Текст книги "На суше и на море. 1965. Выпуск 06"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Соавторы: Борис Иванов,Игорь Росоховатский,Игорь Акимушкин,Борис Ляпунов,Жорж Блон,Герман Чижевский,В. Королев,Борис Борин,Евгений Иорданишвили,В. Зайцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 44 страниц)
Легкие разодрал долгий, хрипящий кашель. «Вот и все, – подумал Назаров с тупым безразличием. – Вот и конец. Как тетеря… Огонь не пощадит».
Он съежился, подтянул колени к подбородку, как замерзающий в пургу, прижал к груди теперь уже ненужный сверток.
В свертке была диссертация. Ему она обещала и спокойную, обеспеченную жизнь, и авторитет, и известность, и, может быть, славу, пусть даже маленькую.
Здесь, в заветном свертке, были таблицы с измерениями температур воды и воздуха за три последних лета. Никто не вышиб бы его теперь из седла… Будущее было в свертке, мечты… Три года возил эти бумаги с собой, и вот теперь…
Черный ком пролетел в дыму и с силой шлепнулся о землю. Назаров метнулся за ель. Колесом сквозь кусты прокатился человек, потом заворочался, застонал.
Обрыва не было видно, но Назаров вдруг отчетливо вспомнил его десятиметровую террасу и понял, что человек убился. И стонет, уже умирая.
Назаров выглянул из-за ствола. Растопырив ноги, стоял в кустах Адам, жалко щерил вызеленные зубы. И Назаров понял, что это спасение, а потом, что человек, который упал с обрыва, – это Жора.
Он оглянулся. В кустах шевелился Жора. Инстинкт толкнул Назарова вперед, но он вдруг задохнулся от дыма и замер на месте. А вдруг тот всего лишь покалечился?..
Сноп искр сыпанул сверху, словно разворошили в небе большой костер. Назаров, пригибаясь, метнулся к Адаму. Вдруг в уши ударило истеричное:
– Серафим Иваны-ыч…
Назаров обернулся. Окровавленное лицо гримасничало в кустах. Блестели очки.
Адам поскакал, вскидывая задом. Назаров зажмурился и обхватил коня за шею.
Потом и паленым воняло от гривы, но он не поднял лица, потому что кругом опять летели горящие сучья и крутил ветер искры.
– Счастье… счастье, – бормотал Назаров и хватал зубами жесткий волос гривы.
Адам резко остановился. Назаров едва не перелетел через голову лошади. Он в страхе открыл глаза. Под ногами коня дымилась земля, и тогда Назаров вздрогнул и выпрямился. Ощупью бродили в дыму длинные, торопливые языки огня.
Назаров с ужасом подумал, что его искал огонь. Слишком поздно пришло счастье. Судьба смеялась.
Крупная дрожь прошла по телу Адама. Спасения не было.
Сам не зная, зачем, Назаров начал бессильно сползать с коня. Адам рванулся, и Назаров, растопырив руки, грудью ударился о землю. На миг потерял сознание. В широко открытые глаза хлынуло мутное небо.
Валерке казалось, что он идет по бревну. В теле странная легкость. Он раздвигает руки, пытается удержать равновесие, но дует ветер, и его качает и сейчас сбросит в пропасть. Но он знает, что не разобьется, потому что легкий, потому что может летать. Это очень хорошо, когда умеешь летать. Не нужно будет идти, бежать, и тайга перестанет дыбиться прямо в лицо. До ближнего жилья шестьдесят километров. Пусть все идут, а он полетит вперед и скажет пасечнику деду Иннокентию, чтобы топил баню, чтобы приготовил больше меда. Дед Иннокентий будет трясти кудлатой башкой, чесать в бороде и говорить с расстановкой: «Ах, бузуй! Ах, варначье! Догулялись…»
Валерка вдруг увидел себя уже на пасеке. Все было так, как и представлялось. Только дед Иннокентий вдруг выдернул из забора кол и, заулыбавшись, хватил им Валерку по черепу. «Не ходи на танцы. Парни у нас вострые», – сказал он. Валерка вскрикнул от боли. Дед побежал прочь, и все пропало. Не было больше ни деда, ни пасеки.
Стучала в виски кровь. Не открывая глаз, Валерка понял, что все это бред. А до пасеки еще шестьдесят километров.
