Текст книги "Секс с чужаками"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

Соавторы: Филип Хосе Фармер,Харлан Эллисон,Лиза (Лайза) Таттл,Уильям Гибсон,Ларри Нивен,Конни Уиллис,Эдвард Брайант,Роберта Лэннес,Пат (Пэт) Кадиган,Льюис Шайнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

И потому сей наиболее талантливый представитель отвратительных тварей, высланный, словно разведчик с холма на обследование территории, засеянной сладкими булочками, отправил своему народу телепатическое сообщение: «МЫ НАШЛИ ЗДЕСЬ ЖИВОЕ».

И вот за какие-то мгновения поток телепортирующихся киссальдиан затопил Землю: по одному на каждого мужчину, женщину и ребенка на планете. И осталось еще на кур и кенгуру с их двойными влагалищами.

Четыре главнейших члена Президиума Центрального Комитета Верховного Совета Коммунистической Партии (КПСС) Союза Советских Социалистических Республик [5]5
  Именно так в оригинале. Трудно сказать, просто ли Харлан Эллисон слабо разбирается в системе титулов коммунистических вождей или это очередная шутка. – (Прим. переводчика).


[Закрыть]– Брежнев, Косыгин, Подгорный и Громыко – покинули четырех крепко сбитых леди, приехавших на Всесоюзную Конференцию Трактористов в качестве Народных Представителей с Украины, и вступили в бурные – хоть и социалистические – отношения с отвратительными тварями, материализовавшимися на столе в конференц-зале. Четыре леди не остались внакладе: еще четверо киссальдиан появились из ничего уже ради них. Это оказалось получше, чем ездить, оседлав трактор. Или Брежнева, Косыгина, Подгорного и Громыко.

По всему миру – Морт Сал и Сэмюэл Беккет, Фидель Кастро и Г. Р. Холдеман, Ти-Грэйс Эткинсон и лорд Сноудон, Джонас Салк и Хорхе Луис Борхес, Голда Мейер и Эрл Баттс сливались в объятиях с отвратительными тварями и умолкали. Приятная и торжественная тишина снизошла на планету. Барбара Стрэйсенд, когда в глубину ее «я» проникло инопланетное существо, достигла наивысшей ноты за всю карьеру. Филип Рот испытывал чувство вины, но все равно не бросал своего занятия. Стиви Уандер все перепутал, но и у него в конечном счете пошло на лад. И было хорошо.

По всей планете Земля было тихо и всем на ней было хорошо.

Неделю спустя, окончательно установив, что мягкая обивка на стенах несъедобна, да и неаппетитна, Энох Миррен решил, что стал жертвой дурного обращения. Его не кормили, с ним не разговаривали, не позволяли ему пользоваться санитарными удобствами и вообще, никто не обращал на него ни малейшего внимания с того самого времени, как взвыла сирена и динамики отключили. В камере ужасно воняло, он потерял значительную часть веса, в ушах у него звенело от тишины, а в довершение всего воздух начал постепенно портиться.

– Хорошо же, больше в Славного Парня я не играю, сказал Миррен тишине и приступил к исполнению плана своего побега.

Конечно, удрать из каморки 10х10х20 футов, находящейся на глубине полумили, в одном из самых секретных учреждений Америки, было не так-то просто. Если в камеру и вела какая-то дверь, то она была так искусно замаскирована, что несколько часов тщательного прощупывания стен кончиками пальцев не помогли ее обнаружить. В потолке камеры имелись зарешеченные отверстия динамиков, но от пола до потолка было двадцать футов. Миррен был высоким и худым – а теперь похудел еще сильнее – но даже если бы он подпрыгнул, то все-таки не дотянулся бы футов на десять.

