Текст книги "Убить Мертвых (ЛП)"

Автор книги: Ричард Кадри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Нет, конечно.

Трейси достаёт из кладовки пару складных стульев.

Джонни скрещивает длинные ноги и ждёт, когда мы начнём. Я слышал, что покойники обычно терпеливы. Что им ещё остаётся?

Аллегра достаёт из наплечной сумки старый «Полароид».

– Не возражаешь, если я тебя сфотографирую?

Джонни улыбается и садится ровно.

– Так хорошо? – Спрашивает он.

– Идеально, – отвечает Аллегра. Она нажимает кнопку и срабатывает вспышка. Моторчик камеры скрипит и выбрасывает снимок. Аллегра берёт фотографию и кладёт на колени, пока та проявляется.

– Джонни, ты знаешь о других мёртвых людях в городе? – спрашиваю я.

– Не особо.

– Прошлой ночью некоторые выбрались на улицы. Скорее всего, они доставят много неприятностей.

– Мне жаль. Но я о них ничего не знаю. Я знаю, что я один из двадцати семи, но я мало что знаю о других восставших.

Было мало шансов, что эти умные могут иметь представление о или психическую связь с тупыми.

– А что такое эти двадцать семь?

– Не знаю. В моём понимании никто не знает.

– Тебе здесь нравится? Хотел когда-нибудь выбраться из этой комнаты?

– Мне нравится здесь. Трейси и Фиона замечательные, и другие люди, которые приходят в гости, в основном очень милые.

– В основном, но не всегда. Кто не был милым? Кабал?

Джонни пожимает плечами.

– Он старался быть милым, но я не думаю, что это в его характере. Мне кажется, он очень сложный человек.

– Кабал хотел забрать тебя отсюда, от Трейси с Фионой?

– Нет. Мы просто беседовали.

– О чём?

– Не помню.

Так вот как я могу кончить, если умрёт моя старкова часть? Пускающим слюни на торазине[293]293
  Хлорпромази́н, – один из основных типичных нейролептиков.


[Закрыть] психическим больным. Или я буду чем-то другим? Думаю, я уже нечто другое. Не то, чтобы это сильно помогало. Чем сильнее становится это ангельское видение, тем глубже я могу заглядывать в предметы. Но я всё ещё не могу быть уверен, является ли Джонни хорошо говорящим Бродячим или жульничеством Ф. Т. Барнума[294]294
  Финеас Тейлор Барнум (1810 – 1891) – американский шоумен, антрепренёр, крупнейшая фигура американского шоу-бизнеса XIX века. Снискал широкую известность своими мистификациями.


[Закрыть].

Аллегра наклоняется и протягивает мне фотографию. Встроенный в камеру анимаскоп может запечатлеть на плёнке жизненную сущность. Джонни на ней нет. Фотография представляет собой обычный снимок скучной комнаты, за исключением чёрной дыры в форме Джонни посередине. Значит, это правда. Джонни мёртв, как корн-доги[295]295
  Сосиски в тесте.


[Закрыть].

Интересно, что покажет эта камера, если я разрешу Аллегре сфотографировать меня?

– Джонни, ты когда-нибудь кусал кого-нибудь? Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь и превращал в своё подобие?

– Это переходит всякие границы, – говорит Трейси.

Джонни поднимает руку.

– Всё в порядке. По правде говоря, я не знаю. Думаю, я был мёртв довольно долго, прежде чем проснулся и стал тем, кто я есть сейчас. Полагаю, я мог причинить вред каким-нибудь людям, когда был зетом.

Я не ожидал, что он вообще знает это слово, не говоря уже о том, чтобы использовать его.

– Никто не забирал тебя отсюда недавно? Даже если это было совсем ненадолго.

– Я бы это запомнил. Зачем мне куда-то идти? Здесь у меня есть всё, что я хочу.

– Но не выращенная на воле плоть. Тебе нравятся Трейси с Фионой, и ты никогда не причинишь им вреда, но что насчёт незнакомца? Что если кто-нибудь выведет тебя отсюда и спустит на кого-то, с кем ты не знаком?

Он глядит в пол. Скрещивает ноги и ёрзает на стуле, как будто ему внезапно стало неудобно.

– Я не уверен, – говорит он. – Но как я уже сказал, я довольно давно не покидал эту квартиру.

– Возможно, пора сделать перерыв, – говорит Трейси.

– Только ещё один вопрос. Если обычного человека вроде Трейси укусит кто-то вроде тебя или, может быть, зет, существует какой-то способ это исправить?

