Текст книги "Обличитель"

Автор книги: Рене-Виктор Пий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

При этих словах я вспомнил безумную ночь, которую провели администраторы главного штаба, решившие сосредоточить свои поиски на кладбище и в подземелье. Я подумал, что обличителю удалось найти секретный вход под его темные своды, и почувствовал, как трудно вести двойную игру, если ты к этому не привык. Властный голос Мастерфайса отрезвил меня:

– Ну, что же вы думаете об этом тексте? И о ситуации, которую он создает?

Теперь я окончательно проснулся, это новое событие оживило мой мозг, и я приступил к анализу, по-видимому довольно тонкому, так как он заинтересовал моих слушателей. Вот сжатое изложение того, что я сказал:

– Господа, надо отметить, что это послание гораздо длиннее предыдущих и что оно написано как бы на одном дыхании, это отчаянная попытка сделать завершающий обзор некоторых основных вопросов – таких, как cash-flow, staff and line и информативное интегрированное управление с помощью телевидения. Послания следуют по стремительно восходящей кривой: в первом с юмором и иронией трактуются общие вопросы экономики, так что можно подумать, будто автор просто развлекается, а главное, что он не спешит – он не торопится, заметьте это, господа, он исподволь готовит нападение. Ритм второго послания ускоряется, и, хотя в нем еще видна ирония, стиль порой нарушается и выходит за намеченные автором рамки; за первым двусмысленным текстом следует второй, более многозначительный, – вспомните, например, выражения вроде «крупные соленые слезы», как будто невольно вырвавшиеся у автора и не соответствующие сухому стилю и резкой иронии первого послания. В третьем, мне кажется, автор торопится, у него мало времени, и он уже не затрудняет себя украшательством. Текст, который я только что прочел, недвусмыслен, его автор прямо идет к цели, он открыто насмехается над нашим генеральным директором и в его лице – над руководителями всех транснациональных фирм, над мировым сообществом технократов. Конец этого текста сокращен и дописан кое-как. Создается впечатление, что автору хотелось бы гораздо подробнее изложить особенности системы организации staff and line и информативного управления, но он вынужден действовать наспех, чтобы как можно скорее нанести удар. Вот что интересно, господа. Отметим попутно, что эта эволюция текстов тесно связана со способами их распространения: так, например, первое послание было разложено повсюду, почти небрежно, с полным спокойствием, в каждом кабинете, на каждом столе, человеком, прекрасно знавшим все подробности внутренней жизни предприятия. Второе послание было отправлено очень хитрым и окольным путем. И наконец, третье доведено до сведения персонала с помощью обходного маневра, как бы рикошетом и с наименьшим риском для нашего противника, так как ему надо было лишь, выбрав подходящую минуту, сложить свои свитки внизу и расклеить одиннадцать объявлений. Он прекрасно знал, что сотрудники отправятся за свитками хотя бы из чистого любопытства, а дирекция не сможет этого запретить, не подвергая себя неприятностям и даже насмешкам. Подведем итог: эти послания как по своему содержанию и стилю, так и по способам их распространения свидетельствуют о том, что провокатор начинает выдыхаться. А это может обозначать, что: а) наши усилия и усилия наших детективов не пропали даром, и противнику становится все труднее строить свои козни и действовать внутри предприятия; б) конец его ближе, чем кажется; он торопится и тем показывает нам, что и сам в этом уверен. Как знать, возможно, этот свиток – последний.

Во время моего сообщения Сен-Раме тихонько постукивал очками о кожаный бювар, задумчиво устремив взор куда-то вдаль. Он отозвался на мою речь, опередив Мастерфайса, и произнес тихим, совершенно несвойственным ему голосом:

– Дорогой друг, я не собираюсь оспаривать победу, которая, возможно, будет принадлежать вам одному, но хочу лишь уверить вас, что с тех пор, как управляю фирмой, я редко встречал сотрудника, который за столь короткое время проявил бы такую исключительную проницательность. Я не только согласен с вашим анализом, но я вам даже завидую. Это доказывает – хотя в доказательствах и нет нужды, – что вы досконально изучили дело, которое наши американские друзья, Рустэв и я сам доверили вам несколько дней назад, – мрачное и таинственное дело об обличителе фирмы «Россериз и Митчелл-Франс». Благодарю вас.

