Текст книги "На суше и на море. 1965. Выпуск 06"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Соавторы: Борис Иванов,Игорь Росоховатский,Игорь Акимушкин,Борис Ляпунов,Жорж Блон,Герман Чижевский,В. Королев,Борис Борин,Евгений Иорданишвили,В. Зайцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)
По следу первой колонны пошла вторая, третья… Лиха беда начало, а там трасса пролегла по Устюрту, двинулись водители, прокладывая новые и новые дороги.
На этом самом Устюрте попал раз Иван в историю. Ох и история, будь она трижды неладна!..
Вез, как обычно, плети монтажникам. Недалеко уже оставалось… В утренней дымке неяркое светило солнце. Кружив одиноко орел. В стороне гигантским удавом чернела труба – там была трасса.
В одном месте, где горбились оседлавшие «удава» изолировочная и очистная машины, а рядом один за другим построились трубоукладчики, Иван увидел бригаду строителей. Только, похоже, не работали они, что-то у них там вроде бы стряслось: сгрудились, руками размахивают, да зло, резко. Трое или четверо, едва плетевоз приблизился, двинулись к дороге наперерез.
«Чего-то хлопцам распонадобилось… Ладно, сделаю остановку, ноги разомну. Заодно куревом разживусь: второпях выехал без запаса…»
Только вылез – строители к нему, хмурые, свирепые.
«Какой их бес так взбаламутил?»
– Сколько машин с тобой идет?
– Две.
– КРАЗы впереди есть?
– Есть один. А что?
– А то, что вор на том КРАЗе, бандюга, сволочь! Понятно?..
Иван опешил: «Ну и ну!» Сказал, сердясь:
– Вы что, белены объелись?
Да лучше бы молчал! Подошли еще парни – и ну орать, костить во все лопатки проехавшего тут «кразиста», крыть его на чем свет стоит.
– Ну что случилось-то? Объясните толком.
Хотя парни, давая выход чувствам, орали наперебой, Иван понял, что произошло. Произошло такое, дьявол побери!..
Час назад бригада прибыла на трассу. Приехали, разошлись по машинам, стали готовиться к работе. Вдруг машинист с очистной – будто его орел в темя клюнул – как завопит чуть не на весь Устюрт:
– О-о! Проклятье!.. Все форсунки повывертывали!..
Хлопцы всполошились, бросились к нему;
– Как так?! Кто вывернул?!
– А я почем знаю!.. Все до единой!
Подумали: может, подшутил кто-нибудь? Обшарили все кругом, оглядели – какое там!
Приуныли хлопцы: форсунки – штука дефицитная, в городке на складе ни одной лишней. А без очистной всей колонне стоять. Она первой по трубе движется, драит ее стальными щетками. За очистной остальные: обливают трубу расплавленным битумом, обматывают специальной бумагой.
Чудно! Вроде бы чужих на Устюрте нет, только свои, строители, да еще буровики кое-где, разведчики. А вот поди ж ты, увели форсунки!.. Чудно и обидно.
Разгадалась загадка, когда кто-то из парней обратил внимание на крупный, свежеотпечатанный в песке след автомашины. Ни у кого сомнений не было: сюда подходил КРАЗ. И совсем недавно.
Все стало ясно: моторы-то у очистной и у КРАЗа однотипные, те же детали… Эх, догнать бы того вора-беглеца! Да машина жаль в городок ушла, а городок не близко…
Тут Иван подъехал, парни зло на нем и сорвали, все, что на душе было, все выплеснули, все высказали… И что, мол, бандюга тот ему дружок небось, и что рвачей, кто о <себе только думает, надо с трассы в шею гнать, и что подонки такие стройку позорят… А один из парней заключил:
– Счастье твое, что на ЗИЛе ездишь – не на КРАЗе. Раскурочили б мотор в два счета! Пусть бы потом на автобазе у вас в затылках поскребли…
В жизни Ивану так стыдно не было, хоть и не за себя, за другого. Тьфу, до чего скверное состояние!..
Парни Ивана глазами, как угольями, жгут. А он стоит, смотреть на них не может. Хотел было что-то возразить, дескать, вовсе он мне и не друг, недавно к нам явился. И нельзя так про всех шоферов думать. А паршивая овца, она в любое стадо затесаться может… Хотел сказать, да слова будто застряли в глотке. Повернулся, пошел к машине, вслед ему неслись обидные, бранные слова.