– Ты имеешь в виду сделать так, чтобы она не умерла и вернулась?

– Да.

– Нет. С этим ничего не поделаешь.

Трейси подходит и встаёт между Джонни и нами.

– Пока что хватит. Давайте дадим Джонни перекусить, и если он захочет, то сможет ответить ещё на несколько вопросов.

Пока Трейси говорит, Джонни снимает крышку сумки-холодильника и заглядывает внутрь. Он идёт к буфету, достаёт сверху пластиковую плёнку и расстилает на полу, словно одеяло для пикника. Он отрывает верх одного из пакетиков с мармеладками и высыпает конфеты в свиные потроха и кровь, перемешивая их пальцами. Смотрит на нас и скалит зубы.

– Я сладкоежка.

– Пойдём пить кофе и давайте дадим Джонни поесть, – говорит Трейси, выпроваживая нас из комнаты и закрывая дверь.

– Ему нравится есть в одиночестве. Он знает, что его еда смущает живых людей. Это его способ быть вежливым.

– Он не такой, как я ожидал. Он как ребёнок.

Фиона включила кофеварку, пока мы были у Джонни. Пахнет хорошо. Она наливает всем по чашке.

– Он не всегда такой. Никто из восставших из мёртвых не спит, но у них по-прежнему есть тела, а телам нужен отдых. Каждые несколько недель Джонни впадает в своего рода состояние фуги[296]296
  Редкое диссоциативное психическое расстройство, характеризующееся внезапным, но целенаправленным переездом в незнакомое место, после чего человек полностью забывает всю информацию о себе, вплоть до имени. Состояние длится от нескольких часов до нескольких месяцев (в отдельных случаях – лет) и так же внезапно завершается возвращением к прежней личности. Воспоминания о жизни в период фуги утрачиваются.


[Закрыть]. Сонный. Рассеянный. Необщительный. Словно внезапно становится аутистом. Спустя пару дней он начинает приходить в себя. Это то, что он делает сейчас, так что он немного более медлительный, чем обычно.

– А как его память?

– Слушай, если ты всё ещё думаешь, что его кто-то умыкал, то можешь забыть об этом. На Джонни один из этих браслетов на лодыжки для содержащихся под домашним арестом. Если бы он попытался выйти отсюда или кто-то попробовал увести его, повсюду бы сработала сигнализация.

– Кто-нибудь мог отключить её при помощи инструментов или магии.

– Угу, но они должны были бы знать о ней. Браслет у него не на лодыжке. Он в нём. Зашит внутри брюшной полости.

Проклятье. Кабал, использующий Джонни в качестве тупого орудия, был отличным аккуратным комплектом, но, похоже, Джонни снят с крючка. С другой стороны, Кабал по-прежнему является для меня королём бала. Мне просто нужно соединить ещё несколько точек.

Аллегра наливает себе в кофе сливки с сахаром.

– Почему его назвали Джонни Сандерс?

Фиона улыбается, как мать, вспоминающая первый шаг своего ребёнка.

– Когда его привезли сюда, Джонни был в одном из своих состояний фуги. Мне кажется, ему сложно было передвигаться, когда он был в отключке. Он несколько дней игнорировал нас и не разговаривал. Просто пялился в стену. Мы привыкли оставлять включёнными телевизор или музыку, когда нас не было в комнате, чтобы у него была компания. Обычно одна из нас находилась в квартире, но той ночью у Трейси сломалась машина, и мне пришлось ехать за ней. Когда мы вернулись, Джонни скакал вверх-вниз, подпевая стереосистеме. Это была песня «Джонни Сандерс» группы «Городские дьяволы убийства».

Я пью кофе неразбавленным. Приятно пить кофе ради него самого, а не как лекарство после прошедшей ночи.

– Почему, когда мы вошли, он таращился на свои руки через увеличительное стекло?

Трейси наливает себе кофе.

– Он не таращился. Он работал. Как я уже говорила, Учёные зациклены. Они очень хорошо что-то делают, и делают это снова и снова. Полагаю, они будут делать это вечно.

– Джонни любит слова и геологию. Он переписывает на песчинки весь «Оксфордский словарь английского языка». Когда я интересовалась в последний раз, он был на слове «сборный».

Я беру свой кофе, возвращаюсь к двери Джонни и открываю её. Он стоит на коленях, склонившись над сумкой-холодильником с пригоршней свиных потрохов в каждой руке. Его рот и грудь перепачканы кровью и наполовину растворёнными мармеладками. Не совсем фото для ежегодника, но в Даунтауне я видал и похуже. Чёрт, я делал и похуже. Заметив меня, Джонни улыбается.