Хотя Сен-Раме воплощал в себе все достоинства и недостатки особой породы руководителей, рожденных постиндустриальной эпохой, он никогда не вызывал со стороны своих сотрудников обвинений в лицемерии. Он пользовался репутацией человека уравновешенного, учтивого, умеющего поощрять или наказывать, но не склонного к перегибам в ту или иную сторону. Этой репутацией и объясняется глубокое изумление, которое вызвал его ответ. Американцы, Рустэв и Рюмен не верили своим ушам. Я же привык рассматривать все это дело в его сверхъестественном, невероятном аспекте и видеть в нем лишь чудовищную аномалию, громадный фурункул, болезненный психологический продукт беспорядочной гонки общества изобилия, идущего к своей гибели, и потому не очень удивился. Я сразу понял, что поздравления моего генерального директора требовали расшифровки. Должен сказать, я еще был под впечатлением злобных сил, вырвавшихся на волю прошлой ночью на моих глазах. Если администраторы главного штаба были способны опуститься до шутовской мелодрамы, то почему их руководитель не способен на это? И мне невольно пришла в голову мысль, что Сен-Раме испытывает тайное, но несомненное чувство восхищения человеком, разрушающим его предприятие, и это повышает значение борьбы, которую мы ведем. На этом совещании мы решили усилить наши наблюдательные посты и выслушали сообщения детективов. Сопоставляя те или иные факты, те или иные разговоры, оба сыщика, не сговариваясь, пришли к единому заключению: провокатор принадлежит к числу сотрудников предприятия и занимает довольно высокий пост. Они не обнаружили никакого следа, никакого потайного хода, хотя обыскали все подвалы здания. Они сообщили также, что прошлой ночью в ресторане «Гулим», в тупике Роне, состоялся банкет сотрудников главного штаба, и с невинным видом попросили меня изложить все подробности по той простой причине, что видели меня там среди коллег. Они извинились передо мной за вмешательство в мою личную жизнь, но, сославшись на необычную ситуацию, еще раз подчеркнули: они по-прежнему придерживаются гипотезы, что виновным может оказаться один из двенадцати сотрудников администрации. И тут я понял, почему американцы надулись, когда я вошел. Они сердились на меня не за опоздание, а за участие в этом сборище. Я с большой охотой сообщил им все подробности. Да, мы очень весело поужинали. Да, мы произносили тосты за прекрасную и щедрую Америку, за нашу фирму, за правителей западного мира. Да, мы оплатили счет из собственного кармана, а не из кассы предприятия, но вино было отменное, а мясо сочное; да, по примеру детективов мы подозревали друг друга, нет, это не испортило нашей пирушки, да, именно поэтому у меня сегодня припухшие глаза; да, у моих коллег вполне здоровая психика, нет, даже опьянев, они не подвергали сомнению ценности западного мира; да, они – сторонники торговли со странами Востока, урегулирования валютных вопросов, сохранения политического статус-кво, они готовы забыть об идеологических разногласиях и свободах и думают только об увеличении товарообмена, об обращении товаров и капиталов, о доступе к богатствам Сибири, о снабжении американских бензоколонок; нет, они не любят коммунизма; да, они одобряют продажу зерна социалистическим странам; да, они считают, что народы, которые кричат, что им нужна свобода, беспокоят весь мир и докучают американским банкирам и уделять этим народам внимание – значит наносить ущерб производству, упаковке и продаже товаров; короче говоря, сообщение мое было принято с полным удовлетворением. Американцы успокоились, лица их прояснились, и Адамс Мастерфайс, восхищенный умонастроением руководящих сотрудников своего французского филиала, спросил Рустэва, как обстоит дело с пресловутой трещиной. Зять Габриэля Антемеса, человек, продавший нашим американским друзьям свой опыт и знание французского и африканского рынков сбыта машин для дорожного строительства, ответил глухим голосом:

– Сегодня утром меня вызвал служащий, которому я поручил неотступно наблюдать за трещиной; я прибыл на место и обнаружил, что она расширилась еще больше. Наш главный архитектор, вызванный мною, не мог объяснить причину этого явления, что меня не на шутку встревожило. Если экспертам не удастся установить, почему появилась эта дьявольская трещина, есть опасность, что она расширится, изовьется как змея и вскоре поставит под угрозу прочность всего здания.

