Текст книги "Степень вины"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

Мур испытующе смотрел на него.

– Но этого мало.

– Знаю, знаю, но это лишь начало. – Пэйджит вновь сделал паузу. – Даже умнейшие из судей стараются казаться беспристрастными. Если Мастерс отвергнет наше предложение относительно Раппапорт и Колдуэлл, попросим ее о другом. В частности, о постановлении, запрещающем использовать кассету Марии, и о распоряжении, по которому любое использование содержащейся в ней информации будет иметь следствием немедленное прекращение дела. А если и это не получится, есть еще кассета Лауры Чейз. Раньше времени не буду о ней говорить – нет нужды касаться ее без причины. Но, когда дойдет до этого, буду настаивать, что кассета Лауры Чейз имеет такое же отношение к делу, как и кассета Марии, – в ней доказательство сексуальной патологии Марка Ренсома, буду просить, чтобы ее прослушали на открытой сессии суда. Пусть это и затрагивает интересы семьи Кольтов.

Мур присвистнул:

– Все это очень разозлит Шарп.

– Да. Но на это я и рассчитываю.

Одна из чаек устремилась вниз и, не снижая скорости, подхватила хлеб. Мур проследил ее взлет, будто устремленный к солнцу, и повернулся к Терри:

– А я думал, мы не собираемся посягать на ее гордыню.

– Это я так решил, – вмешался Пэйджит. – Не Терри. По какой-то причине Марни Шарп возненавидела меня с первого взгляда. Может быть, это сугубо личное, может быть, она думает, что я помогаю Марии сфабриковать дело об изнасиловании для ее спасения. А это значит: очаровать Шарп мне не удастся, но вместе с тем из душевного равновесия она уже выведена. Мой расчет таков: если действовать правильно, можно заставить ее делать ошибки.

Он повернулся к Муру:

– Мое единственное преимущество в том, что я на нее действую, как красная тряпка на быка. Тогда как в моем отношении к ней – только холодный расчет. Как в математике.

После некоторого раздумья Мур протянул:

– Если ты стремишься довести Шарп до бешенства…

Пэйджит, казалось, был поглощен созерцанием белой полосы городских зданий на горизонте; в лучах послеполуденного солнца она как будто мерцала слабым светом.

– Понимаю, что это риск, – сказал он. – Но других козырей у нас нет. По крайней мере, сможем до суда показать всем, что собой представляет эта Шарп. Кроме того, на предварительном слушании, без присяжных, меньше будет заметно, что я давно не занимался делами об убийстве.

– А что будет, если судья Мастерс поступит по-твоему? Допустим, объявит, что нет необходимости в дальнейшем расследовании. Разве не может окружной прокурор раскопать новые факты и снова привлечь Марию к суду?

– Не исключено. Если обвинение потерпит неудачу из-за недостатка фактов, они смогут сделать новую попытку, как только появятся новые доказательства. Например, кассета. – Пэйджит отхлебнул минеральной воды. – Но когда они появятся, Мария уже уедет. Навсегда.

– Тогда шансы у тебя очень неплохие. Однако если это такой хороший способ, почему же адвокаты им не пользуются?

Пэйджит слегка улыбнулся:

– Они знают лучшие.

– То, что ты предлагаешь, кажется достаточно привлекательным.

– Это страшный риск, Джонни, Кэролайн Мастерс сразу угадала, что мы в отчаянном положении, какой бы вид я на себя ни напускал. Она поняла: разобраться в деле можно, и, если я проиграю, обстоятельства дела будут разобраны так основательно, что, когда придет время присяжных, Шарп буквально распнет нас. А при тех фактах, которые собраны сейчас, я проиграл.

Мур прищурился:

– Если я правильно понял, цель нашего маленького пикника в том, чтобы я почувствовал, как начинает припекать?

– Естественно.

– Другими словами, – медленно проговорил Мур, – вам необходимо настоящее стопроцентное изнасилование. В течение ближайших двух недель.

Пэйджит кивнул:

– Когда-то, где-то Ренсом должен был переступить черту. Проблема в том, что женщины о таких вещах никому не рассказывают.

Мур обернулся к Терри:

– Это так?

Та смотрела себе под ноги.

– Да. Тан.

