Текст книги "Степень вины"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

– Опять же нет. Двигалась она очень быстро. – Тэнш помолчал. – У меня остался мимолетный образ танцовщицы или, может быть, теннисистки. Женщины, уверенно владеющей своим телом.

– Я намерен высказать протест, хотя и запоздалый, – заявил Пэйджит. – Мне хотелось бы знать, не может ли свидетель отказать себе в удовольствии делиться с нами своими обширными познаниями в области культуры, своими пристрастиями в этой области и лишь придерживаться фактов. Вот я, к примеру, не знаю, была ли та женщина фотомоделью, танцовщицей, спортсменкой или, если на то пошло, не был ли ей недавно имплантирован стальной стержень в позвоночник. Не знаю ничего из того, что знает этот свидетель.

Судья Мастерс слегка усмехнулась и обернулась к Тэншу.

– В свете требований мистера Пэйджита не могли бы вы ограничиться лишь тем, что на самом деле видели?

– Конечно, Ваша Честь. – Тэнш был немного расстроен – Я только хотел помочь. Но мне представлялось, что в юриспруденции, как и в банковском деле, опыт человека делает его особенно наблюдательным.

– О, конечно, – согласилась судья. – Кстати, долго вы наблюдали за той женщиной?

Тэнш задумался.

– Это не могло быть долго.

– Судя по тому, что вы рассказываете, – продолжала Мастерс, – это длилось секунд десять, не больше.

Было заметно, что Тэнш уязвлен.

– Возможно, и так.

– Хорошо, – сказала судья. – Опыт человека может способствовать раздуванию результатов мимолетного наблюдения. Продолжайте, мисс Шарп.

У Шарп был разгневанный вид. Пэйджит подумал, что день этот – урожайный для Кэролайн; что бы там ни делали обвинение и защита, уже начали появляться первые номера газет с материалами о ней, в вечерних новостях, по-видимому, будут показаны клипы из судебного зала. Но что это будет значить для нее, Пэйджит пока еще не знал.

– Ваша Честь, – проговорила наконец Шарп, – не могу ли я попросить мисс Карелли встать и повернуться спиной к свидетелю?

– Мистер Пэйджит? Что он мог сделать?

– Конечно, Ваша Честь. Мисс Карелли с удовольствием повернется спиной к этому свидетелю.

Судья Мастерс улыбнулась уголком губ.

– Мисс Карелли, – произнесла она.

Мария поднялась, глядя на свидетеля. Потом медленно повернулась к нему спиной.

Пэйджит понял, что она ничего не могла с этим поделать – при взгляде на нее невольно приходила на ум мысль о танцовщице или фотомодели. Ему почему-то вспомнилось вдруг как она, совершенно голая, стояла в его квартире перед эстампами Вазарели – грациозная и стройная.

Теперь, казалось, целую жизнь спустя, Мария Карелли стояла, обводя взглядом зал, полный журналистов, которые пришли посмотреть, как ее судят за убийство. Вскинув голову, она уставилась в одну точку. Пэйджит смотрел ей в лицо.

– Это похоже на ту женщину, – проговорил Тэнш. – Или, выражаясь иначе, женщина, которую я видел, выглядела так же, как мисс Карелли сейчас.

Лицо Марии ничего не выражало. В зале было тихо.

– Можно мисс Карелли сесть? – спросил Пэйджит.

– Конечно, – отозвалась судья. – Благодарю вас, мисс Карелли. Еще вопросы, мисс Шарп?

– Нет вопросов, Ваша Честь.

Сев, Мария бросила на Пэйджита вопросительный взгляд. Долго еще будут продолжаться эти мучения, спросили ее глаза, неужели ты ничего не можешь сделать?

Очень мало, ответил себе Пэйджит. Он даже не поднялся из-за стола. Вялым, донельзя скучным голосом задал вопрос:

– Скажите мне, мистер Тэнш, на той безымянной, безликой манекенщице, которую вы имели возможность наблюдать менее десяти секунд в темном коридоре, была хоть какая-нибудь одежда?