– Это действительно здорово. Спасибо.

– До того, как Трейси сказала мне принести конфеты, я даже и не знал, что Бродячие могут чувствовать вкус.

– Так считает большинство людей. Они приносят вонючее мясо и старую свернувшуюся кровь. То еда зетов. Эта намного лучше.

– Всегда пожалуйста. Кто к тебе ходит?

Он пожимает плечами.

– Несколько Саб Роза. Думаю, важные, но не слишком интересные. Они всегда спрашивают о том, что я помню. Я отвечаю им то же самое, что и тебе. Я ничего не помню из того, что было до того, как проснулся. Но полагаю, они считают, что если продолжать спрашивать, то я вспомню, и они выиграют приз или что-то в этом роде.

– Даже если ты что-то помнишь, тебе не нужно ничего им рассказывать. Это твои воспоминания, а не их.

Он кивает и запихивает в рот ещё потроха.

– Если не возражаешь, я допью кофе и вернусь, и мы ещё немного побеседуем.

– Ладно, – говорит он с набитым ртом.

Я возвращаюсь на кухню, и Фиона наливает мне ещё кофе.

Трейси пристально смотрит на меня.

– Должно быть, ты ходишь по треклятой воде. Джонни никогда так запросто не разговаривает с людьми, особенно когда ест.

– Я довольно неплохо лажу с монстрами.

– Джонни не монстр, – заявляет Фиона таким тоном, что я понимаю, что больше не получу от неё кофе.

– Ага, он самый. Выгляни в окно. Джонни – худший кошмар, который когда-либо являлся большинству этих людей.

– Это лишь потому, что они его не знают.

– Они не хотят знать его. Или тебя. Вы кормите монстра и прячете его объедки в мусорном контейнере под коробками из-под пиццы. Не поймите меня неправильно. Я люблю монстров. Но для людей, которые их не любят, те, кто помогают монстрам – сами монстры.

– К чему ты клонишь? – спрашивает Трейси.

– Как вышло, что вы стали мачехами Джонни?

– Дедушка был Саб Роза, но папа родился без дара, как и все мы. После того, как дедушка умер, семья скатилась в полную задницу. Слышал об Енохе Спрингхиле?

– Угу.

– Он был дальним кузеном. Раньше его ветвь семьи присматривала за Джонни. Когда остался один Енох, тот не мог позаботиться о самом себе, не то, что об Учёном. Вот когда он достался нам.

– Пойду посмотрю, закончил ли Джонни, – говорит Фиона и идёт в его комнату.

– Некоторые из крупных семейств предложили платить нам, чтобы мы присматривали за ним. – продолжает Трейси. – Они это обставили так, словно делают нам одолжение, потому что все мы, Спрингхилы, такие лузеры. Правда же заключается в том, что никто из них не хочет держать Джонни рядом с собой. При всех своих деньгах и власти, они просто кучка ссыкунов.

Она оглядывается через плечо.

– Не говорите Фи, что я так сказала.

– Мы сохраним твою тайну, – говорит Аллегра.

Трейси смотрит на моё пальто, затем на меня.

– Ты упакован?

– Всегда.

– Можно посмотреть?

Я достаю Смит и Вессон, и протягиваю ей рукояткой вперёд. Она взвешивает в руке .460.

– В кого ты собираешься из этого стрелять?

– Никогда не знаешь, когда Ганнибал вернётся со своими слонами.

Она возвращает мне пистолет.

– Много лет назад я была копом. Рада, что мне больше не нужно таскаться с этим.

– С Бродячими на свободе, возможно, тебе захочется пересмотреть это. По крайней мере, на ближайшие несколько дней.

Она пожимает плечами.

– Подумаю насчёт этого.

Фиона возвращается с пластиковым мусорным пакетом, наполненным чем-то мокрым.

– Джонни закончил и привёл себя в порядок. Можете поговорить с ним ещё несколько минут, но потом, полагаю, на сегодня будет достаточно.

Она намекает, что хочет, чтобы мы убрались отсюда, но слишком вежлива, чтобы сказать это.

Мы возвращаемся в комнату Джонни и садимся. Он выглядит намного лучше, чем когда мы вошли в первый раз. Бдительный и бодрый.

– Я лишь хочу спросить тебя ещё о паре вещей, и затем мы оставим тебя в покое.

– Всё в порядке. Мне нравится беседовать с вами.