– Тогда единственное, что я могу сделать, – заявил Мур, – попытаться.

Они помолчали.

– Прошу извинить, что говорил об этом столь откровенно. – Голос Пэйджита звучал немного виновато, – но я должен дать судье Мастерс какую-нибудь психологическую зацепку, чтобы она решилась привлечь Раппапорт и Колдуэлл к даче показаний и чтобы таким образом пресса узнала о них. Если я смогу это сделать, возможно, мы выиграем. Не смогу – Марии конец.

И тебе, подумала Терри. И, что самое для тебя главное, – Карло тоже. И снова она восхитилась стоицизмом Пэйджита и почувствовала его тревогу.

В это время Мур, уже несколько минут задумчиво и серьезно рассматривавший ее, внезапно спросил:

– А вы смогли бы выступить по телевидению? Вопрос был неожиданным, и Терри пришла в замешательство.

– Для чего?

– Для того, чтобы найти свидетелей. Если это попытается сделать мужчина, я думаю, он не сможет задеть какие-то особые струны женской души. А вы обязательно смогли бы.

– И все же я не понимаю…

Он пожал плечами:

– Наверное, это не очень хорошая идея. Просто я подумал, что, если обратиться с просьбой помочь в сборе информации о Марке Ренсоме, например по Си-эн-эн, может быть, и отыщется свидетель. Просьба о помощи, обращенная к женщинам, высказанная женщиной-адвокатом от имени женщины-обвиняемой. – Он взглянул на Пэйджита: – Бред?

Терри заметила, как Пэйджит быстро и внимательно посмотрел на нее.

– Я не думал об этом, – проговорил он. – Это очень непросто – спрашивать о вещах интимных, даже того, кто сидит напротив тебя. С этим-то Терри, мы знаем, справляется блестяще. Но ведь сейчас речь идет о женской аудитории, которую не видишь. Может статься, мы ничего не узнаем и лишь покажем собственную беспомощность.

Какое-то мгновение мужчины молчали.

– Если вы хотите, я сделаю это, – наконец решилась Терри. – Видит Бог, мы должны прорваться.

2

– Это очень трудно, – говорила Елена Карло Пэйджиту.

Они склонились над черным кофейным столиком из оникса в библиотеке Пэйджита, складывая из разнокалиберных кубиков хрупкое сооружение – "высотку". Суть игры была в том, что они по очереди клали кубик к кубику, – проигрывал тот, в чью очередь сооружение падало. Карло, в джинсах и тенниске, сидел, неуклюже расставив длинные ноги; Елена, нарядная, в розовом платьице, аккуратно причесанная, устроилась у него на коленях. Конструкция из кубиков – накренившаяся разноцветная башня со множеством выступов – попирала все законы эстетики и, как казалось Терри, законы гравитации. Елена, пристроившая свой кубик на выступ у самого основания "высотки", веселилась. Карло притворялся озабоченным.

– Никогда не проигрывал пятилетним, – с поддельным отчаянием говорил он. И взглянул на Терри, которая, сидя на диване, потягивала вино. – Что делать?

– Сам выкручивайся, – ответила Терри. – В семье ты, наверное, всегда был чемпионом.

– Да, восемь лет выигрывал. – Карло улыбнулся. – Но это из-за папочки, у которого координация движений, как у носорога. К таким соревнованиям он меня не готовил.

Как раз к ним-то и готовил, подумала Терри; нагромождение кубиков было результатом особого искусства Карло, а Елена держалась лишь благодаря ему; он же все время изображал отчаяние проигрывающего. В том, как Карло строил с Еленой башню, видна была манера, в которой Пэйджит в свое время играл с Карло: у маленького игрока крепла уверенность в своих силах, старший же, вздыхая и ворча, все время проигрывал, причем делал это с большим искусством. Бесшабашно игравшая малышка заставляла Карло проявлять чудеса изворотливости.

– А твоя мама не хочет помочь мне, – пожаловался он девочке.

– Она не может помогать тебе. – Елена ткнула себя пальчиком в грудь. – Потому что я ее ребенок.

Карло поднял палец, призывая к вниманию – наступил самый ответственный момент. С сосредоточенным видом он примерился к покосившейся башне. Оконные рамы разрезали на квадраты вечерний свет, падавший на черный ониксовый столик и на камин, пересекали узорчатые, шевелящиеся тени ветвей пальмы Карло.

