Текст книги "На суше и на море. 1965. Выпуск 06"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Соавторы: Борис Иванов,Игорь Росоховатский,Игорь Акимушкин,Борис Ляпунов,Жорж Блон,Герман Чижевский,В. Королев,Борис Борин,Евгений Иорданишвили,В. Зайцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)
Я отложил решительный разговор с Флориндо до утра, намереваясь еще раз все продумать. Но непредвиденная случайность круто изменила планы.
Смеркалось. Мы развели костер и занялись приготовлением незамысловатого ужина. Я растирал на плоском камне кофейные зерна бамбуковой палкой, а Флориндо пек лепешки.
– Андриу! Принесите, пожалуйста, немного маргарина. Мне нельзя отойти от сковородки, а тут уже пусто, – он показал пустую жестянку. Обращаясь ко мне с просьбой, даже самой незначительной, он всегда держался щепетильно вежливо и говорил, словно извиняясь, что побеспокоил столь важную особу. Это смешило и немного раздражало одновременно.
Я молча встал и направился в нашу каморку, машинально неся в руке бамбуковую палку, которой растирал кофе. Здесь стояла полутьма, сюда проникали только отблески заката в окно и колеблющиеся отсветы пламени костра через открытую дверь. Мы хранили продукты в стенной нише. Рядом, но повыше висели и наши рюкзаки. Я протянул левую руку, на ощупь разыскивая жестянку с маргарином, и почти тотчас услышал сухое пощелкивание. Оно доносилось откуда-то справа и снизу. Я повернулся, всматриваясь. Пощелкивание перешло в шипящий свист. В неверном полусвете взметнулось черное длинное тело. Защитным, нерассуждающим движением я вскинул правую руку с зажатой в ней бамбуковой палкой, но сильный толчок выбил ее из пальцев. Я отпрянул, ударился обо что-то головой и кинулся к дверям. Уже на пороге меня настиг тупой удар в поясницу. В слепом ужасе я рванулся вперед. Сзади волочилось что-то тяжелое, разум захлестнула волна дикого страха.
– Флориндо! А-а!!.
От костра метнулась стремительная тень, сверкнуло мачете. Я споткнулся и тяжело грохнулся оземь. На миг все померкло…
– Андриу! Андрпу! Вы целы?..
Он стоял надо мной, пригнувшись, с мачете в руке. Я привстал, потом вскочил на ноги. Боли не чувствовалось, но в голове гудело.
– Кажется, да… А что это было?
Он молча ткнул мачете. Я посмотрел и вздрогнул от ужаса и отвращения. На земле валялась перерубленная пополам здоровенная змея толщиной в руку и длиной метра три, хвост еще подергивался.
– Это суруруку[18]. Не укусила? Нигде не болит?
– Как будто нет, только ударила. Вот сюда…
– Ударила?! А ну раздевайтесь! Живо!..
Я молча повиновался. Его тон и выражение лица исключали расспросы. Он тщательно обследовал меня с ног до головы при свете фонаря и озабоченно пробормотал:
– Ничего не видно… Не могу найти… Но если ударила, значит, укусила. Скверно! Впрочем… – он нагнулся к моей одежде и несколько секунд что-то искал, потом резко выпрямился, но уже с просветлевшим лицом. – Счастлив ваш бог, Андриу! Видите? Вот! – На белой пластмассе пояса отчетливо выделялись две рваные царапины, залитые темной жидкостью. – Счастлив ваш бог! – с чувством повторил он. – Она все отдала поясу. Вцепилась в него…
– И тащилась за мной? – догадался я.
– Этого не видел. Видел только, как вы упали, а она взвилась над вами. Но я успел…
– Спасибо, Флориндо! Спасибо, друг! Вы спасли меня. Не знаю, как и благодарить…
– Ну что вы! Не стоит говорить. Каждый поступил бы так же.
В голове появилась тупая боль. Пощупал.
– Ого! Здоровая шишка…
– Где?.. Здесь?.. О боже!
– Не пугайтесь, Флориндо! Ничего страшного, просто ударился немного… – я рассказал ему подробности своего приключения.
– Хорошо, что так, – широко и радостно улыбнулся он. – Укус суруруку в голову – смерть. Надо взглянуть, нет ли там еще одной.
С мачете наготове мы осветили нашу каморку. На полу было пусто, если не считать свалившегося рюкзака Флориндо.
