?

– Протестую, – воскликнула Шарп. – Вопрос задан доктору Бэсу со спекулятивной целью.

Кэролайн Мастерс бросила на нее насмешливый взгляд:

– Мисс Шарп, это тот случай, когда в чужом глазу соринку замечают, а в своем и бревна не видят. Продолжайте, мистер Пэйджит.

– Может быть, это и спекулятивный вопрос. – Бэс помедлил. – Тем не менее – да, я думаю, это верно. Как только у мистера Ренсома появилась та кассета, он перестал посещать меня.

Внезапно Пэйджит понял, откуда у психиатра этот печальный тон: Марк Ренсом выбрал Лауру Чейз как замену его лечению, вступил, по его мнению, на ужасный и бесплодный путь.

– Но после этого, доктор, он встретился с мисс Карелли. Давайте снова повторим кратко ваши показания. Пощечины женщинам помогали мистеру Ренсому сохранять возбуждение, правильно?

– Кажется, так.

– Лаура Чейз в качестве фетиша тоже помогала Марку Ренсому сохранять возбуждение?

– Да, это был важнейший стимул.

– А не представляется ли довольно вероятным, что, возбуждая себя кассетой Лауры Чейз и пощечиной, нанесенной мисс Карелли, Марк Ренсом мог попытаться изнасиловать последнюю?

– Да, это возможно. Но после мисс Линтон эта попытка могла бы закончиться для Марка Ренсома большим конфузом. – Бэс помолчал, взглянул на Марию. – Трудно представить, что он рискнул бы проделать это с такой женщиной, как мисс Карелли.

– А не были ли женщины, такие, "как мисс Карелли" – независимые, достигшие успеха в жизни, – как раз женщинами того рода, которых Марк Ренсом больше всего ненавидел и которых страстно желал унизить?

– С одной стороны, верно. – Бэс переступил с ноги на ногу. – Но, на мой взгляд, самое уместное в данной ситуации слово – "страх". Мужчина, которого я знал, был слишком труслив, чтобы попытаться сунуть женщине без ее согласия.

Голос Пэйджита сделался совсем холодным:

– Это называется изнасилованием, доктор. И является третьим фактором, стимулировавшим половую активность мистера Ренсома.

– Допускаю, – согласился Бэс. – Но я наблюдал этого человека почти четыре года и с трудом могу представить то, что вы предполагаете.

И снова у Пэйджита появилось ощущение, что движение к цели прекратилось. Он смотрел на Бэса, изображая на своем лице скептицизм, и лихорадочно подыскивал возможность закончить допрос.

– Но разве исключено, – спросил он наконец, – что у Марка Ренсома была эрекция, вызванная некоторыми факторами – сюда относится удар по лицу, – которые могли убедить мисс Карелли, что ее собираются изнасиловать, независимо от того, мог он или не мог совершить это на самом деле?

– Да, это возможно.

– И в конечном счете даже независимо от того, намеревался ли он сделать попытку проникновения в нее?

Врач повернулся к Марни Шарп, потом снова к Пэйджиту. Ответил тихо:

– Думаю, это еще более возможно.

Пэйджит посмотрел на Кэролайн Мастерс – ее взгляд был холоден. Но он ничего не мог сделать. Он снова обернулся к Бэсу:

– У меня больше нет вопросов, доктор Бэс. Благодарю вас за терпение.

Идя и столу защиты, Пэйджит увидел, что Шарп уже на ногах.

– За весь четырехлетний период лечения мистера Ренсома, – спросила она Бэса, – он когда-нибудь рассуждал об изнасиловании кого-либо?

– Нет. Как я сказал, он мучительно переживал последствия своего нападения на мисс Линтон. Его желание изнасиловать, осуществившись, принесло много бед им обоим.

– Можно было ожидать, что он склонен повторить изнасилование?

Бэс помолчал, глядя на Марию Карелли.

– Нет. Ни в коей мере.

– А говорил он о сексуальном контакте с кем-нибудь?

– Нет, ни с кем.

Шарп немного помолчала.

– Он когда-нибудь упоминал Марию Карелли?