– Трейси сказала, что раньше ты жил в доме Спрингхилов. Я тоже там бывал. Ты когда-нибудь спускался в подвал за стеной?

– Всё время. Еноху нравилось, чтобы мы там играли.

Я серьёзно ничего не хочу знать об играх, в которые может играть с зомби чокнутый аутофаг.

– Прошлой ночью из этого подвала выбралась группа Бродячих. В одной из стен была здоровая дыра. Она выглядела новой и как будто вела в туннель. Знаешь, куда он ведёт?

Многие дома старых семейств были построены над пещерами на случай, если им придётся бежать. Конечно, больше ими не пользуются. Еноху не хватало здравого смысла, но даже он не стал бы туда спускаться. Живые никогда не ходят в Хребет Шакала.

– Джонни, расскажи мне об этом Хребте Шакала.

– Там живут мертвецы. Все там живут.

– Что ты имеешь в виду под «все»?

– Все, кто умирает в Лос-Анджелесе, попадают в Хребет Шакала и остаются там. Если только не находят один из ведущих наружу туннелей, или кто-нибудь не приходит и не забирает их, как меня. Думаю, сейчас там довольно тесно.

У меня в животе поднимается тошнотворный холодок.

– Когда ты говоришь «все», то имеешь в виду всех людей на кладбищах? А как насчёт тех людей, что были до этого? До того, как здесь появился город. Они тоже там?

– Все. Хребет Шакала давно уже здесь.

– А что, если кого-то не похоронили? Что, если их кремировали, а пепел развеяли над океаном?

Он на мгновение задумывается.

– Не знаю. Я лишь немного помню о пещерах с того момента, как проснулся, и до того, как меня забрали. Остальное я узнал от приходивших поговорить со мной людей.

– Вроде Кабала.

– Он много знает о них. Он сказал, что есть кто-то, кто знает ещё больше и рассказал ему о Хребте после того, как он что-то для них сделал.

– Ты помнишь, что он сделал?

– Нет.

– Если бы я захотел отправиться в Хребет Шакала, пошёл бы со мной? Ты мог бы показать мне, где проснулся.

– Я не очень хорошо это помню.

– Возможно, вспомнишь, если вернёшься.

– Возможно.

– Пойдёшь со мной?

– Эй, – говорит Трейси. – Ты не можешь его об этом просить.

– Не думаю, что тебе следует идти в Хребет. Это не кажется правильным.

– Мне придётся. Кто-то использует Бродячих для убийства людей, которые им не нравятся, а теперь некоторые свободно разгуливают по городу. И у меня есть чувство, что их станет ещё больше. Мне нужно понять, почему это происходит. И есть кое-кто, кого мне нужно поискать, нет ли её в Хребте.

– Ты не сможешь найти конкретного человека. Там их около миллиона.

– Всё равно я должен попытаться. Пойдёшь со мной?

– Джонни, не слушай. Ты не хочешь выходить наружу, где люди будут тебя бояться. – говорит Трейси.

– Никто не узнает, что я здесь, если я отправлюсь в Хребет.

– Ты не можешь уйти, – говорит Трейси. – И точка.

Она резко оборачивается и тычет пальцем мне в лицо.

– И ты, мудило. Я знала, что не следовало тебя впускать. Убирайся.

– Джонни один из двадцати семи. Думаю, если он чего-то хочет, он должен это получить. Включая возвращение домой.

– Убирайся.

– Джонни, это твой выбор.

– Ты должен немедленно уйти.

Я оборачиваюсь. Это Фиона. Она настроена очень решительно. Наверное, в этом ей помогает автоматический .45 в руке.

Я поворачиваюсь к Трейси.

– Дай угадаю. Твоя старая полицейская пушка, верно?

– Снаружи большой плохой мир. Леди необходимо знать, как защитить себя, не так ли, Фи? – говорит Трейси.

– Себя и близких. Вам двоим нужно уйти.

Аллегра застыла на стуле. Думаю, для неё это был довольно долгий день. Я беру е за руку и поднимаю.

– Ладно, мы уходим. Поосторожнее с этим.

Фиона взводит курок.

– Иди к чёрту.

Аллегра дёргает меня за пальто.

– Идём.

Мы направляемся к двери. Фиона следует за нами, рассерженная праведная мамаша, защищающая свой выводок.

– Фи?

Это окликает Джонни.

– Да?

Фиона подталкивает нас последние несколько метров и отодвигает засов, чтобы выпустить нас.

– Думаю, я хочу пойти.

– Нет, не хочешь, Джонни. Это опасно, и ты не можешь доверять этим людям.

