Текст книги "Обличитель"

Автор книги: Рене-Виктор Пий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Обличитель
(Роман)

I

Я решил рассказать историю крушения и гибели французского филиала транснациональной компании «Россериз и Митчелл», здание которого из стекла и стали еще недавно возвышалось в Париже на углу авеню Республики и улицы Оберкампф, неподалеку от Восточного кладбища.

Во времена грозных потрясений и последовавшей за ними истерии сам я занимал ответственный пост в этом предприятии, будучи заместителем директора по проблемам человеческих взаимоотношений. И хотя по роду своей деятельности я оставался в течение двух лет в стороне от решения главных финансовых, коммерческих и технических вопросов, за несколько дней до появления первой трещины – по знаменательному совпадению обстоятельств – значение моего поста как будто даже возросло.

Сен-Раме, генеральный директор филиала «Россериз и Митчелл-Франс», родом из Пулиньи, что в департаменте Эндр, бывший питомец Школы общественных наук, удостоенный диплома парижского Института политических наук, Master of science and technology[3]3
  Магистр науки и техники (англ.). – Здесь и далее примечания переводчиков.


[Закрыть] Массачусетского института, стажер первой категории Фонда Болла, лауреат Школы администраторов при Гарварде, кавалер французского ордена «За заслуги», – Сен-Раме уже рассматривал вопрос о моем назначении не заместителем, а директором по проблемам человеческих взаимоотношений.

– Дорогой друг, – сказал он мне, – вы увидите, отношения между людьми будут приобретать все большее значение: нервы сотрудников больших компаний слишком перенапряжены.

В самом деле, скоро я и сам в этом убедился и едва не лишился рассудка. Сейчас, в тиши моей маленькой светлой комнаты, обласканный теми, кто обо мне заботится и окружает вниманием, я чувствую себя лучше и мало-помалу преодолеваю свой тяжелый сон.

Я решил рассказать историю крушения и гибели «Россериз и Митчелл» по следующим соображениям: прежде всего я пришел к убеждению, что эксперты выдвинули ложную версию. Конечно, под авеню Республики существовало множество галерей, глубоких подземелий, огромных и сырых ходов. Мне самому был известен такой сырой подземный коридор – он вел из подвалов здания прямо к кладбищенским склепам. Но это ни для кого не было тайной. Во всяком случае, американские и французские специалисты, прежде чем начать строительство, тщательно обследовали грунт. Словом, гипотеза об оседании почвы совершенно неубедительна. В те времена тысячи зданий возводились в Париже и других городах на земельных участках куда более «ненадежных», чем улица Оберкампф. Как можно поверить, чтобы самая мощная в мире компания, построившая множество домов и заводов почти по всей территории нашей планеты, могла допустить такой просчет во Франции, в Париже, строя здание на углу авеню Республики и улицы Оберкампф? Нет, не здесь надо искать истинную причину катастрофы. Умы были взбудоражены еще до того, как треснул фундамент. И тот, кто, подобно мне, занимал ответственный пост в этой фирме, не может согласиться, что волну истерии и разрушение здания следует рассматривать как два самостоятельных явления. Лично я убежден, что первое повлекло за собой второе и что все было продумано заранее. И поэтому мой долг – написать историю этих жестоко наказанных и погибших людей, чтобы миллионы других не поддались тлетворному влиянию коррупции и мещанства.

Итак, я изложил первое соображение, побудившее меня рассказать этот чудовищный эпизод из истории жизни и смерти гигантских предприятий того времени. Но вскоре у меня возникло и второе соображение: близится пора судебных процессов. Американские и французские суды готовятся установить причины, оценить ущерб, определить размеры убытков. Опубликование моего труда поможет судам вскрыть истину. Это вовсе не означает, что я был очевидцем всех событий. Не все я видел и не все слышал. Мне приходится мысленно восстанавливать целые сцены и множество мелких эпизодов. Например, никто на самом деле не знает, что стало с обличителем после того, как сотрудники предприятия принудили его предстать перед судом, а затем пытались заставить отречься от своих показаний. Зато самый факт существования обличений, их содержание, установление личности их автора, его драматические выступления, низость и разложение, которые разрушили компанию изнутри, – все это правда. Я был вовлечен в эти невероятные события, и они до сих пор терзают мой воспаленный мозг.