По залу прокатился смешок. Кэролайн Мастерс подняла было молоток, но не ударила им, а посмотрела на Тэнша. Его губы скривились в гримасе, в которой Пэйджиту виделось снисхождение к чужой шутке и чувство собственного превосходства.

Шарп снова встала:

– Ваша Честь, это же не комедия!

– Далеко не комедия, – произнес Пэйджит – Но наблюдательность этого свидетеля столь экстраординарна, что, если он не вспомнит, какая одежда была на женщине, я должен буду предположить наихудшее.

Судья Мастерс пожала плечами, давая понять, что она не понимает шутки.

– Для занесения в протокол, мистер Тэнш. Тэнш обернулся к Пэйджиту.

– Да, – сказал он, подчеркивая тоном голоса, что всякой снисходительности есть предел. – Женщина была одета.

– Это успокаивает, – заметил Пэйджит. Он обернулся к судье: – Учитывая, что мисс Шарп желает избежать комедии, вопросов больше не имею.

– Мисс Шарп?

– Нет. – Она строго взглянула на Пэйджита. – Здесь не о чем спрашивать.

– Вы можете идти, мистер Тэнш.

Тот шел от места свидетеля, обиженный внезапной для него отставкой.

Признаки раздражения появились и на лице Кэролайн Мастерс.

– Наблюдается столкновение характеров, – констатировала она. – Объявляю получасовой перерыв, потом встречаемся на закрытом заседании. Будет рассмотрена некая улика, предъявленная обвинением, для принятия решения по данному делу.

Кассета, догадался Пэйджит. Но когда стукнул судейский молоток, извещая об окончании открытого заседания, он думал о другом: зачем Мария выходила из номера? Потом он обернулся и отыскал глазами сына. Тот стоял и смотрел на мать, в глазах его был невысказанный вопрос.

Пэйджит понял: неважно, удалось ли ему заронить сомнения в показаниях свидетелей обвинения, – один взгляд на Карло сказал ему, чего смогла добиться Марни Шарп.

5

Как и зал суда, комната для закрытых заседаний была отведена Кэролайн Мастерс во временное пользование: тома дел, трактаты по судебной практике и сброшюрованные служебные инструкции принадлежали другому судье, тяжелая мебель с зелеными кожаными креслами была по-родственному близка кому-то, но не ей. Впрочем, теперь это не имело значения – за три дня слушаний судья Мастерс полностью освоилась здесь.

Она откинулась на спинку кресла, оперлась подбородком на сплетенные пальцы и задумчиво смотрела на магнитофон, который Марни Шарп поставила перед ней. Присутствовали лишь Терри, Пэйджит, Шарп и ее помощник.

– О том, чем мы будем здесь заняты, журналисты и понятия не имеют, – объявила судья Мастерс. – И не будут иметь. Именно таким образом я намерена сохранить все это в тайне.

– А о чем мы вправе сказать? – поинтересовалась Шарп.

– Ни о чем. Скажете журналистам – на этом я настаиваю, – что эти закрытые заседания устраиваются для обсуждения тех пунктов свидетельских показаний, по которым имеются разногласия. Точка. Какие это пункты, в чем суть разногласий, вы сообщать не будете.

Шарп подалась вперед:

– У меня создается впечатление, что мистер Пэйджит предпочитает избирательную гласность: для некоторых аспектов дела – телевизионная трансляция по всей стране и лишь скупо дозированные сведения о том, что может пролить свет на мисс Карелли и ее дело.

– Дело не в мистере Пэйджите. Дело в моем архаичном представлении о порядочности. – Кэролайн Мастерс по очереди оглядела юристов. – Как я понимаю, стороны намерены попотчевать меня кассетой психоаналитика мисс Карелли, кассетой, показывающей гнусную сторону взаимоотношений погибшей кинозвезды и боготворимого сенатора Соединенных Штатов, показаниями трех женщин относительно сексуальных повадок Марка Ренсома и сведениями о злоупотреблениях в использовании упомянутых кассет. Если выяснится, что материалы можно обнародовать, я разрешу это сделать. До той поры меня больше будут заботить права людей, упомянутых в этих материалах, чем "право людей знать", или, скажем, право "Нэшнл инкуайер" снабжать читателя информацией о чьих-то последних днях или о сексуальных отношениях между орангутанами и женщинами. – Она повернулась к Шарп: – Я достаточно понятно изъясняюсь?

