Текст книги "Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры (ЛП)"

Автор книги: Ричард Коул

Соавторы: Ричард Трубо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

И снова, мой аппетит возжелал чего-то лучшего. Я знал, что хочу остаться в этом бизнесе и чувствовал, что готов к большему, чем The Who. До Led Zeppelin еще два года, и я успел поработать с разными группами и артистами, включая The Yardbirds, Jeff Beck Group, Vanilla Fudge, The Young Rascals, The Searchers, The New Vaudeville Band и Терри Ридом. Но все они были лишь стартовой площадкой для Zeppelin. Для меня – да и для миллионов фэнов, – Led Zeppelin превратятся в лучшее, что могла предложить рок-музыка.

Часть 1

1. Аварийная посадка

– Ричард, что-то случилось с одним из Led Zeppelin.

Джулио Градалони пришёл ко мне с мрачным выражением лица, он нервно копался в портфеле и наконец, вытащил газету и положил её на стол между нами.

– Что вы имеете в виду? – я спросил его, чувствуя, как по спине пробежал холодок. – Что случилось?

Джулио был моим адвокатом; коренастый, серьёзный юрист за пятьдесят. Он сидел напротив меня в комнате свиданий тюрьмы Ребибиа недалеко от Рима. Я сидел за решёткой около двух месяцев по подозрению в терроризме. Все эти недели пребывания в тюрьме я был в замешательстве и вообще растерян, отчаянно, но тщетно, пытаясь убедить полицию и прокурора, что мой арест – это большая ошибка, и я не самая подходящая кандидатура для взрыва, чем сам Папа Римский. Но в это утро конца сентября 1980 года Джулио заставил меня забыть о своих проблемах.

– Один из музыкантов умер, – ответил Джулио, стараясь остаться невозмутимым.

– Умер! – я обмер. После почти двенадцати лет работы тур-менеджером Led Zeppelin, четыре члена группы – Джимми Пейдж, Роберт Плант, Джон Пол Джонс и Джон Бонэм, – стали мне как братья.

Какое-то время мы с Джулио не произнесли ни слова. Затем я, запинаясь, спросил: «Кто это – Пейджи?» Джимми такой хрупкий, подумал я, такой слабый. Может быть кокаин или героин в конце концов сделали своё дело. Его тело, должно быть, не выдержало.

Джулио, не глядя мне в глаза, внимательно всмотрелся в итальянскую газету и приготовился переводить статью о Led Zeppelin.

– Нет, – ответил он твёрдо. – Не Джимми Пейдж. Вот, что в статье написано: «Джон Бонэм, барабанщик Led Zeppelin, найден мёртвым в доме другого участника знаменитой группы…»

Джулио продолжал читать. Но после первых строк я перестал слышать его голос. Я оглох, вцепился в края стола и уронил голову. Я тяжело дышал, сердце бешено колотилось.

– Бонэм умер, – повторял беззвучно я про себя. – Чёрт, просто не могу поверить. Только не Бонзо. Почему он?

Я откинулся назад. Это должно быть какая-то ошибка. Это же бессмысленно. Он такой сильный. Что могло убить его?

Я перебил Джулио на полуслове: «В газете написано, от чего он умер? Наркотики?»

– Ну, – ответил Джулио. – Ещё неизвестно. Но они говорят, что он выпил слишком много алкоголя в тот день. Похоже, что он выпил смертельную дозу.

Джулио попытался сменить тему. Он хотел поговорить со мной обо мне. Но я просто не мог.

– Давайте в другой день, Джулио – пробубнил я. – Не могу думать сейчас.

Не помню, как я дошёл до камеры. Я залез на койку и безмолвно уставился в потолок. К горлу подкатывала тошнота, когда я думал о жизни без Боэнма… без безбашенных соло на барабанах, его заразительного смеха и жажды приключений, которое возникало в нас за долгие ночи, проведённые в пирушках.

– С тобой всё нормально? – один из сокамерников, Пьетро, наконец спросил меня, перекрикивая шум доносящегося радио.

– Не уверен. Один из моих друзей умер.