– Вот обо что я хватился головой! – воскликнул я, поднимая рюкзак, с тем чтобы водворить его на место, но молния расстегнулась, и содержимое посыпалось на пол.
– Я сам подберу! – вскричал Флориндо, но я уже поднял с пола тяжелую картонную коробку.
Это были крупнокалиберные пистолетные патроны. Еще несколько таких же коробок вперемежку с блестящими маленькими пачечками валялось на полу.
– Так… Ясно! А это что? – спросил я, подталкивая носком сапога одну из пачек.
– Лекарство от лихорадки, – сухо ответил он.
– Значит, это и есть ваш «товар»?
– Да, сеньор инженер. Это мой товар, и это никого не касается. Дело мое!
Я пожал плечами.
– Конечно, ваше. Но наживаться на лекарстве, зарабатывать на чужой беде и страданиях! Это, знаете ли…
– Что вы там толкуете о бедах и страданиях! – грубо прервал он. – Вы! Инженер, образованный и обеспеченный человек!..
– При чем это? – повысил голос и я.
– А вот при том! Побывайте в моей шкуре, тогда узнаете. Только и слышишь: «Эй ты, бродяга, пошел отсюда! С дороги, оборванец! Вон, ублюдок! Убирайся, пока цел! Таких, как ты, не пускаем!..» И так с рождения до смерти!.. – он весь дрожал. – Понравилось бы вам такое?
– Успокоитесь, Флориндо…
– Нечего меня успокаивать! Я знаю, что делаю, и не попрекайте меня. Я тоже хочу жить, как вы. Чтобы на меня не кривили губы. Чтобы кланялись и говорили: «Здравствуйте, сеньор Эспина! Как ваше здоровье, сеньор Эспина?» Хочу, чтобы мне подавали покупку, а не швыряли. Хочу чувствовать уважение, а не презрение. Хочу в конце жизни побыть человеком. А для этого у бедняка есть только одно средство. Вот это! – он выразительно щелкнул большим и указательным пальцами. – Да-да! Будут деньги, будет все. Я сразу стану настоящим сеньором. Всякие там Сантосы и прочее дерьмо будут ползать на брюхе, засматривая в глаза. Не будет ли подачки? А я захочу – дам, захочу – нет. Вот так, сеньор инженер! Но разве вы поймете меня? Где вам!.. – он махнул рукой и побрел к костру.
Мы поужинали молча и молча закурили. Флориндо упорно избегал моего взгляда. Чувствовалось, что ему не хочется разговаривать, но откладывать объяснение до утра стало небезопасно. События могли развернуться в любой момент, и следовало безотлагательно уяснить позиции. Не то чтобы я сомневался в нем или опасался предательства с его стороны. Нет, мое доверие к нему нисколько не поколебалось. Ведь он только что спас мне жизнь, рискуя своей. И хотя его «коммерция» претила мне, я не считал себя вправе осуждать его безоговорочно. Недавняя вспышка показала, насколько глубоко и сильно он переживает унижение. Унижение незаслуженное и подлое. Борьба за человеческое достоинство всегда вызывает сочувствие, даже если ее методы нам и не по душе. Я просто хотел узнать как можно больше и посоветоваться с ним, ничего не собираясь скрывать.
– Флориндо, нам необходимо поговорить откровенно. Мы, кажется, влипли в скверную историю. – Он мельком недоверчиво взглянул на меня. – Я не шучу! Дело обстоит очень серьезно и не терпит отлагательства.
– Говорите… Андриу. Я слушаю.
«Андриу» снова заменил «сеньора инженера». Это уже был шаг к примирению. Стараясь ничего не упустить, я поведал ему обо всем, не скрывая догадок, сомнений и опасений. Он внимательно выслушал, долго щурился на огонь и, покачав головой, озабоченно пробормотал:
– Да, положение неважное… Совсем, совсем неважное… – потом энергично швырнул окурок в костер и воскликнул: – Клянусь девой Марией, я ничего не знал! Даже и не подозревал. А уходить надо. Надо уходить, вы правы! Свидимся с рыжебородым и уйдем…
– Зачем откладывать! – перебил я. – Что нам рыжебородый? Этот жулик!
Он протестующе поднял ладони и внушительно сказал:
– Знаете, что неясно во всей этой паршивой истории?.. Нет! Ну так послушайте. Я немало людей повидал на своем веку. И хороших, и плохих. Так вот, рыжебородый Пау не жулик. Не похож он на жулика, и все! Так мне сердце говорит! Это человек слова, значит, уже стоящий. Нельзя обойтись с ним по-свински.