Шарп замешкалась, как будто собираясь протестовать – почему обращаются именно к ней? Потом кивнула.

– Хорошо. Вы правы, Марни, принимая это на свой счет. – Голос Кэролайн Мастерс смягчился. – Как и пол-Америки, я смотрела мисс Карелли в "60 минутах". Но, в отличие от большинства, я знала, кто снабдил вопросами интервьюера. И невольно задалась мыслью: озабочена ли Марни Шарп сохранением тайны тех женщин, которые действительно были изнасилованы? Вот и сегодня вас почему-то удивляет необходимость хранить в тайне сведения, которые могут нанести большой моральный урон некоторым людям, если их обсуждать на открытом слушании.

Судья Мастерс взглянула на магнитофон, потом снова на Шарп.

– Я не знаю, что на этой кассете. Но если что-то появится в газетах до того, как я решу, что это можно публиковать, и если я выясню, что в этом замешано ваше учреждение, вы будете нести персональную ответственность. Это я понятно объясняю?

– Да, – раздраженно буркнула Шарп. – Понятно.

Пэйджит взглянул на Терри – ему было неясно, отчего такие строгости: из-за серьезности случая или причина глубже? Но Терри была удивлена не меньше его.

– На наших закрытых заседаниях, – продолжала судья, – будет присутствовать стенограф, будет вестись запись того, что говорится. Но я намерена создать все условия, чтобы женщины, которые станут давать показания, чувствовали себя спокойно. Это достаточно тяжелое переживание для них, и я убеждена, что суды должны приложить все усилия, чтобы ободрить тех, кто вынужден давать такие мучительные показания. Среди прочего, это означает, что вопросы в основном буду задавать я. Если кто-то захочет о чем-то спросить и сделать запись, с тем чтобы можно было использовать это при апелляции, он будет иметь такую возможность. Но если я решу, что какие-то показания не должны использоваться на открытых заседаниях, я сделаю так, чтобы расшифровки соответствующих стенограмм не попали к журналистам, чтобы не пострадали женщины, которых эти показания касаются. Что до этой кассеты, я прослушаю ее без стенографа, поскольку разговор записан конфиденциальный.

И снова судья Мастерс посмотрела на каждого юриста по очереди:

– Это приемлемо? Если нет, скажите сразу.

Ответом было молчание. Пэйджит знал, что обычно судья берет на себя роль наблюдателя, а не участника. Он видел, как колеблется Шарп, решая, не заявить ли протест, но в таком случае судья направит ее в апелляционный суд. Однако слушание слишком хорошо складывается для Шарп, чтобы можно было рисковать испортить отношения с судьей, к тому же решение Кэролайн Мастерс защищать право Марии и других свидетельниц на сокровенность их интимной жизни на существо дела не влияло.

– У нас возражений нет, – проговорила Шарп.

– У мисс Карелли тоже, – ответил Пэйджит.

– Я так и думала, – сухо бросила судья Мастерс. – Ваше предложение, мисс Шарп, о том, как нам организовать работу?

– Просто прослушать кассету, Ваша Честь, она говорит сама за себя. – Шарп взглянула на Пэйджита. – Я хотела только добавить, что это запись психоаналитического сеанса мисс Карелли у доктора Уильяма Стайнгардта, что нашли мы ее в квартире Марка Ренсома в Ки-Уэсте, и готовы установить ее подлинность, если суд посчитает, что ее содержание можно огласить на открытом заседании.

– А я, – произнес Пэйджит, – скажу только, что содержание кассеты, и это совершенно очевидно, является врачебной тайной, что единственная цель обвинения – нанести ущерб ответчице. И стоит суду заслушать ее – ущерб, считайте, уже нанесен.

– Вначале я прослушаю кассету, мистер Пэйджит. А потом вы изложите свои аргументы. Положитесь на мою ментальную дисциплину.