– Нет, если у него и был какой-то особый интерес к мисс Карелли, я не знал об этом.

Когда судья Мастерс отпустила последнего свидетеля, Шарп проследовала к столу обвинения с довольным выражением лица. Пэйджит уныло наблюдал за ней.

Со своего судейского места Мастерс смотрела на юристов.

– Я хотела бы отметить великолепную подачу фактов по делу как со стороны обвинения, так и со стороны защиты. Заключительную дискуссию проведем завтра в десять часов утра.

Резко ударил судейский молоток.

– Всем встать, – выкрикнул помощник судьи, и Кэролайн Мастерс покинула судейское место, сопровождаемая разразившимся в зале шумом. Это была реакция на показания последнего свидетеля Марни Шарп.

Часть шестая
СУД
18 февраля – 21 февраля

1

Тереза Перальта остановила автомобиль перед почтой. Какое-то мгновение она оставалась в машине, наблюдая движение пешеходов по Ванн-Несс-авеню. Был час дня, обеденный перерыв, мужчины и женщины без особой спешки входили и выходили из ресторанов, магазинов и прочих заведений, расположенных по обеим сторонам улицы. Ритм обычной жизни показался Терри непривычным; день был не по сезону теплый, и яркость солнца поражала.

Она подумала, что замкнутый мир судебных процессов неестественен; одержимость, которой охвачены все участники, заставляет их мыслить немного иначе, чем все остальные. В течение трех недель вся ее жизнь сводилась к слушаниям, предметом ее забот были свидетели, а главными в мире людей – Кристофер Пэйджит, Кэролайн Мастерс, Марни Шарп и Мария Карелли. Она наблюдала, как они спотыкались, падали, вставали – и все это под тяжелейшим гнетом от сознания того, что все акты их драмы наблюдает публика в зале суда и телезрители.

Крис заперся в своем офисе, не отвечая на звонки репортеров, стараясь освоиться с положением, возникшим в результате показаний доктора Бэса, искал доводы, способные убедить судью Мастерс на заключительной дискуссии. Позже Терри послушает их и даст свои советы. Но у нее было еще одно важное дело.

Все это, наверное, кончится ничем. Но если кассеты не уничтожены – при всем желании Марии сделать это у нее могло не быть такой возможности, – Крис и Карло все еще в опасности. Если Терри не найдет кассеты, то будет, по крайней мере, знать, что это невозможно.

Выйдя из автомобиля, она почувствовала на лице дуновение бриза. Сознание отметило и поток машин, и людей на переходе, гул моторов, автомобильные гудки, нагромождение зданий – высоких и не очень, чья разнокалиберная высота наводила на мысль о городке из кубиков, построенном ребенком. Может быть, потом, после встречи с Крисом, она пораньше заберет Елену из детского сада, отвезет на пляж. Это нужно им обеим.

Терри вошла в здание почты.

Внутри было тускло, затхло. Десять-двенадцать посетителей ждали с угрюмой сосредоточенностью, когда три клерка обслужат их – примут у них письма, выдадут бандероли. Бородач перед ней мычал что-то нечленораздельное и немелодичное – то ли напевал какой-то мотив, то ли разговаривал сам с собой.

А пляж – хорошая идея, подумала Терри. Вот закончатся слушания, и она будет свободна, станет проводить время с Еленой, как-нибудь определится с Ричи.

Взглянула на часы. Час пятнадцать.

"Что сейчас поделывает Кэролайн?" – подумала она. Неторопливо поклевывает свой салатик и думает? Нет, она уже все решила, только спокойствия на душе от этого решения у нее нет. Теперь ей все в тягость: и само слушание, и те, кто в нем участвует. Кэролайн волей-неволей приходится думать об этих людях – так же, как и о своей карьере; включив машину правосудия, она может освободить их, освободив Марию, или поставить их вместе с нею перед судом.

Терри решила, что ей не хотелось бы быть на месте судьи Мастерс.

Мысленно она перенеслась в будущее, в тот момент, когда Кэролайн объявит свое решение. И тут же поняла: еще меньше ей хочется быть на месте Криса Пэйджита.

