Текст книги "На суше и на море. 1965. Выпуск 06"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Борис Иванов,Игорь Росоховатский,Игорь Акимушкин,Борис Ляпунов,Жорж Блон,Герман Чижевский,В. Королев,Борис Борин,Евгений Иорданишвили,В. Зайцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 44 страниц)

Самохин вернулся к тягачу и отрывисто бросил;

– В клуб.

По пути он мрачнел все больше. Парниковые рамы – гордость подсобного хозяйства – несколько дней не обметались. Некоторые из них не выдержали тяжести снега, провалились. Скотный двор замело с наветренной стороны по окна, а местами и по застреху. В снегу мягко голубела траншея, промятая к силосной башне.

У входа в клуб Самохин увидел Фетисову и Шихова.

– Ждем вас, – встретила его Фетисова. – Хотим вместе с вами потолковать с народом.

– Очень хорошо, – ответил Самохин и первым вошел в клуб.

В ярко освещенном зрительном зале было шумно. Люди сидели в верхней одежде, в шапках и походили на пассажиров', ожидающих посадки в поезд. Воздух был напитан устоявшимся табачным чадом.

– Вербованные, – Фетисова показала глазами на зал. – Почти все здесь собрались.

– Не только вербованные. – Самохин всмотрелся в державшихся особняком женщин. Некоторые из них пришли с детьми и узлами. – Не только…

Хмурые лица, недобрая тишина насторожили Самохина.

– Почему здесь в верхней одежде? – громко спросил он. – В шапках! С вещами! Как на вокзале!..

– Что ж, выходит, нам и помощи не будет никакой? – перебила его женщина с ребенком на руках.

– Будет, – ответил Самохин. – Сами себе поможем.

– Нечего нас уговаривать! – злобно бросил кряжистый детина в потертой стеганке. – Но маленькие. Видим, что на дворе творится.

– Зачем уговаривать? – спокойно возразил Самохин. – Придет время, прикажу выйти на работы…

– Прежде чем приказывать, обеспечьте нас! – закричали в зале. – Валенки дайте! Стеганки!

– Какой из меня работник? – подскочил к Самохину курчавый парень в узконосых туфлях. – В пальтушке! Полы путаются в ногах, снег гребут.

– Вас завербовали для работы на обогатительной фабрике, – по-прежнему сдержанно ответил Самохин. – На работающих в цехах валенок на комбинате нет. Тут и спорить не о чем. Надо будет – пойдете работать.

– Без валенок? – спросил курчавый. – На улице?

– Что ж, по-вашему, когда буря бьет корабль, матросы калоши требуют, чтобы ноги не промочить?

Самохин увидел, что вместо делового разговора его затягивают в ненужные и лишь раздражающие рабочих препирательства. Сопровождаемый недовольным гулом, поднялся он на сцену, выждал, пока затих шум, и обратился к притихшему залу.

– Одни трудятся на морозе по двенадцать часов в сутки, а кое-кто тут… санаторий устроил.

– А ты посиди в этом санатории! – закричали из зала. – Давай к нам! Разговаривать легко, сверху-то!

Самохин понял, что начал неудачно, хотел поправиться.

– Минуточку!

Договорить ему не дали.

– Прежде чем требовать, обеспечьте людей!

– Мы тоже знаем свои права!

Чьи-то руки взяли его за плечи и отодвинули в сторону. Самохин оглянулся и увидел Фетисову.

Ее в поселке любили. Старожилы помнили, как она штукатурила первые здания поселка, мерзла в палатках и всегда оставалась спокойной и ровной в обращении с товарищами. Не изменилась Фетисова и после того, как стала членом парткома, а затем и секретарем. Рослая, по-мужски широкая в кости, с красным обветренным лицом, она не боялась острого спора, умела озадачить противника неожиданным доводом, простецкой на первый взгляд репликой.

Фетисова вышла вперед, спокойно ждала, она знала: ее будут слушать.

Шум в зале быстро спадал.

– Давай! – озорно крикнул кто-то. – Агитируй!

В недружном хохоте неожиданно прозвучал вопрос Фетисовой:

– У кого есть дети ясельного и дошкольного возраста?

Над головами торопливо взметнулись руки.