– Благодарю вас, Ваша Честь, – ответил Пэйджит, но слова эти были пустой формой вежливости: как только Кэролайн Мастерс прослушает кассету, она бесповоротно изменит свое отношение к Марии и ее адвокату, борьба за чувства и мысли судьи будет проиграна.

Включая магнитофон, Шарп, казалось, прятала улыбку. В этот момент Кристофер Пэйджит ненавидел ее. Чувство это коренилось не в обычной враждебности защитника к обвинителю, оно было рождено идущей из глубин души ненавистью к обвинению, возводимому с наслаждением. Он откинулся на спинку кресла, озабоченный тем, чтобы на лице его не отразились ни стыд, ни страх.

– Меня преследует один и тот же сон, – послышался голос Марии.

Как и прежде, он звучал беззащитно и жалко. И хотя Пэйджит слушал это во второй раз, ощущение полнейшего душевного дискомфорта не стало меньше.

– Днем я могу заставить себя забыться, но ночью теряю контроль над собой. – На лице судьи Мастерс, не сводившей глаз с кассеты, не было обычного высокомерия. Она, казалось, не хотела ни на кого смотреть. – Я в Париже, – продолжала Мария, – в церкви Сен-Жермен-де-Пре.

Комната эхом вторила ее голосу. От того, что Мария произносила эти слова, комната с ее панелями темного дерева, окном, пропускающим свет прямоугольником, казалась исповедальней. Юристы сидели, не двигаясь.

– Почему вы там? – спросил Стайнгардт.

Голос Марии был тих:

– Просить прощения за свои грехи.

Шел диалог: Стайнгардт спрашивал, Мария отвечала, оба говорили тихо, как будто боялись, что их подслушают. Кэролайн Мастерс смотрела в сторону.

– Они прощены? – спрашивал Стайнгардт.

– Вначале никаких знамений не было, – устало рассказывала свой сон Мария. – Потом я выхожу наружу, и Он дает мне ответ. Карло ушел. Вместо него два пустых бокала. Один мой, другой Криса. И, кроме того, я знаю.

– Что вы знаете?

– Что Крис забрал Карло, а я должна оставить его. – Ее голос как шелест пепла. – Что мои грехи искупить невозможно.

Кэролайн Мастерс смотрела на Пэйджита с молчаливым вопросом. Встретив ее взгляд, он кивнул. Мгновение она изучала его лицо, потом, смутившись, обратила взгляд на ленту, с которой снова звучали голоса. Угловым зрением Пэйджит видел, что Шарп заметила их молчаливый обмен взглядами.

– Кто такой Крис? – спросил в этот миг Стайнгардт. – И что у вас за грехи – во сне, я имею в виду?

Долгое молчание.

– Вы знаете Кристофера Пэйджита?

– Я слышал о нем. Молодой человек, который давал показания во время слушаний по делу Ласко.

– Да. – Мария сделала паузу. – Карло теперь у Криса.

Пэйджиту показалось, что он увидел, как блеснули глаза Терри. Потом вспомнил, что она еще не слышала этой записи.

– А ваши грехи? – спрашивал Стайнгардт.

– Во сне или в жизни? – Тон Марии сделался холодным, и Пэйджит не забыл об этом. – Поскольку в реальной жизни грех немного значит для меня.

У Кэролайн Мастерс было каменное лицо. Пэйджит подумал, что этой фразой Мария сказала о своем характере все.

– В таком случае – во сне.

– Вы не поймете их без предварительных пояснений. Вы действительно смотрели слушания?

– Да, – подтвердил Стайнгардт. – Как и миллионы других, не мог оторваться.

– Тогда для начала надо отметить один очень важный факт.

– Какой?

Еще более долгая пауза, и ровный голос Марии отразился эхом в комнате судьи Мастерс:

– Я лгала.

Кэролайн прищурила глаза: Пэйджиту показалось, что в этот момент она стала похожа на человека, складывающего мозаичную картину. Но лучше смотреть ей в лицо, чем оставаться наедине со своими мыслями. И он беспомощно смотрел, как она слушает вопросы Стайнгардта и ответы Марии.