Меня старались подбодрить, но я не слышал слов. В конце концов, эмоции выплеснулись через край, и я не выдержал. Бросив подушку в стену, я завопил: «Чёрт! Я гнию в грёбаной тюрьме за то, чего не делал! Я не был с другом, когда он умер!»

Я метался по камере, как лев в клетке. «Может быть, мне бы удалось сделать что-нибудь, чтобы помочь ему. Может быть, я бы спас его от саморазрушения».

Я продержался два тяжёлых месяца в тюрьме. Меня принудили отказаться от наркотиков, мне пришлось пережить ужасные дни и ночи приступов тошноты, мышечных судорог, боли по всему телу и поноса. Я пытался решить, как выбраться из тюряги и отбиться от беспочвенных обвинений. Сначала я отдыхаю в «Эксельсиоре», одном из самых элегантных отелей Рима, и вдруг полицейские с ружьями наперевес вламываются в мой номер и обвиняют меня в террористическом нападении, случившемся в двухстах километрах от отеля. И моё ежедневное существование сильно осложнилось, еще перед оглушающими новостями о Джоне Бонэме.

Первые дни и недели после смерти Бонэма я получил несколько писем от Юнити Маклейн, моей секретарши в офисе Zeppelin. «В отчёте коронера написано, что Бонзо задохнулся собственными рвотными массами. Там говорится, что он выпил сорок рюмок водки в тот вечер. Они назвали это несчастным случаем».

Бонэм умер в доме Джимми, Олд Милл Хаузе в Виндзоре – доме, который Пейджи купил в начале года у актёра Майкла Кейна. Группа собралась у него 24 сентября для репетиций в преддверии американского тура, стартующего в середине октября. Начиная с полудня, Джон начал пить водку с апельсиновым соком в каждом близлежащем пабе, а затем позволил себе лишнего у Джимми дома. Его поведение становилось непредсказуемым, громким и резким. Он жаловался, что будет вдалеке от дома во время тура по Америке, состоящего из 19 концертов.

Когда Джон отключился после полуночи, Рик Хоббс, помощник и шофёр Джимми, уложил барабанщика в постель, укрыл одеялом и тихонько закрыл дверь спальни.

Следующим днём Джон Пол Джонс и Бенджи Ле Февр, один из роуди группы, на цыпочках вошли в комнату, где спал Бонзо. Бенджи встряхнул Бонзо, сначала легонько, затем более энергично, но разбудить не смог. Запаниковав, Бенджи лихорадочно проверил признаки жизни. Они отсутствовали. Он не дышал. Пульс не прощупывался. Тело было холодным.

Когда приехала «скорая помощь», его пытались реанимировать, музыканты в ужасе наблюдали за происходящим. Ничего не помогло. Он был мёртв несколько часов.

После длительного путешествия, начавшегося в 1968 году, Led Zeppelin совершили аварийную посадку. Это та самая группа, которая переопределила определение успеха в рок-музыке, чьи тиражи пластинок и аудитория на концертах превратили их в миллионеров и крупнейших концертных актов рок-н-ролльной сцены. Эта группа играла такую вдохновенную, динамичную и монументальную музыку, и исполняла её с такой уверенностью и харизмой, что билеты на концерты распродавались в часы после поступления в продажу. Бурные овации и вызов на бис бессчётное число раз со временем стали привычными. Гаремы возбуждённых девушек конкурировали за право выполнить любую сексуальную фантазию группы. Они летавшие с ними на частном самолёте, Starship, со спальней, а наркотики и алкоголь помогали усилить чувства.

Я был тур-менеджером группы с самого начала, с первого американского концерта в «Колизее» города Денвер в 1968 году, где они открывали выступление Vanilla Fudge. В течение последующих двенадцати лет я был с ними в каждом турне и на каждом концерте почти до самого конца – координируя авиарейсы и бронь в отелях, помогая выбирать концертные залы, планируя детали, включая размер сцены и высоту разделительных барьеров, обеспечивая беспощадную полувоенную охрану, доставляя девочек в номера и снабжая группу наркотиками. Я видел, как они превратились в могучую силу музыкальной индустрии.

