Текст книги "Степень вины"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Рассказывая, Пэйджит читал приговор в глазах Терри: их клиентка – лгунья, и даже хуже, чем лгунья, и он не мог не знать об этом.

– Настала и моя очередь, – медленно проговорил он.

– Свой вопрос Толмедж предварил длинной преамбулой, так, кажется, делают все сенаторы, когда выступают перед телекамерой, – продолжал вспоминать Пэйджит. – Но когда он наконец дошел до вопроса, вопрос был такой: "Была ли мисс Карелли в какой-либо степени причастна к убийству Алека Лемана, к препятствованию следственным действиям, к утечке секретной следственной информации, падает ли на нее подозрение в сокрытии нелегального канала передачи средств президенту?" Глядя на него снизу вверх, я обдумывал ответ. Думал о Вудсе, о Марии и о ребенке, которого она ждала. Лишь начал говорить, сверкнула фотовспышка.

Пэйджит бросил на Терри пристальный взгляд:

– Конечно, я солгал. Фотокорреспондент журнала "Тайм" снял меня в момент речи, и фотография появилась на развороте.

Терри невозмутимо встретила его взгляд.

– И поэтому вы никогда не рассказывали об этом?

Пэйджит кивнул.

– Хотя не знаю, – тихо сказал он, – было ли это из-за того, что многие считали меня героем, или из-за самой лжи. Во всяком случае, дело Ласко далось мне нелегко, и мне не хотелось к нему возвращаться.

– Кто-нибудь еще знает?

– Только Мария. – Пэйджит помедлил. – А теперь и вы.

– А Карло?

– Конечно, нет. До той поры, по крайней мере, пока кто-нибудь не найдет вторую кассету.

Плечи Терри внезапно опустились.

– О, Крис, – почти прошептала она. – Мне так жалко…

– Не жалейте. Мы с Марией сами сделали выбор. Мы с ней стоим друг друга, а Карло "повезло".

Она протестующе замотала головой.

– Ему действительно повезло. То, что вы сделали, было сделано из любви – так делают родители ради детей. – Она заговорила мягче: – То же самое моя мама сделала бы ради меня.

– Приятно было бы тешить себя этой мыслью. Но я сделал это не только ради Карло. – Пэйджит обернулся, посмотрел, как дождь покрывает каплями оконное стекло. – Наверное, в равной степени я сделал это ради самой Марии. Но и это, видимо, не вся правда. Возможно, все сводится к следующему: я нуждался в Марии – она должна была сказать правду о Джеке Вудсе, поэтому я помог ей лгать о себе самой.

Взгляд Терри вновь сделался твердым:

– Этим не объяснишь то, что вы стали растить Карло.

– Если верить Марии – для меня это род искупления. Я очень хорошо понимаю: она и предположить не могла, что тот день в Париже, когда я угрозами заставил ее отказаться от Карло, может наступить. И думал ли я когда-нибудь, что наступит такой день, как сегодня, когда я буду слушать ее признания в магнитофонной записи. Но для каждого из нас наступил свой день.

Терри помолчала. Наконец спросила:

– Если кассета будет фигурировать как улика, у Марии нет шансов?

– Мотив преступления не просто в кассете, суть мотива – скрыть свое прежнее лжесвидетельство. После этого ни один присяжный не поверит ни единому ее слову.

Поколебавшись, Терри проговорила:

– Вы думаете, Мария совершила умышленное убийство Ренсома?

– Я не знаю.

Она задумалась:

– Я не понимаю, почему она хотела, чтобы именно вы представляли ее интересы. Оснований верить ей у вас меньше, чем у кого-либо.

– О, для меня это абсолютно понятно. Я единственный человек из знакомых ей, кто, в чем она абсолютно уверена, способен быть таким же жестоким, как она сама, – по крайней мере, если я чего-нибудь очень захочу. Она дважды могла убедиться в этом: той ночью в Вашингтоне, когда я хотел прикончить Вудса, и в тот день в Париже, когда мне казалось, что я спасаю Карло. – Пэйджит помолчал. – Ради Карло мне придется кое-чем поступиться теперь. Очередь Марии делать ставку на карту лжесвидетельства. И поэтому я должен представлять ее.

– Но если такое записано на кассетах, как она может рассчитывать на вашу защиту?

Он невесело улыбнулся:

– Как раз они и могут быть наилучшим побудительным мотивом. Если первая кассета косвенно задевает меня, вторая, без сомнения, поставит на мне крест. Если я не смогу изъять их – что означает крах и для Марии, – Карло придется жестоко разочароваться в обоих родителях.