Рустэв умолк. Услышав его последнюю фразу, я почувствовал, как у меня по спине пробежала сладостная дрожь. Вот и у Рустэва тоже сдали нервы! Сен-Раме, странно улыбаясь, с любопытством рассматривал своего заместителя. Мастерфайс, раздраженный несдержанностью Андре Рустэва, гневно спросил:

– Утверждая, что трещина продолжает расширяться и извивается как змея, вы попросту хотели сказать, что зданию грозит обвал?

Несчастный Рустэв стоял жалкий и неузнаваемый. Казалось, он с трудом подбирает слова:

– Извините, господин вице-президент, но сходите посмотрите сами, это производит очень сильное впечатление… Трещина и в самом деле похожа на мерзкую змею… Она просто отвратительна…

– Ну, знаете!.. – воскликнул Ронсон, который вмешивался лишь в решающие минуты. – Что с вами случилось, дорогой Рустэв? Мы привыкли видеть вас более сдержанным и хладнокровным! Неужели французские руководители самого мощного предприятия в мире, у которого cash-flow за прошлый год превысил бюджет Аргентины и Парагвая, вместе взятых, и вправду посходили с ума? Любопытно, словно какая-то странная болезнь поражает лучшие умы и расстраивает речь людей! Во-первых, Рустэв, видели ли вы когда-нибудь красивую трещину? Какая, по-вашему, разница между красивой и уродливой трещиной? Послушайте, все это просто несерьезно! Почему отпустили американских экспертов, после того как они сделали первый ремонт? Надо вернуть их сегодня же ночью! Кончится тем, что вы убедите меня, будто эти события серьезней, чем они кажутся! Давайте разберемся: всего неделю назад наша французская фирма процветала, благоденствовала, набиралась сил и вызывала восхищение нашего совета в Де-Мойне; ее дирекция была гордостью нашей компании. Благодаря знаниям и таланту Анри и его штаба наши принципы управления постепенно проникли даже в такую страну, как Франция, очень медленно воспринимающую новейшие экономические концепции, и вдруг, из-за того что какой-то сумасброд вздумал распространять бессмысленные листовки и это совпало со смертью одного из руководящих сотрудников и с появлением трещины в фундаменте здания, наши достижения могут пойти насмарку! Полноте, господа! Протрите глаза, бросьте заигрывать с призраками, придите в себя! Трещина расширяется? Допустим. Но ведь трещины расширяются не случайно – это, вероятно, происходит от какого-то изъяна в грунте, который мы проглядели, или от оседания почвы. При наших технических средствах мы быстро покончим с этой трещиной. Но умоляю, забудем о том, кажется она нам красивой или уродливой, и будем сдержанны в выражениях. Мы находимся здесь среди высокоответственных и уважаемых людей, мы хорошо знаем друг друга и при разных обстоятельствах не раз показывали, на что мы способны; следовательно, мы можем высказываться спокойно и вполне откровенно. Сознайтесь, Анри, что отдельные выражения, которые вы употребили в своих недавних речах, могли поразить кого угодно, а вы, Андре, обычно такой сдержанный, заявляете, что трещина извивается как змея! Вы сами, дорогой Адамс, назначая (и, должен сказать, это вполне заслуженно) нашего присутствующего здесь друга директором по проблемам человеческих взаимоотношений, пользовались терминами, которые удивили бы всякого, кто, как я, знает и уважает вас столько лет; да и сам директор, о котором я только что упомянул, недавно очень странно описал роль административных кадров в транснациональных предприятиях. Итак, куда мы идем? Кто околдовал вас? Что, в самом деле, происходит в фирме «Россериз и Митчелл-Франс»? Господа, вот уже несколько дней мне хотелось поговорить с вами. Я боялся задеть людей, к которым питаю доверие, но совет Де-Мойна после моего сообщения предоставил мне полную свободу действий, и теперь я этим воспользовался. Будем же вместе бороться с заразой, которая распространяется и у нас, и вне этих стен.

