Текст книги "Запах страха. Коллекция ужаса"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

Соавторы: Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Дэвид Моррелл,Стивен Джонс,Ким Ньюман,Джин Родман Вулф,Дэвид Джей Шоу,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд,Кэтлин Кирнан,Эл Саррантонио
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

– Могу поспорить, что мэр тоже в курсе, – подхватил Мигель. – Но какая разница? Мне когда-то приходилось грибы собирать за доллар в день, и ничего.

– А вас это не волнует? – спросил Бойд Купер, другой оператор экскаватора. Постарше, на голове проплешины, рослый, но не грузный. Бычья шея и расщепленный подбородок. Руки человека, всю жизнь занимавшегося физическим трудом. Это Бойд показал им, как снимать тяжелые каменные крышки с могил без помощи лебедок, как они делали сначала. То, что все эти люди были изгоями, объединило их, у них появился общий язык, и Бойд всегда говорил то, что думал. – Не волнует, что мы мертвецов выкапываем?

– Нет, – протянул Джеки, отпив пива. – Мы для них доброе дело делаем. Можно сказать, оказываем любезность. Перевозим их, чтобы их не забыли.

– Согласен, – сказал Джек, ковыряясь зубочисткой в зубах. Нужно сказать, что он отполировал ею свои зубы до сияния. Дуг заметил на одном ее кончике пятнышко крови из десен.

– Ты у нас учитель, – повернулся Бойд к Дугу. – Вот скажи, хорошо это или плохо?

Дугу совсем не хотелось выступать в роли арбитра.

– Да обычная работа. Все равно что сортировать старые документы. Вы заметили, что в Трипл-Пайнс почти никого не кремируют? Тут всех хоронят. Старый обычай, но нужно уважать мертвых. Законы, традиции.

– Ты это к чему? – Бойду нужны были объяснения.

– Ну, не все же после смерти получают собственное жилье. Для этого потребовалось бы слишком много места. В конце концов нам просто негде было бы хоронить своих умерших. Большинство участков на большинстве кладбищ арендованы и имеют конечный срок аренды. Если кто-то не платит в срок, могилу уничтожают. Конец истории.

– Ничего себе. Это что, правда? – поразился Джеки. – А я думал, если тебя хоронят, это типа навсегда.

– Все изменилось лет сто назад, – возразил Дуг. – Земля слишком дорого стоит. Нельзя позволять мертвым пользоваться своим недвижимым имуществом, не получая от этого никаких доходов.

Мигель заметил:

– Это было бы не по-американски. – Он хохотнул, но тут же скис.

– Если не веришь, проверь, – сказал Дуг. – Убедишься. За всеми этими патриотическими лозунгами о добрососедстве всегда стоит капиталистическая выгода. Большинство людей не любят думать о похоронах и кладбищах, потому что такие мысли кажутся им нездоровыми. И это дает карты в руки спекулянтам, наживающимся на похоронах.

– Это ты про Коггинса? – поинтересовался Джо, подливая себе пива.

– Между прочим, Коггинс – прекрасный пример, – согласился Дуг. – Во внешнем мире большие компании подмяли под себя почти все аспекты похоронного процесса. Но здесь Коггинс заведует моргом, кладбищем и всем остальным. Он может запросить любую цену, какую захочет, и люди будут платить за возможность переложить на него свои горе и смятение. Вы не поверите, насколько завышены цены на некоторые его товары. Гробы продаются по тройной цене. Даже если тебя упакуют в картонную коробку (что называется «альтернативный контейнер», кстати), это будет стоить пару сотен баксов.

– Короче, все понятно, – сказал Мигель. Когда он широко улыбался, можно было заметить его золотой зуб. – Всем нам придется жить вечно, потому что умереть мы не можем себе позволить.

– Когда-то, – прибавил Дуг, – я слышал такую загадку: человеку, который сделал это, оно было не нужно; человек, который это купил, им не воспользовался; тот, кто этим воспользовался, не узнал об этом. Что это?

Джеки был явно поставлен в тупик.