Терри коснулась пальцами век.

– Что вы намерены делать?

– Не знаю. – Пэйджит снова помолчал. – На первый взгляд я не имею никакого отношения к этому случаю – меня пока нельзя обвинить в лжесвидетельстве, я не заинтересован в смерти Ренсома. Но если смотреть глубже – на карту поставлены мои интересы.

– Или интересы Карло.

Он пожал плечами:

– Когда речь идет о семье, их трудно разделить: то, что делают или не делают родители, непременно влияет на детей. Вот почему Мария поступила правильно, отказавшись от Карло, пусть у нее и были свои причины.

– Вы собираетесь ему рассказать обо всем?

– Тысячу раз собирался. Но каждый раз удерживала мысль, что можно подождать, пока в том не будет необходимости.

Терри задумалась:

– Но это же не прежний перепуганный семилетний малыш, это совершенно другой человек.

– Меня удивляет, насколько он изменился. Но большинство детей, узнав суровую правду о своих родителях, переживают это в одиночестве. Что несколько проще, чем обрести громкую славу сына женщины, которая – и без того уже обвиняемая в убийстве – пятнадцать лет назад препятствовала свершению правосудия, несет моральную ответственность за убийство свидетеля и рука об руку с отцом лжесвидетельствовала перед сенатом Соединенных Штатов. – Пэйджит покачал головой. – А что ваша мама сделала бы в этом случае?

Терри смотрела в пол.

– Я не знаю, Крис. Действительно не знаю. Слова прозвучали устало и отстраненно.

– Извините. Я понимаю: вы разочарованы.

– В чем?

– Во мне. – Вдаваться в подробности ему не хотелось. – Смотрите, ведь я могу избавить вас от этого дела, помогу найти другую работу…

– Нет. – Терри встала. – Вы даже не понимаете, да?

– Не понимаю чего? – удивленно переспросил он.

– Вы же говорили, что я ваш друг. Значит, я должна заботиться о вас, как о друге. – Ее глаза снова ожили. – Вы гораздо лучше, чем думаете о себе, вот почему я так огорчена всем этим. А вы видите только то, что я обижена. Мне же не пятнадцать лет.

Пэйджит нерешительно посмотрел в ее глаза:

– Вы мне ничем не обязаны, Терри. Я выбрал вас в друзья. Не вы.

Легкая улыбка тронула уголки ее губ.

– Иногда, – проговорила она, – вы действительно безнадежны.

Пэйджит молча смотрел на нее. В это время зазвонил телефон.

– К вам Мария Карелли, – сообщила секретарша. Пэйджит продолжал смотреть на Терри.

– Пусть войдет, – распорядился он.

Когда Мария, войдя, стала с откровенным любопытством рассматривать Терри, Пэйджит понял, что они никогда прежде не встречались.

Было очень странно видеть их, стоящих лицом друг к другу: Мария почти на полфута выше, от нее так и веет искушенностью и волей; Терри заметно моложе, во взгляде – интеллект, понимание. Они были очень разными.

Терри протянула руну:

– Я – Терри Перальта.

Она не улыбалась; конечно, это трудно, подумал Пэйджит, неожиданно встретиться с клиенткой, про которую только что узнала, что она аморальна, отъявленная лгунья и, возможно, повинна в убийстве. И, кроме того, является бывшей любовницей Пэйджита и не очень заботливой мамашей мальчика, которому, похоже, нравится Терри. И поэтому бесстрастное выражение на лице Терри вполне можно было причислить к ее подвигам.

– Да, конечно.

Небрежно улыбнувшись, Мария смерила Терри беглым взглядом, который Пэйджит определил про себя как пренебрежительный.

– Крис, как это с ним часто бывает, опять попрал нормы поведения – не соизволил объяснить, почему нужно срочно встретиться со мной.

– Но теперь, когда вы здесь, надеюсь, Крис исправит свою оплошность.

Своим холодным, непочтительным тоном Терри дала понять, что она не просто помощница Пэйджита, но и женщина, которая не позволит выказывать ей пренебрежение. Этого было достаточно, чтобы Мария почувствовала себя оскорбленной.

Она повернулась к Пэйджиту, как будто Терри не было в комнате.

– Вы еще не закончили? – спросила она. – Если нет, я могу подождать снаружи.

