Текст книги "Нежить"

Автор книги: Ричард Байерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Он сглотнул.

– После окончания военного совета ты просто ушла с Золой Сетракт, не сказав мне ни слова.

– И тогда ты подумал, что сможешь приманить меня своей мелодией. И вот я здесь. Чего тебе надо?

– Сперва я хочу извиниться за то, что произошло в Тазарской крепости.

– Жаль, что это не сработало.

– Не говори так. Теперь ты свободна.

– Но я все ещё мертва.

– Нет. Ксингакс наложил на тебя проклятье, но мы непременно найдем способ от него избавиться.

– И кто же мне поможет? Твои зулкиры с их ненадежной магией? Для них я более полезна, будучи вампиром.

Барерис покачал головой.

– Не понимаю тебя. Ты пришла сюда по своей воле, но все же держишься столь ожесточенно и холодно. Ведешь себя так, словно не хочешь меня видеть.

– Я не думала, что так получится. Сама я этого не видела, но в сообщениях говорилось, что голубое пламя уничтожило большую часть Грифоньего Легиона в воздухе.

– То есть ты надеялась, что я окажусь мертв?

– Да.

– Не верю.

– Я не испытываю к тебе ненависти и больше не проклинаю тебя за то, что тебе не удалось меня спасти. Но я хочу облегчить себе жизнь, и мне было бы легче существовать, если бы перед глазами постоянно не маячило напоминание о том, чего я лишилась.

– Возможно, ты лишилась не столь многого, как сама думаешь.

Таммит рассмеялась.

– Ох, поверь мне, это так. И, даже если бы я ещё была способна испытывать какие–то чувства к тому парнишке, которого обожала в детстве, где же он? Полагаю, его давно нет. Его отравила ненависть и сожаление.

– Я тоже так считал, пока не увидел тебя.

– Тебе станет легче, если ты осознаешь, что, по большей части, ничего не изменилось. Барерис и Таммит мертвы. Мы – всего лишь призраки этих людей.

Он покачал головой.

– Ты не можешь продолжать избегать меня. Ты собираешься уничтожить Ксингакса, и я тоже.

– Охотиться вместе – почему бы и нет? Только прекрати заводить беседы о вещах, которые для нас потеряны навсегда.

– Хорошо. Если ты и правда хочешь именно этого.

– Так и есть. Спокойной ночи, – она развернулась прочь.

– Погоди.

Таммит повернулась к нему.

– Я присматривал за твоим отцом и братом. Посылал им деньги. Но они оба умерли. Твой отец допился до смерти, а Раль заразился сифилисом.

Он понятия не имел, почему сообщил ей об этом в такой грубой форме. Возможно, он пытался пробиться через броню её холодности или хотел причинить ей боль, добиться того, чтобы на её лице появилась хоть какая–то человеческая эмоция, но, если и так, его ожиданиям не суждено было сбыться. Она просто пожала плечами.

Глава 4

10–26 миртула, год Голубого Пламени

За годы жизни Аот нанес на свое тело множество татуировок, дававших ему возможность при необходимости мгновенно воспользоваться заключенной в них магией, и ему было не привыкать к болезненным ощущениям от повторяющихся прикосновений иглы к коже. При обычных обстоятельствах он даже не обратил бы на это внимания.

Однако на этот раз наездник почувствовал вспышку боли, словно к его глазам и векам приложили раскаленный уголек. Он отпрянул на стуле.

– Что, во имя Черной Руки, это было?

– Простите, сэр, – сказал татуировщик. – Проблемы с магией коснулись и меня. Теперь и мне сложнее пользоваться своим искусством.

– Постарайся уж быть поосторожнее!

– Да, сэр, – художник заколебался. – Мне продолжать?

Хороший вопрос. Действительно ли Аот хотел, чтобы этот негодяй продолжал наносить на его веки и кожу вокруг глаз магические символы, призванные дарить здоровье и остроту зрения, несмотря на то, что из–за непредсказуемости волшебства результат мог оказаться совершенно противоположным?

