Текст книги "Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры (ЛП)"

Автор книги: Ричард Коул

Соавторы: Ричард Трубо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Часть 10

18. «Назовите вашу цену»

– Сколько ты сказал?

– Ты слышал меня, Коул. Они предложили нам один миллион долларов!

– И ты отказался?

– Тут что-то не то. Мы могли совершить ошибку.

Питер Грант объяснял, почему он отклонил одно из дюжины концертных предложений, заваливших офис Led Zeppelin. Продажи альбома Led Zeppelin II достигли сумасшедшего уровня, и промоутеры фактически говорили: «Назовите свою цену». Так сильно они хотели получить группу.

Одно из самых заманчивых предложений поступило от группы американских промоутеров, которые собирались устроить концерт Zeppelin в Западной Германии в канун Нового года и транслировать его по спутниковой связи в кинотеатры США и Европы.

– Мы заплатим группе полмиллиона долларов, – сказали они в первичном предложении. – 1970 год выстрелит!

Не такой уж и большой выстрел для Питера, несмотря на феноменальную сумму для работы за один вечер. Как и Джимми, Питер был перфекционистом. Он вздрагивал от одной мысли о спутниковой телетрансляции концерта его группы.

– Я слышал качество звука на этих закрытых системах связи, – ответил он американским бизнесменам. – Меня не впечатлило, до наших стандартов не дотягивает.

Сначала американцы подумали, что он шутит. В конце концов, за пятьсот тысяч долларов можно уговорить группу предстать в чуть более статичном виде, ну и что, что изображение слегка троится. Но чем больше они говорили с Питером, тем больше убеждались, что он настроен серьёзно.

– Телевидение – не самый лучший медиа-канал для команды, которая помешана на качестве, – отвечал Питер. – Поэтому эта группа никогда не выступала на ТВ. Когда вы говорите о спутниковой трансляции на тысячи миль, она не может быть высокого качества.

Но американцы верили, что если они назначат правильную цену, Питер передумает. Они перезвонили пару дней спустя и подняли цену до одного миллиона!

А Питер ни разу не сомневался:

– Ответ – «нет». Можете повышать цену сколько угодно, я не изменю своего решения. Качество для группы – превыше всего.

За такие действия я страшно уважал Питера. Ведь один миллион долларов за единственный вечер не получала ни одна группа. Но он не собирался поступаться своими творческими принципами.

Я также думаю, что Питеру нравилось наблюдать за реакцией американцев, когда он сухо отказался от их предложения, как будто миллион не является серьёзной суммой денег. Самомнение каждого в организации выросло – возможно чрезмерно – и отклонив предложение в один миллион, можно заявить миру о том, насколько ты крут и значителен.

Как бы то ни было, движущей силой его решения были нерушимые принципы относительно качества музыки группы.

– В жизни есть и другие вещи, кроме денег, – сказал Питер мне однажды. Он знал, что появятся другие возможности, которые устроят его. Поэтому на новый год мы остались дома.

Тем не менее, несколько дней спустя Led Zeppelin устроили себе праздник. Мы с нетерпением ждали 9 января, когда группа должна была выступить в королевском Альберт-холле.

– Англия наконец принадлежит нам, – сказал Бонзо. – После сегодняшнего вечера, никто не должен сомневаться в этом.

В этот день Джимми Пейджу исполнилось двадцать шесть. Толпа собралась в Альберт-холле, кое-кто приехал за четыре-пять часов до шоу, многие принесли плакаты с поздравлениями для Пейджи, однако, были и такие: «Мы любим тебя, Джимми»… «Zeppelin навсегда».

Роберт чувствовал себя королём мира. Невероятные цифры продаж казались ему абстракцией; трудно было оценить числа в шесть или семь цифр. Но когда он посмотрел на аудиторию, взглянул в их лица, затем довёл до оргазмического экстаза, числа перестали иметь значение. Мы знали, что критики ошибались. Если пресса не любила Led Zeppelin, это их проблема. Да, негативные рецензии до сих пор преобладали над позитивными, и это злило Роберта. Но он знал, что группа влияет на жизни людей. Он видел это оттуда, откуда не каждому дано видеть.