Но смерть Джона Бонэма показала всем, что и Zeppelin не всемогущи. Их музыка будет жить вечно, но за это они заплатили ужасную цену.

2. Крушение

Я видел Джона Бонэма в последний раз за несколько дней до отъезда в Италию летом 1980-го. Мы встретились в пабе «Водяная крыса» на Кингз роуд после вечерней репетиции, перед европейским туром. Пока мы пили бренди, я жаловался на Питера Гранта, менеджера группы, который, вместо сопровождения команды в турне, отправил меня в Италию, для лечения от пристрастия к героину.

– Не волнуйся, – сказал Джон. – Ты покончишь с этим дерьмом и вернёшься к нам к концу лета.

Когда мы вышли из паба, Джон подбросил меня на Ferrari Daytona Spider с откидным верхом, которую купил за два дня до этого. Мы притормозили перед пабом, и я повернулся к Бонзо.

– Ты понимаешь, что этот европейский тур будет первым, на котором меня не будет? Надеюсь, вы уроды, будете по мне скучать.

Бонзо улыбнулся. «Вряд ли, Коул, – усмехнулся он. – И не рассчитывай». А затем спросил: «Ты сильно зол на Питера?»

– Сильно зол. Но я знаю, что мне нужно избавиться от пристрастия раз и навсегда. Тебе тоже, Бонзо.

Бонэм засмеялся. «Для меня это не проблема, – ответил он с пылом. – Если это станет проблемой, я сразу спрыгну».

И хотя мне очень хотелось поехать на гастроли, я ощущал, что теряю интерес. Музыка Zeppelin оставалась классной, но я видел, как организация задыхается в персональных неурядицах. Для меня трудности начали преобладать над радостями.

В ранние годы Zeppelin мы были близким коллективом из шести человек, где Питер и я оказывали поддержку четырём музыкантам. Тогда было истинной радостью видеть, как стремительно растёт слава группы, которая трансформировалась в невиданный финансовый успех и шанс жить невероятной жизнью, и группа музыкантов в основном из рабочего класса находила её неотразимой и хмельной.

Но признаки дезинтеграции начали выплывать на поверхность в конце семидесятых. Джимми, Бонзо и меня стремительно затягивало в трясину наркотиков, что раздражало Роберта и Джона Пола. «Ты один из тех, кто несёт вину за это, – как-то сказал мне Роберт. – То, что происходит, заставляет нас нервничать. Ты разве не видишь, что случилось?»

Я думал, что Роберт гнал. С ранних лет гастроли группы пропитались алкоголем: шампанское, пиво, вино, Скотч, Джек Дэниелс, джин… и наркотики без меры, хотя мы редко платили за незаконные вещества. Наркотики для группы часто передавали через меня фэны, друзья, которые стучали в дверь моего номера, всовывали пакеты с кокаином или марихуаной или ещё чем-то подобным. «У нас подарок для вас». Группа редко отказывалась.

Когда Бонзо, Джимми и я начали использовать героин, никто не пытался агрессивно вмешаться, даже осознавая, что его влияние стало очевидным. Джимми так сильно пристрастился к наркотикам, что иногда опаздывал на репетиции на час или два. Поведение Бонзо, и так непредсказуемое, стало еще более непостоянным. А что касается меня, я покупал героин у дилеров в сотне метров от офиса Питера в Лондоне и хуже справлялся с ежедневными обязанностями. Я всё ещё думал, что всё контролирую, но это было не так. Я уверен, и Пейджи, и Бонэм тоже деградировали.

К 1980 году Питер и я постоянно набрасывались друг на друга. Питер не увольнял меня, но мы не могли поладить. Он был сыт по горло моей героиновой привычкой и поставил мне ультиматум.

– Выбери, куда хочешь поехать лечиться, и я заплачу, – сказа Питер. – Но ты не потащишь всю организацию за собой.

Время от времени мысль об отпуске казалась привлекательной, особенно когда мы находились в турне. Питер хотел знать, где я был и что делал каждый час каждого дня. Я чувствовал себя, будто за мной всё время следят, и мне это не нравилось. «Почему ты мне надоедаешь?» – иногда я кричал ему. Наркотики делали меня параноиком.