– Да, – произнес боевой маг. Поговаривали, что этому татуировщику удалось вернуть зрение уже двоим ослепшим легионерам. Учитывая, что священники ничем не смогли ему помочь, Аот не знал, есть ли у него выбор.

Игла снова пронзила его веко, но на этот раз он не почувствовал обжигающего жара. И тут раздался вопль Яркокрылой.

Грифониха осталась ждать его снаружи. Слившись с её разумом, Аот воспользовался её глазами и увидел легионера. Этот малый выставил перед собой седло Яркокрылой, словно надеялся использовать его в качестве щита.

Оттолкнув татуировщика, Аот вскочил, поспешно пересек комнату – он уже в достаточной степени привык к окружающей обстановке, чтобы не налететь при этом на мебель – и распахнул входную дверь.

– Что тут творится?

– Этот идиот возомнил, что имеет право увести меня отсюда! – прорычала Яркокрылая.

Легионеру её слова показались лишь бессмысленным и диким воплем, и он сделал шаг назад.

– Прошу прощения за беспокойство, капитан, – произнес он, – но поступил приказ собрать всех грифонов, чьи владельцы погибли или потеряли возможность сражаться, и распределить их между теми легионерами, что ещё остались в строю, но лишились своих питомцев, или оставить в запасе. Понимаете?

Аот все прекрасно понимал. Учитывая, что во время активных боевых действий войска всегда несли потери, в военное время подобные меры были обычным делом. Но для Аота лишиться Яркокрылой значило не только потерять единственную возможность хоть как–то видеть, но и утратить часть своей собственной души. Барерис прекрасно понимал это, но, очевидно, все равно решил её забрать. Ещё одно свидетельство того, каким бездушным ублюдком он оказался и насколько фальшивой была его дружба.

– Я – боевой маг, – произнес Аот, – а Яркокрылая – мой фамильяр. Она не станет подчиняться другому наезднику.

– Я ничего об этом не знаю, сэр. У меня приказ…

– Пусть я и ранен, я все равно остаюсь твоим командиром!

– Да, сэр, но этот приказ исходит от самой Нимии Фокар.

– Это недоразумение, – послышался голос Барериса. Когда Яркокрылая повернула голову, Аот увидел барда, спешащего вниз по тропе.

Солдат нахмурился.

– Со всем уважением, сэр, она лично говорила со мной. Велела мне проследить за тем, чтобы грифон капитана Фезима не оказался исключением.

– Но позже, – произнес Барерис, – она говорила со мной. – Аот почувствовал легчайшую магию убеждения, струившуюся в голосе барда, словно мед. – Она сказала мне, что изменила свое решение, и капитан Фезим может оставить своего питомца себе. Возвращайся к своим обязанностям, а об этом просто забудь.

– Хорошо, – сказал легионер слегка невнятным голосом. – В этом случае… – он вернул седло на место, отдал салют и удалился.

– Кто–то составил список всех подлежащих изъятию грифонов, – обратился Барерис к Аоту. – Эта бумага случайно попалась мне на глаза, и, когда я заметил там имя Яркокрылой, то немедленно поспешил сюда.

Аот хмыкнул. По законам вежливости ему следовало бы поблагодарить барда, но он скорее предпочел бы воткнуть кинжал себе в брюхо.

Барерис нахмурился.

– Надеюсь, ты не подумал, что я способен приказать кому–нибудь забрать её у тебя, верно?

Этот вопрос заставил мышцы Аота напрячься.

– Это упрек? А почему, во имя всех богов, я должен был решить иначе, учитывая твое прошлое предательство?

– Как и сказал тот солдат, приказ исходил от тарчиона. Думаю, она так поступила потому, что знала – я не пошел бы на такой шаг, веришь или нет. – Барерис нахмурился. – Грифоны, конечно, представляют собой немалую ценность, но все же немного необычно, что тарчиона настолько беспокоит судьба одного–единственного животного.

Аоту это тоже показалось странным, но он не хотел продолжать этот разговор и делиться с бардом своими предположениями и догадками.