Поехал. А внутри все колотится.
«Ладно, шкура, я с тобой поговорю! По-нашему, по-шоферски. Займусь твоим воспитанием. Втолкую кое-какие истины, к примеру, что такое честь рабочая и как ее, эту штуку, держать надо… Я тебе растолкую!»
Несколькими часами позже, на разгрузке, Иван встретил того «героя». Бросил, едва себя сдерживая:
– Не торопись, ловкач! Вместе поедем; разговор есть.
Был у них разговор, на дороге, без свидетелей. Мужской разговор. А перед вечером, уже в сумерках, они подъехали к тому месту, где работали строители, стояли их машины. Впереди – КРАЗ, поодаль от него – Иванов ЗИЛ. Людей у машин не было. КРАЗ свернул к трубе, встал. Водитель вытащил завернутые в мешок форсунки, отнес к очистной и трусцой назад…
– Ты что какой невеселый? – спросила Лиза, когда Иван вернулся. – Устал?
– Угу, – только и ответил Иван, скинул спецовку, пошел мыться.
Никому ничего не стал рассказывать: «Начнутся разговоры, до начальства дойдет… Ник чему». Только дружку сердечному, Мишке Лабузову, как-то, к слову пришлось, попечалился: такая, брат, приключилась вещь. И долго не мог успокоиться:
– Своим же трудягам ножку подставить – какой мразью быть надо!.. Нет, не строить он сюда ехал – рвать.
Помолчал, усмехнулся:
– Ну, потолковали мы правильно! Объяснил я ему, что с чем едят. Слышь, слово дал, клялся, божился. Ладно, погляжу, почем у него слово…
К окнам прильнула предрассветная мгла. Ровно посапывает на своей полке Сережка. Лизу не слышно; она и спит тихонько. Иван встает, одевается, стараясь не шуметь: пусть поспят… У него расчет свой: если выехать пораньше, завтра к ночи можно успеть вернуться.
И вот Кунград остался где-то позади, скоро Устюрт. Серая, густо прибитая пылью дорога забирает все выше и выше.
Иван прислушивается к гудению мотора. Ничего, тянет! Другие уже ремонтируются, а его «зилка» бегает. Умей ухаживать! Правда, здесь это трудновато. Пыль въедается, проникает всюду, сквозь все сальники. Два-три рейса сделал – меняй подшипники. А дышать? Сперва давали маски такие, респираторы. Но респиратора хватает на полтора-два часа; забивается. И хлопцы махнули на это дело рукой: «Обойдемся».
Подъем Даут-Ата. Желтый, с выходом известняка, голый склон. Иван переключает скорость, мотор натужно, глухо воет.
Да, эдакую махинищу втаскивать нелегко! Плети сварены из «тыщовки», в такой трубе может, не сгибаясь, прогуливаться пятилетний ребенок. Иван открывает дверцу, становится на подножку и, придерживая руль одной рукой, оглядывается: прицеп в порядке, все хорошо.
На середине подъема – пологая площадка. Тут короткая остановка: мотору отдых, себе перекур. Минута тишины. Слева, где подъем переходит в плато, старое, пустынное кладбище. Если вглядеться, между высеченными из камня мусульманскими памятниками замечаешь темный железный крест. Один-единственный. Говорят, это могила русского врача. Он прожил всю жизнь среди каракалпаков, и, когда умер, они в нарушение строгих восточных обычаев похоронили его на своем кладбище. «Да, – думает Иван, – видно, много добра сделал людям этот человек».
Ехать нынче хорошо: ветер встречный, относит пыль назад. Попутный ветер – шоферу пропадать: в кабине пыль винтом, дышать нечем, где дорога – не разберешь. Эх-ха!
Пустыня страшна одиночеством. Это Иван особенно ясно ощутил здесь, на Устюрте. Да, наверно, не только он: ребята всегда стараются ехать компанией, хотя бы в две-три машины. Сегодня они вчетвером. Никого, правда, не видно, растянулись. Километров через десять, в привычном месте, соберутся, малость передохнут, закусят, двинутся дальше.
