Текст книги "Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры (ЛП)"

Автор книги: Ричард Коул

Соавторы: Ричард Трубо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Часть 6

11. Назад в реальность

Джимми Пейдж был сильно зол. Первый американский тур закончился на невероятно высокой ноте. Группа в эйфории возвращалась в Англию. Но в офисе Питера Джимми прочёл некоторые рецензии на концерты и был обескуражен. Можно подумать, что Led Zeppelin изобрели лекарство от рака или от сердечной болезни.

– Какой-то абсурд, – бормотал Джимми. – Эти критики ни хрена не знают музыку. Они вообще не в теме. Ни разу.

Питер оказался прав насчёт тура. Фанаты в Штатах были готовы к таким новаторским группам как Led Zeppelin. По иронии судьбы критики оказались не готовы.

Джимми считал, что Led Zeppelin – его группа. А злобные критичные замечания словно пытки твоего ребёнка. С отвращением он смял пару рецензий в комок и бросил их в корзину.

Питер старался успокоить Джимми. Он гневался не меньше, но понимал, что не стоит позволять каким-то запутавшимся критикам подрывать уверенность членов группы.

Давайте взглянем на вещи в перспективе, – сказал Питер. – Большая часть прессы до сих пор злится на раздутую Atlantic шумиху по поводу подписания Led Zeppelin. А теперь мы расплачиваемся.

Пресса объявила команду жадной до денег группой, которую настырно пропихивают доверчивой публике. Они проигнорировали тот факт, что на первом американском туре нам платили всего лишь двести долларов за концерт, изредка чуть больше полутора тысяч. А критики ополчились на нас до того, как услышали хоть одну ноту.

Масс-медиа направили самые безжалостные атаки на Роберта, впрочем, неудивительно. Вокалист любой группы всегда должен открывать свою душу чуть больше, чем остальные участники. И пресса недоумевала, кто этот молодой неопытный певец. Он никогда не выступал перед большой аудиторией на крупных площадках. И вдруг оказался под сводом прожекторов, в центре рекламы… и мишенью для критиков.

Питер и я запаниковали, мы пытались спрятать критические атаки от глаз Роберта. Когда мы покупали газеты или если нам присылали вырезки прямо в офис, мы избавлялись от тех рецензий, которые могли задеть. Мы не хотели расстраивать его. Но кое-что просачивалось, и эффект был деморализующий.

Сначала Роберт злился. Потом защищался. А потом храбрился. Я думаю, он был напуган. За его бахвальством скрывалась боль, и он делал вид, что ему всё равно. Но это было не так. Позже Роберт признается, что в самый разгар травли прессой группа решила, что «лучшее, что можно сделать – это заткнуться и просто играть». Тем не менее нападки прессы доставляли ему много хлопот. Это было видно из того, как он говорил о репортёрах, которые хотели взять интервью. «Скажи им, что никаких интервью не будет, пока они не послушают нашу музыку, – говорил он мне. – А многие из них просто невоспитанные люди».

Но когда дебютный альбом, Led Zeppelin, увидел свет в Штатах в начале 1969 года, ситуация ничуть не улучшилась. Фактически, главные FM-радиостанции по всей Америке получили свои промо-экземпляры и во всю их крутили. Atlantic выпустила также и семидюймовые диски с самыми длинными треками альбома – «Babe, I'm Gonna Leave You» и «Dazed and Confused».

И хотя диск-жокеям понравилось то, что они услышали – они много говорили о вибрациях, оригинальности и сырой энергии альбома – пресса была беспощадна. Некоторые критики настаивали, что Led Zeppelin были не больше, чем копией группы Джеффа Бека, которые также вышли из Yardbirds, но с Беком и Стюартом во главе.

В журнале Rolling Stone Джон Мендельсон разделал альбом под орех, песню за песней: «Популярная формула новой эры таких успешных британских блюзменов как Cream и Джон Мейолл на мой взгляд такова: добавьте к отличному гитаристу, который после ухода из Yardbirds или от Джона Мейолла, превратился в мелкого музыкального божка компетентную ритм-секцию и симпатичного вокалиста, имитирующего манеру чёрных. Последняя из подобных английских групп предлагает не больше, чем их брат-близнец, Jeff Beck Group, но уже нет так хороша, чем три месяца назад».

Опа!