– Вернусь в палатку.

Барерис поджал губы.

– Ясно, – он отвернулся.

Аот почувствовал влагу на своем лице. Похоже, по его коже стекали капли крови, выступившие из проколов от иглы. Он захотел вытереть их, но не стал этого делать, боясь испортить работу татуировщика.

* * *

Пока армия Пиарадоса готовилась выступить в путь, на Барериса обрушились дюжины задач и мелочей, требовавших его внимания. Ему приходилось присматривать за снаряжением и питомцами всего своего отряда. Следить, чтобы у них не возникло недостатка в провианте, ведь местные земли были не слишком плодородными, а зима уже подходила к концу. И, приняв во внимание сведения, предоставленные агентами Маларка, вместе с Нимией, Таммит и остальными офицерами разрабатывать стратегию будущей кампании.

Ему едва удавалось выкроить время на то, чтобы поесть и поспать, но порой он поздней ночью отправлялся бродить по дому, служившему ему временным жильем, и периодически окликал Зеркало по имени, надеясь, что дух наконец объявится. Жители дома – хозяин мануфактуры, его жена, трое детей и пара помощников – в такие моменты старались держаться тише воды, ниже травы, да и в целом относились к нему с подозрением.

Но ему было наплевать, считают ли они его психом или нет. Он просто хотел отыскать призрака.

За последние десять лет Зеркало стал ему даже более верным товарищем, чем Аот. Временами он практически растворялся в небытии, становясь почти невидимым. Даже кошки не замечали его и не начинали шипеть, вздыбив шерсть. Но Барерис всегда мог почувствовать его присутствие – что–то вроде находящегося неподалеку холодного, сосущего сгустка пустоты.

Но только не в последнее время. Зеркало покинул его вскоре после ссоры с ослепшим Аотом и до сих пор так и не вернулся.

Накануне выступления армии бард начал свою охоту на чердаке и закончил подвалом. Здесь с потолка свисала паутина, мыши вили гнезда из грязных обрывков ветоши, а тени за пределами досягаемости круга света от свечи были черны, как смоль. Самое подходящее место для обитания духов, но, если Зеркало и прятался где–нибудь неподалеку, он предпочел проигнорировать зов Барериса.

– Нимия хотела забрать Яркокрылую, – настойчиво обратился к нему бард. – Я проследил за тем, чтобы она осталась с Аотом. Сейчас над его глазами работает мастер–татуировщик. Возможно, вскоре зрение к нему вернется.

Но ответа не последовало. Внезапно Барерис почувствовал себя глупо, обращаясь к пустому, по всей вероятности, пространству.

– Ну и в Бездну тебя тогда, – произнес он. – Мне наплевать, что с тобою сталось. Я в тебе не нуждаюсь. – Развернувшись, он начал подниматься по скрипучей лестнице.

* * *

Заклинательные покои содрогнулись. Гримуары попадали с полок, кувшины и бутылки на подставках звякнули друг о друга, а кусок красного мела, чертивший на полу замысловатый магический круг, сорвался, испортив геометрически точный узор.

Сзасс Тэм вздохнул. Землетрясения, сотрясавшие весь Фаэрун, здесь, в Верхнем Тэе с его обилием гор вулканического происхождения, были особенно сильными и частыми. Со дня его возвращения из Крепости Сожалений весь замок постоянно ходил ходуном, и, хотя это неудобство было самым незначительным из всех, что последовали за смертью Мистры, оно все равно выводило его из себя.

Он взмахнул костлявой рукой, и полуначерченная фигура исчезла без следа. Анимировав ещё один кусок мела, лич начал рисовать круг заново.

На этот раз земля не стала вмешиваться в его планы, и ему удалось успешно завершить свое творение. Сзасс Тэм встал в центр фигуры, призвал в руки один из своих любимых посохов и принялся зачитывать длинное заклинание.