– В таком случае могу вас успокоить, – говорил Стайнгардт. – Кассету буду прослушивать только я и только для того, чтобы помочь вам. По государственным установлениям ее содержание – врачебная тайна, которую я хранил бы самым бережным образом даже в том случае, если бы не было соответствующего закона. Поэтому то, что вы мне рассказываете, так же конфиденциально, как если бы не было магнитофона.

Судья посмотрела на Шарп, вопросительно подняв брови. Та кивнула головой на магнитофон, как бы напоминая, что надо слушать.

Мастерс перевела взгляд на магнитофон в тот момент, когда Мария сознавалась, что лжесвидетельствовала во время сенатских слушаний.

Пэйджиту показалось, что Мария повторяет имя Джека Вудса безжалостно, как проклятье. И снова Вудс предал Пэйджита и послал свидетеля на смерть. Забытая ненависть вспыхнула свежо и остро.

– В общем, – заключила Мария, – многое из того, что я говорила, было правдой. Но я не сказала Толмеджу, что именно я помогала Джеку во всех без исключения делах.

Ничего нельзя было прочесть в глазах судьи Мастерс, которая не спускала взгляда с магнитофона. О чем она могла думать в этот момент, Пэйджит не знал.

– Вы хотели обезопасить себя? – спросил Стайнгардт. И как прежде, голос Марии прозвучал почти весело.

– Я хотела избежать тюрьмы. Я слишком упорно боролась за место в жизни, чтобы так закончить ее, сказав правду. – Помолчав, она добавила мягче: – И, конечно, сыграло роль то, что я была беременна.

Пэйджит вздохнул. Ощутил, как Терри придвинулась к нему.

– Крис знал о вас? – снова спросил Стайнгардт.

В следующее молчаливое мгновение Кэролайн Мастерс взглянула на него. Пэйджит понял – она мгновенно догадалась о том, что подразумевалось: знал ли Пэйджит о соучастии Марии и, что еще страшней, не лгал ли он сам сенату.

– Что знал? – переспросила Мария. Запись закончилась.

Не говоря ни слова, судья прошла к двери и впустила стенографистку. Полная женщина за сорок поставила свою машинку в дальнем углу комнаты и сразу затихла, став незаметной. Когда она проделала все это, судья Мастерс снова уселась в свое кресло, сохраняя молчание.

Шарп заговорила первой:

– Эта запись позволяет понять мотивы мисс Карелли. И доказывает, как это ни прискорбно, что у мистера Пэйджита были серьезные моральные проблемы, связанные с его участием в деле Ласко и сенатских слушаниях. Очевидно, есть и вторая кассета, которая позволит больше узнать и о мисс Карелли, и о мистере Пэйджите. – Она обернулась к адвокату. – Где она, мы не знаем.

Он молчал. Судья ждала, пока Шарп снова не взглянула на нее.

– Есть только одна вещь, которую я хотела бы знать, – сказала она. – Что эта кассета делает в суде?

Шарп удивлённо взглянула:

– Но прослушать эту запись – значит понять, почему Мария Карелли убила Марка Ренсома. Любому ясно, что эта запись имеет отношение к мотиву.

– О, конечно, имеет, вы правы. И если какой-нибудь суд признает это уликой, ваши шансы добиться осуждения мисс Карелли возрастут на тысячу процентов. – Помолчав, Кэролайн Мастерс отчеканила, подчеркивая каждое слово: – Но только это не мой метод. Это вообще не метод.

Шарп выпрямилась:

– Без этой записи процесс станет лишь пародией на суд. Установление истины – наша конечная цель, по крайней мере, так должно быть. Если суды будут слишком разборчивы в использовании всяческих средств, никто не поверит, что какой-то суд может служить целям правосудия.

Судья подалась вперед:

– Оставьте ваши фразы о "правосудии". В этом государстве есть закон о врачебной тайне, и эта кассета как нельзя более точно подпадает под данный закон. – Она возвысила голос: – Вы усадили меня выслушивать женские секреты, даже не утруждая себя тем, чтобы как-то оправдать появление здесь этой кассеты. Ваша явная и единственная цель – восстановить суд против мисс Карелли и, что совершенно очевидно, против ее адвоката. Это говорит о несправедливом отношении к ним обоим и о презрении ко мне. Теперь вам понятно, как данный суд относится к такому "правосудию", или вам растолковать?