Я даже подумал об уходе. Но в то же время я не хотел расставаться с роскошным образом жизни, первоклассными номерами, наркотиками и групи.

Питер был устрашающего типа, массивным человеком, с избыточным весом, со всклокоченной бородой и быстро редеющей шевелюрой. Но, что более важное, он был практичным и преданным менеджером, который знал все тонкости музыкальной индустрии. Его заслуга в международном успехе группы не меньше, чем самих музыкантов.

Что касается Бонэма, временами у него выпирала очень неприятная часть – злость, замешанная на фрустрации, которая росла из смешанного чувства в отношении самих Led Zeppelin. Он любил играть в лучшей группе в мире, и весь светился, когда критики называли его барабанщиком номер один. Но с увеличивающейся частотой, он всё больше негодовал по поводу гастролей или конкретного концерта, когда попросту был не в настроении. Как и остальные музыканты, Бонэму больше не нужно было играть за деньги. Так что, когда его душевное состояние противилось очередному рейсу до следующего концерта, когда его большое сердце и тоска по семье страдали от нахождения вдалеке от дома, он говаривал мне: «Становится тяжелее быть там, где я не хочу быть. Я продолжаю дело, потому что другие люди зависят от меня. Но вскорости я брошу всё. Я должен».

Тридцатиминутные соло Бонэма, от которых иногда палочки в щепки разлетались, а руки кровоточили, – были в какой-то степени способом избавиться от гнева и боли.

Джимми Пейдж был сложным человеком, но его преданность группе не подвергалась сомнению. Zeppelin были его детищем, его созданием, и его энтузиазм оставался сильным. Но здоровье Джимми постоянно беспокоило нас, во многом из-за вегетарианства, граничившего с недоеданием. Он казался таким хрупким и чаще других подвергался простуде. Но его страсть на сцене никогда не иссякала.

Джимми и я были очень близки в ранние дни группы, хотя в поздние годы мы проводили гораздо меньше времени вместе. Вне сцены мы, бывало, увлекались коллекционированием произведений искусства, но когда я начал тратить деньги на наркотики, то больше не мог позволить себе потакать художественным вкусам, и мы с Джимми отдалились. Он никогда не кичился своим состоянием, воспринимая его как средство приобретения уединения, и поддержки пристрастия к кокаину и героину. Но больше всего остального, музыка и Led Zeppelin были его истинной любовью.

Через тяжкие труды группы, Джон Пол Джонс оставался верным себе. Когда он баловался наркотой, это было больше из любопытства, чем что-либо другое – и никогда сверх меры. Он почти никогда не терял хладнокровия и оставался спокойным. Его склонность к одиночеству не покидала даже на гастролях, он предпочитал оставаться с собой наедине, подальше от хаоса и излишеств, ослаблявших Led Zeppelin. Он избегал большую часть безумств группы, а его брак сохранился сквозь годы туров, его жена и дети были для него всем.

– Ричард, – иногда говорил он мне, будучи в турне. – Вот номер телефона, где я буду следующие сорок восемь часов; но звонить можно только если возникнет абсолютная необходимость. Не говори никому – я серьёзно, вообще никому, где я.

Питер сильно возмущали исчезновения Джона Пола. Но Джонси был умнее всех нас, держась в стороне, когда остальных постепенно затягивала трясина.

До самой смерти Бонэма я всегда чувствовал, что на Роберта Планта легла основная тяжесть негативной энергии, которая, вполне возможно, окружала Led Zeppelin. С первых дней эмоциональное пение Планта выдавало в нём чувствительную натуру. И я не был удивлён, увидев его душевно истощённым в 1975-ом, когда его жена Морин едва не погибла от травм и множественных переломов в автомобильной аварии на греческом острове Родос; или два года спустя, когда его сын Карак умер от серьёзной респираторной инфекции. На похоронах Роберт держался мужественно и сдержанно. Но уже позже, после обеда, Бонэм и я сидели вместе с ним на травке возле дома Роберта, поместье Дженнингс Фарм недалеко от Бирмингема. Мы пили из бутылки виски, и Роберт выговорился о том, насколько сбили его с ног трагедии в жизни, и куда движутся Led Zeppelin.

