Текст книги "Запах страха. Коллекция ужаса"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

Соавторы: Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Дэвид Моррелл,Стивен Джонс,Ким Ньюман,Джин Родман Вулф,Дэвид Джей Шоу,Кристофер Фаулер,Элизабет Хэнд,Кэтлин Кирнан,Эл Саррантонио
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Дэвид Джей Шоу
ПОХОРОНЫ

Дэвид Джей Шоу – автор рассказов, романист, сценарист (работающий как для телевидения, так и для большого экрана), обозреватель, эссеист, редактор, фотограф и лауреат Всемирной премии фэнтези и премий Международной гильдии ужасов (за короткий рассказ и за публицистическое произведение соответственно).

Его сотрудничество с кинокомпанией «Нью Лайн Синема» началось с таких ставших культовыми персонажей фильмов ужасов, как Фредди Крюгер («Кошмар на улице Вязов: Кошмары Фредди»), Кожаное Лицо («Кожаное Лицо: Техасская резня бензопилой III») и зубастики («Зубастики 3» и «Зубастики 4»). В 1994 году он написал сценарий для фильма «Ворон» и с тех пор работал с такими режиссерами, как Алекс Пройас, Джеймс Кэмерон, Эдмунд Элиас Меридж, Руперт Вейнрайт, Мик Гаррис и Уильям Мэлоун.

Для первого сезона сериала «Мастера ужаса», снятого кабельным телеканалом «Шоутайм», он, сотрудничая с режиссером Ларри Коэном, адаптировал собственный рассказ «Подвези меня». Во втором сезоне он переработал рассказ Джона Фарриса «Мы все хотим мороженого» для эпизода, снятого Томом Холландом.

Также Шоу вел популярную колонку «Бред и слюни» в журнале «Фангория». Позже сорок одна его заметка была выпущена отдельным сборником «Растрепанные волосы». Среди немалого количества книг Шоу стоит отметить его четвертый роман «Пули дождя» и седьмой сборник рассказов «Пресытившийся хаос».

Сейчас он, вероятно, занят написанием очередной книги, сценария или спонтанным ремонтом своего дома.

«Изначально рассказ „Похороны“ был написан для того, чтобы показать разницу между „историей на полчаса чтения“ и часом, принесенным в жертву нескольким телевизионным продюсерам, – рассказывает автор. – Я знаю, что вы скажете: это все равно что учить собаку есть вилкой. И будете правы. Хорошо то, что данная история появилась сама по себе и телевидение ей было не нужно. Непрямым результатом этого стало то, что мне предложили переписать сценарий французского фильма „Les Revenants“ (показанного в Америке под названием „Они вернулись“) для американской телекомпании. Поскольку американские переделки иностранных фильмов не могут обойтись без многочисленных пояснений почти ко всему, что происходит на экране, мне пришлось их изобрести. Реакция на мой нелинейный пересказ была… жуткой. Жанр ужасов предполагает соблюдение гораздо большего числа всевозможных дурацких правил, чем любой другой жанр литературы. И одно из самых дурацких требований – необходимость неожиданной концовки, идущая еще от Гектора Хью Монро. Этот рассказ также является результатом долгих размышлений о том, как следование таким „правилам“ порой снижает качество рассказов. Еще одним подводным камнем является использование архетипа зомби, который давно загрязнен еще более тупыми предположениями, основанными на льющихся бесконечным потоком фильмах об оживших трупах, которые больше всего на свете хотят полакомиться вашим мозгом. Ничего не имею против, но мой рассказ не об этом».

Перед Дугом Уолкоттом вырисовывалась очень простая перспектива: «Валю на фиг из Трипл-Пайнс и начинаю новую главу жизни. Пока кто-нибудь другой не займется моей судьбой».

Он решительно посмотрел на лопату у себя в руках, облепленную жирной могильной землей. Дуг знал, что больше не сможет выкапывать мертвых людей, и это был только первый день работы. Когда-то он работал учителем и имел привычку выискивать кругом системы и символы. «Пропади оно все пропадом! – подумал он. – Пора делать ноги. Пора что-то менять. Сейчас же».