Он обдумал свою проблему и мрачно припомнил рассказ, который читал много лет назад в приключенческом журнале. То был дешевенький пульп-журнальчик, заполненный произведениями, поспешно написанными и оплаченными с позорной скаредностью; соответствующим было и мастерство авторов. Рассказ, пришедший сейчас на ум Эноху, был напечатан с продолжением и первый номер заканчивался на том, что могучий герой оказывается пойман на дне очень глубокой ямы, куда вкопано множество отравленных кольев и вдобавок к нему подбирается полчище коралловых змей, яму быстро заливает соленой водой, левая рука у героя сломана, он безоружен, и через край в яму заглядывает черная пантера-людоед с Суматры, весьма пристально его разглядывая. Энох помнил, как он гадал – с самой искренней верой в талант писателя – как же он спасет своего героя. Месяц, проведенный им в ожидании следующего номера журнала, был самым длинным месяцем в жизни Эноха. В день выхода этого номера он на велосипеде помчался к журнальному киоску и выхватил первый экземпляр приключенческого журнала из привезенной пачки даже раньше, чем киоскер успел разрезать стягивающий ее шнур. Выскочив наружу, Энох бросился плашмя на тротуар и лихорадочно листал журнал, пока не нашел продолжения рассказа, оборванного на таком интересном месте. Как же писатель, этот мастер захватывающих ситуаций и владыка читательского интереса, спасет загнанного в угол героя?

Вторая часть начиналась так:

«Одним могучим прыжком Вэнс Лайонмэйн выпрыгнул из ямы, перепрыгнул пантеру и бросился вперед, спасать прекрасную Ариадну из рук аборигенов».

Впоследствии, после того, как он выбрался из камеры для допросов, Энох Миррен не мог не вспомнить этот момент, вновь подумав, как и в тот раз, в далеком детстве, какой же все-таки гнусный и прожженный мошенник был этот писатель.

Свободных киссальдиан уже не осталось. Куда бы ни пошел Энох, повсюду он встречал испорченных малюток, совершающих половые сношения со стариками и девушками, с детьми, достигшими половой зрелости и далекими покуда от оной, с утками, дельфинами, антилопами-гну, собаками, арктическими крачками, ламами, юношами, старухами, и, конечно же, с утками и кенгуру, обладающими двойным влагалищем. Но для Эноха Миррена партнера в любви не нашлось.

После нескольких недель странствий и напрасного ожидания, что вот-вот прямо рядом с ним кто-нибудь появится, Миррену стало окончательно ясно, что чиновники Центра Иновремени обошлись с ним гораздо более сурово, нежели сами подозревали.

Они нарушили ритм. Они вырвали его из отвратительной твари и теперь, поскольку киссальдиане пользуются телепатической связью, все они знают об этом и ни один киссальдианин не хочет иметь с Мирреном дела.

Отвратительные твари очень плохо воспринимают прерывание акта.

Энох Миррен сидел на высоком обрыве в нескольких милях к югу от Кармела, штат Калифорния. «Петербильт», на котором он проехал по всей стране в тщетных поисках еще хоть одного человека, который не занимался бы любовью с киссальдианином, остался на обочине Дороги N 1, Тихоокеанской Прибрежной Автострады, проходившей выше по склону. Миррен сидел на обрыве и болтал ногами над Тихим океаном. В лежащем рядом путеводителе говорилось, что океанические воды должны быть полны играющих тюленей; обернутых в водоросли морских выдр, плывущих на спине и разбивающих моллюсков на собственных животах; мигрирующих китов, ибо стоял январь и этим гигантским созданиям настала пора пускаться в их ежегодное путешествие. Было, однако, холодно, дул резкий ветер и море выглядело пустынным. Без сомнения, где-то в ином месте тюлени, и хитрые морские выдры, и величественные киты сходились в страстных объятиях с отвратительными тварями из иного времени-вселенной.

Одиночество вынуждало его думать о этих испорченных малютках именно как об отвратительных тварях. Любовь и ненависть – всего лишь две стороны одной и той же обесценившейся монеты. Как сказал Аристотель. Или Пифагор. Кто-то из этой компании.

Первым познавший истинную любовь, Миррен был и последним, познавшим полное одиночество. Он не был последним человеком на Земле, но пользы ему с того было немного. Все были заняты, а он был одинок. И останется одиноким еще долго после того, как все они умрут от истощения… если только не решит в какой-нибудь момент в этом гнусном будущем сесть в «Петербильт» и съехать с обрыва.

Но еще не сейчас. Не прямо сейчас.