На самом деле, Роберта ранило, что Джимми, Джон Пол и Питер не приехали на похороны сына.

– Может быть, они меня не настолько уважают, как я их, – жаловался Роберт полным боли монотонным голосом. – Может быть, они и не такие друзья, как я думал.

Пару минут он думал о будущем и прошлом. «Мы не можем просить об успехе, – сказал он. – Профессионально, нам не нужно больше. Но куда это привело нас, чёрт возьми? Почему эти ужасные вещи происходят? Что вообще творится?»

Вопросы без ответов.

А потом умер Бонэм. В камере я сидел и размышлял над разговорами о «проклятии», преследовавшем группу многие годы. Эту тему часто обсуждали диск-жокеи и фанаты, даже больше, чем мы сами. Когда об этом заходил разговор, мы начинали просто прикалываться.

– Фигня, – сказал как-то Джимми со злостью. – Люди берут мой интерес к оккультизму и дают ему собственную жизнь.

Поскольку группа редко предпринимала попытки привлечь прессу и обсудить детали их личной жизни, музыкантов всегда окружала мистическая атмосфера, и группа сама подогревала слухи. «Пусть думают, что хотят. – говорил Джимми. – Если фанаты хотят верить слухам, так тому и быть. Немного тайны не помешает».

Самый зловещий слух достиг мифического статуса. Говорили, что в ранние дни участники группы – кроме Джона Пола, который отказался участвовать, – составили секретный пакт, согласно которому они продали души дьяволу в обмен на бешеный успех. В истории говорится, что был кровавый ритуал, который наложил демоническое проклятие и в будущем однозначно разрушит Led Zeppelin. И даже к смерти самих музыкантов.

Насколько я знаю, никакого пакта не было. Джимми здорово умел распускать слухи, особенно молодым девушкам, которых привлекала «тёмная» сторона группы. Так всё и началось. Однако, несмотря на увлечение сверхъестественными силами, он редко обсуждал свой интерес к оккультизму с другими членами группы. Один из роуди как-то сказал мне: «Я попытался обсудить эту тему, но Джимми пришёл в ярость. Никогда больше не буду говорить об этом».

Джимми восхищала сама идея чёрной магии, и в первые часы после смерти Бонэма, я размышлял, насколько сильной была его одержимость. Джимми владел домом, принадлежавшим Алистеру Кроули, английскому поэту, экспериментировавшему с заклинаниями, ритуалами, спиритическими сеансами, героином и «сексуальной магией». Соседи Джимми были убеждены, что дом был проклят, и они рассказывали истории о молодом человеке, которому там отрубили голову, и голова катилась по лестнице словно баскетбольный мяч.

И вот после смерти Бонэма для лондонских таблоидов наступил праздник. Они выступили с громогласными заголовками типа «Проклятие преследует Led Zeppelin». Согласно одному британскому репортёру, «Смерть Бонэма – это расплата за увлечение гитариста Джимми Пейджа оккультизмом».

Джимми всегда бесили подобные статьи. «Они вообще не понимают, о чём говорят, – орал он. – Пусть лучше держат своё невежество при себе».

Пока я сидел в тюрьме, мои мысли постоянно возвращались к теме колдовства. Неужели Led Zeppelin подверглись катаклизмам из-за каких-то неопределимых дьявольских сил? Была ли в этом вина из-за увлечения оккультизмом Джимми? А может это наш образ жизни и всякие излишества привели до трагедии?

Какие причины ни были, я знал, что группа никогда не останется прежней, если вообще останется. Даже перед смертью Бонэма, во время первых недель, проведённых в итальянской тюрьме, я старался не унывать, повторяя себе: «Это может закончиться в любой день. Я выйду на свободу, я соскочу с героиновой иглы, я буду с группой на американском туре. Всё придёт в норму, как раньше».