– Мне нужно уйти, – не сказал, а пробормотал он. Уверенности ему все же еще не хватало.

Джеки Тайнан спрыгнул с экскаватора и неторопливо подошел к нему, снимая каску и вытирая лоб. Джеки был простым и в основном честным малым. Оруженосцем в жизни других людей, наделенных более ярким характером. Довольствуясь гамбургерами и пивом, спутниковым телевидением и мечтами о своей будущей девушке, Джеки был счастлив в Трипл-Пайнс.

– Эй, ты Дуглас, верно? – сказал Джеки. На рассвете их всех представили. – Что за дела? – Стянув рабочие перчатки, он стал тереть свои руки, пока маленькие катышки грязи не посыпались с ладоней, как зернышки перца.

– Мне нужно уйти, – повторил Дуг. – Наверное, буду увольняться. Пойду скажу Коггинсу, что ухожу. Я сваливаю отсюда.

– Что, могилы достали? – поинтересовался Джеки. – Ну, так тебе нужно еще хотя бы денек поработать, и привыкнешь. Не такая уж это страшная штука.

Дуг не смотрел Джеки в лицо. Он оценивал этого молодого человека невысоко в основном из-за присущей местным жителям неприязни к «белой швали», которая собирается в таких местах, как Трипл-Пайнс. Слыша слово «кладбище» они добавляют: «жутко тоскливое место» и начинают нудить о том, что эта работа – извращение, и потому заниматься ею могут только нездоровые люди. Для них выкапывание давно умерших – нечто мерзкое и отвратительное. Все они вели себя в точном соответствии с принятыми клише. Их мышление было до смешного предсказуемым и однообразным. Тон Джеки указывал на то, что он был одним из них, человеком с почти собачьим чутьем на любое нарушение порядка.

Дуг попытался придумать нечто вроде ответа. Дело было не в похоронной атмосфере. Каменные статуи, могилы, глинистая земля – все выглядело исключительно мирно. Дуг не ощущал никакой связи с покоящимися здесь усопшими… за одним исключением. А одного было достаточно.

– Дело не в работе, – сказал Дуг. – Дело во мне. Мне пора убираться из этого места. Из города, не с кладбища. И на деньги мне наплевать.

Джеки сделал такое лицо, будто кто-то перед ним испортил воздух.

– Тебе не нужны деньги? Чувак, да тут работать проще, чем на бумажной фабрике горбатиться или на заводе у конвейера стоять. – Алюминиевый завод Трипл-Пайнс почил в Одиннадцатой главе[35]35
  Глава Кодекса США о банкротстве.


[Закрыть] лет десять назад, но местные все еще говорили о нем так, словно он продолжал исправно работать.

Обитатели Трипл-Пайнс отличались своим умением не замечать очевидного. Еще они отказывались признавать существование чего-либо необычного. Именно по этой причине Дуг и хотел уехать отсюда. Нужно было рвать когти, пока он не стал одним из них.

Одним из них…

Неделю назад Дуг не был столь философски настроен. А меньше чем через неделю он будет сомневался в здравости своего ума.

Краньотти, их бригадир, увидел, что Джеки и Дуг не работают, то есть не копают, и стал спускать с холма свою тушу с явным намерением поднять крик. Дуг ощутил непреодолимое желание подхватить инструменты с каской и броситься наутек, но голос разума признал, что существуют определенные протоколы, которым, хочешь не хочешь, придется следовать, определенные каналы, которые придется использовать. Он дотянет до конца этого дня, потом выпьет с товарищами по работе, после чего решит, сможет ли вынести еще один день. В конце концов, он же должен быть здравомыслящим взрослым человеком, а здравомыслящие взрослые люди придерживаются протоколов и каналов.

«Эй, чувак, да наплюй ты на все это, – мог бы сказать Джеки. – Просто беги». Но Джеки нечасто пользовался такими сложными конструкциями. Дуг повернулся к Краньотти с обреченным видом человека, которому предстоит писать длинный отчет в налоговую.

Неделю назад все было иначе. А менее чем через неделю это раскапывание могил таким образом скажется на жизни каждого их них, как они и предположить не могли.