Чувствуя легкое головокружение от выпитого пива, Дуг старался не шататься и не волочить ноги, когда вышел из бара и взял курс домой. Голос, донесшийся из туманной темноты, вполне мог быть слуховой галлюцинацией. Или воплощением желания.

– Эй, незнакомец, – произнес голос. – Не проводите девушку домой?

Ночь исторгла ее к нему. Она явилась не так, как он мечтал, и не так, как ему снилось. Черное кружевное платье с короткими рукавами и облегающим шею воротником. Собранные сзади волосы. Она выглядела непривычно, но линию ее скул и открытый взгляд серых глаз нельзя было не узнать.

– Это не ты, – промолвил он. – Я немного выпил, но не настолько, чтобы поверить, что это ты.

И все же. Рядом на улице не было никого, ни остальных выпивох, ни случайных прохожих, кто мог бы подтвердить или опровергнуть его предположения. Только Дуг, клубящаяся ночь и женщина – она не могла быть покойной Мишель Фарриер, которую он когда-то любил. Он признался себе, что любил ее, только после ее смерти. Так получилось еще трагичнее, еще бредовее и еще более романтично. Так его чувство стало настолько сильным, что в нем можно было погрязнуть; оно заставляло его затуманенный выпивкой мозг рождать душещипательные мысли.

Она приблизилась к нему, став отчетливей, отчего его печаль только усилилась.

– Конечно же, это я, – сказала она. – Посмотри на меня. Не спеши, привыкни к этой мысли.

Он стал рассматривать, жадно, как наркоман, принимающий дозу. Ее длинные волосы, каштановые с желтизной, умело подстриженные каскадом, чтобы обрамлять лицо. Теперь они были заколоты на затылке, открывая изящную шею и четкие линии скул. Форму ушей он узнал. Она улыбнулась, и он вспомнил форму ее зубов. С собой она принесла запах цветущего ночью жасмина. Если она восстала из мертвых, пребывание в могиле не разрушило ее тело. Если бы она была призраком, легкое прикосновение ее руки не показалось бы ему таким материальным.

И прикосновение это не было холодным.

– Нет, – сказал Дуг. – Тыумерла. Тебя больше нет.

– Конечно, дорогой… Я этого не отрицаю. Но я вернулась, и ты должен радоваться.

Он продолжал качать головой.

– Я видел, как ты умирала. Я помогал тебя похоронить.

– А сегодня ты помог меня расхоронить. Вернее, твои приятели помогли.

Теперь уже обе ее руки лежали на его теле.

Это был тот самый миг, когда, по законам фильма ужасов, ее человеческое обличье должно было смениться пускающей слюни мордой вурдалака, жаждущего сожрать его мозг и запить все это стаканом его крови. От одного ее вида у него подкашивались ноги.

– Как?

– Спроси что-нибудь попроще! – ответила она. – Мы возвращаемся по всему городу. Я пока не знаю точно, как это работает, но те тряпки, в которых меня похоронили, погребальные одежды, – очень уж унылыми они были. Знаешь, я, когда переодевалась, проверила себя. Все на месте. Все работает. Кроме той опухоли. В могиле она сжалась и превратилась в маленький нечувствительный узелок. Конечно, тебе это трудно понять, но я ведь здесь, и, черт побери, я скучала, думала, ты обрадуешься.

– Я думаю о тебе каждый день, – промолвил он. Ему еще было трудно смотреть ей в глаза и не сбиваться на привычное прошедшее время.

– Идем, – сказала она, беря его за руки.

– Куда? – У него моментально затряслись поджилки, когда он подумал, что она хочет отвести его обратно на кладбище.

– Куда-нибудь. Слушай, ты помнишь, как целовал меня? Посмотрим, не забыл ли ты, как это делается.

Она поцеловала его со всей силой давно потерянной и нежданно обретенной вновь страсти. Да, это была Мишель, живая, дышащая, вернувшаяся к нему.

Их никто не видел. Из бара никто не выходил. Ни один пешеход не появился на улице. В Трипл-Пайнс тротуары пустели в семь вечера.

– Это… Это безумие какое-то, – пролепетал он.

Она тихонько засмеялась.

– Раз ты не назвал это противным… – Она снова припала к его губам. – И ты, конечно, не забыл, что мы так и не успели сделать еще кое-что?