Шарп побледнела.

– Нет, – тихо промолвила она. – Но я хотела бы поставить вас в известность, что в суде присяжных я буду просить судью относиться без предубеждения к тому кто представил суду данный факт.

– Понимаю, – ответила Кэролайн Мастерс более спокойным голосом. – Но, по моему мнению, тот судья, который свяжется с этим, получит в итоге обвинительный приговор у присяжных и его отмену в апелляционном суде. Советую выбрать иной вариант. А для себя считаю самым лучшим забыть о том, что услышала здесь.

Какое-то время длилось молчание – юристы оторопели от гнева судьи. Стенографистка перестала стучать на машинке, сидела, глядя в пустоту.

– Ваша Честь, – отважился наконец Пэйджит, – полагаю дело законченным.

Судья взглянула на Шарп:

– Вы тоже так считаете?

Та ответила не сразу:

– Если будут опровергнуты показания свидетелей.

– Я намерен, – заявил Пэйджит, – ходатайствовать о снятии всякого обвинения с мисс Карелли.

Выражение лица судьи Мастерс говорило, что пробному шару, запущенному в расчете на ее благосклонность, уготована печальная участь.

– На каком основании?

– На том основании, что факты обвинения, взятые сами по себе, не дают оснований для возбуждения дела.

– Вы, должно быть, спите, адвокат. Считается, что если "больше фактов за, чем против", то дело можно возбуждать. И еще есть правило: "Не делай лишних движений!"

Пэйджита занимало одно: насколько резкий ответ судьи Мастерс вызван тем, что она услышала с магнитофонной ленты.

– Я, конечно, воздержусь от лишних движений, – смиренно ответил он, – я просто был возбужден призраком близкой победы.

Кажется, впервые Кэролайн Мастерс решила улыбнуться:

– Не обольщайтесь. У кого-нибудь что-нибудь еще?

– Да, – включилась в разговор Марни Шарп. – Я хотела спросить мистера Пэйджита, будет ли мисс Карелли давать показания.

Пэйджит задумался. Каждый день слушаний неумолимо и страшно приближал неизбежность перекрестного допроса Марии; накануне ночью они с Терри битый час обсуждали плюсы и минусы молчания своей подопечной. И вот теперь обвинение требовало показаний Марии. Надежда на защиту без самой Марии, на защиту, построенную только на оправдательных фактах, оказалась, по-видимому, несбыточной.

– В наши ближайшие планы, – ответил он, – входит заслушивание мисс Карелли.

– В таком случае, – тотчас подхватила Шарп, – остались нерешенными некоторые вопросы, связанные с кассетой.

Судья посмотрела на нее удивленно:

– Например?

– Например: можем мы спросить мисс Карелли, была ли она на приеме у доктора Стайнгардта, существует ли кассета, была ли эта кассета у Ренсома, почему мисс Карелли ничего не сказала полиции обо всем этом. Ни один из этих вопросов, как нам кажется, не имеет никакого отношения к врачебной тайне.

– Возможно, не имеет, – заявил Пэйджит. – Но, судя по всему, мисс Шарп намерена просто обойти закон о врачебной тайне, обманом вынудив мисс Карелли рассказывать о кассете либо создавая впечатление, что ненайденная кассета несет страшный разоблачительный заряд.

– Как судом уже было заявлено, – кротко сказала Шарп, – трудно представить себе что-либо более разоблачительное, чем сама кассета мисс Карелли, исключая, конечно, ненайденную кассету. А закон ясен: не подлежит огласке только сама информация, а не факт ее наличия.

И снова Пэйджит не мог не восхититься подготовленностью Шарп: проиграв при первом подходе к какому-нибудь пункту, она использовала и второй, и третий варианты подхода, а теперь для смягчения судейского гнева добавила еще и смиренный тон. Если судья Мастерс примет нужное ей решение, то перекрестный допрос Марии станет еще более неприятным и опасным: риск раскрытия содержания кассеты будет увеличиваться при каждом ответе.