Несмотря на подобные атаки, на продажах альбома это никак не сказалось. Пластинка поднималась в чартах быстро, и когда это произошло, та же враждебная пресса начала гоняться за группой для интервью. Им вдруг приспичило поместить цеппелинов на первые полосы, создавая шум по самому мелкому поводу. Но в группе никто не горел желанием высиживать до конца все интервью.

– Это глупо, – заметил Джимми, – Если они собираются махать шашками в нашу сторону, какое нам тогда до них дело? Скажи им, что мы заняты. Скажи что-нибудь.

Питер старался быть выше и не парился по этому поводу. Пока группа зализывала раны от когтей прессы, он просчитывал следующие шаги группы. Несмотря на вопли о коммерциализации, несмотря на энтузиазм публики, первый тур по США смог только окупить расходы. Когда мы прилетели домой и посчитали цифры, я был весьма удивлён.

Питер сидел и просматривал счета:

– Самолёты… аренда авто… отели… еда… обслуживание аппаратуры… зарплата. Всё, что мы заработали, ушло до того, как мы вернулись домой.

Но Питер не был расстроен. По реакции групп типа Iron Butterfly он понимал, что карьера Zeppelin развивается стремительно. И не беспокоился о деньгах. Вскоре всё изменится до неузнаваемости, говорил он мне.

Никто из нас не зарабатывал больших денег в те дни. Мне платили всего лишь сто долларов в неделю. Роберт с Бонзо получали столько же – чистая зарплата, которую они отсылали домой жёнам и детям в дополнение к авансу от звукозаписывающей компании. Чек от Atlantic явился своеобразной финансовой подушкой безопасности, то, к чему они ещё не привыкли. Когда группа только-только образовалась, Бонзо так нуждался в деньгах, что попросил Питера: «Давай я поведу грузовик с аппаратурой за дополнительную плату… например, пятьдесят фунтов в неделю?»

Джимми и Джон Пол не получили ничего за первый тур. Группа была их инвестицией, и они предвидели колоссальные дивиденды в будущем. Как и Питер они хорошо знали бизнес и понимали, что команда взлетит подобно космическому кораблю – по крайней мере, если не у критиков, то у фанатов.

Джимми был нацелен сохранить доходы там, где им было место – внутри группы. Он рассказывал множество страшных историй – байки, которые приводили его в гнев только при воспоминании о них – о том, как его обдирали в прошлом, даже в Yardbirds.

– Как-то раз Yardbirds гастролировали со Стоунз по США, сразу после того, как мы появились в фильме Антониони «Blow-Up». Мы находились на самом пике популярности. Но после пяти недель гастролей, знаешь сколько получал каждый участник Yardbirds? Сто двадцать фунтов! И всё, бля!

– А кто забирал остальные деньги, которые вы зарабатывали? – спросил я.

– Чёрт его знает? Но точно не мы!

Обычная история среди рок-музыкантов. Команды могут привлекать платежеспособных покупателей, на их стенах висят золотые диски, но счета их пусты.

У Питера и Джимми возникли особые отношения, в которых, судя по всему, подобных проблем не предвиделось. Когда Питер стал менеджером Yardbirds в непростые для тех времена, Джимми увидел, что тот действительно заботится о музыкантах, а не о себе. Питер был честным человеком, что в музыкальном бизнесе дело неслыханное. В Led Zeppelin Питер был пятым членом группы. Если я решал вопросы на гастролях, Питер неусыпно следил за деловой частью жизни команда. Его философия была проста: так как группа привлекает фэнов в концертные залы, необходимо получить финансовое вознаграждение. Весьма редкое и необычное отношение.

Джимми так привык к тому, что деньги быстро исчезают из поля зрения, что даже в счастливые дни существования группы не мог преодолеть своей бережливости. Как-то мы попали в один пабов Лондона и пили с группой Liverpool Scene. Они прикалывались над его отношением к деньгам. Кто-то из них придумал Джимми кличку «Свинцовый бумажник», и она к нему пристала.

После тура по Штатам телефон в офисе Питера разрывался бесконечно. Американские промоутеры забросали предложениями о концертах – резкий контраст к тому, что происходило в Англии. Дома к группе проявляли очень вялый интерес. Первый альбом будет выпущен только в марте, и ажиотажа совсем не наблюдалось.