– Продать твой любимый старый письменный стол с откидной крышкой? – Юмор помог ему держать себя в руках, хотя мозг его все также был близок к отключению или взрыву.

– Ха-ха, очень смешно. Я так рада, что ты наконец пришел в себя, что сама произнесу это вслух, Дуг. – Она на миг задумалась, вздохнула, набираясь мужества, и сказала: – Ладно. Я хочу взять твой член в руку и почувствовать, как он твердеет для меня. Об этом я мечтала. Знаешь, как это бывает. Когда ты первый раз испытываешь к кому-то влечение, ты всегда представляешь себе его голым, представляешь, как он трахает тебя, хотя делаешь вид, что тебе на него наплевать.

– У меня такого не было, – соврал Дуг. Неожиданно у него перехватило дыхание.

– Нет, было, – возразила Мишель. – И у меня было. Только я была такой трусихой, что ничего не сделала. Но все это в прошлом. – Она остановилась и легонько хлопнула его по плечу. – Хватит на меня косо смотреть, как будто это я сумасшедшая. Только не сейчас. Не после того, как я умерла, думая, что ты лучшее, что у меня было за последние годы.

– Ну, была еще Рашель, – вставил Дуг, вспомнив, как они осторожничали с ее шестилетней дочерью.

– Малышки сейчас нет рядом, – сказала она. – Я бы сказала, что настало время воплотить фантазии, Дуг. Если не твои, то хотя бы мои. Мы потратили впустую слишком большую часть жизни. И мало кому выпадает дополнительный раунд.

– Но… – Слова Дуга, его протест, застряли комом в легких. (И какого дьявола ему вообще понадобилось протестовать?)

– Я знаю, что ты пытаешься сказать. Я умерла. – Новый нетерпеливый вздох, живой вздох. – Я не могу этого объяснить. Я не знаю, навсегда это или на время, но я скажу тебе то, что знаю точно: все это дерьмо о покое в могиле – чушь. Его не существует. Это не освобождение и не забытье. Это похоже на ночной кошмар, который не заканчивается с пробуждением, потому что ты не проснешься никогда! И знаешь еще что? Когда лежишь в могиле, ты слышишь каждый шаг живых наверху, будь они прокляты. Уж можешь мне поверить.

– Господи… – выдохнул он.

– Никакого Господа. Ни рая, ни ада. Ни Бога. Ни Будды, ни Аллаха, ни Иеговы. Ничего. Вот что тебя ждет по ту сторону могильного камня. И тебя вовсе не поджидает облачко в небе. Нет ни нирваны, ни Валгаллы, ни Тетраграмматона, ни Зевса, ни Иова и никого из их приятелей. Ничего. Может быть, поэтому мы возвращаемся, потому что там, на той стороне, ничего нет. Пустота. Ноль. Нет даже эха. Так поцелуй же меня снова. Мне было так холодно, так одиноко. Я хочу заняться с тобой любовью. Заняться любовью – звучит так, будто мы будем что-то производить, да? Возьми меня за руку. В ней течет настоящая кровь. Послушай сердце. Оно снова бьется. Раньше внутри меня шевелились всякие нехорошие штуки, я чувствовала это. Знаешь, такое случается, когда ты умираешь по-настоящему. Но я вернулась. И я хочу чувствовать внутри себя другие вещи. Тебя.

Завтра Дуга уволят за прогул на второй рабочий день. Краньотти заменит его человеком по имени Дорманд Р. Стоу, о котором говорят, что он любящий муж и заботливый отец.