Энох достал из кармана шубы блокнот и ручку и завершил описание того, что произошло. История была недлинной и он изложил ее в форме открытого письма, адресуясь к любой расе или виду, которым предстоит унаследовать Землю через много лет после того, как киссальдианам надоест трахаться с трупами и они вернутся в свое время-вселенную поджидать новых любовников. Миррен подозревал, что без наличия, так сказать, муравья-разведчика, чтобы провести их сюда, установив телепатически-телепортационный контакт, они не смогут вернуться сюда после того, как уйдут.

Он только надеялся, что это не тараканы взойдут по эволюционной тропе, чтобы завладеть такой славной Землей, хотя и подозревал, что как раз они. За все скитания Миррена по стране единственные встреченные им существа, с которыми киссальдиане не занимались любовью, были тараканы. Очевидно, даже у отвратительных тварей есть какой-то порог; от чего-то тошнит и их. Оставшиеся без присмотра, тараканы уже начинали заполнять мир.

Миррен закончил свое повествование, сунул его в пустую бутылку из-под минеральной воды, закупорил как следует пробкой и воском, после чего, взяв бутылку за горлышко, зашвырнул ее подальше в океан.

Некоторое время он смотрел, как бутылка уплывает с отливом дальше и дальше, покуда течение не подхватило ее и не увлекло прочь. Затем Энох встал, вытер руки и зашагал вверх по склону к своему 18–колесному вездеходу. Он грустно улыбался. Ему только что пришло в голову, что единственным утешением, помогающим вытерпеть сознание того, что он уничтожил человеческую расу, служила мысль о небольшом промежутке времени, когда в глазах лучшего партнера по траху во вселенной сам он был лучшим во вселенной трахальщиком.

Ни один таракан в мире не мог сказать о себе того же.

Джеймс Типтри-младший
ТУТ Я ПРОСНУЛСЯ И ОКАЗАЛСЯ ЗДЕСЬ, НА ХОЛОДНОМ СКЛОНЕ ХОЛМА

Когда рассказ «Тут я проснулся и оказался здесь, на холодном склоне холма» был впервые опубликован в 1971 году, повсеместно считалось, что его автор – мужчина. Когда в 1973 году был опубликован первый авторский сборник Джеймса Типтри-младшего «В десяти тысячах световых лет от дома», все по-прежнему полагали так же. Только в 1977–ом Элис Шелдон наконец призналась, что Типтри – это она, уроженка Чикаго, дочь хорошо известного географа и писательницы, специализирующейся на путешествиях. Элис Шелдон получила образование в области экспериментальной психологии и работала на американское правительство, причем часть этого времени – в Пентагоне. Типтри и ее муж трагически погибли в 1987 году, но она оставила после себя беллетристическое наследие, варьирующее от антропологической НФ до космической оперы, и в том числе некоторые из самых проницательных сочинений об отношениях между мужчиной и женщиной, включая воспроизводимый здесь классический рассказ.

Он стоял совершенно неподвижно рядом со служебным иллюминатором и смотрел на брюхо причаливающего вверху «Ориона». Он был одет в серую форму, а его волосы ржавого цвета были коротко подстрижены. Я решил, что это инженер со станции.

Для меня это было плохо. Репортерам совершенно нечего делать в потрохах Большой Узловой. Но за первые двадцать часов пребывания здесь я так и не нашел места, откуда бы мог сделать снимок инопланетного корабля.

Я повернул голокамеру так, чтобы здоровенная эмблема Всемирной Информации была получше заметна и принялся травить ему свой текст насчет того, Как Это Важно для Людей на Родной Планете, которые за все платят.

– …может быть, сэр, для вас это рутинная работа, но мы обязаны поделиться с ними…

Он медленно повернул ко мне напряженное лицо и уставился сквозь меня отсутствующим взглядом.

– Драматично. Удивительно, – повторил он бесстрастно. Наконец, взгляд его сосредоточился на мне. – Ты полнейший болван.

– Не могли бы вы, сэр, сказать мне, какие расы прибывают? Если бы я только мог снять…

Он махнул рукой в направлении иллюминатора. Я жадно нацелил объектив на длинный синий корпус, загородивший звездное поле. Еще дальше виднелся пузатый черно-золотой корабль.