Королевский Альберт-холл был третьим пунктом в коротком, из семи концертов, туре по Великобритании. Группу ничего не сдерживало. Они запланировали двухчасовой концерт, но на самом деле он продлился минут на тридцать дольше. Они добавили песни типа «Since I've Been Loving You» и «Thank You», но что важнее, реакция аудитории была такой ошеломительной, что группа на ходу спонтанно меняла программу шоу несколько раз. Во время «Bring It On Home» Пейджи и Бонэм устроили дуэль на своих инструментах – раз, потом ещё один; их будоражащее сознание противостояние никто не хотел останавливать – ни группа, ни аудитория. Некоторые песни встречали такими восторженными аплодисментами, что когда группа собиралась завершить композицию, реакция толпы заставляла их продолжать играть дальше и дальше. Например, когда «How Many More Times» близилась к завершению, истерия в зале накалилась до такой степени, что команда не могла перейти к другой вещи, «The Lemon Song». И вместо этого им пришлось играть рифф «How Many More Times» ещё целых восемь минут.

Вспоминаются также ироничные моменты. Насколько популярным был оригинальный материал, попурри старых рок-н-ролльных стандартов, вот что раскачало зал: «Long Tall Sally» и «Whole Lotta Shakin' Going On».

За сценой присутствовал Роджер Долтри из The Who, он наблюдал за шоу с выпивкой в руке. Его лицо выражало полное изумление:

– Понятно, почему никто не хочет играть с этими парнями. Они слишком хороши.

Долтри пришёл с подружкой, Хитер, которая притащила для Джимми весьма уникальный подарок ко дню рождения – известную французскую модель по имени Шарлотта Мартен. Хитер была уверена, что Джимми и Шарлотта подойдут друг другу.

Я встречал Шарлотту на юге Франции в 1966 году и столкнулся с ней вновь два года спустя, когда она встречалась с Эриком Клэптоном. Шарлотта была из тех девушек, на которых хочется смотреть вечно. Высокая, стройная блондинка с совершенными формами. Одного взгляда явно недостаточно.

Но я знал и другую сторону Шарлотты. По крайней мере, в отношениях со мной она была надменной, враждебной и равнодушной. Мне казалось, что пока вы ей не понравитесь, она будет к вам относиться по типу «нравлюсь я вам или нет, мне всё равно». Честно говоря, на меня впечатление она не произвела.

Тем не менее, Джимми и Шарлотта сразу сошлись. После концерта Джимми поговорил с ней несколько минут и отвёл меня в сторону: «Ты можешь отвезти нас в её квартиру? Это недалеко от твоего маршрута». Я их отвёз, и это положило начало длительным отношениям.

И всё это время мы с Шарлоттой не ладили. Он очень холодно вела себя со мной, как будто мы не были знакомы с тех дней во Франции. Однако, я полагаю, она всё-таки поняла, что я составлял неотъемлемую часть Led Zeppelin, и она решила, что если ей хочется быть с Джимми, то придётся относиться более дружелюбно по отношению ко мне. И наши взаимоотношения перешли в фазу взаимной вежливости. Даже при этом я никогда не чувствовал себя легко рядом с ней.

Когда Шарлотта уезжала на гастроли с группой, это часто превращалось в кошмар. По сравнению с женами других членов группы – Морин Плант, Пэт Бонэм и Мо Джонс, которые всегда готовы прийти на помощь, Шарлотта постоянно создавала мне проблемы, которые только усиливали трения между нами. Будучи тур-менеджером, в мои обязанности входило обеспечение безопасности музыкантам, а когда концерты посещали жены и подруги, это означало, что нужно присматривать за восьмерыми, а не четырьмя.

Я изо всех сил старался вести дела ровно. Когда группа выходила на бис, я говорил девчонкам: «Садитесь в лимузины, мы скоро выезжаем». И все они послушно следовали в указанном направлении, кроме Шарлотты.

– Я хочу остаться и досмотреть шоу до конца, – жаловалась Шарлотта.

– Хрен тебе! – орал я ей.

– Ты не смеешь указывать мне, что делать, – отвечала она мне.

– Конечно могу, твою мать! А ну шуруй в лимузин!