– Вы можете задавать свои вопросы, – ответила Кэролайн Мастерс. – Но только не такие: "А не лжесвидетельствовали ли вы перед сенатом Соединенных Штатов?" либо какие-нибудь другие, способные раскрыть содержание кассеты.

Она помолчала, перевела взгляд с Шарп на Пэйджита:

– Эта кассета будет использована в качестве улики в том случае, если мисс Карелли сама лишит себя привилегии, проистекающей из закона о врачебной тайне, наделав грубых ошибок во время дачи показаний. Понятно?

– Иными словами, – продолжила Шарп, – если при даче показаний мисс Карелли как-то исказит содержание кассеты, присяжные заслушают ее, эту кассету, на открытом заседании. – Она бросила на Пэйджита быстрый взгляд: – Ее или другую кассету – если мы ее найдем.

Пэйджит заговорил сдавленным голосом:

– Я уже сыт инсинуациями мисс Шарп. Что касается ее предложения, считаю невозможным установить заранее какие-то правила. Поскольку в этом случае лишение Марии Карелли привилегии, связанной с врачебной тайной, будет целиком и полностью зависеть от того, что она скажет.

– Это верно, – согласилась судья. – И все же, если я обнаружу, что какое-то заявление мисс Карелли подпадает под формулировку мисс Шарп, я лишу ее этой привилегии. Поскольку – я должна это особо подчеркнуть до того, как мисс Карелли начала давать показания, – закон о врачебной тайне распространяется на соответствующую информацию, но не на факт лжесвидетельствования.

– Извините меня, Ваша Честь, – перебил Пэйджит. – Но, кажется, мисс Шарп достигла своей цели: то, что записано на пленке, прочно внедрилось в сознание судьи, и мисс Карелли подвержена теперь максимальному риску.

Кэролайн Мастерс пожала плечами:

– Я уже сделала замечание обвинителю. Но вы же сами хотели этого слушания, мистер Пэйджит. – Она обернулась к Шарп: – Что я теперь сделаю, так это возьму кассету в суд на хранение. Так будет лучше для всех.

– Это попросту беспримерно, – запротестовала Шарп. – Ведь наш офис в состоянии принять все необходимые меры для ее сохранности.

– Как и я. Что-нибудь еще?

Шарп, подумав, ответила:

– Нет, Ваша Честь.

– Мистер Пэйджит?

– Нет, Ваша Честь. Благодарю вас.

– В таком случае расстаемся до завтра. – Кэролайн сделала паузу. – Я не все о вас узнала, но узнала достаточно.

Стенографистка ушла. Судья встала, тоже собираясь уходить, потом, как бы вспомнив о чем-то, повернулась к Пэйджиту:

– Вот что я хотела сказать вам, мистер Пэйджит: отношение к вам в суде не изменится после прослушивания этой записи. Меня совершенно не волнует то, что вы знали или не знали пятнадцать лет назад. И я сожалею, что мисс Шарп проделала это. – Она мельком взглянула на Шарп. – Личная жизнь – это довольно сложная материя, и то, что было когда-то между вами и мисс Карелли, должно остаться в прошлом. Я знаю, что ваш сын бывает на слушании, и понимаю, насколько вам сейчас тяжело.

Какое-то мгновение Пэйджит был не в состоянии говорить. От Кэролайн Мастерс он ждал всего, но не сочувствия.

– Я благодарен вам за это, Ваша Честь. Она смотрела на него.

– Но я хотела вам сказать о другом. Со всей откровенностью, чтобы вы могли правильно оценить свое положение. – Помедлив, она закончила мягко: – Вы проделали трудную работу. Но вы проигрываете.

Пэйджит смотрел в стакан с мартини. Неразбавленным, без льда. Первый за последние недели.

– Вы проигрываете, – сообщил он Терри, – комментарии излишни.

Они сидели в ресторане на верхнем этаже здания, смотрели, как на город опускаются сумерки.

– Фраза понятна, – ответила Терри. – Но подразумевать она может "скорее всего, ваши свидетели провалятся" или "вам лучше пойти на мировую с Шарп, тогда у вас будет шанс". Либо третье – "не подвергайте Марию перекрестному допросу – непременно проиграете, лучше потратьте время на подготовку и суду".