Одним из самых известных пистолетов иностранного производства, которыми пользовались во время Гражданской войны, был револьвер Ле Ма, капсюльное оружие, сконструированное приехавшим в Новый Орлеан французским доктором. Револьвер этот уникален тем, что имеет два ствола. Барабан, рассчитанный на девять патронов сорокового калибра, выпускает пули через верхний ствол и вращается через нижний ствол, который выстреливает зарядом картечи восемнадцатого или двадцатого калибра. Движением большого пальца стрелок мог передвинуть ударник так, чтобы он падал на нижний ствол, выстрел из которого на близком расстоянии был смертельно опасен. Дробь из него вылетала с отдачей, по силе равной удару разъяренного мула. Генералы Стюарт и Борегар имели револьвер Ле Ма. Коллекционеры старинного оружия за такие револьверы в хорошем состоянии платили очень большие деньги. Конрой Гаджелл именно его считал жемчужиной своего скромного домашнего арсенала, который всегда называл «коллекцией». Его большой ошибкой было то, что он научил жену, как его чистить. Как заряжать. Ну и как стрелять, «на всякий случай». Никто не был так удивлен, как сам Конрой, когда его любящая жена, уважаемый учитель начальных классов школы Трипл-Пайнс, отправила его прямиком в ад его же собственным коллекционным оружием.

В шестьдесят один год Эллен Гаджелл стала вдовой. Еще она стала викканкой. Она была обнажена, или «облачена в небесные одежды», когда сожгла кнут из плетеного конского волоса в камине после убийства Конроя. Выстрел из револьвера сломал ее правое запястье. Придется придумать какое-то объяснение. Левой рукой она налила себе хорошую порцию бренди, потом довела себя до нужного состояния, чтобы, заливаясь слезами, позвонить в полицию, пока мозг мужа и осколки его черепа остывали в разных уголках его мастерской в подвале. «О боже, ужасный несчастный случай, пожалуйста, приезжайте!» Посвящать кого-либо в духовные откровения Матери Земли она не стала.

С шерифом Дики, главой правоохранительных органов Трипл-Пайнс, она держалась, как со своими учениками: твердо, но без фальши. Как и подобает почтенной женщине, но с четко отмеренной дозой напускной истерики. Конрой возился в мастерской со своей коллекцией оружия, как вдруг она услышала громкий хлопок, рассказала Эллен полицейскому. Она запаниковала и сломала запястье, когда пыталась перетащить то, что осталось от мужа, и теперь она не знает, что делать, и очень нуждается в помощи.

И местные полицейские очень старательно позаботились обо все остальном. Эллен не пришлось объяснять, как на ее теле появились следы от того самого кнута, что сгорел в камине, или рассказывать о том, что последние пятнадцать лет их сексуальная жизнь состояла почти исключительно из насилия. Оставив преподавание в школе, свое свободное время (то есть время, свободное от мужниного гнета) она посвящала изучению нетрадиционных религий. И как только Эллен нашла такую, которая показалась ей здравой, она решила начать новую жизнь.

С принятием этого решения перед ней раскрылись безграничные возможности. Она чувствовала себя так, словно сбросила кокон и превратилась в более совершенное существо.

Поэтому удивлению Эллен не было предела, когда ее муж Конрой с развороченной головой зашел к ней домой и поднялся по лестнице более чем через год после того, как она, как ей казалось, навсегда покончила с ублюдком. Лицо его выглядело точно так, как в тот день, когда Коггинс, гробовщик, собрал его и склеил воском, чтобы придать хоть какое-то подобие человеческого облика. Темные подкожные линии указывали границы грубых кусочков головоломки. Правда, когда Конрой заговорил, кусочки эти двигались не единым целым, а как будто каждый сам по себе. И только глаза оставались странно неподвижными на исковерканном, расчлененном лице.

– Время заняться любовью. – Это было первое, что сказал ей Конрой.

Эллен ринулась в подвал, где стоял шкаф с оружием.

– Я об этом уже подумал, – промолвил Конрой, поднимая револьвер Ле Ма.

Он выстрелил не в голову.

Несмотря на то что смерть Ли Бичера была результатом случайности и, так сказать, форс-мажорных обстоятельств, шериф Лон Дики в душе винил себя. Ли родился и вырос в этом городе, Дики он нравился, и он сделал его своим помощником, следовательно, Ли выступал представителем закона от имени Дики, когда ночью под дождем тащил мертвого оленя с дороги. Какой-то местный идиот сбил зверя и оставил на дороге, что стало первым в Трипл-Пайнс случаем бегства виновника ДТП с места происшествия. И если бы кто-то не знал, чем закончилась эта история, думал Дики, он бы решил, что его сбил другой безмозглый лихач. Ан нет. В него ударила молния! Электрический разряд из озона убил его на месте вернее, чем укус ядовитой змеи, выжег его изнутри, прожарил снаружи и бросил рядом с лесным складом, в котором работала четверть городских «синих воротничков».