Вопрос был продиктован отнюдь не вежливостью, Мария ясно давала понять: что бы ни собирался обсуждать с ней Пэйджит, она не намерена делать это в присутствии Терри.

– О нет, – небрежно бросил Пэйджит, – мы готовы к встрече с тобой.

На мгновение она пришла в замешательство.

– Наверное, было бы лучше поговорить наедине.

Он смотрел равнодушно.

– У меня нет секретов от Терри. И у тебя не будет.

– Что ты имеешь в виду?

– Пока она занимается этим делом, что бы ни выявилось, Терри будет знать обо всем.

Что-то новое промелькнуло в лице Марии – то ли сомнение, то ли горечь унижения. "Что же она знает?" – читалось на ее лице. Обратившись к Терри, она сказала:

– Крис очень доверяет вам. Та кивнула:

– Да, он доверяет, поэтому и вы можете доверять. Но у меня дела. – Она обернулась к Пэйджиту: – Один вы справитесь?

Он невольно улыбнулся.

– Думаю, что да. – И, помедлив, добавил: – Спасибо за помощь.

– Не стоит благодарности. – Она прошла к двери, бросила на Пэйджита последний взгляд и исчезла.

Мария сказала нарочито беззаботным тоном:

– Она посмотрела на тебя взглядом собственника, заметил?

– Она посмотрела на меня человечным взглядом. И я стараюсь к этому привыкнуть.

Мария продолжала, никак не реагируя на его тон:

– Я подумала было, что она втюрилась в тебя. Но рассчитывать, что ты будешь сохнуть по ней, это…

– Болтовня в качестве отвлекающего маневра? – прервал ее Пэйджит. – Из-за твоего интереса к теме "Частная жизнь" я не намерен затягивать дело.

Она тут же смолкла и села.

– Хорошо. Что случилось?

– Почему ты не сказала мне? Сразу.

Мария отвернулась к окну. Волны дождя выбивали по стеклу барабанную дробь. Она спросила покорным голосом:

– Могу я узнать, о чем речь?

– Непременно. Подумай: о чем умная клиентка непременно сказала бы адвокату. – Тон Пэйджита смягчился. – Или порядочная мать – отцу.

Мария, казалось, не в силах была оторвать взгляд от окна.

– Они нашли кассету.

– Да.

Она откинулась на спинку кресла.

– Где?

– В квартире Ренсома.

Мария закрыла глаза:

– А что на ней?

– Это же твоя кассета, Мария.

Она покачала головой:

– Это было пять лет назад. Кроме того, я была немного не в себе.

– Я – тоже, слушая все это.

– Ну пожалуйста, Крис!

– Хорошо. Она начинается с твоего сна, где ты в соборе Сен-Жермен-де-Пре. – Пэйджит помолчал. – А заканчивается лжесвидетельством в сенате.

Она сделала короткий выдох, глаза по-прежнему закрыты.

– Никогда не думала, что ты услышишь об этом.

– Я и без твоей исповеди это знал.

Она покачала головой:

– Я говорю о сне.

– Он как-то утепляет твой образ. Мне было приятно узнать, что в твоем подсознании есть вера в грех.

Мария стерпела насмешку. Спросила дрожащим голосом:

– И твоя помощница знает все это?

– У тебя извращенное понятие о степени важности разных фактов. Окружной прокурор знает все это. – Тон Пэйджита стал ледяным. – Они готовят ордер на арест.

Мария медленно кивнула. Глаза ее оставались закрытыми.

Пэйджит подался вперед:

– Если бы чувство юмора не изменило мне в этой ситуации, я бы сказал, что у нас кризис доверия.

– Прости. Но я стараюсь быть правдивой.

– И я правдив. По крайней мере, пока не найдена вторая кассета, в ней – наихудшее для меня.

– Да, – вяло подтвердила она. – Наихудшее.

– Ты избегаешь моего взгляда, потому что уже приговорила меня, а следовательно и Карло, к провалу? Недаром говорят: глаза – зеркало души.

Мария обернулась к нему и открыла глаза. У нее был еще более беззащитный взгляд, чем в ту ночь в Вашингтоне, когда он узнал, кто она и что она…

– Что тебе нужно от меня?

– Правду, хотя бы в каком-то приближении. В противном случае, если и сейчас будешь лгать, я ухожу – и будь что будет.

Она молча смотрела на него.

– Расскажи мне о Стайнгардте, – потребовал он.