Терри считала, что они проиграли. Проиграли после выступления последнего свидетеля.

– Следующий, – услышала она мужской голос.

Терри с удивлением огляделась. Перед ней никого не было, почтовый клерк-японец с приятным лицом выжидательно смотрел на нее.

Она подошла к окошку:

– Извините. Задумалась.

– Да. – Клерк внимательно и заинтересованно смотрел на нее. Впервые Терри пришло в голову, что ее могут узнавать незнакомые люди. Он спросил: – Чем могу быть полезен?

Терри смешалась:

– Я ищу пропавшую бандероль. С неполным адресом или совсем без адреса. Предполагаем, что посылали из Ноб-Хилл.

Может быть, подумала Терри, ей только показалось, что он смотрит с любопытством.

– Вы не сами посылали? – спросил он.

Терри покачала головой:

– Нет, подруга. Мы думаем, она случайно сунула бандероль в почтовый ящик. – Чувствуя, что последняя фраза звучит нелепо, Терри пошутила: – Она тоже рассеянная.

Мгновение клерк, казалось, изучал ее лицо. Потом улыбнулся:

– Вас это, наверное, удивило. Что там было? Что она говорила женщине из "мертвых" писем"?

– Кассеты. Как для автомобильного стерео.

Он задумался:

– Я бы заметил их. Хорошие вещи попадаются в бесхозных бандеролях. У меня в машине все время музыка играет. Но сейчас что-то не припомню кассет.

"А не вы звонили о кассетах, – спросила та женщина, – несколько недель назад?"

– Можно мне самой посмотреть? – попросила Терри.

– У нас сейчас нет ничего бесхозного.

Терри улыбнулась:

– Обещаю, что не возьму чужого. Только поищу кассеты. Они должны быть в конверте со штампом "Отель "Флуд".

Клерк пожал плечами:

– Кое-что у нас есть. Может быть, я их и не заметил. – Он показал ей жестом за стойку. – Идемте – у вас лицо честное.

Терри прошла за ним по коридору в комнату с металлическими полками, заваленными ящиками, пакетами, свертками. Возле двери стола трехфутовая лестница.

– Это здесь, – сказал он. – Если найдете – подойдите ко мне.

– Спасибо, – поблагодарила Терри. Здесь, в этой комнате, ее поиск уже не казался химерой. Ее вдруг охватило волнение, она не решалась осмотреться вокруг, пока клерк не ушел.

Надо было сказать Крису, куда она идет.

Нет, все правильно. У Криса и без того голова идет кругом. Он же не хотел, чтобы кассеты нашел кто-нибудь другой; если они где-то есть, то Шарп или репортеры могут их заполучить, а он бы, конечно, предпочел их найти сам. И если Мария проиграла, то пусть хотя бы кассеты будут у них.

Главное в поиске – система, сказала она себе. Не горячись, не бросайся от полки к полке, не надейся на волю случая. Сосредоточься сейчас только на этом.

Полки были вдоль трех стен.

На первый ряд ушло полчаса. Она нагибалась, тянулась, переставляла лестницу, у нее заболела спина. Ей попались бейсбольные перчатки, несколько часов, ящик, полный религиозных брошюр, поваренная книга, в которой несколько страниц были заполнены написанными от руки рецептами. Кусочки чьей-то жизни. Но кассет не было.

Она снова взобралась по лестнице, оглядывая новую полку.

– Нашли что-нибудь?

Она обернулась – в дверях стоял клерк.

– Не то, что нужно. Нашла пару хороших часиков.

Клерк рассмеялся:

– А вам нужны только ваши кассеты. Эта комната напоминает мне армию. Тоску наводит.

Терри улыбнулась:

– Если мне захочется на свежий воздух, я дам вам знать.

– О'кей. – Он помолчал. – А на этих кассетах не "Грейтфул Дэди?

– Нет.

– Плохо. Мне очень нравится "Дэд".

И он вернулся к клиентам.

Она повернулась, опершись руками на полку перед собой, посмотрела на следующую.