Он открыл глаза. Небо было коричневым, и клочья не то облаков, не то дыма плыли высоко, обтекали солнце. Закружилась голова. Ему вдруг показалось, что кто-то плачет, горько, со всхлипами. Валерка слабо пошевелил головой. Теплая струйка скатилась по скуле, и он понял, что это плачет он сам. Как в детстве. И тогда ему бывало очень горько. Осиротел в годы войны. А потом…
Однажды вечером забрел на вокзал. Мчались мимо темные товарняки, и пахло от них полынью, смолой и теплой пшеницей. Красные огоньки уплывали за станцию, манили, обещали другую жизнь. И Валерка решился.
На тормозной площадке было темно, хлестал по глазам ветер, и ничего не было видно по сторонам, только прощально мигнули и остались позади спокойные и равнодушные станционные фонари.
Валерка хотел сесть в угол и вдруг почувствовал, что здесь кто-то есть. Длинная рука крепко взяла его за плечо.
– Ты куда, парень?
Валерка едва не закричал от страха и неожиданности.
– Да не бойся, – сказал человек. – Не съем. Иди сюда…
И он потянул Валерку к себе.
В углу площадки было тихо, и он рассмотрел попутчика. Тот был без ног, а культи были обмотаны мешковиной. Еще на человеке была черная рубаха с широко распахнутым воротом и клин черно-белых полос – матросская тельняшка. На непокрытой голове ветер закручивал густые кудри.
– Ты кто? – спросил человек.
– Валерка…
– Валерка-лерка… Гы-ы-ы… – Он поскреб под мышками. – Куда едешь-то, а? Воруешь, да?
Валерка молчал.
– Я, братишка, морячок. Ты мне можешь доверять. На-ко…
Безногий порылся в черном узелке и сунул Валерке кусок хлеба и ломоть сала.
– Жри, малец. Я с понятием…
Моряк был пьяный. Валерка ел и плакал. Он рассказал безногому о себе. Тот гыкал, мотал головой, жалел. Потом развязал узел, достал тальянку и, тихо наигрывая, стал напевать дребезжащим голосом.
Чередой за вагоном вагон
Поезд мчится по рельсовой стали,
Спецэтапом идет эшелон
Из Ростова в таежные дали.
Еще было в той песне про то, как заметает пургой паровоз, как замерзают люди.
Песня понравилась.
С того дня стал Валерка поводырем у безногого. Они пересаживались с поезда на поезд, из вагона в вагон, пели песни. Обещал моряк, как только доберутся до Владивостока, устроить Валерку в юнги. «У меня там знакомых братишек тьма…»
Шел сорок шестой год. Ехали с войны солдаты, слушали душещипательные песни и подавали щедро куски и монеты.
А Владивосток был далеко. И моряк оказался совсем не моряком, а просто пьяницей, и ноги он отморозил еще до войны. Напился и отморозил.
Ездили они всегда по одному маршруту: Арзамас – Муром и Муром – Арзамас. Их часто не пускали в вагоны, ссаживали на долгих разъездах, но даже на самом глухом полустанке были у безногого «кореши». Жилось легко.
А однажды ночью их просто выкинули из воинского эшелона.
Безногий ярился, рвал на груди рубаху, бил себя в грудь и орал про морскую пехоту, про пролитую кровь «на Сапун-горе, что под Севастополем».
– Зачем ты врал? – спросил потом Валерка.
– А я, может, и не врал, – раздумывая, сказал безногий. – Я, может, сам во все поверил. Мне так жить легче. Тебе-то сколько лет?
– Четырнадцать.
– С мое отживешь, все понятно станет. Жизнь в сопатку бить начнет, опять же приспособишься. Королем себя придумаешь и будешь верить. Иначе хана. Все себе придумывают чего-нибудь. Один, чтоб за прошлое не мучиться, другие, чтоб ныне лучше жить. И вся жизня есть спектакль.
Валерка ушел от безногого и стал пробираться на восток. Во Владивостоке взяли его в команду рыбаки со старого карбаса.
Так и пошел с того времени Валерка по земле худым, высоким парнем с русой челкой и спокойными глазами. Но навсегда у него осталась ненависть к тем, кто играет в жизни, как в театре.
– Харитон, – позвал Валерка. – Слышь, Харитон?..
Татарин не отзывался, суетливо распутывал веревку и тревожно смотрел на реку.
– Карабанов, ползи сюда, – попросил Валерка.
– Чего тебе?
– Иди…
Карабанов торопливо нагнулся.