– В чем же свинство? Мы люди свободные. Как пришли, так и уйдем. Мы никому ничем тут не обязаны.
– Нет! Я обещал ему кое-что, и он должен получить свое.
– Кое-что… Получить… – многозначительно протянул я, подумав про себя: «Хочешь выманить лишний алмаз».
Он словно бы подслушал мою мысль.
– Не надо думать обо мне плохо, Андриу. Дело не в жадности. Нет! Я отдам ему все, что осталось, даже если он придет с пустыми руками. Э, погодите!..
Он вернулся с рюкзаком и, расстегнув молнию, высыпал его содержимое прямо на траву.
– Смотрите все, не стесняйтесь.
Кроме коробок с пистолетными патронами я обнаружил еще несколько пачек винтовочных и увидел два крупнокалиберных автоматических пистолета.
– Было четыре, два уже отдал, – пояснил Флориндо лаконично.
– Зачем ему оружие?
– Кто знает?.. Прошлый раз мы с Терро оставили ему винтовку и немного патронов.
– А если оружие идет в ход против индейцев, ваших же братьев по крови? Вам такое не приходило в голову?
– Нет-нет! – горячо запротестовал он. – Этого не может быть! Тут другое. Что, не знаю, но другое. Клянусь девой Марией, рыжебородый не подлец!
Мы замолчали. Уверенность Флориндо произвела на меня впечатление и сильно поколебала неблагоприятное мнение о рыжебородом. Я хорошо знал, насколько наблюдателен Флориндо, и доверял его интуиции. В конце концов если на то пошло, у меня не было никаких веских оснований чернить Пау. Одни только предположения, домыслы и догадки. Зачем бы ему покупать-оружие и боеприпасы по дикой цене, действуй он заодно с хозяевами? А лекарство?.. Нет, тут в самом деле что-то другое. Он преследует какие-то тайные цели, безусловно идущие вразрез с хозяйскими интересами…
– Андрпу! – прервал мои размышления Флориндо. – А что если вам потолковать с рыжебородым?
– Потолковать?
– Ну да 1 Поговорить, по-немецки. Начистоту!
– Черт возьми! Это мысль… Рискнем!
Рыжебородый появился рано утром. Я вышел навстречу. Он улыбнулся своей скупой улыбкой, не разжимая губ, и приветственно вскинул руку. Внезапная догадка хлестнула молнией. Приготовленная немецкая фраза застряла в горле. И как раньше не догадался?.. Секунду-другую поколебался, потом все же решился и ответил жестом левой руки. Тем временем правая нырнула в карман и нащупала рукоять пистолета. Если догадка верна, то на этот раз под конвоем прогуляется он. По крайней мере до Большого болота…
Все эти соображения промелькнули мгновенно, и я как ни в чем не бывало приветливо сказал по-немецки:
– Доброе утро, Пау! Как поживаете?
Он отпрянул, как от удара, и схватился за мачете.
– Спокойнее, спокойнее! Я вам не враг…
Какое-то мгновение он простоял неподвижно, не спуская глаз с меня. Потом неуловимо напрягся и потихоньку повел правую ногу назад. Я потянул руку из кармана, показывая затыльник пистолета. Он заметили, поняв, что преимущество не на его стороне, выпустил рукоять мачете.
– Так неожиданно… – пробормотал он сдавленно. – Откуда вы узнали?
– Не все ли равно! Важно, что знаю.
– А тот знает? – он кивнул в сторону нашей каморки.
– Не все сразу, – усмехнулся я. – Давайте поговорим, тогда и разберемся.
– Вы хотите только поговорить. Правда?
– Да. А чего вы боитесь?
– Ничего, конечно. Просто я было другое подумал. Звереешь тут, ну и кажется всякое. Ладно!.. – он отстегнул мачете и, бросив на землю, ухмыльнулся добродушно и лукаво. – Так вам будет спокойнее. Верно?
– Пожалуй, – ответно улыбнулся я, демонстративно вытаскивая руку из кармана, но продолжая держаться настороже.
– Пошли! – пригласил он и, не оглядываясь, двинулся вперед.
Мы уселись на камни друг против друга в тени полуразрушенной стены.
– Валяйте! – бросил он, выжидательно глядя на меня.