– Я была у него только раз. Пять лет назад, пробыла два часа. И больше к нему не приходила.

– Почему?

– Это как на исповеди: рассказывай, и все. – Она слегка пожала плечами. – И такое ощущение, что всё вокруг охотится на тебя: он сам, комната, магнитофон.

Она помолчала.

– А знаешь, индейцы верят, что фотография крадет душу человека. Когда я ушла от него, у меня было ощущение, что меня два часа обыскивали.

– Больше ты не видела тот сон?

Лицо Мария окаменело.

– Тебя это не касается.

Пэйджит посмотрел на нее:

– Почему было две кассеты?

– Потому что я долго говорила, и он вынужден был поставить вторую кассету.

– Что на второй кассете?

– Это личное, каким было бы и все остальное, если бы Марк Ренсом не полез туда грязными лапами. Не вижу необходимости обсуждать это с тобой и не буду.

– Думаю, там речь идет в основном о деле Ласко.

– Там нет ничего, что могло бы ухудшить мою ситуацию – я уже призналась в лжесвидетельстве. Что касается тебя – на ней то, что ты уже знаешь. – Помолчав, она спокойно добавила: – Речь в ней идет об обстоятельствах усыновления Карло, о том, как это было.

Пэйджит смерил ее оценивающим взглядом:

– Где вторая кассета?

– Я не знаю. – Она отвернулась. – Надеюсь, они никогда не найдут ее, так нужно для твоего блага, для блага Карло.

– Ренсом не говорил?

Мария не сразу ответила, погруженная в свои мысли:

– Нет. Он не говорил.

Пэйджит дождался момента, когда их взгляды снова встретились. Спокойно спросил:

– Это было умышленное убийство?

Она выпрямилась, с видимым усилием сдерживая себя. Произнесла холодно:

– Он пытался надругаться надо мной. И я казнила его.

Пэйджит не нашелся что сказать. Наконец проговорил:

– Почему Ренсом позвонил тебе? Но только правду!

– Чтобы сообщить мне, что у него есть эта кассета.

– Твоя кассета или кассета Лауры Чейз?

– Обе. – Она помедлила. – Он сказал, что интерес у него и профессиональный, и личный.

– Что это значит?

– Как профессионал, он собирался использовать кассету Лауры Чейз для работы над книгой. – Она опустила взгляд. – Личный интерес был в том, чтобы "побеседовать наедине" о моем прошлом.

– В подробности он не вдавался?

– А это и не нужно было. – Она повысила голос. – Он тоном сказал больше, чем мог бы сказать словами, – гнусный тон.

Пэйджит помолчал.

– А что он сказал о кассете? О твоей кассете, точнее.

– Он в подробностях рассказал, что на ней записано. Чтобы я не сомневалась в том, что она у него есть.

– Ты просила его привезти кассету в Сан-Франциско?

Ее взгляд был гневен.

– Да.

– Но он не сделал этого.

– Как мне кажется, – холодно произнесла она, – ты и твои друзья из офиса окружного прокурора только что прослушали ее. Я думаю, мой лучший друг Марк просто забыл прихватить с собой эту кассету.

– Но он не забыл взять кассету Лауры Чейз.

– Конечно. – Ее голос звенел от презрения. – Как я уже говорила инспектору Монку, она возбуждала его.

Пэйджит рассматривал ее лицо. Спросил:

– А почему Сан-Франциско?

– Он сказал мне, что здесь у него частная беседа с другой знаменитой женщиной. – Презрительный тон стал горьким. – Что хочет нас "одну за другой". Чтобы "сравнить ноты".

Пэйджит подумал, что это звучит правдоподобно – для того, кто знает о существовании Линдси Колдуэлл.

– Он упоминал чье-нибудь имя?

– Нет. Он сказал, что не хочет быть болтливым. Но даже разговаривая по телефону, я чувствовала на себе его руки. Поэтому я купила пистолет.

– Значит, ты лгала Монку об угрожающих звонках?

– Конечно. – У нее был задумчивый взгляд. – Если бы я сказала ему правду – о том, что Ренсом шантажировал меня, – у меня был бы мотив для убийства, не так ли?

– Да, но покупка оружия уже серьезно попахивает преднамеренностью.

Мария пожала плечами:

– По крайней мере, проверить, были ли звонки, они не смогут. Мне было проще выйти из положения так, чем сказать правду.

Пэйджит слабо улыбнулся:

– Солгав один раз, приходится лгать снова и снова либо оставлять вопросы без ответа. Почему ты думала, что, выходя один на один с таким человеком, как Чарльз Монк, ты станешь победителем?