– Ну…
– Ты вот что, Карабанов. Село Печи на Бухтарме знаешь?
– Ну… Ты скорее…
– Ладно… Там у меня баба осталась и… дочка. Так ты зайди. Расскажешь все, значит. Привет, мол, передавал…
Карабанов поежился. Огонь подкрадывался где-то рядом в дыму, дышал жаром.
Валерка трудно перевел дух, пошевелил искусанными губами, хотел сказать еще что-то, но только слабо пошевелил головой.
Карабанов смотрел на Валерку широко открытыми глазами и вдруг понял, что тот умирает.
– Ты чего? – сказал, робея, Карабанов. – Сейчас трос перекинем. Спасемся… А там пойдем… Не думай особенно…
Валерка скривил в усмешке губы.
– Назаров – падаль. Сквитаться бы с ним. Бросил всех… Вы уж за меня… В душе грязь, гниль, а всегда человека играл…
– Путаешь, – сказал Карабанов. – Темнишь… Всегда ты путал. А он Сашку спасать бросился… Сгорел где-нибудь…
– Такой не сгорит, я знаю… Приползет… И что бросил знаю… Не простите ему, а?..
Валерка смотрел на Карабанова, и глаза его тускнели.
– Ты к бабе моей зайди… обязательно, – тихо сказал он. – Нинку жалко. Совсем дура. Меня от рации все тянула. Спасала. Я ее ударил… Жалко.
В горле у Валерки булькнуло, задрожали ресницы, и он заскрипел зубами, проваливаясь в забытье.
Харитон размахнулся и бросил веревку через протоку. Последнее кольцо не долетело до противоположного берега, упало в быструю воду. Он торопливо потащил веревку назад. Теперь она была мокрой и отяжелела. Харитон замер от страха.
Скулила рядом Саша, лезла под руку, мешала.
– Уйди! – бешено закричал Харитон. – Уйди, баба… зашибу…
Саша шарахнулась в сторону, заслонила рукой лицо. Страшен был Харитон.
– Я сейчас, – сказал Харитон. – Я ее, проклятую, заброшу…
Он полез в воду.
Петля зацепилась за черную, вросшую в песок корягу. Харитон натянул веревку, завалившись назад всем телом, испытал ее крепость. Веревка провисала почти до воды и раскачивалась. Он торопливо замотал свободный конец вокруг выбежавшей к самой воде тонкой елки.
– Давай, – сказал Харитон и толкнул Сашу.
Та затравленно оглянулась.
– Ну-ну-ну…
Саша вбежала в воду. Быстрая и холодная, она сдавила грудь.
– Еловый корень, – пробормотала Саша и едва не выпустила из рук веревку. Течение отрывало ноги от дна. Она оглянулась назад. На берегу были Харитон, Жора, Карабанов, Валерка…
Ей вдруг стало страшно остаться один на один с ледяной стремительной водой. Она попятилась к берегу. Убежал в дым Карабанов. «Пропадет», – подумала Саша и полезла из воды.
– Назад! – крпкнул Харитон. Глаза его слезились.
– Я с Валеркой. Я потом… – торопливо сказала Саша.
– Мне не переплыть, – пробормотал Жора и покосился на быстрину кровавыми глазами.
Огонь облизывал на берегу голые камни. Харитон пронизывал глазами.
– Я с обрыва упал, – сказал Жора и стал жевать губу. – В голове звон, и сил нет… Тошнит… Все качается…
Харитон задрал по-цыплячьи лысую голову и закричал:
– Сергей!.. Караба-а-анов!..
– Что? – сказал Жора. – Никого не видел. Пропалп остальные…
– Серге-ей! – орал Харитон.
– Отстань, – рассердился Жора. – Я же говорю: не видал… Я потом вспомню… Что-нибудь…
Жоре показалось, что Харитон спрашивает его о чем-то. Тот стоял к нему спиной, а голова была повернута задом наперед. Тошнота подступала к горлу, цветные палочки кололи глаза, и Жора злился.
– Да отстань ты! – со слезами в голосе выкрикнул он.
Харитон упал на колени, поднял обрывок веревки и стал вязать петлю. Голова у него опять была на месте, и Жора вдруг успокоился, вздохнул.
– А Карабанова нет, – сказал Харитон, посмотрел в глаза Жоре и вдруг заплакал, стал обвязывать Жору веревкой под мышками.
Тело у Жоры было вялым и вздрагивало, как студень. Его рвало.