– Вы немец?
– Возможно! А вы кто? Американец, англичанин?..
– Ни то, ни другое. Но что вы здесь делаете? Мне кажется, вам тут неважно живется.
– «Неважно» не то слово. Паршиво живется. Хуже некуда. Дерьмо, а не жизнь! – сплюнул он.
– Что же вас удерживает? Можно уйти.
Он оценивающе посмотрел на меня.
– Похоже, вы не воевали?
– Да, не успел.
– Ваше счастье, а я навоевался до тошноты. Почти целых шесть лет не видел неба и солнца.
– Вы подводник? – осенило меня.
– Черт возьми! Откуда вы узнали?
– Вы же сами намекнули.
– Хм!.. А пожалуй, верно… – проворчал он. – Действительно проговорился, как мальчишка. Перенервничал я с вами. Ну да ладно! Расскажите, что там, в мире.
– В мире? – озадаченно переспросил я.
– Ну да! В мире, – нетерпеливо повторил он. – За океаном и вообще… – он сделал широкий жест.
– Уж не хотите ли вы сказать?.. – неуверенно начал я.
– Вот именно – хочу! – перебил он. – Вы угадали, попали в точку. Выкладывайте все, что знаете. Ну, как… Как Робинзону. И не тяните, черт вас побери! Затеяли разговор, так нечего тут!
Он учащенно дышал, но это был не гнев, а волнение нетерпеливого ожидания. Он слушал всем существом, боясь упустить хоть слово, лишь изредка задавая короткий встречный вопрос или издавая удивленное восклицание. Не прошло и нескольких минут, как я с величайшим изумлением понял, что предо мной человек, лет пятнадцать не читавший газет и не слушавший радио. Его представления о мире застыли где-то на уровне начала 1945 года. Когда же я начал рассказывать о послевоенной Германии, он не выдержал, перебил.
– Послушайте! У вас есть мать?
– Да, а что?
– Вы любите ее?
– Больше жизни!
– Поклянитесь тогда ее жизнью, что не врете! – Пожав плечами, я выполнил просьбу. Он удовлетворенно кивнул: – Хорошо, валяйте дальше. Только ради всего святого не спешите!
Я подробно рассказал ему о ГДР, где приходилось бывать, и, как умел, о ФРГ.
– Ну, а военные преступники? – перебил он взволнованно. – С ними как?
– Кто что заслужил, тот то и получил.
– Скажем, к примеру, Геринг, Риббентроп, Кейтель?
– Повешены по приговору Международного суда в Нюрнберге.
– А мелкая сошка! Скажем, офицеры или унтер-офицеры?
– Кто не зверствовал, не запятнал себя преступлениями, тот живет спокойно. Трудится, отдыхает, растит детей. Ведь война давно кончилась…
– А что понимают под военными преступлениями? – прервал он, подавшись вперед.
– Как вам сказать… Я, конечно, не юрист, но, насколько мне известно, истребление военнопленных, расстрелы гражданского населения. Ну и тому подобное.
– А если, скажем, человек служил в экипаже подводной лодки. Не командиром, даже и не офицером. Но участвовал в потоплении союзных транспортов, в минировании и обстрелах вражеских портов. Это как? Военный преступник или нет?
– Да что вы!.. – рассмеялся я. – Война есть война. На войне убивают противника. А подводная война особенно сурова, но за честную драку не судят.
– Так я и знал! – воскликнул он. – Стервецы! Подлые лжецы!..
– Кто лжецы?
Он ответил не сразу, видимо колеблясь. Потом махнул рукой.
– Ладно! Теперь вы послушайте…
Незадолго до окончательного крушения третьего рейха подводный рейдер получил приказ войти в небольшой порт, еще не занятый войсками союзников, и принять пассажиров. Поздним вечером на борт поднялся мужчина в штатском в сопровождении шести эсэсовцев и протянул командиру подводной лодки капитану цур зее[19] фон Шерфу конверт. Командир вскрыл конверт, прочел бумагу и, вытянувшись в струнку, отчеканил:
– Я и мой корабль в вашем распоряжении, господин гауляйтер. Приказывайте!..
Затем последовал длительный, многодневный переход через Атлантику. Когда до берегов Южной Америки оставались уже считанные мили, радио разнесло по отсекам обращение командира.