Фрэнк Краньотти, как успел заметить Дуг, был из тех людей, которые больше всего на свете любят пиво. У него был роман со своим высоким, расширяющимся кверху пивным стаканом и особые ритуалы общения с ним. Поскольку Дуг стал часто бывать в заведении Каллахана, Краньотти он там видел каждый вечер. Тот всегда сидел на одном и том же табурете в конце барной стойки и примерно за полтора часа вливал в себя три стакана пива. Поговаривали, что раньше Краньотти работал дальнобойщиком в одной из крупнейших сетей дисконтных магазинов, пока компания не вышвырнула его, обвинив в профнепригодности. Он вышел из кабины своего шестнадцатиколесного грузовика на горном серпантине недалеко от Трипл-Пайнс (что побудило его к этому, так и не было выяснено; возможно, желание облегчиться на лоне природы) и был сбит машиной, водитель которой его не заметил из-за дождя. Теперь он не расставался с металлической тростью, потому что после операции одна нога у него стала короче другой. Одно время ходили какие-то невнятные разговоры о судебных исках и соглашениях. Все это происходило до того, как Дуг стал завсегдатаем у Каллахана, и для него имело привкус провинциальных сплетен. История не хуже и не лучше других.

Заведение Каллахана, можно сказать, являлось лицом главной улицы Трипл-Пайнс. Высоту здания можно было определить только благодаря неоновой вывеске «Бар», которая озаряла голубым светом большинство окон, стекла в которых не протирались с 1972 года. В пятнадцати милях на север, технически за чертой города, находилась придорожная гостиница, но те жалкие развлечения, которые она могла предложить своим клиентам, не стоили того, чтобы на них тратить время. Саттер, нынешний владелец и ночной бармен, купил заведение, когда его первые владельцы, как видно, неожиданно поумнев, убрались к чертовой бабушке из Трипл-Пайнс. Саттер был весьма колоритной личностью. Дугу он казался похожим на профессионального преступника, который нашел в Трипл-Пайнс идеальное место для того, чтобы отсидеться. Шрам, рассекавший его нижнюю губу, он, очевидно, получил во время поножовщины. Кожа его была похожа на грибы в холодильнике за день до того, как ты решаешь их выбросить. Глубоко посаженные глаза окружали густые тени цвета кровоподтека.

В Трипл-Пайнс никто ни о ком ничего толком не знал.

Первый визит в бар с целью пропустить стаканчик был его первым волевым поступком после ухода из младшей средней школы, которую Трипл-Пайнс делила с тремя другими общинами. Учеников в нее свозили на автобусах из окрестных деревень и ферм. В предыдущем году он без особого труда окончил ускоренные учительские курсы и, получив диплом, устроился замещающим учителем истории и географии, хоть и не питал интереса к политике, если только она не была надежно укрыта в прошлом. Зубрежка была единственным способом заставить равнодушных детей запоминать материал, который они благополучно забывали после первой же контрольной. В школе он стал свидетелем того, как система образования в небольших городах работает на то, чтобы искоренить инициативу, подавить смекалку и подрубить талант. Средняя школа в Трипл-Пайнс как будто сошла со страниц какой-то пьесы начала сороковых годов и не имела права менять хоть что-либо. Дети здесь учились только белые, в основном небогатые, даже стоящие на грани нищеты, ничем не интересующиеся и вялые. Шлемы для футбольной команды всегда считались более насущным вложением школьных фондов, чем новые учебники. Обычная невеселая история. Дуг провел первый семестр, пиная этот труп, надеясь пробудить в нем хоть какие-то признаки жизни. После каникул он не бросил работу только ради зарплаты. А потом, когда на горизонте уже забрезжило лето, в учительской после одного из совещаний объявилась Шейла Морган.

Дуг оторвался от газеты. Местная четырехстраничная газетенка называлась «Пайн-гроув мэссенджер» (по названию соседней общины) и выходила три раза в неделю. Сегодня в Канаде отмечался День Виктории, в разделе «Пополняем словарный запас» было слово «мелиорация».