Ли похоронили в полицейской форме. Он был веселым энергичным парнем. Прекрасным футболистом. Вместо того чтобы при первом же удобном случае умчаться в облаках пыли из Трипл-Пайнс, он предпочел остаться поближе к дому и получить полицейский значок. Он действительно заслуживал того, чтобы называться офицером, как сам Дики. В Трипл-Пайнс всегда умирали либо случайно, либо предсказуемо, без всяких загадок. Это был не тот город, где могут жить убийцы или маньяки. В этих краях самое страшное, с чем мог столкнуться полицейский, – это обычный дебош подростков, или пьяных, или пьяных подростков, и необходимость вести себя как представитель власти в случае пожара, наводнения или другого стихийного бедствия.

На замену Бичеру прислали парня по имени Джеймс Трейнор, который только-только окончил академию в Сиэтле и был страшно недоволен распределением. Он был слишком воинственным для этого города, слишком готовым поднять руку и остановить движение на улице. Дики до сих пор не притерся к нему, чувствуя исходящий от него запах городской паранойи.

Чувствуя себя обходящим территорию ленивым львом, Дики неторопливо прогулялся по двум кварталам до полицейского участка от столовой «По-домашнему», переваривая обычный обеденный чизбургер. (У Каллахана, кварталом дальше, еда была отвратительной, гамбургеры жесткие, как поленья для печи.) Настало время потрепаться с Реанной, которая выполняла бумажную работу и отвечала за телефоны и рации в участке. Реанна была блондинкой, толстухой с лишенной талии фигурой, многоэтажным подбородком и пристрастием к корректирующей туши, которая, впрочем, не в силах была скрыть ее нос, до которого было далеко и Джимми Дюранте.[37]37
  Джимми Дюранте (1893–1980) – американский певец, пианист, актер-комик. (Примеч. ред.)


[Закрыть] Реанну нельзя было назвать соблазнительной женщиной, скорее напротив, и Дики это вполне устраивало. Зато как работник она была незаменима. Реанна все делала быстро, с головой, и свои проблемы на работу не тащила. В эту минуту Реанна сидела на своем рабочем месте с широко раскрытым ртом, откинувшись на спинку стула, что показалось ему довольно странным. В таком положении она живо напоминала карикатурное изображение надувной женщины.

Спросить что-нибудь он не успел, потому что увидел дырку от пули у нее во лбу. Ох.

– Извините, шеф, я немного опоздал, – сказал Ли Бичер.

Его заплесневелая форма была вся облеплена грязью, а лицо по-прежнему являло собою жареный ужас, из-за которого Коггинс посоветовал хоронить его в закрытом гробу. Бичер всегда называл Дики «шеф». Помощник шерифа Трейнор распластался за столом Дики: фуражка сдвинута на глаза, язык торчит изо рта, на груди – кружок из пяти отверстий от пуль триста пятьдесят седьмого калибра. Пятно крови на бумагах указывало на то, как неграциозно он падал. Он ударился так сильно, что с одной ноги слетел ботинок. Когда Дики вошел, Ли Бичер перезаряжал револьвер.

– Реанна слишком шумела, пришлось пристрелить ее, – пояснил Бичер. Говорил он сухим хриплым голосом, шелестевшим, как тростник на ветру.

Дики попытался сдержать медленно накатывавший ужас, помянув нескольких божеств. Рука сама собой потянулась к рукоятке пистолета.

– Зачем вы заменили меня, шеф? – спросил покойный Ли Бичер. – Я же не увольнялся. Заменили меня каким-то городским пацаном. Мы так не договаривались. Я думал, вы любите меня.

– Я… – заикаясь, произнес Дики. – Ли, я… – Больше ничего произнести он не смог. Все это было слишком страшно.