Случается, конечно, и одному в рейсе бывать. Это Ивана не смущает: привычен. Тоскливо станет – думает о Сережке, о Лизе, о матери… Давненько они с маманей не виделись! Каждый раз, как перевод получит, пишет ему: «За денежки спасибо, сынок, дай тебе бог здоровья. Да сам-то когда ж пожалуешь? Соскучилась по тебе. Приезжай, поживи с нами, женушкой похвались, внучонком побалуй…» А Иван ей в ответ: «Вот дойду до Урала, маманя, тогда побываем у вас обязательно. Покамест не могу: здесь нужен. Сделаем дело, отдохнем. Большое, маманя, у нас тут дело, можно сказать, великое. Нигде еще такого газопровода нет, на всем свете. А у нас будет!..»
Будет!.. Иван это знал точно, по опыту. Так уж повелось: коли наметили что – пусть самое трудное, невиданное, небывалое! – да, миром навалясь, за то дело взялись, непременно сладим с ним, вытянем его, одолеем. Всем чертям на зависть!..
Любил Иван так думать, привык так думать и потому, должно быть, страшно однажды переволновался. Случилось ему взять в дорогу попутчика, приезжего товарища. Ну, слово за слово – разговор. Так, про всякое. Потом приезжий и скажи:
– Вот думаю я, думаю: нет ли тут ошибки? Не зря ли мы газопровод этот громадный строим?
Иван насторожился: «Чего-чего?»
А приезжий глаза сощурил, продолжает:
– Может, выгоднее было бы сделать по-другому? Скажем, построить в районе Газли, возле промыслов, мощную электростанцию, работающую на природном газе. И не газ гнать на Урал по трубам, а электроэнергию по проводам?
У Ивана похолодело внутри. Нехорошо так стало, не по себе… Шутка ли, если и впрямь промашку дали?! Это ж миллиарды! А сколько труда людского, сил, времени!.. Ф-фу, черт! Постой, постой, да, может, он шутит, попутчик мой? Хочет разыграть? Нет, не похоже: серьезный товарищ. Помолчал, начал вслух прикидывать, подсчитывать… В самом деле, по его подсчетам получается невыгодно. Ну-ну!
Ни о чем другом Иван уже думать не мог. Весь обратный путь эта дьявольщина из головы не шла. Приехал, поставил машину, заскочил на минутку к себе, чтоб Лиза не волновалась, – ив соседнее с автобазой СУ. В производственном отделе этого СУ у него знакомый был.
Зашел: как жив, что новенького. А потом: так, мол, и так, сомневается кое-кто. Что, думаешь, может это быть?
Знакомый потер лоб, волосы поерошил:
– Гм!.. Действительно штука…
Разговор услышали инженеры за соседними столами. Один усмехнулся, проговорил:
– Чепуха! Все учтено. Чепуха.
Другой поднял брови, покачал головой:
– Не скажи, старик, не скажи…
И взял в руки карандаш, придвинул лист бумаги.
Товарищ его, поколебавшись, – тоже. И знакомый Ивана.
Стали считать, заглядывать в какие-то справочники, таблицы. Дальше больше: защелкали арифмометры, подключился весь отдел…
– Ну и задачку, брат, ты нам задал!..
Возвращался Иван к себе за полночь, при звездах. И пел песню.
«Зря меня приезжий напугал. Ошибся. Все правильно, все как надо! С электричеством-то дороже…»
Перед утром он проснулся, вроде его кто разбудил. «А может, в СУ не так считали? Трудно им всю стройку охватить, учесть все «за» и «против»…» Ворочался-ворочался – больше не уснуть. Закурил, потом сел к столу, давай письмо писать в Москву на имя министра. «Министр за это дело головой отвечает, точно должен знать».
Через месяц пришел ему ответ: «Уважаемый товарищ Борисовский! Ваша тревога понятна, но оснований для нее нет. Этот вопрос возник еще при составлении генерального плана газификации страны. Группа авторитетных ученых и специалистов представила убедительные расчеты: передавать газ на многие тысячи километров гораздо выгоднее, чем передавать электроэнергию…»
Иван успокоился: раз уж авторитетные ученые, значит, все, вопросов больше нет…
В каких-нибудь ста метрах впереди вдруг запрыгало, замелькало: крупные морды, точеные шеи, поджарые животы, быстрые сухие ноги… Сайгаки! Пролетели, протопали, только пыль из-под копыт! Широкий полукруг у дороги – и снова скок, скок наперерез. Час целый могут так бежать, забавляться… Край непуганых зверей, непуганых птиц! Только мало их тут. Устюрт неприютен.