– Пройдите к сцене. – Фетисова показала, куда пройти, и снова обратилась к залу: – У кого дети школьного возраста?..

На этот раз она не успела закончить фразу, как женщины торопливо направились к сцене. Некоторые подталкивали перед собой детей.

– Я понимаю, почему вы пришли сюда, – обратилась к ним Фетисова. – Работать в такое время да еще и болеть душой за ребят…

– Ишь заливает! – закричали из задних рядов. – Охмуряет православных!

Выкрики утонули в гуле, из которого выделялись злые голоса женщин, возмущенно одергивающих крикунов.

– Начальник комбината принял правильное решение, – Фетисова выждала, пока зал затих, – укрыть детей в безопасное место. Тогда и родители смогут трудиться, не оглядываясь на дом. Кончим нашу беседу, пройдете со мной в фойе. Там я объясню, как собрать ребят и что дать им с собой.

Фетисова отошла в сторону. Неподалеку от нее надежной опорой сбились в плотную кучку женщины.

На место Фетисовой вышел Шихов.

– Демобилизованные по последнему приказу министра обороны… встать!

В зале послышался неровный грохот. Поднялось человек тридцать.

– Старшины, в проход.

Из рядов вышел коренастый крепыш в ладно пригнанной шинели.

– Постройте демобилизованных и выведите сюда, – Шихов показал рукой влево от сцены.

– Выходи строиться! – привычно подал команду парень в шинели. – Разобраться по два.

Он подровнял группу, вывел к сцене и, приняв привычно строевую стойку, доложил:

– Товарищ майор! Демобилизованные в количестве двадцати шести человек построены.

– Вольно! – Шихов осмотрел демобилизованных и обернулся к сидящим в зале. – А теперь потолкуем с остальными. Вернее, с теми, кто не желает работать.

– Да в чем работать-то! – вскочил с узла курчавый парень и выставил ногу в узконосой туфле: – Гляди!

– Полно тебе, – громко вмешалась Фетисова. – Который год живу тут, а не видела еще дурачка, чтоб приехал на север в таких-то бареточках. – И, не давая возразить себе, закончила под одобрительный смех: – Развяжи сидор свой. Развяжи! Если не будет в нем другой обуви, сниму с себя валенки и отдам тебе. При всех говорю. Сниму! Босая по снегу пойду!

– Давай, давай! – закричали со всех сторон опешившему от неожиданного поворота парню. – Разуй ее! Развязывай сидор!

– Да идите вы!.. – парень злобно выругался, и это прозвучало признанием своей вины.

Пока в зале угасал озорной шумок, Фетисова быстро сказала Самохину:

– Решайте с эвакуацией ребят. Нельзя оставлять их в клубе. Какой здесь покой! Матери будут бегать сюда, надо и не надо…

«Ты сама за меня решила, – подумал Самохин, – а теперь подкидываешь мне свое решение».

– Делайте, – согласился он. – Вы отвечаете за эвакуацию детей, – и обратился к залу: – Вечером все незанятые на работах будут разбиты на аварийные бригады. Я убежден, что все честные люди помогут сохранить предприятие…

– А если найдутся нечестные! – Курчавый парень нагло уставился на начальника комбината. – Сачки! Будут сидеть в клубе. Что с ними делать? Вот вопрос!

– Пускай сидят, – с неожиданным для всех спокойствием согласился Самохин. – Все работающие будут жить и питаться побригадно, в домах. Рабочему человеку надо не только отдохнуть, обогреться, но и обсушиться. А где тут обсохнешь?

Слова его были встречены одобрительным гулом, в котором тонули голоса недовольных.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Самохин вышел на крыльцо. Морщась от бьющего в лицо резкого ветра, поднял меховой воротник куртки.

По широкой безлюдной улице привольно скользили мутные волны поземки. Края крыш курились снежком.

За сверкающим изморозью танком с налипшими на лобовой броне и опорных катках комьями мерзлого снега стоял гусеничный трактор с прицепом-санями. Возле него трое в лыжных костюмах увязывали покрытую зеленой парусиной горную лодочку, привезенную Крестовниковым. Несколько в стороне от них стояла Люся.