– Шейла, – приветствовал он ее, впрочем, без особой радости. Она была одной из многочисленных отстающих, с которыми ему приходилось бороться. Черт, многие старшеклассники в Трипл-Пайнс приезжали брать бастионы образования на собственных машинах.

– Не называйте меня так, – сказала Шейла. – Меня зовут Бриттани.

Дуг посмотрел на нее поверх газеты. В учительской они были одни.

– В самом деле?

– Абсолютно, – ответила она. – Я имею право изменить себе имя. Я узнавала. И собираюсь это сделать. Мне все равное что будут говорить.

Он помолчал, осознавая тот факт, что один из его подопечных что-то узнал по своей воле.

Потом еще помолчал. В смятении. Шейла появилась перед ним в блестящей виниловой мини-юбке, обтягивающей, как хирургическая перчатка, в сапогах на высоких каблуках со шнуровкой до колен и в леопардовом топике с похожей на боа бахромой, обрамляющей груди. Между ключицами краснело несколько прыщиков. Кричаще черные волосы дополняли густой макияж. Губы были накрашены с таким усердием, что помада попала даже на зубы. Больше всего она напоминала нью-йоркскую уличную проститутку, как их представляют в глубинке, при том что ей было всего четырнадцать.

«Мара Кордэй, – подумал он. – Она похожа на Мару Кордэй, если бы та была готессой и шлюхой. Чтоб я сдох!»

Хорошенькая хористка превратилась в femme fatale[36]36
  Роковая женщина (фр.).


[Закрыть] из второсортного кино. Мара Кордэй блеснула в нескольких малобюджетных фильмах в конце пятидесятых: «Тарантул», «Гигантский коготь», «Черный скорпион». Также она была девушкой месяца журнала «Плейбой» и дружила с Клинтом Иствудом. Эта знойная сексуальная кошечка заключила свой первый контракт, когда была еще подростком. Она тоже сменила имя.

Шейла хотела, чтобы на нее смотрели, но Дуг отвел взгляд. По крайней мере, ее появление внесло какое-то разнообразие в скейт-панковский стиль от «Сирс энд Роубак», который преобладал среди молодежи в Трипл-Пайнс, одевавшейся в основном в секонд-хендах. В эту минуту Дуг вдруг осознал, что ему больше всего не нравится в рэпе и хип-хопе: все эти суперкрутые парни и девчонки выглядели так, будто нарядились в одежду какого-то гигантского карапуза. Задница Шейлы оказалась более округлой, чем в прошлый раз, когда он «не смотрел» на нее. Бедра были узкими, но это компенсировалось выпуклостью грудей. «Почему я смотрю?»

– Шейла…

– Бриттани. – Она недовольно надула губки, но потом смягчилась, чтобы задобрить его. – Можно поговорить с вами о той контрольной, которую я пропустила? Я хотела бы написать ее. Нет, списывать я не буду, ничего такого, просто… Написать, понимаете? Как будто в первый раз.

– Это никому не разрешается, ты знаешь.

Она выпрямилась, скрипнув юбкой о сиденье пластикового школьного стула.

– Нет, я знаю это. Такого, конечно, раньше никогда не случалось, поэтому я и решила сначала вас спросить.

Большую часть проводимого в школе времени Шейла тратила на то, чтобы удержаться на уровне удовлетворительных оценок. В нескольких сражениях она одержала победу, но война уже была проиграна.

– Ну, вы могли бы сделать совсем новую контрольную, а я бы к ней подготовилась, а?

– Нужно было готовиться к первой.

– Я знаю, знаю, – сказала она, ломая руки. – Но… Вы понимаете, дома родители, отвлекает кто-то постоянно, другая фигня… Тогда у меня не было времени подготовиться, а теперь есть. Если мама узнает, что я прогуляла контрольную, она меня убьет.

– А не нужно ли тебе с директором поговорить?

– Нет уж, спасибо. Я решила, что лучше обращусь к вам напрямую. Ну, то есть, я же вам нравлюсь, и все такое. – Она посмотрела на дверь, очевидно, решаясь на роковой шаг, которого Дуг в душе уже страшился. – Ну, то есть, я готова… Ну, только в этот раз. Я готова на все. Правда. Чтобы исправиться. На все.