– Вы просто взяли и закопали меня. – Покойный Ли Бичер покачал обуглившимся черепом, что было похоже на выражение грусти. С щелчком закрыл барабан револьвера, тем же мягким движением взведя курок. – Теперь я должен отблагодарить вас. Простите, шеф.

Шериф Дики все еще пытался составить какое-то осмысленное предложение, когда покойный Ли Бичер выпустил в него все шесть пуль. На столе Реанны трещала рация и разрывался от звонков телефон, но в полицейском участке не было никого, кто обратил бы на это внимание.

Нынешнее обиталище Дуга едва соответствовало понятию «дом». У него было не больше индивидуальности, чем у квартиры в британском многоквартирном доме или у американского послевоенного коттеджа типа «солонка с крышкой». Это было одно из простых уродливых, обшитых досками зданий, которые построил алюминиевый завод еще в те времена, когда обеспечивал своих работников жильем. Когда завод закрылся, они стали никому не нужны и постепенно разрушались. Но в доме имелись крыша и канализация, что вполне удовлетворяло требованиям Дуга, потому что он никогда не стремился обосноваться на одном месте. Окна были защищены ставнями, в доме имелись зачатки отопления, спасавшие от сырости и холода, но не от сквозняка. Внутренние стены были выкрашены в зеленый цвет такого оттенка, который у Дуга всегда ассоциировался с университетскими коридорами. Спальня была оформлена в голубых тонах, навевавших те же мысли.

Чувствуя неловкость за дешевое постельное белье, за старую кровать, за ящик из-под молока, заменяющий прикроватную тумбочку, он расставил в спальне несколько свечей, чтобы смягчить свет, и включил переносной масляный обогреватель. Тепло и свет рассеяли скованность как раз в нужной степени, чтобы сгладить острые углы действительности.

Не было ни соблазнения, ни ритуальных возлияний, ни домогательств, ни флирта. Мишель взяла его, как союзные войска Нормандию, и это единственное, на что он был способен в ту минуту. По его тазу словно колотили молотком, ноги как будто отнялись и, казалось, находились где-то далеко. Она была жива, полна горячих плотских желаний живого человека. Она накинулась на него с жадностью, которая лишила обоих желания предъявлять какие бы то ни было обвинения.

Никаких признаков могильного разложения или мумификации он не заметил. Можно ли это считать некрофилией, если мертвый двигается и разговаривает, как живой человек?

– У меня есть еще одно одеяло, – сказал Дуг, когда пот начал остывать. Он наблюдал, как на потолке танцуют жуткие тени, порожденные пламенем свечей. Его левая нога лежала у нее на спине.

– Мне хорошо, – сказала она. – Правда.

Они помылись. Маленькая ванна, облепленный известковым налетом душ. Это дало Дугу возможность вспомнить геометрию ее тела в перспективе, отличной от спальни. Ему показалось, что он никогда не устанет смотреть на нее или прикасаться к ней. Его это завораживало.

Еды на кухне у него не водилось, а просто включать телевизор казалось неуместным. Они легли спать, обнявшись. Покой был все еще слишком хрупким, чтобы пускаться в пространные рассуждения о желаниях и потребностях, поэтому они просто уснули и во сне обрели невинность, которая находилась вне логики, – невинность чувств. Это казалось нужным и правильным.

Посреди ночи Дуг проснулся. Его ступни и кончики пальцев сковало холодом. Накинув второе одеяло, он снова уютно прижался к Мишель. Она спала с почти блаженным выражением на лице, дыхание ее – настоящее, живое – было ровным и неглубоким.

Утром Дуг совершил вылазку на рынок, чтобы купить самые необходимые вещи и запастись приличными продуктами, которые можно было приготовить в его маленькой кухне. На рынке он заметил Джо Хопкинса из бригады копателей. Дугу не хотелось чем-либо спугнуть волшебство этого утра, и он решил незаметно обойти его стороной, но не преуспел.

Джо явно хотел поговорить и припер Дуга к стенке. В руке у него была бутылка бурбона, и сжимал он ее с таким видом, будто собирался ближайшее время использовать ее по назначению.