Из танка, источающего резкие запахи горелого масла и стылого металла, выбрался Крестовников, вытащил из люка охотничьи лыжи, подбитые серебристым мехом нерпы.

Люся увидела его и отвернулась. Лицо у нее стало отчужденным, безучастным.

Самохин присмотрелся к дочери, после короткого раздумья подошел к ней.

– Ты знаешь его? – он показал легким движением головы на Крестовникова.

– Столько слышать от тебя…

– Я не о том, – перебил отец. – Ты знакома с ним?

– Олег Михайлович преподает у нас, – ответила Люся как можно безразличнее.

– Ты никогда не говорила мне о нем, – мягко упрекнул отец.

– Зачем? – спросила дочь, не глядя на него. – И без того ваши отношения…

Она увидела подходившего к ним Крестовникова и оборвала фразу.

– Итак, – сказал Крестовников, – выходим. Маршрут вам известен. Возвращение в восемнадцать ноль-ноль.

Спутники Крестовникова надели поверх лыжных костюмов теплые куртки и проворно забрались в кузов саней. Танкисты подали им горную лодочку, лыжи.

Маленький плотный лыжник деловито проверил имущество и неожиданно звонким девичьим голосом поблагодарил танкистов:

– Спасибо, хлопцы!

– Буркова! – Самохин узнал в маленьком лыжнике секретаря комитета комсомола. – Я просил тебя подобрать парней…

– У нее второй разряд по альпинизму, – мягко вмешался Крестовников. – Да и не время сейчас заменять кого-либо в группе.

– Вместо того чтобы подобрать парней, сама собралась, – укоризненно заметил Самохин.

– Кекур не Белуха и даже не Джилтмес. – Буркова посмотрела на него спокойными серыми глазами. – Если я уйду на несколько часов, ничего тут без меня не случится. – И для большей убедительности добавила: – Не на вершину поднимаемся.

– Поехали! – крикнул Крестовников, заметив, что Самохин хочет что-то возразить.

Трактор выстрелил синим клубком дыма и двинулся по улице.

Вслед ему махали руками, платками и шапками, пока он не свернул в проулок. Люся тоже помахала рукой. Потом она сбежала с крыльца и быстро направилась к дому.

Почему Люся утаила от отца, что знакома с Крестовниковым?

Впервые она встретилась с ним два года назад в спортивно-оздоровительном лагере. Волей обстоятельств они оказались в одной компании.

Люся с недоброжелательным любопытством присматривалась к человеку, причинившему отцу столько огорчений.

Крестовников не походил на других преподавателей. Общительный и подвижный в лагере и неутомимый в горах, он сразу стал душой молодой компании. Спортивная закалка, утверждал он, – одна из особенностей профессии географа. Даже при сдаче кандидатского минимума Крестовников считал необходимым требовать от будущего лавиноведа не только знаний по избранному предмету, но и сдачи норм по альпинизму или хотя бы по горному туризму.

Недоброжелательность Люси быстро таяла. Приятно было, что Крестовников выделял ее, звал на тренировки, ставил в пример другим.

Близился день отъезда из лагеря, когда Люся и Крестовников отправились вдвоем в горы. Отдыхая, Люся спросила:

– Почему вы избрали себе такую специальность?

– Почему? – переспросил Крестовников.

Нелегко было рассказать, почему он стал лавиноведом. Крестовников находился в возрасте, когда юность уже кажется далекой, но еще не привлекает, как людей пожилых. В памяти его студенческая пора поблекла; зато отчетливо, в мельчайших подробностях сохранились перипетии сложной борьбы, которую он вел последние годы.

Едва получив диплом, Крестовников принялся за диссертацию «Противолавинная служба». Защита прошла блестяще. Оппоненты особенно выделяли практическую ценность труда молодого ученого. Окрыленный успехом, он стал добиваться ассигнований на организацию опытной станции лавинного прогноза.

Предложение его не встретило ожидаемой поддержки. Разработка методов противолавинного прогноза – несомненная удача молодого ученого. Но станция!.. Это дело хозяйственных организаций.

Крестовников обратился к хозяйственникам. Его выслушивали внимательно, но с ответом не спешили. Зачем брать на шею обузу, не предусмотренную планом? Будет ли прок от такой станции, никто наверняка не знает. А если нет?..