Перед ним появилась магическая структура, невидимая для взгляда обычного человека. Архимаг же видел её прекрасно. Она тут же начала оплывать и терять форму, но, произнеся несколько слов силы с особенно резким ударением, лич силой воли заставил её застыть в нужном ему положении.

В конце концов его творение, тёмный, парящий в воздухе овал, появилось целиком. Сзасс Тэм произнес:

– Ты – мое окно. Покажи мне Плетение.

Если бы он отдал такую команду до появления голубого пламени, в этом овале отразилась бы безграничная переливающаяся паутина магии, пронизывавшей и соединявшей все сущее, и те взаимодействующие силы, что помогали поддерживать в ней баланс. Сейчас же там не отображалось ничего, кроме пылающих кристаллических обломков, плывущих в бесконечной пустоте. Даже лича затошнило от подобного зрелища, хотя по какой именно причине – оставалось для Сзасса Тэма загадкой.

Но он не заметил ни одного признака того, что Плетение начало восстанавливаться. Возможно, при появлении нового божества магии это и произойдет, но, учитывая, что Сзасс Тэм понятия не имел, где и когда будет иметь место подобное событие, на душе у него легче не стало.

– Ты – мое окно, – произнес он. – Покажи мне Теневое Плетение.

Как было ясно из его названия, Теневое Плетение было точной копией светлого, его тёмным отражением и противоположностью. Оно не так зависело от жизни Мистры, как обычное Плетение, и поэтому Сзасс Тэм предположил, что после её ухода оно окажется способно быстрее вернуться в изначальную форму.

Если так, то его можно будет использовать в качестве источника силы. Те, кто практиковал альтернативную форму магии, называемую теневой, всегда черпали оттуда своё могущество. Но, несмотря на свои обширные знания и любознательность, Сзасс Тэм никогда особо не углублялся в загадки тени. Традиционная тауматургия всегда служила неисчерпаемым источником изысканных и изумительных тайн, и у него просто руки до этого не доходили. Но сейчас он хотел узнать, не сможет ли Теневое Плетение оказаться полезным в условиях текущего кризиса.

Но, по всей видимости, здесь дела обстояли не лучше. Оно также пребывало в руинах – от него остались лишь пылающие фрагменты, которые бесконечно парили во тьме. Исходившее от них свечение выглядело пародией на настоящий свет.

Лич скривился. Учитывая, что обе структуры оказались уничтожены, нет ничего удивительного в том, что магия стала такой ненадежной.

И все же польза от неё была. Можно было творить и превращать, призывать и сковывать – время от времени. Если бы ему только удалось выяснить, почему в одних случаях заклинания действуют, а в других – нет, то, возможно, он поймет, как снова заставить их работать должным образом.

– Ты – мое окно, – проскрежетал незнакомый голос, вырвав его из раздумий. – Покажи мне того, кто подглядывает за трупом магии. Я хочу знать, смеется ли он или плачет.

Внутренняя поверхность овала пошла рябью и заколыхалась, и в ней появилось изображение существа. В определенном отношении оно напоминало отражение самого Сзасса Тэма – тот же ухмыляющийся череп и костлявые руки. Но вместо красивой алой бархатной мантии на незваном госте был темный, полусгнивший саван, а в руках он сжимал не посох, а косу.

Увидев это оружие, лезвие которого – длинная, изогнутая рана в ткани реальности – представляло собой саму эссенцию черноты, Сзасс Тэм сразу же понял, кем было это существо. Подобными обладали только жнецы энтропии, неживые разрушители, служившие изначальному хаосу.

Но, несмотря на всю их силу, ни один из них не должен был оказаться способен почувствовать ритуал Сзасса Тэма, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться его магией в своих собственных целях. Ещё одно тревожное свидетельство того, насколько уменьшилась сейчас его сила.

Но, как бы то ни было, сейчас ему необходимо восстановить контроль.

– Ты – мое окно, – произнес лич. – И теперь я тебя закрываю.

Ничего не произошло.