Свет упал на запястье мальчика, когда рука его, с зажатым между большим и указательным пальцами кубиком, зависнув над башней, стала томительно медленно опускаться. Терри затаила дыхание.

Медленно, осторожно он поставил свой кубик на кубик Елены. Тот качнулся в одну сторону, кубик под ним – в другую. Закачалась вся башня. С жуткой неостановимостью цепной реакции конструкция развалилась, превратившись в бесформенную груду кубиков.

Карло смотрел на руины как молнией пораженный.

– Все рухнуло. Даже не верится.

– Но ты же старался. – Елена сочувственно коснулась его руки. – Я уверена, у своего папы ты бы выиграл. И поэтому ты можешь считаться вторым чемпионом. После меня.

Карло рассмеялся и обратился к Терри:

– Пять лет всего. А уже умеет быть снисходительной.

Та улыбнулась:

– Это не снисходительность. Елена заботится о тебе.

Карло посмотрел на нее с интересом:

– Значит, когда идешь на кинокартину, которую непременно хочет посмотреть подруга, проявляешь заботу?

– Только в том случае, если фильм скверный. Так удалось тебе вытянуть Кейт из дома?

– Да. – Карло улыбнулся. – Как вы и сказали – я какое-то время слонялся возле их дома. Потом поговорил с ними.

– Все в порядке?

– Да, все чудесно. – На лицо Карло набежала тень. – Если не считать того, что половину времени разговор шел о деле отца. По крайней мере, так они его называли – "дело твоего отца".

Терри бросила беглый взгляд на Елену, которая с детской непринужденностью и самозабвением принялась за новую башню.

– Родители Кейт не знают, кто твоя мама?

– Нет.

Опустив голову, он молчал. Терри решила тоже ничего не говорить – ждала. Потягивала маленькими глотками вино.

– Все это, – произнес наконец Карло, – создает у меня странное ощущение. Как будто я прячу ее.

Терри взглянула на дочь.

– Елена, – попросила она, – ты не поможешь Крису с гамбургерами? А то он все время один.

Елена задумалась:

– А как я могу ему помочь?

Карло подмигнул ей.

– Скажи, чтобы огонь был поменьше, а то гамбургеры пересохнут внутри. – Он обернулся к Терри: – Это всегда выводит меня из себя.

– Вот видишь, – подхватила Терри. – Крису нужна помощь.

– Конечно же, нужна, – поддержал ее Карло. – Скажи ему: "Не пережарь гамбургеры".

Елена стояла, торжественно выпрямившись, как бы осознавая важность своей миссии.

– "Не пережарь гамбургеры", – повторила она и стремглав убежала по коридору.

Карло рассмеялся ей вслед, довольный тем, что малышка добросовестно передаст его указание отцу, который не будет знать истинной причины ее прихода. Терри тоже улыбнулась и с внезапным чувством вины поняла, как рада тому, что Ричи не пошел с ними.

Неловкость возникла сразу; Пэйджит пригласил их всех вместе, но кончилось тем, что Ричи попросил Терри отказаться от приглашения. Сказал, что ему не хочется, что он будет скучать. Она догадывалась, что причины глубже: Ричи неприятна ее дружба с Пэйджитом; Ричи был слишком горд, чтобы проводить время с человеком, на которого он не мог произвести никакого впечатления; Ричи не любил общество, в котором он не владел ситуацией.

Кончилось тем, что Терри пошла без мужа, потому что ей хотелось пойти, и извинилась за отсутствие Ричи перед Пэйджитом, пробормотав что-то о его делах.

Зато ей не приходилось бояться, что Ричи будет приставать к Пэйджиту с просьбами об "инвестициях", или опасаться холодной любезности Криса, когда тот, мысленно оценив Ричи, отведет ему подобающее место в ряду знакомых. Но то, что она стыдилась мужа, порождало в ней чувство вины; возможность поговорить с Карло о происходящем как-то сглаживала его.