Хуже всего было то, что Крестовникову не отказывали. Все говорили о ценности его предложения, просили более доказательно обосновать возможность лавинного прогноза. «Более доказательно»! Какие это резиновые слова!

Работая в университетской лаборатории, Крестовников вел наблюдение над тремя горными районами. За минувшие годы он восемь раз предупреждал о лавинной опасности. Все эти лавины сошли на пастбища, горные дороги. Один лишь раз он вмешался в действительно серьезное дело: принял бой с начальником будущего комбината…

И тут сердечное сочувствие Люси исчезло. Она оказалась в крайне фальшивом положении. Сейчас Крестовников заговорит об отце, станет осуждать его. Нельзя было допускать этого.

– Знаю, знаю, – перебила она. – Мне кажется, что вы с отцом похожи… на два одинаковых портрета, только в разных рамах.

– С отцом? – растерянно переспросил Крестовников. Он снял очки. Излишне старательно протер стекла. Странно, что ему раньше не пришло в голову, что Люся имеет какое-то отношение к его недругу. Слишком уж не походила она на облик Самохина, сложившийся в представлении Крестовникова. – Такое совпадение! Я считал вас просто однофамилицей.

С этого дня отношение его к Люсе заметно изменилось. Крестовников не сторонился ее, по-прежнему называл по имени. А вот простота в общении исчезла. Исчезло и дружелюбие.

Обидное превращение Крестовникова из внимательного и доброго старшего товарища в человека, способного оттолкнуть и даже обидеть другого, еще больше усилилось, когда он пришел преподавать на четвертый курс. Он не только не выделял Люсю, даже, казалось, не замечал ее, а принимая зачеты, останавливал, не дослушав до конца, и лишь легким кивком показывал, что удовлетворен ответом.

Так было в университете. Но в поселке… Не ожидала Люся, что Крестовников откажется от ее помощи. Перед нею все еще стояло удивленное лицо Крестовникова с чуть приподнятыми тонкими бровями. Как он произнес: «Разговор о справедливых и несправедливых преподавателях очень стар!» Это называется «одернуть студентку». А ведь Люся знала, что учащиеся для Крестовникова были младшими товарищами, помнила его слова, что он в каждом студенте видит «будущего Шокальского или Семенова-Тян-Шанского». А еще чаще вспоминала Люся походы в горы, как Крестовников дежурил костровым, рубил дрова, носил из речки воду и вместе с ребятами распевал туристские песни-самоделки.

2

Самохин долго не мог отвести взгляда от удаляющегося тягача.

Вывела его из оцепенения Фетисова.

– Дети собраны, – сказала она.

Самохин вопросительно посмотрел на Шихова.

– Мои люди готовы, – ответил Шихов. – Где ваши машины? И, словно отвечая ему, вдалеке зародился глухой рокот.

Разваливая перед собой пушистые снежные усы, из проулка появился тягач, потом второй. За ними двигались крытые грузовики.

Шихов легко поднялся на танк и скрылся в люке. Мотор глухо заворчал. Танк в голове колонны направился к клубу.

Когда Самохин подошел к клубу, посадка ребят в грузовики заканчивалась. Матери торопливо помогали ребятам подняться по лесенке, совали им в руки узелки, сумки.

– Все сели? – спросила Фетисова и подняла руку: – Поехали!

Танк, медленно переваливая сверкающие траки, свернул на шоссе. За ним двинулись оба тягача, автомашины, женщины. На шоссе матери, увязая в снегу, ускорили шаг.

Фетисова забралась с крыльца на грузного рыжего коня. Придерживаясь обеими руками за луку седла, она рысью догоняла колонну.

За поселком крутой утес прижал шоссе к речке. Справа от него темнел окаймляющий берег Тулвы голый ивняк, слева поднималась почти отвесная каменная стена, кое-где припорошенная снежком.

Широкие гусеницы танка легко приминали рыхлые сугробы. Двигался он осторожно, так как местами шоссе приходилось угадывать под снегом.

Высокая снежная гряда пересекла дорогу.

– Начинается! – водитель взялся за рычаг.