– Разве ты не видишь, как это красиво? – спросил жнец, и, несмотря на то, что его слова доносились из другой вселенной, Сзасс Тэм ощутил дуновение его холодного, зловонного дыхания. – Об этом мы и молились – о начале конца всему порядку, всем границам.

По иронии судьбы, Сзасс Тэм действительно понимал, что его собеседник имеет в виду, но сейчас он не был склонен вести с ним беседы.

– Я – Сзасс Тэм, чье имя порождает страх в каждом из миров, и я не потерплю вмешательства в мою святая святых. Уйдешь ли ты сам или мне придется применить силу?

– Вижу, ты и правда великий волшебник, – произнес жнец. – Но чему служит твое величие – хаосу или порядку?

– Здесь неподходящее место для того, чтобы ты пытался подойти ко мне со своими мерками.

– Ошибаешься. Хотя, признаю, что моя задача не из легких. Ты сеешь хаос с каждым своим шагом, и все же я чувствую, что действуешь ты во имя закона.

Сзасс Тэм почувствовал непривычный укол неподдельной тревоги. Что же именно открылось жнецу? Он боялся, что слишком многое. Вряд ли он теперь сможет обрести душевный покой, если просто позволит ему уйти.

– Ты – моё окно, – произнес Сзасс Тэм. – И ты откроешься шире. Достаточно широко, чтобы пропустить моего врага.

Жнец сделал шаг и оказался в мире смертных. Утвердившись в мысли, что всё могущество Сзасса Тэма служило порядку, он просто не мог упустить шанс с ним расправиться.

Но здесь, где в распоряжении лича имелись его самые могущественные заклинания, Сзасс Тэм не собирался предоставлять своему противнику ни шанса. Он вскинул посох и произнес слово силы.

С наконечника оружия сорвался ослепительно–белый светящийся орлиный силуэт – так визуально проявлялось действие магии, специально предназначенной для уничтожения нежити. Сияющий хищник вонзил свои когти в обнаженную грудь жнеца и исчез, не оставив на костлявом теле убийцы ни царапины. Заклинание не удалось, как и многие другие, которыми Сзасс Тэм пытался пользоваться в последнее время.

Жнец в развевающемся изодранном черном саване взмахнул своей косой. Сзасс Тэм отступил туда, где темное лезвие не могло его достать, и оно пронеслось мимо, оставив за собой в воздухе полосу ряби.

Лич взмахнул посохом, проделывая другой магический пасс. В воздухе запахло грозой, и из оружия вырвались восемь светящихся бело–голубых шаров. Сферы по очереди стремительно врезались в жнеца, высвобождая свою силу. Последовала серия ослепительных вспышек и грохота.

Служитель хаоса отшатнулся, а часть его грязного савана вспыхнула. Но, хотя этот град ударов и должен был разнести его на куски, этого не произошло. Когда взорвалась последняя сфера, тварь рванулась вперед, стремясь нанести следующий удар.

Попытавшись отступить ещё дальше, Сзасс Тэм наткнулся на свой рабочий стол. Коса летела прямо на него, и лич уклонился в сторону. Черное лезвие рассекло бронзовую статуэтку Сета, змееголового мулхорандского божества магии. От удара та превратилась в жидкость, брызгами разлетевшуюся во все стороны.

Сзасс Тэм отступил ещё дальше, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от жнеца. Он понял, что из–за беспорядочных колебаний магических сил использовать его посох и прочее заранее подготовленное волшебство было бесполезно. Но он понятия не имел, насколько эффективной окажется другая его магия и получит ли он возможность это выяснить. Для сотворения заклинания из эфира требовалось куда больше времени и сосредоточенности, чем для пробуждения уже готового, а, когда имеешь дело с агрессивным противником вроде жнеца, эта задача может оказаться и вовсе невыполнимой.

Когда жнец повернулся в его сторону, лич сконцентрировался на куске красного мела. Остававшаяся в нем магия откликнулась на его безмолвный призыв. Мел устремился к жнецу и принялся покрывать рисунками его костлявое лицо и голову.