– А твои друзья знают, кто твоя мама? – спросила она. Мальчик покачал головой:

– Нет, не знают. С этого года я в новой школе и ни разу никому не говорил о ней. – На его лице появилось мучительное выражение. – Да и что я могу сказать? Вмешаться в чей-то разговор и заявить: "А я вам не говорил, что Мария Карелли – моя мать?" Когда по телевизору такое показывают и когда некоторые так отзываются о ней… Я не боюсь, просто мне не хочется, чтобы они себя неловко чувствовали.

Какое-то мгновение Терри пыталась представить себе, каково это: не говорить людям, что Роза Перальта – ее мама, но тут же поняла, что отличает ее от Карло, – ему было бы трудно говорить о том, что Мария фактически ему не мать, это выглядело бы как отказ от нее.

– Что говорят твои друзья?

Карло задумался.

– Некоторые ничего не говорят, – с заметной иронией ответил он, – потому что это дело моего отца. Некоторые ее жалеют. – Он помедлил. – Предполагаю, что кто-то обвиняет ее.

– Ты это только "предполагаешь"?

На красивом лице Карло появилось жесткое выражение.

– Один парень из нашей команды сказал, что она, наверное, присосалась к Ренсому, а он хотел от нее избавиться. – Глаза его сузились. – Говорит, мол, не шла же она для того, чтобы быть избитой, а только на это и могла рассчитывать такая, как она.

Терри посмотрела ему в глаза:

– Ты веришь в это?

– Нет. – Поколебавшись, он добавил: – Я не знаю ее по-настоящему. Просто мне кажется, что она не из таких.

Терри поставила стакан с вином. Спросила:

– Из каких?

Карло смотрел в сторону, как будто высматривал ответ.

– Из тех, кто хочет, чтобы ими помыкали, или даже способны допустить мысль, что ими можно помыкать. – Он повернулся к ней: – Послушайте, я не знаю…

"Что на это скажешь?" – подумала Терри. В первый момент ей захотелось переложить все на Пэйджита, что было бы справедливо, и не делать скоропалительных выводов, которые могут задеть обоих – отца и сына. Но потом она решила, что это трусость и Карло заслуживает лучшего отношения, по крайней мере, с ее стороны.

– Я не представляю, – ровным тоном произнесла она, – что ты там знаешь или не знаешь. Но понимаю, что есть вещи, о которых мать и отец не говорили тебе.

В глазах Карло вспыхнуло упрямство:

– А почему? Я не ребенок. Уже достаточно взрослый.

Терри кивнула:

– Понимаю. И твой отец тоже понимает это. Но как ты думаешь, почему он оберегает тебя?

– Потому что он всегда так делает. Иногда понапрасну. Он слишком беспокоится обо мне.

Терри очень хорошо представляла себе, как разрывалось сердце Пэйджита, когда семилетний малыш говорил о самоубийстве; какими тревогами, заботами и кропотливым трудом были полны эти годы, когда он преодолевал в мальчике ненависть к самому себе; как невозможно для него сразу расстаться с укоренившейся привычкой к осторожности и осмотрительности. Она лучше, чем Пэйджит, с его застарелыми душевными ранами, видела, что Карло уже не прежний хрупкий мальчик и нет в его сознании памяти о том, что он им был. И что, не понимая всех чувств отца – а Пэйджит никогда не захочет объяснять ему все это, – Карло видит в его страхе за себя лишь слабохарактерность.

– Ты рассказываешь своему отцу, – спросила она Карло, – обо всем, чем живешь? О чем думаешь, что чувствуешь?

Карло энергично потряс головой:

– Нет.

– Почему?

Он начал рассеянно складывать кубики в ящик; кажется, его руки помнили, где какому кубику лежать.

– Потому что есть много всякой чепухи, и не хочется, чтобы кто-то знал о ней – тем более отец. Я не знаю, как объяснить, почему некоторые вещи воспринимаются как очень личные – только они на самом деле такие. Не то чтобы стыдишься или даже стесняешься. Просто это твое, и в этом все дело, и тебе нужно молчать об этом, пока не станет так же нужно, чтобы кто-то об этом знал.

– А как ты узнаешь, что момент наступил? Для меня всегда была проблема.

Карло поднял взгляд от кубиков.

– Не знаю. Думаю, когда от того, что расскажешь, будет больше пользы, чем вреда, момент настал. И еще если тебе действительно необходимо рассказать все другому. И если, конечно, этот другой – как раз тот, кому это нужно знать, и ему не повредит то, о чем ты расскажешь.