– Офицеры и матросы! Верные сыны великой Германии, с прискорбием я должен сообщить вам горестную весть: наш обожаемый фюрер скончался. Геройски погиб, защищая окруженный вражескими войсками Берлин. Осиротевшая, истерзанная родина капитулировала. Но пройдет время, и Германия встанет из пепла и развалин, чтобы снова бросить гордый вызов миру. На этот раз наверняка!.. Родина и покойный фюрер оказали величайшую честь всем нам, доверив чертежи секретного оружия страшной разрушительной силы… У нас на борту друг и верный соратник фюрера. Его слово – закон! По приказу господина гауляйтера рейдер войдет в устье Амазонки и поднимется вверх по реке в заранее выбранное место, где мы и будем дожидаться своего часа. Когда он наступит, нас известят и мы вручим родине доверенное нам сокровище… Очень может быть, что мы надолго будем отрезаны от мира, но мы обязаны во имя и для блага нашего дорогого фатерланда проявить терпение, выдержку и мужество.
Мой долг предупредить всех членов экипажа о нависшей угрозе. Как явствует из перехваченных радиограмм противника, союзники планируют и осуществляют широкие карательные акции против немецких военнослужащих. В частности, команды подводных лодок отнесены к числу особо опасных военных преступников и поголовно расстреливаются. Особенно зверствуют славяне – русские, чехи и поляки: они жестоко пытают перед казнью… Офицеры и матросы! Умрем, но не сдадимся коварному, безжалостному врагу. Германия превыше всего! Хайль Гроссдойчланд!
Рейдер двинулся вверх по Амазонке. Сезон дождей кончился недавно, и гигантская река разлилась морем. Шли ночами, днем отлеживались на дне. Потом свернули в устье Тапажоса и, поднявшись немногим выше городка Итаитубы, вынуждены были остановиться: путь преграждал порог. Две ночи рейдер лежал на дне, а шлюпки рыскали по реке, подыскивая подходящее место. На третью ночь рейдер всплыл. В кромешной тьме, еле шевеля винтом, он подошел к обрывистому берегу, и капитан сказал:
– Здесь!..
Экипаж торопился как одержимый. Одни собирали складные шлюпки и спускали их на воду, другие подносили груз. Снарядив шлюпки, фон Шерф приказал затопить рейдер. Лодка опустилась на тридцатиметровую глубину, но кабель управления автоматикой воздушных резервуаров высокого давления предварительно вывели на берег и надежно замаскировали. Стоило знающему человеку открыть тайник, включить рубильник, и сжатый воздух, вытеснив водяной балласт, поднял бы рейдер на поверхность.
Часа за два до рассвета все было закончено, и караван шлюпок тронулся в путь. Впереди плыла разведочная быстроходная гичка с двумя снайперами, вооруженными бесшумными пневматическими винтовками. Шли на веслах, обильная смазка поглощала скрип уключин, и шлюпки скользили по воде беззвучно, как кайманы. Было строжайше запрещено курить и разговаривать. Последним плыл первый помощник корветен-капитан[20] Мельке, превосходный пулеметчик и человек совершенно безжалостный. К рассвету шлюпки подошли к берегу и затаились под непроницаемым навесом ветвей тропического леса, спускавшихся к самой воде…
Так повторялось много-много дней подряд, дней, кошмарно схожих и бесконечно длинных. И трудно сказать, когда приходилось тяжелее, днем или ночью? Ночью было прохладнее и дышалось легче, зато изматывала гребля в бешеном темпе, командир торопил беспощадно. Днем можно бы и отдохнуть, но мешали жара и насекомые. Люди, изнемогая от духоты, теснились на небольшом клочке земли, наспех очищенном от растительности, боясь сделать лишний шаг и громко сказать слово, чтобы не нашуметь. Но никто не жаловался, боевой дух был еще силен: люди думали, что идут на подвиг. Каждый час сменялись пикеты. Благодаря этому отряду удалось проскользнуть незамеченным вверх по Тапажосу до устья Сан-Мануэля. Впрочем, нескольких встреч с местными жителями все же не удалось избежать, но люди, видевшие отряд, замолкали навсегда.
Вверх по Сан-Мануэлю, соблюдая прежний порядок, тоже плыли немало дней. Конечной цели не знал никто. Потом караван свернул в устье безымянной лесной речки. По ней плыли всего несколько дней. Затем начался пеший переход. По сравнению с ним нелегкое плавание на шлюпках показалось увеселительной прогулкой.