И увидела надорванный конверт стандартного размера, перетянутый резиновой полоской. В конверте различались контуры небольшого прямоугольного предмета.

По крайней мере, размер подходящий, подумала Терри.

С минуту она размышляла – стоит ли прерывать систематический поиск, потом спустилась с лестницы. Сдвинула лестницу по полу, стала подниматься по ней, окидывая взглядом полки.

Взобравшись наверх, дотянулась до того конверта. Взяла его.

Конверт показался ей легким. Перевернув, увидела штамп отеля "Флуд".

У нее затряслись руки. Когда она сняла резинку, та упала на пол.

Сунула руну в конверт.

Нащупала не один четырехугольник, а два. Вынула их. Кассеты.

Увидела на них римские цифры. И в тот же миг поняла, что у нее в руках.

По коду Стайнгардта выходило, что первая кассета – это кассета Лауры Чейз. А это означало, что вторая – Марии Карелли.

Она стояла, сжимая кассеты и думая о том, что без этой находки было бы лучше. Медленно спустилась по лестнице.

Резинка лежала на полу. Она подняла ее, вложила кассеты в конверт, стянула его резиновой полоской.

Клерк был занят с клиентом. Терри подошла к нему сзади.

– Нашла, – сказала она тихо.

Он обернулся, улыбаясь, взял конверт у нее из рук. Посмотрел на него и снова поднял на нее взгляд:

– Удивительно! Вот что значит настойчивость. Похоже, он не заметил, что все это очень странно выглядит, подумала Терри. Клиент разглядывал ее.

– Я знала, что найду, – ответила она. – Спасибо за помощь.

– О, вам надо расписаться. Просто так мы не отдаем.

Он вышел на мгновение, вернулся с ведомостью, заполненной описаниями посылок и бандеролей, с графами для подписей и адресов. Его указательный палец замер у линии, начинавшейся словами: "Кассеты, "Флуд".

– Здесь, – показал он.

Держа кассеты в левой руке, Терри аккуратно расписалась.

– Благодарю вас, – повторила она.

– Не стоит. – Он снова посмотрел на нее. – Я не мог вас где-то видеть?

Терри улыбнулась:

– Просто у меня такое лицо. И ушла.

2

Кристофер Пэйджит не мог сосредоточиться. Подошел к окну, разглядывая панораму города – зеленый склон Телеграфного Холма с карабкающимися по его склону домами, пирс с роскошными прогулочными судами, голубую ширь залива. Пэйджит с детства любил этот город, был счастлив, что живет здесь, уже взрослым учил Карло любить его, открывать для себя его улицы и аллеи, тупики и закоулки – итальянский ресторанчик по соседству, маленький парк с качелями и горкой, места, куда в воскресенье можно пойти съесть пирожное или черничные оладьи.

В обычный день от таких мыслей на душе становилось покойно. Причастность его к этому месту и то, что причастности этой хочет теперь и Карло, порождало в его душе ощущение, что и сам он, и его существование – это не только то, что он собой представляет, каким путем идет по жизни. Он давно уже видел цель воспитания не в том, чтобы избавить Карло от пагубных последствий одинокого детства: он хотел создать у него глубокое ощущение счастья и довольства, которого не поколебали бы мелочи повседневной жизни. И чем бы ни грозил ему этот случай с Марией Карелли, их беззаботный уик-энд в Вашингтоне подарил ему сына. Отцовство было радостью для Кристофера Пэйджита, он смотрел на город, счастливый для него теми днями, что провели они здесь вместе, город, всегда помнящий об этом.

Но сегодня от вида города Пэйджиту было меньше радости, меньше покоя в душе.

С самого начала он был уверен, что Мария в чем-то да виновата, виновата в большей или меньшей степени. Все, что он знал о ней, все повороты ее судьбы говорили ему, что она скрывает что-то более тайное, более важное, чем все, что случилось в день смерти Марка Ренсома.

Но Пэйджит заставлял себя сосредоточиться лишь на том, что могло доказать обвинение. Он понимал, что мог бы верней избавить Марию от опасности, если бы нашел ту кассету или иным путем узнал раньше обвинения то, чего пока не знает.