Но кончина Джона Бонэма вернула меня к реальности. Не только потому, что придётся жить с горем от потери друга, но и потому, что дни Led Zeppelin окончены. Все эти годы, хотя группа и не говорила никогда о чьей-то смерти, они понимали, что кто-нибудь может когда-нибудь покинуть группу.

«Если это случится, – говорил Джимми об этом весьма буднично. – Это будет конец группы. Структура закроется. Стоит ли двигаться после этого?»

Бонэм был важной частью группы. Он и, в особенности, Роберт знали друг друга с юных лет, за несколько лет до Led Zeppelin. И хотя они ссорились или спорили – в основном по мелочам, например, кто должен платить за бензин, – они всегда были тесно связаны в эмоциональном плане. Я не мог представить, как Роберт будет петь без Бонэма позади себя. Это будет похоже на вождение машины с тремя колёсами. Когда умер Карак, Роберт обнял Бонэма на похоронах и сказал: «Ты мой самый старый друг; могу ли я рассчитывать, что ты всегда будешь рядом? Могу же?»

Джимми подвёл черту: «Будет оскорблением искать замену Бонэму, чтобы дальше функционировать».

Часть 2

3. Роберт

– Роберт, ты хочешь потратить свою жизнь в рок-группе? У тебя есть возможность получить прекрасное образование и сделать карьеру. Не позволяй себе оказаться на обочине жизни. Не позорься.

Эти слова произнёс Роберт Плант-старший, чей сын страстно желал быть рок-певцом. Для старшего Планта, инженера-строителя, который предпочитал Бетховена всяким Битлз, музыкальные амбиции сына превратились в кошмар. Он не мог смириться с тем, что мальчик тратит жизнь в погоне за неосуществимыми мечтами.

Роберт-старший тщетно тратил множество тревожных часов в мыслях, как вернуть сына к более «респектабельной» жизни и карьере. Тем временем младший Плант самостоятельно собирал инструменты (гармошки и казу), и относился к ним как к творениям Страдивари. Пока его отца угнетало отсутствие интереса у Роберта к образованию, подросток позировал перед зеркалом и учился петь под записи Элвиса.

Большинство рок-музыкантов, от The Beatles до Stones и Led Zeppelin, которые появились в шестидесятые, пришли из рабочего класса. Их родители пережили ужас и лишения Второй мировой войны, включая жестокую бомбёжку Лондона, которая предала город огню и оставила множество руин. Английская экономика пребывала в кризисе и с трудом восстанавливалась после войны. Для многих молодых музыкантов в Англии, которые росли в домах, где слушали Фрэнка Синатру или оркестр Стэна Кентона, рок-музыка стала способом не только выбраться из бедности, но и выразить свой протест, а также выступить против традиций среднего и высшего классов, которые, по их мнению, притесняли и чинили боль их семьям. Годы спустя рок-музыка превратилась в мощное оружие бунта.

Но в то время, когда рок являлся музыкой бедных, семья Плантов принадлежала к среднему классу. Роберт родился в 1948 году в Вест-Бромвиче, графство Стаффордшир, и рос в Мидлендсе, маленьком сельском городке Киддерминстер. В ранние дни Led Zeppelin Роберт производил впечатления интеллигента, иногда презрительно поглядывал на нас, простолюдинов. Он никогда не говорил снисходительно, но снисхождение сквозило в каждой клетке, словно он был сделан из узоров.

Роберт ходил в школу Короля Эдуарда VI в Сторбридже, где школьные проказы составляли часть его жизни. Однажды он спрятал пару теннисных туфель в пианино, после чего учитель не мог ничего сыграть. Эта проделка стоила Роберту исключения из музыкальной программы, самого любимого урока.

С четырнадцати лет Роберт начал отращивать волосы (чтобы девочек привлекать) и принялся играть с рок-группами. И времени на школу уделял меньше, хотя проявлял интерес к таким предметам, как археология. Больше всего его привлекала музыкальная карьера, хотя семья отнеслась к этому скептически.