Нехотя, она подчинялась, но делала это, пока мы не вцепимся друг другу в глотки.

Я так радовался, когда в Лондоне узнал, что Шарлотта не примет участие в европейском туре, стартующем в конце февраля с остановками в Копенгагене, Хельсинки, Стокгольме, Амстердаме, Кёльне, Вене, Гамбурге и Монтрё. Для гастролей по семи странам я арендовал пятитонный грузовик. Он был нужен не только для перевозки оборудования группы из одного города в другой, но я подозревал, что цеппелины накупят много вещей. Деньги ведь нужны для этого.

Я нанял парня по имени Манфред Лурх в качестве одного из водителей; он говорил на нескольких языках, и я подумал, что он мог бы общаться с таможней в любой стране. Как и ожидалось, и Манфред, и грузовик доказали свою необходимость. Мы загружали машину трофеями после набегов на магазины: блюзовые альбомы, картины Эрнста Фукса, литографии Эшера, а также мебель.

Но даже самое тщательное планирование не могло предположить то, с чем нам пришлось столкнуться в Копенгагене. Выступление должно было быть полным приятных и сентиментальных впечатлений. Ведь полтора года назад первым городом, где Zeppelin дали первый концерт, был Копенгаген. На самом деле, мы приземлились в аэропорту Каструп 19 февраля с невероятным возбуждением.

– Здесь всё началось, – сказал Джимми Пейдж. – Мы словно вернулись домой.

Но вместо триумфального возвращения группа была втянута в странный конфликт с одной из самых известных европейских семей. Эва фон Цеппелин не желала, чтобы команда «пользовалась именем моей семьи». В один момент музыку Led Zeppelin затмил раздутый прессой скандал.

– Пусть это будет предупреждением тем людям, которые мнят себя музыкантами. Им лучше не стоит использовать имя Цеппелин, играя отвратительную музыку в Дании, – объявила Эва фон Цеппелин прессе. – Если они не послушают, я подам на них в суд.

Фон Цеппелин не шутила. Она утверждала, что является прямым наследником графа Фердинанда фон Цеппелина, легенды воздухоплавания. На заре века граф Фердинанд изобрел воздухоплавательный аппарат, получивший его имя. И Эва не разрешает группе, «укравшей» имя Цеппелин, выступить в Дании. Сдаваться она не намерена.

Группа пришла в ярость от подобных заявлений. На том этапе их карьеры Led Zeppelin почувствовали свою важность и не привыкли к такому возмутительному отношению к себе.

– Кто такая эта Эва фон Цеппелин? – спрашивал Роберт Плант. – Никто даже не слышал об этой женщине! Туча людей слышала о нас!

– Может и так. Но Эва делала свои нелепые публичные заявления, в которых обозвала Led Zeppelin кучкой «вопящих обезьян». Нападки продолжались, и Джимми понимал, что им необходимо сделать что-то, чтобы унять страсти.

– Давайте пригласим её к себе, – предложил он. – Может быть, она поймёт, что мы вовсе не буйные маньяки.

И в самом деле, Эва приняла приглашение встретиться с «вопящими обезьянами» в репетиционной студии в Копенгагене, за день до запланированного концерта. Перед приездом Эвы Питер наставлял нас:

– Держите себя в руках и постарайтесь ничем не обидеть её, она и так на взводе. Возможно, нам удастся её умилостивить, и она забудет об инциденте.

Встреча прошла относительно мило.

– Мы не делаем ничего такого, чтобы опорочить имя вашей семьи, – защищался Джимми. – Мы всего лишь играем музыку, которую любят миллионы людей.

Но Эва настаивала на своём:

– Всё, что я хочу, это защитить репутацию моей семьи!

– Миллионы людей знают нас под именем Led Zeppelin, – продолжал Джимми. – И я не думаю, что кто-либо из них находит это оскорбительным для вашей семьи.

Переговоры зашли в тупик. Но группа считала, что им удалось смягчить сердце старой леди. Однако, они ошибались. На выходе из студии взгляд Евы упал на обложку первого альбома, там, где дирижабль падает на землю, объятый адским пламенем.