«Сотрясение мозга», – с тревогой подумал Харитон и всхлипнул.
Все погибли. И Назаров, и Валерка. Зачем хотел вернуть Назаров Сашу? Она жива, а его нет. Назаров не один год проработал в тайге, должен знать, что от пожара не спасаются в одиночку… Оттого и побежал догонять…
Харитон быстро накинул скользящую петлю на веревку и стал приподнимать Жору.
– Ну давай, давай! – просил он, а сам едва шевелил ногами.
Карабанов теперь не вернется. Огонь не пустит. Значит, еще один… Зачем побежал? Бесполезно ведь… Кто остался в живых, тот пробился к реке…
Харитон обхватил Жору поперек тела и потащил к воде. Саша возилась с Валеркой.
– Ты переставляй ноги, переставляй… За веревку держись… Крепче. Мне тяжело… Понимаешь?.. Я не сильный…
Жора кусал губы и поднимался в рост. И уже в воде он вдруг схватил Харитона за грудки.
– А ты не бросишь?..
Харитон замер. Жора тянулся к его горлу скрюченными пальцами. Взгляд его вдруг стал осмысленным.
– Харитон, Харитон… А Назаров убежал. – В глазах появилась звериная немая тоска. – Я как упал… Соне сразу конец. Я как упал… А он на Адама…
Глаза Жоры были широко открытыми, но Харитону показалось, что он мигнул, потому что зрачки его вдруг сразу стали снова безумными.
Жора изогнулся и исчез под водой. Натянулась веревка.
Пара белок прыгнула из травы. Они поставили пушистые хвосты трубой и, подскакивая на беляках, как резиновые игрушки, поплыли к острову.
Харитон присел и стал шарить в воде руками. Вода попадала в рот, и ломило зубы. Зелень на берегу исчезла, встала ровная стена огня.
Тело Жоры было тяжелым, течение валило с ног, и приходилось поднимать его одной рукой, потому что второй надо было держаться за веревку. Тогда Харитог сжал зубы и до черноты в глазах натужился… Жора бредил, проклинал Назарова.
Валерка не дышал. Саша опустилась на колени, прижала ухо к его груди. Под лохмотьями совсем слабо, чуть-чуть, стучало сердце.
Она схватила Валерку за плечи и волоком потащила к реке. Харитон и Жора были уже посреди протоки. Вокруг них кипела вода.
А Саша вдруг стала говорить тихо, ласково, будто и не было кругом огня и никуда не нужно было торопиться…
– Потерпи, Валера… родной… Переберемся через реку… Я тебя выхожу… Мы с тобой тогда заживем… Вдвоем хорошо будет… Ой как хорошо будет… Только потерпи… Ладно?
В эту минуту обо всем забыла Саша. И про то, что никогда и ничего не обещал ей Валерка. А зачем ей было это помнить? Зачем? Самым родным, самым лучшим человеком показался Валерка ей в этот миг. Только он жалел, ласкал… И про жизнь ев знал только он… Никогда не попрекал, не смеялся…
– Я тебя спасу… – говорила Саша и кривила губы, и плакала от дыма крупными мутными слезами…
Огонь бушевал рядом. Прямо из его желтой стены вышли двое. Карабанов вел Назарова… Начальник прижимал, как икону, к груди прожженный брезентовый сверток…
– Скорее! – задыхаясь, прохрипел Карабанов. – Чего возишься?..
Саша подняла голову и с досадой сказала:
– Иди, иди… Сами ходим, своими ногами…
И, тихонько охнув, снова потащила вперед Валерку. А когда забрела по колени в воду, остановилась и оглянулась. Карабанов с Назаровым были уже на острове, и Харитон махал рукой…
Тогда она взвалила Валерку на плечи и, оступаясь на скользких камнях, медленно пошла. Позади, как свеча, вспыхнула ель, к которой был привязан трос. А Саша не видела этого и все дальше входила в воду. Холодными тисками сдавило тело.
И вдруг она почувствовала, как ослабла в руке тугая струна троса. В страхе она оглянулась. Обугленная ель шипела в воде… Сашу сбило с ног течением и поволокло по камням. Валерка давил на плечи… Она попыталась встать, но ее несло вниз, потом сильно рвануло в сторону, и сразу стало легко. Она вынырнула на поверхность и поняла, что больше нет с нею Валерки… Мелькнула в прозрачной воде в бурунах зеленая штормовка…
И, до судорог впившись в веревку, Саша дико, чужим голосом закричала. Эхо запрыгало по бурунам, растаяло в дыму. Несло ее к острову, крутило веретеном…
Вершина сопки закрывала полнеба. Последним усилием воли Харитон удержался на ослабевших ногах и снова полез вверх.