– Это «Скважина», – сообщил он. – На другой стороне есть еще грузовик с Бели, того, что вы называете Арктуром. Движение сейчас не бог весть какое.

– Вы здесь первый человек, сэр, который перемолвился со мной хотя бы парой фраз с тех пор, как я прибыл. Что это за маленькое цветное судно?

– Проциа, – пожал он плечами. – Они вечно крутятся поблизости. Совсем как мы.

Я расплющил нос об витрит иллюминатора, вглядываясь наружу. Стены зазвенели. Где-то наверху инопланетяне начали выгрузку в своем отдельном секторе Большой Узловой. Мой собеседник глянул на свое запястье.

– Вы ожидаете выхода наружу, сэр?

Раздавшееся в ответ хрюканье могло означать все, что угодно.

– Откуда ты родом там, на Земле? – спросил вдруг он меня своим резким тоном.

Я начал было отвечать, но вдруг заметил, что он забыл о моем существовании. Глаза его были уставлены в никуда, а голова медленно клонилась вперед, к ободу иллюминатора.

– Ступай домой, – произнес он заплетающимся языком. Я уловил сильный запах смазки.

– Эй, сэр! – я схватил его за руку; рука была напряжена и его колотило. – Спокойней, приятель.

– Я ожидаю… жду мою жену. Мою любящую жену, – он коротко и противно рассмеялся. – Так откуда ты?

Я повторил все заново.

– Ступай домой, – пробормотал он. – Ступай домой и плоди детишек. Пока еще можешь.

Одна из первых жертв гамма-излучения, подумал я.

– Это и все, что тебе пришло в голову? – голос его вдруг резко поднялся и сделался пронзительным. – Болваны. Одеваются по-ихнему. Костюмы под гниво, музыка под аолили. О, я смотрю ваши передачи, – он фыркнул. – Вечеринки под никси. Флаеры стоимостью в годовую зарплату. Гамма-излучение? Ступай домой, читай учебник истории. Шариковые ручки и мотоциклы…

Он начал медленно клониться вперед в половинном поле гравитации. Мой единственный источник информации. Мы неуклюже боролись; он не пожелал принять ни одной из моих протрезвляющих таблеток, но в конце концов я увлек его по служебному коридору и усадил на скамейку в пустом погрузочном отсеке. Он пошарил в кармане, достав небольшой вакуумный патрон. Пока я помогал ему этот патрон развинтить, в отсек просунула голову фигура в крахмально-белых одеждах.

– Я мог бы оказать помощь, да? – глаза у фигуры были выпученные, лицо покрыто пятнистым мехом. Инопланетянин, проциа! Я начал было благодарить, но рыжеволосый меня перебил:

– Пошел вон. Проваливай.

Большие влажные глаза существа повлажнели и оно убралось. Человек окунул мизинец в патрон, а потом сунул в нос, глубоко вдохнув всей диафрагмой. Поглядел на запястье.

– Который час?

Я ответил.

– Новости, значит, – выговорил он. – Известие для всей человеческой расы, которой так не терпится. Два-три словечка об этих милых, чудных инопланетниках, которых мы все так любим, – он посмотрел на меня. – Что, репортеришка, ошалел?

Теперь я его раскусил. Ксенофоб. Инопланетяне строят заговор, чтобы захватить Землю.

– Фу ты господи, да им до нее дела нет, – он еще разок глубоко вдохнул, передернул плечами и выпрямился. – К черту банальщину. Который, говоришь, час? Ладно, расскажу тебе, как я понял, что к чему. На собственной шкуре. Пока ждем мою любящую жену. Можешь достать свой магнитофончик из рукава. Как-нибудь прокрутишь эту запись… когда уже будет поздно, – он хихикнул. Разговорившись, он перешел на поучающий тон. – Слышал когда-нибудь о суперстимуляторах?

– Нет, – ответил я. – Хотя погодите-ка. Белый сахар?

– Близко к истине. Знаешь бар «Малая Узловая» в округе Колумбия? Хотя да, ты же, говоришь, из Австралии. Кенгурятник. Ну, а я из Горелого Амбара, Небраска.

Он тяжело вздохнул, явно под влиянием какой-то застарелой душевной неурядицы.