Танк задержался у гряды, словно всматриваясь в противника, оценивая его силы, и с нарастающим грозным рычанием врезался в крутой склон.

Шихов закрыл люк. В машине стало темно. Тускло светили лампочки приборов.

– Назад! – приказал Шихов и поднялся к верхней смотровой щели.

– Как там? – крикнул водитель, голос его еле слышался в гуле мотора.

– По башню засыпало, – ответил Шихов. – Еще назад!.. Еще немного!.. Прямо!

Танк попеременно то передним, то задним ходом старательно уминал снег. А тот упорно стекал со склонов, заваливая промятый гусеницами проход.

Сколько продолжалась утомительная качка вперед-назад, вперед-назад? Снег уже стекал с высившихся по сторонам бугров устало, вялыми струйками.

Шихов открыл люк, посмотрел назад. За машиной оставалась широкая бугристая колея. Низкий басовый гудок танка. Тягачи, утюжа гусеницами примятый снег, двинулись за ним. Последними осторожно, на первой скорости, шли грузовики с детьми.

Пока гусеничные машины пробивали путь, к колонне подтянулось стадо коров. Привыкшие к теплым стойлам, животные шли плохо, часто останавливались. Испуганное мычание, даже не мычание, а истошный рев, отдаваясь от стен лощины, оглушал закутанных в платки доярок. Раскатистое эхо повторяло звуки, искажало их, и оттого казалось, что не только коровы, но и сами горы испуганно кричат со всех сторон об опасности.

Танк оторвался от колонны. Но Шихов не заметил этого. Он беспокойно всматривался в подступивший к самому шоссе крутой обрыв. Вчера на этом месте рухнувшая о откоса небольшая лавина завалила машину по башню. Пришлось выбираться из снега почти вслепую.

Запомнилось это место и водителю. Он вел танк на первой скорости, почти не отрывая взгляда от смотровой щели, с одеревеневшим от напряжения потным лицом.

– Резче! – отрывисто приказал Шихов. – Рывком вперед!

Танк дернулся, как подхлестнутый, и с воем врезался в сугроб. Разрывая рыхлый снег, пробивался он к гребню завала, когда с обрыва словно сбросили колышущийся белый занавес, прикрыли им каменные выступы, одинокие кусты. От промятой гусеницами колеи остался лишь еле приметный след.

– Легонько назад, – приказал Шихов, – а потом тряхни горушку еще раз.

После второго рывка с обрыва потекли узкие, тающие в воздухе струйки снега.

– И откуда только берется он! – воскликнул водитель.

– Ты другое скажи. – Шихов положил руку на его плечо. – Хорошо, что присыпало нас, а не их. – Он показал взглядом назад, в сторону отставшей колонны.

– Да-а! – Водитель понимающе кивнул и взялся за рычаг.

Обрушившегося с обрыва снега было достаточно, чтобы сбросить с шоссе грузовик. Грузовик, но не танк!

Колонна давно подтянулась к завалу, ждала, а танк все еще с изматывающим однообразием двигался вперед-назад, вперед-назад.

В хвосте застрявшей колонны теснились перепуганные коровы. Ворочая молочно-синими глазами, они уже не мычали, а хрипели, оттесняя измученных доярок в глубокий снег. Сзади напирали лошади. Молодая горячая кобыла вклинилась между коровами и, вытягивая тонкую упругую шею, пронзительно ржала, еще более усиливая сумятицу.

Фетисова не выдержала. Нахлестывая рыжего, с трудом пробилась она к танку. Но конь испугался режущих глаза отработанных газов и звучных, похожих на выстрелы, выхлопов мотора, шарахнулся в сторону и увяз по плечи в сугробе. Всхрапывая и дрожа всем телом, он не двигался в сторону страшной машины.

Шихов не видел ни Фетисову, ни колонну. Внимание его было поглощено маневрами танка. Утомительная, однообразная качка вперед-назад, вперед-назад изнуряла больше тяжелого физического труда, а главное – требовала огромного напряжения: ведь рядом был откос, а за ним скрытая снегом Тулва…

Уже несколько раз потный водитель вопросительно посматривал на командира.

– Хватит, – решился наконец Шихов. – Дальше давай.