Промоутеры из США страстно желали нас видеть, а их крупнейшие английские коллеги – нет. Один промоутер из Лондона прямо так и сказал по телефону: «Питер, в Англии новая группа появляется каждую секунду. Так что, зачем нам ещё одна?»

Такие замечания были болезненными. Но на каком-то уровне Джимми и остальные понимали, что происходит. После того, как дебютный альбом появился в Англии, группа собралась в офисе Питера, где Джимми так прокомментировал происходящее:

– В США FM-станции хотят играть длинные композиции в нашем стиле. Но английское радио до сих пор привержено синглам, поэтому нам труднее получить место в эфире. И с этим фактором нам придётся мириться.

И тем не менее им очень хотелось признания дома. Хотя они об этом особо не говорили, их обижал холодный приём в Англии.

Чтобы привлечь слушателей, группа предприняла британский тур в марте 1969-го, ограничившись единичными выступлениями в маленьких клубах – Marquee и Fishmonger's Hall в Лондоне, Mother's в Бирмингеме, Cook's Ferry Inn в Манчестере и Klook's Kleek в Эдмонтоне. Маленькие клубы стесняли, в них вмещалось не больше трехсот-четырёхсот человек. В некоторых не было даже гримёрок. Гонорары тоже были маленькими – шестьдесят фунтов, что приблизительно составляло шестьдесят процентов от общей суммы доходов. Иногда им удавалось получить аж сто сорок фунтов.

Удивительно, но благодаря сарафанному радио билеты на концерты оказались быстро раскупленными. Однако, несмотря на полные залы, никто много не заработал. Питер был в замешательстве, но не сдавался.

– Ситуация в Англии скоро изменится. А пока стоит вернуться в США.

Вполне возможно, Led Zeppelin действительно принадлежали Америке.

12. Свинцовый бумажник

Джимми сидел в одиночестве в доме лодочника рядом с главным домом и внимательно осматривал пылящиеся инструменты и аппаратуру. Многое относилось ко временам Yardbirds, а кое-что было намного старее.

Двух месяцев не прошло после американского тура, во время которого старое оборудование времён Yardbirds основательно поизносилось и фактически пришло в негодность. В отличии от Пита Таунсенда, который уничтожал инструменты под одобрительный рёв толпы, цеппелины заиграли своё до полной непригодности. Но Пейджи, будучи бережливым человеком, не склонялся тратить много денег, если не сказать больше, на новое оборудование для следующего тура по Америке, который должен стартовать через две недели в конце апреля 1969 года. Как можно реанимировать аппаратуру, спрашивал он себя, без ущерба для отчёта о прибылях и убытках?

Несколько сгоревших усилителей «Фендер» из имущества Yardbirds хранились в доме лодочника. Рядом стояли «Рикенбекеры» от первого тура цеппелинов, их ещё можно было использовать. Но они не соответствовали стандартам Джимми. Фэны не заметят, но не он.

Дилемма для такого перфекциониста, как Пейдж. Он хотел, чтобы всё было чётким и точным. В то же время сама мысль о расходах в тысячи долларов на новую аппаратуру доставляла страдания. Свинцовый бумажник столкнулся лоб в лоб со Свинцовым дирижаблем, и на какое-то время ситуация казалась патовой.

Тем вечером Джимми усиленно искал решение. Он поднял трубку и позвонил Клайву Кулсону, роуди в новом турне.

– Клайв, я хочу заполучить «Маршаллы» перед отъездом, – сказал ему Джимми.

– Дороговато выйдет. Сколько мы сможем потратить? – ответил Клайв.

– Мы не потратим ни пенни, – пояснил Джимми. – Немного фантазии плюс пара инструментов – это нам не будет стоить ничего.

Мы с Клайвом приехали к Джимми на следующий день, и Пейджи объяснил свою задумку. Он велел Клайву снять задние крышки и с «Фендеров», и с «Рикенбекеров», вытащить динамики и поменять местами. Затем попросил отвезти усилители «Фендер» с рикенбекеровскими динамиками в магазин Sound City, что на площади Пиккадилли, и обменять на новое оборудование «Маршалл».

– Из-за пошлин на импорт «Фендеры» – самые дорогие усилители, – говорил он. – никто не узнает, что внутри стоят динамики от «Рикенбекеров».

Это сработало. Клайв вернулся в двумя наборами новых «Маршаллов», не потратив ни фунта. Свинцовый бумажник вышел победителем.