Эва фон Цеппелин от гнева ловила ртом воздух, её ярость не знала границ. Мы услышали столько эпитетов в свой адрес, нам угрожали немедленно вызвать в суд. Эва вылетела из студии в гневе.

Питер тоже негодовал. Он толком не знал, что предпринять, но до суда дело доводить точно не хотел.

– Ничего более бессмысленного я не слышал, – недоумевал он. – Но эта женщина готова подать на нас в суд.

Правда, он успокоился и произнёс:

– Вот, что я рекомендую: давайте выйдем завтра на сцену под другим именем.

Сперва группа отказалась.

– Пусть она сменит чёртово имя, – огрызнулся Бонзо. – У нас столько же прав, сколько и у неё.

Но вскоре Питеру смог переубедить парней. Обычно ему удавалось. На концерте в Копенгагене Led Zeppelin выступали под именем Nobs (Шишки) – в некоторых лондонских кругах так обычно называли мужской половой орган. К счастью, Эва фон Цеппелин не претендовала на исключительное право пользования этим названием.

Страсти не улеглись и после окончания концерта.

– Почему мы уступили? – спрашивал Роберт. – Кто дал ей право?

– Всё кончилось, Перси, – ответил я. – Забудь об этом. Давайте займем свои мозги чем-нибудь иным.

Водитель лимузина, дружелюбный малый по имени Янн, поинтересовался, не желаем ли мы посмотреть достопримечательности Копенгагена. Как насчет замка Кристиансборг или торгового центра Строгет?

После того, что с нами произошло за последние два дня, нас не интересовали типичные туристические маршруты. Сады Тиволи и статуя Русалочки подождут. Вечер приближался к полуночи; женщины занимали наши умы.

– Я скажу тебе, что нас интересует, – ответил я Янну. – Мы хотим посетить копенгагенские секс-клубы!

Янн сразу как-то притих. «Секс-клубы»? – он никак не мог в это поверить. Взглянув на своих пассажиров – Джимми, Роберта, Джона Пола, Бонзо, Питера и меня, – мы не были похожи на членов королевской семьи, весь облик Янна словно говорил: «Как меня угораздило оказаться рядом с этими шестью клоунами?».

Так мы проехали целых десять минут, и Янн притормозил перед одним из самых популярных городских секс-клубов. «Приехали», – объявил он. Нам следовало живо выбираться из лимузина, а Янн скорее всего с места рванет из этого района, чтобы его никто не заметил. Но вдруг его как будто подменили.

– Я проведу вас внутрь, – сказал он. – Менеджер клуба – мой друг. Я скажу ему, что вы мои почетные гости.

Почетные гости! Наверное, Янн совсем не был ханжой.

– Располагайтесь! – пригласил нас менеджер. – Однако, помните: публика только смотрит, никакого участия.

Мы вошли в тускло освещенную комнату, натыкаясь друг на друга, пока глаза не привыкли к темноте.

– Мне померещилось, – пошутил Джимми. – Или мы здесь единственные, на ком одежда?

В следующие два часа мы совершенно позабыли о Эве фон Цеппелин. Шоу полностью захватило нас. Вокруг ходило столько красивых женщин, как минимум пару дюжин. Некоторые подносили напитки, остальные участвовали в представлении – и они играли вовсе не Шекспира. Мы сидели на расстоянии вытянутой руки от сцены, на которой одна из обнажённых девиц ласкала себя перед публикой: со стоном, крича, извиваясь, возбуждаясь.

– Я кажется, влюбился, – шепнул Бонзо.

– Я думаю, она тоже, – ответил Плант. – Жаль, но она любит только себя.

Вскоре к девушке присоединилась подруга, и парочка занялась любовью. Третья девушка не заставила долго ждать. Потом четвёртая. Дальше в дело пошли вибраторы. Они были похожи на одну большую счастливую семью.

– Простите, – заорал Бонзо. – Девчонки, вам правда платят? Я готов за просто так сделать это! Я не вру!

Бонэм пошел на сцену, схватил вибратор у одной из девушек, потеребил его какое-то время, пока не удалил батарейки. Затем вернул обратно.

– Подруги, вы должны отрабатывать свои деньги, – старался он перекричать громкую музыку. – Не позволяйте современным технологиям делать всё за вас.