Там можно было остановиться и положить голову на землю. Никогда в жизни голова не казалась Харитону такой тяжелой. Она все время падала на грудь, и ему чудилось, что он несет ее, как пудовую гирю, а руки почему-то затекли, плечи отваливались.
Он очнулся от тяжелого дыхания. Рядом на корточках сидел Карабанов и пристально рассматривал свои в кровь исцарапанные ноги.
– Ну вот, – сказал Харитон. – Ну вот… Кажется, и ушли от огня… Кажется…
Он с трудом поднял голову и посмотрел вдаль. Стояла тишина. Харитон облизал растрескавшиеся губы.
Может быть, совсем и не следовало останавливаться. Даль тонула в дыму, и пока еще можно было идти, пока были силы, надо уходить, потому что река, хотя и широкая, но кто знает…
Харитон посмотрел на часы. Было ровно четыре.
– А что дальше, – сказал вдруг Карабанов, – делать будем?
Харитон пристально посмотрел ему в глаза. Карабанов ждал.
Он хотел ответить, что знает не больше, чем все остальные, но вдруг понял, что что-то изменилось. Саша неотрывно смотрела на него и тоже ждала.
Бессмысленно всем бледным осунувшимся лицом улыбался Жора. Назаров лежал на спине, прижимая к боку ладонь и плотно закрыв глаза.
– Уложи Жору, – сказал Харитон Карабанову. – Видишь?..
Карабанов повиновался. И тогда, уже уверенно, приказал Харитон:
– Короткий отдых. Скоро пойдем. Отсюда все видно. Если что… вообще увидим… А теперь отдыхать.
Он полез в карман, достал пачку мокрых документов и медленно стал раскладывать их на траве.
Саша легла навзничь, вытянув вдоль тела длинные руки, и, тихая, как будто заснула. Рядом о Жорой примостился Карабанов. Харитона тоже вдруг потянуло в сон.
Он уткнулся лицом в траву. Шумело в голове и мучительно болела обожженная спина. Он вспомнил сегодняшний день и сразу расхотелось спать.
Не торопясь, он перебрал в памяти все, что случилось за эти четыре часа – с двенадцати до четырех. Как вышло, что больше нет Валерки, Нины, Боева?
Не то от дыма, не то от усталости ломило глаза, и Харитон придавил опухшие веки пальцами.
У Жоры сотрясение мозга. Он заговаривается. «Назаров ускакал на Адаме». Врет все, бредит… Железный человек Назаров. И за Сашей он побежал, чтобы вернуть… А потом заблудился в дыму. Только зачем унес все документы?.. Почему не сказал?..
Харитон поднял голову. Сидел, похожий на статую Будды, голый Карабанов, рвал пучками траву и прикладывал к обожженной щеке.
Почему так смотрел на него этот парень, чего ждала Саша?.. Почему никто не обратился к Назарову? Даже у умирающего командира просят совета, потому что командир всегда остается им до конца. А здесь, сейчас?
И вдруг он понял, что последние четыре часа он, Харитон, был командиром. Поэтому так смотрели на него Карабанов и Саша. Они ждали его приказа. Там, в дыму, когда исчез Назаров, он, не думая, стал командиром. Кричал, матерился, грозил и не понимал, что ему подчиняются. Не убежал Карабанов, остановили Сашу, вынесли из огня Жору и Назарова.
Очень тихий лежал рядом Жора, и Харитон со злостью посмотрел в его заострившееся, в саже лицо. Растяпа… Если бы он уберег лошадей… С ними легко через реку.
Жора попробовал сесть и сейчас же завалился на бок. Перед глазами плыли сопки. Он плотно закрыл глаза. Гудела в голове кровь.
Жора со страхом подумал, что до жилья ему не дойти, а для остальных он обуза…
В отряде его недолюбливали. Студент-недоучка… Выгнали с третьего курса гидрофака за академическую задолженность. Пошел работать. Было безразлично, какую работу делать, лишь бы никто не дергал, не трогал.