– Я случайно забрел в «Малую Узловую», когда мне было восемнадцать лет. Хотя нет. Поправочка. В «Малую Узловую» случайно не забредают, так же, как нельзя случайно сохатого подстрелить.

В «Малую Узловую» являются потому, что мечтают об этом, этого добиваются, каждый намек о ней ловят у себя в Горелом Амбаре с тех самых пор, как в штанах волосы заведутся. Сознательно добиваются или нет – все равно. Если ты из Горелого Амбара, тебе так же не избежать «Малой Узловой», как морскому змею не избежать всплывать в полнолуние.

У меня в кармане лежала новехонькая карточка на спиртное. Время раннее, так что яблоку в баре покуда было куда упасть. «Малая Узловая» – это, знаешь ли, не посольский бар. Я потом узнал, куда ходят инопланетники высокого полета – когда вообще куда-нибудь ходят. «Новая Щель», что на Джорджтаунской Эспланаде.

И ходят они туда одни. Ну, бывает, изредка устраивают культурный обмен с двумя-тремя парами других инопланетян, холодных, как лед, да несколькими напыщенными людишками. Галактическая Дружба напоказ, но на почтительном расстоянии.

«Малая Узловая» – это место, куда ходит поразвлечься всякая мелюзга: клерки, шоферы. И в том числе, друг мой, извращенцы. Те, которые могут допустить к себе человека. То есть, в постель к себе допустить.

Он хихикнул и снова понюхал палец, не глядя на меня:

– Так-то. В «Малой Узловой» Галактическая Дружба вершится каждую ночь. Я заказал… Что же я заказал? «Жемчужину». Попросить у мрачного бармена-кастрата один из выстроившихся за стойкой инопланетных ликеров у меня духу не хватило. Было полутемно. Я пытался смотреть на все сразу и в то же время не показывать этого. Помню этих белых, с костистыми головами – лирян, то бишь. И облако зеленых вуалей, которое я принял за какое-нибудь составное существо. В зеркале я перехватил пару взглядов, брошенных на меня людьми. Враждебных взглядов, исподлобья. Но тогда я не понял, в чем дело. Вдруг прямо ко мне протолкался инопланетянин. Не успел я преодолеть хвативший меня столбняк, как услышал его невнятный голос: «Футпол люпишь?» Инопланетник заговорил со мной. ИНОПЛАНЕТНИК, существо со звед. Заговорил. Со мной.

О господи, у меня не было времени интересоваться футболом, но я бы охотно заявил, что питаю страсть к складыванию фигурок из бумаги или к игре в «балду» – лишь бы он продолжал говорить. Я расспрашивал его про спорт на его родной планете, я заставил его принять от меня выпивку. Я с восторгом слушал, как он лопочет, перечисляя каждый пас в каком-то матче, за который бы я гроша ломаного не дал. И очень мало я уделял внимания возне, происходившей среди людей у меня за спиной.

И вдруг эта женщина – теперь я бы ее назвал девушкой – так вот эта женщина что-то произнесла высоким противным голосом и, качнувшись на табуретке, толкнула меня под локоть той руки, в которой я держал стакан. Мы обернулись одновременно.

Господи, она и сейчас у меня словно перед глазами. Что меня сразу поразило: несоответствие. Она ничего особенного собой не представляла, и в то же время – потрясала. Она излучала одержимость, буквально сочилась ею.

А следующее, что я понял – это что у меня от одного ее вида так и стоит торчком.

Я пригнулся, стараясь прикрыть эрекцию полой куртки, и пролитая выпивка потекла дальше, пачкая меня еще сильнее. Девушка с отсутствующим видом пощупала мокрое пятно, что-то пробормотав при этом.

Я продолжал таращиться на нее, пытаясь разгадать, что же меня так поразило. Фигура самая обычная, на лице написана жадность. Взгляд тяжелый, пресыщенный. Она вся была пропитана сексуальностью. Помню, как пульсировало ее горло. Девушка подняла руку, поправляя шарф, соскользнувший с ее плеча. На плече я заметил жуткие синяки и ссадины. Сразу было ясно, что они сексуального происхождения.