Ночь. Лучи фар пляшут по серой, уснувшей равнине. Так плясать им до самого утра. Спать Ивану и его друзьям некогда: трассе нужны плети. «Не беда, – думает Иван, – вернусь, посплю. Работа есть работа».
Утром, разгрузившись, Иван, приятель его Николай Осипенко и еще двое парней заезжают в городок к монтажникам и после целого дня сухомятки с удовольствием едят горячий, дымящийся борщ, жареную рыбу, пьют, как и положено в Средней Азии, зеленый чай. Потом, присев у машин, неторопливо, с толком, с расстановкой курят.
– Ну хлопцы, марш-марш, поехали! Пока до заправочной доберемся, и вечер будет.
Снова долгий день, тряска, духота, заунывное гудение мотора. И во все стороны, куда ни глянь – однотонная, без красок пустыня. Только к вечеру, ближе к заправочной, слева вдруг появляется пронзительно синяя полоска Аральского моря. Она все шире, шире – и вот уже море совсем рядом, чувствуется его свежее, могучее дыхание.
Никогда прежде не доводилось Ивану видеть море. Гадал: какое оно? Тут нагляделся. Диво, да и только! Бывалые люди рассказывали: уж больно вода в этом море красива, нигде больше такой нет. Особого цвета, «ультрамарин» называется.
Давно, еще в Сибири, попала в руки книжка про Тараса Шевченко. Как загнали его на край света, как солдатчину отбывал, по Аралу плавал с экспедицией. Думалось: где ж это? Что за места такие? Теперь вот сам сюда добрался… Да, места дикие, невеселые места, что и говорить. Но если люди захотят… Шевченко сто лет назад по Аралу плавал, первую карту помогал морякам составлять, зарисовывал эти пустынные берега. А теперь что тут творится! Какая стройка идет!..
Впереди, в сизой дымке, завиднелась заправочная. Тут, на заправочной, пришлось Ивану однажды провести небольшую, как он после говорил, профилактическую операцию.
Орсовцы приволокли сюда вагончик-магазин, чтоб шофера в пути не голодали. Конечно, ничего особенного – консервы, печенье, сыр… Но все-таки спиртного, понятное дело, как и по всей трассе, никакого. Запрещено. Иначе нельзя: пустыня, жара, пыльные бури… Выпил – и пропасть недолго. Словом, «табу»!
А продавец, мужик не промах, и смекни: кто тут проверит? Кунград далеко, начальству не до того. Шепнул друзьям снабженцам. Те ему, как едут, ящичек веселой втихаря везут. И пошла торговля из-под прилавка: пять рублей – и, пожалуйста, бутылка. Людям приятно, себе прибыльно. До остального ему, само собою, дела нет. Плевать ему на все остальное. У такого своя азбука – абы выгода…
Узнал о том Иван. Подумал: «Ах ты ж змий двуногий! Без жала, а пострашнее кобры».
Нет, ни святым, ни ханжой Иван никогда не был. В хорошую минуту не прочь был и выпить с друзьями, и спеть, и сплясать, как любой и каждый. Но тут совсем другое: Иван понял сразу, чем это грозит водительской братии.
«Как быть? Дать знать по команде? И ждать, пока кто-нибудь раскачается, приедет меры принимать? А ну-ка я сам!»
Круто затормозил у самого вагончика, гулко хлопнул дверцей, спрыгнул на землю. Стремительно шагнул через порожек.
– Водкой торгуешь? – Иван сделал ударение на первом слове.
Продавец растерянно моргал.
Иван продолжал тоном допроса:
– Спрашиваю: кто позволил на трассе водкой торговать?
– Какой водка? – заволновался продавец. – Нету водка.
– Врешь! – повысил голос Иван, но сдержался. – Так вот, я из комсомольского штаба стройки. Понятно? Показывай, что у тебя под прилавком. («Эдакому прохвосту вдобавок для пользы дела соврать не грех».)