– Думаю, какой-нибудь из двух последних вариантов.

Может быть, оба, – согласился Пэйджит.

– Я тоже так думаю. К сожалению.

Он слегка улыбнулся:

– Это одно из качеств, за которые я вас люблю, Терри. Вы откровенны.

Она поставила на стол бокал с вином и как будто всматривалась в его содержимое. А он рассматривал ее: изящные черты лица, серповидные зеленые глаза, тонкий нос, который мог не нравиться только ей. Перед ним была умная, не терявшаяся в любых жизненных обстоятельствах женщина, хорошо разбиравшаяся в ком угодно, только не в себе.

И снова мысли Пэйджита обратились к предстоящим делам.

– Проблема в том, – проговорил он, – что Мария не пойдет на это соглашение. Даже если они предложат его.

Терри продолжала разглядывать свой бокал.

– Вы нейтрализовали кассету, – мягко сказала она. – Это самое большее, что вы могли сделать.

– Кассету нейтрализовала Кэролайн. По крайней мере, на какое-то время.

Она взглянула на него – во взгляде была скрытая тревога, Пэйджит заметил, что она колеблется между желанием пожалеть и желанием ободрить его.

– Завтра наша очередь. А помните, мы ведь не рассчитывали выиграть предыдущий тур? И Кэролайн хорошо к вам отнеслась.

– К моему удивлению, хорошо. – Он помолчал в задумчивости. – Для меня судья Мастерс – загадка. Ощущение такое, что она руководствуется не только рассудком, но каковы ее мотивы, я не имею ни малейшего представления. Не знаю даже, что она за человек. Поэтому для меня она непредсказуема.

– И не пытайтесь разобраться, Крис. Я думаю, проблема не в ней, есть о чем подумать и кроме нее.

– Я знаю. – Забота Терри напомнила ему, что у нее есть свои, домашние проблемы. – Как дела дома? Как Елена?

– У Елены все великолепно. – Терри помолчала. – И дома о'кей. Ричи только не может понять, как важны эти слушания, он все сводит к личным отношениям.

Да есть ли что-нибудь, подумал Пэйджит, что Ричи не сводил бы к личным интересам, а точнее, к себе самому, драгоценному Ричи?

– Трудно, должно быть, приходится?

Терри пожала плечами:

– Просто стараюсь не обращать внимания. Еще две недели, и все войдет в прежнее русло.

В ее голосе было безразличие. Но в нем прозвучала искренняя озабоченность, когда она спросила:

– Как Карло?

– Слишком погружен в свои мысли. Переживает случившееся. – Пэйджит уставил неподвижный взгляд в окно. – Меня все больше страшит день, когда она начнет давать показания. Каждый раз, как я принимаюсь натаскивать ее к допросу, открываются все новые и новые проблемы. Не говоря уже о том, что Шарп продолжает извлекать на свет Божий новые факты. Все это беспокоит меня, и прежде всего из-за Карло. – Он повернулся к ней: – Каждый день, Терри, идя в зал суда, я испытываю страх.

Терри молча кивнула, потягивая вино.

– Извините, – проговорил немного погодя Пэйджит. – Кроме вас, мне некому все это сказать.

Терри посмотрела ему в глаза:

– Это тоже наша подготовка, Крис. Хотя, конечно, самое главное – готовиться непосредственно к процессу.

– Мне повезло. Вы не только без видимой скуки слушаете о моих проблемах, но и находите великолепные тактические ходы для ведения допроса. – Пэйджит улыбнулся. – Не исключено, что вы нанесли смертельный удар индустрии колготок.

Он увидел ее ответную улыбку. На мгновение уныние, казалось, оставило его, но тут же вернулись мысли о кассете, о Карло.

Терри посмотрела на часы:

– Как раз сейчас, наверное, Мелисса Раппапорт приехала в гостиницу. Я все думаю: неужели Кэролайн захочет заслушать ее на открытом заседании?

– Скорее всего, нет. – Пэйджит допил свой бокал. – Я лишь надеюсь, что судья будет вспоминать ее каждый раз, как вспомнит голос Марии на кассете.