В какой-то момент Роберт-старший решил, что страсть к музыке его сына постепенно утихнет. Иногда он возил своего парня на концерты в клуб «Севен Старз Блюз», где подросток пел с группой Delta Blues Band, в составе которой играли Крис Вуд на флейте и Терри Фостер на восьмиструнной гитаре. Когда публика песни знала, то одобрительно гудела, и молодой певец приходил в восторг. Но Роберт стремился показать неизвестные блюзовые вещи, например Блайнд Бой Фуллера, и толпа замолкала и чувствовала себя неуютно, словно ей исполняли «Кармен» или «Мадаму Баттерфляй».

Роберт был достаточно умён, чтобы понять, что его шансы достичь успеха незначительны. «Даже самые талантливые вокалисты обычно не доходят до финиша, – говаривал он. – Я даю себе срок до двадцати. Если к этому сроку не получится, займусь чем-нибудь другим».

Роберт переходил от одной группы к другой, The Crawling King Snakes (по песне Джона Ли Хукера)… Black Snake Moan (названной в честь вещи Блайнд Лемон Джефферсона)… The New Memphis Bluesbreakers. Когда он играл свои версии музыкальной классики, его голос начал привлекать больше внимания. Мощный, чувствительный, душевный, он буквально притягивал людей.

«Может что-то меняется», – делился надеждами Роберт с друзьями, выступая перед полным залом. Но несмотря на растущее признание, разочарований всё же было больше.

В 1966 году, после того, как он присоединился к группе Listen, каким-то скаутам из CBS Records понравилось то, что они услышали. Их поразили сильный голос и поведение на сцене. CBS подписали группу на три сингла, на первом из которых записана хорошая версия хита Young Rascals «You Better Run». Выпущен он был скромно, а привлёк ещё меньше внимания. Радиостанции и покупатели на заметили пластинку. Первая встреча с музыкальным бизнесом оказалась жестокой.

Роберт был удручен провалом, но не сломлен. «Я пробьюсь, – говорил он друзьям, стараясь поддерживать дух на высоком уровне. – Я верю в себя, и это пол-дела». На самом деле его одолевали большие сомнения, и он начал сомневаться, что дела пойдут в его пользу.

В 1967-ом CBS Records предложили Роберту записать два сингла по контракту с Listen. Казалось, это отличная возможность – пойти в студию самому. Но радость Роберта была омрачена выбором песен. Одна из них, «Our Song», была прилизанной оркестровой итальянской балладой с английским текстом. Кто-то из друзей Роберта спросил: «Что они делают с ним, чёрт возьми? Слепить из него очередного Тома Джонса?» Роберт стыдился записи. Он чувствовал, будто теряет свою индивидуальность в куске винила, вышедшего из-под пресса. Его чутьё не подвело: «Our Song» разошлась тиражом всего 800 экземпляров, и компания действительно пыталась сделать из него нового Тома Джонса. Кампания была столь же успешной, как и российский автопром. В какой-то момент Роберт был настолько подавлен тем, что его карьера упёрлась в отвратительную кирпичную стену.

– Если моя мама не купила пластинку, её больше никто не купит, – шутил Роберт, и он не преувеличивал.

В этот период, несмотря на происхождение из среднего класса, он стал модом. Он носил отстроносые сапоги на каблуке и обтягивающие пиджаки, участвовал в драках с рокерами где-нибудь в Маргите. Он состриг длинные светлые локоны и сделал причёску во французском стиле на подобие Стива Марриотта, вокалиста Small Faces, которые задали неотразимый музыкальный вопрос: «How's your bird's lumbago?» (честно скажу, так и не понял, что эти кокни имели в виду – прим. пер.) во время концерта в Бирмингеме, на котором побывал Роберт.

Пока карьера Роберта буксовала, его родители попытались снова направить сына в более традиционном направлении. «Почему бы тебе не пойти учиться на бухгалтера?» – спросила обеспокоенная мама. Роберт был и так в удручённом состоянии, а тут ещё и это.