Под прилавком водки не оказалось. Но дотошный Иван ее все-таки отыскал в маленькой кладовой, под брезентом. Семь или восемь запылившихся поллитровок.
– Бери ящик! – скомандовал Иван побледневшему продавцу. – Вытаскивай!
Продавец тронул его за рукав:
– Слушай… Не надо вытаскивай. Последний раз. Понимаешь, дома жена, детишка. Тебе тоже детишка. Возьми деньга, возьми водка, возьми халва…
– Что-о?! – заорал Иван не своим голосом. Оттолкнул продавца, подхватил ящик, выскочил из вагончика.
– Колоти!
Видя, что продавец стоит в дверях, не двигаясь, сам стал выхватывать бутылки – и об ось колеса. Одну, другую, третью…
– Если еще узнаю – под суд! Понял? Под суд!
И уехал.
С того дня водки в магазинчике – ни синь пороха…
К заправочной хлопцы добрались в сумерки. Покамест долили бензину в баки, воды, перекурили, уже стемнело, над головой засеребрились звезды.
– Теперь – даешь Кунград! А, братцы? Едем, нет?..
– Спать охота, Иван.
– Ладно, спите. Я сам. Наших поторопить надо: монтажники без трубы сидят, прорыв на стройке.
Завел машину, поехал. Очень-то настаивать не хотелось. Знал, и без того поговаривают о нем: больше всех в автобазе труб перевез. Чего, мол, уж так старается?
«Чего стараюсь… Неужто шуметь об этом? Каждый сам должен понять. Да многие и понимают, не меньше работают. Раз уж взялись строить, так надо по-настоящему, на полную выкладку, чтоб побыстрее. Люди нам за это спасибо скажут».
Да, будет за что спасибо сказать. Это ж только подумать, чего они тут, в голой, мертвой пустыне, громоздить взялись! От Бухары до самого Урала, почти что две с половиной тысячи километров длиной. Через сыпучие пески, реки, горы… Стальной меридиан, как писали в газете. И хлынет «голубое топливо» с юга на север – миллиарды кубометров газа в год. Заменит уголь, нефть, мазут. А это какая экономия! Что понастроить можно на те денежки! Преобразится пустыня. Появятся электростанции на дешевом топливе, заводы, фабрики, химические комбинаты. В пески по водопроводам пойдет вода, встанут вдоль них лесные полосы, прикроют от горячих ветров поселки, молодые города. Зацветет, заиграет жизнь… Ух и здорово будет!..
Торопится Иван, поглядывает на спидометр. Скорость пятьдесят-шестьдесят. Хорошо!.. А спать все-таки хочется. Еще бы, вторая ночь! Может, заглушить мотор, вздремнуть минуток двести? Нет! К черту! Стройка стоит, стройке нужны трубы… Дорога тут между трассой и морем. Слева – море, справа – трасса. Где-то впереди, правее трассы, должен быть городок строителей, городок на колесах. Скоро его будет видно.
Прямо впереди засветились огни.
Ба! Никак уж и городок? Быстро! Но туда мне не нужно, мне нужно в Кунград, прямо на юг. А так я, чего доброго, в трассу врежусь. Надо взять малость влево. Вот так.
Огоньки теперь правее. Мигают, мигают. Или подсказать что хотят? Предупредить? Но Иван на них не смотрит. Достает сигарету, прижигает, затягивается дымком – сон прогнать. Так-то получше.
Что это? Дорога внезапно обрывается. Удар, грохот. Машина, кренясь, заваливаясь на бок, летит во тьму… Неужто?.. Иван не хочет, не может этому поверить… Неужто?!.
Весь Кунград провожал героя в последний путь. На малом ходу двигалась колонна могучих трубовозов. Один из них вел лучший друг погибшего – Михаил Лабузов.
Снова и снова думал Михаил о нелепой случайности, стоившей Ивану жизни. Как все это могло произойти? Он поехал по его следу от заправочной до обрыва, был там в тот же час, что и он несколько дней назад. Сомнений не оставалось: Иван торопился и его сбили с толку огни рыболовецкого судна, стоявшего в те дни где-то невдалеке от берега. Он принял их за огни городка строителей, повернул и, не чуя беды, повел машину к морю.