Фон Шерф слыл отличным моряком, но оказался никудышным руководителем сухопутной экспедиции. С прусской жестокостью соблюдая субординацию, он непомерно перегрузил матросов. С борта рейдера сошло на берег сто человек, а десять тонн поклажи несло всего семьдесят. Командир, офицеры, гауляйтер и его охрана шли вообще налегке. Унтер-офицеры несли только оружие и боеприпасы к нему; весь груз тащили матросы. Они переносили его по частям, многократно возвращаясь, поэтому отряд двигался удручающе медленно. Плохая вода, жара, болотные миазмы и непосильный труд в тропическом климате сказались быстро. В первые же дни начались потери в людях, но фон Шерф не желал ничего замечать. Положение спас гауляйтер.
– Так нельзя, – сказал он. – Вы погубите людей. А других взять негде. Надо пойти на жертвы и бросить часть вещей, иначе мы никуда не придем.
– Это приказ?
– Да, приказ!
Теперь пошли быстрее и до Синих гор добрались сравнительно благополучно, а вот тут и началось. Патрульные наткнулись на отряд индейцев и не успели опомниться, как их осыпали стрелами. Они ответили из автоматов, трех индейцев застрелили, а остальные скрылись. С тех пор они не рисковали нападать в открытую, но покоя не стало. Дайте сигарету!.. – он жадно затянулся и улыбнулся блаженной улыбкой. – До чего же здорово курить настоящую сигарету! Давно не куривал… Еще не надоело слушать?
– Что вы! Совсем напротив, очень интересно. Кстати, как ваше имя?
– Пауль! Унтер-офицер Пауль Грюнинг. А ваше?
Я заколебался. Нет, открывать все карты пока рискованно. Вон что им наговорили про нас! Подожду, посмотрю, а там видно будет.
– Меня зовут Андрэ.
– Ага! Француз, да?
– Опять не угадали. Ну неважно, потом. Продолжайте!
– Синие горы отсюда кажутся не слишком высокими и аккуратными. На самом деле там кручи не приведи бог, особенно с той стороны. Сколько мы ни пытались перевалить через них, ничего не получалось. Каждый раз натыкались на какую-нибудь непроходимую пропасть и спускались обратно вниз. А навстречу из кустов летели стрелы и дротики. Не проходило дня без жертв. Начался ропот, и неизвестно, чем бы кончилось, но группе Мельке удалось захватить в плен индейца, почти мальчика. Он не выдержал пыток и согласился провести нас через горы. Потом Мельке пристрелил мальчишку, и теперь никто не знал обратной дороги, кроме него и командира: карты были только у них двоих. А дальше!.. Да что дальше? Засели здесь и сидим. Добываем алмазы, работаем, как негры, и живем хуже собак. Превратились в дикарей, ютимся в хижинах, ходим голодранцами и разыгрываем из себя «белых индейцев». Матросы работают, а господа офицеры палец о палец не ударят.
– А я думал, что работают индейцы.
– Какие индейцы, где вы их видели?
– Здесь, в вашей деревне или лагере, не знаю, как сказать правильно, но видел индейцев. Женщин и детей, по виду чистокровных южноамериканских индейцев.
– Что касается женщин, то согласен: они действительно чистокровные индеанки. А вот насчет детишек? Хм!.. – он подмигнул. – Насчет детишек я бы не сказал. Есть, конечно, и мужчины, но всего двое. Прохвосты не приведи бог! Они бежали к нам, спасаясь от мести племени за какие-то пакости. Один числится жрецом Солнца, распевает вместе с женщинами и детьми по утрам. А второй – правая рука Мельке; если надо кого-то выследить или раздобыть свежих женщин, то без него не обходится.
– Значит, вы, попросту говоря, похищаете женщин у индейцев из-за гор?
– Совершенно справедливо.
– Как называется это племя?
– Максуби. Они пришлые, с берегов реки Гуапоре. Солнцепоклонники. Жилось им тут сносно, пока не появились мы. Да и нам «знакомство» тоже недешево обошлось. Пришло сюда восемьдесят два человека, а осталось всего пятьдесят шесть.
– А остальные?
– Умерли, убиты, погибли… казнены.
– Казнены! Но кем и за что?
Он пожал плечами.
– Командиром, Мельке и компанией. Кем же больше?
– А за что же?
– За разное. Неповиновение приказу, неявку к отбою, попытку к бегству.