– Думаю, я хочу пойти.

– Поговорим об этом после того, как они уйдут.

– Не думаю, что я хочу говорить об этом. Я хочу пойти.

Фиона держит нас на мушке. Она оглядывается на Джонни, стоящего в дверном проёме своей комнаты.

– Я хочу пойти, – говорит он.

– Ты не можешь.

– Старк прав. Я один из особенных. Иногда я должен сказать то, что должен.

– Джонни, двадцать семь – это выдумка. Это способ держать всех умных вместе и под контролем, – возражает со вздохом она.

– Я всё равно хочу пойти. Мы пойдём сегодня вечером. Сейчас снаружи слишком светло. У меня от этого болят глаза. Возвращайся вечером. Трейси, во сколько темнеет?

– Темнеет поздно, дорогой. И ты захочешь, чтобы было очень темно, если выйдешь наружу. Не выходи раньше одиннадцати.

– Возвращайся в одиннадцать, – говорит Джонни.

– Я буду здесь.

Джонни возвращается в свою комнату и секунду мне кажется, что Фиона может пристрелить нас из принципа. Наконец она кладёт пистолет на кухонную стойку. Трейси обнимает её одной рукой.

– Уёбывайте отсюда, – говорит она.

Когда мы выходим на улицу, Аллегра хочет бежать, но я придерживаю её. Даже когда имеешь дело с людьми, бег заставляет тебя выглядеть добычей, а мы не хотим выглядеть добычей в глазах рассерженной мамочки с .45.

– Теперь ты кое-что знаешь из того, что видели мы с Эженом. Что думаешь?

Аллегра прижимает руку ко рту. Я чувствую, как она дрожит под всеми этими рубашками и свитерами, которые заставил её надеть Видок. Готовлюсь к слезам. Готовлюсь к тому, что её вырвет. В таких случаях всегда так бывает. Люди уходят от опасности, начинают расслабляться, и всё сразу выходит наружу.

Она опускает руку.

– Это была самая потрясающая вещь на свете.

Она хватает меня и обнимает, как никто другой.

– Идём домой. Мне хочется вынести мозг Эжену.

Мы направляемся обратно к бульвару. Я осматриваю задние стены магазинов и стены жилых зданий в поисках защищённой от взгляда с улицы подходящей тени. В это время дня солнце такое чертовски яркое, что отбеливает тени до слабых серых пятен. Эти бледные тени не годятся для попадания в Комнату, но они великолепны. Я могу видеть каждый горящий фотон и проследить весь его путь вплоть до того места, откуда он появился из Солнца.

Мы могли бы вызвать такси, чтобы добраться домой, но по утрам в этой части Голливуда можно прождать его битый час. Я мог бы угнать машину, но ещё одно яркое приключение для Аллегры могло оказаться перебором. Я скорее поплыву домой по канализации на плоту из медицинских отходов, чем сяду в автобус.

Пошло всё на хрен. Я смотрю взад-вперёд в поисках подходящей машины. Это отвлекает моё внимание от остальной части улицы, пока они не оказываются прямо над нами.

Я чую их запах за три метра, но слишком рассеян, чтобы посчитать, что это залежалый ресторанный мусор. Я осознаю, какой я конченый грёбаный идиот, когда слышу, как вскрикивает Аллегра.

Здесь двое Лакун. Мужчина и женщина, если можно их так назвать. Совершенно очевидно, что они мертвы. Их кожа выглядит как помятая наждачная бумага, обёрнутая вокруг жира и мышц. На мужчине камуфляжная бейсболка. На женщине плотно прилегающие тёмные очки. У обоих ножи, и они держат их у горла Аллегры.

Пусть даже он прижат к её сонной артерии, я знаю, что мог бы вырвать нож у одного из них и вскрыть им его череп, прежде чем он сможет причинить ей вред. Но не уверен насчёт двоих. Особенно двоих, не чувствующих боли, туповатых и не боящихся оказаться мертвее, чем они уже есть.

– Собираешься что-то сделать, крутой парень? Спаси ситуацию, хуесос. – говорит женщина.

– Нет. Думаю, что буду стоять прямо здесь и наслаждаться видом.

– Хороший хуесос. Умный хуесос. Первая умная мысль, сказанная тобой за неделю, – говорит мужчина.

– Это всё? Вы заглянули, чтобы ранить мои чувства, или теперь грабителям платят словом?