Остальные мужчины в зале сидели робко, они явно обалдели от нашего нахальства.

– Одна из этих девушек – моя сестра, – пояснил Бонэм испуганному клиенту. – Мама попросила присмотреть за ней, чтобы она не впуталась в неприятности.

В Лондоне мы никогда не видели ничего подобного. Мы пробыли там еще час, но ничего нового не увидели – тот же грубый секс, которым лучше заниматься, чем наблюдать, но жаловаться было не на что. По дороге в отель Роберт обратился ко мне: «Ричард, когда мы снова приедем в Копенгаген, позаботься о том, чтобы клуб попал в нашу развлекательную программу».

Через четыре месяца, перед приездом в Данию, я позвонил в тот же клуб.

– Мы хотим зарезервировать клуб только для нас в субботу вечером. Какова типичная выручка в этот день? Мы вам полностью возместим.

Во второй наш визит в клубе были только девочки и мы. На словах кажется, что ситуация идеальная, но весело, как в первый раз, уже не было. Возможно, из-за того, что мы видели шоу, или же потому, что мы сами устраивали подобные представления в номерах отелей. А там публике разрешалось участвовать! К тому же, в клубе кроме нас больше никто присутствовал, шокировать поведением было некого. Будь то Карнеги-холл, или секс-клуб Копенгагена, нам нравилось находиться в центре внимания. Только в секс-клубе бывали конкурирующие организации.

Во время нашего посещения Копенгагена у нас были и другие интересы, а не одни секс-клубы. Мы много времени проводили в художественных галереях. Особенно Джимми усердно покупал произведения искусства. Но вообще, мы по-разному занимали своё время.

По предложению Питера, мы согласились устроить пресс-конференцию в расположенной недалеко от Строгета арт-галереи. Репортёры, критики, руководители музыкальных компаний заполнили помещение. Шампанского и закуски было вдоволь. Какой-то музыкальный критик достал меня и Бонэма своими напыщенными разглагольствованиями то об одном, то о другом, ни одна тема нас не интересовала.

– Когда рок-группа достигает успеха, я уверен, что она теряет что-то, – вещал он. – Я думаю, они теряют голод, придающий интенсивность их музыке. Вы, парни, должны быть осторожными. Не хотел бы, чтобы подобное приключилось с вами.

Затем его внимание привлекла картина в стиле поп-арт. Он начал анализировать её, испытывая наше и без того почти лопнувшее терпение.

– Она напоминает мне Лихтенштейна, а местами Раушенберга, – говорил он. – Она такая волнующая, удивительно просто.

Бонзо повернулся ко мне и прошептал:

– Что за херня!

– Когда я гляжу на картину, – продолжал критик, – я вижу такое сильное заявление против абстрактного экспрессионизма.

Бонзо не мог больше терпеть:

– Хотите узнать, что я думаю об этой картине?

– Конечно, хочу, – ответил критик робко.

Бонзо подошёл к картине, снял её со стены и заорал:

– Вот, что я думаю о ней!

Он поднял картину вверх и опустил её на голову бедного критика. Рама треснула. Полотно лопнуло прямо по середине. Критик упал в нокаут. Он схватился за голову и закричал от боли.

Толпа затихла.

– Не желаете, чтобы я оценил другие картины? – спросил Бонзо, подходя к двери.

Остальные парни решили, что сейчас самое время покинуть зал. Мы оставили Питера улаживать скандал. Перед отъездом галерея выставила нам счёт в пять тысяч долларов за разрушенную Бонзо картину.

В последний раз мы устраиваем пресс-вечеринку в художественной галерее, – сказал Джон Пол по дороге в отель.

– Теперь будем приглашать их в стрип-клубы, – заметил я. – Им там самое место.

19. «Эти цеппелиновские ублюдки»

Хенри Смит, один из наших дорожных менеджеров, собирал оборудование в аэропорту Виннипега. Мы только что прилетели в этот канадский город во время пятого американского тура, стартовавшего в марте 1970-го. Осматривая аппаратуру, он увидел, что не хватает одной гитары.

– Чёрт! – подумал он. – Джимми точно не обрадуется.