Терри смотрела на тень от пальмы, раскинувшуюся от стены до стены.

– А почему ты думаешь, – наконец спросила она, – что твой отец не такой? Представь себе: он не все может рассказать тебе, что знает, чего боится. Но это вовсе не значит, что он не доверяет тебе или не считает тебя взрослым. Одно надо помнить: он защищает маму и в какой-то степени себя. Взрослым приходится даже больше скрытничать, чем тинейджерам, – они чаще в чем-то запутываются или чего-то стыдятся. Твой отец не вправе говорить о жизни твоей матери. Я тоже. Она просила о помощи, и мы должны были откликнуться.

Карло стоял, отвернувшись к окну, руки в карманах, застывший взгляд устремлен на пальму. В его позе было так много от Пэйджита, что Терри, уже не в первый раз, подумала о связи между генетическим родством и простым подражанием. И снова попыталась представить себе семилетнего мальчика, каким его нашел Кристофер Пэйджит.

Карло обернулся к ней. К своему удивлению, Терри увидела, что лицо его как будто повзрослело.

– Я хочу пойти на слушание дела. Чтобы быть с ними. Но боюсь попросить об этом.

Терри поняла, что разговор зашел слишком далеко, и спросила, чтобы оттянуть время:

– Как же школа?

– Речь идет о моих отце и матери, и ее обвиняют в убийстве. Это немного важнее школы. – В его голосе были уверенность и решимость. – Конечно, я узнаю не больше, чем любой из посторонних. Но я должен быть там ради нее. Быть там, а не прятаться в школе. Все, что они рассказали мне о своей жизни, говорит в их пользу.

Глядя на него, Терри подумала, что в этот момент Кристофер Пэйджит гордился бы своим сыном. И потому – собой.

– Единственное, что тебе нужно сделать, – просто сказала она, – попросить его об этом. Молчание – не самая лучшая манера поведения для любого из вас.

Карло задумался:

– Но временами он просто непоколебимо уверен в собственной правоте.

Терри и сама чувствовала жесткость характера Пэйджита, которая заставляла его порой быть безапелляционным даже с ней. Но она не могла сказать этому мальчику, его сыну, ни о терзающем его беспокойстве (вдруг Шарп найдет вторую кассету?); ни о ночах, которыми он продумывал тактику перекрестного допроса Монка и Шелтон; ни об инсценированном ими заседании суда, на котором Пэйджит так дотошно допрашивал Марию, что глаза ее сверкнули гневом; ни о том, что за десять дней Джонни Мур так и не обнаружил ни одного свидетеля; ни о том бесконечном напряжении, какое испытываешь, стараясь давать только такие интервью, которые не могут повредить делу.

– Это просто так кажется, – ответила она наконец. – Ты же знаешь, как ему сейчас трудно. Через пять дней нам идти в суд.

– Знаю. – Карло переминался с ноги на ногу. – Но такое впечатление, что этот случай изменил его.

– Что ты имеешь в виду?

– Я для него теперь как бомба замедленного действия. – Мальчик задумался. – Наверное, это как-то связано с мамой. Он никогда ничего не говорит. Но почему-то мне кажется: он не совсем искренен. Нет, на самом деле, я не понимаю, почему он все же решил защищать ее.

Как может Кристофер Пэйджит, подумала Терри, быть совершенно искренним, если приходится скрывать факты. Она все яснее ощущала мучительную раздвоенность Пэйджита, которому приходилось вести защиту Марии, будучи отцом Карло, раздвоенность, при которой замалчивание правды неизбежно.

– Легко ошибиться в твоем отце – он больше озабочен наблюдениями над другими людьми, а не тем, как выглядит в их глазах. Но есть две вещи, в которых я совершенно уверена. Первое – он непременно хочет выиграть дело. Второе – он очень любит тебя.

– Я тоже его люблю и очень уважаю. – Карло помолчал, будто намереваясь продолжить разговор, но закончил одной фразой: – Но не хочу, чтобы он, узнав это, слишком уж возгордился.

Взглянув на него, Терри поняла: Карло сказал все, что намеревался. Она приняла его легкий тон.