Валерка говорил: «На кого работаешь, Жора? На науку? Нет! Не-ет! На Назарова спину гнешь…»
Неправильным человеком был Валерка, насмешником, неустроенным, без места в жизни, а всегда над чем-то раздумывал и Назарова понимал, как никто. Может, и злым был от неустроенности.
И ему, Жоре, надо было думать про жизнь. А он совсем не умел сопротивляться таким, как Назаров.
Не любил Валерку. А тот у рации до последнего… Знал радист, что разметочный трос перед грозой сняли. Назаров собирался после обеда менять лагерную стоянку. Знал еще Валерка, что с рацией и аккумуляторами через реку не уйти… Была единственная надежда вызвать базу, спасти всех… Таким человеком был Валерка, только казался другим… Не играл в хорошего…
А Назаров?.. И вдруг, впервые в жизни, Жора задохнулся от ненависти и заплакал, не разжимая век. Никогда и никого он не мог ненавидеть… Просто не умел…
– Ребята, – сказал он хрипло. – Ребята!.. Я когда за лошадьми бегал, так уйти мог… Там проход был… А лошадей не довел… Вы простите… Нельзя было… Назаров сволочь… Зачем Карабанов спас его? Зачем?.. Я видел, он на Адаме ускакал. А Нина сгорела… Я видел… Черная такая лежала… Их лесиной сразу… Только Валерка живой был… Я его и тащил…
Жора широко открыл глаза. Еще многое нужно было сказать. Но вдруг быстро, как падучая звезда, прямо в лицо покатилось по черному небу солнце. Жора вздрогнул и вытянулся.
– Закурить бы, – хрипло сказал Карабанов и сглотнул колючий ком.
Харитон повернулся на бок и посмотрел вокруг, словно ждал, что кто-то даст сигарету.
– Слышишь? – спросил он и насторожился.
Глаза у Саши блуждали, щеки стали розовыми. Назаров лежал все так же неподвижно, казалось, не дышал.
– Могилу надо… – сказал Карабанов и вдруг закричал истерично, выкатывая белки; – Встать! Встать!..
Назаров медленно открыл глаза.
– Поверил? – совсем тихо спросил он, – Кому поверил? Жора был не в своем… Эх! – И снова закрыл глаза.
Наступила тишина. Внизу, в тайге, стучал по сушине дятел. Удары были размеренными, точными, как у маятника. Всем стало почему-то жутко.
Сухими валежинами они выскребли на вершине сопки неглубокую могилу, и Карабанов снял с Жоры ботинки, штормовку. Жору полошили в яму, прикрыли хвоей. Торчали вверх растопыренные желтые пальцы. Тайга молчала. Дымное небо плыло над его могилой. И люди прощались молча….
Почему всю жизнь он молчал? Почему не умел сказать то, о чем думал? Всегда что-то удерживало.
Харитон споткнулся о валежину, Снова вокруг стояла тайга и сквозь стволы почти не пробивалось солнце. Он прислонился к лиственнице. Мимо прошел Карабанов.
Почему молчал? Как будто кто-то невидимый всегда стоял впереди и предостерегал; берегись! Оттого и молчал Харитон.
Он видел людей с холодными, беспощадными глазами. Такие глаза были у друга в тридцать седьмом. Тогда людей забирали в Татарии. Говорили: враги народа… И сажали… И его взяли. За что, он не знал.
В Казани, в следственной тюрьме, встретил Харитон друга. Друг работал следователем. Он и выручил. «Тебе повезло… – Говорил он и смотрел на Харитона холодно. – На меня наткнулся. Счастье. Мы очищаем землю, чтобы строить новый мир. В великом деле без жертв нельзя. Ты подумай…»
Харитон думал, понимал про жертвы, но не понимал, зачем же людей пачками… без разбора…
И тогда подумал Харитон, что, может, не все он понимает, может, недоступно ему что-то большое, стоящее над обыденностью.
Друг посоветовал молчать и смотреть: «Тогда поймешь». Харитон молчал и не понимал. А потом началась война… Харитон отшатнулся от лиственницы и снова пошел, запинаясь. Тайга заслоняла даль.
А разве только таких людей видел он? Разве только такие были вокруг?..
Выбирались из окружения. Месяц шли. Совсем почти неживые. В одном селе перебили полицаев и устроили митинг. Выводил из окружения политрук.
Он говорил на митинге. Глаза у него были самые обыкновенные, человечьи. Его ударило взрывной волной, и из век сочилась кровь. Он рассказывал про то, что будет победа, а сам прикладывал к глазам платок. Было похоже, что плакал кровью.