Она медленно сняла левую ногу с правой, которую затем положила на левую, давая Дугу время убедиться, что в ее ультракороткий и облегающий наряд такой фактор, как нижнее белье, не включен. Движение это было столь заученным, что Дуг догадался, из какого фильма она его скопировала.

В жизни каждого человека случаются минуты, когда он обретает дар заглядывать в будущее, и в эту минуту Дуг отчетливо увидел, как его карьера педагога широким круговым движением спускается во вселенский унитаз. Конец его жизни воплотился в небольшую часть женского тела, которую Шейла назвала «штучкой».

– Можете потрогать, если хотите. Я разрешаю, – произнесла она таким тоном, будто говорила о каком-то необычном ручном зверьке на поводке.

Дуг что-то скомканно пробормотал о том, что ему нужно идти, и бросился в туалет. Сложенная пополам четырехстраничная газета скрывала тот факт, что по священным коридорам школы он шагает с эрекцией. Он сунул лицо под кран и посмотрел на себя в грязное зеркало. «Пора валить отсюда. Пора что-то делать. Сейчас же».

Шейлу к контрольной он не допустил и на летних каникулах отстранился от всех и вся, хотя так и не уехал из Трипл-Пайнс. Позже он узнал, что мама Шейлы пришла в неописуемую ярость и упекла дочь в неотложное отделение больницы при бумажной фабрике, где ее отец работал с тех времен, когда сам был такого же возраста. Местные сплетники поговаривали, что, выйдя из больницы, Шейла сошлась с первым встречным парнем, имеющим собственную машину, и они вместе сбежали из города. Правда, через несколько дней были арестованы. Впоследствии она, воспользовавшись беременностью, заставила этого парня продать машину, чтобы оплатить ей дорогу на поезде до, кажется, Южной Дакоты, где жили какие-то ее родственники. Конец истории.

Впрочем, разумеется, почти все это было не более чем слухами. Сплетнями за барной стойкой. Дуг начал ходить к Каллахану где-то в начале июля и уже в середине августа, глядя на себя в другое зеркало, подумал: «Ты бросил работу, и теперь у тебя проблемы с алкоголем, приятель. Тебе нужно выбираться из этого места».

Тут-то его и заприметил Краньотти. Соображая со скоростью рептилии, он обвел его взглядом. Допил одним глотком стакан и встал. Вставая, Краньотти всегда расправлял плечи, просто для того, чтобы находившиеся с ним в одном помещении видели, какая широкая у него грудь. Он подошел к Дугу без трости, чтобы доказать, что вполне может обходиться и без нее, и подал знак Саттеру, бледному, как сама смерть, бармену, поставить следующую порцию пива к табурету рядом с Дугам.

Походив вокруг да около, поговорив о том о сем, Краньотти подобрался вплотную к интересующей его теме.

– Так ты был учителем в школе?

– Да, был раньше. Ничего такого не произошло, просто решил, что пора менять место.

– А я другое слыхал. – Каждый раз, делая глоток, Краньотти выпивал половину стакана. Стакан наполняется, раз глоток, два глоток, ополаскивается и наполняется снова. – Я слыхал, будто ты одну школьницу подцепил. Эту потаскушку Шейлу Морган.

– Это неправда.

Краньотти налил Дугу стакан пива, чтобы уравновесить «Блэк Джек», который тот потреблял по глоточку.

– Нет, это не то, что ты думаешь. Я не такой. Эти гребаные шлюхи трахаются в старших классах, как кролики, если на наркоту до этого не подсаживаются. За нашу школу. – Дуг поднял стакан. Если достаточно много выпить, можно увидеть, как несбывшиеся мечты и надежды кружатся у тебя перед носом, требуя подношений и жертв.

– Ну да ладно. Главное, что ты сейчас не работаешь. Это так?

– Истинная правда. – Дуг попробовал пиво. Прошло гладко.

– Ты знаешь Коггинса, местного гробовщика?

– Ага. – Дуг выудил из памяти образ: лысый мужчина, владеет в Трипл-Пайнс похоронным бюро и содержит кладбище Холлимаунт в предместьях. Вечно ходит, выставив вперед руки, как богомол.