Он посмотрел на часы. Сколько прошла колонна? Много ли осталось до дорожной дистанции?

– Место вроде знакомое. – Водитель приподнялся с сиденья и заглянул в смотровую щель.

– Не спеши, – охладил его Шихов. – Свалишься в речку… тут вытаскивать некому.

Он открыл передний люк. Свет ударил в глаза. Шихов прищурился. Укрывшие дорогу однообразно белые с легкими сизыми тенями горбы и камни по сторонам и редкие деревца медленно скользили в ярко освещенном прямоугольнике люка, как на экране.

Шихов поднялся в башню. Впереди ничего похожего на жилье. Позади ни тракторов, ни автомашин. Колонна отстала. Что там случилось?

Снежные заструги укрыли шоссе и кюветы. Разворачиваться здесь было опасно. Пришлось осторожно пятиться, пока из-за поворота не появился головной трактор.

Помощь танкистов запоздала. Водители второго тягача уже успели завести трос к буксующему грузовику.

Трактор осторожно взял с места. Трос натянулся, заскрипел. Задние колеса грузовика вращались с бешеной скоростью в вырытых ими ямах, поднимая клубы снега. Рывок троса – и грузовик, надрывно завывая, вырвался из рытвины. Трос ослабел, провис.

Связанные машины, покачиваясь на буграх, а порой и заваливаясь на бок, тянулись за тракторами. Усталые шоферы смотрели вперед слезящимися от напряжения глазами, не чувствуя прилипших к спине мокрых от пота рубашек.

Вплотную за грузовиками топтались, порой забираясь по брюхо в снег, кони. Коровы отстали, рассеялись по дороге. Некоторые отказывались идти. Доярки обнимали упрямиц, гладили заиндевевшие морды и, вкладывая в свои голоса возможно больше убедительности, ласки, уговаривали:

– Ну полно тебе реветь-то! Чего испугалась? Пойдем помаленьку. Совсем немного осталось идти-то. Сенца там вдосталь. Ступай, родная, ступай. Вот так. Еще немного. Видишь? Не страшно вовсе.

Успокаивая животных, как детей, доярки тянули понемногу стадо вперед.

…Здание дорожной дистанции открылось неожиданно. Укрытое от ветра высокой скалой с пестрыми разводами лишайников, оно выглядело спокойным, надежно защищенным от метели. За высоким дощатым забором виднелись крыши сараев, бульдозеры. Из высокой трубы лениво вился дымок.

Обрадованный водитель танка включил вторую скорость и, далеко опередив колонну, затормозил у вытянувшегося вдоль шоссе одноэтажного дома.

3

С утра Самохин не находил себе места. Оставаться в управлении он не мог. Давила тишина в кабинете. В сдержанном говоре за стеной звучало что-то тревожное. Тянуло туда, где слышались лязг тракторных кранов, грохот подтаскиваемых тягачами валунов, голоса осипших от усталости и долгого пребывания на морозном ветру рабочих.

Самохин понимал, что помощь его здесь не нужна (руководил наращиванием противолавинного вала, прикрывающего обогатительную фабрику, опытный инженер), но уйти отсюда не мог. В прошлом он и сам немало полазил по горам, а потому живо представлял, как работают наверху разведчики и как злой, леденящий ветер режет глаза, выбивая на ресницы слезу за слезой, и как они, падая на грудь, застывают мутными льдинками. Мысли об этом мешали сосредоточиться, отвлекали от того, что делалось на площадке. Порой хотелось самому взяться за ручки носилок и тяжкой физической усталостью заглушить растущее беспокойство.

Внимание Самохина привлекла группа новичков, работающих у тракторного крана.

– Кто так стропит рельс? – Он крупными шагами направился к рабочим. – Это же не дерево, а металл. Сорвется – мокрое место останется от человека.

Самохин увлеченно показывал, как следует острапливать рельс. Наконец-то понадобилось его вмешательство.

Стальной трос надежно прихватил рельс, когда Самохин заметил пробирающуюся по торной стежке курьершу. Женщина согнулась в глубоком поклоне порывистому встречному ветру.

– Приехали!.. – крикнула она издали.