– Ночью на кладбище что-то произошло, – сказал он, перегоняя зубочистку из одного угла рта в другой. Оба ее конца были мокрыми и пожеванными. – После того как мы ушли. Когда сегодня утром мы туда вернулись, там все было вверх дном. Некоторые могилы раскопали, некоторые снова засыпали. По кладбищу как будто ураган пронесся. Мы потратили два часа на то, чтобы только вернуть все, как было вчера вечером.

– Что, какие-то вандалы постарались? – спросил Дуг.

– Не совсем. – У Джо была еще одна привычка: он постоянно поглаживал верхнюю губу указательным и большим пальцами, как будто для того, чтобы усы лежали ровной линией. У Дуга это вызывало нервозность, возбуждение, но Джо был слишком мускулист, чтобы нервничать рядом с ним слишком долго. – Я пробовал разобраться, почему… Ну, знаешь, почему это место вдруг стало казаться не то чтобы страшным, но каким-то угрожающим, что ли, каким вчера не казалось. Как будто надеваешь свои шмотки и вдруг чувствуешь, что кто-то другой носил их.

Тут Дуг вспомнил, как Мишель рассказывала, что мертвые слышат шаги живых.

– Я что хочу сказать: я не виню тебя за то, что ты ушел. После сегодняшнего я и сам думаю свалить. Нутро говорит мне: садись на мотоцикл и уезжай куда угодно, только подальше отсюда. И еще знаешь что? Джеки говорит, что вчера вечером встретил парня, с которым заканчивал школу. Они были в одной футбольной команде. Так вот, Джеки говорит, что тот парень четыре года назад погиб, разбился на машине. Но вчера вечером он видел его прямо у бара, как только ты ушел. И он не призрака какого-нибудь видел. Джеки не настолько напился. Потом, уже сегодня утром, Краньотти тоже говорил, что видел что-то такое же странное. Он клянется, что видел одного парня, когда ужинал в столовой. Знаешь столовую «По-домашнему»? Так вот, тот парень был вылитая копия Алдуса Чемпиона. Помнишь, это тот мэр, который умер в 2003 году? После него еще пришел этот идиот, как его…

– Брэд Беллингер, – вставил Дуг.

– Точно. Я давно тут живу, поэтому тоже его помню. Но дело не в этом. Краньотти проверил, и оказалось, что Беллингера сегодня не могут найти. Его нет ни дома, ни на работе, нигде. А Беллингер как-то связан с Коггинсом, гробовщиком. Заметил, как заглохло дело с водохранилищем Мальборо, когда мэром был Чемпион? Я даже на какую-то минуту подумал, что Беллингер его, ну, вроде как убрал, что ли. Но теперь Чемпион вернулся в город. Краньотти клянется, что тот парень, которого он видел в столовой, не просто на него похож, а он самый и есть. Я думаю, что кто-то кому-то хорошо приплатил, и водохранилище теперь начнет строиться. Только об этом лучше помалкивать. И вот в результате мы и перелопачиваем всю историю Трипл-Пайнс.

– И что все это значит? – Дугу действительно хотелось вернуться к Мишель. Видимо, он боялся, что она испарится, если ее надолго оставить одну.

– Не знаю, в том-то и дело. – Джо попытался засунуть руки в кармашки своего жилета, но потом передумал. – Не хватает у меня мозгов понять, что все это означает… Поэтому тебе и рассказываю, вдруг у тебя прозрение наступит. Еще тебе кое-что скажу. Сегодня утром мне стало страшно, а такого со мной не было не помню с каких пор.

– Мы оба здесь чужаки, – сказал Дуг.

– Все в нашей бригаде чужаки.

– Кроме Джеки.

– Джеки не опасен, потому что сам ничего не знает. И даже у него самого галлюцинации случаются о школьных друзьях. Слушай, у меня дома нет телефона, но есть сотовый. Будь другом, позвони, если что-нибудь поймешь, ладно?

– Без вопросов. – Они обменялись номерами, и Джо убежал в бар отдавать долг за вчерашнюю порцию успокоительного. Уходя, он бросил: – Береги себя, ковбой.

– Ты тоже.