– Так вот, я знаю то, что мало кто здесь у нас знает. Ты слышал о водохранилище Мальборо? – Это был давний местный проект, который все никак не умирал. Последний раз «Пайн-гроув мэссенджер» упоминала о нем год назад.

– Я не думал, что там вообще до дела дошло.

– Ну, что там и как – нас не касается, но они собираются его строить. И там будет полно работы. Может, даже этот зачуханный городишко на ноги поднимется.

– Но я уезжаю из этого зачуханного городишки, – сказал Дуг. – И скоро. Зачем ты мне об этом рассказываешь?

– Затем, что ты похож на парня, который умеет держать рот на замке. Расклад такой: этот Коггинс приходит ко мне и просит меня стать бригадиром. Для чего, спрашиваю. Он говорит (и ты послушай): чтобы построить водохранилище, они зачем-то, не знаю зачем, хотят перенести на другую сторону Пайн-гроув. На шесть миль, представь! Короче, ему нужны люди, чтобы выкопать всех, кто там похоронен, переписать их и снова похоронить на другой стороне долины. Начинаем в следующий понедельник. Платят, какдля такой работы, совсем неплохо, но болтать об этом не нужно. Я не собираюсь нанимать этих гребаных лентяев, которые у нас работают, этих придурков со старыми машинами, разве только Джеки Тайнана, потому что он хороший работник и не задает вопросов. И вот я подумал: нужно найти пару ребят, которые более… ответственные, что ли. И раз уж ты все равно уезжать собрался…

Короче говоря, закончилось это тем, что Дуг оказался на кладбище с лопатой в руках. Платить обещали и правда хорошо, а ему сейчас деньги были ох как нужны.

– Но ответь мне на один вопрос, – сказал он Краньотти. – Откуда ты узнал все это дерьмо про Шейлу Морган? То есть, почему ты с этим ко мне подошел?

– А, ты про это, – ответил Краньотти. – Она сама мне рассказала. Эта кошечка предлагала мне свою тугую маленькую щелку за то, чтоб я вывез ее из города. – Краньотти произнес слово «кошечка» в точности как мультяшный кот Сильвестр. – Я рассмеялся ей в лицо. Сказал: «Ты что, думаешь, я детей насилую?» Да я бы, если что, пополам ее разорвал. Ну, она разозлилась и пошла трахаться с парнями не такими разборчивыми. Типичная мелкая да валка. Наверняка с мужиками спать лет в двенадцать начала. Я и подумал, что у нас с тобой есть что-то общее. Наверное, мы с тобой единственные в этом городе, кто не бывал в этой дырке. Вот дерьмо, что-то мы так разговорились, люди, чего доброго, подумают, что мы педики.

«Честь и нравственность, – подумал Дуг. – Все-таки прекрасные это понятия».

Холлимаунтское кладбище насчитывало более тысячи могил, самые первые из которых относились к началу девятнадцатого века. Камни настолько старые, что выбитые в граните слова почти стерлись. Безымянные захоронения. Следы вандализма. Разрушенные временем и непогодой надгробия. Гробовщик Коггинс составил таблицу для внесения имен, прилепил ее к карте кладбища и поставил перед бригадой рабочих, набранных Краньотти, задачу сродни разгадыванию огромного кроссворда из мертвецов. Дуг полистал список и нашел имя Мишель Фарриер. Он был на ее похоронах, и она, конечно же, никуда не делась.

После развода с Марианной (могло ли обойтись без бывшей?) Дуг отправился колесить по стране, но он достаточно внимательно читал Керуака, чтобы понимать: дорога не даст ему ничего. Какое-то время он поработал дилером блэкджека в Лас-Вегасе, получил диплом учителя в Лос-Анджелесе, но все это он в любую минуту мог бросить и податься куда глаза глядят. Спустя четыре месяца после приезда в Трипл-Пайнс он побывал на похоронах единственного друга, которым сумел здесь обзавестись, Мишель Фарриер, бродяги, такой же, как он.