Девушка смотрела мимо меня, и лицо у нее было, словно тарелка локатора. Потом она издала тихое «ах-х», не имеющее ко мне никакого отношения, и схватилась за мою руку, точно за поручень. Один из стоявших позади нее мужчин засмеялся. Женщина сказала: «Прошу прощения» странным смешным голосом и проскользнула мимо меня. Я повернулся следом, чуть не толкнув своего «футпольного» дружка и увидел, что в бар вошло несколько сирианцев.

То был первый случай, когда я видел сирианцев во плоти, если это слово тут уместно. Видит бог, что я помнил все выпуски новостей до последнего кадра, и все-таки оказался не готов к такому зрелищу. Этот высокий рост, суровая худоба. Ужасающая чужая надменность. Кожа у них была цвета слоновой кости, в синеву. Двое мужского пола, в незапятнанных металлических доспехах. Потом я заметил с ними женщину. Индиго и слоновая кость, и слабая улыбка, непрерывно блуждающая на этих твердых, как кость губах.

Девушка, которая отошла от меня, вела их к столику. Она мне напомнила собачонку, которая хочет, чтобы ты шел за ней. Перед тем, как их заслонила толпа, я заметил, что к инопланетянам примкнул еще и мужчина. Здоровый мужик в дорогой одежде и со следами какого-то жизненного крушения на лице.

Потом грянула музыка и я принялся извиняться перед своим мохнатым другом. Вышла танцовщица-селлицианка, и вот тут-то началось мое нисхождение в ад.

Рыжеволосый с минуту помолчал, стараясь совладать с жалостью к самому себе. Следы крушения на лице, подумал я, довольно точно сказано.

Он собрался с силами и на его лице вновь появилось выражение.

– Сначала я тебе изложу свое единственное связное впечатление от того вечера. Ты и сам можешь заметить то же самое здесь, на Большой Узловой. Это везде одинаково. Если не считать проциа, всегда люди ходят за чужаками, верно? Очень редко – чужаки за другими чужаками. А чужаки за людьми – никогда. Именно людям это надо.

Я кивнул, но он не обращал на меня внимания. Слова текли теперь у него изо рта с наркотической быстротой.

– Так вот, моя селлицианка. Моя первая селлицианка.

На самом-то деле они не больно хорошо сложены. Про талию говорить не стоит, ноги короткие. Но ходят зато они так, словно текут.

Она вышла этой своей текучей походкой в круг света, закутанная в шелковый фиолетовый плащ до самых пят. Виден был только водопад черных волос с кисточками над узким, словно у землеройки, лицом. Она была серенькая, как крот. Они бывают самого разного цвета, сплошь покрытые мехом, будто тонким бархатом; только этот цвет поразительно изменяется вокруг глаз и губ, и еще в некоторых местах. Эрогенные зоны? Э, парень, да у них это не зоны.

Она начала выделывать то, что мы называем танцем, но это не танец, это для них естественные телодвижения. Как, скажем, для нас улыбка. Заиграла музыка, ее руки текли по воздуху ко мне, и плащ мало-помалу раздвигался. Под плащом она была голой. Цветные отметины на ее движущемся теле мелькали в щели между полами плаща. Ее руки постепенно раздвигались и я видел все больше и больше.

Форма пятен была фантастической и эти пятна все время изгибались. Не просто краска на теле – они были живыми. Улыбка – это хорошее сравнение. Все ее тело улыбалось мне – сексуально, призывно, звало, подмигивало, заигрывало, говорило на понятном мне языке. Видел классический египетский танец живота? Ну так забудь об этом – он просто жалок по сравнению с тем, что может выделывать любая селлицианка. Та была вполне зрелой, почти на грани заката.

Руки ее вздымались и эти лимонные полумесяцы взблескивали, пульсировали, изгибались, сокращались, изворачивались, претерпевая немыслимые, влекущие изменения. «Приди, сделай это со мной, сделай, сделай это здесь, здесь, здесь и сейчас». Все остальное просто нельзя было рассмотреть, разве что злой блеск рта. Каждому человеку мужского пола в той комнате до боли хотелось вонзиться в это невероятное тело. Я хочу сказать, это было на самом деле БОЛЬНО. Даже остальные инопланетяне примолкли, кроме одного из сирианцев, который отчитывал официанта.