Женщина стоит рядом с Аллегрой, прижимая её руку к боку, и одновременно прижимая остриё ножа к её горлу. Мужчина держит Аллегру сзади. Он обхватил её за шею рукой, готовый перерезать лезвием ярёмную вену. Он сильнее прижимает нож к её шее.

– Следи за своим тоном, хуесос. Один из нас может дёрнуться.

– Ничего личного. Я просто пытаюсь поддержать разговор и понять, чего вы, ходячие мусорные кучи, хотите.

– Мы хотим, чтобы ты поехал в Дисней-мир, – говорит женщина.

– Он называется Диснейленд, тупая ты пизда, – говорит мужчина.

– Нет. Есть ещё один. Думаю, во Флориде.

– Если вы двое хотите сходить за картой, мы можем вернуться позже, – говорю я.

– Заткнись, – рыкает мужчина. – Тебе нужен отпуск. Бросай всё, чем сейчас занимаешься, и уезжай. Прямо сейчас. В эту сраную минуту.

– Я вроде как зарезервирован. Как насчёт Дня труда? Мы сможем все вместе слетать на Гавайи. Арендуем домик на берегу и используем вас двоих в качестве дров.

Женщина нервничает. Ей действительно не нравится никого не резать. Когда мне придётся сделать ход, она сделает первой.

– Это неправильное поведение. Для тебя и для неё, особенно для неё. Ты же не хочешь, чтобы её порезали на кусочки, как Скрипача?

– Не знаю ни одного скрипача, но я никогда и не был фанатом кантри. Кто-нибудь из вас слышал когда-нибудь «Убийство овец в Скул-Вэлли»? Вот это музыка.

– Он слишком туп, чтобы понять. Прирежь её. – приказывает женщина.

– Нет. Не надо. Не двигайтесь. Стойте там, где стоите, – говорю я.

Я слегка удивлён и испытываю огромное облегчение, когда они подчиняются.

– Опустите ножи. Отпустите её и отойдите.

Лакуны и это делают. Я хватаю Аллегру, оттаскиваю её и толкаю себе за спину.

– Бросьте ножи на улицу.

Они швыряют их.

Я оборачиваюсь к Аллегре.

– Ты в порядке?

Она становится рядом со мной.

– Нормально. Кто они? И почему просто стоят?

– Сделай глубокий вдох. Чуешь запах? Это Лакуны, Бродячие питбули. И мне кажется, они застыли по той же причине, по которой Джонни сказал, что пойдёт со мной вечером. Из-за вот этого.

Я достаю из кармана Элеонорину пряжку ремня и демонстрирую ей.

– Что это?

– Понятия не имею, но для Бродячих это мёд. Они не могут ею пресытиться и, похоже, она имеет над ними какую-то власть.

– То есть, ты не знал, что они тебя послушаются, когда начал обзывать их?

– После того, как Джонни так быстро согласился, у меня было предчувствие.

– Я почти уверена, что прямо сейчас возненавидела тебя.

– Но не на 100 процентов. С этим ещё я могу жить.

Аллегра идёт к сточной канаве и достаёт ножи Лакун. Убирает в карман тот, что принадлежал мужчине, но придерживает тот, что принадлежал женщине, чёрный ка-бар[297]297
  Боевой нож, разработанный американской компанией Tidioute Cutlery Company. Принят на вооружение в 1942 году корпусом морской пехоты и ВМС США.


[Закрыть]. Она указывает остриём на мужчину.

– Что они имели в виду, когда говорили, что не хочешь, чтобы я закончила как Скрипач?

– Это своего рода худу. Титус Ишу – скрипач, и эта груда личинок только что сообщила мне, что он мёртв. Титус разыскивал ребёнка одной леди, и за это его убили. Ещё один попавший под раздачу человек.

– Как они узнали, где мы будем?

– Хороший вопрос. Ты, Тёмный Феникс[298]298
  Персонаж комиксов «Люди X», одна из главных героинь.


[Закрыть], как вы узнали, где мы?

Женщина достаёт из кармана что-то размером со спичечный коробок и протягивает мне.

– Что это? – Спрашивает Аллегра.

– Это трекер. Технология Стражи. Должно быть.

Я поднимаю руки вверх.

– Обыщи меня. Посмотрим, есть ли что на мне.

Аллегра становится позади меня и пробегает руками вдоль рук, по бокам и вокруг моих ботинок. Она начинает одну ногу, но останавливается.

– Здесь что-то есть на нижней кромке твоего пальто.

– Дай посмотрю.

Я чувствую рывок, и она протягивает это мне.