Если волшебнику повезет, жнец только через пару мгновений поймет, что эта неожиданная атака не представляет для него никакой угрозы. Не дожидаясь подтверждения, что его трюк сработал, Сзасс Тэм сунул руку в один из своих многочисленных карманов, достал оттуда небольшой шарик, скатанный из мышиного помета и серы, взмахнул им и произнес первые слова заклинания.

Бросив отмахиваться от куска мела, жнец рванулся к личу. Какая неудача. Значит, и самому волшебнику не удастся избежать урона от той грубой магии, которую он намеревался использовать против жнеца. Но Сзасс Тэм все равно продолжал творить заклинание. Необходимо повергнуть противника прежде, чем тому удастся достать его лезвием своей косы.

Вспышка, слетевшая с протянутой руки лича, ударила в грудь твари. Последовал взрыв алого пламени.

Сзасса Тэма отбросило назад. Его тело, в особенности те его части, где ещё сохранялись остатки плоти, охватило пламя. Но личи обладали сверхъестественной устойчивостью к повреждениям, вдобавок на нем была защита от огня. Поэтому, хотя при взрыве большая часть его мантии оказалась уничтожена, его руки и ноги остались на месте. На самом деле, его даже не оглушило.

Покачнувшись, маг вновь обрел равновесие и принял боевую стойку, держа посох наготове, чтобы сотворить заклинание, нанести удар или парировать. Но оказалось, что в этом не было необходимости. Когда взрыв отгремел, его взгляду открылся пол, усеянный ошметками пылающей одежды и обломками костей. Невредимой осталась лишь коса, искривившееся лезвие которой таяло на гранитном полу.

Сзасс Тэм сделал глубокий вдох. На самом деле, он не нуждался в дыхании, он даже не чувствовал движение воздуха в легких, но даже после столетий не–жизни старые и бесполезные привычки умирали с трудом

Он чуть не проиграл, и это привело его в ярость. Любому архимагу не составило бы никакого труда расправиться со жнецом энтропии, какими бы устрашающими не казались подобные существа обычным людям, и все же эта тварь могла с легкостью его прикончить.

Но оплакивать свою слабость не имело смысла. Лучше поразмыслить над тем, что ему удалось выяснить.

Когда сложная магия подвела его, инстинкты побудили его обратиться к примитивной силе стихий. Это сработало, и, возможно, он знал, почему. Красные Волшебники вознесли свое искусство на невероятную вышину. Едва ли менее умелые маги могли представить себе, насколько сложными и изощренными были их заклинания. Но все эти ухищрения основывались на тончайших нюансах взаимодействия магических потоков, составлявших Плетение.

Когда же оно оказалось уничтожено, все это стало лишь помехой. Заклинания Сзасса Тэма не срабатывали, потому что их успех зависел от множества факторов, которые больше не действовали. Попытку творить магию можно было сравнить с попыткой нести воду в дырявой бадье.

Конечно, особенности Плетения так или иначе были задействованы в большинстве заклинаний, и, пока магическая структура не стабилизируется, даже самое простое волшебство будет способно привести к самым непредвиденным последствиям. Но это станет происходить не так часто.

Действуя с оглядкой на эти новые ограничения, Сзасс Тэм сможет добиваться необходимых результатов. И, если он поделится своим открытием со своими некромантами, и они…

Он вздохнул. Нет. Большей части из них это окажется не под силу, по крайней мере, в ближайшее время, ведь они не являлись бессмертными архимагами и не обладали столь же глубокими и обширными знаниями, как он. Большинство из них изучали только тэйскую тауматургию. Им понадобится время, чтобы переучиться. А к тому моменту его враги с помощью грубой воинской силы смогут добиться столь сильного перевеса, что никакое волшебство уже не будет способно это исправить.

Чтобы предотвратить поражение, нужно найти иной путь, и через какое–то время ему на ум пришла одна идея. Для этого потребуется ещё одно прорицание, и, повинуясь его воле, в его руке возникла голубая кристаллическая сфера. Хватит с него попыток открыть окно в бесконечность.