Когда Хенри позвонил мне рассказать о случившемся, я с группой находился в отеле.

– Это черная старая гитара, – доложил Хенри. – Лес Пол, который подарил Кит Ричард.

Я был уверен, что Джимми расстроится. Я пошёл в его номер и рассказал, что произошло. Джимми был сам не свой.

– Потерять гитару! – орал он. – Как вообще такое могло случиться?

Он в сердцах пнул диван.

– Ричард, это невообразимо! Ты знаешь, как я люблю эту гитару?

Не могу вспомнить, когда Джимми был так разозлён. Я предпочёл дать ему выговориться.

– Как кто-то мог просто так выйти с ней? – кричал Джимми. – В аэропорту делают что-нибудь для обеспечения сохранности багажа?

Целый час Джимми выпускал пар.

– Где были дорожные менеджеры, Ричард? Мы разве платим им не за то, чтобы они следили за оборудованием? Мне так и хочется уволить всех до последнего!

Когда я наконец вышел из его номера, то подумал:

– Если таким макаром пройдёт весь тур, я поеду домой.

Служба безопасности аэропорта не обнаружила ни одного признака гитары. Видимо, кто-то украл её с багажного грузовика или с ленты выдачи багажа. Шансы найти инструмент были равны нулю.

Джимми был безутешен. Он разместил объявление в журнале Rolling Stone с просьбой помочь найти гитару. Он надеялся, что кто-нибудь свяжется с ним, но никто так и не откликнулся. Гитара так никогда и не всплыла на поверхность. Кто-то, где-то заполучил замечательную реликвию из цеппелиновского арсенала.

Весь тур Джимми оплакивал потерю. Двадцать девять концертов прошли без явного прогресса в его игре. Иногда он выглядел подавленным, и я уверен, что из-за гитары. Не имело значения, что каждое шоу собирало полный зал, что мы гарантировано получим миллион. Потеря гитары испортила Джимми впечатление от всего тура.

На этапе планирования гастролей 1970-го Питер решил, что Led Zeppelin будут выступать без разогревающего состава. Вечер за вечером, в течение двух с половиной часов только Zeppelin.

– Когда у нас есть разогревающий состав, нам добавляется много ненужной мороки, – объяснял Питер. – Необходимо менять аппаратуру, беспокоиться о перемещении оборудования и следить, чтобы оно не сломалось. Если мы будем одни, то можем настроить всё сами и оставить там же. я не сомневаюсь, что группа вытянет шоу в одиночку.

Питер знал, что фэны приходят на концерты Led Zeppelin, не для того, чтобы послушать других. Он считал, что фэнам нужно дать то, что они хотят – целую ночь цеппелиномании.

Решение Питера словно освободило команду. В качестве единственных артистов на вечер, они могли полностью контролировать шоу. Идея очень обрадовала их. Иногда они чувствовали, что готовы играть до утра.

Как бы дерзко ни вела себя группа вне сцены – репутация людей, эксплуатирующих молоденьких групи, постоянно вьющихся вокруг, росла неуклонно – они никогда не считали фэнов чем-то самим собой разумеющимся. Они отлично знали, кто купил их пластинки, кто заплатил за билеты.

– Если шоу идёт отлично, просто будем играть, – отметил Джон Пол. – Пока будут наши фанаты, будем и мы.

В зените тура большинство концертов переваливало за три часа, иногда и дольше. Отдельные песни растягивались на десять, пятнадцать или двадцать минут. «Dazed and Confused» регулярно игралась по сорок минут. Толпа устраивала аплодисменты прямо посредине песни.

Антрактов мы никогда не устраивали. Бонэм выскакивал со сцены, пока Джимми и Джон Пол пускались в продолжительные музыкальные экспедиции. А затем сам Бонэм отвечал двадцати-, а то и тридцатиминутными соло на барабанах – он стаскивал рубашку, бросал палочки в аудиторию, и шпарил по барабанам руками, натирая трудовые мозоли. Номера Бонэма так захватывали, что никто из нас не уходил далеко от сцены. Проще говоря, команда показывала класс каждый вечер, весь вечер.