Она еще и до середины не дошла, а я уже был без сил… Не стану тебя утомлять подробностями того, что было дальше; прежде, чем все кончилось, случилось несколько драк и я совсем сдал. Деньги у меня кончились на третью ночь, а на следующий день она ушла.

На мое счастье, у меня тогда не хватило времени узнать про селлицианский цикл. Это произошло потом, когда я вернулся в кампус и обнаружил, что нужно иметь степень по электронике твердых тел, чтобы получить назначение на работу вне планеты. У меня была предварительная специализация по медицине, но я эту степень все-таки получил. Тогда мне это позволило попасть всего лишь на Первую Узловую.

О боже – Первая Узловая… Мне казалось, я очутился в раю – инопланетные корабли приходили, а наши грузовики уходили. Я повидал там всех, всех, кроме по-настоящему экзотических, «танкеток». Этих даже здесь можно увидеть всего по нескольку за цикл. И еще йиейры. Ты ничего подобного сроду не видел.

Ступай домой, парень. Ступай домой, в свой собственный вариант Горелого Амбара…

Когда я увидел первого йиейра, то все бросил и пошел следом за ним, как голодный пес. Только дышал, и все. Ты, конечно, видел таких сдвинутых – ходят, словно во сне. «Человек, влюбленный в то, что исчезло…» Не догадаешься – тут все дело в запахе. Я так и шел за ним, пока не налетел на закрытый люк. И потратил кредиты за полцикла, посылая этому созданию вино, которое они называют «слезами звезд». Потом я узнал, что это был самец. Но разницы никакой.

Сексом – то с ними, видишь ли, нельзя заниматься. Вообще. Они размножаются через посредство света или еще чего-то такого, никто точно не знает. Есть еще байка про человека, который схватил женщину – йиейра и попытался. С него живьем содрали кожу. Эти байки…

Рыжеволосый терял нить рассказа.

– А как насчет той девушки в баре, вы с ней еще увиделись?

Он вернулся откуда-то издалека.

– О да, я ее увидел. Она, знаешь ли, занималась любовью с двумя сирианцами. Их самцы делают это парами. Говорят, для женщины это вершина сеска, если она только может вынести боль от этих клювов. Не знаю. Мы с ней говорили пару раз, после того, как они с ней закончили. Людям там ловить нечего. Она совсем съехала с моста… А мужик, бедолага, пытался сладить с этой сирианской шлюшкой в одиночку. Деньги помогают – на какое-то время. Не знаю, чем он кончил.

Рыжий снова посмотрел на свое запястье. Я увидел бледный голый участок кожи на месте часов и сказал ему время.

– Это и есть весть, которую вы хотите передать Земле? Никогда не любить инопланетянина?

– Не любить инопланетянина… – он пожал плечами. – Да. Нет. Э, господи, что ж ты не поймешь никак? Все уходит и ничего не приходит. Как с бедными треклятыми полинезийцами. С самого начала мы выпускаем из Земли все потроха. Меняем сырье на хлам. Инопланетные символы престижа. Кока-кола, магнитофоны и часы с Микки-Маусами.

– Ну, равновесием в торговле многие серьезно сейчас озабочены. Это хотели вы передать?

– Равновесие в торговле, – сардонически повторил он. – Интересно, у полинезийцев тоже для этого было какое-то слово? Опять ты не понял? Ну ладно, скажи, почему ты здесь? Вот лично ты. Через сколько голов тебе пришлось перешагнуть…

Он вдруг напрягся, заслышав шаги снаружи. Из-за угла появилось исполненное надежды лицо проциа. Рыжеволосый зарычал на него и проциа убрался. Я начал было протестовать.

– Э, да бедному придурку это нравится. Единственное удовольствие, которое нам осталось… Не понял еще, парень? Это же МЫ. Вот так же точно мы на них смотрим – на настоящих.

– Но…

– А теперь, когда мы получили дешевый космодвигатель, мы будем повсюду – в точности, как проциа. Ради всех прелестей работы грузчиками и обслугой на узловых. О, этот прекрасный звездный народ благосклонно относится к нашим хитроумным станциям обслуживания. По-настоящему, видишь ли, он в них не нуждается. Просто забавное удобство. Знаешь, чем я здесь занят со своими двумя образованиями? Тем же, что делал еще на Первой Узловой. Подметаю коридоры. Щеткой. Иногда приходится лампочку сменить.