И хотя Роберт был достаточно умён, чтобы понимать, что он гоняется за неосуществимой мечтой, но всё же он был расстроен недостаточной поддержкой со стороны семьи. Он до сих пор думал, что у него есть ещё одна попытка стать звездой, хотя родители ждали, когда же сын перерастёт свои «фантазии» насчёт карьеры в музыке. Роберт чувствовал себя разочарованным, оскорблённым и униженным. Когда он бывал в доме родителей, то чувствовал, как растёт пропасть между ними. На каком-то уровне он отчаянно хотел доказать им, что может преуспеть в музыке.

Тем не менее, чтобы доставить удовольствие семье, Роберт в конце концов согласился пойти учиться на бухгалтера, хотя его сердце принадлежало блюзовым исполнителям типа Роберта Джонсона, Томми МакКлеллана, Отиса Раша, Мадди Уотерса и Сонни Бой Уильямсона, чьи записи он частенько находил в магазине уценённых товаров, в которых часто ошивался.

Через две недели учёбы Роберт поднял руки. Ему платили какие-то два фунта в неделю, но что важнее, он понял, что существуют более интересные вещи, чем гроссбухи и балансовые ведомости. – Не хочу тратить жизнь на подсчёт денег других людей, – жаловался он друзьям. – Я лучше стану тем, кто делает их!

Без всякого сожаления Роберт полностью переключился на музыку. Как и раньше, он переходил от одной группы к другой, в конце концов оказавшись в Band of Joy. Как и ранние музыкальные начинания, эта группа достигла минимального успеха. Концерты случались нерегулярно, и большая часть их проходила в полупустых залах. Мало других проблем, Роберт постоянно ссорился с менеджером.

– Ты знаешь в чём проблема, Роберт? – спросил его как-то менеджер. – Я не думаю, что ты хорошо поёшь! Тебе стоит серьёзно подумать об уходе из группы.

Роберт в ярости вышел от менеджера, его самолюбие было основательно задето. Да, его голос был немного неистовым, но он в то же время чувствовал, что в нём есть нечто уникальное. Он старался не обращать внимания на критику, пропускать её мимо ушей, но это было трудно. Он твёрдо вознамерился продолжать петь, хотя денег музыка не приносила. Роберту досталось название группы, и вскоре Band of Joy реформировались во втором, а в последствии и в третьем составе, которые попробовали себя в нескольких неожиданных направлениях. В последней инкарнации играл странный длинноволосый барабанщик с усиками по имени Джон Бонэм. Он вечно был недоволен бешеной мощью и яростью, создаваемыми им на концертах. Он обёртывал барабаны алюминиевой фольгой, чтобы звук был более хлёстким и взрывным, а ещё чтобы привлекал больше внимания к группе.

Но на самом деле Band of Joy требовалось гораздо больше усилий, чтобы завоевать сердца аудитории. Участники группы иногда выступали с разукрашенными лицами и носили длинные фраки. Они устраивали войнушку на сцене с игрушечными автоматами. А толстый басист, одетый в кафтан и расклёшенные брюки прыгал со сцены в толпу, страшно пугая её тем самым. Как будто «Гинденбург» (а может, «Цеппелин»?) падал на них. Если в этом и был какой-то смысл, никто не мог понять – какой именно.

Одним вечером группа играла в Селкирке, и пьяный посетитель концерта бросил в Планта кусок пирога. Роберт постоянно двигался по сцене, поэтому пирог вреда никакого не причинил.

Band of Joy играли два концерта в неделю, но денег много мы не зарабатывали, – вспоминал Роберт годы спустя. – Если бы я не был к тому времени женат, а у моей жены Морин не было работы, мне нечего было бы есть. Вот так! Я бы стоял на бирже труда.

В известной степени, Морин была спасительницей Роберта, и он это знал. Без её денег, не говоря уже о моральной поддержке, он бы давно сдался. Он встретил её на концерте Джорджи Фейма, и они вскоре стали вместе жить, а затем поженились. Когда Роберт приносил домой какие-то деньги, она была уверенна, что у них будет крыша над головой. Когда его уверенность пошатывалась, она помогала восстановить её. Роберт часто говорил, что если бы не Морин, он давно бы сошёл с ума.