Все невольно обратили взгляды на Адамса Мастерфайса. Теперь слово было за ним. Ронсон, будучи специальным представителем Де-Мойна в Париже, официально не занимал никакого административного поста, тогда как Мастерфайс был одним из крупнейших транснациональных боссов, а Сен-Раме – бесспорным и могущественным главой французского филиала. Но в Ронсоне я всегда чуял некий душок и видел в нем тайного советника, он был чем-то вроде префекта полиции при компании, своего рода представителем гестапо на нашем предприятии, разумеется в ином масштабе. И сегодня, на мой взгляд, он разоблачил себя. Или, вернее, сам сбросил маску. Из этого я заключил, что такое важное решение не было бы принято без абсолютной необходимости. Значит, руководство компании сочло ситуацию во Франции чрезвычайно серьезной. Даже сам Мастерфайс остался в стороне: его заменил этот политический комиссар, до сих пор молчавший как рыба, но, по моим наблюдениям, смотревший на всех нас беспощадным, инквизиторским взглядом; он был всегда начеку, всегда настороже. Американский вице-президент сделал вид, будто все это его вполне устраивает, тем более что ему-то была известна настоящая роль Ронсона. Он ловко воспользовался словами своего американского друга:

– Говоря с вами, Берни выполнил свой долг, а меня освободил от этой обязанности. Если бы эти слова исходили от меня, вы могли бы принять их за порицание, когда же они исходят от него, то выполняют единственное назначение – дать вам полезный совет. Мы живем не в средние века, и наши враги не бродят по ночам, словно призраки, звеня цепями. У них есть имена и лица, это – рабочие, артисты, интеллектуалы, молодые разгильдяи с длинными волосами, правители-националисты с диктаторскими замашками и народы, которые полны зависти к нам, хотя если им нечего есть или у них нет денег, то лишь потому, что они не желают или не умеют работать, а вовсе не из-за засухи или скудости природных ресурсов, как они заявляют в ООН. Что обнаружили мы, американцы, высадившись в свое время на далеком материке? Нас встретила не статуя Свободы, а враждебные леса, полные хищных зверей, ядовитых змей и диких, жестоких индейцев. Наводнения и засуха были постоянным бичом наших предков-поселенцев. Наша нефть не забила сама собой из недр земли; наш хлопок и наш хлеб не выросли, словно по волшебству, на скудной и бесплодной земле; и мы поднялись вверх по Миссури не на моторных лодках, а на примитивных пирогах. Так вот, наши враги здравствуют, и если каждый вечер в наши чашки не подливают тайком какого-нибудь ядовитого зелья, то я не вижу причины бормотать чепуху, декламировать, как на сцене, и злоупотреблять цветистыми оборотами – тем более, что это не в наших привычках. И если сотрудникам показалось, будто, говоря о новом назначении, я впал в слащавый романтизм, то я готов извиниться за то, что ввел их в заблуждение. Правда, у меня были смягчающие обстоятельства: первый раз в жизни я назначал руководящего сотрудника на новую должность как бы на поле брани. Итак, будем считать, что инцидент исчерпан…

– Я не ожидал, что история со свитками зайдет так далеко, – пробормотал Сен-Раме.

– А я, – сказал Ронсон, – намерен сообщить о ней в Де-Мойн, иначе мы из нее не выпутаемся. Мы слишком глубоко увязли в этом деле, и нам трудно взглянуть на него со стороны. И сам вице-президент Мастерфайс, который оказался втянутым в него случайно, я уверен, согласится со мной. Большому совету следовало бы прибыть сюда в полном составе, разумеется тайно, чтобы не разжечь любопытства прессы и персонала. Признаюсь, я сам не знаю, с какого конца распутывать это дело, а оно осложняется с каждым днем. Я молю небо, чтобы провокатора схватили как можно скорее. Откровенно говоря, за все время моей службы со мной не случалось ничего подобного!

Итак, циник Ронсон тоже попался в сети. Я наблюдал за Анри Сен-Раме: с улыбкой на губах, он с любопытством вглядывался в лицо Адамса Мастерфайса. Что происходило между ними в это короткое мгновение? Сегодня я знаю правду. Хороша же она, эта правда! Вице-президент одобрил предложение Берни Ронсона, а затем устало закрыл заседание, даже не посоветовавшись с генеральным директором. Они вышли из кабинета тяжелым шагом, понурые и озабоченные. Когда я уже был на пороге, Сен-Раме окликнул меня:

– Господин директор по человеческим взаимоотношениям, у вас найдется свободная минутка? Я хотел бы поговорить с вами наедине, и в частности узнать, что все-таки происходило вчера в этой таверне… как ее… забыл название.