…Друзья Ивана Борисовского решили на месте его гибели, на берегу Арала, поставить памятник – врыть стоймя «тыщовку», стальную десятиметровую трубу, и сделать на ней огнем электросварки надпись, выжечь имя героя, чтобы не стерлось, на века.
А трубовозы двинулись дальше, к Уралу.
Пройдет время, и где-нибудь там, куда ведут они дорогу «голубого огня», люди поставят в честь героев беспримерной стройки гранитный обелиск. В числе других на обелиске будет имя Ивана Борисовского. Рядом с именами живых.
Герман Чижевский
ЗА ЗАВЕСОЙ ЛИВНЯ
Фантастический рассказ
Рис. А. В. Колли
Молодой человек был в залах этого музея впервые. Он вздрогнул, бросив взгляд налево, потому что не далее чем в футе от его коротко подстриженной головы слепо таращил провалами глазниц немыслимый урод с утиной мордой. Посетитель с трудом оторвал взор от странного набора подкрашенных гипсовых заплаток, бурых кусков окаменелых костей и гладко обструганных деревяшек, составлявших несимпатичные подробности вытянутой морды урода, и посмотрел направо. Оттуда, из застекленной витрины, на него пристально глядел другой невообразимый монстр – приземистый, с широкими массивными костями в буграх, наделенный могучим и грубым скелетом, с огромной узкой головой, похожей на топор, и устрашающими желтыми клыками, которые, не помещаясь между челюстями, свешивались за подбородок.
Посетитель ничем не выдал своего волнения и начал беглый осмотр палеонтологической коллекции. Через огромную арку на него ощерились чудовищные экспонаты второго зала. Это был угасший мир ископаемых, который он рассматривал со смешанным чувством восхищения и смутного страха. Они восстали из своих каменных могил, тоже окаменелые и торжествующие в своей безобразности, и привели его в смятение. Молодой человек думал о тех двух с половиной миллиардах лет жизни, сметенной временем, которые минули, как один день, пока не появился на планете он сам. И он остро почувствовал несоизмеримость времени, предназначенного ему и отданного в безраздельное владение им. Несколько подавленный, он продолжал осматривать необычайные экспонаты залов.
В одном из них на третьем часу осмотра он заметил на отдельном постаменте большую банку, на три четверти наполненную спиртом или формалином, с огромной притертой пробкой, герметически закупоренной бесцветным блестящим лаком или клеем. В банке, распластанное на вертикально поставленной матовой стеклянной доске, заключалось нечто странное. Молодой человек наклонился и рассмотрел большие клешни, которые показались ему клешнями очень крупного рака. Он осмотрел банку со всех сторон, но вместо ожидаемого хвостового плавника обнаружил изогнутый острейший коготь. Тогда молодой человек решил, что ошибся и что перед ним невиданного размера скорпион. Особенно его смутили выставленные здесь же вполне сохранившиеся внутренности. Некоторые органы не изменили, на его взгляд, даже своей окраски.
Молодой посетитель музея заслышал в гулкой тишине зала чьи-то шаркающие шаги и выпрямился, не спуская глаз со странного препарата. Когда обладатель неторопливой шаркающей походки приблизился, молодой человек повернул голову.
В стороне проходил сухонький, облысевший, дряхлый старик немного выше среднего роста в сером, видавшем виды костюме. Казалось, он не замечал присутствия другого лица и, заложив руки за спину, машинально, глубоко задумавшись, прогуливался по залам. Маленькая головка, обтянутая желтой кожей, с провалившимися щеками, как голова иссохшей мумии, колыхалась на тощей цыплячьей шее. Он производил впечатление служащего музея. Молодой человек некоторое время, не замечаемый старцем, с интересом наблюдал за ним. Потом несколько неожиданно для самого себя шагнул ему навстречу, внезапно появившись перед стариком из-за угла застекленной витрины.
Тот сильно вздрогнул и отпрянул, ошеломленно уставившись на молодого человека, словно увидел умершего родственника.
– Вы что-то сказали? – громким шепотом пробормотал он, приходя понемногу в себя. – Вы так меня напугали, – прошептали его синие сморщенные губы, – я не ожидал встретить здесь посетителей.
Его маленькие выцветшие глазки испытующе оглядывали незнакомца.
– Простите, что испугал вас, – начал молодой человек, чувствуя неловкость и не зная, что сказать дальше.