Когда перед отлётом в США оставались считанные дни, Zeppelin охватил мандраж. За годы работы я усвоил: не важно, сколько туров и концертов отыграла группа, не важно, сколь здорово они сыграли и как громко их приветствовала толпа, перед стартом каждого нового турне команду охватывало мрачное предчувствие. Пройдет ли всё так же гладко, как и в прошлый раз? Будут ли заполнены залы? Захотят ли фанаты после окончания концерта, покидая клуб, вновь пойти на них?

Но как только тур начался, опасения оказались безосновательными. Вечер за вечером, город за городом, аудитория уходила зачарованной. Сан-Франциско, Детройт, Чикаго, Бостон, Нью-Йорк, тридцать выступлений в девятнадцати городах с музыкой такой мощи, которая затмит любого, кому случится оказаться на сцене Филморов, театра Гатри в Миннеаполисе, Кинетик Серкус в Чикаго или Бостон Гарден.

Второй тур начался в Сан-Франциско с неожиданного инцидента. Билл Грэм, владелец и управляющий зала Филмор Уэст был ярким, трудолюбивым бизнесменом, c крутым характером и прямолинейным. Он всегда был честен с Yardbirds и Led Zeppelin. Он позаботился о мельчайших деталях, предоставив нам всё, что мы попросили и даже больше.

Но когда мы приехали в Филмор в майский полдень вторника за несколько часов до первого концерта, нас встретил вовсе не сердечный приём. Клайв подошёл к Грэму, игравшему в баскетбол с сотрудниками во дворе позади клуба.

– Мистер Грэм, – сказал Клайв. – Мы приехали, чтобы настроить аппаратуру Led Zeppelin. Мы можем начинать?

Грэм глянул в нашу сторону и ткнул в Клайва указательным пальцем.

– Ты с кем говоришь, приятель? – заорал Билл, на шее вздулась вена. – Когда я захочу поговорить с тобой, я поговорю. Ты что, не видишь, что я занят?

Бедный Клайв. Он повернулся ко мне, словно говоря: «Когда следующий рейс в Лондон?» Он понял, что когда Грэм хотел нагнать ужас, это будет достойно премии Оскар. Мы так и не поняли, зачем он так сделал, но договорились больше не мешать ему, когда тот играет в баскетбол. Я также должен был усвоить, что несмотря на то, что мы, из команды Led Zeppelin, ценили группу, другие еще не были готовы стелить перед ними ковровую дорожку.

Во второй тур, так же как и в первый, Led Zeppelin поехали вместе с Vanilla Fudge, которые не всегда выступали как хэдлайнеры. В каждом конкретном городе закрывала концерт та группа, альбом которой получал большую долю эфира на радио, основываясь на исследованиях Atlantic Records. Нас не волновало, какими по очереди мы будем выступать; реакция аудитории всегда была одинаковой – полный дурдом.

В начале тура команда играла часовые сеты. Но публика так реагировала, что длительность увеличивалась… час пятнадцать… полтора часа… и ещё больше. Когда кончались песни, они импровизировали на темы Отиса Реддинга и группы Love. Роберт временами пытался спеть старую вещь Moby Grape, но остальные не поддерживали его, в основном, чтобы подколоть.

Шоу не должно повторяться, – обычно говорил Джимми. Несмотря на то, что собственные вещи цеппелинов становились стандартами, они всегда импровизировали, начиная от изобретательных риффов Джимми и заканчивая соло Бонэма, да так, что фэны с последних рядов превращались в истовых верующих в группу. Иногда они сами себя удивляли творческими прорывами и тем, на какие высоты выводили свои инструменты.

К середине тура уверенность группы взлетела в небеса. Они буквально приводили аудиторию в неистовство. Их это никогда не пресыщало, но каждый раз приятно удивляло, когда к концу шоу толпа с ума сходила. Репутация команды опережала их движение, и аудитория находилась на краю истерии сразу после объявления выхода команды. Как только они начинали играть, зал превращался в сумасшедший дом.

– Круто быть там и играть музыку, – поделился Бонэм со мной своими ощущениями перед выходом на сцену. – Как только толпа заводится, начинается полное безумие. Энергия фэнов заводит меня в неизведанные дали.

Но группа не могла позволить себе насладиться в полной мере успехом. На них постоянно давила рекорд-компания по поводу второго альбома, Led Zeppelin II. Первый альбом попал в чарты на 99 место, а затем взлетел в десятку. В конце концов, он продержался в хит-параде, включая повторное вхождение в конце 1979 года – десять лет.