Я что-то пробормотал; его жалость к самому себе начинала утомлять.

– Горечь? Парень, да это ХОРОШАЯ работа. Иногда мне удается поговорить с кем-нибудь из них, – его лицо искривилось. – Моя жена вот работает… э, черт, я тебе не скажу. Я бы отдал… поправочка, уже отдал все, что может предложить мне Земля, всего лишь за один шанс. Видеть их. Говорить с ними. Изредка коснуться. Очень-очень изредка найти среди них достаточно низкопробного, достаточно извращенного, чтобы он захотел сам коснуться меня…

Голос рыжеволосого увял, но затем вдруг снова окреп.

– И тебя ждет то же самое! – он сверкнул на меня глазами.

– Ступай домой! Ступай домой и скажи им всем, чтобы прекратили. Закрыть порты. Сжечь все треклятые инопланетные вещи до единой, пока еще не поздно! Вот чего в свое время не сделали полинезийцы.

– Но ведь, конечно…

– К черту твое «конечно»! «Равновесие в торговле»… Это равновесие жизни, парень. Не знаю, сокращается ли у нас уровень рождаемости, не в том дело. Это утечка души. Мы истекаем кровью!

Он перевел дух и понизил голос.

– Я что пытаюсь тебе растолковать – это ведь ловушка. Мы наткнулись на суперстимуляторы. Человек экзогамен – вся наша история есть история стараний найти и оплодотворить чужака. Или понести от него – у женщин та же история. Кто бы ни подвернулся там с другим цветом кожи, другой формой носа, задницы, чего угодно – человек ДОЛЖЕН трахнуться с ним или умереть при попытке это сделать. Это в нас заложено, понимаешь. И это работает отлично, пока чужак – человек. Миллионы лет это помогало перемешивать гены. Но теперь мы встречаем чужаков, с которыми просто не можем трахнуться и, стало быть, умрем, пытаясь… Думаешь, я способен прикоснуться к моей жене?

– Но…

– Слушай. Тебе известно, что если подложить птице фальшивое яйцо, вроде ее собственных, только больше и ярче окрашенное, она выбросит свое яйцо из гнезда и станет высиживать фальшивку? Это самое мы сейчас и делаем.

– Вы всего лишь говорили о сексе, – я пытался скрыть свое нетерпение. – Это замечательно, однако рассказ, на который я надеялся…

– Секс? Да нет, это глубже, – он потер голову, пытаясь развеять действие наркотика. – Секс тут всего лишь часть, есть и кроме того. Я видел учителей и миссионеров с Земли – людей, считай, бесполых. Учителя – они здесь кончают тем, что перерабатывают отходы или шоферят, но они уже на крючке. Они остаются. Я видел одну славную старушку – она прислуживает ку'ушбарскому дитенку. Он неполноценный, его собственный народ предоставил бы ему помирать. Эта бедная женщина подтирает его рвоту так, будто это святая вода. Парень, это намного глубже… какой-то культ, тяжким бременем лежащий на нашей душе. Мы созданы так, что ищем свои мечты вовне. Они смеются над нами. У них этого нет.

В соседнем коридоре послышался шум какого-то движения. Толпа начинала валить на обед. Мне пора было избавляться от собеседника и идти туда; может, я смогу найти проциа. Открылась боковая дверь и к нам двинулась какая-то фигура. Вначале я принял ее за инопланетянина, но потом понял, что это женщина в неуклюжей нательной раковине. Кажется, она слегка прихрамывала. В открытую дверь позади нее я видел проходящие мимо толпы стремящихся пообедать.

Как только женщина вошла в наш отсек, мой собеседник поднялся на ноги. Они не поздоровались.

– Станция нанимает на работу только счастливые супружеские пары, – сообщил мне рыжеволосый, смеясь своим мерзким смехом. – Мы предоставили друг другу… эту услугу.

Он взял женщину под руку. Та вздрогнула, но бесстрастно позволила повернуть себя к выходу. На меня она не глядела.