Еду Мишель и Дуг готовили вместе. Потом они занялись любовью. Посмотрели вместе кино, которое оба видели раньше по отдельности. Снова занялись любовью. Несколько часов они смотрели в вечернее небо, пока не хлынул ливень, после чего вернулись в дом и продолжили заниматься любовью. И им не было никакого дела до отнюдь не благонравных поступков остальных обитателей Трипл-Пайнс в сотне световых лет от их любовного гнездышка.

Вся хитрость, по разумению Билли Моррисона, заключалась в том, чтобы найти побольше людей и запихнуть их в свою яму, как только проснешься. Вернешься. Воскреснешь. Да какая разница?

Он закончил трахать Ванессу Биллингс. «Биллить» ее, как сказал бы его дружок Вэнс Томпсон. Билли прекратил «биллить» цыпочек из старших классов три года назад, когда умер. А теперь он «биллил» Биллингс. Зашибись!

Билли, Вэнс и Донна Кристиансен умерли внутри его модифицированного «Босса 302» под песню «Власть толпы» группы «Блэк Сэббет». Он совсем недавно покрасил машину в серый цвет, поставил новый радиатор и купил сборник хэви-метал. Никто так и не понял, почему машина разбилась недалеко от пригорода, известного как Римрок, и никто из властей даже пальцем не пошевелил, чтобы это выяснить, потому что Билли и его друзья-неудачники приехали из другого района города, терлись на свалке, на кладбище старых машин и (о чем не было известно шерифу Дики) на тайной лаборатории по производству крэка. Последним, что почувствовал Билли при жизни, было то, как сильно машина просела, когда отлетело левое переднее колесо. Ехали они с превышением скорости, и дорога, как обыч – но, была скользкой, словно майонез. Машину занесло; вылетев на обочину, она перевернулась и покатилась по откосу вниз. Билли смутно помнилось, как Донна сложилась пополам и вылетела через ветровое стекло, прежде чем стойка руля пробила его грудь. Полный бак разбился и выплюнул извивающуюся струю бензина до самой дороги. Должно быть, сигарета Вэнса попала в нее, потому что превратившаяся в груду прессованного железа машина горела целый час, пока новый дождь не прибил пламя и кто-то на лесном складе не заметил дым.

В тот вечер они планировали приговорить бутылку водки в лесу, после чего Билли и Вэнс отымели бы Донну с обоих концов. Донна любила это дело, если ее хорошенько подпоить. Проснувшись через несколько лет в извлеченных из земли гробах, они первым делом решили закончить то, что собирались, как только найдут, что пить. Они зашли в придорожную лавку, известную как «Пивной магазинчик „Первая остановка“», и там Вэнс начал разбивать бутылки о голову хозяина магазина, пока тот не перестал дышать. Потом Донна сходила на двор, квадрат из деревьев и скамеек, какие были возле каждой церкви в городе. Дворы были излюбленным местом сбора местных любителей травки, и Донна не сомневалась, что найдет пару-тройку бывших кавалеров среди шатающихся там наркош. К тому же теперь ее тело могло сгибаться под новыми необычными углами.

Билли искал и нашел Ванессу Биллингс, одну из тех соблазнительных штучек, которые танцевали в группе поддержки и никогда не стали бы иметь дела с таким, как он. Она закончила школу в 2002 году и до сих пор (до сих пор!) жила с родителями. Приятно было видеть, как отвисла ее челюсть, когда он предстал перед нею. «О господи, ты же типа умер!» Еще приятнее было держать ее за горло и дрючить, пока она не захрипела. Когда он вытаскивал Ванессу из дома, ее родители подняли шум, поэтому Билли их тоже убил.

В конце концов троица собрала так много свежих трупов для заполнения своих опустевших могил, что им пришлось угнать пикап, чтобы отвезти их на Холлимаунт. Скоро все их жертвы вернутся, и снова могло начаться веселье.

Никто из них не имел четкого представления о том, чем они должны заниматься. Все их поступки были вызваны скорее глубокой внутренней потребностью или неосознанным стремлением ощущать жар жизни, чтобы не вернуться к холоду смерти. И еще идеей обновить их могилы свежими телами. Билли всегда был скорее хитрым, чем умным. Глупые собаки быстрее учатся выполнять команды.