– Что им не нравится? Пусть подсчитывают прибыль от первого альбома! – жаловался Роберт. – Ненавижу, когда мне к виску приставляют дуло пистолета. Это нечестно!

– Давайте им прямо так и скажем, – предложил Бонзо. – Путь отвалят!

Несмотря на злость на рекорд-компанию, которая заставляла работать над вторым альбомом, музыканты были профессионалами до мозга костей. Они понимали, что у них контрактные обязательства, к которым нужно отнестись серьёзно. Джимми и Роберт спешно сочиняли песни в номерах отелей (Whole Lotta Love, Ramble On), иногда тексты песен писались на бланках отелей. Роберт впервые полностью самостоятельно написал текст к песне Thank You, которую посвятил жене. Бывало, как только песню сочиняли, её тут же репетировали и записывали.

Где бы мы ни были, когда бы нам ни выдавался свободный день, Джимми изыскивал свободную студию – Ardent Studio в Мемфисе, Gold Star Studio в Лос-Анджелесе, – и команда запиралась в ней до поздней ночи, чтобы записать новые треки для альбома. Иногда Роберт приезжал самостоятельно, чтобы наложить вокальные партии. Он записал вокал для Whole Lotta Love за один дубль («Мне хватало денег на один раз, лучше сделать возможности не было»).

«Whole Lotta Love» потребовала большого внимания со стороны Джимми. Вокал Роберта был записан, но тем не менее, он провёл множество часов в студии, оттачивая каждую мелочь. Для нисходящей прогрессии он использовал слайд и обратный эффект эхо. Такую же технику он взял на вооружение в Ramble On.

Множество эффектов в «Whole Lotta Love», да и для всего альбома, появились из чистого экспериментирования. Джимми сидел в аппаратной комнате с инженером, и они буквально играли с ручками регуляторов, поворачивая то в одну сторону, потом в другую, и слушали, какие звуки получаются. Для «Whole Lotta Love» они создали ошеломительный каскад обрывков разговоров, воплей и визгов.

Джимми без устали работал над микшированием «Bring It On Home», «What Is and What Should Never Be». Он также добавил двенадцатиструнную гитару к «Thank You» и целую обойму гитарных наложений к «Ramble On».

Иногда я даже нервничал при виде Пейджи в студии. Он становился более одержимым, больше чем на сцене. Не важно, как хорошо он был подготовлен, он редко был полностью удовлетворен. И всегда хотел чего-то добавить, чтобы приблизиться к совершенству. От этого его уверенность ослабевала, он терял веру в себя. Проводя долгие часы над микшированием, он мог уткнуться лицом в ладони, чтобы спрятаться от реальности, от бесконечных сессий, от работы над альбомом, которой конца края не видно. Это была долгая, изматывающая работа, и хотя он очень любил творческий процесс, иногда Джимми перегибал палку.

Бывало так, что Джимми и я летели в Нью-Йорк после концерта в Миннеаполисе или Чикаго. Я брал с собой незаконченные плёнки, завёрнутые в фольгу. Мы ловили такси до студии A&R, торчали там полдня, а затем вылетали на следующий концерт. Ужасно, изнурительно, тяжело. Но Пейдж должен был это сделать.

По плану мы летели в Балтимор на концерт в Мерриуэзер Павильоне. Фрэнк Барсалона и Барбара Скайдел из Premier Talent работали с нами на этом туре, их агентство также представляло The Who.

– Почему бы нам не поставить The Who и Led Zeppelin на одну сцену? – предложил Фрэнк Питеру.

Питер сел и обдумал идею.

– Ладно, давай!

Он знал, что The Who будут главными звёздами, но был уверен, что его парни смогут противопоставить себя более популярной группе.

Обе команды очень нервничали от перспективы играть друг с другом. После открытия шоу – выступал поющий комик Дядя Грязнуля – на сцену вышли цеппелины и выдали мощный полуторачасовой сет. А затем The Who по полной отыграли свою программу в течение полутора часов, апофеозом которой стал побивший все рекорды акт разрушения инструментов.

Ближе к концу шоу я вместе с Джоном «Вигги» Вулфом, моим коллегой, работавшим на The Who, отправился собирать деньги.