Хотя гигантская американская, а потом и транснациональная компания «Россериз и Митчелл» была известна во всем мире, а какое-то время даже всерьез стремилась управлять народами, сейчас небесполезно дать ее краткое описание, ибо она совершенно исчезла из памяти граждан и не оставила никакого следа в истории.

Эта фирма производила, упаковывала и продавала машины, предназначенные для того, чтобы поднимать целину, сеять, пахать, собирать урожай и т. д. Ее штаб находился в Де-Мойне, в Айове – великолепном штате Северной Америки.

Поначалу компания продавала свои машины только в Соединенных Штатах, затем стала их экспортировать и наконец принялась строить заводы в других государствах.

Когда развернулись изложенные здесь события, компания «Россериз и Митчелл» приступила к строительству заводов не в богатых странах, способных покупать машины, сделанные и упакованные на их земле, а, напротив, в странах бедных, нуждающихся в продуктах питания, так как жалованье, которое платили здесь рабочим, было ниже, чем где бы то ни было.

Люди, теснившиеся в те времена у кормила власти, отличались изворотливостью ума, обширными познаниями и отработанной методикой управления; они очень кичились своим превосходством, равно как и своей философией, которая сводилась к следующему:

а) мы производим и упаковываем машины у себя и продаем их также у себя;

б) потом мы продаем наши машины за границу тем, у кого есть деньги, чтобы их покупать;

в) мы производим и упаковываем машины в странах, где живут те, у кого есть деньги, чтобы их покупать;

г) почему бы не производить и не упаковывать наши машины в бедных странах, чтобы они обходились нам дешевле?

д) если поразмыслить, то почему бы не производить винты для наших машин там, где они стоят дешевле, болты – там, где они стоят дешевле, собирать машины там, где это стоит дешевле, упаковывать их там, где упаковка стоит дешевле?

е) и, наконец, зачем ограничивать себя производством машин? Почему бы при таких доходах не покупать на все заработанные деньги все, что продается? Почему бы не превратить нашу промышленность в гигантское акционерное общество?

Бездушность этой философии была прикрыта показным альтруизмом. Ведь строительство заводов и зданий на всем земном шаре давало работу и питание скудно обеспеченным народам, ускоряло их движение по пути прогресса и благосостояния. Вот почему люди, которые, производя, упаковывая и продавая, обеспечивали процветание человечества, в конце концов задались вопросом: а нужны ли вообще политические ассамблеи и правительства? И вот что ответили эти неопатриции, воистину проникшие в тайны человеческой души: «Мы производим, упаковываем и продаем, мы создаем богатства и отдаем значительную их часть политическим институтам независимо от того, избраны они свободно или нет, а те в свою очередь их перераспределяют. Эти богатства мы не хотим распределять сами, ибо тогда мы оказались бы в положении и судей, и подсудимых. Таким образом, мир после стольких потрясений и тысячелетних раздоров нашел наконец единственно правильный путь: производить, упаковывать, продавать, а потом распределять полученную прибыль. Короче говоря, так же, как во времена доисторические, церковь была отделена от государства, в наши дни правосудие будет отделено от экономики. С одной стороны, это принесет много социальных благ, с другой – много денег. В некотором роде власть светская, так сказать, будет принадлежать предприятиям и банкам, а власть духовная – правительствам. Соборы, церкви, синагоги уступят свое влияние министерствам. Будем производить и упаковывать мирно, – кричали они, – и продавать свободно, а взамен получим мир и свободу!»

Подобное величие души не оставило безразличными народы и государства. И жители Соединенных Штатов Америки предстали перед всем миром как народ избранный. Адрес земли обетованной переменился. Иерусалим мало-помалу был вытеснен Вашингтоном. Что касается политики, то она приспособилась к новой религии и создала своих великих священнослужителей. Чего стоил бы руководитель, который не умел бы ни прочесть, ни понять скрижалей Нового Завета? Тогда в советах директоров появились люди нового типа, весьма компетентные, способные хорошо управлять как любым административным органом, так и любым предприятием или компанией. Слово «управление» разорвало многовековые путы, сбросило свои лохмотья и предстало в золотом плаще перед ошеломленными гражданами и гражданками. Прежде о каждом человеке хотели знать, кто он: христианин или еретик, правый или левый, коммунист или англиканец. Во времена, о которых я говорю, хотели знать только одно – хороший он или плохой администратор.