Марси Линтон изменила его отношение к делу. После ее показаний было время, когда он, вопреки себе, начал верить версии Марии.

Теперь Джордж Бэс потряс его до глубины души.

Это была не просто брешь в защите Марии – хотя ее наличие Пэйджит смог ощутить, взглянув в лица журналистов, когда вышел из здания суда, и услышав их вопросы, которые проигнорировал. И это было совсем иное, нежели неудачи Джонни Мура или торжество Шарп, превратившей Марси Линтон из свидетеля защиты в свидетеля обвинения. Тяжесть ситуации была в том, что он осознал: несмотря на свой высокий профессионализм и все то, что он знал о Марии Карелли, Пэйджит по-прежнему хотел верить ей.

"В чем винить Марию?" – думал он. Она такая, какая есть; только глупец делает ставку на доверие к своему клиенту. Даже если этот клиент – мать твоего горячо любимого сына.

Особенно в этом случае.

Впереди был процесс – новое мучительное испытание для Карло. Шарп может найти ту кассету, и, несмотря на запрет судьи, рано или поздно кто-нибудь из журналистов пронюхает об этом. И этот счастливчик никогда не поймет, что страдания Карло Пэйджита перевешивают его карьерные интересы – он всегда ханжески прикроется правом людей знать. И тогда Карло засыплют со всех сторон вопросами, а самый худший из вопросов он задаст себе сам: что, если его мать убила Марка Ренсома не из-за изнасилования, а спасая собственную карьеру, и потом хладнокровно лгала, пока не запуталась.

За спиной робко постучали в дверь.

Когда Пэйджит обернулся, в дверях появилась Тереза.

– Вы готовы поговорить со мной или прийти в другой раз?

Заметила, что я расстроен, подумал Пэйджит.

– Останьтесь, – ответил он. – Работается неважно. Может быть, поможете.

Уже одно ее присутствие помогает. Но сказать это он не мог. Теперь он больше воспринимал ее не как юриста, каким бы хорошим юристом она ни была, а как женщину.

– Все дело в Бэсе? – поинтересовалась Терри.

– Да. Такое ощущение, что он запустил цепную реакцию. В течение последнего часа я мысленно переходил от Марии к Карло, от Карло к кассете, от нее – к своей собственной грандиозной глупости. О подготовке к прениям сторон даже и не помышлял.

Терри закрыла дверь, стояла, прислонившись к ней, сжимая в руках свою черную сумочку.

– Скажите сначала, что во всем этом для вас самое плохое.

Мгновение Пэйджит молчал. Потом спросил:

– А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?

Терри кивнула:

– Елену.

– A я так любил Карло. Когда-то любил его так, считая, что в этом спасение. – Он пожал плечами. – Но в любви нет спасения. Слишком много бед подстерегает нас.

– Вас очень беспокоит то, что будет с Карло.

– Да, что будет с Карло. Хотя, наверное, подход более эгоистичный: что будет с Карло и со мной. – Он помолчал. – Я не хочу того, что может быть. Меня по-прежнему заботит та кассета. И как могла решиться Мария, как другие люди на это решаются – раскрывать душу перед магнитофоном!

Терри смотрела на него.

– Значит, вы все еще боитесь, что они найдут ее.

– Если они продолжают искать. Это вполне в их манере.

– Они никогда не найдут кассету, Крис.

Сказала очень тихо и очень уверенно.

– Мария уничтожила ее?

– Нет. Я нашла.

Что-то в ее голосе удержало Пэйджита от дальнейших расспросов. Терри медленно достала конверт из сумочки.

Подошла к Пэйджиту и положила конверт ему на ладонь.

– Там две кассеты. Одна – Лауры Чейз, она говорит о Линдси Колдуэлл. Вторая – Марии.

Он не спускал глаз с конверта.

– Давно он у вас?

– Меньше часа. – Голос ее был спокоен. – Нашла на почте.

Пэйджит поднял взгляд:

– Мария вам сказала?