Немцы бросали листовки: «Штыки в землю. Захватите с собой котелки и ложки». Замполит улыбался. Вел к своим и не интересовался «темным» прошлым Харитона.
И проклял вдруг себя Харитон за то, как жил. Проклял потому, что из-за всего этого погибли сегодня люди. Он мог спасти их всех… Если бы… Но он привык молчать и повиноваться. А сегодня нужно было командовать и не ждать Назарова. До последнего ждали, думали, сейчас придет, поведет всех… Можно было натянуть снова трос, уйти всем, как в бою из окружения. Один за всех, все за одного… Будь прокляты такие, как Назаров, которые не умели ничего объяснить, которые требовали молчания и подчинения.
– Ночью зажжем костры, – сказал Харитон, – нас будут искать.
Люди молчали. Но он знал: его слышат и будут делать так, как он прикажет. Он стал сегодня тем, кем должен был стать много лет назад.
Карабанов посмотрел через плечо. Назаров шел, хватаясь за стволы, и ветви били его в грудь, хлестали по лиду.
Карабанов попробовал представить, о чем сейчас может думать этот человек. И вздрогнул. Стало страшно. Тяжко человеку. Очень. Так случилось… Что теперь? Не зверь ведь…
Он остановился. Харитон и Саша тоже.
– Сюда. Давай… – хрипло сказал Карабанов.
Подошел Назаров и замер за их спинами.
– Давай, что ли, – повторил Карабанов.
– Зачем? – сказала Саша.
Угрюмо посмотрел Харитон.
– Люди ведь…
Назаров оперся о плечо Харитона. Они снова пошли.
Карабанов опустил вниз лицо. Плыла в глаза земля, и ему почудилось, что он летит на самолете и смотрит вниз.
Карабанов болезненно улыбнулся. Он всегда любил летать на самолетах, и ездить любил, и ходить тоже.
Запутанные петли его дорог пролегли по земле. Он приходил туда, где она была еще непокорной, необжитой. Он не искал опасностей. Жизнь на суровой земле была суровой. А охотников за приключениями не любил. И легко жить тоже.
На люден был свой взгляд. Делил он их только на плохих и хороших. Они приходили обживать землю по разным причинам: одни искали настоящее дело, другие за деньгами, третьи просто так, из интереса, оттого, что по натуре своей были бродягами.
Выходило, что он, Карабанов, умел разбираться в людях. А здесь вышла осечка. Он, как и все, считал Назарова настоящим начальником, человеком, а тот оказался совсем другим. Все прощал ему, мирился, а что получилось… Если бы пе Харитон, уже никого бы не было в живых. И он, Карабанов, убежал бы куда глаза глядят. Харитон победил в нем страх.
Ни разу не слышал Карабанов, чтобы Назаров матерился. Отчитывал только пристойными словами, только правильными и вескими. Анекдоты боевские слушал, но ни разу не улыбнулся. Улыбаться было нельзя. Это ставило всех на одну доску, чего Назаров явно не хотел.
Вспомнился другой начальник. Это было лет десять назад, когда первый раз поехал в экспедицию, после техникума, с колодцекопателями. Работали в Муюнкумах. Начальник был веселый и бесшабашный человек.
Колодцы в Муюнкумах копали глубокие – двадцать, иной раз тридцать метров.
Однажды кончилась вода, кончился материал, которым крепили в колодце стенки. А помощи никакой, ниоткуда. Понадеялись, что скоро сами до воды докопаются. Гидрогеологам сказали: «Через неделю приезжайте». А воды в колодце не было, только песок мокрый. В колодец боялись лезть. Обсадки нет. Вдруг потечет песок…
Тогда сказал начальник:
– Я, однако, попробую, ребята. Может, вода близко.
Докопался до воды, два ведра начерпал, а потом зазвенел вдруг песок… Остался начальник на глубине двадцати семи метров. Навсегда…
Солнце упало в чащу, вытянулись длинные, узкие тени.
Дымное небо светилось сквозь стволы лиственниц. И Карабанову почудилось, что идут они прямо в него, слабые, обожженные… И вдруг он услышал тонкий, совсем забытый звук.
Карабанов остановился. В небе, то пропадая, то появляясь, двигалась маленькая, величиной со шмеля, точка. Это искал их вертолет.