После опрометчивого и неудачного брака Мишель осталась с шестилетней дочерью по имени Рашель. Дуг легко узнавал в детском личике черты матери, черты той молодой женщины, которая рисковала и любила приключения, черты, которые озарялись при мысли о ночи, проведенной в компании таких же скитальцев. Мишель оказалась в Трипл-Пайнс за два месяца до того, как узнала, что смертельно больна. Дуг познакомился с ними во время трагикомической схватки за право пользоваться ванной в меблированных комнатах миссис Ивс незадолго до того, как он снял квартиру с двумя спальнями, сдававшуюся за бесценок из-за того, что почти никто в городе не искал приличного жилья и еще меньше людей могли себе это позволить.

Мишель осталась для него желанной добычей, она не меньше его стремилась к сближению и так же, как он, осторожничала и не хотела гнать лошадей. Постепенно нежная страсть наполнила их вечера сладостным ожиданием исполнения надежд. В ее поцелуях чувствовалась страсть, сдерживаемая до поры до времени, и Дуг уже начал готовить себя к тому, чтобы пригласить ее и Рашель разделить с ним его новую квартиру, когда первые разговоры о врачах отодвинули все остальное на задний план. Он наблюдал за тем, как она умирала. Он пытался, как мог, объяснить это Рашель. Потом Рашель отправили к бабушке куда-то в Сан-Франциско. Она плакала, когда прощалась с Дугом. Мишель тоже.

«Любую могилу, только не эту, – думал Дуг. – Не заставляйте меня раскапывать ее. Пусть это сделает кто – нибудь другой».

Он достаточно хорошо знал традиции похоронного дела, чтобы понимать: то, что владелец похоронного бюро, кем был Коггинс, является одновременно директором кладбища, – довольно необычно. Однако в таких небольших уединенных городках подобную монополизацию индустрии смерти не воспринимают как нечто неправильное. Коггинс для местных жителей был единственным чужаком, которому им приходилось доверять, а иначе бы им пришлось доверять нескольким. К началу девяностых поставщики химических препаратов, продавцы ритуальных принадлежностей и организаторы похорон объединились под общими знаменами и начали предоставлять так называемый «комплексный подход» к тому, что определяется как «индустрия смерти». Больные американцы превратились в товар с оборотом в несколько миллиардов долларов в год… Это если не считать цветов. Но Трипл-Пайнс по старинке все еще верил в семейственность, в решение вопросов в таверне на углу, в людей, которые могут все сделать от начала до конца.

Дуг был до того потрясен безразличием, с которым проводились похороны Мишель, что, желая разобраться, почему так произошло, стал читать соответствующую литературу. Ему открылось, что почти весь антураж современного похоронного обряда имеет одну цель – выгода работников похоронных бюро и кладбищ. И дело тут не в невразумительных законах о здоровье, не в странной тяге к пышным ритуалам и даже не в старом добром церковном обряде, как считают многие. Оказалось, что это одна из трех-четырех самых больших трат, которые может сделать обычный гражданин в течение среднестатистической жизни. Также его удивило странное сходство свадеб и похорон. Просто поразительно, как легко можно их перепутать. По крайней мере, Мишель бы это позабавило. Она имела возможность оценить и первое, и второе. Ни то, ни другое не прошло у нее успешно.

Дуг до сих пор не забыл лицо Рашель. Ему пришлось примерно неделю с небольшим играть роль отца, и это напугало его невероятно. Со временем и ее потеря стала приносить на удивление желанную боль.

По закону эксгумация была довольно щекотливым делом, поскольку контейнер для тела с останками после извлечения из земли технически должен был оставаться «неповрежденным». На практике это означало, что Джеки и остальные экскаваторщики могли углубиться в землю лишь до определенного уровня, после чего Дугу или кому-то еще приходилось спрыгивать в яму с лопатой. Чтобы добраться до некоторых больших бетонных конструкций, укреплявших могилы, экскаватору нужно было как минимум три раза зачерпнуть землю. По крайней мере Краньотти говорил что-то насчет того, что три – это предел. Они были похожи на огромные безликие холодильники, уложенные на спину, и рассыпались, как штукатурка. Внутри находились контейнеры.