– Я не хотела казаться виноватой. – Она улыбнулась в ответ насмешливой улыбкой. – Наверное, мой прежний успех сделал меня излишне самонадеянной.

– Роковое заблуждение. Средний коп из отдела убийств толковее среднего сенатора и гораздо более внимателен к деталям. – Он сделал паузу. – Почему же, хотя бы шутки ради, не рассказать мне, что же произошло в той комнате?

– Это имеет значение?

– Что ты хочешь сказать?

– Кассета с записью допроса, который проводил Монк, может быть свидетельством?

– Да.

– Тогда моя история будет противоречить ей.

– Верно. И это, конечно, очень плохо. Ты не рассказала Монку о Стайнгардте. И намека о шантаже не сделала. Забыла о том, что шторы были опущены. Дала неверную дистанцию стрельбы. Отрицала то, что выходила из комнаты после гибели Ренсома, хотя сомнений в этом нет. И, как установила Лиз Шелтон, без должного почтения отнеслась к задней части мертвого тела. И конечно, по сравнению со всем этим, измышление о телефонных звонках – это ход гения.

Взгляд Марии был равнодушен.

– Все слишком скверно. Хотя по сути сказанное мною – правда.

– Дай определение тому, что ты называешь "по сути". Мне просто не терпится узнать.

– Ренсом оскорбил меня, – медленно произнесла она. – И я убила его.

Она коснулась щеки.

– Если бы я говорила неправду, этого бы не было.

– Что произошло? – снова спросил Пэйджит.

– Произошло то, что я сказала. Если в мой рассказ добавить несколько слов о кассете и шантаже, он будет сущей правдой. – Мария помолчала. – Нужно еще учитывать шок и связанные с ним пробелы в воспоминаниях.

– Как, например, со шторами?

– Да. Я опустила шторы.

– Зачем?

– Ренсом попросил. Я не придала этому значения.

– А уход из комнаты?

Мария прижала руки к груди.

– Я хотела просить кого-нибудь о помощи. Потом поняла, что не все достаточно продумала.

– Что?

Она помолчала.

– О чем говорить и о чем умолчать.

– Поэтому-то ты не сразу позвонила – сочиняла свою историю?

– У меня мысли смешались, в этом все дело. Вспоминая, вижу, что действительно была в шоке. – Голос ее упал. – Слишком много пришлось испытать и физически, и психически, и потом я убила человека, который был виной этому.

– Они ждут от тебя признания в непредумышленном убийстве.

Она снова отвернулась к окну. Сгустившиеся тучи закрыли даль, густая серая пелена брызгала в окно дождевыми каплями.

– А если я не соглашусь?

– Тогда пойдешь под суд. За умышленное убийство.

Мария долго молчала. Потом спросила:

– Какие у меня шансы?

Пэйджит ответил не сразу:

– Случай трудный. Для обеих сторон. – В чем их трудность?

– Они не могут использовать кассету Стайнгардта. По крайней мере, до тех пор, пока ты не предстанешь перед судом.

– А наша трудность?

– Если ты откажешься взять на себя вину, они проиграют кассету с допросом Монка и укажут на все несообразности в твоем рассказе. После этого присяжные выразят удивление по поводу того, что они верили женщине, лгавшей полиции, и все свидетельство будет поставлено под сомнение. – Пэйджит помолчал. – Честно говоря, я верю тебе только потому, что рассказы Мелиссы Раппапорт и Линдси Колдуэлл придают некоторую правдивость твоей истории. Разумеется, присяжные не имели удовольствия узнать тебя так же хорошо, как узнал тебя я, но, наверное, они не захотят иметь удовольствие видеть Раппапорт или Колдуэлл. И сомневаюсь, что судья заставит присяжных выслушать их. Мария обернулась к нему:

– То есть мне придется давать показания?

– Думаю, да. – Пэйджит посмотрел на нее. – Тебе, в частности, придется объяснить все противоречия в твоих показаниях Монку, признать шантаж, о котором ты забыла упомянуть, и попытаться как-нибудь завоевать доверие присяжных.

Она слегка улыбнулась:

– И это все?

– Не совсем. Тебе придется смириться с ущербом для репутации от кассеты Стайнгардта, поскольку, стремясь обойти острые углы, ты лишила себя привилегии пациентки врача-психиатра, и Шарп непременно даст прослушать кассету присяжным. Когда они услышат о твоей лжи сенаторам – это конец. А Марни Шарп любым путем, включая и всевозможные уловки, добьется этого.