Компания «Россериз и Митчелл» была одной из жемчужин этой цивилизации. Благодаря ее машинам, заменившим человеческий труд, были произведены грандиозные работы во всем мире, и там, где под ногами Моисея вздымалась только пыль, теперь рос хлеб. Миллионам школьников внушали, что, если они будут хорошо учиться, потом им, может быть, повезет и их наймет какая-нибудь фирма вроде «Россериз и Митчелл-Интернэшнл». Молодежи говорили: «В тот день, когда весь мир станет единым гигантским предприятием, никто не будет больше никогда голодать, никто не будет испытывать жажды, никто и никогда не будет болеть».

Вот как обрабатывались умы в индустриализованном мире, когда во французском филиале гигантской транснациональной компании произошло некое событие.

Итак, это случилось в то время, когда богатые страны, ощетинившиеся заводскими трубами и наполненные магазинами, открыли новую веру и создали проект, достойный тяжких усилий, затраченных человеком на протяжении тысячелетий: превратить мир в единое громадное предприятие.

II

Ах, как нас волнуют воспоминания! Человек, которого постигло несчастье, старается припомнить предшествовавшие ему минуты или дни, и у него появляется такое чувство, будто беда была ему предсказана заранее. Сел ли ворон на карниз, разбилась ли старинная фарфоровая чашка, улетел ли листок календаря – и произнесенная вчера фраза, пустая и безобидная, сегодня уже наполнялась печалью. Так и в то утро, когда появилась первая трещина, еще до прихода служащих на работу, в кафе на площади Вольтера, где обычно завтракал персонал фирмы, разнесся слух. До меня эта новость долетела, когда я выходил из метро, как обычно на станции «Фий-дю-Кальвер». Шавеньяк, заместитель заведующего сектором «Испания – Южная Америка», подойдя ко мне, сказал:

– Сегодня ночью мне позвонил Порталь. Кажется, Арангрюд разбился вчера вечером на окружном бульваре, когда возвращался домой. Вы уже знаете?

– Нет, – ответил я. – А откуда об этом узнал Порталь?

– Жена Арангрюда звонила ему ночью.

По мере того как мы приближались к зданию из стекла и стали, нас догоняли ответственные работники, служащие, младший персонал; завидев нас, они спешили закончить завтрак, чтобы узнать, в чем дело.

Я заметил, что среди этой группы служащих и сотрудников фирмы «Россериз и Митчелл», принятых моими заботами на различные должности, у меня был самый высокий чин. И мысль, что я, как лицо, ответственное за взаимоотношения между людьми в нашей фирме, должен произнести несколько слов по поводу этого события, внезапно пришла мне в голову в ту минуту, когда мы приблизились к главному входу. Обернувшись, я жестом попросил тишины и сказал:

– Дамы и господа, вчера нашу фирму посетила смерть.

И я устремился в холл. Эти слова были оценены по достоинству: сотрудники предоставили мне одному воспользоваться лифтом, что в подобном учреждении было, несомненно, знаком уважения. Через несколько минут Анри Сен-Раме подтвердил мне по телефону известие о смерти Роже Арангрюда, 34 лет, помощника директора по «маркетингу»[4]4
  Рынки сбыта (англ.).


[Закрыть] в Бенилюксе, окончившего Высшую коммерческую школу в Жуи-эн-Жозас, бывшего блестящего директора предприятия, производившего колбасные изделия в целлофановой упаковке, компании «Корвекс» – второй в Европе. Через тридцать минут после того, как он уехал с работы, он умер на окружном бульваре от раны в правом виске, полученной во время столкновения с грузовиком фирмы «Сотанель», четвертой во Франции, и обслуживающим фирму «Амель-Фрер», вторую среди французских компаний дорожного транспорта. Этот перечень, хоть он и может показаться скучным, тем не менее в точности передает то, что сообщил мне по телефону деятельный Сен-Раме, верный себе при любых обстоятельствах. Безвременная кончина Арангрюда не может не сказаться при расстановке кадров на нашем предприятии. Я даже предвидел жестокую борьбу не столько из-за освободившегося поста, который он занимал, сколько из-за должности, на которую Сен-Раме предполагал назначить его в скором времени, – а именно места директора по «маркетингу» во французском филиале.

К полудню я был приглашен в кабинет Сен-Раме. Там находился Рустэв, заместитель генерального директора, бывший технический директор, который уже давно лелеял надежду руководить фирмой, но в последнее время видел, что его вытесняет волна молодых менеджеров, заполонивших Северную Америку. Сен-Раме задал мне вопрос, имеющий непосредственное отношение к моим обязанностям:

– Как следует похоронить Арангрюда?