* * *

Зеркалу нравилось жить в мире смертных в целом и воинов в частности. Подобно воде, наполняющей чашку, он наполнял его, или, возможно, позволял свободнее изливаться бьющему внутри него источнику существования. Так или иначе, это приглушало боль от его внутренней пустоты.

И все же, несмотря на его успокаивающее воздействие, порой он чувствовал, что обязан его покинуть. Ему нужно было наведаться в одно место – в те редкие моменты, когда его сознание прояснялось и он был способен задумываться над такими вопросами, он решил, что существует оно только внутри него самого. В сущности, он выворачивал себя наизнанку, словно карман.

Что бы ни представляло из себя это место и где бы оно ни находилось, оно было опасно. Насколько он успел понять, здесь не существовало ничего, кроме холодного шепота ветра, который уносил с собой все то, что он получал в результате контакта с материальным миром. Потому–то он никогда не оставался здесь надолго. Он открывал себя этой разрушительной силе, а затем поспешно отступал, как человек, дотрагивающийся до больного зуба, а затем резко отдергивающий палец.

Но на этот раз он все же задержался – инстинкты подсказывали ему, что здесь он и правда сможет обрести что–то, что реальный мир был не в состоянии ему дать. Что – он понятия не имел, но, возможно, вернув это, он сможет смыть бесчестье и все исправить.

Поэтому Зеркало продолжал идти дальше, с каждым следующим шагом все больше и больше растворяясь в небытии.

* * *

Взмахивая своими многочисленными крыльями, Таммит вглядывалась во тьму. Она, Барерис и ещё полудюжина наездников на грифонах разведывали местность перед объединенными войсками Элтаббара, Туратароса и Пиарадоса, выискивая следы врагов, голубого пламени или любой опасности, которая могла остаться после него.

А здесь оно точно побывало, судя по отсутствию растительности и вздымавшимся на земле аркам и шпилям. На поле виднелось то, что осталось от уничтоженного стада быков. Бедных животных практически размазало по земле. Единственный жалкий выживший бык тащился куда–то, низко пригнувшись.

Даже вампиру было неприятно лицезреть подобное надругательство над природой. Оскалив свои многочисленные клыки, Таммит попыталась избавиться от этих чувств.

Послышался визг грифона.

– Что это? – воскликнул наездник.

«Это просто Солзепар, идиот, – мысленно ответила ему Таммит. – А что ещё ты ожидал там увидеть?» Внизу, где дорога из Золюма соединялась с большим торговым путем, называемым Восточным, она могла различить темные очертания города.

На первый взгляд казалось, что волна голубого пламени прошла мимо него, ведь Солзепар все ещё стоял. Но тут из самого центра скопления торговых лавок и домов послышался громкий треск и грохот. Было похоже на начало очередного землетрясения, но толчки затронули лишь несколько зданий и деревьев.

Внезапно в воздух, словно пробка, выскочившая из бутылки, взмыла глыба земли. Деревянный дом, оказавшийся на границе разлома, разделился надвое. Та его часть, что находилась на летающем острове, обвалилась, и на оставшуюся внизу обрушился поток из досок и мебели.

Поднявшись на достаточно большую высоту, глыба остановилась, и Таммит увидела, что в воздухе парил целый архипелаг из подобных летающих островов, ранее бывших частью городского ландшафта. На некоторых из них стояли уцелевшие здания.

Вампирша осознала, что зря обозвала наездника идиотом. Его восклицание было вызвано не видом самого Солзепара, а этим чудовищным зрелищем.

Барерис поднялся повыше, чтобы осмотреть острова сверху. Таммит и остальные разведчики последовали за ним. Окна домов были темны – как и в той части города, которая все ещё стояла на земле, обратила внимание Таммит – и она не заметила признаков какого–либо движения.

– Вернемся назад и спустимся, – приказал Барерис. Казалось, что он говорил, не повышая тона, но бардовская магия позволила его голосу разнестись по всему небу.