– Пустяки, – скороговоркой проговорил старик, овладев уже обычным голосом и все еще пристально изучая лицо незнакомца, – просто я был погружен в мысли и не заметил вас.
– Я хотел спросить, – начал молодой посетитель и запнулся. – Ведь в вашем музее выставлены одни ископаемые, окаменелые ископаемые, – зачем-то поправился он, вообразив, что его не поймут. – В банке, – пояснил он, – спиртовой препарат. По-моему, он совсем свежий. Кажется, скорпион.
– Свежий, – внезапно изменившимся скрипучим голосом повторил старик, – совсем свежий, вы правильно отметили. – Непонятная бледность проступила вдруг сквозь желтизну его лица. – Этому экспонату уже скоро двадцать шесть лет… но это тоже ископаемое, вполне ископаемое, хотя мы встретили его живым…
– Ваш экспонат мой ровесник, – оживился молодой посетитель, не замечая перемен, происшедших с его собеседником. – Вот удивительно! А как он попал в музей? Кто его нашел? Я полагал, сэр, что ископаемое – это во всех случаях ископаемое и его отыскивают в земле. А вы говорите, что это…
– А это двигалось по земле, и довольно проворно, впрочем, другие суставчатые химеры были еще проворнее, – задумчиво, в замедленном темпе проговорил старик и часто заморгал слезящимися глазами. Казалось, что-то напомнило ему не совсем обычный эпизод из его долгой жизни и воспоминания расстроили его.
– Вы, вероятно, знаете его историю? – донимал расспросами молодой посетитель старца. – В самом деле скорпиона нашли живым?!
Старик молчал и только моргал глазами, веки его стали совсем красными. Молчание затянулось. Неожиданно старик прервал его.
– Вы еще молоды, и вам многое предстоит узнать, – с хрипотцой пробормотал он и повторил: – Вы еще так молоды…
– Мне двадцать шесть, – сконфуженно напомнил посетитель.
– Вам двадцать шесть? – Старик еще раз мягко взглянул па собеседника. – Что ж, так и быть, пожалуй, я расскажу вам историю, связанную с этим экспонатом, чтобы вам стало понятным, почему он здесь, – неожиданно согласился старик. Он тотчас пригласил молодого собеседника в свой кабинет.
Это была узкая длинная комната с высоким потолком. Пол, два потемневших от времени письменных стола и диван были завалены обломками серовато-бурого сланца и картонными коробками с окаменевшими реликвиями древнейших эпох.
– Присаживайтесь, – предложил глуховатым голосом старец и убрал с кожаного кресла каменный барельеф, похожий на огромную лилию. Несмотря на середину дня и высокое узкое окно из целого стекла, в комнате стоял полумрак. Старик включил освещение. Атмосфера таинственности, свойственная в большей или меньшей степени каждому научному кабинету, почти осязаемо окутала молодого посетителя. Старый ученый погрузился до подбородка в кресло у стола и, уставившись маленькими бесцветными глазками в обрамлении красных, припухших век куда-то в переносицу гостя, внезапно начал:
– Мне было тогда, – на мгновение он умолк, – словом, я тогда был в два раза старше вас. И произошло все это в неисследованном районе Чили, в пустынной местности к северу от города Токопильи, примерно в двух с половиной милях от Тихоокеанского побережья…
И скоро из рассказа старика начала вырисовываться весьма необычная история…
Слегка волнистая равнина, безлюдная и пустынная, не имела конца. Под горячими лучами солнца ее гнетущее однообразие скрашивалось лишь бирюзовой голубизной неба и мерцавшими по временам вспышками ослепительных игл света, отброшенных гранями камней. От зноя пересыхало в горле. Короткие лиловые тени от камней и скал дрожали, волновались и растекались в полуденном жарком мареве, как в причудливых видениях сюрреалистов.
По пескам медленно тащился большой фургон, запряженный лошадьми, и всадник на худосочном чалом коне с чеканной серебряной уздечкой. Человек с лицом и руками цвета бронзы и властным орлиным профилем в одежде из домотканой пестрой материи подъехал к дышлу фургона. Из кибитки высунулась голова в широкополой островерхой шляпе и вопросительно повернулась к всаднику.