– Видите ли, – ответил я, – об этом, мне кажется, надо спросить его жену.

– Должен ли я сам навестить ее? – спросил меня генеральный директор.

– Я полагаю, вы должны возглавить траурную процессию нашего предприятия и первым поклониться праху покойного или по крайней мере гробу. Но мне думается, вам не следует спешить… Семья, несомненно, очень взволнована, и вы, господин директор, не должны подвергаться риску встретить нелюбезный прием или стать свидетелем истерики.

– Мне кажется, это весьма разумно. Как вы думаете, мсье Рустэв?

– Я тоже думаю, что это весьма разумно.

– А жена его любила? – спросил Сен-Раме.

– Не знаю, мсье.

– Наведите справки. Похороны сотрудников фирмы всегда полны ловушек для руководства. В церкви часто собирается много народа, и никогда не знаешь, что тебе следует говорить или делать… Должен ли я произнести речь?

– Я навещу мадам Арангрюд и выясню все эти вопросы, мсье.

– Для меня важна не она сама, а психология наших сотрудников… Некоторые, и среди них лучшие, возможно, еще сильнее привяжутся к нашему делу, если увидят, что в случае их внезапной смерти я в прощальном слове буду говорить об их заслугах перед персоналом… К примеру, Бриньон… я слышал, что фирма «Грант и Майклсон» собиралась выгнать его… Я уверен, что он высоко оценил бы, если б я, Сен-Раме, отдал ему посмертную дань уважения.

– Я не рассматривал вопрос под таким углом зрения, мсье, но согласен с вами, что хорошо продуманный панегирик Арангрюду мог бы произвести наилучшее впечатление на наших старейших сотрудников и остальных служащих… Хотите, я на всякий случай подготовлю речь для вас?

– Нет-нет! Наведите только справки об ученых степенях покойного, узнайте, откуда он родом, чем занимался по выходе из Высшей коммерческой школы; постарайтесь разузнать о его стажировке, пусть даже и краткосрочной, в Филадельфии, Гарварде или Лос-Анджелесе, а остальным я займусь сам. Но прежде всего выясните обстановку в семье и проследите, чтобы подписанное мной извещение о смерти было вывешено на всех этажах; пошлите его и в крупные газеты.

– И завод Мелиньи будет представлен на похоронах?

– Ах да, завод! Конечно! Составьте делегацию из лучших работников, Рустэв… Совсем не бесполезно инженерам и рабочим услышать из моих уст над преждевременно разверзшейся могилой, что представлял собой помощник директора по «маркетингу»…

Когда я вышел из кабинета Сен-Раме, меня атаковала группа сотрудников администрации. Они думали, что я знаю что-нибудь по поводу преемника Арангрюда. Я сказал, что заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений, которому поручено организовать похороны одного из руководящих сотрудников, не должен отвлекаться от дела. Польстил ли я им? Поняли ли они, что в случае смерти каждого из них я проявил бы такое же усердие? Так или иначе, они перестали мне докучать и, перешептываясь, рассыпались по коридорам группами по двое, по трое. Я же, возвратившись в свой кабинет, позвонил на квартиру усопшего, и, к моему удивлению, трубку тотчас же сняла мадам Арангрюд.

– Мадам, – сказал я приличествующим случаю голосом, – я ошеломлен этим несчастьем, и все мы глубоко потрясены. А вы, мадам, как вы переносите столь тяжкое испытание?

– Ох! Плохо, мсье, плохо! Но перед детьми я должна держать себя в руках… Я даже подумать боюсь о завтрашнем дне… Боже мой…

– Мадам, я только что был у нашего генерального директора и…

– У мсье Сен-Раме? Что же он сказал?

– Так вот, он просит, чтобы я встретился с вами и обсудил вопрос о похоронах… Когда я могу повидать вас, не причиняя вам большого беспокойства?

– Мой муж находится в часовне больницы Сент-Уэн. Я провела там всю ночь и утро, и мне бы хотелось немного отдохнуть. Не сможете ли вы прийти во второй половине дня?

– Ну конечно, мадам. Вам будет удобно в шестнадцать часов?

– Да, в шестнадцать часов, спасибо, мсье.

– Будьте мужественны, мадам. До встречи.