Оно размером с мой ноготь большого пальца. Матово-чёрный жук с шестью клешнями. Я проверяю экран спичечного коробка, который дала мне Лакуна. GPS-карта показывает наше точное местоположение. Здорово. Теперь Стража имеет дело с Бродячими. Интересно, они ведут это шоу или просто присосались к чьему-то чужому апокалипсису, воспользовавшись возможностью убрать людей, которые им не нравятся, и обставить всё так, словно в этом виноват кто-то другой?

– Что будем делать с ними? – спрашивает Аллегра.

В нашу сторону движется мусоровоз. Похоже, он собирает технические отходы из магазинов и жилых зданий.

– Идите сюда, – говорю я Бродячим, а затем веду их на стоянку, примыкающую к складу самообслуживания. Там стоит двойной мусорный контейнер для технических отходов, укрытый от улицы низким забором из штакетника.

– Открой рот, – говорю я Лакуне-мужчине.

Он выполняет приказ. Я бросаю трекер ему в глотку.

– Закрой рот, и оба полезайте в контейнер.

Я смотрю на Аллегру.

– Возвращайся на улицу. Дай знать, когда грузовик будет близко.

Она знает, что я просто хочу, чтобы она отошла подальше, и рада подчиниться. Когда она скрывается из виду, я достаю наац, проворачиваю его, чтобы обнажить самый острый край, поднимаю и с силой опускаю вниз, разрубая Лакуну-мужчину от головы до паха, позаботившись о том, чтобы рассечь его позвоночник пополам. Две половинки падают на мусорные мешки. Его кровь уже давно превратилась в тёмную жижу, так что брызг почти не было.

Я проделываю то же самое с женщиной, и когда уже их тела валяются в мусоре, разрубаю пополам в области талии. Меньшие части легче спрятать и сложнее опознать, если какой-нибудь горожанин окажется рядом. Шипы на нааце прекрасно подходят для того, чтобы цеплять мусорные мешки. Я утрамбовываю потрошёных Лакун в мусорный контейнер и маскирую сверху мусором.

На всякий случай, если они не сдохли, я наклоняюсь над мусорным контейнером и говорю: «Если вас не спрессуют и отвезут на мусорный полигон, то вы должны оставаться там, где вас вывалят. Вы не должны никого кусать или царапать. Просто лежите там и ждите, когда вороны обглодают ваши кости».

Мы с Аллегрой переходим улицу и подходим к агентству по продаже недвижимости. Проверяем телефоны. Оглядываемся. Проверяем наручные часы, которых никто из нас не носит. В общем, старательно делаем вид, будто кого-то ждём.

Грузовик с грохотом останавливается через дорогу. Двое скучающих загорелых мужчин спрыгивают сзади и подкатывают мусорный контейнер так, чтобы гидравлический подъёмник грузовика смог его опрокинуть. Когда он оказывается на высоте шести метров, мусор соскальзывает в большой уплотнитель. Мне кажется, я увидел, как мелькнула нога Лакуны-женщины, но, похоже, больше никто не заметил. Один из мужчин нажал кнопку, активировавшую уплотнитель. Тот выполняет свой цикл, останавливается и возвращается в исходное положение. Водитель заводит двигатель, и грузовик движется к следующему месту погрузки.

Меня тошнит от обычных людей, которые не видят, из чего сделан свет. Мне всё равно, что они подумают или отчего у них могут быть плохие сны. Я беру Аллегру за руку и втягиваю в тень в дверном проёме агентства по продаже недвижимости. Агент внутри видит, как мы приближаемся и открывает дверь как раз в тот момент, когда мы исчезаем.

После того, как забросил Аллегру обратно домой, я несколько часов бродил по улицам. Я не могу вернуться в «Макс Оверлоуд». Касабянов страх будет сочиться сквозь дверь и вызывать у меня головную боль. Очень плохо. Я бы хотел его видеть. Я определённо вижу за пределами обычного спектра. Возможно, я могу видеть в темноте. Улицы сделаны из света. Люди – это самое интересное для наблюдения. Их сияние разное. Их свет исходит не от частиц физической оболочки, а от серебристых шаров плазмы внутри каждого из них. Думаю, это их души. Мне бы хотелось посмотреть, не прыгает ли у Касабяна в глазах один из этих шаров. Пока иду, я тщательно избегаю зеркал и витрин. Я не желаю видеть своё отражение и то, что там может быть, а может и не быть.

Я дохожу до Уилшира и иду по нему до Сансета, где он огибает холмы, ведущие к каньонам и цитаделям старых супер-богатеев.