Разведчики опустились на поле, находившееся на расстоянии нескольких сотен шагов от границы города. Свежая весенняя трава здесь превратилась в кристаллы, поблескивавшие в лунном свете. Не желая стоять на столь необычной поверхности, один из грифонов принялся вырывать куски дерна и отбрасывать их в сторону.

Летучие мыши закружились друг вокруг друга, возвращая Таммит в человеческую форму. Когда это произошло, при виде Барериса она почему–то почувствовала боль. Он выглядел измученным, ожесточенным и в то же время печальным. Она напомнила себе, что её это не трогало. Существа вроде неё не могли испытывать подобные чувства.

– Итак, – произнес Барерис. – Мы их увидели. Вопрос в том, что нам следует предпринять? Капитан Ильтазиарра, перед своим побегом из Крепости Сожалений ты слышала что–нибудь о летающих островах?

– Нет, – произнесла она.

– Плохо дело. В докладах людей Маларка тоже не упоминалось о подобных явлениях.

– Мы знаем, что голубое пламя двигалось в эту сторону, – сказал другой солдат, снимая с седла флягу с водой. – Возможно, оно прошло через Солзепар, земля, на которой стоит город, как–то изменилась, и теперь мы имеем дело с… этим.

– Разумное предположение, – произнес Барерис. – Это пламя, кажется, способно сотворить все, что угодно. Но до сих пор, насколько нам известно, производимые им изменения и разрушения проявлялись сразу же. Мы не должны упускать из виду возможность того, что эти летающие острова могут оказаться творением некромантов.

– Потому что им известно, что маршрут нашей армии лежит через этот город, – добавила Таммит.

– Да. И, пока мы будем проходить под этой воздушной цитаделью, на наши головы может обрушиться разрушительный ливень.

Солдат, высказавшийся раньше, вытер рот и заткнул флягу пробкой.

– Если проблема именно в этом, мы можем просто обойти это место стороной.

– Можем, – согласился Барерис. – Но для этого нам придется сойти с дороги, что замедлит наше продвижение. Тарчионы пойдут на такое, только если у них не останется иного выбора. И наша задача – выяснить, так ли это.

– Значит, нам придется осмотреть поверхность островов? – спросил другой солдат.

– Да, – ответил Барерис. – Но, возможно, не всех. На одном из самых больших островов стоит каменное здание, окруженное стенами. Оно больше по размерам и лучше защищено, чем все остальные уцелевшие строения. Если бы я хотел закрепиться здесь, то в качестве базы выбрал бы именно его. Там мы и начнем наши поиски. В воздух! – Он пнул своего питомца в бока, и тот расправил крылья и взмыл в воздух.

Они поднялись над островом, а затем стали снижаться, описывая круги. Приземлившись во внутреннем дворике, они увидели символы, выгравированные на двери – стилизованные изображения молнии, снежинки и эмблемы остальных стихийных сил, которыми, казалось, манипулировала парящая над ними рука. Это здание некогда принадлежало ордену Воплощения.

– Похоже, – сказал Барерис, – это место идеально подходит для целей некромантов, – он спрыгнул с грифона, и его товарищи тоже спешились. Таммит приняла человеческую форму.

Поднявшись по ступенькам к двери, выполненной в виде остроконечной арки, Барерис подергал за ручку.

– Заперто, – констатировал он.

– Возможно, даже заклинанием, – добавила Таммит.

– Если нам повезет, это не будет иметь значение, – Барерис запел, и в воздухе появилась блестящая пыль. Таммит вспомнила, как он удивился, когда впервые, спев мелодию, вызвал зеленое сияние и сосновый запах – миг, когда он обнаружил, что является настоящим бардом. Когда они поняли, что это значит, она почувствовала столь же сильное воодушевление, как и он.

Хотелось бы ей умереть тогда или в один из последующих счастливых дней. В любой момент до того, как ему взбрело в голову отправиться за моря в поисках удачи.

Барерис повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. За ней была темнота. Вытащив клинок, бард пропел заклинание. Сталь окутало белое свечение, более яркое и ровное, чем пламя любого факела.