– Надеюсь, вы заработали кучу денег, – сказал я Вигги. – Вам нужно немало денег, чтобы заменить все инструменты, с которыми расправляется Таунсенд.

Вигги сказал, что они получают 6750 долларов за концерт.

– Серьёзно? – удивился я. – Нам платят почти столько же – шесть тысяч.

– Не могу поверить, что вы получаете всего на семьсот пятьдесят долларов меньше, – Вигги был в шоке.

– Если учитывать, что покупка новых инструментов стоит десять тысяч долларов, в этом плане мы вас обогнали.

Во время тура, да еще в напряжении от работы над новым альбомом, Zeppelin в дополнение к этому продолжали пребывать в ссоре с прессой. Несмотря на то, что аудитория на наших концертах росла, равнодушие СМИ – и даже антипатия – только усиливались. Рецензия журнала Variety на второй тур была типичной в беспощадности, с которой нас размазывали:

«Одержимость этого квартета мощностью, громкостью и мелодраматическими позами не имеет ничего общего с утончённостью других англичан. Зато достаточно динамики и выдержанности в ультратяжёлом роке Led Zeppelin. Но команда предпочла чистую энергию музыкальному вкусу, и это привлекает в основном юную аудиторию».

Когда Джимми читал подобные рецензии, он совсем расклеивался.

– Эти критики пишут в вакууме? – жаловался он, сидя в номере отеля в Чикаго. – Разве они не слышат, как толпа требует нас раз за разом? Он с отвращением расшвыривал рецензии по комнате. – И они пишут с таким высокомерием, как будто их мнение имеет значение больше остальных. То, что они пишут, не значит, что они разбираются в музыке!

Джон Пол относился к происходящему более прагматично:

– Есть в этом одно преимущество. Они не вьются вокруг нас толпами, поэтому нам не приходится тратить много времени, отвечая на их вопросы, иногда настолько идиотские.

Пейджи предложил вообще не давать никаких интервью прессе, которая доставала представителей по связям с общественностью Atlantic Records. И самом деле, как только группа приняла столь непопулярное решение, Джимми безоговорочно отказал всем в интервью – эта политика держалась в течение нескольких туров.

– Как только пресса начнёт писать более объективно, тогда я буду с ними разговаривать, – сказал он.

Вражда между группой и прессой достигла пика во время последних трёх недель тура, когда репортёр журнала Life Эллен Сандер присоединилась к нам в турне. Никто не был в восторге от этого. Сандер предложила редакторам, что напишет об американском туре The Who, но когда не получилось, она обратилась к нам в качестве замены.

Led Zeppelin были новой группой, и мы по идее должны были быть очень внимательными с представителем такого влиятельного журнала, как Life. И в правду, Питер собрал нас и сказал следующее:

– Пожалуйста, будьте с ней вежливыми. Она из большого американского журнала. То, что она напишет, прочтут миллионы людей.

И мы очень старались. Мы по очереди общались с Сандер, но никто из нас не смог найти в ней ничего привлекательного. С ней не так приятно было общаться. Ей не нравилась наша музыка, и она презирала наш образ жизни.

Позиция Сандер отображала типичное отношение прессы к цеппелинам. Когда статья о нашем туре была издана, оказалось, что написала она весьма нелестно, и с нашей точки зрения, неаккуратно. Основная претензия Сандер состояла в том, что якобы, когда она покидала нас и пожелала счастливого пути, на неё напали двое членов группы (она не назвала, кто конкретно). Как она писала, они схватили её одежду и порезали на клочки платье. Питер Грант, как она утверждала, спас её от монстров-музыкантов, которые были готовы разорвать её на куски.

– Что за фигня? – сказал мне Бонзо. – Мы немного над ней поприкалывались, может быть её обидело, что мы были немного в подпитии. Но если ей показалось, что мы хотим изнасиловать её, то у неё больная фантазия.

Обзор Сандер оказался суров.

«Если вы войдёте в клетку в зоопарке, чтобы поближе увидеть животных, погладить по пленённой коже и почувствовать таинственную энергию, – писала она. – В первую очередь вам в нос ударит запах дерьма».

Питер попросил меня помочь команде пережить напряжение, которое обрушилось на музыкантов.

– Это пытка. – сказал Пейджи в самолёте на пути в студию в Нью-Йорке. – Группа только появилась, а я уже хочу сделать перерыв.