Вполне удовлетворенный, я положил трубку. Мне показалось, что жена умершего сотрудника, несмотря на свое горе, несомненно, проявила уважение к нашей фирме. Я опасался, как бы она, потеряв самообладание, не стала кричать о своей ненависти и сваливать на фирму «Россериз и Митчелл» ответственность за катастрофу. Ведь Арангрюд погиб, когда возвращался домой утомленный, после тяжелого рабочего дня!

Было 11 часов 30 минут. И тут, собираясь просмотреть кое-какие дела, я окинул взглядом свой письменный стол и среди служебных записок и прочих бумаг, положенных моей секретаршей, заметил желтоватый пергаментный свиток, перевязанный зеленой с черным лентой. Подумав, что это одна из обычных многочисленных реклам, я небрежно развязал ленту и развернул пергамент. Мог ли я предугадать, что этот документ положит начало стольким потрясениям? Хотя позднее, проведя расследование, я установил, что между смертью Арангрюда и появлением пресловутого свитка не было никакой связи, тем не менее я и сейчас еще удивляюсь столь странному совпадению.

Я был одним из немногих людей, сразу же обративших внимание на этот пергамент, хотя точно такие же свитки были разложены во всех служебных помещениях. Возможно, мысли у всех были заняты трагической гибелью руководящего работника, так как до завтрака никто не упомянул о свитке. Вот что я увидел и что прочел, когда развернул пергамент. Я увидел текст, напечатанный черным готическим шрифтом, и сверху прочел заглавие, выведенное зелеными прописными буквами:

ЧТО ЗНАЮТ ТЕ, КТО УПРАВЛЯЕТ ФИРМОЙ «РОССЕРИЗ И МИТЧЕЛЛ»?