Терри покачала головой:

– Я догадалась. Убив Ренсома, Мария положила кассеты в конверт и опустила в почтовый ящик. Вот чем она занималась в коридоре.

– Значит, и здесь она лгала. – Пэйджит провел ладонью по лицу. – Если у нее достало хладнокровия сделать такое, то Бог знает, что еще она могла сделать. И лгать об этом.

Терри отошла от него, села в кресло.

– Я не должна была говорить вам. По крайней мере, сегодня.

– Вы не хотели меня чем-либо беспокоить, тем более этими кассетами. А потом совершенно справедливо рассудили, что порядочному адвокату это не помешает готовиться к схватке с обвинением.

Она подняла на него глаза:

– Хотите, чтобы я занялась этой подготовкой?

– Нет. Вы и так уже сделали более чем достаточно. – Пэйджит внезапно понял, как вял и неповоротлив сейчас его мозг: только произнеся эту фразу, он осознал, как рисковала Терри. – Вы сами взяли эти кассеты?

– Да. Есть специальная кладовая для бесхозной почты.

Пэйджит перевел взгляд с Терри на конверт, потом снова на Терри.

– Наверное, вас заставили где-то расписаться за это.

– Да.

– Значит, они могут разыскать вас.

– Думаю, да. – И голос, и взгляд ее были спокойны. – Но лучше меня, чем вас. Или Марию.

Пэйджит сел рядом с ней. Проговорил тихо:

– Почему вы это сделали?

– Потому что я люблю Карло. И мне нравится, какие у вас с ним отношения. Он и без того немало перенес, я не хочу, чтобы ему еще досталось.

– Но у вас своя жизнь, Терри, свои интересы. Я не хотел вовлекать вас в это.

Терри опустила взгляд:

– Понимаю, что не всегда поступаю соответственно ситуации. Но если бы речь шла о Елене и обо мне, неужели вы не сделали бы то же самое?

Пэйджит смотрел на нее – спокойный, неподвижный профиль, лицо, которому он привык верить.

– Свалите это на меня, – сказал он. – Вы передали мне кассету, за остальное не отвечаете. Вы ничего не знали о том, что я собирался делать с этим, я вам ничего не говорил. Но вы были уверены, что я сохраню их.

Терри слегка улыбнулась:

– Ничего не знала?

– Да. Это вы и должны будете сказать, если спросят. Так мне будет спокойней.

Ее улыбка погасла:

– Хорошо. Если вам так хочется.

– Мне очень этого хочется.

Некоторое время они сидели рядом: Терри смотрела в окно, Пэйджит – на конверт. Наконец она спросила:

– Можно мне помочь вам готовиться?

– Спустя некоторое время. – К нему снова вернулась уверенность. – После того, как я прослушаю эту кассету.

Она взглянула на него:

– Вы хотите это сделать? Сейчас?

– Я не могу не сделать это. Завтра, через день, но я прослушаю кассету, как бы Мария к этому ни отнеслась. – Он помолчал. – Я знаю, это нехорошо. Но она слишком часто лгала мне, слишком далеко заходила в своей лжи, чтобы меня заботило, как она к этому отнесется. А кто может поручиться, что лишь один Стайнгардт знает, что на этой кассете? Если это касается меня и наших вашингтонских дел, я должен это знать.

– Но почему именно сегодня?

– Пока не прослушаю ее, ни о чем не смогу думать.

Терри коснулась его плеча:

– Тогда я пойду. Позвоните, когда буду нужна.

Он взглянул на нее, спросил мягко:

– А если вы мне сейчас нужны?

В ее глазах читалось замешательство.

Она возразила:

– Но вы же не хотели, чтобы я знала, что вы будете делать с ними.

– Правильно. – Он посмотрел в сторону. – Но что я услышу, вы можете знать.

Терри не отрываясь смотрела на него. Спокойно спросила:

– Почему вы хотите, чтобы я осталась?

– Как я сказал, у меня на Марию обида. Но мне не хочется оставаться с этим один на один. – Пэйджит неожиданно почувствовал смущение. – Я всю свою жизнь ни в ком не искал опоры. И завтра буду таким же. Но сегодня мне нужна ваша поддержка.