Джимми терпеть не мог, когда слышал, что какая-нибудь большая группа играет сорокаминутный концерт – а иногда ещё короче, если вибрации не были правильными.

– Они здесь, и вдруг их уже нет – публика моргнуть не успеет, – ворчал он. – Это просто нечестно по отношению к фэнам.

Джимми решил, что этим группам просто нечего сказать. По контрасту, цеппелины выражали такую огромную палитру чувств за один вечер, которую невозможно охватить за пятьдесят минут.

Когда гастроли добрались до юга – Мемфис, Роли, Атланта, – мы ожидали осложнений, не имевших ничего общего с реакцией фэнов. В южных штатах люди в аэропортах таращились на нас, свистели, смеялись над нашими длинными волосами. Вроде бы ничего особенного, но после просмотра фильма «Беспечный ездок» мы серьёзнее отнеслись к тому, как люди реагируют на наши волосы.

– Если увидишь реднеков в пикапе со стойкой для ружей на заднем стекле, прикрой нас, – нервно пошутил Джон Пол.

В Роли оскорбления достигли пика. Хенри Смит находился в служебном туалете перед самым началом концерта и услышал через кабинку, как два копа говорили о том, как «подбросить травки этим цеппелиновским ублюдкам, потому что по ним тюрьма плачет».

Хенри запаниковал и, застёгивая на ходу штаны, выскочил из туалета и бросился через аудиторию в поисках меня.

– Они хотят нас спалить! – верещал он. – Копы готовы арестовать нас.

Я не был таким параноиком, как Хенри, но тоже насторожился. Я толком не знал, что делать, но нашёл платный телефон и позвонил в местные офисы агентств Пинкертона и Бринка, чтобы нанять охрану для группы.

– Я тур-менеджер рок-группы Led Zeppelin, – ответил я человеку, взявшему трубку в агентстве Бринка. Вероятно, я был не из числа привычных клиентов, так как он скептически отнёсся к моему заявлению, что люди в форме имеют злой умысел.

– Прости, друг, – ответил голос в трубке. – Твоя история не звучит правдоподобно, мы защищаем президентов банков, а не гитаристов.

К этому моменту я начал изрядно нервничать. Я представлял, как вся группа попадает в тюрьму после концерта, и я не хотел этого допустить. В качестве последнего средства я позвонил Стиву Вайссу, нашему адвокату в Нью-Йорке. Я пересказал ему услышанный Хенри разговор и поведал о возникших проблемах с наймом охраны.

– Вы юрист, – сказал я ему. – Может быть, Вы сможете воздействовать на них, чтобы мы смогли обеспечить себя охраной. Здесь небезопасно, и я думаю, нам нужно быстро организовать защиту.

– У группы много активов, включая репутацию, – согласился Стив. – И их нужно защищать. Посмотрим, что я могу сделать.

Стив сделал несколько звонков из Нью-Йорка, и через сорок пять минут два сотрудника службы безопасности – в галстуках, плащах и с короткими волосами – появились за кулисами. Они вели себя деловито, и если чувствовали себя не в своей тарелке среди волосатых музыкантов, то не показывали вида.

– Мы здесь для того, чтобы вы оставались в Роли без проблем, – пояснил один из них.

И в самом деле, никаких проблем не возникло. Один из них расположился на входе в гримёрку, другой стоял возле кулис, наблюдая, как бы ничего подозрительного не возникло рядом с музыкантами. Вечер прошёл без происшествий. Дополнительная охрана, вполне возможно, остудила пыл полицейских в плане доставления неприятностей Led Zeppelin.

Когда я рассказал группе о происшедшем, они онемели от неожиданности.

– Это, блять, удивительно! – воскликнул Бонзо. – Копам заняться нечем, кроме как наезжать на рок-музыкантов? Людей убивают на улицах, а они подбрасывают марихуану. Какой абсурд!

С тех пор я тщательно следил за незаконными веществами, которые водились у нас. У нас обычно был кокаин и таблетки. Иногда жажда приёма наркотиков – и сам процесс их добычи застилали мне глаза на возможные риски. Но когда я думал с ясной головой, когда тревога превышала тягу к наркотикам, мысль об аресте не уходила из головы. Таков один из источников стресса в моей работе.