– Он не возгордится. Елена не позволит. Представляю, как она твердит ему: "Не пережарь гамбургеры" – как говорящий попугай! Бедный папа.

Карло улыбнулся в ответ:

– Идите его спасать. А я пока соберу кубики – он терпеть не может беспорядка.

Войдя в кухню, Терри с удивлением обнаружила Елену сидящей на коленях Пэйджита и поглядывающей то на гамбургеры, то на залив – серо-голубой в лучах заходящего солнца.

Стоя у них за спиной, Терри нашла, что их затылки смотрятся очень мило: прямые каштановые волосы Елены рядом с более светлой шевелюрой Пэйджита. Ее они не видели и не слышали.

– А что ты делаешь дома? – спрашивал Пэйджит.

Елена задумалась:

– Играю. С игрушками. Иногда папа дома, а мамы нет. Когда не хожу в школу.

– Ты ходишь в школу?

– Конечно. Мама водит меня в подготовительную школу. Там хорошо, вот только Джейни…

Пэйджит посмотрел на нее:

– А какая проблема с Джейни?

– Она дергает меня за волосы. – В голосе Елены было возмущение. – Учительница ее два раза выгоняла из класса. Два раза.

Пэйджит улыбнулся:

– Плохой день для Джейни.

– Для учительницы плохой день. Она говорила, что у нее болит голова. – Елена помолчала. – Иногда у мамы тоже болит голова. А папа говорит, что она слишком волнуется.

Они смотрели на залив. Был шестой час вечера, и солнце опускалось в море за Золотыми Воротами, вода отливала серебром, парусники на ее глади казались белыми пятнами.

– А я думаю, – сказал Пэйджит, – что твоя мама очень много работает. Иногда, когда люди очень много работают, у них болит голова.

Девочка задумалась:

– Мамы всегда нет дома. А папа – дома.

– Это потому что твоя мама работает со мной, она зарабатывает деньги на еду и на одежду и на ваш дом. Иногда такое бывает в семье – один человек заботится обо всех остальных.

Елена посмотрела на гамбургеры:

– Мама и обед готовит.

– Иногда ты и твой папа могли бы готовить для мамы. – Пэйджит улыбнулся. – Мама у вас очень хорошая, и вам повезло с ней.

– Верно, – вмешалась Терри. – Я просто замечательная и осчастливила весь свет своим появлением.

Пэйджит обернулся в удивлении.

– Надо бы зажарить гамбургеры, – сказал он. – Но боюсь – могут сгореть.

– Ой, мама! – воскликнула Елена. – А Крис говорит, что ты хорошая.

– Но я говорю это о ней только за глаза, – громко шепнул Пэйджит Елене. – Так легче.

Хотя та и не поняла сказанного, она знала, что Пэйджит шутит, и чувствовала свое с ним единодушие. Подняв мордашку, улыбнулась Терри, будто была третьей в компании взрослых.

– Это правильно, – заявила она. – Ты хорошая. И так легче.

Терри улыбнулась в ответ:

– И ты будешь хорошей, если помоешь руки перед обедом. Только спроси вначале у Карло, где ванная.

Елена вприпрыжку умчалась по коридору, довольная, что у нее есть вопрос к Карло.

Терри взглянула на Пэйджита:

– Спасибо.

– За что?

– За то, что сказали Елене: ее приходящая мама не так уж и плоха.

– Это кто-то еще должен был бы говорить, – ответил он.

Терри теперь смотрела мимо него, на залив.

– Я имел в виду, – тихо поправился Пэйджит, – что иногда трудно вступиться за себя самого. Особенно в семье.

Она обернулась:

– Мне хотелось бы поговорить с вами кое о чем. Если у вас найдется время после обеда, не мог бы Карло присмотреть за Еленой?

– Конечно. – Он задумался. – Если имеется в виду выступление на телевидении, то вам не надо этого делать. Пусть Джонни хоть землю роет, но найдет свидетеля. В конце концов, это его работа.

Терри ответила не сразу; предстоящее слушание слишком много значило для Пэйджита, и ему казалось, что все другие тоже ни о чем ином не могут и помыслить.

– С телевидением все нормально. Но я не об этом.

– Можно узнать, о чем?

Терри едва заметно пожала плечами.

– О Карло, – сказала она.