Я набираю на сотовом номер Люцифера. После нескольких гудков включается голосовая почта.

– Стража использует Бродячих. Двое из них едва не добрались до меня. Оставайся внутри и никого не впускай. Если тебе придётся кого-то впустить, убедись, что это тот, кого ты знаешь на сто процентов. Я загляну позже.

Если город рухнет, элите будет лучше или хуже в их особняках на вершинах холмов, чем нам остальным здесь на равнинах? Бродячие сперва зачистят нас, но, по крайней мере, существуют возможные пути бегства по автострадам и даже океану. Когда мертвецы покончат с нами, они побредут в холмы, а каньоны заполнятся новообращёнными Бродячими. Гражданским там наверху некуда будет идти. Особняки не сдержат натиск, а леса превратятся в смертельные ловушки. Будущее в очередной раз нас обмануло, потому что у нас так и не появились реактивные ранцы, которые нам обещали в детстве.

Я набираю Касабяна. Он не отвечает, когда видит, что это я, но я оставляю сообщение насчёт Стражи и велю ему продолжать вызывать Люцифера, пока не достучится.

Я делаю круг и возвращаюсь в Голливуд. «Бамбуковый дом кукол» закрыт, так что я направляюсь в «Пончиковую Вселенную».

Кто-то курит на парковке. Та часть меня, что не Старк, чувствует запах создавших сигарету промышленных процессов, впрыснутого никотина, облака канцерогенов. Старкова часть меня чует виски, музыку и красивых девушек. Довольно скоро она исчезнет.

– Что есть свежего? – спрашиваю девушку за стойкой.

Весь персонал «Пончиковой Вселенной» носит пружинные антенны. Когда она отвечает, её антенны очаровательно покачиваются.

– Только что испекли яблочные пончики и рогалики.

– Возьму пончик и чёрный кофе.

Пока она несёт мой заказ, я думаю, стоит ли говорить ей, что происходит. Что ей следует выключить свет и раньше закрыться, но я знаю, что она подумает. Концепция орд зомби – это то, что обычным людям надо испытать, чтобы поверить. Возможно, она окажется одним из тех счастливчиков, которым удастся понаблюдать за этим издалека и вернуться домой в целости и сохранности. А может завтра я вырву ей позвоночник. Надеюсь, что сперва она попадёт домой. Было бы отстойно оказаться убитой и реанимированной с этими корпоративными антеннами. Хотя и не так плохо, как оказаться реанимированным, одетым как краб или тако, потому что когда умер, ты работал уличным промоутером нового ресторана. Есть разница между плохой смертью и тем, что Вселенная заглянула, чтобы вывалить на тебя большую кучу дерьма.

Я расплачиваюсь и присаживаюсь в кабинку у окна в дальнем конце зала, где тихо. Делаю глоток кофе и снова набираю Люцифера. Нет ответа.

Вдали слышны сирены. Копы и пожарные. В южной части города к небу поднимаются три, а затем четыре шлейфа чёрного дыма. Эфир дёргается и извивается, издавая металлический запах паники. Если я затаю дыхание и сяду неподвижно, то могу услышать, как под землёй перемещаются Бродячие. Они издают звуки, словно муравьи, скребущие утрамбованные земляные стены своих пещер, прокладывая новые туннели и делая в почве подкопы, пока не утянут весь город вниз в Хребет Шакала.

– Вы в порядке?

Я оглядываюсь по сторонам. Рядом с кабинкой стоит девушка с антеннами.

– Что?

– Вы в порядке? Вы знаете, что сидите здесь уже два часа и ни разу не шевельнулись? Я имею в виду, совсем не шевельнулись.

Я поднимаю взгляд на часы над стойкой. Она права. Прошло два часа. Мои кофе и пончик давно остыли.

– Задумался. Слишком много мыслей.

– Похоже на то. Раньше никогда не видела, чтобы кто-нибудь сидел так долго неподвижно. Никак не могла решить, ты под кайфом или медитируешь.

Я улыбаюсь.

– И то, и другое. И ни то, ни другое. Если я расскажу тебе кое-что невероятное, выслушаешь и не станешь убегать?

– Ладно.

– Слышишь те сирены? Видишь тот дым? Кое-что произойдёт. Может, сегодня вечером. Может раньше. Но кое-что произойдёт, кое-что плохое. Отправляйся домой. Запри дверь и включи телевизор. Позвони друзьям и скажи сделать то же самое. Большинство не станут слушать, но некоторые прислушаются, и позже ты узнаешь, что спасла их.