И Карабанов радостно закричал, вертя головой. В глазах Саши блестели слезы. А Карабанов кричал.
– Брось, – тихо сказал Харитон. – Тайга не степь – и отвел глаза. – Сейчас нас не найдут. Только ночью, когда запалим костры. Может быть…
Карабанов осекся, сник…
Он никогда не был импровизатором. Любую фразу готовил расчетливо, заранее. Может быть, поэтому он всегда побеждал в спорах и добивался своего.
Шли годы, и все больше верил Назаров в свои непогрешимые методы. И еще он любил казаться опасным человеком, чтобы его боялись, искали поддержки или на худой конец, чтоб сторонились. Только ни разу он никого не поддержал, не взвесив все «за» и «против». Работников брал чаще всего исполнительных середнячков, мягкотелых, податливых. И в этом году в отряд подобрал, как всегда, по своему принципу: Карабанова он считал бродягой, Боева – балагуром и пустым человеком, Жору – недоучкой, Харитон поначалу внушал опасения, но и с ним сладилось. Хуже было с Валеркой. Тот угадывал его натуру, и чутьем понял Назаров, что с ним лучше не связываться. Да и не он отыскал этот «клад». Дали из партии. Приходилось мириться.
Непокорных Назаров ненавидел, но с местью никогда не спешил, умел ждать. Человек всегда оступиться может. Даже пустяк можно повернуть, как захочется. Мысленно Назаров заранее написал Валерке характеристику. Это тоже была тактика испытанная, бьющая прямо в цель. Иди разбирайся, где правда. Начальникам верят.
Сейчас оставшиеся в живых помогают ему идти. И считают, что он побежал потому, что испугался. Нет, здесь все было обдуманно, только не очень гладко получилось. Все бы сошло, если бы Жора погиб там, в огне.
Назаров вдруг подумал, что идти ему помогают, чтобы потом судить… Три свидетеля рядом. Сердце вздрогнуло.
Назаров разозлился. Он привычно стал разбирать все случившееся по деталям. Он не оправдывал себя перед этими тремя. Здесь нельзя было оправдаться. Все придуманное нужно для тех, кто будет судить по их показаниям. Назаров легко находил нужные, веские слова и, может быть, потому, что перестал волноваться, без труда запоминал их.
Кто видел, как он ускакал на Адаме, бросил Жору? Только Жора. У него было сотрясение мозга, и он умер. Обвинение легко опровергнуть.
Почему убежал, бросил людей? Тут просто. Хотел вернуть Сашу, заблудился в дыму. Кто, кроме Саши, видел, что он побежал в другую сторону? Саша несерьезный противник. Она глупая. На суде будет выть и кричать. Не доказательство. По крайней мере не веское. Против его логики не устоит. Значит, и здесь все в порядке.
Назаров ускорил шаг. Теперь надо было снова стать начальником, отодвинуть Харитона, забрать власть в свои руки. Пока доберутся до базы, надо подавить волю оставшихся в живых, заставить увидеть все происшедшее его глазами.
– Нужно как следует отдохнуть, – твердо сказал Назаров. – Перевязать раны, поделить одежду…
Карабанов посмотрел ему прямо в лицо, неотрывно, дерзко. А Саша брела равнодушно, расслабленно.
– Не юли, Назаров, – устало сказала она. – Хватит! – Саша медленно приблизилась к нему и вдруг рванула из его рук сверток.
И Назаров понял, почувствовал, что спорить нельзя. «Хватит!» Это как приговор. Те, кого он считал совсем недавно прирученными, покорными людьми, кем можно было командовать, больше не подчинялись ему. Они понимали его, читали его мысли. Такое было первый раз в жизни. Назаров жалко усмехнулся. Он не собирался сдаваться.
– Значит, поверили? – в упор, спокойно и скорбно спросил Назаров и вдруг судорожно распахнул на груди брезент.
– Смотри, – вздрагивая, сквозь зубы сказал он. – Смотри… Я не дойду. И отвечать ни перед кем не буду. Я не боюсь. Документы отняли… Я спасал…
Рана у него на боку засохла, стала черной, и только кость ребра на изломе была сахарно-белой и косо выпирала.
– Трус, – с ненавистью сказал Карабанов. – Всегда лгал. Мертвых обокрасть хочешь…
И Назаров понял, что он пропал. Что-то не так он сделал, где-то допустил ошибку. Неумолимые, все понимающие, стояли перед ним эти трое.