– Почему?

– Потому что она честолюбива… Как и ты в свое время.

Лицо Марии сделалось жестким.

– Пусть она честолюбива, но терять ей нечего.

– Не думаю, что Марни Шарп, в отличие от других, нечего терять.

– А тебе, Крис?

– Если эта кассета выйдет на поверхность, я могу потерять многое. И Карло тоже. Вот поэтому Маккинли Брукс и советует мне предложить тебе эту сделку.

Мария размышляла над сказанным.

– Я признаю себя виновной, и кассета будет предана забвению. В этом сделка?

– Да.

– Хорошо придумано.

– Почему ты решила, – мягко спросил Пэйджит, – что они не найдут ее?

Глаза Марии сузились.

– Потому что я не знала, где она. А поскольку я не сказала им об этом, полиция не могла знать, где искать.

– Это неверное суждение, Мария. Как я уже говорил, интуиция изменяет тебе.

Мария вздохнула.

– Хорошо, – проговорила она наконец. – Что ты будешь делать?

– Пока не скажу. Брукс и Шарп хотят, чтобы я сделал за тебя выбор. То, что они предлагают, понятно. Но я отказываюсь.

– Несмотря на то что ты и Карло многим рискуете?

– Да. Ты втянула меня в это, поскольку была уверена, что я выиграю. В этом твоя "суть" – в стремлении к махинациям и в необремененности совестью – и я презираю тебя за это. Но не хочу, чтобы окружной прокурор заставил меня отвечать за твои трюки, не хочу проигрывать. – Пэйджит пожал плечами. – Ты убила, Мария. Тебе и делать выбор.

Некоторое время она молчала.

– Если дойдет до суда, ты будешь меня защищать?

– Речь ведь идет о Карло. В конце концов он – наш сын.

Мария опустила взгляд:

– Мне это представляется следующим образом, – медленно произнесла она, – либо мать Карло обвиняется в убийстве, либо в лжесвидетельстве, но в этом случае у нее есть шанс быть признанной невиновной в убийстве. А я невиновна.

Она подняла глаза:

– Вопрос лишь в одном: будешь ли ты меня защищать?

Пэйджит встал, подошел к окну. Мелиссу Раппапорт и Линдси Колдуэлл со счетов не сбросишь, и, кроме того, что бы там Мария ни делала, это не было умышленным убийством. И наконец – Карло. Подошел к телефону:

– Хочу позвонить Бруксу.

Мария, казалось, испытала облегчение. Но сказала:

– Мне кажется, тебе еще надо подумать.

После второго гудка ответила секретарша Брукса. Пэйджит представился и стал ждать.

– Привет, Кристофер, – проговорил Брукс. – Сколько лет…

– Не состоится сделка. Никак.

За добродушным приветствием Пэйджит ощутил напряжение Брукса, а по наступившему молчанию понял, что предстоящий суд радует того не больше, чем самого Пэйджита.

– Не надо так круто поворачивать, – отозвался Брукс. – Я вовсе не ждал от тебя быстрого ответа. Нужно время подумать – подумай.

– Не надо. Я еду с ней, чтобы ее сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Все, что мне нужно, – это элементарная вежливость.

Он услышал вздох Брукса:

– Хорошо. Что-нибудь еще?

– Один совет. Держи под контролем мисс Савонаролу[26]26
  Савонарола Джироламо (1452–1492) – настоятель монастыря доминиканцев во Флоренции, призывал церковь к аскетизму, осуждал гуманистическую культуру.


[Закрыть]. Ради себя и ради меня.

– Понял тебя. – Брукс повесил трубку. Пэйджит повернулся к Марии.

В ее взгляде были – надежда, сомнение, страх. Этот взгляд напомнил ему другой взгляд – перед ее выступлением в сенате, когда, объявив ему о своей беременности, она смотрела в его глаза.

Не было необходимости говорить о том, что ее ждет: журналисты, выкрикивающие вопросы, выстреливающие фотовспышки, теле– и фотокамеры. И ему не нужны были пояснения диктора, говорившего за кадром, когда они с Карло в тот вечер смотрели телевизионные новости:

– После полудня в Сан-Франциско тележурналистке Марии Карелли было предъявлено обвинение в убийстве самого знаменитого писателя Америки – Марка Ренсома.