Дальше Самохин не слушал. Он сорвал с головы шапку и, размахивая ею, побежал наперерез проходившему стороной тягачу.

Тракторист затормозил.

– К управлению! – Самохин поднялся в кабину. – Быстро!

Еще издали он увидел темную глыбу танка. Шихов вернулся. А Крестовников?

Самохин вошел в кабинет.

– Ну как? – спросил он. – Благополучно?

Шихов рассказывал о нелегком пути к дорожникам, а Самохин нетерпеливо посматривал на часы. Шестой час! Мог бы Крестовников вернуться пораньше. А если с ним что-то случилось?..

Самохин гнал недобрые мысли, а они становились все более назойливыми. Невысокий каменный хребет таил многие и разные опасности. Разведчики могли провалиться в укрытую снегом расселину, соскользнуть с кручи, попасть в небольшую «местную» лавину. Мало ли что может случиться в горах!

Самохин с досадой тряхнул головой. Что с ним? Шести часов еще нет, а он не может отделаться от зловещих предположений.

Время тянулось медленно. Невыносимо медленно! И все же минуло шесть часов. Четверть седьмого, половина…

– Надо бы снять с танка рацию и дать ее Крестовникову, – с досадой произнес Шихов. – Тогда бы мы могли получать с горы информацию о ходе разведки.

Самохин молча достал из ящика письменного стола пистолет с толстым стволом, банку с ракетами и вышел на крыльцо.

Звонко щелкнул выстрел. Ракета прочертила в воздухе дымную полосу и повисла над поселком.

Прошла минута, вторая.

Самохин нетерпеливо прошелся около управления. Достал вторую ракету. Неторопливо загнал ее в ствол пистолета, но выстрелить не успел. Над склоном Кекура, совсем, казалось, недалеко от поселка, взвился ответный белый огонек. Коротко завис он вверху, разгорелся и с нарастающей скоростью устремился вниз.

4

Крестовников вернулся в начале девятого. Пока его продрогшие помощники сгружали с прицепа заснеженную горную лодочку, он устало сидел на крыльце.

– Пройдемте ко мне, – пригласил Самохин. – Имущество приберут. Все будет в сохранности.

Он ни о чем не спросил промерзших до костей разведчиков. Прежде всего надо было обогреть их, накормить.

На столе появилась бутылка коньяку, мадера. Люся внесла сковородку со шкворчащей – только с плиты – колбасой.

– Садитесь, садитесь, – поторопил Самохин неловко замявшихся парней. – Ждать никого не будем.

И стал разливать коньяк.

– Не откажусь. – Шихов поднял рюмку, полюбовался на свет золотистым напитком. – Хорош!

– А ты что смотришь? – обратился Самохин к притихшей в непривычной обстановке Клаве Бурковой. – После такого похода рюмка коньяку не помешает.

Разведчики ели молча, даже сосредоточенно, наслаждаясь отдыхом, теплом. Никогда еще горячая колбаса не казалась такой вкусной. Не успели покончить с нею, как подоспела яичница. Снова поплыла над столом бутылка, кланяясь рюмкам. Ничто в комнате не напоминало об опасности, о тревоге.

Первым заговорил Крестовников.

– Вам, понятно, хочется знать, с чем мы вернулись оттуда, – он кивнул в сторону Кекура. – Я не могу точно определить, когда сойдет лавина. Но в том, что она сойдет, нет никаких сомнений. Вопрос лишь в сроке. Она может обрушиться ночью, а возможно, протянет еще неделю-две. Хуже другое: чем позднее она сойдет, тем сильнее будет ее удар.

– Утренний прогноз обещает прекращение осадков, – вставил Самохин.

– Это ничего не изменит, – ответил Крестовников. – Слишком много снегу нависло на горе. В особенности на восточной части склона. Под воздействием солнца и ветра на снежной поверхности со временем образуется толстая корка, или, как принято говорить у нас, гляциологов, «снежные доски». К весне, когда ее пригреет солнце, она может достигнуть толщины в метр и больше. Лавина обрушится, как масса рассыпного кирпича, несущегося со скоростью пятьдесят – шестьдесят километров в час. Представьте себе ударную мощь такого тарана!