– «Гулим», мсье.

– Да, «Гулим», гм… очень странно.

– Что странно?

– Название «Гулим» вам ничего не говорит?

– Нет, мсье.

– Оно похоже на Голем.

– Что еще за Голем?

– Вы не знаете, кто такой Голем? – удивился Сен-Раме, ехидно поглядел на меня и снова стал серьезным. – Голем, друг мой, герой очень красивой легенды. Представьте себе, в тысяча пятьсот восьмидесятом году пражский раввин Лёв бен Бецабель вылепил из глины человека и наделил его душой во имя всевышнего. Это создание, этот жуткий автомат, сбежал и стал наводить ужас на жителей города… Страшновато, верно?

– Да, – ответил я не очень уверенно.

Сен-Раме отошел к окну и как бы задумался, потом вернулся и, глядя мне прямо в глаза, проговорил:

– А если бы Голем проник на наше предприятие, господин директор по человеческим взаимоотношениям? Что вы об этом думаете? Расскажите мне, как вы провели ночь в этой таверне. Вы не встретили там случайно какого-нибудь человека со странной внешностью?

В то утро Сен-Раме в разговоре со мной затронул несколько тем, и, хотя он рассуждал спокойно, порой непринужденно, я с трудом узнавал в нем того человека, которого американцы сделали главой своего французского филиала. Я почти уверен, что мое поведение во время последних событий усилило его симпатию ко мне и что в этой беседе с глазу на глаз он попытался внести некоторую ясность в мои спутанные мысли, протянуть мне руку помощи. Но мог ли я тогда все это понять? Я бродил в полном мраке, и слабый лучик света не способен был его рассеять.

– Итак, – сказал Сен-Раме, – сегодня вечером вы устраиваете экспедицию в подземелье? Поразительно! Как вы думаете, я, наверно, единственный генеральный директор в мире, чьи ближайшие сотрудники в маскарадных костюмах собираются обследовать подземелье его предприятия?

– Думаю, что вы правы, – искренне ответил я. И тут же, вспомнив о своем двойственном положении, добавил: – Я рассказал вам о плане действий моих коллег, потому что считал это своим долгом; но, если они об этом узнают, я попаду в ужасное положение. Поэтому я осмеливаюсь спросить вас, как вы думаете использовать эту информацию?

– О, не волнуйтесь! – воскликнул Сен-Раме. – Я буду очень осторожен. А пока лучше всего позволить развернуться этой интересной инициативе – она удачно дополнит наблюдения наших детективов; между прочим, они были в курсе ваших возлияний, но не знали о ваших намерениях. Когда мы поймаем обличителя, я приглашу вас всех на вечер в «Гулим»… Скажите, пожалуйста, а что вы сами думаете об этой трещине?

– Я думаю, что она возникла из-за осадки грунта.

– А вы не думаете, что ее вызвали нарочно?

– Честно говоря, я не представляю себе, как это можно сделать.

– Вы же говорили мне, что Аберо предполагал возможность злого умысла!

– Да, говорил, но я ведь не специалист, и мне это кажется маловероятным.

Несколько минут Сен-Раме стоял задумавшись. Потом, глядя мне прямо в глаза, спросил:

– А как по-вашему, кого я считаю обличителем?

Я колебался несколько минут, прежде чем ответить.

– Мне кажется, вы подозреваете Аберо и Ле Рантека.

– Представьте себе – я говорю вам это под строжайшим секретом, – так думают оба детектива и Мастерфайс.

– А Ронсон? – спросил я. – Кого он подозревает?

– О, Ронсон – это другое дело: у него есть какая-то тайная мысль, но, должно быть, она ужасна, так как он упорно отказывается сообщить ее, пока у него нет неопровержимых доказательств. Быть может, – пошутил генеральный директор, – он думает, что виновный – это вы?