– Что скажешь? – спросил человек по-английски.
– Море, – возвестил индеец, протянув вперед заскорузлый палец. Он говорил на одном из перуанских наречий, но белые люди немного понимали его язык.
– Где ты увидел море? – удивился человек в фургоне и даже привстал, чтобы лучше видеть.
– Там, за холмами, море, – настаивал индеец.
– Не болтай вздор, – попробовал вразумить его человек в широкополой шляпе, – ты говорил, что до моря далеко. Ты, должно быть, не знаешь ни местности, ни куда привел нас. И зачем только ты нам навязался?! Я думаю, – обратился он и компаньону в глубине фургона, – мы заблудились.
– Не заблудились, – меланхолично возразил человек с орлиным профилем. – Там, за холмами, море, – продолжал повторять он, – до моря далеко. Дальше я не пойду. Мне дальше нельзя. – Глаза его испуганно бегали по сторонам.
– Чего он боится? – спросил второй путник из фургона.
– Далеко ли до берега? – отрывисто спросил первый.
– Когда тени станут такие, – и краснокожий проводник составил замысловатую комбинацию из обеих рук и части своей груди, – лама добежит до воды.
– Не побежать ли и нам, как ламы? – задумчиво проговорил человек в широкополой шляпе. – Почему ты не хочешь вести нас дальше? – резко заговорил он. – Мы заплатим. Ты не можешь оставить нас!
– Дайте, сколько обещали, – сказал меднолицый проводник, – и я уйду. – И он повернул худого чалого коня назад.
– Ну что с ним поделаешь? – в раздумье сказал человек в широкополой шляпе.
– Придется отпустить его, – донеслось из глубины фургона.
– Отпустить и остаться одним в совершенно незнакомом месте? Колею скоро заметет песком, – словно жалуясь, проговорил человек, державший вожжи.
– Справимся, – убежденно заявил его компаньон, просовывая непокрытую голову в щель между полотнищами брезента.
– Ты хорошо знаешь эти места? – обратился первый к проводнику.
– Нет, – последовал лаконичный ответ.
– Он не хочет признаться, чтобы мы не задержали его. Он может уйти и не получив обещанного вознаграждения, – сказал человек с вожжами.
– В какую сторону нам направиться, чтобы выйти к берегу? – снова спросил он, словно примирившись с мыслью, что они останутся одни в пустыне. Он соскочил на землю и раза два подпрыгнул, расправляя затекшие ноги. Индеец равнодушно протянул руку и с бесстрастным лицом указал направление.
– Справьтесь по компасу, – предложил его спутник, – и расплатитесь с ним. К силурийским песчаникам мы двинемся одни.
– Придется, – нехотя согласился человек в широкополой шляпе и, забравшись снова в фургон, стал отсчитывать шиллинги.
– Вот, бери, – сказал он, появляясь снова и протягивая раскрытую ладонь меднолицему всаднику. Тот взял деньги, долго недоверчиво пересчитывал, потом спрятал в потертый кожаный кисет и, не простившись, пустил коня рысью.
– Заплатим вдвое! – прокричал ему вслед возница, вдруг спохватившись, но кричал напрасно. Пыли не было, из-под копыт летели камни и пригоршни крупного песка. Всадник в пончо – одежде, похожей на одеяло, в отверстие которого он продел голову, – начал вскачь огибать невысокий песчаный холм. Через двадцать секунд он навсегда скрылся от взоров раздосадованных путников за извилистым гребнем бугра. Эти двое продолжали еще стоять, прислушиваясь к щемящему чувству, возникшему после того, как затих вдали топот копыт.
– Поехали, – нарочито спокойным тоном сказал человек с непокрытой головой, забираясь под брезент.
Они тронулись и были в пути еще около трех часов, пока с вершины одного из самых высоких пригорков, изборожденного остриями скал, не увидели милях в четырех к западу голубую полоску моря, затянутую розоватой вуалью испарений.
Авторучка снова выскользнула из потных пальцев и, прокатившись по тетради, беззвучно упала в песок. Рыжие песчинки уже не прилипали к перу: в ней не было чернил. Авторучка была грязной, со следами пальцев. Грязной была помятая толстая тетрадь. Грязными были руки. Одна из них протянулась и подобрала ручку с песка.