Те, кто управляет фирмой «Россериз и Митчелл», знают законы экономики. А поскольку мы живем в мире, где господствует экономика, то им принадлежит особое право распоряжаться делами мира сего. Не правда ли, все вы читали или слышали о том, что сегодня управлять – значит господствовать в экономике? Представьте себе размеры нашего несчастья, если бы по коварному недоразумению государственные мужи, находящиеся «у власти», не были знакомы с экономикой? Или если бы в руководство предприятия по роковой случайности пробрались люди, не сведущие в экономике? Мы увидели бы конец процветанию и неограниченному счастью, позволяющим гражданам и гражданкам Запада есть до отвала, носить теплую, подбитую мехом одежду, наслаждаться бесчисленными благами и удовлетворять любые свои потребности. К счастью, однако, те, кто управляет фирмой «Россериз и Митчелл», разбираются в экономике. Таким образом, Анри Сен-Раме, когда речь заходит о благах и богатстве, в отличие от обывателей знает разницу между этими понятиями. Те, кто не знает этого, думают, что благами являются исключительно предметы материальные: продукты питания, велосипеды и т. д., и в этом они жестоко ошибаются, поскольку к благам относятся также услуги, которыми граждане пользуются, когда, к примеру, едут из одного места в другое. В этом случае граждане едут поездом, и путешествие есть благо. Кто бы, например, усомнился, что урок, который школьный учитель дает своим ученикам, является благом? Разве мог бы усвоить основное положение закона спроса и предложения тот, кто не знает, что существуют две категории богатства: блага материальные, с одной стороны, и блага нематериальные – с другой? На рынке деньги тех, у кого есть спрос, обмениваются на блага материальные и нематериальные, имеющиеся у тех, кто их предлагает. Сен-Раме великолепно усвоил этот странный и хитроумный закон. Он хорошо осведомлен на этот счет. Что же он знает сверх того, что известно любому обывателю? Он знает, что каждое предприятие производит и упаковывает товары, а затем их продает. Мужчины и женщины покупают эти товары, но они могут их купить лишь в том случае, если им дадут деньги. А как раз предприятие и дает им деньги. Вы видите, сколь сложен и замкнут этот круг? Если товары слишком дороги, никто не сможет их купить, если же они слишком дешевы, предприятие не заработает достаточно денег и не сможет продолжать свою работу, а следовательно, не сможет больше производить товары. Поэтому надо установить справедливую цену на основе спроса и предложения. Когда цена какого-то товара падает, число тех, кто хочет и может его купить, возрастает. В то же время те, кто производит, предпочитают продавать товары, которые стоят дороже, нежели те, которые стоят дешевле, так как в первом случае они заработают больше денег. Если слива, мушмула или инжир стоят по 2,50 франка за килограмм, те, кто их производит, продадут двести килограммов; если эти же товары стоят по 0,60 франка за килограмм, торговцы продадут две тысячи килограммов. В конечном счете тысячу килограммов продадут по 1,20 франка за килограмм – цена промежуточная, количество среднее. Вот результат этого хитроумного закона спроса и предложения. Это то, что коварно называют стабилизированной ценой. Как видите, овладение этим законом – дело непростое. Вот почему нам следует радоваться, что такие люди, как Анри Сен-Раме, неустанно следят за правильным применением тонкого и деликатного закона спроса и предложения. Однако Сен-Раме знает еще больше, большинство же людей, не сведущих в современной экономике, рассуждают так, словно они живут в эпоху меновой торговли. Им неведомо, что в настоящее время производство товаров – сложный процесс и что только физической силы или усилий разума для этого вовсе не достаточно. Нужны машины, уголь, электричество, сталь, шерсть, автострады, железные дороги. Без всего этого предприятия не могут производить одежду, инструменты, продукты питания. Следовательно, они должны покупать машины, сталь, хлопок, а все это требует от руководителей дополнительной энергии и знаний. Теперь руководитель предприятия должен неустанно следить за двумя рынками одновременно – за тем, где он продает свои товары, и за тем, где он покупает машины и сырье. И вот здесь мы подходим к двум резко отличающимся друг от друга явлениям в теории современной экономики: капиталу основному и капиталу оборотному. Когда трактор выходит с заводов «Россериз и Митчелл», необходимо делать различие между красками и металлом, которые пошли на его изготовление, и станками, которые его производят. Металл и краски, закупленные Сен-Раме, навсегда потеряны для предприятия, они затрачены на изготовление трактора и отныне принадлежат владельцу этого трактора. Зато станки остались на заводе, где они продолжают производить новые тракторы. Следовательно, можно утверждать, что металл и краски являются сырьем, которое прошла путь от рудников до литейных заводов и от них до «Россериз и Митчелл», а затем – до крестьянина из Ла-Боса. Поэтому будет вполне естественно назвать этот капитал оборотным. Что же касается станков, которые остаются на заводе, то они составляют основной капитал, не участвующий в обороте. Во избежание возможных насмешек необходимо подчеркнуть, что трактор, хоть он и работает на обширных, засеянных зерновыми полях этого крестьянина, является для него, однако, не оборотным, а постоянным, основным капиталом, орудием длительного пользования, позволяющим производить продукты питания кратковременного пользования. Видите, сколь хитроумной может быть экономика нашего времени! И Сен-Раме принадлежит к тем, кто это знает. Ну а вы? Вы это знаете? Может, вы думали, что экономическая наука действует по наитию? Если бы Сен-Раме был не способен видеть разницу между основным и оборотным капиталом, разве вы получали бы ваше жалованье? Но те, кто руководит, знают еще больше, им известны вещи и куда более сложные. Читайте дальше, и вы убедитесь, что те, благодаря кому процветает экономика, заслуживают вашего уважения и симпатии, что от них зависит благосостояние народа и что они не узурпировали своих постов. Слышали ли вы когда-нибудь об инфраструктуре? Если да, то знаете ли вы, что это такое? Сен-Раме – один из тех, кто знает это лучше и глубже других. Что же он знает? Он отлично понял, что для того, чтобы производить, предприятию уже недостаточно работы одних людей и машин. Как можно было бы производить без дорог, без телефона, электричества, без больниц для лечения служащих, инженеров и рабочих? И если государство занимается этими вопросами, то совершенно очевидно, что существует производственная связь между предприятиями и государством. И уже нет сомнения в том, что существует не два рынка, за которыми Сен-Раме должен приглядывать, а три: рынок потребителя, рынок сырья и еще один – тот, который находится в ведении администрации. Это говорит о том, сколь обширными познаниями должны обладать те, кто руководит. Со временем я расскажу вам, что они знают о финансах. Ибо то, что я написал о машинах, сырье, законе спроса и предложения, ничто в сравнении с ужасающей сложностью следующего вопроса – об экономической и финансовой роли капитала. А пока помолимся богу, чтобы наше общество выиграло экономическую войну во имя великого процветания всего человечества, и попросим его сохранить в добром здравии руководителей, которые неустанно следят за нашим ростом и прогрессом. Слегка приоткрыв, какие глубины им приходится познавать и какое они несут бремя, я стремился лишь вызвать к ним еще большее уважение.