Она молча кивнула. Потом вынула кассету из конверта:

– Это она.

Он встал, прошел к шкафу, достал магнитофон. Поставил его перед их креслами. Вставляя кассету, бросил беглый взгляд на Терри. Потом нажал на кнопку.

Когда Пэйджит сел рядом с Терри, Стайнгардт спросил:

– Крис знал о вашем соучастии в делах этого Джека Вудса?

Лента потрескивала. Слова Стайнгардта казались порождением бестелесного духа, это напомнило Пэйджиту, как однажды, поздно ночью, он ехал по холмам Пенсильвании, совершая каникулярное путешествие через всю страну, и единственный звук, который мог донести его радиоприемник, – отдаленный голос проповедника.

– Что вы имеете в виду? – тихо проговорила Мария.

Стайнгардт молчал, как будто в замешательстве.

– О вашем участии в попытках помешать расследованию дела Ласко.

– Да. – Голос Марии зазвучал монотонно. – Он знал об этом.

Надолго воцарилось молчание.

– Но, насколько я помню его показания сенату, – медленно произнес Стайнгардт, – он подтвердил вашу непричастность.

– Да, – ответила Мария. – Крис лгал ради меня.

Пэйджит почувствовал, что Терри, взглянув на него, отвела взгляд. Слушать слова Марии, которые она не предназначала для его ушей, было непорядочно. Но, в конце концов, Мария уже рассказывала о кассете, самое худшее из нее ему уже известно.

– Вы знаете, почему Крис лгал? – спросил Стайнгардт.

Снова молчание.

– Одну причину я знаю. В ночь накануне наших показаний я сказала ему, что беременна.

– Карло, его сыном?

Молчание было более долгим.

– Карло. Да.

– Когда вы сказали ему об этом, как он реагировал?

– Мы встретились у мемориала Джефферсона ночью, я не могла разглядеть его лица. Но выразился он достаточно ясно. – В голосе зазвучала горечь. – Он думал, что Карло не его сын. Сказал, что мне нужно сделать аборт.

– А что вы сказали?

– Что он не очень хорошо обо мне думает. И что ребенка я сохраню.

Пэйджит закрыл глаза. Почувствовал прикосновение Терри к своей руке.

– Все хорошо. – Она пыталась успокоить его. – Все это давно позади. Не могли же вы знать, кем для вас станет Карло.

– Значит, аборта вы не хотели? – спросил Стайнгардт Марию.

– Да, так я и сказала Крису. – После паузы она проговорила глухо: – Но если бы он выдал меня, чем бы все это кончилось? Отца бы у Карло не было, а мать была бы в тюрьме.

– Вы говорили это Крису?

– Нет. – Новая пауза. – Это и не нужно было.

– Почему?

– Потому что он начинал верить в это – в то, что я беременна его ребенком. Он иначе стал смотреть на меня, спрашивал, как я себя чувствую. – Пэйджит уловил в ее тоне насмешку. – Он даже предложил мне сесть. Как молодой, неопытный папаша, не знающий, что делать, совершенно растерявшийся.

Слушая, Пэйджит снова переживал те минуты: темнота, подступившая со всех сторон к мемориалу, женщина, которой он не доверял, но которая несла в себе жизнь, ощущение того, что его собственная жизнь теперь должна измениться. И он испытал прежнее волнение.

– Вы любили его? – Снова голос Стайнгардта.

Пэйджит почувствовал взгляд Терри.

– Да, – холодно ответила Мария. – Насколько я в состоянии любить кого-то.

– Вы считаете, что не способны на это?

– Не до такой степени, чтобы потерять над собой контроль или упустить из виду то, чего добиваюсь. Забыться я не имела права. – Снова пауза. – Ошибок я никогда не делала, понятие добродетели для меня не существовало. Да, именно так.

– А как вам казалось, Крис любил вас?

– Не знаю. Крис многим напоминает меня – он очень хладнокровный, всегда сохраняет самообладание. – Мария заговорила совсем тихо: – Меня очень удивило, что он захотел воспитывать Карло.