– Попытки к бегству! Оказывается, и такие были.
– Да! Но настоящих всего две.
– Как это настоящих! Бегут разве в шутку?
– Видите ли, Андрэ. Здесь законы суровые, как на военном корабле. Мы обязаны приветствовать друг друга и господ офицеров вот так, – он вскинул руку в фашистском приветствии. Да, моя догадка оказалась правильной. Эти люди все еще жили в своем особом, остановившемся времени. – Ровно в полночь отбой. Патруль обходит хижины, и, если кого нет на месте, тот считается дезертиром, беглым. За это, смотря по обстоятельствам, смертная казнь либо беспощадная порка. Так лишилось жизни человек пять. А дважды бежали по-настоящему. Сперва двое. Они заплутались в Большом болоте, чуть не погибли и сами приплелись обратно. Шерф приговорил их к смерти, а Мельке придумал казнь. Он мастак по этой части. Ребят привязали к стволу пустотелого дерева[21], в котором живут красные муравьи. Они промучились почти сутки и кричали так, что слышно было, наверное, у Синих гор. Один такой муравей цапнет, и то не знаешь куда деваться. А тут миллионы. Представляете?! В другой раз ушло трое. Они не вернулись, и что с ними сталось, неизвестно. После этого отобрали оружие даже у нас, унтер-офицеров. Оставили только офицерам да еще эсэсовцам.
– Давно это было?
– Дайте припомнить… Лет пять назад.
– И с тех пор никто не пытался уйти?
– А куда бежать, да еще с голыми руками? Через горы! Там индейцы спуску не дадут. Дорогу через Большое болото никто не знает. Эта сторона даже и не патрулируется. Да и потом… – он замялся, искоса поглядев на меня.
– Ну-ну, говорите! – поощрил я.
– Боятся. Понимаете, боятся! Командир раз в неделю читает радиосводку. Только и слышишь: того расстреляли, этого гильотинировали, тех повесили по приговору Международного суда…
– И вы поверили, Пауль?
– Как вам сказать?.. Чаще верил.
– Какая дичь! Неужели вам не приходило в голову, что вас нагло обманывают?
– Приходило, и не раз.
– Ну и что же?
– А вы поставьте себя на мое место. И попробуйте разберитесь!.. – в его голосе прозвучало раздражение.
Я переменил тему.
– Неужто за все пятнадцать лет вы ни разу не слышали радио и не держали в руках газеты?
– Совершенно точно.
– А вам известно, что кое-кто из ваших читает газеты?
– Еще бы! Таких трое: гауляйтер, командир и Мельке. У них многое есть, что остальным только снится.
– Например?
– Вино, консервы, настоящий хлеб, сигареты, чай, хорошая одежда. Да все, что душе угодно!
– Значит, существуют контакты с внешним миром?
– Определенно! Примерно раз в месяц объявляется особое положение. Никто не имеет права выхода из хижин. За нарушение расстрел на месте. Лагерь патрулируется эсэсовцами. Потом все приходит в норму и нас зовут таскать тюки и мешки. За работу дадут по пачке сигарет, банку консервов. Ну, там щепотку чаю или еще чего-нибудь. Они сбывают алмазы, и, похоже, американцам. Я не то чтобы дружу, но на приятельской ноге с эсэсовцем Бромлером. Он однажды спьяну проболтался. Говорит, выйдем отсюда богатыми людьми. Мол, перед уходом будет справедливая дележка. Но это разговоры, а пока что за утайку алмаза вот так мачете, и все! – он провел ладонью по горлу и пояснил с кривой усмешкой: – Патроны берегут. Приказ командира, подтвержденный самим гауляйтером.
– Любопытная «бережливость». А как имя гауляйтера?
– Это знает только командир. Эсэсовцы и то понятия не имеют. Болтают про пластическую операцию. Очень, мол, важная шишка, но изменил наружность, не узнать… Да ну их всех к черту, стервецов! Расскажите лучше еще что-нибудь. Вот вы бывали в Берлине, а в Котбусе не приходилось?
– Бывал и там, могу рассказать.
– Да что вы говорите! – подскочил он. – Вот удача! Ведь это же мой родной город. Отец, мать, брат, сестры – вся семья там. Понимаете?..
Он засыпал меня таким градом вопросов, что я не успевал отвечать. Потом закрыл лицо и умолк. А когда отнял ладони, я увидел слезы на его щеках. Слезы взрослого, мужественного человека всегда производят тягостное впечатление. Я притих.