В рекламе ритуальных услуг уже лет сорок назад перестали называть их гробами. «Гробы» – это коробки, имеющие форму человеческого тела, более широкие в изголовье и узкие в ногах, с крышкой, имеющей в разрезе форму верхней половины шестиугольника. Слово «гроб» наводило на мрачные мысли и потому было заменено на нейтральное «контейнер» – плоские стенки, прямые углы и никаких ассоциаций с Дракулой и кладбищами. Примерно так же «кладбища» превратились в «мемориальные парки». Похоже, люди стремились отвергнуть само существование смерти.

Что объясняло бетонные плиты. Захоронение в гробах, контейнерах или в чем угодно, от вощеных картонных коробок до савана, как правило, оставляет провал в земле, когда со временем тело начинает разлагаться, а контейнер проваливаться. Бетонные плиты, эти массово производимые дешевые саркофаги, не давали кладбищам превратиться в… решето. Дуг подумал о том, что эти плиты, наверное, производят там же, где делают дорожные бордюры. По крайней мере, весили эти штуки примерно одинаково.

Орудуя лопатой, Дуг узнал еще кое-что о могилах. Например, что одному землекопу понадобится около восьми часов, чтобы выкопать яму нужного размера. Вот почему Краньотти пришлось искать для этой работы сразу трех экскаваторщиков. Плюс семерых «копателей». За первую смену они обработали всего пятьдесят могил. После этого им назначили норму сто могил в день.

Нужно ли говорить, что сам характер работы располагал к черному юмору?

Надгробия складывались штабелями по мере сличения имен со списком бригадира. «Бичер, Ли, 1974–2002. Он защищал и служил». «Гаджелл, Конрой, 1938–2003. Не гасни, уходя». Эти стояли на более-менее свежих могилах. Люди, лежащие под ними, думали о таких вещах, как национальные праздники, президентские выборы. Они были исконными американцами, каких можно найти в любом уголке этой страны. Но среди них Дуг тоже был изгоем – скитальцем, чужаком. И случись что, добрые жители Трипл-Пайнс (живые) начнут активно искать крайнего именно среди таких мутантов. «Это не может быть кто-то и нас».

Нужно выбираться отсюда. Доделать работу; еще пара дней, и можно будет уезжать. Это лучше, чем считаться мутантом и, кто знает, возможно, быть линчеванным местными жителями. Дуг перешел к следующей могиле. «Стоу, Дорманд Р., 1940–1998. Любящий муж, заботливый отец». Эта не из недавних. У него немного отлегло от сердца.

Рабочий день закончился с закатом. И именно тогда Дуг, снова перелистав список эксгумируемых, увидел напротив имени Мишель Фарриер большой красный крест.

– Черт, да эта работа не такая уж и тайна, – сказал немного позже Джо Хопкинс, когда они сидели у Каллахана.

За столом собрались пятеро; Джо, Джеки, Дуг и еще двое ребят из их смены, Мигель Айала и Бойд Купер. Краньотти сидел отдельно на своем любимом насесте у края барной стойки. Пили уже по третьему стакану. Дуг обнаружил, что никакое количество пива не может вытравить из горла привкус могильной земли. Завтра он закроет лицо платком. Наверное.

– Ты завтра приходишь на работу или как? – спросил его Краньотти. Дуг ответил, что возможно, и упомянул про платок. Краньотти пожал плечами. Тогда Дугу все это казалось весьма маловероятным, поэтому он сосредоточился на выпивке со своими коллегами… могильщиками.

Джо больше всего был похож на мускулистого байкера, он не снимал кожаный жилет, и еще никто не видел его без торчащей из уголка рта зубочистки. Он отрастил пышные усы, которые заботливо вощил. На вискаху него пробивалась седина, и его черные глаза заставляли Дуга вспоминать о цыганах.

– Я хочу сказать, – продолжал он, – что никто не должен знать об этом перемещении. Но местные все равно об этом знают, хоть и молчат, как рыбы. Владельцы банка в Трипл-Пайнс знают, сто процентов. Да все об этом знают, только не говорит никто, вот и все.