Самохин не разбирался в тонкостях лавиноведения. Но как инженер он живо представил себе несущуюся по склону со стремительно нарастающей скоростью массу огромных кирпичей из слежавшегося крепкого снега. Сразу развеялся непрочный покой в доме.

– Что вы предлагаете? – спросил Самохин.

– Прежде чем предлагать мое решение, придется сделать кое-какие расчеты, – ответил Крестовников.

– Все же? – настаивал Самохин. – Не эвакуировать же предприятие?

– Что вы! – воскликнул Крестовников. – Эвакуировать – это оставить его на разрушение. Надо сделать все возможное, чтобы не допустить этого.

Горячность, с какой ответил Крестовников, несколько успокоила Самохина. Он достал из шкафа карту и, сдвинув посуду, разостлал ее на столе.

Все поднялись с мест, стеснились у карты.

С севера на юг карту разделяла темная гряда Кекура. Выделялась над нею скала со странным названием Петушиный Гребень и отметкой 1682 метра. Внизу, в лощине, голубой тесьмой вилась Тулва и уходила в продолговатое озерко – запруду гидроэлектростанции. От озерка отделялись уже две тесемки. Слева тоненькая – отводный канал, по которому в весенний паводок спускали лишнюю воду, не проходившую через рабочую часть плотины. Тулва вырывалась из-под плотины и круто сворачивала на запад. Впрочем, все, что было за поворотом реки и на западном склоне Кекура, никого в кабинете не интересовало.

– Обратите внимание на это место. – Крестовников взял карандаш и, пользуясь им, как указкой, обвел продолговатый круг под Петушиным Гребнем. – Здесь метелевый снег образовал длинную складку толщиной до трех метров. Несколько выше навис снежный мешок, представляющий наибольшую угрозу. Основа его – крупнозернистый сухой снег лежит на голом камне и практически не имеет сцепления. Достаточно незначительного увеличения тяжести снежного мешка или легкого толчка – и он скользнет вниз, приведет в движение снежный покров на склоне. Лавина сойдет широким фронтом. – Крестовников помолчал и добавил: – Значительно более широким, чем я предполагал.

– А точнее? – спросил Шихов.

– Для точного определения возможного фронта лавины следовало сделать не десяток замеров и проб снежного горизонта, а много больше. Я исследовал лишь вероятную точку отрыва лавины.

– Времени нет заниматься исследованиями, – поддержал его Самохин.

– Широкий фронт лавины заденет не только защищенную валом шахту, – продолжал Крестовников, – возможно, достанет и до поселка.

– Надо думать о поселке, – сказал Самохин. – Снег защитного вала не прошибет. Это же камень, бетон, сталь.

– Лавина – это не только снег, – возразил Крестовников. – Десятки тысяч тонн снега сметают со склона все: деревья, валуны. Камень весом в тонну и больше несется с горы с бешеной скоростью. Представьте себе его ударную силу. Он если и не пробьет вала, то может перескочить через него и разрушить стоящие за ним здания.

– Все же я попрошу вас поделиться со мной своими практическими соображениями, – сказал Самохин. – Что делать дальше?

– План мой очень прост. – Крестовников придвинул к себе карту. – Я предлагаю: не дожидаясь схода лавины, обрушить ее взрывом.

– На шахту? – спросил Самохин.

– Рано или поздно удара в этом направлении не избежать, – ответил Крестовников. – Только сила его со временем нарастет, станет куда больше.

– Много ли надо взрывчатки? – спросил Самохин.

– Под Петушиным Гребнем снег еле держится, – ответил Крестовников. – Достаточно одной-двух толовых шашек. Я умышленно не останавливаюсь на деталях. Это займет много времени.

– Не надо. – Самохин задумался: «Одна-две толовые шашки… Снег действительно еле держится на склоне».

– Какая вам нужна помощь?

– Прежде всего надо сделать необходимые расчеты, – ответил Крестовников. – Времени мало, а расчеты довольно трудоемки.

– Кого вам дать в помощь? Хорошего инженера? Горняка?

– Было бы лучше, если б мне помог человек, имеющий представление о гляциологии. – Крестовников обернулся к молчаливо сидящей в стороне Люсе. – Вы поможете?