Я был не в состоянии оценить эту шутку, ибо провел уже несколько дней на передовых позициях и жаждал отдохнуть. В конце концов, я не принадлежал ни к какой партии и ушел от коммерческих дел, чтобы обрести покой; меня увлекали проблемы человеческих взаимоотношений, и я собирался заниматься ими вопреки всем и вся. Я счел уместным напомнить об этом Сен-Раме и в заключение сказал:

– То, что у нас происходит, случилось из-за равнодушия наших руководителей к вопросам, затрагивающим жизненные интересы отдельных сотрудников и их человеческое достоинство.

– Вы совершенно правы, – сказал генеральный директор, – я чувствую, что задел вас, назвав в списке подозреваемых, но, право, я пошутил, успокойтесь: я знаю виновного. Да, я, Анри Сен-Раме, знаю, кто он.

– Как! – воскликнул я. – Вы его знаете? Вы в этом уверены?

– Абсолютно… С самого начала я знаю, кто обличитель, и жду только подходящей минуты и еще нескольких дополнительных доказательств, чтобы разоблачить и уничтожить его; неужели вы и вправду думали, что я бездействовал все это время? Я вам доверяю, вот почему я так разоткровенничался с вами, и надеюсь, вы не разболтаете того, что я вам сообщил. Я сказал это только вам. Во всяком случае, знайте: Аберо на верном пути. Я не удивлюсь, если эта ночь будет чревата событиями. Не исключено, что я и сам пройдусь по подземельям. Сети затягиваются. Ответ почти наверняка спрятан где-то под нашим фундаментом, наши американские друзья и оба агента уже готовы этому поверить. До встречи сегодня ночью в подземельях, остается всего один шаг! А если обличитель – один из двенадцати руководящих сотрудников фирмы, он поневоле окажется среди нас, и это обещает нам весьма напряженную развязку в духе «Тайны желтой комнаты»[11]11
  Детективный роман французского писателя Гастона Леру.


[Закрыть]!

И Сен-Раме завершил свою тираду громким хохотом. Я откланялся и в глубокой задумчивости направился в свой кабинет. Папки с неотложными делами громоздились на столе. Секретарша вручила мне записку, собственноручно переданную ей Аберо. В ней содержалась следующая инструкция:

К сведению номера 7: в конце вечера следует запереться в будке, примыкающей к подземному залу с аудиовизуальной аппаратурой… ждать, притаившись, до 11 или 12 часов – за вами придет номер 3… запастись мешком и положить в него следующее: плащ, бант, значок, электрический фонарь, веревку не менее 30 метров длиной, бутылку воды, два бутерброда, пару резиновых сапог, – это все.

Хотя я и был предупрежден, при виде материального воплощения решений, принятых прошлой ночью, я растерялся. Итак, то была правда, а не дурной сон. Я, директор по проблемам человеческих взаимоотношений «Россериз и Митчелл-Франс», выполняя свой служебный долг, обязан сегодня вечером спуститься в глубину подземелья под зданием нашей фирмы вместе с одиннадцатью переодетыми сотрудниками главного штаба, которых приводил в бешенство ловкий пройдоха, издевающийся над cash-flow и системой преподавания в прославленном Массачусетском технологическом институте! Меня бросило в дрожь при мысли, что мы можем встретить там руководителей предприятия, которых привели туда те же побуждения, что и нас. Интересно, какова будет их реакция, когда они увидят двенадцать привидений с фонарями и веревками, обшаривающих подземелья в погоне за призраком разрушителя основ? Я взывал к Гэлбрейту[12]12
  Гэлбрейт, Джон Кеннет – известный американский экономист.


[Закрыть], Макгрегору[13]13
  Макгрегор, Кларенс Генри – американский экономист, автор книг по проблемам маркетинга и управления розничной торговлей.


[Закрыть], Ренсису Лайкерту[14]14
  Лайкерт, Ренсис – американский социолог, автор книги по проблемам управления и человеческих взаимоотношений на предприятиях.


[Закрыть] и другим светилам постиндустриального общества, я молил бога, чтобы по окончании нашей фантастической эпопеи нашелся на Западе эрудит, который научил бы гарвардских студентов управлять, делать вычисления и содействовать росту и процветанию своего предприятия, находясь на глубине 30–80 метров под землей – под конторами, под залами с аудиовизуальной аппаратурой и электронно-вычислительными машинами.