– Боже мой… Андрэ… – глухо начал он. – Вот вы были там. Захотели и побывали. А чего бы я не дал, чтобы хоть на денек попасть туда. Всего на один денек, а потом можно и подохнуть. Эх!..
– Это же от вас зависит! – вскричал я и, позабыв осторожность, схватил его за плечи. – Чудак вы этакий! Стоит только захотеть.
– Вы уверены, что это так?
– Ну конечно же! Вполне! Ручаюсь головой.
– Подождите, не так сразу, опомнюсь немного. И знаете что? Дайте, если можно, сигарету.
– Берите всю пачку!
– Нет, лучше не надо. Если увидят, это может стоить головы. Нам таких не дают. Спросят, откуда взял. Ну, а дальше сами понимаете… – он молча выкурил сигарету и неожиданно вскочил. – Подождите здесь, я сейчас! – он исчез, прежде чем я опомнился.
Прошла минута, другая, третья, его не было. Уже шевельнулась тревога, когда он вернулся так же бесшумно и стремительно, как и ушел.
– Протяните руку! – весело воскликнул он, лукаво щурясь. – Не бойтесь, просто маленький подарок для вашей матушки. За то, что вы согрели мне душу. Держите! – На ладонь легло что-то маленькое и тяжелое.
Это был алмаз. Очень крупный, каратов пять, и, видимо, ценный. Он мягко светился искристым голубым светом.
– Спасибо, Пауль. Большое спасибо, но мать не носит драгоценностей.
– Тогда пригодится женушке.
– Таковой еще нет.
– Нет, так будет!
Я решился. Наступило время открыть карты.
– Вообще не нужно…
– Чудак! Это же целое состояние.
– Мне нельзя взять.
– Почему?
– Я иностранец, работаю здесь по контракту и не имею права вывозить ценности.
– Ха! Что стоит припрятать?
– Я к таким вещам не привык. У нас так не принято.
– Кто же вы тогда? – недоуменно спросил он. – Святой?
– Нет, просто чешский инженер.
– Чех?!
– Да, чех.
– Ах ты сукин сын! – На меня глянуло дуло пистолета.
Его глаза смотрели остро и беспощадно. – Я таки перехитрил тебя. Теперь поговорим иначе…
«Конец… – подумал я. – Доверчивый осел. Сам влез фашисту в лапы. Идиот!»
– Сиди смирно и отвечай. И запомни: чуть шевельнешься – вышибу мозги!
Я и не думал шевелиться. Он держал палец на спуске, а мой пистолет лежал в кармане. Никаких шансов!
– Что ты здесь делаешь? Шпионишь!
– Нет, ищу нефть.
– Для кого?
– Для хозяев страны, для бразильцев.
– А откуда ты пронюхал про это место?
Я вкратце рассказал обо всем.
– Врешь! – гаркнул он. – Ты, стервец, пришел сюда выслеживать нас, чтобы продать наши головы Международному суду и…
– Болван! – яростно прервал я.
– Это почему?.. – осекся он.
– Потому, что никакого Международного суда давно нет. Разыскивают и наказывают только настоящих преступников вроде твоего гауляйтера. А твоя глупая башка вообще никому не нужна, кроме тебя самого да еще твоих несчастных родителей, которых судьба наградила дурак ом-сыном. Но тебе, видно, не понять. Ты прежде всего трус! Трус! Из-за трусости здесь и подохнешь. Тут и сгниешь. Жалкий слизняк – вот ты кто!.. – я закусил удила и ломил напролом; терять было нечего.
– А ну еще! – подзадорил он. – Отведи душу напоследок.
Я принял приглашение и отвел душу…
– Ладно, хватит! – оборвал он. – Теперь слушай, что я тебе скажу. Если ты выложишь все начистоту, я отпущу тебя. Убирайся, откуда пришел. Если же ты начнешь запираться, то прикончу без долгих разговоров. Выбирай! Даю на размышление три минуты.
Спорить, доказывать, убеждать было явно бесполезно. Если он ничему не поверил, то и не поверит. Ведь его оболванивали целых пятнадцать лет изо дня в день! Положение было идиотское, но абсолютно безвыходное. Ясно как день, что он пристрелит меня из простой осторожности. Мной овладело тупое равнодушие. «Минутой позже, минутой раньше, не все ли равно?»