Текст не был подписан. Прочитав его, я сидел в недоумении, нерешительно потирая подбородок. В недоумении – ибо я не вполне улавливал суть дела; нерешительно – ибо в качестве заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений мне надлежало уяснить его и, соответственно, либо действовать, либо воздержаться. Какой интерес должен я проявить к подобному посланию? Какие последствия оно может иметь внутри предприятия? И прежде всего кто еще, кроме меня, получил его? Я понимал, что от этого будет зависеть мое решение. Снова свернув пергамент, я перевязал его зеленой с черным лентой и позвал свою секретаршу.

– Мадемуазель, – сказал я небрежно, – что это за свиток?

– Очевидно, какая-то реклама, мсье, кажется, все получили такие же.

– А, – сказал я, немного обеспокоенный, – и вы тоже?

– Да, он лежал сегодня утром на моем столе. Я его даже не развернула… А в чем дело? Что-нибудь серьезное?

– Нет-нет, – живо возразил я, – это скорее шутка, должно быть, просто розыгрыш. Благодарю вас, мадемуазель.

Таким образом, еще до того, как открылись двери кабинетов, свитки лежали на всех столах. Мой короткий разговор с секретаршей подтвердил одну из трудностей создавшегося положения: проявить повышенный интерес к этому делу означало приписать ему роль, которой оно, бесспорно, не заслуживало. И тут мне впервые пришлось призадуматься над содержанием текста. О чем, собственно, в нем говорится? Так, пустяки. Однако, читая его, я испытывал необъяснимое чувство. Мы уже привыкли к тому, что на нашем, как и на других крупных предприятиях, время от времени распространяются сообщения профсоюзов, политические тексты и даже революционные брошюры. Но мне никогда еще не доводилось видеть текст подобного рода. Отсутствие явной цели подсознательно встревожило меня больше, чем то, что было в нем изложено. Подумав несколько минут, я решил пройтись по отделам. Когда я закрывал дверь, мне неожиданно пришла в голову мысль о любопытном совпадении между появлением странного текста и смертью Арангрюда. В коридорах фирмы «Россериз и Митчелл» царило оживление. Подойдя поочередно к двум-трем группам администраторов, я убедился, что это волнение вызвано борьбой, начавшейся между кланом Рустэва и кланом Сен-Раме за овладение постом, который должен был занять Арангрюд, если бы он не погиб. Я зашел в одну из комнат бухгалтерии; там, как я понял, сотрудники были больше всего взволнованы несчастным случаем: разговорам об автомобильных катастрофах не было конца. Повсюду на столах я заметил свитки, но не увидел ни одного развернутого. Некоторые были даже брошены неразвязанными в мусорные корзины. Сотрудники, вообще мало склонные изучать бесчисленные рекламные объявления, ежедневно наводнявшие фирму, как видно, проявили к ним еще меньше интереса в этот день, когда всеобщее внимание было поглощено смертью помощника директора по «маркетингу» в Бенилюксе. Из этого я заключил, что лучше пока вообще не говорить о свитке. Однако я должен был сообщить о случившемся Сен-Раме и решил вернуться в кабинет, чтобы позвонить ему. Я застал у себя секретаршу и своего помощника, которые весело смеялись. Я понял, что так или иначе, но персонал не останется безразличным к этому посланию. Прежде чем позвонить Сен-Раме, я решил, согласно своим обязанностям, прощупать почву.

– Что здесь происходит? – спросил я, подходя к ним.

Оба мои сотрудника кое-как сдержали смех, и Ловаль ответил:

– Мсье, речь идет о бумаге, о том свитке, который мы сегодня утром нашли на своих письменных столах.

– Ну и что же, Ловаль, – сказал я строго, – что в этом свитке необычного?

– Право, не знаю, мсье, ничего. Если поразмыслить, в нем как будто нет ничего особенного, но, когда мы его читали, нас разбирал смех.

Я почувствовал, что если поговорю с ним непринужденно, то смогу выяснить кое-что полезное, и воскликнул:

– Я ни в чем вас не упрекаю! В нашей фирме «Россериз и Митчелл» каждый имеет право смеяться! К тому же разве есть хоть одна компания в нашей стране, где веселятся больше, чем у нас? Признаюсь, я и сам, читая свиток, не мог сдержать улыбки… Очень забавно!