Терри медленно покачала головой.

– Мария вас никогда не знала, – пробормотала она. – До сих пор не знает.

– Но, может быть, он любил вас, – говорил Стайнгардт. – Может быть, он поэтому помог вам.

– О, это было частично из-за того чувства, которое он ко мне испытывал, из-за ребенка, которого я носила в себе. – Голос ее снова изменился. – А частично из-за того, что я помогла ему отправить Джека Вудса в тюрьму.

– Вы предлагали ему это?

– Нет, не предлагала. Он сам знал, что, если скроет мои прегрешения, я помогу ему посадить Джека. – Снова пауза. – И я знала, как ему этого хочется. Потому что понимала, как он ненавидит Вудса.

Пэйджит обернулся к Терри.

– Она поняла меня, – тихо произнес он. – Гораздо лучше, чем вам представляется.

– Но вы давали показания раньше Криса, – заметил Стайнгардт. – Вы не знали, что скажет он.

– Так было даже лучше. – Тон Марии стал холодным. – Наблюдая за моими показаниями, Крис видел, что я сделала с Джеком. И знал, что, если он выдаст меня, я буду вынуждена защищать себя, вместо того чтобы повторить эти показания в суде.

Она снова смолкла.

– Все, что требовалось от Криса, – солгать обо мне, и тем самым он спасал беременную женщину и уничтожал Джека Вудса. До сих пор не знаю, чего ему больше хотелось.

Пэйджит оцепенел. Все, окружающее его, – просторный офис, панорама залива – казалось, исчезло. Ему представлялась Мария в описанной Терри стерильной комнате, поверяющая их секреты магнитофону.

– Она сказала мне правду, – произнес он, глядя на Терри. – Для нее эта кассета не опасна. Но меня она может уничтожить.

– А Карло? – возразила Терри. – Представьте себе, что он слушает это.

– Джек Вудс, – спрашивал Стайнгардт Марию. – Что стало с ним?

– Все то, что могло произойти и со мной. – Голос сделался жестоким: – Предстал перед судом, признал себя виновным. Три года заключения – самое малое, что за это могли дать. Его карьера была закончена. Юристом он работать уже не мог.

– У него отобрали лицензию?

– Да. – Мария помолчала. – Гораздо хуже то, что он лишился самоуважения. Когда Джен вышел из заключения, он был уже никто.

– Вы когда-нибудь встречались с ним снова?

– Конечно, нет. – Казалось, ее позабавило это предположение. – Кроме того, у меня была своя цель. В тот день, когда Крис Пэйджит и я уничтожили его, началась моя карьера в журналистике.

– Из-за этого вы испытываете чувство вины?

– Не из-за этого. Джек шантажировал меня, поскольку я кое-что знала, заставил помогать ему, пока я окончательно не увязла в этом. Я ничем не обязана ему. – Подумав, Мария добавила более мягко: – Нет, доктор, я здесь по другой причине. Ее мы даже и не касались.

Что-то в ее голосе заставило Пэйджита сжаться.

– Это связано с Карло? – спросил Стайнгардт.

– Отчасти. – Она говорила как-то нерешительно. – Но и с Крисом. И со мной.

– Ваш сон, – вспомнил Стайнгардт. – Вы в церкви в Париже, просите прощения за свои грехи. Грех – это то, что вы отдали Карло Крису?

Молчание было долгим.

– Да, – тихо ответила Мария.

– Крис – хороший отец?

– Думаю, хороший. – Казалось, в горле у Марии пересохло. – Я старалась не напоминать им о себе. А до этого несколько лет пыталась держать его подальше от Карло.

– Тогда я не понимаю. Вы полагаете, что Крис хорошо относится к Карло. А во сне просите прощения до того, как отдали Карло Крису. До, не после.

И опять молчание.

– Вы умный человек, доктор. Но я не все вам сказала. Об этом я не говорила никому.

– И что же это?

Пэйджиту показалось, что Мария молчит, потому что делает глубокий вдох. Потом, очень спокойно, она сказала: